Пятнистый

Пятнистый

(Непослушная игрушка — 2)

Считать живым

Чернота, невесомость, тишина. Время остановилось. Ни мыслей, ни чувств, ничего. Правда, была какая-то странная уверенность, что я — это я, и всё ещё жив. Но какая может быть жизнь в черноте, в которой ничего не происходит?

Потом во тьму, окружавшую меня, стала проникать непонятная серая муть, идущая непонятно откуда, появились тихие, едва уловимые звуки. Ничего конкретного, но эта серость каким-то образом была связана с чувством сытости, которое иногда у меня появлялось. Появилось подозрение, что серая муть — это, наверное, день, а темнота — обычная ночь. Но раз день, значит, я должен что-то видеть? Надо только открыть глаза и посмотреть. Это было почему-то трудно, но, не знаю с какой попытки, мне удалось приоткрыть левый глаз. Долго пытаясь понять — что же я вижу перед собой.

Вроде бы пятно чуть более светлой серости — маленькое окошко, затянутое мутной плёнкой. Света было чуть-чуть, но вроде рядом с окном какая-то фигура. Я долго всматривался, но так ничего и не понял — всё виделось как через мутное грязное стекло. Неожиданно фигура поднялась, неторопливо двинулась ко мне и замерла. Постепенно я смог различить детали -патлатые седые волосы, сморщенное лицо. Откровенная ведьма, какими их часто рисуют на картинках. Старуха тоже внимательно всматривалась в меня, затем удовлетворенно хмыкнула.

-Ты всё-таки не сдох! Теперь любой скажет, что Раклина — великая целительница!

Ведьма ушла куда-то вбок, но вскоре вернулась с дымящейся трубкой. Затянувшись несколько раз, самодовольно улыбнулась, но сразу стала серьёзной.

-Честно говоря, — доверительно сказала она — совершенно не думала, что ты столько протянешь, а что и на поправку пойдешь — вообще чудо!

Видимо, я как-то проявил себя, потому что старуха вдруг начала просвещать меня:

-Наши мужики нашли тебя случайно, примерно месяц назад. Возвращались с поля, и вдруг заметили в стороне от дороги что-то дымящееся. Как раз был сбор урожая, пожар мог наделать много бед, вот они и пошли проверить в чем дело. Там тебя и нашли посреди круга выжженной земли. Мужики сначала даже не поняли что нашли — земля аж спеклась, но даже маленькой головешки нигде не было. А посредине... кусок обгорелого мяса. Это уж потом разобрались, что ты вроде как человек, а в первый момент от вони горелого мяса и твоего вида почти все мужики проблевались. Да и было от чего — похоже, у тебя со спины содрали кожу, а потом бросили в огромный костер. Хороший такой кусок обгорелого мяса получился. По слухам, наш господин тоже не брезгует такими развлечениями, но он свои тайны закапывает в глубоких подземельях. А что бы вот так, выбросить посреди поля почти у самой деревни? Сначала мужики блевали, потом подумали и испугались — а вдруг на них подумают? Бандиты и у нас пошаливают, но чтобы такое творить? А кто ещё остается? Только наша деревня. Вот и решили они тебя к нашему кладбищу оттащить, да и прикопать в тихую (не поганить же поле). Вот, значит, взяли они несколько палок, подсунули под тебя (касаться твоего тела никто не рискнул) и приволокли на кладбище. В ямку подходящую положили, а ты тут возьми да застони! Ну, они же не звери, не стали живьем закапывать. Пришли на другой день, а ты всё ещё дышишь! К вечеру уже сам староста пришел, а ты всё равно дышишь! Вот тогда-то и меня позвали посмотреть. А чего там смотреть? И так видно — не жилец. Но старосте любопытно стало, почему ты всё ещё живой, и велел отнести тебя ко мне в сарайку, да ухаживать как следует. Да ещё и продуктов корзинку выделил тебе на пропитание. А чего там ухаживать, если у тебя вся кожа сожжена, а местами и мясо прогорело? А где не спеклось, и сукровица с гноем текли, так там листья опавшие приклеились не хуже повязки. Я даже трогать и обмывать ничего не стала. Подождала ещё день, а ты всё равно умирать не хочешь. Пришлось уж тогда хотя бы покормить. Голову у тебя вбок заклинило, так что прорезала в щеке дырку (тебе всё равно было) да и стала заливать через рожок настои всякие. Уж сколько я на тебя трав извела — представить страшно! В какой день бывало, чуть не ведро настоев в тебя вливала, а всё как в песок. Ты даже под себя ни разу не сходил. То ли потом исходило, то ли в тебе крови и прочих жидкостей стало совсем мало, но под себя ты ни разу так и не сходил — снова повторила старуха — Пришлось даже начать тебя кормить — настои — это хорошо, но надо ведь и мясо хоть немного нарастить.

Видимо, как-то заметив, что я её уже не слушаю, чуть сердито бросила:

-Ладно, спи, ещё успеем наговориться — ведьма снова затянулась, и пробубнила под нос — А вот за лечение теперь точно надо брать в два раза больше!

Снова провал в темноту.

Когда смог открыть глаз в следующий раз, старуха снова была рядом.

-Ну, если уже второй раз за день открыл глаз, да ещё и шеей хоть немного начал ворочать, придется и в самом деле заняться тобой.

Зажгла лучину и зачем-то несколько раз провела в пламени лезвие небольшого ножа, формой напоминающий грубый скальпель. Наклонившись надо мной, пояснила:

-Сейчас я попробую разделить твои губы. По-хорошему бы надо подождать, пока раны хоть немного заживут, появится новая кожа, но может так будет даже и лучше. Один раз разрежем, а потом пусть заживает. Не знаю, что у меня получится, но красавчиком ты теперь уже никогда не будешь. А раз кормить тебя теперь придётся много, то уж лучше через рот, чем...

Старуха что-то делала, я видел её руки у своего лица, но совершенно ничего не чувствовал, разве что через некоторое время во рту появился вкус крови.

-Попробуй чуть открыть рот.

Я попытался выполнить приказ, и ведьма удовлетворённо кивнула.

-Пока не очень, но рожок просунуть можно — она снова склонилась надо мной, и вкус крови во рту усилился -Ладно, пока хватит. Не хватало ещё, чтобы ты захлебнулся собственной кровью.

Отложив нож, она достала кривую иголку с ниткой и несколько раз пронесла иглу в пламени лучины. Склонившись надо мной, снова соизволила пояснить:

-Раз рот мы тебе раскрыли, то лишняя дырка в щеке теперь вроде и ни к чему. Сейчас я её зашью, ты чуть отдохнешь, раны немножко затянутся, а потом можно будет и покормить.

Снова что-то делала и снова я ничего не чувствовал. Закончив, старуха с некоторым сомнением оглядела мое лицо.

-Что-то ты больно послушный и спокойный, ни разу не дернулся и не застонал, хотя у тебя всё тело — сплошная рана. Пока был без сознания — это было понятно, но почему сейчас так себя ведёшь? Ты вообще что-то чувствуешь?

Интересно, какого ответа она ждала? Я и в самом деле ничего не чувствовал, но всё равно устал. То ли просто ослаб до крайности, то ли так проявилась боль, которой я не чувствовал. Сейчас я хотел только спать.

Старуха, видимо, поняла мое состояние.

-Ладно, вечером покормлю бульоном, а остальное в руках богов. Обидно будет, если разум у тебя останется, а тело ты потеряешь. Такого содержать никто не будет, а добить... рука у меня уже не поднимется...

Странная фраза, но я уже снова проваливался в сон.

Теперь мое существование состояло из темноты и серой мути. Старуха только один раз сказала, что я очнулся дважды за один день. После этого она только чуть бормотала, заливая в меня свои настойки и редкие порции бульона. Было ли это раз в день, несколько раз в день, раз в несколько дней — я не знал, а старуха не считала нужным говорить. А пробуждение среди ночи мало чем отличалось от моего обычного состояния полубреда, полутранса, в котором я был почти постоянно. Голова ясная, но я совершенно не помнил — о чем я думал и думал ли вообще.

Одно из пробуждений стало знаковым — Раклина сочла мое состояние достойным дальнейшего лечения, и промыла мне глаза. Осторожно, теплой водой, но в первый момент я не ощутил особых изменений, разве что видеть стал чуть лучше. Через пару пробуждений удалось немного раскрыть и правый глаз, и теперь даже я начал верить, что возможно и выкарабкаюсь. Но теперь потихоньку во мне стало нарастать беспокойство — а что с остальным моим телом? То, что я не чувствовал ни его, ни боли, раньше было благом, но неужели так и будет всю оставшуюся жизнь? Я не ощущал и собственную голову, но хотя бы мог её чуть-чуть поворачивать, открывать глаза, чуть-чуть шевелить губами. А вот смогу ли я управлять остальным телом? Ощущений нет, результат я не вижу. Как управлять своим телом, если всё, что мне доступно — это смотреть, словно в телевизор, настроенный на изображение потолка в сарае. Ждать, когда всё восстановится само собой? Сколько ждать и чего? Единственное, на что и на кого я могу рассчитывать — это я сам. Но что я могу, если ничего не чувствую?

Мысли шли по кругу, но я всячески гнал даже малейший намек на жалось к себе. Снова и снова перебирал всё что знал, связанное с восстановлением тела. Тот же Дикуль — ему пророчили паралич, неподвижность, но физическими упражнениями он смог побороть болезнь и немощь. И я не против двигаться целыми днями, вопрос за малым — как вообще начать двигаться.

Кожа сожжена, но мышцы, какие-никакие, остались. Я могу двигать глазами, немножко губами и головой. Значит что-то я могу, и дело за малым — постепенно научиться управлять всем телом. Но как?

Может попробовать "вспомнить" движения? Но как проверить что получается, если я ничего не чувствую? Единственным вариантом, до которого я додумался — это поднести руку к лицу. Я на всякие лады вспоминал свои прежние ощущения и пытался передать их в "никуда".

Не знаю, сколько так продолжалось, но в какой-то момент я увидел над своим лицом нечто страшное. Черная кисть со скрюченными пальцами, которая могла принадлежать мумии, зомби или мертвецу, пролежавшему в земле несколько месяцев. Кисть казалась мохнатой от свисавших клочков то ли бинтов, то ли омертвевшей кожи. Наверное, надо было испугаться, но я видел всё словно картинку в телевизоре, и почти равнодушно ждал, что будет дальше. Минуты тянулись, но кисть застыла перед моим лицом, и больше ничего не происходило. Подождав ещё немного, я решил, что с неведомым ленивым зомби пусть разбирается Раклина. А я пока посплю...

Раклина "разобралась", но мне после этого пришлось выслушать очень много нового и неприятного. При следующем пробуждении, как только она заметила, что я открыл глаза, сразу и началось.

-Бу, буббу, бубуб — слова по большей части были незнакомыми, но, судя по тону, очень нехорошими ругательствами — Да что же ты творишь, урод горелый?! Я ведь чуть не поседела, чуть с ума не сошла от страха, чуть не померла, когда в сарайку зашла! Подлая неблагодарная скотина! — и снова — буббуббббу.

Наверное, случилось что-то очень серьёзное, раз старуха так разошлась, но я-то ведь понятия не имел, о чем она, и оставалось только смотреть.

Наконец старуха немного утихомирилась, уселась рядом и долго смотрела мне в глаза.

-Я с ним тут вожусь как с малым дитём, а он... — старуха снова матюгнулась, и продолжила уже почти спокойно — Прихожу, я значит его покормить, а он... А у него... Рука поднята, а пальцы чуть ли не в глаза ткнулись! Я было обрадовалась, что начал шевелиться, а он... Лежит, не шелохнется и руку не убирает. Ну, мало ли, судорога или ещё чего. Хотела руку на место положить, а она... — старуха даже передернулась — а она как железная! Горелая кожа лохмотьями сползает, мясо почти всё усохло, а ведь гляди-ка, я ведь её сдвинуть не могла! Вот уж я страху натерпелась, пока смогла её опустить, сама из сил выбилась, а тебе хоть бы что! Даже глаз не раскрыл!

Раклина долго молчала, глядя мне в глаза.

-Весь обгорелый, больше месяца без движения, только отвары, настойки и немного бульона. И вдруг столько силы?! Если бы я была полная дура, то решила, что мои травы — волшебные. Я, конечно, не очень умная, но в такую сказку не поверю. И мне уже немного страшно — кто же ты такой? И какой будет твоя сила, когда ты выздоровеешь?!

Старуха смотрела на меня, словно я мог ответить, а для меня важными были только две вещи — руку я всё-таки смог поднять, а ещё Раклина сказала не "если", а "когда выздоровеешь". Всё остальное не важно.

С рукой получилось непонятно и странно, но это хотя бы немного успокоило меня — я ничего не чувствую, но тело у меня есть и оно хоть и с трудом, хоть и с задержкой, но слушается. Во всяком случае, правая рука.

Не бог весть что, но появилась хоть какая-то надежда на возможное выздоровление, и теперь я просто существовал, плавно перетекая из беспамятства в полусон и снова в беспамятство. Раклина дожидалась моего "бодрствования", и старалась, видимо, чтобы кормился я осознанно. У меня это получалось, но скорее на уровне глотательных рефлексов. Вкуса я почти не чувствовал, да и "кормила" меня Раклина сплошь настоями и перетертыми до состояния жидкости кашами. Не знаю, что было причиной, но в голове понемногу прояснялось, и я даже начал задавать себе вопросы.

И самый первый — как я здесь очутился? Не здесь, в сарае, а возле этой деревни? В памяти мелькали какие-то смутные картины, я с кем-то дрался, а потом сотворил что-то страшное. Значит должны быть трупы, кровища, но Раклина говорила только про меня и круг выжженной земли. Получается, что я оказался очень далеко от места боя? Но как? Если меня вытащили "свои", то почему бросили? Если захватили "чужие", то почти понятно — пытали, потом бросили умирать. Но кто тогда Раклина — из этих, "чужих"? Но всё, что она сказала — что меня нашли. Значит и она ничего не знает ни обо мне, ни о моём последнем бое. Но как такое возможно? Как я оказался непонятно где?

Второй вопрос, которым я неожиданно озадачился — а кто Я? Странный вопрос для здорового человека, а вот мне понадобилось несколько "бодрствований", чтобы вспомнить хотя бы имя. Когда в памяти всплыло "Гордан", я долго не мог понять, что это означает. Название чего-то важного? Имя? Моё? Я на все лады вертел это слово, смакуя каждую букву, повторял его с разными интонациями, и постепенно появились новые ассоциации, я словно начал видеть нечто туманное, но определённо имеющее отношение ко мне. Кто-то меня хвалит, кто-то ругает, кого-то я обнимаю, с кем-то дерусь. Потом всплыло "Верона", и я почувствовал легкое волнение. Ничего конкретного, но что-то мягкое, ласковое. Постепенно удалось вспомнить её лицо, и это стало ключиком к моей памяти. Вот Верона плачет — вроде я куда-то уезжаю. Вот она напряжена до предела и готова даже умереть — вроде это было в какой-то тюрьме. Вот она перепугана и жмется ко мне — это вроде когда на нас напали тварки.

Я заглядывал в свою память всё глубже, и в какой-то момент меня обожгло — я вообще не с этой планеты, и Гордан — всего лишь имя человека, в тело которого я попал. Я — с планеты Земля, на которой родился и вырос, а на этой планете оказался только потому, что... меня утащили "киношники". Не знаю, почему они выбрали меня, одного из нескольких миллиардов, но это случилось. Я вспомнил, как буйствовал, когда узнал правду, как всячески старался сорвать предполагаемые съемки, изображая из себя мальчиша-плохиша. Старался сделать как можно хуже, а под конец сам же бросился в свой последний безнадежный бой, пытаясь защитить совершенно чужих мне людей. И чего я добился? Вечной памяти благодарных потомков? Судя по тому, как Раклина ухаживает за мной, особой благодарностью и не пахнет. Любопытно им, видите ли, стало, почему я никак не сдохну, вот и решили понаблюдать за забавной игрушкой. Хотя, в чем, собственно, эта благодарность должна проявляться? Фанфарами и орденами? Шелковыми простынями и жратвой от пуза? Раклина кормила меня продуктами, которые дал староста, а на что она жила сама? И почему староста воспылал ко мне добрыми чувствами? Из любопытства? По каким-то своим мыслям?