Эсминцы, которые получили серьёзные повреждения в бою, были отправлены коротким и безопасным путем через Моонзунд, кто в Ревель, кто в Гельсингфорс. На эти же эсминцы мы передали большинство раненых с наших кораблей. Они должны доставить всех пострадавших, в госпитали Ревеля и Гельсингфорса. Мы бы и остальные эсминцы могли отправить этим же путём, но нас-то должен кто-то охранять. Линкор, крейсера и оставшиеся эсминцы, готовились к переходу в Гельсингфорс. Экипажи пытались устранить своими силами полученные в бою повреждения, чтобы корабли могли дойти до главной базы флота. И не только дойти, но и в случае чего и постоять за себя при встрече с равносильным противником. Всё это делалось в ожидании прикрытия, которое должно было выйти с базы в скором времени.

Утром я получил радиограмму от командующего. В ней сообщалось: что сегодня в час ночи из Гельсингфорса вышел отряд прикрытия контр-адмирала Максимова в составе двух линейных кораблей, крейсера "Рюрик" и дивизиона старых эсминцев. Кроме того они сопровождают линейный корабль "Павел I" идущий на замену сильно повреждённой "Славе". Нам надлежало по мере подхода кораблей контр-адмирала Максимова быть готовым к выходу. Где-то, через час пришла ещё одна радиограмма с нежелательным для меня приказом от Комфлота, передать командование группой капитану первого ранга Пилкину, и, воспользовавшись любым из эсминцев, срочно прибыть в Гельсингфорс. Но я решил проигнорировать этот приказ, сославшись на недомогание, и невозможностью перехода на эсминце после контузии. По распоряжению врача мне нужен покой, а эсминец корабль небольшой, он более подвержен качке, чем линейный корабль. Я не знаю, почему командующий прислал такой приказ, тут два объяснения, или готовить мыло, или сверлить дырки на мундире. Не исключено и то, и другое: вначале поимеют, потом наградят. Словом, экзекуция может чуточку подождать, я решил идти на главную базу в составе своей группы. Заодно и командующий поостынет. Кто как, а я считаю, что это была победа, и мы вернёмся на базу победителями. А там уж как хотят, пусть снимают меня с командования, или награждают. Главное, после этой победы, история пусть чуть-чуть, но изменилась. И, если получится, буду её и дальше менять. Россия моя! Никому не отдам. Ни фанатикам-большевикам, ни пришедшим им на смену ворам-дерьмократам и либерастам-общегомосекам..

За час до полудня пришла радиограмма от контр-адмирала Максимова. В ней сообщалось, что он находится в сорока милях севернее Ирбенского пролива, и через два с половиной часа будет на месте.

-Пока мы пройдем пролив по узкому фарватеру, он и подойдёт — рассуждал я, стоя на крыле мостика.

-Приказ Беренсу. Первым пройти по протраленному фарватеру и выйти в море. Удалиться от пролива на двадцать пять миль, и произвести разведку на присутствие противника в пределах видимости. И оставаться там, до особого распоряжения.

"Новик" и "Победитель" двинулись по фарватеру. Следом за эсминцами двинулся Вердеревский с крейсерами, так, на всякий случай. Если что, то он должен поддержать эсминцы огнем. Сборная пятёрка более-менее целых эсминцев из дивизионов Паттона и Вилькена, потянулась следом за крейсерами — их задача защита выхода из фарватера от подводных лодок противника, если те вдруг тут появятся. За пятёркой эсминцев медленно двинулся по фарватеру "Петропавловск", ведя за собой два броненосных крейсера.

Мы уходили из залива, а нас провожали корабли из состава морских сил Рижского залива и минной дивизии. Это они две недели сдерживали врага, во много раз превосходившие их по силе. Несколько кораблей было потеряно, половина нуждалась в серьёзном ремонте, все остальные в среднем. Но главное, залив остался за нами. Германский флот ушел, понеся большие потери, и так и не выполнив поставленной задачи. Итогом сражения были мачты потопленных русских и немецких кораблей. Немцев было значительно больше, да и класс потопленных немцев был выше чем у наших. Основная часть всех погибших кораблей находилась в Ирбенском проливе, и на подступах к нему. А за последние два месяца боев германский флот понес ощутимые потери, он всё ещё превосходил нас в несколько раз по силе. А имея развитую промышленность, Германия могла строить корабли быстрей, чем мы, но так и не смогла до конца войны в полном объёме восполнить потери, что понёсла за два месяца на Балтике. Помню из будущего, что германский флот с пятнадцатого года пополнился всего двумя линейными крейсерами и двумя линкорами. Которые, правда, своей мощью превосходили ту четвёрку линкоров, что потеряли в Рижском заливе. Как будет в этой реальности, я не знаю. Также я знал, что наш Балтийский флот, до конца войны от отечественной промышленности ни одного тяжелого корабля не получил, возможно и тут не получит.

Нами же в Рижском заливе оставлен полуразрушенный и полузатопленный линейный корабль "Полтава", в данное время сидящий на мели возле острова Руно. И судьба этого корабля пока неизвестна. Смогут линкор восстановить, или решат использовать его вооружение и механизмы для других целей.

Немцы, как и мы, оставляли в заливе сильно поврежденный линкор, флагман вице-адмирала Шмидта "Вестфален". Сейчас он находился у мыса Домеснес, выбросившись на мель у занятого немцами Курляндского побережья. А вот тут у нас есть шанс восполнить наши потери в крупных кораблях, за счёт кораблей германского флота.

Однако важным стратегическим результатом операции для Германии стал факт, что англичане не поддержали своих русских союзников атакой в Северном море и у Каттегата в тот момент, когда значительная часть "Флота открытого моря" была отвлечена на Балтику. В итоге нам пришлось меньше надеяться на своих союзников и самостоятельно (за исключением пары британских подводных лодок) защищать свои интересы в этом море. Кроме того, для нас стала реальностью возможность высадки противником крупного десанта за линией фронта с целью наступления на Петроград, поэтому пришлось снять с другого участка фронта гвардейский корпус и бросить его под Ригу, чтобы организовать наступление с целью очистить Курляндское побережье от противника до самой Виндавы.

Глава четвёртая. Госпиталь.

Ольга

С утра по госпиталю пронесся слух, что сегодня прибудет сам государь со свитою. Будет награждать особо отличившихся в боях за Рижский залив, не только офицеров, но и нижних чинов. И сразу после этого известия весь госпиталь встал на уши. Сестры, нянечки и выздоравливающие матросы были направлены на "наведение порядка" — ну любят в России устраивать перед начальством показуху. А тут сам император приезжает. А несколькими днями ранее, Николай II взял на себя верховное командование всеми вооруженными силами России.

Как там гласил его первый приказ. "Сего числа, я принял на себя предводительство всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий. С твердою верою в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе, будем исполнять наш святой долг защиты родины до конца и не посрамим Земли Русской".

Значит он теперь и не только царь и "ампиратор" всея Руси и всякое, всякое, но и главком. А госпиталь-то военного ведомства, то есть — морской. А перед высоким начальством, всё и везде должно быть вылизано, как сами знаете, что у кота.

В мою палату, где я лежал в одиночестве — не считая того, что тут же коротал время и мой вестовой — заглянула Ольга, и тоже принялась наводить порядок. Хотя, что тут наводить, когда вокруг и так всё идеально чисто. Она же и поддерживает такую чистоту всё время, да ещё её сестрица, когда они бывают на дежурствах. А эти дежурства случаются так, что кто-то из них всегда при госпитале, а то и обе. В поддержании порядка им также помогает мой Качалов.

-Олечка! Да не утруждайте себя так. Вы же сами видите, что тут, вашими и сестрицы вашей трудами, можно даже операции проводить, почти всё стерильно.

-Так говорят, что Его величество едет.

-И что из этого.

-Ну как же, Его величество обязательно зайдёт в вашу палату.

"Что Его величество зайдет, тут я с Ольгой был полностью согласен. Было-бы удивительно если этого он не сделает" — подумал я.

-Так значит, ради этого вы так стараетесь? Что ж, тогда не буду вас отвлекать от работы.

-Так вы меня не отвлекаете, мне просто нравится наводить чистоту. Я и дома любила этим заниматься.

-Олечка, и что вы так о старике печетесь? Неужели в этом госпитале я единственный раненый.

-Нет конечно, здесь много раненых.

-Вот видите, раненых в этом госпитале много. И определённо, что среди раненых, немало молодых офицеров на выздоровлении лежат, и точно мечтают, чтобы сестричка-красавица к ним заглянула.

Ольга вспыхнула, заулыбалась от услышанного комплимента.

-Сейчас вот вы шутите, ваше превосходительство, а когда вас две недели назад сюда привезли, вам не до шуток было.

-Олечка, мы же с вами договорились. Зачем эти титулы, обращайтесь ко мне Михаил Коронатович. Нет-нет, по отчеству, пожалуй не стоит. Называйте меня просто дядя Миша.

-Ваше превосходительство, ну как это будет выглядеть, если я буду вас называть дядей Мишей.

-Да очень просто. Говорите — дядя Миша. Вы поглядите на меня внимательно, видите, какой я уже старый.

Ольга прыснула от смеха.

-Да какой вы старый! И ради Бога, не наговаривайте на себя, ваше превосходительство. Вы ещё даже совсем не старый. Это вы после ранения так выглядите.

-Как это не старый, если я почти на тридцать лет вас старше. И ранения тут не причем. Так что никаких больше превосходительств. Договорились?

-Хорошо, ваше превосходительство...., ой, дядя Миша — рассмеялась девушка — поняла. Дядя Миша сейчас придет врач Радковский с моей сестрицей, делать вам перевязку, а в скорости, в наш госпиталь должны пожаловать высокие гости.

Я встрепенулся от слова "с сестричкой" и на моём лице проскочила улыбка, которую Ольга заметила. Фыркнула и тут же надула свои и без того пухленькие губки. Ольга младшая сестра Анастасии Фёдоровой. Обе они служат в госпитале сёстрами милосердия. Ольга — пышногрудая девица девятнадцати лет не менее ста семидесяти сантиметров росту. О таких говорят — кровь с молоком. Точно, истинная русская красавица с русой косой ниже талии, но в данный момент коса тугими кольцами уложена и укрыта под белой сестринской повязкой с маленьким красным крестиком. И эта Ольга очень похожа на другую Ольгу. На киноактрису Ольгу Кабо из моего времени, в таком же юном возрасте. Если одеть их одинаково, да поставить рядом, будут сёстры близняшки, только глаза разные. У здешней Ольги они зелёные, как когда-то говорили — колдовские глаза. А у Ольги из моего времени они карие.

"Зеленоглазых" в средние века не случайно обвиняли в колдовстве. Эти люди настораживали, вызывали подозрение, поскольку зеленый цвет глаз встречается крайне редко. Но если вам все-таки довелось встретить "зеленоглазого" человека, знайте: перед вами решительная, волевая личность, та, которая идет к своей цели даже по головам других. Это человек не гибкий в общении, вероятно, потому, что ему не хватает воображения. Упрямый, несговорчивый, а иногда и несдержанный в проявлении чувств. А, кроме того, лукавый и способный меняться так же быстро, как его глаза, которые при солнечном свете напоминают зелень листвы, при свете луны становятся голубыми, а при искусственном освещении серыми. Но у зеленоглазых есть и достоинства — они очень верны и надёжны.

Анастасия, на шесть лет старше своей сестры. Вот её-то я первую и увидел, когда пришел в сознание. Она сидела около моей кровати, с головы до ног вся в белом, просто ангел, только без крыльев. На халате, красиво обрисовывающем немаленькую грудь, был нашит большой красный крест. Рядом стоял Качалов и что-то ей рассказывал. Тогда я ещё не соображал, где нахожусь, и что тут делает женщина. Ведь женщинам не место на корабле. И ещё я никак не мог понять, что нахожусь не в каюте на линкоре, а в госпитале, и прошло всего несколько часов, как из моей груди вытащили две пули. Я хотел что-то сказать на счет её нахождения на корабле и устроить разнос своему вестовому, но из горла прозвучал только слабый стон. Она тут же подскочила ко мне и протёрла влажным полотенцем губы, а потом дала несколько ложечек воды, после чего я опять провалился в забытье, но запомнил её глаза. Когда я очнулся в следующий раз, она опять была тут.

Воспоминания о прошлом

Я окунулся в воспоминания двухнедельной давности, а точнее, стал вспоминать историю моего нахождения в госпитале. Как вы поняли, это случилось две недели назад вскоре после боя в Рижском заливе.

Корабли были уже готовы к переходу и ожидали только прибытия отряда кораблей Максимова, который должен нас сопроводить до главной базы. С утра погода понемногу начала портится, по небу поползли облака, да и ветер усиливался. Я начал беспокоиться, как бы к вечеру не разыгрался шторм, а то корабли у нас побиты изрядно и только наскоро подлатаны, а волнение на море грозит поступлением воды через пробоины и новой борьбой измученных экипажей за живучесть своих кораблей.

Сразу, как только получили радиограмму от Максимова о том, что он на подходе, корабли двинулись через фарватер на выход из Рижского залива. На кораблях контр-адмирала Трухачева развивались флаги, с пожеланием нам счастливого пути. Вскоре пришло сообщение с "Новика" — что на удалении тридцати миль от пролива противника не наблюдается. Да и наша радиоразведка ничего не выловила в эфире ближе Мемеля.

Никто не успел среагировать, когда из облака вынырнули два немецких аэроплана, да и маневрировать мы не могли из-за временных пластырей на корпусе, чем они и воспользовались. Я, как завороженный смотрел на атакующие нас в пологом пикировании бипланы, и как приклеенный, не мог сдвинуться с места. Мне казалось, что они летят прямо на меня, собираясь врезаться прямо в мостик. Я не знаю, была ли эта заторможенность следствие моей контузии, но я так и не сдвинулся с места. Вот передний открыл огонь, я даже видел пули летящие в мою сторону. Резкие, громкие удары металла о металл, противный визг рикошета пуль от стальных конструкций. Первый биплан пронёсся низко, едва не задевая верхушки мачт линкора, и на выходе из пикирования сбросил две бомбы, которые разорвались на палубе. Одна между первой башней и мостиком, вторая за первой трубой. Вышел из ступора я только после первого взрыва, и то из-за того что меня за руку довольно резко потянул мой адъютант, решивший силой заставить меня покинуть крыло мостика, но он не успел. В грудь ударило как молотом, я только успел увидеть расширенные глаза мичмана Никишина, и всё, на этом мир для меня померк.

Потом я узнал, что второй немецкий аэроплан был более точен в стрельбе из пулемёта, помимо двух пуль угодившие в мою грудь, был тяжело ранен в левую руку и мичман Никишин, пуля раздробила ему кость, также был убит один матрос. От попаданий бомб погибло ещё трое и шестеро получили ранения. Это нас наказали за расслабленность и самоуспокоение. Это была моя вина. Надо было держать все экипажи в постоянной боевой готовности, до самого прихода в главную базу. А то обидно — командующего подстрелили, а наши корабли в ответ ни одного снаряда не выпустили. Не успели, м-мать....