Это навсегда - 1

Ну, ладно. Пусть считает, что у нас за душой ничего, кроме двух орденских тысяч...

— Машинка у меня шустренькая, хотя и не самая приспособленная для езды по бездорожью. Но пару месяцев на рейсах с Базы на город должна выдержать.

— Ты что-то возить собрался?

— Машины! Я уже посмотрел: находятся идиоты, которые сюда суются на пузотёрках, а потом носятся с выпученными глазами, как их переправить в город. Поезд, что по железке курсирует, с объёмами перевозки автомобилей не справляется, поэтому многие всё-таки пытаются сами доехать. Ко мне за сегодня уже двое подходили, чтобы я их корыто перевёз.

— И что?

— Отказал! Куда мне выезжать, если завтра опять в Миасс звонить? А вот если на послезавтра желающие найдутся, то соглашусь. И если ты ко мне в напарники пойдёшь, то сможем иметь вполне неплохой заработок. Тебе, как я понимаю, ходить трудно, а здесь работа будет, в основном, сидячая. Потом, когда мне бабло придёт, могу вообще этот эвакуатор тебе в аренду сдать. Делить прибыль семьдесят на тридцать — тебя устроит на то время, пока вдвоём работаем?

— Я подумаю, Юлдаш.

— Да можно просто Юрка! — махнул рукой Латыпов, заметив, что вариант меня действительно заинтересовал. — Я привык.

— Да зачем? Красивое имя, да и значение у него нормальное — Спутник.

— А ты по-башкирски понимаешь? — удивился наш похититель.

— Знаю некоторые слова... А, вот и Виталий идёт! — кивнул я в сторону шагающего к нашему столику громилы с изуродованным шрамами лицом.

Представил их друг другу, и Виталий спросил:

— Татарин, что ли?

— Башкир.

— А я — Тунгус. Это позывной у меня. А Лорик где?

— Водные процедуры принимает. Скоро должна спуститься.

— Вы на том же 'Дастере'? Пулевые пробоины хоть заделал?

— Залепил наклейками. Под пулевые пробоины, — засмеялся я.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — поднялся Юлдаш и двинулся к стойке.

Увидев подошедшего к моему столику Тунгуса, расплывшийся в улыбке Арам прошествовал ему навстречу.

— Здравствуй, дорогой! Здравствуй! — почтительно пожал руку Виталию хозяин. — Как здоровье, как дела?

— Спасибо, Арам, всё хорошо! Надеюсь, у тебя тоже всё в порядке?

— Слава Богу! Если не считать регулярных дебошей этих жёлто-голубых гадёнышей. Вон, Сергей не даст соврать: сегодня с утра очередных скрутили и выпроводили. Вы, я вижу, с ним уже знакомы?

— Мы с ним, Арам, уже лет десять знакомы, если считать по староземельскому времени!

— Надо же! Я там считал, что тесен тот мир, а теперь могу смело заявить, что вся вселенная тесна! Ты представляешь Виталий, его жена Лариса была знакома с дочерью моего троюродного дяди! — указал рукой на спускающуюся по лестнице Лору, поменявшую макияж, теперь гармонирующий с её камуфляжной одеждой. — Потрясающе красивая и умная женщина!

— Я тебе как-нибудь потом ещё расскажу, насколько она ещё и опасна! Вот с ней и Сергеем я смело в разведку пойду!

— Как поживают те, которых ты успокоил в свой прошлый приезд? Не пытались отомстить?

— Пытались, но не смогли...

— Ты осторожнее с ними будь, Виталий. Это очень неприятные и злопамятные люди!

— Ничего, у меня тоже память хорошая! — коснулся Тунгус своим изуродованным мизинцем шрама на щеке.

Во время пытки Тунгус в очередной раз потерял сознание от болевого шока, а попытки привести его в чувства при помощи воды ни к чему не привели. 'Правосеки' его оставили в покое и отошли в свою землянку, чтобы 'подзарядиться' 'экспроприированной' деревенской буряковкой. Когда он пришёл в себя среди ночи, все уже были 'в умат'. Офицер ДШБ нашёл в себе силы ползти, и утром его подобрал какой-то крестьянин. То ли буряковка была слишком крепкой, то ли ещё что помешало, но его не искали. Когда он наконец-то перестал регулярно впадать в беспамятство, его переправили в Харьков, а оттуда, едва он начал ходить, сюда, на Новую Землю.

— Не знаю, то ли кто из сотрудников, обслуживающих Ворота, с симпатией относился к 'ватникам и колорадам', то ли политика Ордена такая, но нас, воевавших по разные стороны фронта, сразу стараются связать со 'своими'. В общем, нашёл я в кармане своей курточки адрес человека в Порто-Франко, куда и явился: грязный, ободранный, весь в повязках и коростах. Подлечили меня в местном госпитале на деньги какого-то фонда, и дуй, парень, на все четыре стороны! Так и сказал человек из этого фонда, когда меня из больнички выписывали.

Орденская тысяча у меня почти неприкосновенная сохранилась, так что подниматься было полегче, чем многим. Вот, поднялся немного....

— А чем конкретно занимаешься?

— Если это можно так назвать, то консалтинговой деятельностью, — уклончиво ответил Тунгус.

Ну, не хочет человек рассказывать, значит, и пытать не будем.

— А ты, Лариса, вино заказала, а что-то даже трети бокала не выпила.

— Хреново мне что-то... То ли последствия наркоты, которой нас вырубили, то ли прививок, то ли акклиматизация.

Виталий приложил руку ко лбу Лоры.

— О, дорогая! Температура у тебя! Давай-ка мы с Серёгой тебя в санчасть отведём.

— Давайте, — охотно откликнулась жена, а помолчав пару секунд, удивлённо объявила. — Я встать не могу...

И вдруг её глаза закатились, и она начала валиться со стула.

Киев, 30.11.2013, 23:30

Цену Наталье Витренко я прекрасно знал ещё с 2006 года, а Лора — и того раньше. Тем не менее, какое время ещё пытались хоть как-то координировать деятельность коммунистов с Прогрессивной соцпартией. Хотя бы в части того, чтобы две реально левые партии не мешали друг другу. И хотя Витренко с Марченко прекрасно знали о нашем с супругой членстве в КПУ, мы всегда и всем (включая коммунистов) подчёркивали: 'СтопОранж' — не является партийной структурой. Организация не подчиняется решением КПУ, поскольку её члены (кроме нас двоих) не состоят в партии, а объединены между собой неформально. Мало того, реально в 'СтопОранже' (особенно — в региональных отделениях) работали и люди, числящиеся в Партии регионов, той же самой ПСПУ, Социал-демократической партии Украины (объединённой) Виктора Медведчука и, кажется, Соцпартии.

Коммунисты особо и не пытались 'подмять' под себя нашу организацию. Им было выгодно, что мы выводили на их мероприятия людей, идущих не по партийному приказу, а добровольно. Впрочем, ходили мы не только на коммунистические акции, а такая нейтральность позволяла сотрудничать с организациями, воспринимающими КПУ крайне негативно. Как, например, ПСПУ, на митинги которой мы тоже два-три раза приходили под собственными флагами.

Да, два-три раза приходили, пока окончательно не убедились в полной недоговороспособности Витренко и её 'оруженосца'. А потом к этому убеждению добавилось и их сотрудничество в ходе выборов с нацистами Людмилой Супрун и Олегом Тягнибоком, координатором которого была Шкода. Тем не менее, ссориться с руководителями 'прогрессивных социалистов' мы не стали. Просто сократили контакты до минимума.

К 2013 году ПСПУ уже скатилась в полный маргинез, резко сократилась в численности и уже была не в состоянии содержать центральный офис, располагавшийся в одном дворике с Печерским судом Киева. И не только из-за убийства в 2007 году спонсора партии Максима Курочкина, причастного к некоторым криминальным разборкам. Витренко и Марченко рьяно боролись 'за чистоту рядов партии', исключая её членов целыми парторганизациями. В результате, например, Киевская организация буквально за какие-то пару лет сократилась с полутысячи членов до пары десятков. А офис партии на Крещатике пустовал.

В него и пригласила нас Елена Мазур, глава движения ЗУБР ('За Украину, Белоруссию и Россию') на 'общественный трибунал' над подписантами Беловежского Соглашения. Просьба Мазур и стала причиной того, что мы согласились, хотя возглавляемое Витренко мероприятие ни я, ни Лариса, не считали ни актуальным, ни имеющим хоть каплю юридической силы.

Мы пришли к завершению этого 'трибунала'. В довольно тесное помещение набилось пять или шесть десятков человек, значительную долю которых составляли 'профессиональные активисты'. От сентябрьской сырости, слякоти и холода многие из них чихали и кашляли. В жуткой духоте и давке Витренко зачитала приговор, присутствовавшие кинулись подписывать обращение в украинские суды с просьбой утвердить решение 'трибунала', а мы, подхватив с собой харьковчанку Ольгу Лазареву, успевшую когда-то послужить военфельдшером в Афганистане, сели в машину и покатили обедать.

Не прошло и трёх дней, как у меня 'вылезла' жуткая простуда: похоже, надышался я микробами на этом 'трибунале'. Симптомы её я сбил ударными дозами лекарств, поскольку мне нужно было ехать в Полтаву на российско-украинскую конференцию по Соглашению об ассоциации Украины с ЕС.

Судя по присутствию на конференции представителя российского посольства, курирующего экономические вопросы, значение ей уделялось большое. Но никак не городскими властями, поскольку по указке из Киева они категорически запретили пускать на неё студентов колледжа, где проходило мероприятие, и посещать конференцию его руководителям. Запрет распространялся и на освещение мероприятие в местных СМИ.

Отказываться ехать тоже было нельзя: всё-таки на тот момент я был единственным человеком на Украине, который разобрался в тексте Соглашения досконально. И добравшись до Полтавы, я оба дня конференции пробегал с высокой температурой. Но в вышедшей через неделю передаче киевского тележурналиста Юрия Лукашина, который был единственным, кто ослушался высочайшего запрета на освещение мероприятий, направленных против Соглашения, выглядел 'как живой'.

Удалась и конференция, и посещение памятных мест Полтавы, и неформальное общение с участниками мероприятия. Прекрасные отношения у меня сложились, помимо Лукашина, с известным украинским журналистом Владимиром Скачко, полтавчанином по рождению. Много общего нашлось с коллегой Виктором Шестаковым, историком и бывшим в студенческие годы музыкантом панк-группы, а также его женой-сибирячкой. Подружились мы с донецкой журналисткой Ириной Поповой, полной тёзкой моей одногруппницы по годам учёбы в Миассе. В первый, но не последний раз, обстоятельно поговорили с известным российским экономистом и учителем экономики нынешнего российского президента Валентином Юрьевичем Катасоновым, который уже знал меня по нескольким публикациям на экономические темы.

Юрий Лукашин оказался 'на прицеле' СБУ после посещения Крыма, где он снимал то, как живут 'угнетённые' жители полуострова. Контрразведка, не дожидаясь прибытия адвоката Юрия, взломал дверь его квартиры, а в ходе обыска изъяла всю технику, имеющуюся у него и служащую рабочими инструментами Лукашина. Всё это происходило в рамках единовременных обысков и задержаний, произведённых украинским Гестапо в отношении сразу двадцати пяти журналистов, тем или иным образом 'не понравившимся' 'радетелям безопасности украинского государства'.

Дом Ирины Поповой на окраине Донецка в середине 2014 года оказался в эпицентре обстрелов украинских карателей, и она была вынуждена временно выехать на территорию России. Ирина до сих пор пишет материалы для 'Единой Родины', куда я её рекомендовал в качестве журналиста.

Владимир Скачко и Виктор Шестаков по ряду причин остались на территории Украины. Но и Скачко, человек очень известный, и Шестаков резко снизили своё сотрудничество с российскими изданиями и сайтами, чтобы их не постигла судьба Василия Муравицкого, арестованного за статьи, публикуемые в них. Это очень сказалось на их материальном благополучии. Особенно — после начала тотального обнищания населения Украины, вызванного, в том числе, последствиями подписания Турчиновым и Порошенко Соглашения об ассоциации с ЕС.

А по возвращении из Полтавы на меня навалился жесточайший бронхит. Но хуже того — я заразил Ларису.

Всё началось с той же самой простуды, которая тоже переросла в бронхит. Потом резкий скачок температуры известил о том, что бронхитом ничего не закончилось. Явка 'с повинной' к врачам выявила пневмонию, и мне пришлось везти свою милую через пол-Киева в отдельную палату больницы 'Киевгорстроя', где Лору прекрасно знали врачи, у которых она лечилась и раньше.

Уже на второй день она потребовала привезти себе ноутбук. Температура под сорок, по ночам её 'откачивают' прибегающие из реанимационного отделения доктора, а днём шальная больная строчит статьи на сайт Сармата о ситуации с поднимающими голову нацистами...

Как и вы будете поражены, я был поражён тем, что пневмонию Ларисе вылечили за пять дней. Действительно вылечи, я не вру! И, радостный (в том числе из-за того, что не надо платить бешеных денег за платную палату), я увёз её домой.

Но уже под утро она подняла меня, потребовав поставить обезболивающие и жаропонижающие уколы. Помогло. Утром моя ненаглядная была, 'как огурчик'. А на следующую ночь всё повторилось. И на последовавшую за ней — тоже. Около четырёх утра температура подскакивала, лицо и тело Ларисы покрывалось пятнами, но к утру всё проходило.

На этот раз не стали бегать к 'крутым' докторам, а явились к обычному районному терапевту. Дама лет пятидесяти не материлась, пожалуй, лишь из-за своей врождённой интеллигентности. Оказалось, что 'ударными' дозами антибиотиков, задушившими пневмонию всего за пять дней, жене полностью угробили поджелудочную железу. А такую реакцию, как повышающаяся среди ночи температура, пятна, отёчность, даёт именно этот невзрачный, но важный для организма орган.

Янукович уже объявил о том, что не приедет в Вильнюс на саммит ЕС для подписания Соглашения об ассоциации. И это была МОЯ победа, поскольку именно я 'поднял волну' противодействия заключению указанного Соглашения и, в конце концов, через депутатов-регионалов донёс информацию о последствиях его заключения для Украины! Уже гремела по всей Европе истерика по поводу этого отказа от подписания. Уже подонок и провокатор Найем, отрабатывая соросовские гранты, написал свой знаменитый призыв выходить на Майдан с кофе, зонтиками и 'хорошим настроением'. Уже орали на главной площади страны студенты Киево-Могилянской академии, одного из главнейших оплотов укронацизма, 'кто не скачет — тот москаль'. А Лариса по-прежнему взирала в окошко палаты Больницы скорой помощи на улицу Миропольскую и рынок 'Юность'... Пять дней лечения пневмонии 'вылезли' тремя неделями 'исправления' последствий этого лечения.

К концу трёхнедельного пребывания в БСП чуть ослаб жёсткий режим питания, а время от времени Лоре стали разрешать и уезжать на ночь домой.

— Я думала, эти болезни не закончатся уже никогда! — жаловалась она, когда вернулась домой.

А потом болеть стало некогда...

Постепенно разбредающийся 'Евромайдан', как всем казалось, доживает последние дни. На нём оставалось не больше сотни человек, а энтузиазм 'борцов за светлое европейское будущее' иссякал на глазах. И вдруг...

Разгон 'Евромайдана' случился неожиданно для нас, но не для его 'лидеров'. Они исчезли с Площади Независимости накануне вечером, 'переселившись' на экраны ток-шоу. И в ходе одного из этих шоу Инна Богословская, переметнувшаяся недавно в стан сторонниц сидящей в Качановской колонии Харькова народной актрисы Украины Юлии Тимошенко, объявила: 'Вот мы сейчас здесь с вами рассуждаем, а на Майдане в это время детей избивают!'