У сумрака зелёные глаза

— Привет, ребята, — сказала я по-французски. — Рада вас видеть, хоть и не знакома ни с одним. Я из старого состава группы, вы меня, может быть, и не знаете. Я Аида Вангелиди. Мне бы врача... Есть здесь кто-нибудь из медиков?

Автоматы опустились.

— Кто же не знает Аиду Вангелиди, — ответил на том же языке парень с длинными чёрными волосами, частично распущенным по плечам, частично заплетёнными у висков в две косички. — Вы — живая легенда.

Акцент у него был канадский, а причёска и характерный тип лица выдавали его индейское происхождение. Да, группа всегда была интернациональной, но индейцев у нас на моей памяти не встречалось. А вот традиционный язык для общения между собой остался прежним.

— Из медиков буду я, — сказал индеец. — Чем могу помочь? — Видя мой скептический взгляд, он усмехнулся: — Я изучал медицину в колледже в Канаде. Но и знания своих предков не считаю бесполезными.

Его звали Габриель Маквагабо Долан, но называли его здесь Медведем: его второе, индейское имя переводилось как Стоящий Медведь. Мы перешли в пещеру, оборудованную под лазарет, и индеец-медик, осмотрев Алёнку, сказал задумчиво:

— С точки зрения медицины "бледнолицых"... — он усмехнулся, — да, несомненно, это летаргия. А мои деды сказали бы так: тело её здесь, а вот дух — далеко, заблудился в сумрачных лесах. Боюсь, я здесь бессилен. Помочь ей можете только вы сами, потому что в леса, где блуждает её душа, мне входить нельзя, а вот вы там уже бывали, потому можете договориться с духами этих лесов, чтобы они отдали вам девушку.

Всё это напоминало ситуацию с Эрикой. Сумрачные леса — сумрак, договориться с духами — принести жертву... Так я перевела слова Стоящего Медведя на язык знакомых мне понятий. Неужели Алёнка тоже ушла в сумрак? Но её случай явно отличался от случая с моей сестрой — тем, что Эрика могла двигаться и есть, а Алёнка лежала, как мёртвая. Я поделилась своими мыслями с Медведем, и он ответил:

— Скорее всего, ваша сестра ушла в сумрачные леса только частью своей души, а эта девушка — полностью. Думаю, это и есть причина её состояния. Но, повторюсь, в сумрачные леса я не вхож, это ваша территория.

Я задумалась. За целую душу сумрак наверняка запросит высокую цену... Но я была готова отдать что угодно, лишь бы снова заглянуть в Алёнкины глаза.

— Спасибо вам, — сказала я Медведю. — Мне предстоит опасное дело... Не могли бы вы приютить Алёну здесь, пока я за ней не вернусь?

Медведь посмотрел на меня проницательно.

— А если не вернётесь? Полагаю, вам лучше сначала заняться ею, а потом отправляться.

В сущности, он был прав. Но для ритуала мне требовалось немного крови, и индеец согласился дать свою. Он взял у себя из локтевой вены примерно миллилитров двести и сцедил в почкообразный медицинский лоток. Ещё нужен был огонь — хотя бы свечи, но Медведь предложил идею получше — выйти наружу и развести костёр.

Я вынесла Алёнку наверх, на полную цветов поляну. Справа и слева высились поросшие кустарником и редкими деревьями склоны, а над головами у нас раскинулся звёздный шатёр. Положив Алёнку на траву, я присела рядом, вдыхая дивный аромат разноцветья, а Медведь пошёл собирать хворост для костра.

Огонь затрещал сильно и жарко, озаряя рыжими бликами косички Медведя и делая его лицо по-настоящему краснокожим. Выпив кровь из лотка, через огонь я смотрела в сумрак, всасывая горячий воздух в лёгкие и мысленно раздвигая пелену тумана. Поляна и горы исчезли, остался только костёр и я.

"Алёнка! — звала я. — Принцесса моя, приди ко мне!"

Из тумана к костру приближалась полупрозрачная белая фигура. Остановившись по ту сторону огня, она смотрела на меня большими печальными глазами, и я с нежным замиранием сердца узнала в её лице знакомые и любимые Алёнкины черты.

"Алёнушка, любовь моя, вернись ко мне, — просила я. — Ты — мой смысл, моя жизнь, моя душа. Без тебя я не могу. Пусть прошлое останется позади, для меня оно не имеет значения".

"Дело не в тебе, — ответила белая фигура печально. — Я сама не смогу жить, помня о том, что я натворила в прошлой жизни. Это слишком тяжело — жить с этим".

"Принцесса, твоя душа очищена покаянием, — сказала я. — Она светла и легка, как белая голубка. Не взваливай снова на себя бремя, которое уже давно снято с твоих плеч!"

Но её фигура с печальным вздохом начала удаляться, растворяясь в тумане.

"Нет! — рванулась я за ней, но обожглась огнём... И тогда, как в прошлый раз, я обратилась к туману: — Сумрак, отдай её душу. Взамен я жертвую тебе остатки своей человеческой сути. Отныне я буду питаться, как вампир — одной лишь кровью, приблизившись к твоим детям и по духу, и по образу жизни. Если тебя устроит такая жертва, отдай мне Алёнку!"

Пламя костра взметнулось, как живое, огромным столбом, и меня начало всасывать в палящий огненный смерч. В нём сгорало всё, что во мне ещё оставалось человеческого... Мама... Откуда она здесь? Её умоляюще протянутые ко мне руки охватило пламя, и её образ превратился в прах, то же случилось и с невесть откуда взявшимся отчимом. Корчились в огне образы Кельца, Змея, других охотников... И вдруг — Массимо! С вдохновенно развевающимися волосами и горящими глазами он воскликнул, перекрывая гул огня:

"Если в вашем сердце горит неугасимый светоч — любовь, сумрак не властен над вами!"

Выплюнутая огненной воронкой, я вновь очутилась на поляне под звёздами. Костёр догорал: видимо, времени прошло немало. Медведь сидел рядом, суровый и неподвижный, как изваяние, и в его глазах плясали отблески умирающего огня. Пустой лоток снова начал наполняться кровью, да так быстро, что я едва успела поднести его ко рту, роняя капли на траву и цветы. Бережно приподняв Алёнку одной рукой, другой я поднесла к её губам лоток с остатками крови.

— Выпей, принцесса... Всего пару глоточков, это не страшно.

Её глаза приоткрылись — туманные, потусторонние. Хоть в огне и сгорело столько человеческих образов, моя любовь к ней была на месте — никуда не делась, даже, как мне казалось, стала ещё глубже и нежнее, только теперь — с лёгкой горчинкой. Осторожно поддерживая Алёнку, я дала ей выпить несколько глотков... Кажется, она даже не поняла, что именно она пьёт. Поцеловав её алые от крови губы, я сказала:

— Я люблю тебя, Алёнушка.

Но всё оказалось не так просто. Обведя вокруг себя удивлённым взглядом, Алёнка спросила:

— Где я? Кто вы?

Я похолодела.

— Алён... Не пугай меня. Ты что, меня не узнаёшь?

Впрочем, вопрос был излишним: узнавания в её глазах я не видела. Морщась, как будто от головной боли, она спросила:

— Меня зовут Алёна? Странно, я этого не помню... Где мы? Что это за место? — Осмотревшись, она добавила: — Здесь красиво...

— Тебе нравится? — спросила я, еле сдерживаясь, чтобы не схватить её за плечи и не затрясти, крича: "Алёнка, Алёнка, да вспомни же! Это я!"

— Да, — задумчиво проговорила она, зябко кутаясь в одеяло. — Вот только я совсем ничего не помню... Даже жутковато.

Я осторожно обняла её — она не пыталась вырваться, и то слава небесам.

— Не бойся ничего, — шепнула я ей. — Тебе ничто не угрожает.

Она устроилась поуютнее, прижимаясь ко мне.

— Удивительно, но мне с вами спокойно и хорошо, хоть я вас и не помню, — сказала она.

Медведь принёс ещё охапку хвороста и тактично оставил нас вдвоём. Когда его фигура исчезла во мраке, я подбросила топлива в костёр, и он запылал веселее и жарче. Алёнка молча смотрела на огонь и куталась в одеяло. Пальцы у неё были ещё холодные, озябшие, и я стала греть их своим дыханием.

— Хм, что-то знакомое, — нахмурилась Алёнка.

— Что? — насторожилась я.

— Вот это. То, как вы мне греете руки... Вертится, вертится в голове... Не могу вспомнить.

Значит, она всё-таки всё слышала и чувствовала? Я прижала её к себе теснее, защищая от мрака, обступавшего нас со всех сторон и лишь немного разгоняемого пляшущим светом костра.

— Вы меня, кажется, целовали, — проговорила Алёнка. — Почему?

— Потому что я тебя люблю, — тихонько засмеялась я. — И ты меня... Ну, по крайней мере, ты так говорила.

Она хмыкнула.

— Здорово... У меня, оказывается, нетрадиционная ориентация. Ну и интересные же вещи я узнаю о себе! Впрочем... — Алёнка подняла голову, глядя на меня большими и тёмными, как ночные озёра, глазами. — Давайте ещё поцелуемся. Кто знает, может, я что-нибудь вспомню...

Она трогательно и доверчиво потянулась ко мне, и я с наслаждением обхватила её губы своими. Моя страсть её испугала, и её язычок робко отпрянул — как в первый раз. Пришлось сменить тактику, сосредоточившись на губах Алёнки без глубокого проникновения и давая ей тем самым время освоиться. Это сработало, и она начала отвечать.

— Ну, как? — спросила я.

— Мммм... — Алёнка чувственно облизнулась, будто съела что-то вкусное. — Странно... Очень странно. Оказывается, я жутко испорченная... потому что мне нравится. Ощущение знакомое, но... вспомнить вас я не могу. Мммм... — Она снова потянулась ко мне, потребовав: — Ещё!

Во второй раз она была смелее — раскрылась и впустила меня глубже, даже выпростала руку из-под одеяла и обняла меня за шею. Её глаза широко раскрылись, и в них отразилось что-то.

— Вот... Волосы, — сказала она. — Мне почему-то кажется, у вас на затылке должен быть короткий ёжик.

Казалось, совсем недавно я стриглась и брила виски и затылок, но с моей скоростью роста волос долго я с такой причёской не проходила. Теперь в мои волосы на затылке вполне можно было запускать пальцы, что Алёнка и сделала.

— Они были короче, — ответила я, вздрогнув от радости. — Обросла просто... Слушай, если так пойдёт, ты скоро всё вспомнишь!

Алёнка вздохнула и закрыла глаза.

— Я и хочу вспомнить, и боюсь... Мне кажется, там что-то плохое.

Я зарылась носом в её волосы, не зная, что ответить. Пожалуй, её память заблокирована не зря... Этот блок — самозащита её психики от разрушения. "Это слишком тяжело — жить с этим", — вспомнились мне её слова. Может быть, в её случае забвение было большим благом, чем восстановление воспоминаний?

А ведь это я сломала её. Она не хотела возвращаться, но я всё равно притащила её обратно в реальность. Ну да, так и есть... Потому что я не могла без неё существовать. Ни жить, ни дышать, ни смотреть в глаза будущему.

— Прости меня, Алёнка, — уже в который раз прошептала я, целуя её в макушку.

— Я не знаю, за что мне вас прощать, — сказала она и потёрлась о мою щёку. — Мне с вами хорошо.

— Не говори мне "вы", принцесса, — попросила я. — Для меня это звучит странно... И дико.

Её пальцы начали согреваться под моими поцелуями. Век бы не отпускала её из объятий, нежась с ней на ночной поляне среди цветов, под звёздами, у костра. Хоть она не помнила ни меня, ни даже себя, всё равно было хорошо. Бог мой, какое же простое счастье — обнимать её, нюхать волосы, целовать в ласковые, с готовностью раскрывающиеся губы, шелковистые и нежные, как розовый бутон, тёплые и доверчивые! Моё единственное, выстраданное и невыносимое, самое нужное счастье.

Алёнка уснула, костёр погас. Бережно, чтобы не разбудить, я взяла её на руки и вернулась на базу. Во сне Алёнка обвила мою шею рукой и устроила голову у меня на плече, и это было восхитительное ощущение, трепетное и нежное — те самые "бабочки в животе". Плевать на взгляды: я несла её, как самое драгоценное на свете сокровище.

Уехать без единого слова я, может быть, и хотела бы, но поклялась себе больше так не поступать. Ночь я провела на базе, слушая Алёнкино сонное дыхание под боком. Она постанывала во сне, прижимаясь ко мне, и я не смела сомкнуть глаз, чтобы не пропустить ни одного драгоценного мгновения. Нам отвели отдельный угол за занавеской — на так называемой женской половине общей пещеры-спальни. Поскольку женщин в данный момент на базе не было, три двухъярусных кровати на этой половине пустовали. Включив крохотную светодиодную лампочку над койкой, в её уютном неярком свете я любовалась спящей Алёнкой, с нежностью щекоча и грея дыханием её ресницы и губы.

В полпятого утра все были уже на ногах, пришлось проснуться и нам. Вернее, я не спала ни минуты, а Алёнка, сладко потянувшись, недовольно застонала.

— Не выспалась? — с нежной жалостью спросила я.

— Мммм... Который час?

— Четыре тридцать утра.

— Господи, какая жуткая рань... Где мы? — Она огляделась, потрогала рукой железную спинку кровати. — Это что за шконка?

За занавеску никто не заглядывал, и я позволила себе приникнуть к Алёнкиным губам в долгом, глубоком и крепком поцелуе, а она жмурилась от удовольствия и разевала рот, как маленький голодный птенчик.

— Мы у моих друзей, — ответила я наконец. — Мне нужно уехать ненадолго, а ты подождёшь меня тут. Здесь безопасно, ничего не бойся. Тебя никто не обидит.

Она живо поднялась на локте, с тревогой глядя на меня.

— Уехать? — переспросила она дрогнувшим голосом. — Куда? Зачем? А я?

Взяв её испуганное лицо в свои ладони, я чмокнула её в носик.

— У меня есть одно важное дело, которое нужно срочно выполнить, после чего я вернусь и заберу тебя, не волнуйся. Может быть, ты к тому времени что-нибудь и вспомнишь. Кстати, ты ничего больше не вспомнила?

— Нет... — Алёнка покачала головой. — Я чувствую, что знаю тебя, но вот откуда? Кто ты? Как мы познакомились и когда? — И она обескураженно вздохнула.

— Ничего. — Я поцеловала её в лоб и глаза. — Не будем торопить события. Самое главное, что тебе нужно обо мне знать — то, что я тебя люблю и никогда не брошу. Всё будет хорошо.

Глава 31. Бой с иллюзиями

План: Деревья-чудовища. Смена декораций и обман зрения. Сила воображения. Выдуманный яд. Заживо погребённая и светоч. Ненастоящее солнце и сверхскорость. Побочная ветвь рода Неметов и рука сумрака.

Я попала в какой-то жуткий и сумрачный лес: толстые, корявые деревья, похожие на застывших в причудливых позах чудовищ, раскинули свои страшные ветки-руки над моей головой, а под ногами извивались их корни. Густой туман наполнял это мрачное место, но туман этот был не простым: от него становилось реально трудно дышать, накатывала слабость и дурнота. Не тот ли это лес, о котором говорил Медведь?

Пробираясь между деревьями-чудовищами, я сжимала в каждой руке по мечу. От туманного морока время от времени стволы двоились перед глазами, а на плечи будто ложилась невыносимая тошнотворная тяжесть. Мечи серебристо светились и смело смотрели вперёд — мои верные, несгибаемые и неустрашимые друзья. Не подведите меня... Не подведите.