— Да, я видел, — кивнул Эннкетин.
Он непрерывно трудился до самого вечера. Обадио поручал ему то одно дело, то другое, потом — ещё одно, затем — следующее, и Эннкетин ни разу не отдохнул. Только около девяти вечера Обадио сказал:
— Всё, баста, парень. Рабочий день окончен, пошли мыться.
Сначала душ принял Обадио, а Эннкетин стоял рядом, держа наготове полотенце и коврик. Он постелил коврик перед кабинкой и подал Обадио полотенце, когда тот вышел из душа. Наскоро обсушившись, Обадио всунул ноги в сапоги и прошёл в домик. Там он оделся, бросил Эннкетину полотенце и сказал:
— Мойся и сгоняй на кухню... Чего-то у меня опять аппетит разыгрался.
Эннкетин быстро ополоснулся под душем, воспользовавшись мочалкой хозяина и дешёвым жидким мылом, обтёрся влажноватым полотенцем и тут же, на коврике, оделся. Когда он пришёл на кухню, Кемало встретил его приветливо.
— А, малыш... Проголодался? Ну, садись, я тебя покормлю.
— Мне для садовника, — пробормотал Эннкетин.
— Подождёт твой садовник, — сказал повар. — Сначала сам поешь, бедняга ты мой.
Сердобольный Кемало поставил перед Эннкетином целую тарелку рыбного филе с пряностями и гарниром из жареных овощей. Только когда Эннкетин всё съел, он дал ему кусок фруктового пирога в салфетке — для Обадио.
Обадио встретил Эннкетина бранью.
— Ты где шлялся так долго, дурень? Я голодный, как зверь!
Он взял у Эннкетина пирог, а ему отвесил подзатыльник, после чего уселся и стал насыщаться. Кусок был изрядный, но садовник с ним управился в два счёта, не оставив ни крошки. Наевшись, он достал из шкафа какую-то фляжку, несколько раз приложился к горлышку и как будто немного подобрел, взгляд его замаслился и стал не таким угрюмым. Эннкетин решился задать Обадио давно занимавший его вопрос:
— Сударь, а где я буду спать?
Обадио усмехнулся, скользя по нему похотливым взглядом.
— Со мной будешь спать, чистюля. Ты ничего, славный...
— Я... Я не буду, — пролепетал Эннкетин, содрогаясь от ужаса и отвращения. — С какой стати я должен?
Садовник нахмурился.
— А с такой, что если будешь выпендриваться, скажу лорду, что ты ни на что не пригоден, и он тебя вышвырнет вон, — процедил он.
А значит, Эннкетин больше никогда не увидит Джима?!
Лучше смерть...
Лучше Обадио.
Утром готовил ванну и мыл Джима дворецкий: лорд Дитмар не нашёл никого более надёжного для выполнения столь ответственного дела. Сам Эгмемон отнёсся к увеличению списка своих обязанностей безропотно — приказ хозяина есть приказ хозяина, — но Джим уже не чувствовал от принятия ванны прежнего удовольствия. Не то чтобы он стеснялся раздеться при дворецком, или тот хуже мыл его — нет, дворецкий был человеком универсальных знаний и умений, просто Джиму не хватало мягких рук и шёлковых кудрей Эннкетина.
Когда они с лордом Дитмаром гуляли в саду, Джим увидел его: они с Обадио подстригали лужайку. Вместо изящного щеголеватого костюма на Эннкетине была рабочая куртка, широкие штаны непонятного цвета, заправленные в грубые сапоги, на голове — нелепая жёлтая шляпа. Завидев гуляющих господ, садовник снял головной убор и поклонился, то же сделал Эннкетин.
— Как тебе твой новый помощник, Обадио? — спросил лорд Дитмар. — Он хорошо работает?
— О да, ваша светлость, — ответил садовник с поклоном. — Премного благодарен вам за него, он мне здорово помогает.
— Не отлынивает от работы?
— Никак нет, ваша светлость. Парень старательный, хотя и неопытный... Но это ничего, со временем он научится.
Джим отвёл взгляд: ему было больно смотреть на Эннкетина. Он чувствовал себя виноватым в том, что с ним случилось, ему казалось, что всего этого не произошло бы, если бы он всё не рассказал лорду Дитмару. Лорд, закончив разговор с садовником, обнял Джима за плечи.
— Идём, мой милый.
Эннкетин с тоской подумал: "Я теперь так уродлив... Он даже не смотрел на меня". Глядя Джиму вслед, он мысленно целовал плитки дорожки, по которым ступали его серебристые туфельки.
В другой раз, гуляя в саду с Илидором, Джим увидел Эннкетина за вырубкой молодой поросли кустарника камезиса. Эннкетин, увидев Джима, сначала замер, потом выпрямился и в знак почтения стащил с головы шляпу. Не вынеся его взгляда, Джим увёл Илидора гулять в другое место. Но он ничего не мог с собой поделать: гуляя в саду, он искал встречи с Эннкетином, а встретившись, тут же уходил, не решаясь заговорить. Он не решался даже подойти на достаточное для начала разговора расстояние.
А потом случилось так, что им пришлось заговорить друг с другом. Лорд Дитмар уехал, а Джим, уложив Илидора спать, пошёл прогуляться по саду. Наблюдая за перепархивавшей с ветки на ветку птичкой, он забрёл в самые заросли альтернифолии, источавшей очень приятный аромат, запнулся о торчавший из земли корень и упал. А через секунду рядом кто-то со свистом разрубил плотно переплетённые ветки, и Джим увидел Эннкетина с длинным и тяжёлым, похожим на мачете, инструментом в руке. Именно им он и прорубил себе путь в непроходимых зарослях.
— Добрый день, ваша светлость, — поприветствовал он Джима. — Я вот, видите, проделываю в этих дебрях дорожки, чтоб и тут можно было гулять без помех. — Вонзив свой мачете в землю, он подал Джиму руку. — Ушиблись?
Джим слегка ушиб ногу. Скамеечки поблизости не было, и Эннкетин, опустившись на одно колено, предложил:
— Присаживайтесь, ваша светлость. Отдохните, пока ваша коленка пройдёт.
Джима тронула такая забота. Он присел к нему на колено, а Эннкетин для устойчивости опёрся одной рукой о воткнутый в землю мачете. Как раньше, Джим обнял рукой его за плечи. Теперь, когда он знал о его чувствах, ему было не по себе, сердце сжималось, а по коже бежали мурашки. Сняв с Эннкетина шляпу, он погладил его слегка засаленные волосы.
— Как тебе живётся у садовника?
— Ничего, ваша светлость, — ответил Эннкетин. — Терпимо.
Они помолчали. Джим начал:
— Эннкетин, я чувствую, что виноват...
— Не надо, ваша светлость, — перебил Эннкетин ласково. — Нет здесь вашей вины ни в чём. Я сам виноват... А вы сделали всё, что могли, благодаря вам я остался здесь, хоть и сослали меня к садовнику. Но всё равно я могу хоть изредка, хоть издали на вас любоваться... Вот только кто вам теперь ванну готовит, кто вам пяточки трёт?
— Эгмемон, — всхлипнул Джим и уткнулся лбом в плечо Эннкетину. — Прости... Прости меня, Эннкетин... Я не хотел, чтобы так получилось...
Эннкетин изо всех сил боролся с желанием прижать его к себе и расцеловать. Он позволил себе только слегка, очень вежливо и всего один раз провести рукой по его волосам.
— Что вы, ваша светлость! Не плачьте... Ни в чём вы не виноваты, не переживайте за меня.
Зашуршали ветки, и послышался грубый голос:
— Эй, бездельник, где ты там?
Это был Обадио. Хоть Джим и Эннкетин вскочили, но тот успел заметить их предыдущее положение. С кривой усмешкой он снял шляпу.
— Моё почтение, ваша светлость... Я вот этого бездельника ищу, а он, оказывается, в вашем обществе отдыхает... Ну, ну. Что милорд скажет, если узнает, что вы на коленках у всяких шалопаев сидите? А если какой свидетель ему случайно про это намекнёт? Может, лучше обезопасить себя и этому свидетелю что-нибудь пожаловать за молчание, а?
— Вы мерзавец! — воскликнул Джим и влепил Обадио хлёсткую пощёчину, потом вторую.
Он сам испугался того, что сделал, и отпрянул, прижав пальцы к губам, а потом всхлипнул и убежал. Обадио, потирая щёки, процедил:
— Подумаешь, фу-ты ну-ты... Не обеднел бы.
Тут он заметил, что Эннкетин стоял бледный, с негодующе сверкающими глазами и сведёнными бровями, угрожающе приподняв мачете. Уголок был укромный, никто в доме даже не услышал бы крика. Обадио оценил оружие: один умелый взмах — и голова с плеч. А Эннкетин был высокий и сильный юноша.
— Да ладно, всё равно лорд мне не поверит, — сказал Обадио с напускным равнодушием, махнув рукой. И добавил, опасливо косясь на мачете: — Ты это... С ножичком-то поосторожнее. Не отруби себе ненароком чего.
Он ушёл, а Эннкетин продолжил рубить заросли с утроенной силой и такой злостью, как будто уничтожал полчища заклятых врагов.
Глава VI. Смерть Даллена
Шестого иннемара день начался, как обычно: Джим принял ванну, оделся и причесался, они с лордом Дитмаром позавтракали, после чего Джим стал играть с Илидором, а лорд Дитмар пошёл в кабинет работать над своей книгой: он сегодня оставался дома. Незадолго до дневного чая к дому подлетел флаер, и Джим подумал сначала, что это, как обычно, приехал Альмагир в гости к внуку, но Эгмемон проводил в дом незнакомого высокого альтерианца в длинном чёрном плаще, с волнистой седеющей шевелюрой, с блестящим орденом на фиолетовой ленте и значком какого-то научного сообщества на груди.
— Извольте подождать здесь, сударь, я доложу о вас его светлости, — сказал ему дворецкий.
Джим встал и усадил Илидора на кресло, а сам собрал разбросанные по ковру игрушки.
— Прошу прощения за беспорядок, — улыбнулся он незнакомцу в чёрном.
— Ничего страшного, — ответил тот ясным, хорошо поставленным голосом, чуть поклонившись. — Вы меня, скорее всего, не помните... Я был на вашей свадьбе среди многих гостей. Меня зовут профессор амогар, мы с вашим спутником коллеги. Я ректор Медицинской академии Кайанчитума.
— Очень приятно, — сказал Джим, подавая гостю руку.
Тот с поклоном учтиво её пожал, а потом проговорил со вздохом:
— Увы, я к вам не с дружеским визитом. Я печальный вестник... Дело касается сына милорда Дитмара.
Сверху послышался голос лорда:
— Что с Далленом? Он что-то натворил? Уж не исключают ли его?
Он спустился по лестнице и обменялся рукопожатием с гостем. Профессор Амогар, не выпуская руки лорда Дитмара, сказал:
— У меня для вас скорбные вести, милорд. Сначала я хотел отправить вам письмо, но потом решил сообщить вам при личной встрече... Я специально приехал для этого. — Положив руку на плечо лорда Дитмара, профессор Амогар проговорил негромким, сдержанно скорбным голосом: — Мужайтесь, милорд... Случилось несчастье. Вашего сына Даллена больше нет в живых.
Лорд Дитмар не вскрикнул, не заплакал, он просто стоял и смотрел профессору в лицо, как будто не понимая, что тот сказал. Профессору показалось, что лорд пошатнулся, и он поспешил подстраховать его от внезапного падения — одной рукой слегка обнял за талию, а другой взял под запястье.
— Увы, милорд... Мне и самому тяжело сообщать вам такие новости. Да что там я — мы все потрясены. Через неделю экзаменационная сессия, а тут — такое... — Профессор покачал головой и вздохнул.
— Когда? — спросил лорд Дитмар мёртвым, глухим голосом.
— Позавчера, — ответил профессор. — Четвёртого.
— Как это произошло? — глухо спросил лорд Дитмар, глядя перед собой остановившимся взглядом в одну точку.
— Обстоятельства, надо признать, не делают ему чести, милорд, — ответил профессор Амогар. — Его обнаружили в ванне с водой, и обследование показало, что имел место суицид путём вскрытия вен.
— Мой сын наложил на себя руки? Я не верю, он не мог, — пробормотал лорд Дитмар хрипло, держась за горло и покрываясь серой бледностью. Теперь он действительно зашатался.
— Что с вами, милорд? Вам плохо? Эй, кто-нибудь, помогите! — закричал профессор, подхватывая лорда Дитмара.
Эгмемон уже спешил к хозяину со стаканом воды с сердечными каплями. Они вместе с профессором усадили его на диван, и дворецкий дал ему выпить лекарство. Джим присел рядом и взял похолодевшую руку лорда Дитмара в свои. Что он мог сделать, как мог помочь? Нет, ничем помочь было нельзя, он был тут бессилен. Он только погладил и поцеловал безжизненную руку лорда.
— Страшное горе, скорблю вместе с вами, — проговорил профессор Амогар, присаживаясь рядом с лордом Дитмаром с другой стороны. — Оснований подозревать не суицид, а что-то иное, нет... Было проведено вскрытие. Ничто не указывает на насильственный характер смерти. Была также обнаружена записка... — Профессор достал из кармана прямоугольный предмет размером с маленький блокнот. — Это карманный ноут вашего сына. Вот она, здесь.
Ноут развернулся и превратился в плоскую клавиатуру нормальных размеров, над ней загорелся световой экран.
— "Отец, прости меня", — прочёл лорд Дитмар, и его губы задрожали. — Даллен, дитя моё... Как же так? Что же случилось? Вы опрашивали его сокурсников?
Профессор кивнул.
— Да, студенты были в тот же день опрошены, но все как один твердят, что ничего не знают, ничего необычного за Далленом в последнее время не замечали. Из их показаний следует, что он ни с кем не ссорился и всё было, как обычно.
— Но ведь была же какая-то причина! — воскликнул лорд Дитмар и хотел подняться, но не смог и упал обратно на диван, заслонив глаза ладонью. — Ах, сынок, сынок... Что же ты наделал, милый мой...
— Если и была какая-то причина, то мы её, скорее всего, уже не узнаем, — вздохнул профессор Амогар.
Лорд Дитмар сжал руку в кулак.
— Что бы это ни было, я это выясню, — проговорил он глухо. — Что с телом?
— Тело, милорд, после всех надлежащих исследований подвергли криобальзамированию, — ответил профессор. — Криосаркофаг с телом доставят вам в течение ближайших суток.
— Благодарю вас, друг мой, — устало проговорил лорд Дитмар. — Благодарю вас за хлопоты...
— Что вы, милорд... Я счёл это своим долгом. — И, понизив голос, профессор добавил: — Мы поймём, если вы не приедете на эту экзаменационную сессию. Причина — уважительнее некуда...
— Посмотрим, — сказал лорд Дитмар. — Но, скорее всего, вы можете рассчитывать на моё участие и в этот раз. Я приеду в академию. Иначе кто примет экзамен по моему предмету?
— Мы бы могли вас заменить господином Эрайтом или, на худой конец, господином Фидданом, которые ведут практикум по вашему курсу, — сказал профессор. — Но было бы, конечно, идеально, если бы экзамен принимали вы. В любом случае мы всегда рады вас видеть. Ещё раз выражаю вам глубочайшие соболезнования от имени всего преподавательского состава. Можете меня не провожать, я всё понимаю.
Поклонившись лорду Дитмару и Джиму, профессор Амогар отбыл. Лорд Дитмар ещё некоторое время сидел неподвижно, держа в руках ноутбук Даллена. Его лицо как-то разом осунулось, заострилось, на нём не было ни кровинки. Беспокойный Илидор подбежал к нему и потянулся к интересной вещице.
— Дай!
— Нельзя, Илидор, — одёрнул Джим малыша, беря его к себе на колени.
Лорд Дитмар выключил ноутбук, свернул его и поднялся. Он двигался так, будто это давалось ему ценой огромных усилий и боли.
— Надо сообщить Дитриксу, — проговорил он сухим, бесцветным, почти неузнаваемым голосом.
Целый день Джим боялся подойти к лорду Дитмару. Тот уединился в кабинете, объявив, что его ни для кого нет дома. В доме установилась пугающая тишина, слуги ходили на цыпочках и вздыхали. Ели Джим с Илидором вдвоём: лорд Дитмар от обеда отказался. После Джим прогулялся с Илидором в саду. Ребёнку хотелось побегать и поиграть во что-нибудь шумное, и он не понимал, почему папа не разделял его желаний. Задумавшись на скамейке, Джим не заметил, как к нему подошёл Эннкетин. Почтительно сняв шляпу, он обратился к нему:
