Мир Лернера Или Земля-2

С детства во мне воспитывали ненависть к различного рода 'измам', тем более, к фашизму. Многие предки и по линии мамы, и по линии отца, погибли во время оккупации, и на фронтах той страшной войны, развязанной бесноватым Гитлером.

Взяв себя в руки и не выказывая ни малейшего волнения, присел рядом с ними у барной стойки.

— Привет. Меня зовут Пауль.

— Ганс, это я, — сказал тот, который пониже ростом и кивнул на тупорылого, — А он — Мартин.

— Так это ты везешь посылку нашему Нику? — спросил Мартин низким, грубым голосом и почему-то засмеялся, — Гы-гы-гы.

Ганс бросил на него короткий взгляд, от чего его рот сразу же захлопнулся.

— Да, его папаша поручил кое-чего передать, только зачем вам было переться в такую даль, я бы и сам приехал.

— За городской чертой всякое может случиться. Ник уговорил меня и Мартина встретиться с тобой, говорит, что папаша — человек небедный и мог какие-то ценности передать, а в нашем направлении, недалеко Дикое поле находится, да и обычные бандиты могут разгуливать. Он беспокоится о тебе, — после этих слов Ганс хмыкнул, а горилоподобный загыгыкал.

— А сам Ник почему не встречает, если беспокоится?

— Заболел, ангина у него...

И вот сейчас ехал в сопровождении этих уродов и нисколько не сомневался в их намерениях. Они кидали оценивающие взгляды на моего Карата, мое оружие, на мои вещи, даже на мою обувь! Лично я, как человек, их не интересовал, меня уже не существовало. Я это не просто чувствовал, я это ЗНАЛ. Еще они думают, что Борины, вероятно большие ценности со мной; даже не подозревают, что они давно превращены в деньги. А крупные суммы просто так, перевести с жизняка на жизняк невозможно: только в помещении банка или в присутствии эльфа. Или в магазине, при покупке товара.

Под Гансом была оседлана та самая вороная кобылка с белыми чулками, и мне частенько приходилось одергивать Карата. Горилообразный Мартин восседал на крепком, крутобоком гнедом мерине. Это была больше вьючная лошадь, чем скаковая, экстерьером похожа на моего Ланга. Конечно, пусть попробует какая-нибудь скаковая, тащить на спине тушу в сто двадцать килограмм. А такой мерин потащит запросто гораздо больше.

Оружие, которым они были вооружены, сегодня рассмотрел со всем тщанием. Оба имели короткоствольные швейцарские автоматы или, правильнее сказать, штурмовые винтовки SIG SAPR под патрон 7,62*51, когда-то мы такие изучали. Должен признать, оружие очень хорошее, с возможностью ведения эффективного автоматического огня на дистанции до пятисот метров. Прицелы стояли сдвоенные коллиматорно-оптические (3,5х). У Ганса пистолет был тоже швейцарский, о чем свидетельствовала надпись на рукояти — SIG SAUER, несколько позже прочитал маркировку на затворной рамке: Р250. Мартин был обвешан оружием, как новогодняя елка игрушками. Кроме автомата на груди, на правом бедре из кобуры торчала рукоять итальянской Беретты, подмышкой левой руки был закреплен незабвенный Mini UZI бельгийского производства, а за спиной, над правым плечом, выглядывала пистолетная рукоять итальянского дробовика FABARM Compakt, со складывающимся рамочным прикладом.

Не буду обманывать, все оружие выглядело ухоженным, и одеты оба фашиста были хорошо: в черные зимние комбезы с подогревом и добротные зимние сапоги. На тактических модульных разгрузках с небольшими мародерками на спине, было по четыре кармана с двумя магазинами на двадцать патронов в каждом, у левого плеча — аптечка, а ниже ее — ножны с кехлеровским ножом (у Ганса). Точно такой же нож у Мартина висел на поясе.

Неплохо вооружены и экипированы господа фашисты. И лошадки хорошие. Гнедой мерин выглядел ничем не хуже моего Ланга, а верховая кобылка, Ванька говорит, стоит не меньше двадцати пяти тысяч.

Дорога, по которой мы двигались более четырех часов, пустынной не была. Не сказать, что была оживленной, но каждые двадцать-тридцать минут кто-нибудь встречался. Одиночек не видел, разве что недавно прошел одинокий бус, народ, в основном, перемещался группами.

Ганс все время двигался на два корпуса впереди, а сейчас стал придерживать лошадь и крикнул, показав рукой на протоптанный съезд к реке, которая протекала метрах в ста пятидесяти от дороги:

— Сворачиваем вон туда, там хороший родник! Перекусить надо, — Фиксатор на кобуре он расстегнул еще две минуты назад, думает, что я не видел. Сзади слева, заторопились копыта мерина, Мартин тоже стал подтягиваться ближе.

Начинается! Был уверен на сто процентов, именно здесь собираются меня потрошить. Однако, как говаривал наш инструктор по рукопашному бою: Война — херня, главное — маневры.

На поляне было расставлено с десяток нарезанных пеньков, но Ганс не остановился у, казалось бы, идеального места для отдыха, а направил лошадь дальше, к густому кустарнику и голым деревьям.

— Там поляна лучше, — сказал он и пристроил свою лошадь справа от моей, — Итак, что там старый пидор этому сцыкуну передал, золото или камни, а? Колись, Корецки.

Сзади раздался тихий щелчок предохранителя и загыгыкал горилообразный, его мерин шагал на полкорпуса сзади. Я оглянулся и выразительно посмотрел на него, тот держал направленную на меня Беретту и скалил зубы. Мои руки расслаблено лежали на луке седла, левая придерживала уздечку, а ладонь правой — прикоснулась к рукояти Глока.

— Эй! Ну-ка не балуйся, иначе Мартин сделает в тебе дырочку, преждевременно. А он любитель делать дырочки непослушным мальчикам совсем другим агрегатом, хотя предпочитает девочек. Молоденьких. Правильно, Мартин?

— Для друга — все, что угодно. Натягиваешь на член, а они визжат, как свиньи недорезанные, — заржал тот с гиканьем, голосом обыкновенного ишака.

— Да-да, в Мартина есть на что натянуть. Давай-ка, Корецки, подыми ручки, а я возьму твой пистолетик.

К развитию подобного сценария был готов изначально и ежесекундно, даже в этот миг видел возможность 'сделать' их тремя разными способами, но было еще пара секунд на испытание четвертого, ранее никогда не отрабатываемого но, если мои обретенные способности что-нибудь значат, то этот способ будет наименее рисковый и наиболее безопасен.

Мне и раньше было известно, что лошадь — это умнейшее животное. У нее сторожевые характеристики — не хуже, чем у подготовленной собаки. А боевая лошадь — это великолепный защитник и решительный воин, она слышит чувства хозяина и понимает его без слов.

У нас с Каратом сложилось полное взаимопонимание, другой раз даже не могу сообразить, почему он за секунду до соответствующего посыла, переходит на рысь или на галоп. И, например, уздечка нынче стала не средством управления, а декоративным элементом сбруи.

Последние секунды контрольного времени для принятия решения на исходе. Поднимая руки, вроде бы как, давая возможность противнику разоружить себя, создавал в голове мыслеобраз: Карат кусает кобылу и лупит копытом мерина, Карат кусает кобылу и лупит копытом мерина. Толи он услышал меня, толи выполнил привычное для себя действо, но он вдруг цапнул кобылку за морду в районе храпа и двинул мерина копытом в живот. Кобыла закричала от боли и взвилась на дыбы, а мерин издал короткий хрип и резко присел на задние ноги. Я же, как учил еще совсем недавно Казимир Адамович, удерживаясь ногой на упоре в правое стремя, зацепившись подъемом левой стопы за левое стремя, вырвал пистолеты из обеих кобур, завалился вправо и завис, спрятавшись за корпус Карата. Но, ни одного выстрела не прозвучало.

Горилообразный растерянно взмахнул руками и сильно натянул поводья. В это время ствол его пистолета смотрел совсем в другую сторону. Попасть в запястья рук с дистанции в полтора метра не составляет никакой сложности: прозвучал сдвоенный выстрел и он, выпустив из рук уздечку и пистолет, свалился с лошади через опущенный круп.

Шибко сильно вумный Ганс вылетел из седла шокированной лошади и неудачно приземлился, зацепив по пути правым бедром торчащий сук и приложившись затылком о ствол дерева, растущего у самого берега реки, и вырубился. Очень хорошо, тратить лишние полторы единицы денег на успокоение — не довелось.

Высвободился из стремян и опустился плечами на снег, перекатился и вскочил на ноги. Горилообразного тоже нужно было отключить. Тот лежал на боку, приподнял руки и тонко скулил. Голова его в черной шапочке была так удобно выставлена, словно мяч перед воротами, ничего не оставалось, как подбежать и зафутболить.

Упрятал Глоки, отстегнул и снял 'немца', чтобы не мешал и быстро занялся бандитами. Поснимал оружие и содрал разгрузку сначала с одного, затем, с другого. Скинул свою мародерку, вытащил пластиковые стяжки для электрических кабелей, которые Славик когда-то подарил и связал обоих фашистов, зафиксировав прямо на снегу, спиной к стволам деревьев. С целью безотказного исполнения песен по заявкам слушателей, обоим развел и привязал к кустам ноги под углом около 90 градусов. Затем, вдумчиво ошмонал карманы и тело каждого. Кроме жизняков и счетчиков, были здесь часы, золотые цепочки, браслеты, кольца и цепочки с разными висюльками, похожими на Вещи (потом посмотрим в каталоге, что это такое) и прочее барахло, типа газовых зажигалок и сигарет. Все это сложил в снятые с бандитов шапочки.

Есть множество способов проведения экспресс-допросов противника, в свое время данный спецкурс вдолбили нам неплохо. Ранее, к счастью, ни один из них на практике проводить не доводилось. Но, как это часто бывает, что-то всегда приходится делать впервые. Специальных биохимических средств у меня нет, поэтому, придется залазить в дерьмо.

Вытащил из аптечки нашатырь и дал понюхать Гансу.

— Петь будешь? — спросил у него, когда его взгляд стал осмысленным.

— Ты. Бык недоделанный. Ты! Не знаешь, что мы с тобой сделаем, если что с нами случится, тебе — капут! Наши люди про тебя все знают и никогда в покое не оставят! Развязывай! Свинья!

— Не правильно назвал мое имя, у меня совсем другое призвание души, — сказал тихо и добавил, — Для тебя, тварь, я — Русский Офицер.

— А! Так ты русский? Русская свинья!

— Значит, петь не будешь?

— Пошел ты! Ничего не скажу! Развязывай! — орал он, брызгая слюной.

— Ну, как хочешь, думаю, минуты на три тебя хватит — вытащил из ножен его собственный кехлеровский нож, осторожно попробовал заточку. Неплохо, не хуже золингеновской бритвы.

Подошел к Гансу и треснул его кулаком в лоб. Не больно. И пока тот в шоке замер, сделал под правой бровью маленький надрез и капли крови сразу потекли в глаз.

— Ты что делаешь? — спросил он мгновенно пересохшими губами.

Отвернулся и обратил внимание на горилообразного, который все активней подавал признаки жизни: извивался и все громче выкрикивал о том, что и чем он скоро разорвет мне пополам. От его утробного рыка мне стало закладывать уши, поэтому, быстро подошел к нему, разрезал ремень и стащил брюки вниз до колен. Надрезал штанины и оторвал два больших лоскута ткани. Один скрутил и затолкал ему в рот, второй кляп — вбил в зубы Гансу. Если не считать звуками мычание, то наступила благостная тишина.

Вернулся к горилообразному и взмахнул клинком — правое ухо с привинченной к мочке свастикой, отделилось от головы, как кусочек топленого масла. Его красное лицо с выступившими синими прожилками стало резко бледнеть. Ганс, с натекшей в глаз кровью, уже давно побелел. Отрезанное ухо поднял, поднес к глазам обоих и выбросил в полынью, образовавшуюся у берега реки.

— У тебя, Ганс, отрежу только маленький кусочек мочки, где серьга со свастикой болтается, — и тут же выполнил обещание, дабы не вступало в противоречие мое слово и дело. Показал обоим кусок уха с висюлькой и выбросил туда же, в полынью.

Сидели они почти напротив друг друга, поэтому, могли наблюдать все мои действия. Разрезал горилообразному трусы и занялся его хозяйством так, что бы Гансу тоже было видно. Я здорово брезгливый, но работа — есть работа. Путо, конечно, у него огромное, хотя от холода и страха втянулось внутрь тела, а наружу торчал только толстый отросток сантиметров пять.

— В жизни встречаются сексуально неудовлетворенные женщины, имеющие некоторые физиологические отклонения от нормы. Которую из них ты мог бы осчастливить. Да они всю жизнь бы тебя благодарили. А ты что делаешь? Девочек рвешь на куски. Молоденьких. И мальчиков, по заказу своих друзей-фашистов. Нет, Мартин, спасителем вселенной я не нанимался, но позволить продолжение таких развлечений, не имею морального права. Пусть мир очистится, и хотя бы на одного урода станет меньше, — надавил на низ живота, захватил рукой все хозяйство и осек под корень вместе с яйцами. Из раны хлынул фонтан мочи и крови, громкое мычание прервалось, его тело расслабилось, а глаза закатились.

— Вот, Ганс, — тот вжался спиной и головой в дерево, мычал и с ужасом смотрел широко открытым левым глазом. Сунул ему под нос кусок окровавленного, болтающегося сырого ливера, затем, швырнул туда же, в полынью, — Тебя такими большими кусками резать не буду, только маленькими. Сейчас чикну одно яйцо. Потом второе. Что трясешь головой, будешь петь?

Ганс часто-часто утвердительно закивал, разбрызгивая стекающую из ран кровь, и я вырвал изо рта кляп. Он начал говорить, боясь остановиться, мне только оставалось этот словесный поток направлять в нужное русло. За последние полтора часа своей жизни он успел поведать все интересное о себе, о всех своих родственниках, дружках и их делах, о закрытой для не арийцев фашиствующей группировке, а так же о лохе и дурачке, но по моему мнению, вполне нормальном, и немного безалаберном парне по имени Николас Браун.

За все это время нас никто не побеспокоил.

— Не убивай меня, не убивай. Лично против тебя ничего не имею, и никогда иметь не буду. Вообще, исчезну, спрячусь. Отпусти.

— А я имею. В той войне, которую когда-то развязали твои идейные вожди, которым ты сегодня кричишь 'Хайль', погибли мои прадедушки и прабабушки. Четверо на фронте и трое в концлагерях.

— Но с тех пор прошло восемьдесят лет!

— Это тебе не помешало обозвать меня русской свиньей. Для вас, тварей, нет срока давности. Раньше мне никогда не попадались мрази со свастикой в ушах, и когда вас увидел, был в шоке от короткой памяти здешнего толерантного общества, которое допускает возрождение этого 'изма'— идиотизма, под названием фашизм. Нет. Лично я вам жить не позволю, а всех твоих дружков обязательно выслежу и убью. И это не вопрос бизнеса, это вопрос принципа.

Стремительное течение неширокой, но глубокой реки, которое намыло у берега полынью, быстро подхватило два трупа, затянуло под лед и понесло вниз, к просторам Рейна. Окровавленный снег собрал лопаткой и выбросил следом, а жизняки, счетчики, часы и другую мелочевку, за исключением ценностей и Вещей, зашвырнул на средину реки, где темнела еще одна промоина.

Карат изначально не дал лошадям разбрестись. Не знаю, как он там скомандовал по-лошадинному, но они послушно стояли рядом, а сам Карат в стойке легавой собаки, разве что копыто не приподнял, вытянув шею над высоким кустарником, посматривал по сторонам. Не хотелось бы их тащить с собой, но оставлять на пропитание дикому зверью будет неправильно. Думаю, что если даже заинтересованные лица узнают о наличии у меня лошадей своих подельников, предпринять ничего не успеют. Судя по информации Ганса, почти вся часть фашиствующей группировки бандитов, в количестве четырех человек, отправилась в Дикое поле на дело. И только седьмой, то есть, теперь уже пятый, который знал о прибытии Павла Корецкого, остался дома с мальчиком-на-побегушках, по имени Ник Браун. Кстати, сам Ник о том, что к нему едет посылка от отца, которого ненавидит всеми фибрами души, до этой минуты даже не подозревает.