"Макс... Макс? Макс!" — сознание Лики силилось прорваться сквозь затопившее его неведение, беспамятство, отрешенность от мира и себя. И сердце сжималось, рвалось подсказать, напомнить, удержать имя и все с ним связанное. Но скользнув взглядом, снова равнодушным, чужим, по знакомой лесной опушке,— кому знакомой? Откуда?— мазнув взглядом по лесной опушке и вееру Дверей, как игральные карты зажатых в "руке" Камня, Лика уже любовалась другим чудом. Огромный столб торжествующего сияния, пронзая сразу все слои призрачной матрешки, уходил в великий космос, освещая, как мощным прожектором, Тропинку, соединяющую древний город, представший перед ней сейчас в многообразии своих обличий и воплощений, и чтото до боли знакомое Лике, но никак ею не припоминаемое, узнанное, но не опознанное. Вероятно, так. Но и это чудо заняло ее внимание на краткое мгновение все еще длившегося мгновения длинного. И снова взгляд Лики метался по многообразному и сказочно прекрасному миру, от Камня — "Но что такое Камень и почему с большой буквы?" — к Камню, от одного чудесного видения к другому, пока и это не пресытило ее утомленного чудесами сознания.

И длинное мгновение завершилось, движение вернулось в Мир, и Лика птицей сапсаном ринулась к земле.

"Сапсан"?" — чтото опять шевельнулось в ее душе, слабое, как тень тени.

Стремительный полет сквозь прозрачный воздух; теплый воздух летнего дня, и морозный воздух северной зимы, прохладный, наполненный золотым сиянием воздух осени, и сладкий воздух весны. Она летела сквозь день и ночь, сквозь грозы и мелкий дождь, под ней и перед ней, как видения ночных грез, открывались понятные и непонятные картины жизни, прошлой и настоящей, и, возможно, предвосхищение будущего тоже имело место быть. Вот только для нее, маленькой девочки Лики, затерянной и потерянной в этом странном и страшно сложном мирелабиринте, многое, если не все, было непонятно и вызывало интерес ровно на то время, пока ее неустойчивое внимание было направлено на объект интереса.

В конце концов затянувшаяся прогулка "нигде и везде" утомила ее, хотя слово "утомила" и не вполне верно отражало ее нынешнее состояние. Лика утолила свое любопытство, которое то вспыхивало ярко, освещая все вокруг ослепительным светом страстного желания знать, то угасало, как гаснут угли в печке, превращаясь в черные невзрачные камешки. Она пресытилась впечатлениями и захотела назад, туда, где у нее было тело и где ей еще предстояло чтото сделать. Чтото важное, обязательное, неотменимое. Она не знала, что именно, как не знала и того, откуда вообще взялась эта уверенность, но дело было сделано. Она захотела назад и, как по мановению волшебной палочки — как в сказке! Ну это ведь и была сказка, не правда ли?— снова оказалась в знакомом коридоре. Ощущение было такое, как будто она бежала изо всех сил кудато или откудато, бежала, не замечая ничего вокруг, а потом вдруг взяла и остановилась. И, "здрасьте вам", оказывается, она уже стоит в том самом коридоре.

Лика остановилась и окинула коридор любопытствующим взглядом.

"Куда теперь?" — спросила она себя.

"Куда угодно",— ответила она себе.

А коридор... Коридор уходил вдаль. Было совершенно очевидно, что он невероятно длинный.

"Разве так может быть?— удивилась она, осознав этот факт.— Там же в конце должен быть туалет, мне кажется".

Но туалета на месте не оказалось. Не было в торце коридора белой с потрескавшейся краской двери, на которой была укреплена овальная "штучка" с золотым писающим мальчиком на черном фоне. Не было и самого торца. Но был коридор и двери по обеим его сторонам.

Теперь здесь было много дверей, много больше, чем раньше,— или она просто не замечала этого раньше, или коридор на самом деле изменился за время ее отсутствия.

"Нет,— решила Лика.— Тут чтото не так".

В этом коридоре не могло быть столько дверей, их просто не должно было быть так много, потому что у тети Люси не было столько соседей. Лика вспомнила их всех, но их никак не могло набраться достаточно, чтобы заселить все эти комнаты. И еще. Лика вдруг поняла, что двери были разными и поразному себя "вели". Знакомые и незнакомые, никакие и отвратительно чужие, приглашающие и воспрещающие, даже отталкивающие — эти двери были чемто большим, чем входом и выходом.

"Это все неспроста,— сказала она себе.— Дверь это же дверь и есть. И я ведь решила уже, что могу идти куда захочу. Зачем же они меня пугают?"

Лика топнула ножкой и сделала "назло".

"Назло маме отрежу уши",— орал в окно соседский мальчик Лева, ну вот и она сейчас "отрежет уши".

Лика быстро подошла к одной из дверей, как раз такой, которая пугала ее, кажется, больше других — дверь была обтянута красивой матовой кожей,— и с силой толкнула ее внутрь. Та легко поддалась, и напрягшаяся Лика одним махом влетела вслед за открывающейся дверью в какоето наполненное ярким солнечным светом пространство, сделала по инерции несколько быстрых шагов, споткнулась обо чтото и с воплем рухнула лицом вниз. Хорошо еще, что она успела выставить вперед руки, а то разбила бы нос, а так ничего, только ее ладони больно ударились об пол, а, кроме того, здесь было грязно, и она угодила руками во чтото липкое.

"Что такое не везет, и как с ним бороться",— расстроенно подумала Лика и начала вставать с пола. В ликующем солнечном свете, изливавшемся откудато справа, повидимому, из больших окон ("Ну, они должны быть очень большими, я думаю"), она увидела прямо перед собой пол, небольшие плитки черного и алого мрамора, выложенные в шахматном порядке, и то, во что угодили ее ладони. Плиты пола были залиты какойто густой бурой жидкостью, а еще в поле ее зрения попала чьято рука, сжимавшая длинное черное древко. Еще не осознавшая увиденного, но уже ошеломленная, Лика проследила древко до конца. Там был очень странный наконечник, выкованный из черного железа: длинное и тонкое острие, похожее на иглу, и широкий полумесяц, обращенный рогами вверх, у его основания.

"Похоже на бургундский корсек,— подумала Лика.— А что такое корсек? Или правильнее корсеск?"

Лика недоуменно посмотрела дальше. Копье ("Ну да! Корсек это ведь род копья!") сжимала мертвая рука, принадлежащая лежавшему навзничь человеку в какомто пестром и сложном наряде. Лике пришлось приподняться, чтобы увидеть, что череп его развален пополам и по ту сторону тела натекла уже большая лужа вроде той, в которую вляпалась она. Только там были еще какието белые ошметки... "Мозговая ткань?"

"Ну ничего себе!— удивилась Лика.— Это кино для взрослых!"

Это и в самом деле было кино для взрослых. Когда Лика встала на ноги, перед ней открылась страшная картина. Широкий и длинный коридор, по одну сторону которого шли высокие и достаточно широкие стрельчатые окна, а по другую стояли беломраморные статуи и висели гобелены, был усеян мертвыми телами. Почемуто Лика ни на секунду не усомнилась в том, что все эти люди мертвы.

"Я сейчас заору",— отстраненно подумала она, но не закричала и даже не заплакала. Секунду она стояла на месте, рассматривая коридор. Сам по себе он был очень красивый ("Как в сказке"), высокий и длинный, залитый ярким светом, в котором замечательно смотрелись все его чудеса: и статуи, и картины, и высокие бронзовые подставки для канделябров, и многое другое, что создавало атмосферу настоящего королевского дворца.

"Ну гдето так".

Но весь ужас заключался в том, что нигде — ни рядом с Ликой, ни вдалеке от нее — не наблюдалось никакого движения, ни единого признака жизни. Приглядевшись, она увидела, что многие мужчины облачены в кольчуги или кирасы и вооружены, но и они и те, кто вооружен не был, женщины например, все они были убиты. Зарублены, заколоты, зарезаны...

"Максимум час назад,— решила Лика.— Хотя если учитывать время свертываемости крови..."

"О чем это я?" — удивилась она и, выбросив из головы не поддающиеся пониманию мысли, отправилась искать когонибудь живого. Но живых, как она сразу поняла, здесь не было.

Она шла по коридору ("Кажется, это называется лоджии, как в Эрмитаже, только здесь просторнее") и с любопытством рассматривала все вокруг. Вокруг нее действительно было много интересного, любопытного и поучительного.

"Здесь был бой, и, кажется, нападающие застали этих несчастных со спущенными штанами",— холодно отметил ктото опытный и циничный в ее сознании.

Между тем это было верное замечание. Многие погибшие были одеты весьма своеобразно. Вот этот рыцарь, например, которому разбили голову чемто тяжелым ("Скорее всего, чемнибудь вроде гупилона Гупилон — "разбрызгиватель святой воды", ироничное название для боевого цепа, бытовавшее в средневековой Англии.

"), он был в кольчуге на голое тело, в подштанниках и босиком. В руке он все еще сжимал длинный полутораручный меч. Лика присела около него на корточки — "Зачем?" — и пару секунд рассматривала клинок. Клинок был выкован из отличной стали с фиолетовым отливом.— "Зазар? Зазар — историческая область в Южном Ахане, славившаяся в доимперский период производимым в ней оружием, прежде всего мечами и кинжалами.

" — удивилась она. Но дело было не в этом, а в том, что сталь была покрыта пятнами подсохшей крови.

"Комуто не повезло, и я даже знаю кому",— зло усмехнулась Лика.

Мертвый воин в полном доспехе, лежащий метрах в трех, в стороне, у самого окна, имел как раз такие повреждения левого плеча и груди, какие мог нанести тяжелый и длинный меч в сильных и умелых руках. Удар пришелся между наручем и подбородником, так, что клинок рассек буф Буф, наруч, подбородник, панцирь — элементы рыцарского снаряжения, защищавшие плечо и предплечье, шею и грудь воина.

и разрубил плечо и грудь воина, попутно разрезав прочную сталь панциря вместе с вытравленным на нем гербом. Вставший на дыбы лев — с булавой в левой лапе и мечом в правой — лишился своих задних лап.

"Маяна?— удивился ктото в душе Лики, которая уже отвлеклась от убитого и теперь с воодушевлением рассматривала даму в парадном платье, изображенную на гобелене.— Маяна? Но их же упразднили черт знает когда! Их же еще Первый император всех выслал, или нет?"

Сразу за гобеленом с дамой в стене обнаружились высокие двери. Створки, сделанные из позолоченного резного дерева, были распахнуты, в проеме дверей, прямо на пороге лежала лицом вниз золотоволосая женщина. Она была совершенно раздета и мертва. Стрела с темносерым оперением пробила ей основание черепа.

"Но она же не солдат!— возмутилась Лика.— Почему же ее убили?"

Ответа не было, но и эмоции Лики были слабы. Ее хватило только на легкий всплеск возмущения, и в следующую секунду, отвернувшись от мертвой женщины, Лика уже шла дальше, с любопытством рассматривая то златотканый гобелен (золото на темносинем фоне), то изящное серебряное литье дверных ручек или тонкую гравировку на пробитой копьем кирасе. В конце концов прямой, как стрела, коридор, усеянный телами погибших в скоротечной жестокой схватке ("Резне!" — уточнил ктото, кто все понимал правильно) и обломками мебели, вывел ее к широко распахнутым парадным дверям. Высокие и широкие, едва ли не во всю ширину коридора, двери эти впечатляли и размером, и виртуозной резьбой по золотистокоричневому дереву, покрытому прозрачным, как бы светящимся лаком. За дверями находилась небольшая, но высокая, с купольным беломраморным потолком круглая комната, в которой тоже обнаружилось несколько убитых. А прямо напротив первых дверей находились другие, не менее роскошные. Они тоже были раскрыты, и там, в створе этих величественных, инкрустированных серебром и опалами дверейврат, перед Ликой открылся огромный зал, залитый мягким многоцветным сиянием. Это волшебное сияние порождал солнечный свет позднего утра, проходящий сквозь огромные витражные окна.

"Это ведь тронный зал Йёйж!" — потрясенно поняла Лика.

Он был совсем таким, как на старинных гравюрах, хранившихся в Сияющем Чертоге большого императорского дворца в Тхолане, но он был и другим, потому что сейчас перед Ликой предстало не чернобелое изображение на выцветших от времени гравюрах, а зал, каким он был на самом деле, в ликующей роскоши своего исторического существования. Декор этого прославленного в веках архитектурного чуда был богат и изыскан. Современники не напрасно восторгались как роскошью отделки тронного зала, так и талантом архитекторов ("Их было, кажется, трое?"), сумевших создать для аханских королей впечатляющий и при этом сугубо материальный символ величия и богатства. Мрамор — двадцати трех цветов и оттенков, черный базальт, граниты семи цветов и розовый туф, золоченая бронза, драгоценные и полудрагоценные камни, янтарь и нефрит, малахит и горный хрусталь, и все это не считая широко использованных в отделке резных кости и дерева, литого и чеканенного серебра и золота.

Лика замерла на месте, потрясенная открывшимся перед ней сказочным, не иначе, как из сказки пришедшим, видением. Это было как сон, как греза, как овеществленная детская мечта, и Лика утонула, растворилась в этом невероятном великолепии. Она была настолько увлечена бесчисленными чудесами, привлекавшими внимание каждое в отдельности и все вместе, что долго не замечала того, что в буквальном смысле лежало прямо перед ней. Вернее, под ее ногами. Лика стояла метра на два выше уровня тронного зала. Только сам королевский трон — изящное сооружение из слоновой кости, золота и топазов, вознесенный на пятиметровый ступенчатый постамент из пурпурного камня и находившийся на противоположном полюсе огромного вытянутого в длину овального зала, возвышался и над ней и над многоцветными мозаиками пола. От порога, где стояла Лика, вниз вела широкая пологая лестница из голубого мрамора, и там, у основания лестницы, как и в коридоре, по которому она прошла прежде, лежали тела. В сущности, весь зал был буквально завален трупами и залит кровью. Это она сейчас внезапно почувствовала запах крови, хотя прежде его совершенно не замечала. Он был густым и тяжелым, и воздух над лужами еще не высохшей крови, казалось, дрожал, как дрожит летом, в жаркий солнечный день, воздух над разогретым асфальтом. У Лики мороз по коже прошел, когда она увидела, наконец, весь этот ужас. Моментальное ощущение потрясения, страха, омерзения оказалось очень сильным. Возможно, потому что здесь, в тронном зале аханских королей, все закончилось совсем недавно. Может быть, всего несколько минут назад. И еще потому, что здесь все выглядело совсем иначе, чем в лоджиях, оставшихся за спиной Лики. Это и в самом деле была резня. Жуткое и жестокое истребление беззащитных людей. Здесь, в зале, почти не было вооруженных рыцарей, и вообще было очень мало мужчин. Большинство убитых составляли полуодетые или вовсе нагие женщины, и у Лики создалось стойкое впечатление, что всех их сначала согнали сюда со всего дворца и лишь затем убили.

Прямо около нижней ступени лицом вверх лежала женщина с необычными пепельного цвета волосами. Она была обнажена, прекрасное некогда тело покрывали резаные и колотые раны, лицо было искажено маской смертельного ужаса и непомерного страдания. Впрочем, увидеть это было не просто, потому что и лицо женщины было сплошь изрезано.