А у матери обоих братьев с первых дней словно пропасть разверзлась под ногами. Когда Веледар уехал с войском, Ладислава день и ночь металась по своему покою, изредка без сил садясь за стол и кладя голову на руки. Слез у нее уже почти не было. Княгиня в ужасе ждала, что Веледар привезет пленного Гойдемира, и ей останется только умолять мужа сохранить ему жизнь. Она ждала суда над ним, как собственной казни.

Когда Ладислава услышала, что Гойдемир не только не дал привести себя пленного, но и сам чуть не пленил брата, она в глубине души вздохнула с облегчением. Все-таки живы пока оба!

Гойдемир жив, и просто так его не возьмешь... Он со своим бунтарским войском стоит под Даргородом. От Гойдемира явился посланник: худощавый пепельно-седой старик, который с насмешкой отжившего свое человека глядел на схвативших его дружинников. Княжич писал отцу: "Я встал не против тебя и брата, а между смутой и вами". Он просил у князя милости для зачинщиков и позволения людям свободно почитать хозяйку Ярвенну, которая есть светлая небожительница и вестница самого Вседержителя. Вдобавок Гойдемир требовал всего лишь отмены некоторых поборов.

"Сделай, отец, как я прошу, пока я еще стою между даргородцами и тобой, — писал Гойдемир. — Кто знает: может, другого раза не будет..."

Но в ответ он получил суровый отказ. Гойдемир понял, что князь надеется укрепить свою власть победой над бунтовщиками и готов пожертвовать младшим сыном.

К Войсвету пришла жена Ладислава и, глядя на него сухими глазами, умоляла о пощаде для Гойдемира. Князь с тяжелым вздохом покачал головой: нет. Ладислава ушла и бродила по своим покоям, как призрак. "Тяжело... — думал Войсвет, охватив ладонью седеющую бороду. — Но избавиться от него надо сейчас, пока он бунтовщик, пока есть повод..."

Пользуясь тем, что Гойдемир не начинает сражения, князь Войсвет послал гонцов за подмогой в Гронск. Вскоре Гойдемир отступил от Даргорода: до него долетел слух о подходе гронцев. Теперь у него вскипело сердце на отца, который ввязал соседей в войну против собственного народа.

Гойдемиру сыграло на руку умение даргородского простонародья драться на своей земле. Он еще не подоспел к границам, а приграничные с Гронском деревни уже сами ушли в леса. Гронцы разозлили их, начав грабежи, и поэтому где ни проходил Гойдемир — его войско увеличивалось: небольшой отряд из попутного села, горсточка — с ближайшего хутора...

Наконец князь Войсвет получил весть, что гронская конница разбита и повернула назад, не дойдя до Даргорода. Сам Войсвет боялся покинуть укрепленный город, зная, что и его дружине теперь тоже придется столкнуться с умелой народной войной.

...Княгиня тихо сидела на краю скамьи. Гойдемир чуть хмурил брови во сне, и его лицо казалось усталым и замкнутым, рот был плотно закрыт. Оцарапанная полусжатая рука лежала на одеяле.

Гойдемир вернулся домой, но вернулся не пленником. Он все-таки добился мира с отцом. Князь Войсвет принял условия сына и призвал в свидетельницы договора Ярвенну и Вседержителя. Гойдемир утихомирил мятежников и распустил их по домам.

С княжеского двора он теперь не выходил. Не отец держал Гойдемира взаперти. Княжич сам бывал только у матери, изредка виделся и с братом. Он сказал, что болен. В дни смуты, рыща по лесам и болотам, Гойдемир и вправду застудил грудь. Неопытный воевода, он извел себя усердием, с которым следил за порядком в войске и лично вел людей, назначая себя самого в каждое опасное и трудное дело. Это не надломило его крепкого здоровья всерьез. В другой раз Гойдемир не обратил бы внимания на недомогание и легко перенес бы его на ногах. Но теперь он сказался больным, пил травяные отвары и жаловался матери на слабость.

С трудом пережив радость от его возвращения, не упрекнув его ни словом, Ладислава ни о чем не расспрашивала Гойдемира. Княгиня чувствовала, что болен он не столько телом, сколько душой. Хорошо ему было только в ее покоях, уют которых знаком ему с детства и дает утешение. Заполдень Гойдемир пришел посидеть с матерью, а потом признался, что хочет спать.

— Ложись, я тебе на лавке постелю, — сказала она и открыла сундук с постелью. — А сама посижу, почитаю. Никто сюда не войдет, не помешает тебе.

Когда Гойдемир уснул, мать поправила на нем одеяло и с тяжелой книгой на коленях тихо присела рядом. "Жив, со мной, — повторяла она про себя. — Время излечит и сердце. Лишь бы больше не грянула гроза".

Но гроза все же не миновала. Спустя небольшой срок в покой к Гойдемиру для разговора заглянул брат. Тот в нижней рубашке сидел за столом. Горница Гойдемира теперь не казалась такой запустелой, как прежде, когда он подолгу не живал дома. Одежда была брошена, где попало, на столе стояла чашка сбитня, от которой пахло медом и мятой. Перед изображением Ярвенны лежал пучок совсем увядших, сухих цветов. Медвежья шкура на полу была сдвинута так, что видно: Гойдемир споткнулся об нее и не поправил.

Веледар уронил:

-Здравствуй, брат.

Он пришел с плохой вестью. У князя Войсвета побывали послы из Гронска — Гойдемир не слыхал об этом, сидя взаперти.

-Они требуют твоей казни, Гойдемир, — произнес Веледар. — Пал сын гронского воеводы. Гронцы считают вероломством со стороны Даргорода, что мы звали их на подмогу против тебя, ты их разбил, а нынче мирно живешь в княжеском тереме. Им, говорят, похмелье в чужом пиру.

Веледар бросил на брата выжидательный взгляд. Гойдемир спокойно встретился с ним безрадостными глазами:

-И как теперь со мной быть?..

Веледар опустил голову.

-Мы с отцом поклялись Ярвенной не делать тебе вреда. Отец ответил, что теперь ты под покровительством даргородской хозяйки. Но гронцы требуют твоей выдачи. Они не клялись, им ничто не мешает отправить тебя на плаху.

Гойдемир молчал.

-Придется тебя выдать, — продолжал старший брат. — Но слушай, — Веледар понизил голос и заговорил торопливее. — Веришь ты мне или нет? Когда тебя повезут, смотри в оба: до Гронска ты не доедешь. Тебе помогут бежать, передадут от меня золото и оружие, — и лети на все четыре стороны. Положа руку на сердце, Гойдемир: в Даргороде тебе все равно не жизнь. Может быть, на чужбине приживешься. За мать не бойся: это от нее не секрет. Предупредим ее потихоньку, что на казнь тебя везут только для вида.

Дайк понимал, что судьба "доброго княжича" — уже почти предание. Вон и купцы якобы знают о тайном разговоре с глазу на глаз двух братьев! Как разошелся слух? Может, люди Веледара, которые подстроили младшему княжичу побег, потом рассказали кое-кому правду. Или вовсе не было этого разговора: Гойдемир изловчился и бежал, а молва сама помирила двух братьев, словно протестуя против братоубийства?

Историю даргородского княжича Гвендис узнала на другой день. В тишине библиотеки, теплой и обжитой, Дайк весь вечер повторял для нее то, что услыхал от обозников.

Подняв на Гвендис тяжелый взгляд, Дайк прибавил.

-Надеюсь только, что Гойдемир — не я. Я не боюсь... Просто не знаю, как надо быть княжичем Гойдемиром. Он, видно, сильно любил свой народ, а для меня Даргород — чужая земля. У Гойдемира была своя правда, он за нее стоял, как умел, а у меня своей нет...

Ярвенна была только одной из вестниц, просветительницей Даргорода. Дайк понимал, что почитание ее народом превыше самого Вседержителя — и вправду язычество. Зачем же княжич Гойдемир заступался за исконное для даргородского простонародья поклонение "пресветлой и дивной Ярвенне", раз она похожа скорее на хозяйку-мать, которой молился Белгест, чем на Создателя мира, всемогущее и всеведущее божество?

В доме Гвендис Дайк по-прежнему жил в библиотеке. Поздно вечером он зажег свечу и сел к столу, подперев голову руками. Может, своей верой княжич Гойдемир просто хотел угодить народу? Но ведь сьер Денел рассказал, как даже в чужом краю, на постоялом дворе за запертой дверью он зажигал осенний огонь Ярвенны!

Даргородские обозники подарили Дайку образок. "Возьми, если ты впрямь наш княжич — Ярвенна тебя исцелит". Дайк выложил его перед собой на стол, вгляделся. Молодая женщина с серыми глазами, светловолосая, и косы уложены венцом вокруг головы, как носит Гвендис. Ее облекает сияние.

У Дайка сдавило сердце. Обожествление Ярвенны было человечно, даже если на самом деле она не была божеством. Это было почитание матери, почитание любви. Она хранит семьи, жалеет путников, дружит с девушками-невестами, которые украшают весной "Ярвеннино дерево", она может понять зрелых женщин, стариков и детей.

Всемогущий Вседержитель в силах сделать все, что захочет, — и он допускает страдания людей. Дайк помнил: послушники в благотворительной больнице произносили это с многозначительным видом и прибавляли — "ради нашего блага". Вседержитель сотворил Подземную Тюрьму. Он может спасти всех — но не спасает никого, кроме угодных ему. У него свое, непонятное людям понимание добра и зла, которому можно только подчиняться, но против которого в каждом живом человеке кричит душа: неправда!

Ярвенна не всемогуща. Глаза у нее на образке печальные. Она не госпожа, не небесная королева. Ярвенна не отвечает за зло в этом мире, и у нее нет ни одного средства ни заставить людей слушаться, ни наказать. И ее не в чем упрекнуть. Никто не скажет: это Ярвенна тебе послала болезнь. Ее любят лишь за то, что она мать, целительница, сестра, жена.

Дайк вздохнул и взял образок в ладони. Посмотрев на Даргородскую хозяйку еще немного, он надел на шею Ярвеннин образок.

Случалось, Гвендис по утрам, взяв с собой холстину и лекарства, уходила к окрестным больным. Сьер Денел заехал раньше полудня и не застал ее дома. Дайк отворил ему калитку. Плотник нынче отпросился по семейным делам. Дайк продолжал без него перестилать пол в сенях. Там были сложены доски, а в волосах Дайка запуталась пара щепок.

-Доброе утро, сьер рыцарь Денел!

-Здравствуй, Дайк. Поднимешься со мной в библиотеку?

Они оба прошли наверх.

Гвендис не сказала рыцарю, что княжич Гойдемир возглавил народную смуту. Она уверяла, что ничего не знает о причинах, заставивших княжича покинуть родину. Гвендис призналась только, что написала письмо матери Гойдемира и отправила с купеческим обозом в надежде, что мать отыщет способ узнать и вернуть своего сына.

Сьер Денел замечал: рассохшийся старый дом с каждым днем становится все более уютным с тех пор, как хозяйка перестала нуждаться в деньгах. Гвендис однако не приобрела ни одной дорогой вещи.

Дожидаясь, пока она придет, сьер Денел исподволь внимательно разглядывал Дайка. Тот теперь не стоял перед рыцарем, а сидел, сложив на коленях тяжелые, по-прежнему исцарапанные ладони. Дайк не заметил, что деревянная дощечка на шнурке с изображением Ярвенны выскользнула у него из-за воротника. Сьер Денел изумленно пригляделся:

-Что это у тебя, Дайк?

-Это премудрая Ярвенна, — ответил тот, смутившись и убирая образок под рубашку.

Брови сьера Денела быстро сошлись:

-Не рано ли ты поклоняешься даргородской деве? Уж не вернулась ли к тебе память, раз ты присвоил суеверие Гойдемира?

Голову Дайка охватил жар.

-Ярвенна — не одному Гойдемиру путеводительница! Я думал о ней, и я понял, почему Гойдемир ее чтил. Эта вера несет в себе добро. Народ Даргорода вложил в нее все лучшее, что есть в нем самом. Ярвенна — целительница, заступница, мать...

Сьер Денел прервал его:

— Да это дикарство, убожество! Пренебрегать Вседержителем, всесильным, непостижимым, всемогущим Творцом всего, и поклоняться его служанке. Делать себе богиню из женщины! В этом есть что-то... нечестивое, неприличное. Благородному человеку подобают отношения с божеством, как с королем, с господином, воле которого он послушен и за которого готов умереть. Цепляться за материну юбку — удел простонародья. И мать, и сестра, и чуть ли не возлюбленная — вот кто твой бог! Хотел бы я знать, что на самом деле чувствует молящийся, когда любуется вот такой вот красавицей...

Разгневанный сьер Денел протянул руку и снова вытащил у него из-за воротника на свет образок Ярвенны.

-Погляди на нее! И признайся честно, Дайк, почему ты предпочитаешь своему Отцу и Господину эту воображаемую любовницу?

Дайк схватил его за запястье, кровь прилила к лицу, точно на него плеснули кипятком.

-Ну, за такие слова... надобно нам с тобой биться, — сдавленно произнес он.

Сьер Денел тоже вспылил:

-А стоишь ли ты, чтобы я вышел с тобой на поединок? Мы не знаем, княжич ли ты по рождению, а по рассуждению — так и вовсе суеверный простолюдин.

-А это не поединок, — проговорил Дайк. — Это просто драка.

-Ну, ладно, — сквозь зубы ответил сьер Денел. — Не я это начал. Идем в сад, получишь свою трепку.

Дайк вышел вслед за рыцарем из дому. Сьер Денел в посеребренном чешуйчатом панцире и плаще, сколотом на плече, видел, что Дайк — в одной рубашке, но не стал его останавливать. Он собирался только проучить Дайка, а не драться с ним всерьез.

-Дело за малым, у тебя нет меча, — хмыкнул сьер Денел. — Ты можешь найти две крепких палки?

Дайк, не чувствуя легкого мороза, стоял перед ним, и даже ворот у него был распахнут. Он пошел за дом: там в начале осени они с садовником сложили лишние подпорки для яблонь. Дайк вернулся с двумя прямыми сухими палками, которые топором сровнял по удобной длине. Сьер Денел одобрительно кивнул: то, что надо.

Дайк принял неуклюжую стойку, стараясь вызвать перед глазами образ небожителя Дасавы и подражать ему. Рыцарь глядел на его старания с небрежной улыбкой. "А, ну и ладно, — подумал Дайк. — Одной силой возьму: ее мне не занимать". Он крепче сжал дубинку и, когда сьер Денел подал знак начинать, послушно размахнулся.

Вначале Дайк сгоряча не замечал пропущенных ударов. Уклоняясь от своего неумелого противника, сьер Денел расчетливо бил его, нарочно не пользуясь случаем оглушить или выбить из рук дубинку и разом все прекратить. Дайк должен был сперва получить урок. Сьер Денел ударил его под колени и заставил упасть на четвереньки. Дайк ошеломленно потряс головой.

Дайк поднялся, но рыцарю, похоже, надоела эта игра. Он перехватил дубинку обеими руками. Дайк, похолодев, понял, что получит удар в висок... отчаянно вскинул руку, подставив предплечье под предплечье самого сьера Денела, и направил удар мимо...

Варда повело от силы собственного замаха, и Дайк опустил дубинку ему на затылок. Теперь сьер Денел осел на колени и тут же снова вскочил, развернувшись к неприятелю.

Его палка скользнула низко, так, что конец было направлен Дайку в живот. Тот, пропустив ее мимо себя, отклонил удар снизу вверх, и когда промахнувшийся сьер Денел сблизился с ним вплотную, подбил ногой его ногу. Рыцарь рухнул навзничь.

Дайк словно прозрел: он начал понимать, чего ему ждать от противника и что делать самому. Зато теперь сьер Денел не мог взять в толк, что произошло. Его неловкий соперник вдруг начал мастерски обороняться, а потом перешел в наступление так искусно и яростно, точно за него дрался кто-то другой.