До последнего вымпела

Все японские снаряды давали всплески одинаковой высоты. Бил один калибр. Причём крупный (для миноносцев крупный, естественно). Несколько минут японцы нащупывали дистанцию, а потом началось...

Под огнём, в первую очередь, оказались именно два последних в строю корабля русских, причём если по "Безупречному" бил только головной "Камикадзе", то концевой "Буйный" обстреливали сразу три эсминца противника. Он, казалось, исчез за лесом разрывов — миноносец некоторое время спасало только то, что с точностью повторилась ситуация с завязкой Цусимского сражения, когда начавшие все вместе без команды стрелять по 'Микасе' корабли не могли отличить свои всплески от чужих и нормально корректировать стрельбу. Здесь же японские моряки сполна ощутили причину, почему конструкторы всех флотов того времени избегали ставить на корабли разные орудия близких калибров — для "длинных" и "коротких" пушек требовались разные данные стрельбы, и длительности полета снарядов тоже были разными. В результате три японских истребителя не могли различить "свои" всплески от обоих типов орудий на фоне таких же от двух других миноносцев — все всплески были абсолютно одинаковыми и часто повторяющиеся залпы слились в одно кипение вокруг концевого русского миноносца... Но всё-таки досталось ему здорово: практически первым же попаданием была уничтожена кормовая пушка вместе со всем расчётом, затем взрывом сбило антенны, но это не фатально, ещё один снаряд, не разорвавшись прошил третью трубу. И ведь это был только "дебют" боя. Японцы настигали и эффективность их огня возрастала.

"Быстрый" пока не обстреливался и командир отряда так ещё и не понял, на какого противника они нарвались. Рихтер продолжал уверенно держать подчинённые ему миноносцы на прежнем курсе, приказав, правда, склониться в сторону противника и изобразить нечто вроде "кроссинг Т" их головному. Небезуспешно. "Камикадзе" получил несколько попаданий, свалилась его фок-мачта, и на баке разгорался пожар. Однако при этом с "Быстрого" открылся и вид на "Буйный", на котором с неприятной регулярностью вспухали облака разрывов.

Кстати русские сорокасемимиллиметровки, первое время даже были предпочтительней: наводить эти лёгкие пушки было быстрее и удобнее простым нажимом плеча. А трехдюймовые орудия приходилось "перемещать" и по горизонту, и в вертикальной плоскости вращением рукоятей. За массу снаряда нужно платить массой орудийной установки, а значит и скоростью её наведения на цель. А в бою скоростных кораблей, каковыми являются миноносцы, скорость стрельбы решала очень многое. И град мелких снарядов, зачастую был более эффективным, чем редко прилетающие крупные.

Пожаров на сражающихся кораблях почти не было — нечему гореть. Эсминцы являлись практически цельнометаллическими изделиями. По инструкции из дерева разрешалось изготовить только сидения на унитазах в гальюнах ( на то время, только там древесина была незаменимым материалом). Ну, разве ещё ящики для снарядов делались из дерева. Гореть, повторюсь, на русских миноносцах было практически нечему. Но это не делало летящую в "Буйный" смерть менее жадной. Визжащие осколки снарядов собирали свою кровавую жатву.

Боя без крови не бывает, но было до слёз, слёз ярости, обидно наблюдать, как твой корабль чуть ли не безнаказанно исколачивает противник. Да ещё и невезение внесло свою лепту: один из снарядов разбил вторую рулевую машину, а другой расковырял борт так, что оказался затопленным патронный погреб баковой трёхдюймовки. Матросы по собственной инициативе начали нырять туда за боеприпасами. Пушка продолжала стрелять, но темп огня заметно снизился. Ещё бы! Пройди за каждым патроном по грудь в воде, нырни, найди на ощупь этот самый патрон, который весит несколько килограммов, выберись с ним, отдышись, и снова... А помещеньице-то не очень просторное, а люди и на других постах сейчас нужны до зарезу...

В общем, изредка бабахала носовая. И попадала тоже не очень часто.

Унесли уже троих наводчиков, двоих, хоть они ещё и не умерли, можно было смело вычёркивать из числа живых. С такими ранами на этом свете долго не задерживаются: у одного оторвана рука у самого плеча, а у второго был разворочен весь низ живота.

К пушке встал наводчик одной из разбитых сорокасемимиллиметровок, матрос Костряков. Орудие непривычное, но в данном случае можно было поверить в японскую "Такуга-дзен": просто доверься своим чувствам (карме, интуиции и тому подобному), наведи пушку и стреляй...

Три выстрела — три попадания в "Камикадзе".

Японский миноносец, вдобавок ко всему прочему, сильно запарил, выкатился из строя и сбросил ход почти до нуля.

"Быстрый" с остальными пытались увести преследователей от измученного "Буйного", но японцы не клюнули на эту уловку: на такой дистанции им было вполне достаточно подключить пушки ранее нестреляющего борта, чтобы наносить кораблям Рихтера вполне сравнимые повреждения, а "дожевать" отставший русский миноносец очень хотелось. Потопленный в бою боевой корабль противника — это дорого стоило!

И шквал огня по "Буйному" не утихал. Палубную команду уже выкосило практически наполовину, разбило вдрызг первый минный аппарат (чудо, что не взорвалась мина, приготовленная к выстрелу), кроме редких выстрелов баковой, огрызалась ещё только одна мелкая пушка правого борта.

— Ну сколько ещё нас нужно бить, чтобы адмиралы научились не только делать выводы, но и принимать соответствующие меры? — чертыхался Вурм, зажимая порванное осколком ухо. — Ведь по результатам Цусимы было ясно, что в корме тоже нужно ставить семидесятипятимиллиметровую пушку! Даже раньше! Ещё в Артуре. И ведь ставили: "Сильный" и "Статный" уже ходили там с двумя трёхдюймовками. А ведь те миноносцы почти на треть меньше наших.

И не было бы сейчас этого избиения. Эхх...!

Крен на правый борт медленно, но неуклонно нарастал, и было понятно, что "Буйный" своё отплавал. Нужно было спасать экипаж.

Положение корабля видели и японцы, поэтому, когда замолкла и баковая пушка русского миноносца, пошли на сближение стреляя только из орудий левого борта, развернув носовые и кормовые пушки в сторону оставшихся истребителей Рихтера и наглухо парируя их попытки прийти на выручку собрату.

Японцам была очень нужна и важна эта победа в самой первой операции после сорвавшихся переговоров. Желательно было ещё и не упустить остальные русские миноносцы, но, как минимум, добить подранка. Вызвали ещё один отряд контрминоносцев, но подход этой четвёрки ожидался не ранее чем через полчаса и это только в данную точку. Значит пока нужно задержать здесь уцелевших русских как можно дольше, тогда конец им всем...

Однако Рихтер, видя безнадёжное положение "Буйного", дал приказ остальным отходить на север. Было очень вероятно, что под своим берегом противник скоро получит подкрепления. Радиостанция "Быстрого" затрещала на весь эфир попытками связаться с группой "Олега". Их услышали, но в ближайшее время помощи ожидать не приходилось.

— Уходят... Бог им судья, — командир "Буйного" с тоской смотрел на удаляющиеся дымы отряда. Теперь самым благоприятным исходом для его экипажа был плен.

"Камикадзе" всё-таки дал небольшой ход и стал осторожно приближаться к тонущему русскому миноносцу. Не наглея. Японцы понимали, что хоть пушки и молчат, но на счёт минных аппаратов уверены не были. Хоть "Буйный" имел уже значительный крен и был готов перевернуться, кто его знает... Вдруг шарахнут миной и тогда победа превратится в практически поражение.

— Всем спасаться по способности! — лейтенант Вурм прокричал свою последнюю команду. Последнюю... И выход в море в качестве командира корабля оказался первым и последним. И теперь уже возможно навсегда...

Шлюпка была, естественно, искорёжена осколками и команда посыпалась в воду, хватая всё то, что имело длительную положительную плавучесть. А это были практически только койки. Ни спасательных кругов, ни, тем более, жилетов, в то время ещё не применяли. Изделий из древесины, как уже упоминалось, на русских миноносцах тоже не было. Оставалась только парусиновая, туго скрученная койка, которая могла держать человека на поверхности около получаса, пока не пропитается водой насквозь и не потеряет свою плавучесть.

Да и это сомнительное средство спасения досталось немногим: не побежишь же в кубрик, когда палуба уходит из-под ног и корабль вот-вот опрокинется...

А вода, несмотря на начало сентября и достаточно южные широты, была далеко не курортной — холодное течение, выходившее из жерла Сангарского пролива, вносило свою жестокую корректировку в температурный режим Японского моря в этих местах.

Командир уходил последним. Как и положено. Тонуть вместе с кораблём..... Красиво, эффектно, но и бессмысленно. России слишком дорого обходится подготовка каждого морского офицера, как и любого офицера... И даже солдата или матроса. Просто погибнуть "назло врагу" — достаточно дешёвая поза. И лейтенант это понимал.

Дрались до конца. Флага не спустили. А каждый офицер и матрос ещё пригодятся Империи. Потом. После плена. Но пригодятся.

Наверное, и традиция гибнуть командиру (капитану) вместе с кораблём, родилась из страха. Страха отвечать за погубленное судно. А потом покрылось это романтикой...

Все эти мысли промелькнули в голове командира "Буйного" менее чем за секунду. А потом он, приняв решение, скинул тужурку и рыбкой сиганул в море с уходящего из-под ног борта.

Японцы с "Камикадзе" спасать противника не особо торопились. Пока корпус "Буйного" не скрылся под водой, по нему продолжали стрелять. Близкие разрывы контузили держащихся на воде русских моряков и многие погибли в результате этого бессмысленного расстрела.

Но, в конце концов, сыны Аматерасу пошли "собирать" свои трофеи. Двадцать человек с русского миноносца были взяты на борт "Камикадзе". Из офицеров — только командир.

Именно в тот момент, когда лейтенанта поднимали на борт японского истребителя, мимо пронесло отряд из четырёх "японцев", мчавшихся на подмогу своим.

— Пошли нашим салазки загибать, — мрачно бросил комендор Смык, находившейся рядом.

— Суду виням уз коциняс, — мгновенно отозвался кочегар Скуиньш.

— Что? — обернулся лейтенант.

— Это он про дерьмо на палочке, — засмеялся боцман, — все наши приговорки на свой латышский перепирает. Я уже разбираться стал.

Вурм удивлённо посмотрел на матросов и боцмана. Они совсем не выглядели побеждёнными. Только что выловленные из холодной воды, русские моряки улыбались. Какие-то невероятные выверты человеческой психологии не дали этим людям впасть в уныние, несмотря на кровь и смерть, которые были рядом с ними на протяжении часа. Ведь всего десять минут назад ни один из них не знал, подберут его или нет. Останется он жить или навсегда будет вычеркнут из списка населяющих планету.

Может позже некоторые из них взвоют, вспомнив о разорванных в клочья взрывами или утонувших друзьях... Но сейчас среди пленных русских моряков царил смех.

Это не могло не удивить и не возмутить стоящих рядом японцев. Офицер что-то гортанно выкрикнул и указал рукой в сторону кормы.

Во избежание ненужных конфликтов Николай Васильевич приказал своим подчинённым успокоиться и подчиняться японцам. Он и сам уже собрался двинуться на ют вместе с матросами, но японский офицер жестом удержал Вурма на месте.

— Старший лейтенант Кисика, — по-английски представился японец.

— Лейтенант Вурм, — русский офицер собрался было козырнуть в ответ, но вовремя вспомнил, что фуражки на голове, естественно, нет. — Командир миноносца "Буйный".

— Какова была задача вашего отряда?

— К сожалению, я лишён возможности ответить на ваш вопрос, — улыбнулся лейтенант и японец, на самом деле и не ожидавший другого ответа, понимающе кивнул.

— Ну, разумеется. Сейчас вас проводят переодеться в сухое, дадут горячего чая, а позже мы с вами ещё побеседуем.

Беседа оказалась не из приятных.

Когда Николай Васильевич, переодетый в матросскую робу, присел в каюте перед Кисика, он уже ощущал существенный дискомфорт: одежда категорически мала, и было очень неприятно выглядеть в ней смешным перед лицом победившего врага.

Японец весьма приветливо предложил рому, и чашка с крепким и душистым напитком была принята с удовольствием. На этом "удовольствия" закончились:

— Господин лейтенант, вы храбро сражались, и я высказываю уважение вашему мужеству. Но наши страны находятся в состоянии войны. Для меня важнее всего судьба моей Родины. Поэтому я, к глубокому моему сожалению, иногда не могу себе позволить быть рыцарем по отношению к противнику. Рыцарем в вашем, европейском понимании.

— Я не совсем понимаю, о чём вы, господин старший лейтенант, — Вурм прекрасно представлял к чему ведёт его собеседник, но нужно было собраться с мыслями и приготовиться к интеллектуальному поединку. Знать бы, о чём пойдёт речь.

— Дальность плавания ваших миноносцев слегка превышает тысячу миль экономическим ходом. От Владивостока до Цугару — четыреста тридцать. И столько же обратно. Это если спокойное море и по линеечке. В реальности будем считать пятьсот миль. У вас остаётся запас на приблизительно сто миль. Это если не давать полный ход. А был бой и рассчитывать, что его не будет наверняка, ваше командование не могло. Не объясните ли эти несообразности?

— А если нет?

— Мне будет очень жаль. Даже не вас — ваших матросов. Начнём мы с них. Вы понимаете, о чём я?

— Разумеется. И вы пойдёте на пытки военнопленных?

— Ради моей страны? Конечно! Не забывайте, что мы японцы. У нас другая психология и на некоторые вопросы морали мы смотрим с европейцами совершенно по-разному.

— Хорошо. Я могу вам преподнести несколько версий: мы выходили из порта, взяв дополнительный уголь в мешках на палубе. Нас сопровождал вспомогательный крейсер почти до самых берегов Хоккайдо. Мы забункеровались и о его дальнейших задачах лично я ничего не знаю, далее: нас должны встретить наши корабли на обратном пути, но точку рандеву знает только командир отряда. Любой вариант не даёт вам никакой полезной информации и не может быть проверен в ближайшее время.

Японец задумался секунд на двадцать и ответил:

— Ошибаетесь. Первые два случая проверяются очень легко и быстро. Очень сомневаюсь, что вы заранее приказали всей команде заучить заведомую дезинформацию и что на допросе ваши матросы выдадут именно её. А рассчитывать, что все они будут молчать под пытками — наивно. Не так ли?

— Вот это влип! — заметались мысли в голове Николая. — Потихоньку начинаю жалеть, что не пошёл ко дну вместе с кораблём. Припёр меня к стенке намертво. И главное — кругом прав. Хотя...

— Простите, а у вас на борту есть человек, говорящий по-русски? А то мои матросы английского языка практически не знают.

— Есть, можете не сомневаться. И не один, — ни один мускул не дрогнул на лице японца, видимо он действительно был уверен в своих словах. — Я даже помогу вам не мучаться по поводу того, блефую я, или нет. Не блефую.

Кисика встал и подошёл к двери каюты. Хватило полутора шагов — каюты на миноносцах невелики.