— Та-а-ак... — протянул Вадим, барабаня пальцами по столу, в его глазах забрезжило понимание. — Реклама.
— Нет, нечто гораздо большее — репутация, которую нельзя купить за деньги, а можно только заработать в истинно суровые и тяжелые времена. Репутация, которая будет кормить ваших детей и внуков десятилетиями.
У Поволоцкого отвисла челюсть. За короткое время знакомства он привык воспринимать Лесницкую как умного и профессионального чиновника, не менее, но и не более. Сейчас же он увидел обольстительно красивую женщину, с умом, проницательным и острым как стилет, обладающую совершенным чувством меры.
— А знаете... — после короткой паузы Козинов внезапно, совершенно купеческим жестом поскреб гладко выбритый подбородок, словно поглаживая окладистую бороду. — Это очень интересная мысль, я сегодня же без промедления передам батюшке. Решение будет за ним, обещать ничего не могу. Но приложу все усилия.
Больше всего на свете Поволоцкому хотелось добавить угрозу напоследок, чтобы зазнавшийся фабрикант не думал о себе слишком много. Но невероятным усилием воли он сдержался — в этом было бы слишком много от ребячества, мальчишеской ревности к более успешному переговорщику.
Козинов отбыл восвояси. Анна собрала бумаги в прозрачный чемоданчик.
— Забавно. И грустно, — произнес Александр. — Если бы кто-нибудь описал это в книге года три назад — никто ведь не поверил бы. Хирург-консультант фронта лично выбирает места для размещения госпиталей и помогает найти поставщика...
— А контрразведка в моем лице ведет переговоры с тем самым поставщиком... — легко подхватила мысль женщина, защелкивая миниатюрный шифрованный замок. — Никакого порядка, все лично, торопливо и почти бессистемно. Как говорит наш шеф, "война есть упорядоченный хаос". Порядок она обретает в трудах кабинетных исследователей.
— Простите... — произнес Александр, видя, что женщина встает, легким, почти незаметным движением одергивая юбку. Он тоже поднялся и вновь отметил, что даже на фоне его солидного роста Лесницкая не кажется маленькой. — Не откажетесь ли вы...
Он замялся, но Анна улыбнулась ему, не казенно и пусто, как при встрече, и не обволакивающе коварно, как фабриканту, а очень мило и доброжелательно.
— Давайте здесь пообедаем вместе, — сказал он на одном дыхании, словно в омут бросился. — Можно вас пригласить?
— Давайте, — просто и коротко ответила она. — Только недолго, меня ждет дорога.
— Я подвезу, — пообещал Поволоцкий, предупредительно подавая ей руку, помогая сесть обратно.
— Но вы должны развлечь меня светской беседой, — сказала Лесницкая, и в уголках ее глаз на мгновение прыгнули чертики. — Это непременное условие. Какие-нибудь увлекательные истории из военного прошлого.
— Не обещаю светскости, — честно ответил Александр. — Я все-таки батальонный хирург, а не "адъютант, равно храбрый и элегантный", поэтому истории у меня соответствующие.
— Они суровы и брутальны? — осведомилась Анна.
— Скорее грубы и незамысловаты. Например, однажды, мы обрели целый ящик английских консервов. Это было девять лет назад, в южной Африке.
— Трофей? — уточнила женщина, небрежно пролистывая куцее меню, отпечатанное смазанным шрифтом на неровно обрезанном листе желтоватой бумаги..
— Обрели, — неопределенно повторил хирург. — Всем досталось мясо, а у меня были овощи, я их отдал местным ребятишкам. А потом оказалось, что консервы мясоовощные и мясо внизу, а я просто открыл банку не с той стороны.
— А откуда эти "адъютанты"?
— Это идеал Сен-Сирской военной академии, когда ее основали, она должна была именно таких выпускать. А через два года после ее открытия, в тысяча восемьсот семидесятом — "завтрак в Страсбурге", и понеслась Великая война. А уже через год вместо храбрости и элегантности требовалось, в первую очередь, умение окапываться. Видел я довоенные рисунки французской гвардейской кавалерии — кони в эскадронах по мастям, медные каски сверкают, золотые кушаки, белые перчатки... "магнетизм кавалерийской атаки и ужас холодной стали". Это не стихи, это устав такой.
— Добрые старые времена?
— Старые. Но ох, какие недобрые... Только в Великую войну убитых и умерших от ран стало больше, чем умерших от болезней. При том, что в начале ее умирало больше половины раненых, а больше половины выживших становились калеками. Потом пришли Пирогов, Листер, Склифосовский и всех научили. А потом мы замерли в развитии и продолжили учиться только год назад. Мда, что-то у меня со светской беседой не ладится.
— Хорошее начало. Мне нравится, — сказала женщина, и ее смех зазвенел словно крошечные серебряные колокольчики. — Прошу вас, продолжайте.
Глава 11
— Итак, — инструктор грозно обозрел воспитуемых, изобразив злобный и внушительный оскал. — Вам предстоит работать с "шагоходами". Понятно, что делать будете в основном несложную техническую работу — заправка, смазка, перезарядка, чистка оружия. И то — под присмотром техников ремонтного взвода. Но, чем черт не шутит, всякое может случиться. Иногда скафандр оказывается долговечнее оператора. Поэтому, по воле командования, я сейчас прочитаю вам короткую лекцию о том, что есть самоходная боевая броня.
Таланов невольно усмехнулся, слишком забавно смотрелся десяток новобранцев перед макетом внутреннего устройства скафандра, особенно по контрасту с суровым ефрейтором, преподающим азы службы. Действие происходило прямо на открытом воздухе, в дальнем углу полигона, под легким навесом. С правой стороны доносились регулярные взрывы — Зимников учил пехоту наступать за огневым валом. За спиной стучали лопаты и заступы, раз в полминуты шипяще бухала противотанковая пушка — разведрота тренировалась в быстром окапывании и оборудовании противотанковой позиции. Еще можно было расслышать разнобойный треск автоматов, время от времени на землю падала стремительная тень низко проходящих самолетов — неподалеку обосновалась база воздушных штурмовиков, и летуны не упускали возможность потренироваться на дармовых мишенях, тем более, что в последнее время за "дружественный огонь" стали неслабо наказывать. Зимников не возражал и даже категорически приветствовал воздушные эскапады, рассудив, что чем больше солдат будет видеть воздушного врага до настоящих боев, тем лучше. В общем, жизнь кипела.
— Как видим, на внутренней стороне шлема много разных шпунтиков и дюндиков, — простым, понятным языком объяснял инструктор. — Они вам ни к чему, все равно не разберетесь. Запомните три главных указателя, они прямо по центру вверху. Первый — светограмма гидравлики по основным узлам. В зависимости от давления горит одна из трех лампочек. Зеленая — все путем, желтая — давление падает, красная — амба. И не забывайте — "ноги" берегутся больше всего, а ремонтируются в первую очередь!
Майор вдохнул весенний воздух, все еще прохладный, но уже с легким намеком на летний букет настоящего тепла, травы и прочей флоры. А еще оружейного масла, бензина и вездесущего пота. Призывники переминались с ноги на ногу, добросовестно постигая азы "механической" науки.
— Далее циферблат, который указывает количество топлива. Полная заправка дает вам часов пять более-менее полноценного движения. И, наконец, состояние аккумулятора. Он небольшой, это запас на крайний случай, если бак пробит или топливо само закончилось.
Инструктор помолчал, озирая слушателей, и веским жестом поднял палец, сообщая:
— Состояние копиров, масло и все остальное — это важно, но вам пока без надобности, освоите по ходу работы. Давление в системе, дизель и аккумулятор — вот первое, с чего начинается война в "шагоходе" или его ремонт и заправка. Запишите на руки и читайте по тыще раз на день.
— Господин ефрейтор, разрешите обратиться, — несмело обратился один из призывников, на вид самый юный.
— Разрешаю, — сумрачно ответил инструктор.
— А я еще видел, как внутри шлема на резинке-растяжке подвешивают какую-то таблетку... Это что?
— Ох ты какой наблюдательный, — развеселился наставник, но в его веселии был какой-то нехороший, злой оттенок. — Это яд.
— Зачем? — спросил новобранец и осекся.
— А ты подумай, — негромко, но очень жестко ответил ефрейтор, хотя его слова были уже излишни.
Инструктор поднял голову и, перехватив испытующий взгляд майора, едва заметно кивнул. Дескать, все в порядке, справлюсь. Таланов так же чуть качнул подбородком в ответ — "понятно" — и двинулся дальше, на поиски комбрига.
Мимо бодро прокатились два колесных бульдозера Tournadozer, на оборудование новых позиций. Каким образом полковник сумел выцепить для своих нужд дефицитную американскую технику осталось загадкой для всех. За бульдозерами деловитые санитары пронесли носилки с люто матерящимся солдатом, подстреленным в мускулюс глютеус максимус, а если по простому, то в зад — обещание Зимникова увеличить число боевых патронов на тренировках с делом не разошлось. Протрусила вытянутая цепочка вымотанных бегом пехотинцев из второго батальона. Судя по отдельным ругательствам, с трудом выдыхаемым сквозь сжатые зубы, им предстояла полоса препятствий и иные увлекательные занятия. Таланов еще раз вдохнул весенний воздух и повернул к разрывам.
Зимников стоял на небольшом пригорке, во весь рост, сложив руки на груди и выставив нижнюю челюсть. Почти как изваяние, символизирующее дух войны, непреклонный и суровый. За его спиной суетилась обслуга минометной батареи, сверяясь с планом стрельбы, подтаскивая мины к наклоненным трубам, покрытым исцарапанной зеленой краской. Впереди, на расстоянии около километра, надрывал жилы франко-германский батальон, перебежками продвигавшийся вслед за смещающейся линией разрывов.
— Растягиваются в глубину, непорядок, — буркнул полковник и приказал минометчикам. — А теперь серию за ними, подгоним отстающих.
Бухнули орудия. Со стороны пехоты донеслись неразборчивые вопли не менее чем на трех языках сразу. Осколок с протяжным свистом плюхнулся у ног Зимникова. Командир бригады скептически скосил на него взор и заметил:
— А говорили, учебные осколков не дают... Кругом обман и мошенничество.
— Здравия желаю, господин полковник, — бодро приветствовал его Таланов.
— Ага, — согласился Зимников, ограничившись кивком.
— Нескучно живете, — заметил майор. — А штаб куда дел, где свита?
— Занят штаб, работает, — сказал Зимников, не отрываясь от батальона. — Это еще что. Вчера так броневики обкатывали, и случилось несрабатывание капсюля у гаубичного снаряда. Выждали уставные три минуты, перезарядили, и по старой наводке пальнули.
— Кого-то отправили на покой?
— Без жертв, — полковник вздохнул. — Повезло. В принципе, такие вот эксцессы полезны. Хорошо выпрямляют кривые руки.
— Это да.
Алеманнеры, как называли французских и немецких беженцев из оккупированной Европы, наконец, достигли границы тренировочного поля. Стрельба прекратилась, пехота потянулась обратно, едва волоча ноги.
— Посредственно, — подытожил полковник. — Но уже лучше.
— Это, я так понимаю, успех.
— Еще какой. Мне бы только время, я сделаю хорошую, правильную бригаду, никакой дивизии не уступит, — полковник махнул металлической рукой, словно отсекая сомнения. — Ладно, чего хотел то? Или тебе подбросить полезных занятий?
— Захарыч. У меня мысль возникла...
— Излагай.
— Мои "механики" рассеяны по батальонам, как самоходные пулеметы.
— Есть такое, — насторожился Зимников. — И пока так и останется, не проси.
— Это я понял, — согласился Таланов. — Тут мысль другая. Сейчас в "шагоходы" ставят слабенькие рации, только чтобы кричать не пришлось. Но у меня первые выпуски, там радиотехника мощная, километра на три достают.
— Да, — Зимников явно заинтересовался, по-видимому уже понимая, к чему клонит майор.
— Их можно использовать как запасную связь. Ходячие телефоны. У моих ребят подготовка повыше, технические навыки тоже на уровне. Если уж нарушать устав, то чтобы с максимальной пользой.
— Прекрасно, — полковнику не понадобилось долго обдумывать. — Давай часам к шести ко мне в штаб, обдумаем, как все это организовать правильно.
— А хорошие броневики будут? — сменил тему Таланов.
Зимников не ответил, отвлекся на подошедший "иностранный" батальон. Полковника обступили офицеры, грязные, взмокшие, обсыпанные землей, начался жаркий спор на русском, немецком и французском. Батальонные командиры доказывали, что у них получается очень уже почти хорошо, комбриг, в свою очередь, безжалостно перечислял допущенные ошибки. Сошлись на том, что на сегодня занятия завершены и батальон получает целых полдня отдыха. Но завтра процедура повторится, огонь будет переноситься в два раза быстрее и в каждом четвертом залпе окажется боевая мина.
— О броневиках, — вспомнил Зимников, когда иностранцы отправились по казармам. — будут.
Таланов почуял нечто несообразное в словах командира и изобразил внимание.
— Американские, — полковник произнес лишь одно слово, но майора уже перекосило. Конфедераты умели делать многое — корабли, пушки, самолеты, всевозможные технические штуки. Но вот тяжелая бронетехника им хронически не удавалась.
Зимников зловеще улыбнулся и уточнил:
— "Ванны смерти".
Таланов совсем по-детски шмыгнул носом и двинул нижней челюстью. Сказать что-нибудь в данном случае и в самом деле было бы затруднительно. "Ванной смерти", "таратайкой", "тачанкой" и множеством иных лестных прозвищ именовалось заморское чудо конструкторской мысли под названием Т-8/2. Четырнадцать тонн противопульной брони с открытым верхом и стопятимиллиметровой короткоствольной пушкой гаубичной баллистики. По отдельности лафет и орудие были хороши, но, соединенные вместе, порождали несчастного, обиженного мирозданием мутанта. Формально агрегат заявлялся как противотанковое средство, и в формуляре английским по белому было написано "105 mm AT howitzer". Теоретически он мог работать почти по любой цели, от пехоты до инженерных сооружений. Мощный осколочно-фугасный снаряд разрушал любую пехотную мишень, а кумулятивный — уничтожал или, как минимум, тяжело повреждал большую часть бронецелей с любой дистанции и ракурса. На практике он все это действительно делал, но одинаково плохо. Стрелять на полную гаубичную дальность не позволял небольшой угол возвышения, любые дистанции дальше брошенного камня требовали поправки на дальность и превращали стрельбу в высокое искусство, а уж стрельба с упреждением и вовсе нуждалась в особой артиллерийской магии. Хуже всего было то, что почти любой снаряд пробивал "ванну" насквозь.
— Интересно, а зенитных гаубиц они не делают? — спросил, наконец, в пустоту Таланов.
— Типун тебе на язык, — одернул Зимников. — Ладно, дареный конь лучше чем никакого. Все-таки артиллерии прибавится, это хорошо со всех сторон.
— И сколько такого счастья? — осведомился майор.
— Много. Три батареи, почти двадцать штук, три грузовика зипов и еще подвижная мастерская на двух грузовиках
— Ну, что, живем, — повеселел Таланов. — А там, глядишь, еще что подбросят от начальственных щедрот. Хотя... Странно все это. Гвардейская бригада, а живем как побирушки, все приходится выклянчивать.
