Цена недоверия

Тюрина Екатерина Александровна.

ЦЕНА НЕДОВЕРИЯ

Часть 1. Бездна

Время пылью сквозь пальцы

Несется, несется рекою...

Ты, правда, считала когда-то,

Что мир беспределен,

Что мир необъятен,

Что ты в нем навечно, свечою?

Если на рассвете подняться на самый верхний из шпилей Лазурного дворца, самого высокого строения в Высоком городе, то можно увидеть множество интересного.

В первую очередь, это, разумеется, сам рассвет. Оба солнца, и Первое, и Малое, поднимаются рядышком, постепенно являя себя из-за восточного горного массива. Длинные тени разбегаются в стороны, многие деревья спешно сворачивают листву, спасая ее от смертоносного излучения.

Но это невероятно красиво.

Еще можно понаблюдать за тем, как дневная жизнь сменяет ночную, и это куда как интересней восхода солнц, хотя и не так красиво. С другой стороны, ищущий одну лишь красоту, несомненно, сможет насладиться видом проснувшихся драконов, блеском чешуи, искрящейся на свету всеми оттенками цветового спектра. Огромные создания, ночующие на горный выступах, лениво потягиваются, выгибают шеи и встречают новый восход слаженным ревем сотен глоток.

Этот рев будит рабочее население.

С высоты кажущиеся всего лишь маленькими черными фигурками, люди, заполняют улицы, забавно копошатся, общаются... живут. Равнинный город простирается от подножья дворца во все стороны сколько хватает взгляда. На горизонте едва различимы шпили огромных замков — Домов соль-фламме, стоящих в Старом городе. В прошлом дворец тоже находился там, пока не построили нынешний, и моя семья не переселилась сюда.

Если поднять глаза, то иногда, в особенные восходы, получается увидеть Призванные Ветра. В лучах восходящего солнца туда стремятся лишь самые сильные и бесстрашные драконы — бешеные скорость и сила Ветров может запросто не только начисто разорвать перепонки в крыльях, но и разнести в клочья само драконье тело.

Там далеко в вышине драконы танцуют с Ветрами.

Это... неописуемо.

А еще можно...

— Великолепное утро, моя леди... Вы, вижу, снова пожертвовали утренним сном ради совершенно обыденной картины?

Я не оглянулась.

И уж точно не удостоила потревожившего мою уединенность даже и взглядом.

Этого соль-терро я ненавижу.

Терпеть не могу.

Не переношу!

Мне тошно просто от самого факта его существования!

В его присутствии... ох, да что тут говорить.

Не-на-ви-жу.

Что весьма отравляет мне жизнь, ибо это существо является моим консортом. Единственным. Ладно, пока единственным. Надеюсь, в самое ближайшее время я найду мужчину, в которого смогу влюбиться, и отгорожусь им, наконец, от этой сволочи, смеющей претендовать на меня и мою свободу.

Голос его приобретает более глубокие, ласкающие ноты:

— Моя леди кажется не в духе! Кто же посмел украсть ваше хорошее настроение?

Твоя гнусная рожа, кто же еще!

Но на деле я всего лишь продолжаю пялиться на город, однако, теперь уже слепо, потому что за гневными мыслями желание насладиться ежеутренним зрелищем пропало совершенно — да комкаю ткань платья в пальцах.

Бездна, когда я уже сдохну, наконец...

Рядом со мной к парапету, окружавшему площадку шпиля, прислонилось мужское бедро, затянутое в кожу. Зацепившись за него взглядом, я против воли подняла глаза выше.

Ради справедливости стоит признать, что им сложно не любоваться. Среди соль-терро много красавцев и обычно я отношусь к ним прохладно, но именно этого угораздило родиться моим идеалом! На голову возвышающийся над всеми остальными, этот мужчина был самим воплощением грациозности и пластичности. Широкие плечи и массивность телосложения не оставляли места изяществу, но этого и ненужно было, ему хватало хищной грации.

Знакомьтесь, соль-терро Айон Дарсан Сеннотт-Олгн Андарран собственной персоной.

Черная смоль волос, хищные черты лица — тонкие губы, высокие скулы, прямой нос, складка у губ — все было пределом моих мечтаний. Светло-зеленые, травянистого оттенка глаза смотрели с усмешкой...

О, как я его ненавижу!

Однако сегодня я не могла не отметить, что лицо у него заострилось сильнее обычного, под глазами лежали тени, а на обычно идеально выбритом подбородке пробилась щетина. Кажется, не я одна лишена сна? Что ж отлично! Так тебе и надо, мерзкая тварь!

— Вам, консорт, не мешало бы выспаться, — смерила его ледяным взглядом, — а не подниматься сюда и прерывать мои размышления.

— Ну что вы, как я мог не поприветствовать вашу сияющую красоту, — мягко отрезал он.

Я беззвучно застонала.

Он загонит меня на ту сторону раньше срока, это точно!

Отвернулась.

Все равно утро уже испорчено напрочь...

А жаль.

Волоски на шее встали дыбом: Дарсан склонил к ней голову, почти касаясь волос губами... Почти. Но не касаясь. Он уже выучил это урок — нарушит без дозволения границы личного пространства и у меня появится законный повод избегать его общества минимум десять восходов. Немного, конечно, но и немало — смотря с какой стороны судить.

— Как ты, vienn natoel'е? — шепнул на ухо.

Мне оставалось только хмыкнуть — как обычно, когда доходит до дела, все насмешливые и издевательские ноты уходят из его голоса, оставляя только эту обеспокоенность и тоску. Я могу даже не оборачиваться и так знаю, что пальцами он сейчас водит вдоль моих волос, свободно лежащих на плечах, водит буквально в миллиметре от них, но не дотрагиваясь, и внимательно следит, чтобы не сделать этого ненароком...

— Не твое дело, — приходиться наклонить голову, чтобы максимально увеличить дистанцию между собой и его пальцами. Да-да, я знаю, как это его задевает. Потому и делаю.

— Мое дело, ты знаешь это, — выдавил сквозь зубы. — Мое, и больше ничье.

Я пожала плечами не желая вступать в очередной бесполезный спор. Толку не будет, а нервы жалко. И так бессонница мучит.

— Мне пора.

Развернулась, чтобы уйти, но высокая фигура вмиг преградила путь.

— Подожди.

— Зачем? — обреченно вздохнула. Опя-ять. Сейчас он снова будет доказывать мне, что...

— Приходи ко мне сегодня. Вечером. — Если бы я знала его чуть меньше, то только фыркнула бы на этот приказ. Однако, мои познания о нем все же, пусть и невольно, были довольно обширны, и слух уловил в этих словах умоляющие нотки.

Я иронично изогнула бровь. Бездна, неужели кто-то тут научился просить?

— Нет.

— Съерра. Приходи. — Я отчетливо видела, как на скулах у моего консорта заходили желваки.

— Где же твое хваленое самообладание, — насмешливо поинтересовалась. И снова напустила в голос льда:— Нет. Никогда! Лучше застыть навечно, чем...

Он резко вскинул руку, и мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы не шарахнуться в сторону. Перегнула палку, что поделать. Но он не прикоснется ко мне, не посмеет...

— Не надо, — глухо, с большими паузами между, с трудом выдавливаемыми словами, попросил. — Не продолжай. Я понял.

— Пропусти! — Голос все же дрогнул совсем немного, самую малость... Но он услышал. Сузились напряженные глаза, выискивая причину страха, большое тело плавно и медленно сдвинулось в сторону, освобождая дорогу. Я нутром чувствовала, что он не желал моего страха...

Но все равно ринулась вперед, забежала в смотровую и заперлась изнутри. Руки подрагивали. Винтовая лестница вела вниз, я бежала не чувствуя ног и крутизны пока голова окончательно не закружилась и перед глазами все не смазалось в единое серое пятно...

— Соль-арэо? Что-то стряслось? — Взволнованно подскочил на месте командир станции. Видимо мои чувства ясно отражались на лице.

— Все в порядке, командир.

— Вам лучше воспользоваться лифтом...

— Да, я так и сделаю, спасибо.

Спуск на нижние уровни дал время успокоиться и собраться с мыслями.

В конце концов, это всего лишь еще один восход из череды таких же, дел еще немеряно, а раскисать у меня просто нет права. Городу постоянно нужен контроль "от" и "до", и мать не похвалит меня, узнав, что к делам я отношусь спустя рукава.

Лифт, как и вся техника Верхнего Города, был прозрачным и двигался бесшумно. Упругое теплое биостекло являлось сверхпрочным и пережило бы, наверное, даже ядерный удар. Очень актуально для нынешних соль-фламме, среди которых буйным цветом цвела паранойя.

Мне, словом, до нее тоже недалеко, если не научусь подавлять всплывающие в ненужный момент воспоминания. Мой консорт сущая заноза в заднице, но заноза привычная и хорошо знакомая. Только на повестке дня появление еще одной, только неизученной и непонятной — сегодня с визитом должен прибыть брат отца и его несносный сын. Несносный, потому что слишком уж горд, избалован, слащав и хитер, да славится тем, что не пропускает ни одной дамы мимо себя, будь она хоть млада, хоть стара. А вот уж как три дня во дворце гостят пятнадцатилетние наследницы Аметистового Дома. Юные и неискушенные, да вдобавок без должного присмотра — Глава дома с женой с восхода на восход ожидали появления третьего малыша, вот и выдворили беспокойную молодежь на время подальше. И не приведи Бездна, Суэст хоть глянет косо в их сторону. Скандал нам нужен в последнюю очередь.

Дело еще более осложнялось тем, что вся соль-фламме прочила красавца Суэста мне в консорты. Препятствий для того фактически не существовало, ведь он не был моим близким и даже кровным родственником (отец и его брат Хатар, рождены были от разных консортов). Сам соль-фламме тоже прекрасно об этом знал и прикладывал все усилия для ускорения уже решенного в глазах всех, кроме четырех человек, дела. Собственно кроме моих отца с матерью, ненавидящей обоих, и Хатара, и Суэста, меня и моего консорта. Дарсан являлся, выдыхая пламя изо рта (к счастью не буквально) стоило лишь любому мужчине оказаться на расстоянии ближе метра от меня.

За семь лет весь этот концерт мне изрядно надоел, но куда деваться. Порой создавалось впечатление, что о моем излишне ревнивом консорте и его ко мне отношении не знает только крайне ленивый. Чертов соль-терро не упускал случая демонстрировать свой статус, и не стеснялся угрожать. А угроза от соль-терро, за плечами которого стоит легендарный антрацитовый дракон Андарран, это почти одно и то же, что смертный приговор. Отсроченный, но не менее смертоносный.

Один раз Дарсан и Суэст уже столкнулись лбами, и дело чуть не дошло до смертоубийства, и дошло бы, не хвати мне ума и смелости встать меж ними. Моя персона для консорта значит весьма немало, он мигом взял себя в руки и замер соляным столбом, сверкая зелеными глазищами. Суэст, в силу молодости и прочего, так не умел, и его едва оттащили матерые телохранители.

Соль-фламме до сих пор вспоминают эту историю, но еще больше испуганным шепотом переговариваются о другом: через сутки после того происшествия, Суэста нашли в собственной комнате едва живым. Кто-то жестокий не оставил в его теле ни одной целой кости, слаженная команда медиков и лекарей неустанно трудилась над ним около года, приводя в жизнеспособное состояние.

Очевидную вину Дарсана так и не доказали. Помимо силы и ярости, в нем жил живой ум, куда богаче моего, и холодный расчет, которого я не имела вовсе. А что поделаешь — на любом семейном древе всегда есть кореженные негодные веточки.

Но это отступление, а суть в том, что сейчас Суэст оклемался и возвращается с единственной целью — мстить. Причем, наверняка, в этот раз он обойдется без топорных и публичных приемов, предпочтя им скрытые, но не менее разрушительные каверзы. А еще как назло обоих моих старших братьев нет во дворце в данный момент. Они оба срочно отбыли к Ранлоку — цепочке искусственно созданных островков, где находилось "загородная" резиденция нашего Дома. Это официально. А на деле, скрывались от матери на которую в очередной раз снизошла идея найти им женщин.

Такое происходит редко, но все же происходит. Матери хочется внуков и ее чувства можно понять. Но не принять, что вы. Братья вовремя почуяли неладное и скрылись, а мне же деться некуда. И значит рано или поздно мать доберется и до меня.

За этими размышлениями я не заметила, как дошла до своего этажа. Здесь мне был знаком каждый уголок, каждая складка на обивке мебели, каждая пылинка... это мое убежище от окружающего мира.

И сегодня я хочу находиться именно здесь, когда услышу то, о чем боялась думать больше тридцати восходов...

Он постучался, через несколько минут и вошел, не дожидаясь ответа. Хиленький, низенький лекарь Истаб, давно был мне ближе, чем друг и знал обо мне, моем теле и моих чувствах куда как больше меня. Без него я бы не дожила до сегодняшнего восхода.

— Ну как? — дрожащим голосом спросила я, забыв даже поздороваться. Пусть, он не обидится.

Истаб присел на софу рядом со мной, решительно поджав губы.

— Плохо, леди. Болезнь приближается к сердцу. И мы не можем начать лечение, сами знаете почему.

Пальцы заледенели, спина, наоборот покрылась липким горячим потом.

— Сколько?..

— Без лечения? Два-три года.

— А с... А с лечением?

— Неизвестно, но больше чем пять-семь лет точно. Леди, я оставлю вас. Мне еще нужно сообщить вашей матери, вы не против?

— Нет. Нет, нет, что ты... Сообщай, конечно. Только скажи, чтобы она меня пока не тревожила. Я хочу побыть в одиночестве.

— Конечно. И леди...

— Да, Истаб?

— Мне искренне жаль.

— Я знаю. Спасибо.

Лекарь, на мгновение замешкавшись, поклонился и тихо удалился, прикрыв дверь. И этот тихий звук — щелчок вставшей в пазы щеколды, словно послужил сигналом для пружины, находящейся внутри меня, и не дающей расслабиться.

Это не для соль-арэо — рыдать, свернувшись жалким клубочком на полу.

Это не для соль-арэо — рыдать над своей судьбой и скорой смертью.

Это не для соль-арэо — рыдать, глотая слезы.

Это вообще не для соль-арэо — рыдать.

Но что еще делать?

Однако, немного времени спустя, слезы кончились. Предательницы. Лишили последней возможности облегчить тяжесть, скопившуюся за столько времени внутри...

Горячая вода должна помочь. Точно должна.

Ноги ужасно тряслись, руки буквально ходили ходуном. Я измучилась, пытаясь снять неудобное платье, непослушные пальцы не желали расстегивать пуговицы и распутывать завязки, а сил порвать ткань просто не было. Но все-таки, кое-как, через искусанные с досады и бессильной злости губы, это удалось, и я шагнула в маленький бассейн, исполняющий роль ванны.

Со всех сторон тут же упруго ударили струи теплой воды. Нашарила ладонью регулятор, поставила на максимум. Комната стала быстро заполняться густым молочным паром. Вот бы еще и мысли туда же...

Стук, грохот, и вот уже разъяренный консорт врывается ко мне, обхватывает, закрывает от воды.

— Сдурела? — шипит на ухо.

Я трясу головой. О чем он? И только когда он отключил воду и разогнал немного рукой пар, увидела свою кожу. Красную, обваренную. Где же боль? Почему не больно?

— Vienn natoel'е, что с тобой? — щеки осторожно обхватили его пальцы. В перчатках. Предусмотрительно. — Что случилось?

Я думала о чем-то. Не помню. Кажется... нет не об этом. Что же?..

— Почему не больно? — наконец хрипло спросила. — Айон, почему?

— Не знаю, — ответил он. И легко подхватил меня на руки. Правильно, что ему управляющему драконом мой птичий вес? — Но обязательно выясню. Обязательно, слышишь?

— Слышу...

Он уложил мое почти безвольное тело на кровать, отвел в сторону мокрые волосы. Мельком глянул в глаза, шепнул что-то... И снял перчатки.

В груди тревожно забилось нехорошее предчувствие.

— Айон?

— Да, моя леди? — отозвался, снимая форменную куртку соль-терро.

— Что ты...

— Прости, так надо.

Ужас окатил ледяной волной.

— Айон, нет! Нет, пожалуйста, пожалуйста! Нет!

Он зажмурился и положил раскрытье ладони мне на живот.

— НЕТ!!!

Кажется, я кричала. Нет, орала, пока не сорвала голос, пока не перестало хватать воздуха в легких, пока сознание не оставило меня наедине с тьмой... и с ним.

Огромный, чернее самой ночи, дракон смотрел мне прямо в душу. Взгляд его изумрудных глаз едкой кислотой плавил мне кости, заставляя плакать от боли. Нет, он ничего не делал. Просто смотрел.

Снова и снова.

Не моргая.

Не отводя взгляда.

Я мечтала потерять сознание, отключиться, больше не чувствовать боль и не видеть эти невыносимые драконьи глаза, не ощущать на себе его взгляд. Но нет, проклятый дракон, не давал мне желанного забытья.

Когда боль стала постепенно уходить я, застонав горящим горлом, перевернулась на бок, подтянув колени к груди. Они были нормального цвета — ожог исчез.

Рядом тяжело дышал тот, кого я ненавижу. Насколько мне известно, то, что он проделал, болезненно для всех троих: самого Дарсана, его дракона и меня, которую он на несколько мгновений втянул в крепчайшую связь, существующую между ними.

Раньше я о таком только слышала. Этим способом драконы спасают своих детенышей, если тем грозит опасность. Некоторое время после "погружения" в бешеный водоворот эмоций, чувств и прочего, составляющего связь симбионтов, драконеныш становится почти неуязвим как физически, так и ментально. Наши ученые вечно плачутся, что им не дают изучать драконов и их симбиозы с соль-терро, а как по мне, так даже лучше.

Если кому-то хочется, буквально, лезть в пасть дракону — это его решение и его проблема. Я была бы счастлива и близко к ним не приближаться.

— Зачем ты это сделал, Дарсан? — хрипло спрашиваю, не открывая зажмуренных глаз. Не хочу его видеть.

Рядом завозилось большое тело.

— А где же "Айон"? И получаса не прошло, как ты меня так называла. Я не против, продолжай.

Да, сглупила я. Айоном его назвать... это слишком лично. Слишком близко. Он всегда требовал, чтобы я звала его именно так, когда мы ночевали вместе. Холодное и далекое "Дарсан" казалось мне более безопасным. Еще одно доказательство того, что шок был слишком уж сильным, будь я в своем уме, ни за что не назвала бы его по первому имени.

— Ответь на вопрос.

Ироничный смешок донесся до моего слуха.

Ой, да на здоровье.

— Как только ты расскажешь, что происходит.

— Ничего не происходит.

— О, разумеется. Моя леди просто так рыдала под струей кипятка и не чуяла боли. Таково ее желание, верно?

— Перестань...

Я закрыла лицо руками. Не хочу ничего видеть, и слышать тоже не хочу. Когда все это кончится уже... Надоело. Два года, так? Это много или мало? Кажется, все-таки много.

— Извини. — Судя по шороху, он встал. — Съерра?

— У-уйди, пожалуйста...

— Ну, уж нет. Учудишь еще какую-нибудь глупость. Что поделать, леди у меня непредсказуема.

— Дарсан.

— Айон, моя леди. Айон.

— Ни за что!

Я открыла глаза и привстала на локте, будто надеялась хоть так донести до него нужную мысль. Увы, но мой консорт непробиваем. А уж если вбил себе что-то в голову...

— Жаль, — покачал головой, скрывая усмешку. — Где-то тут мои перчатки... — Он обошел кровать с другой стороны, наклонился поднять отброшенные в запале перчатки и замер. Я видела, как буквально закаменела его спина.

Что там та...

Бездна.

Бездна!!!

Там, на прикроватной тумбочке, стоял лакированный ларец переполненный разноцветными бутыльками-порошочками. Такие должна пить каждая женщина минимум несколько месяцев до планируемой беременности, чтобы подготовить свое тело. Я пила их уже двадцать восходов.

Может, он не знает, что это? Откуда ему, в конце концов...

— Это что? — неверным голосом спросил он, взяв ларец в руки и поворачивая то одним боком, то другим. Забытые перчатки упали обратно на пол. — Съерра? Что это такое, я спрашиваю?

Я резко вспомнила, что лежу все еще обнаженная и натянула на себя покрывало, садясь и обнимая руками коленки. Сказать, что рядом с разъяренным Дарсаном мне неуютно, значит скромно промолчать. Кажется даже, будто в комнате стало изрядно холоднее.

Но он все еще ждет моего ответа.

— Витамины. — Ни капли лжи. Просто не вся правда.

— Да ладно? — саркастически изогнул бровь Дарсан. Отброшенный его рукой ларец с ужасным грохотом ударился о стену и разлетелся щепками. Его содержимое покрыло пол осколками стекла, лужицами растекшейся жидкости, пятнами порошка. Я вздрогнула и плотнее закуталась в покрывало. — И давно ты решила завести ребенка?

Да, конечно, не знает. Бездна, есть ли в этом мире вообще что-нибудь, чего он не знает?!

А, да. Он не знает, что мне недолго осталось. Немного подождать... нет, поглядите-ка, легче мне от этого не стало. Удивительно.

— Дарсан, перестань.

— Что перестать? — рявкнул он, метнувшись к кровати. Я подалась назад, но чем больше откланялась, тем ближе он приближался, полыхая потемневшими от злости глазами. — Моя женщина планирует беременность, а я об этом даже не знаю! Может потому, что вовсе не меня назначили потенциальным отцом, а? Или я запоздал, и ты уже беременна? Поэтому тебе было так плохо сегодня, да? Что же ты молчишь?

— Ты и слова не даешь мне вставить, — гордо вздернула я подбородок. Пусть даже внутри у меня все узлами скручивалось от страха. — Я не беременна. Пока.

— Пока? — злобно сощурился. — И когда ты собиралась мне сообщить мне о столь "неважном" событии?

— Еще ничего не решено, успокойся. И ты же знаешь, что нам с тобой нельзя иметь общих детей.

— Это меня и беспокоит. Зачем тебе тогда эти препараты? Твоя мать опять требует наследников?

— Не стоит тебе трогать мою мать!

— И в мыслях не было. Ну, я жду рассказа.

— Это на всякий случай. Вдруг когда-нибудь... — я захлебнулась словами, когда его рука схватила меня подбородок и сжала, твердо, но не до боли.

— Не ври.

От возмущения я даже задохнулась:

— Как ты смеешь!

— Смею, пока ты творишь, Бездна знает что. И пока не желаешь даже рассказать мне правду. Хотя это не так уж и сложно, как мне представляется.

— Ты бесцеремонный ублюдок! — Я с силой пнула его пяткой в живот, и зашипела, оцарапавшись голой кожей о пряжку ремня с изображением свернувшегося кольцом дракона.

Дарсан даже не поморщился, только снова издевательски усмехнулся:

— Вот уже пошли оскорбления. Что же такого ты скрываешь, Съерра? Мне все интересней.

— Не твое дело! И уберись уже отсюда, ради всего святого!

— Мое святое — это твои жизнь, душа, свобода и честь. И уж всяко ради них я не стану отступать.

— Ублюдок!

— Повторяешься. Значит так: либо ты говоришь сама, либо я сам выясняю все подробности.

— Это каким, интересно, образом? — настораживаюсь.

Дарсан выпрямился, заложив пальцы за ремень.

— Истаб, не отличается таким упрямством, какое свойственно тебе.

— Не посмеешь. Лекари неприкосновенны!

— Да ладно? — и снова этот так раздражающий меня жест в виде изогнутой брови словно призывающий: "Ну-ка, поспорь со мной!"

— Бездна, — прикрыв глаза, пробормотала я. — Как же я тебя ненавижу...

Соль-терро пожал плечами:

— Ненависть лучше безразличия, так что я рад и этому. Ну, так что, будешь говорить, или мне отправляться за Истабом?

— Скажу, — обреченно соглашаюсь. — Только дай мне хоть одеться для начала.

— Что бы ты успела придумать новую ложь? Ну, уж нет, — заявил он. — Говори. Сейчас же.

Я метнула в него гневный взгляд:

— Давно тренируешь столь приказной тон?

— Ежеутренне, — невозмутимо ответил, выстукивая на пряжке ремня какой-то ритм. Не терпится? Ну, получай!

— Скоро в Лазурный прибудут представители каждого достойного Дома соль-фламме. Мы с матерью решим, кто из них достоин стать моим консортом и отцом моего ребенка.

Я ожидала чего угодно, от истерики, до попытки удушения. Но не спокойного смеха и иронично задранной брови, Бездна его забери!

— Что смешного, Дарсан?

— Этого не будет, моя леди. Я официально уведомляю тебя, что каждый, посмевший хоть пальцем дотронуться до твоей кожи, будет убит немедля.

— Не имеешь права!

— Я — может и нет, а вот Андарран имеет. У каждого дракона есть право на защиту членов своей семьи. Никто это право отобрать не может.

— Да только я — не драконица!

— Ты моя женщина, более того, ты — моя Vienn natoel'е. Так что я могу защищать от любой опасности, которую сочту проблемной.

— Тронешь кого-нибудь из соль-фламме — вылетишь из Лазурного быстрее, чем твой проклятый дракон успеет почесаться!

— Посмотрим. В конце концов, у Андаррана весьма дурная репутация, как думаешь, кто посмеет нас тронуть? Так что передай своей матери, что внука она получит только через мой труп или через мое непосредственное участие.

— Но шанс, что у нас родится нормальный ребенок минимален! — взвыла я от очевидности намека.

— Если ей нужна наследница, пусть сама ее себе рожает. Съерра твоей матери править еще немало сотен лет, ради Эмифи, какая наследница? Что с ней делать? Еще слишком рано. А если императрице хочется внуков, на здоровье, у нее трое сыновей имеются.

— Ты невыносим, с тобой бесполезно спорить! — раздраженно стукнула кулаком по подушке. — Я возьму второго консорта чего бы мне этого не стоило. Ты не сможешь мешать мне вечно!

— Зачем тебе второй консорт? Меня тебе мало? Если так, просто навещай мою спальню чаще, чем раз в двенадцать восходов. Или возьми меня в свою.

— Вот еще! Утром я сказала тебе ответ на такое же предложение, могу повторить снова, благо он вряд ли измениться хоть когда-нибудь. Дарсан не мешай. Дай мне спокойно полюбить, дай хоть немного радости увидеть в своей жизни.

— Прости, Съерра, — он устало потер лицо, мигом теряя весь свой вызывающий вид. — Я обещал тебе тогда и не изменил решения. Ни единого мужчины кроме меня в твоей жизни не будет.

— Мерзавец.

— Прости.

— Убирайся.

— Хорошо, моя леди.

— И еще. Ты сегодня посмел прикоснуться ко мне без моего дозволения. Ты знаешь, что это значит.

Он собиравшийся уже шагнуть за двери обернулся.

— Это несправедливо. Я помог тебе, а ты на десять восходов лишаешь меня своего общества.

У меня слезы подкатили к горлу:

— Вовремя ты вспомнил о справедливости. Наверное благодаря ей я не могу любить, рожать, и обязана минимум раз в двенадцать восходов терпеть твои притязания? Странная справедливость.

Он врезал кулаком по косяку, оставив на дереве приличную вмятину со следами крови, и вышел, мягко закрыв за собой двери.

— Ненавижу, — сквозь слезу шепчу вслед.

Вечером ко мне зашла мать.

Конечно, ей уже донесли о результате работы целителей, и конечно, в самых мрачных тонах, не смотря на то, что она и сама горазда сгущать краски, даже самый ярко-лазурный превращая в несусветную гадость вроде смеси бордо и болотного зеленого, с отчетливой примесью гнойно-коричневого, и переубедить ее практически невозможно.

Возможно от этого, однако не факт, но она выглядела уставшей и измотанной до невозможности. Фамильная жемчужная кожа посерела, под глазами залегли тени, их родные сестры залегли в уголках губ. Ее нечасто можно увидеть в таком состоянии — безупречная королева, никому она не позволит считать, будто не всевластна. Кроме меня, разумеется.

— Как ты? — Были первые ее слова, заданные сухим, царапающим слух голо сом.

— Нормально. — А что еще можно ответить? Я не имею права жаловаться или врать.

— Истаб рассказал мне все.

— Да, знаю.

— Съерра, милая... Я не знаю что делать! — Мама расстроенным вихрем пронеслась по отчищенной, от учиненного Дарсаном погрома, комнате. — Не знаю!

Я со вздохом отложила недочитанную книгу и села в кресле прямо.

— Ты ничего не можешь сделать, мам. Мне осталось два года. Может быть, три.

— Два года... — эхом повторила она. — В Бездну! Я не хочу остаться без дочери!

— Мам... Не надо. Мне плохо и без напрасных поисков справедливости. Когда мы скажем отцу? И братьям?

Пока о моей болезни знали только мы двое. Не желали напрасно волновать. А может, и надеялись на что-то, мать наверняка надеялась. Например, что лекари ошибутся. Или что найдут лекарства, или...

Неважно. Лекарства не существует. Тут виновато само мое рождение.

Никто до сих пор не знает что это — судьба, магия или какой-то сбой в геноме. Известен только сам факт: более трех женщин в правящей семье одновременно быть не может. Если такое случается, то кого-то неизменно поражает странный недуг, быстро сводящий в могилу. Мама считает, что это некий механизм отбраковки, дабы избежать борьбы за власть. Я склонна ей верить, потому что иных идей все равно нет.

Когда мать забеременела мной, это была ее четвертая беременность и третий ребенок. Самую первую медики и лекари (те, кто посвящены в эту тайну) оборвали, едва поняв, что плод женского пола. На тот момент еще жива была мамина сестра Эорин и ее дочь Эовис. Трое. Как и положено. Потом один за другим родились братья, и матери хотелось еще ребенка — по одному на каждого консорта, своеобразная такая справедливость.

Не знаю уж как медики промахнулись с определением пола, но они это сделали. Процедура проверки считается абсолютно точной и вторичной в виду ее вреда для матери и плода не делали. Так до самого момента моего рождения все искренне считали, что правительница подарит миру еще одного мальчишку, рыжего и вихрастого — в отца. Обманулись оба раза и с мальчишкой и с мастью.

Поначалу она надеялась, что все обойдется. Сама она действия этой отбраковки не видела, лишь читала в семейных хрониках и слышала от своей матери, строго наказывающей блюсти святое правило "не больше трех". Когда в возрасте семи лет лекари обнаружили у меня странную патологию, никто особо не насторожился. Бывает. Ничего страшного — изучат и вылечат.

Не изучили. Потому что изучать было нечего: физиологически все было в порядке. Лишь на ментальном плане лекари видели то, что описали как темную туманную дымку. Она зародилась в левой ступне и с годами ползла все выше и выше... Достигала какого-нибудь органа, проходило время и он вдруг отказывал. Конечно, лекари потом все восстанавливали, но факт остается фактом и неизбежным: когда она, эта странная дымка, достигнет сердца — однажды им меня не вытащить.

Они предлагали "лечение". По одному удалять все органы, заменяя их выращенными искусственно аналогами. Разумеется, надолго этого не хватит и операции нужно будет повторять каждые три-пять лет... И понятно, что после такого ни о каких детях говорить не приходиться.

Но мне такую жизнь не хочется.

К тому же есть и еще кое-что.

После рождения Амори, моего младшего брата, мать осталась бесплодной. Окончательно. А даже если у одного из моих братьев родится дочь, она не имеет права наследовать, потому что будет принадлежать тому роду, в котором рождена ее мать.

Вся надежда на меня, так как по иронии судьбы Эорин и Эовис погибли десять лет назад. Дикие напали на кортеж, в котором они путешествовали, от охраны даже костей не осталось...

Нас с мамой с тех пор двое, но болезнь моя не ушла. Вероятно, обратно процесс уже не отыгрывается.

Это мой долг стране и народу — родить девочку. Пока "туманная дымка" не затронула матки и прилежащих органов. Лекари уже сказали, что если я забеременею в ближайший год, то успею. Но и так, скорее всего, с шестого месяца беременности мне, с большой долей вероятности, светит существование на одних поддерживающих аппаратах. Медики уже сейчас предсказывают, что первыми откажут почки. За ними печень, легкие и далее. Роды мне не пережить.

С полгода назад появился крохотный лучик надежды: ученые в свой лаборатории вывели какой-то организм, якобы убивающий все болезни изнутри, еще на стадии образования. Мне, далекой от науки, толком не понятно что, как и где там работает, но на операцию я согласилась, и организм мне подселили. А сегодня Истаб сообщил, что напрасно, не подействовало, "туманная дымка" уничтожила его в два приема.

У меня год. Максимум — полтора — после вряд ли выйдет забеременеть. И совсем не до Дарсана с его условиями...

— Не знаю. Не представляю, как это им сказать.

Мужчины в тайну "отбраковки" посвящены не были. Это только наше: женское и семейное. Отец с ума сойдет... Хорошо, что старших братьев пока нет, но ведь они вернуться. А младший вряд ли поймет, что меня не стало.

— Я тоже не представляю, мам. Ты нашла кого-нибудь для меня?

— Что? — она перевела мутные непонимающие глаза со стены на меня. — А, да. Нашла. Ты его не знаешь, но он старше тебя на двадцать лет всего. Жил в одном из Дальних Домов. Зовут Данарис из Алмазного Дома. Они приедет завтра вечером, а днем прибудут остальные, надо же сделать вид, что ты выбираешь.

— Мне уже все равно, ты знаешь. Но есть еще одна проблема. Дарсан.

— О, нет... Твой консорт — это вечная проблема.

— Он заявил мне сегодня, что убьет любого посмевшего до меня дотронуться.

Мама поморщилась.

— Этого нам как раз и не хватало... Что ты ему рассказала?

— Что выбираю второго консорта. Про болезнь он не знает.

— И пусть не знает, не надо нам спятившего симбионта. Что, небось, и все аргументы связаны с драконом?

Я удивленно моргнула:

— Как ты догадалась?

— Старая уловка. Но всегда, Бездна забери этих соль-терро, срабатывающая безотказно. Даже я не могу запретить что-либо дракону, пока он в своем праве. А прав у них — не счесть. Ох, говорила мне мама в свое время: "Теара, не вздумай и близко подпускать ни одного из соль-терро ко дворцу — беды не оберешься!"

— Это не твоя вина, мама. Скорее моя, ведь из-за меня Дарсан сделал то, что сделал.

— Не неси чепухи. В том, что этот симбионт в тебя влюбился как последний безумец, меньше всего твоей вины. А так, лишь бы он не вынудил тебя дать ему Слово. Мы разберемся как-нибудь, обещаю. В конце концов, Данарис и сам может за себя ответить.

— Смеешься? Истинный соль-фламме против полного ярости симбионта, чей дракон, ни много ни мало, — легендарный Андарран? Это просто смешно.

— Нет, не смешно. Когда ты увидишь этого соль-фламме, то будешь поражена.

— Даже так?

— Именно так, дочка.

Тогда я жду завтрашнего дня с нетерпением.

Мама обняла меня, прежде чем уйти. И в голосе ее, когда она желала мне спокойного сна, отчетливо слышались слезы.

Не представляю как ей сейчас тяжело. Одно дело умереть самой — раз и все, но совсем другое — хоронить своего ребенка. Ей и так досталось, до сих пор страшно подумать, как она может выносить то, что случилось с Амори...

Еще и поэтому я должна родить. Почему-то кажется, что ей будет легче если появится та, о которой надо заботиться постоянно. Не будет времени на скорбь.

А Дарсан? Что станется с ним, и конечно, с его Андарраном? Нет, мама права, не нужен нам полурехнувшийся дракон, сильнее которого не найти, и не более разумный его симбионт... Эта парочка изрядно может натворить дел.

А теперь — спать. Спать, спать и еще раз спать.

Если завтра мне предстоит встреча с будущим отцом моей дочери, то я хочу хотя бы не заснуть посередине нее.

Новый восход. Здравствуйте-здравствуйте солнца. Это снова я и снова там же, где и обычно каждое утро.

Привычное чудесное зрелище пробуждения жизни ото сна как всегда дает мне стойкое чувство уверенного спокойствия. А значит, что бы сегодня не произошло, выдержу любое испытание с достоинством. То есть, я надеюсь именно на это.

Но не без трудностей. Не знаю, то ли вчерашнее потрясение сказалось, то ли неясный ритуал Дарсана, но сегодня мое тело против меня бунтует, не желая нормально функционировать. Что-то давит в груди, мешая сполна вздохнуть, противные очаги боли затаились в позвоночнике. Чувствую себя старой развалиной, словно мне не двадцать семь, а все девяносто. Зайти что ли в медотсек...

Ладно, потом. Пока нет времени.

В большой трапезной было людно и шумно. Стоило лишь шагнуть внутрь, как меня окружили две юные щебетуньи: Ева и Ена из Аметистового дома. Девочки желали поболтать, посмеяться, да пообсуждать приехавшего давече красавца. А, ну все понятно, за всеми этими вчерашними драмами я напрочь забыла о приезде Суэста. Ничего сейчас восполним.

— Для меня большое счастье увидеть вас, леди Съерра, — изящно поклонился Суэст, демонстрируя поджарое стройное тело в обтягивающей одежде. И не скажешь, что его год по частям собирали. — Вы бесподобно выглядите... Ох, никогда мне не забыть вашей неземной красоты...

"Ублюдок, — мысленно ответила я ему. — Меня не купишь так дешево, не надейся. Ты мне глубоко и искренне противен."

— Я тоже рада, Суэст. Как поживает мой дядя? — Да нелишним будет напомнить о нашей общей крови. Может хоть это его притормозит — мне вовсе не хотелось бы снова разнимать их с Дарсаном. Может мне и было бы приятно, убей мой консорт это мерзкое создание, однако подобное развитие событий неприемлемо. К сожалению.

— Замечательно! Очень надеется что вы, леди, навестите нас как-нибудь в нашем Доме. Мы были бы бесконечно счастливы, да и вам понравилось, я уверен.

От того как он выделил голосом это "понравилось" меня передернуло.

— Сбавь обороты, красавчик, — насмешливо посоветовал Дарсан, появляясь сбоку от нас. — Моя леди, никуда не поедет. Слишком занята.

— Разумеется, я не теряю надежды, — сделал вид, что в упор не заметил моего консорта, Суэст. Хотя как можно не заметить эту махину, на голову возвышающуюся над ним?

— Да, разумеется. Что тебе еще остается? — Ничуть не смутился мой консорт. В этот момент я почти гордилась им. — Если ты не против, то я заберу свою леди. Она наверняка проголодалась.

— С каких это пор соль-терро вообще пускают в Лазурный?! — Не сдержавшись, взорвался Суэст. — Вам, грязным убийцам, самое место в грязи, вне города!

— Плохая же у тебя память: я семь лет живу во дворце, с тех пор как стал консортом леди Съерры. Хотя о чем это я, откуда тебе знать такие сложные вещи...

— Дарсан, Суэст, хватит. Вы портите мне настроение.

— Простите, высочайшая леди, я забылся, — спохватился соль-фламме, тут же мастерски разыгрывая виновато-стыдливый вид.

А Дарсан просто молча взял меня за руку — очень легко, почти неощутимо, за самые кончики пальцев... И повел к моему столу в самом углу залы, под уютной тенью бордовой, как выдержанное старое вино, портьеры. Он был в перчатках.

— Спасибо, — неловко поблагодарила, так и не придумав иных слов. Картины вчерашнего дня, где он сверкал яростно глазами и носился по комнате разъяренной фурией, так и вставали перед глазами одна за одной, мешая сосредоточиться.

— Не стоит благодарности, — ответил он, накладывая мне в тарелку вкусностей то от одного блюда, то от другого. Да, знает мои вкусы, знает, что мне нравиться сочетание кислого и терпкого, что я до дрожи в коленках люблю сладкое...

Раньше эта осведомленность оставалось незаметной. Хотя, что говорить, раньше я вообще не позволяла ему завтракать вместе со мной, хотя он неоднократно пытался.

— Только, я так понимаю, не Суэста мне надо опасаться?

Вздохнув отложила в сторону прибор. Аппетит пропал.

— Тебе никого не нужно опасаться. Хватит, перестань, пожалуйста, создавать мне проблемы, иначе мать отошлет тебя от дворца.

— Мы с Андарраном защищаем этот дворец. Зачем бы ей нас прогонять?

— Потому что я попрошу. Ты не единственный соль-терро, есть еще целых двенадцать. Немаленький выбор.

— Пусть попробует. Ты-то знаешь, что все это бесполезно.

Я решительно поднялась из-за стола.

— Ты не поела, — неодобрительно заметил Дарсан.

— Что-то расхотелось.

Он не попытался меня остановить.

На выходе из трапезной, меня перехватил Хатар, с каким-то очередным чрезвычайно важным, и абсолютно бессмысленным разговором. Но спас Омаэль, кивнувший из угла. Это значит, что есть дело поважнее Хатарового.

Омаэль — это мой личный помощник, личный шпион, и еще хороший друг в одном лице. Стоит мне лишь заикнуться о деле, и можно про него забыть — Омаэль все сделает "в лучшем виде" — тихо, аккуратно, незаметно и скрупулезно. Во дворце он единственный, на кого я могу полностью положиться.

Плюсом к этому идет то, что Дарсан не воспринимает его как угрозу лично мне. Пожалуй, это единственное существо, которое может находиться рядом со мной, не рискуя навлечь на себя гнев симбионтов. А ведь Дарсан бросался и на моих братьев, и на моих подруг... Братья держались, да им и деваться-то некуда, а вот "подружки" постепенно разбежались кто куда, не выдержав яростной осады.

Причины такого отношения мне до сих пор неясны. Сам Омаэль молчит, а спрашивать Дарсана... ну уж нет!

— Простите, соль-фламме, — бесшумно возник на пути Хатара мой помощник, эффектно встряхивая золотой гривой волос. — Соль-арэо ждут неотложные дела.

Хатар опасно сощурил глаза, но возражать не стал, и покорно отступил, пожелав, на прощение, встретиться в ближайшее время. Я натянуто улыбнулась ему вслед, и повернулась к Омаэлю.

Мало кто знал, что, по происхождению, он — соль-фэсто, то есть обычный горожанин, без капли благородства в крови. Однако, годы верной и преданной службы возвысили его статус настолько, что соль-фламме хоть и обзывали его, презрительно, "ручной крысой правящей семьи", однако, открыто высказываться боялись. Репутацию Омаэль имел жутковатую.

— Ваша мать, леди, приказала намедни всему Бирюзовому Дому запереть врата. Более того, их Дальняя резиденция закрыта тоже, и ее охраняет один из соль-тэрро, ни на миг не отлучаясь.

Я огляделась. Никто не смотрел в нашу сторону — но это на первый взгляд. И, хотя шепот Омаэля я и сама едва слышала, такие разговоры в коридорах не ведутся.

— Идем в мое крыло.

Каждый из соль-арэо имел свое личное крыло во дворце, где и работал, куда сам, лично, отбирал всю прислугу, вплоть до уборщиков. Роскошь? Что вы! Жизненная необходимость.

Сейчас из тридцати восьми крыльев, отстроенных специально под такие вот рабочие "кабинеты", заняты всего два: мое и мамино. Это грустно. Когда-то наша семья, включая младшие ветви, насчитывала двадцать четыре члена. Но младших ветвей более нет. Истреблены в последнем Восстании.

Отец и братья не входят в правящую семью. Отец, потому что по происхождению, он — соль-фламме. Братья, так как когда-нибудь найдут себе женщин и уйдут в их семьи.

Ранее в соль-арэо были и мужчины. Те, кто давали обеты не искать семейного счастья, не иметь детей. Тогда к их именам прибавлялась приставка "ан" — соль-арэо-ан. Разумеется, они не лишались вовсе женского общества, у них были личные наложницы, всю жизнь не покидающие специально отведенного им крыла... Но это так мало верно? Для соль-арэо, благодаря измененному геному, живущих неестественно долго, это почти неравноценная замена. Но находились такие, кто предпочитал служение семье, личному счастью. Каждый из них был по-своему велик...

А вот мои братья — отказались. Оба. Я не могла винить их, хотя раньше частенько обижалась, что все дела и заботы приходится тянуть нам с матерью. Потом перестала. Приближающаяся смерть меняет взгляд на многие вещи.

Если идти пешком, да не имея при себе плана дворца, то до моего крыла можно и не дойти вовсе. Дворец — гениальное творение целых поколений лучших инженеров и ученых — поистине огромен. Мать с малолетства учила меня, как запоминать, куда ведут те или иные коридоры, где находятся крылья, как ориентироваться на каждом из уровней, коих бесчисленное множество. Без этих знаний — никуда.

Внутри Лазурного дворца существуют помимо вертикальных лифтов еще и горизонтальные. Кабинки, на 10-20 человек, почти непрерывно двигаются во все стороны по транспортным туннелям в стенах. В одну из таких и сели мы с Омаэлем.

Изнутри, каждая кабинка — индивидуальна. Страшно даже представить, сколько времени и сил было потрачено на их создание, ибо, насколько я знала, на каждом уровне курсировало одновременно не менее полутора тысяч. Каждый двухсотый восход, планомерно, запускались по сотне-две новых, на каждый уровень. Не считая замены сломанных, конечно.

Порой, от попыток осознать масштабы Лазурного, его технической и прочей начинки — у меня волосы вставали дыбом. Как хорошо, что никто из ныне живущих не помнит даты окончания его постройки...

Омаэль ступил в кабинку первым и лишь потом помог забраться мне. Мы не разговаривали.

Дорога до моего крыла не заняла так уж много времени, но я успела устать. А ведь еще весь день впереди...

Но вот наконец-то и мое рабочее место. Огромный стол, примыкающий к стеллажу, сплошь уставленному книгами, мягкое кресло, в которое я забралась с ногами и не скрывая облегчения. Незачем притворяться.

Омаэль мерил шагами ковер.

— Расскажи, что ты узнал.

— На первый взгляд все вроде бы в порядке. Бирюзовый ведь достаточно часто запирают — эти ученые... — Омаэль даже поморщился от отвращения. — Вечно как изобретут что, так хоть драконам их скармливай по очереди. Тут же, вот странно, и не всполошился никто, а ворота заперли. И даже более того! Почти половина бирюзовых спешно и скрытно отбыли в свою Дальнюю резиденцию и запечатали вход туда. А утром мне доложили, что над резиденцией вторую ночь кружит симбионт двенадцатого соль-терро. Плюс, Арасту никто не видит уже третий восход, мол, "личные дела". И это у Арасты!

Да уж, новости.

Я задумчиво отбила на лакированной столешнице короткий мотив.

Араста, она как мой Омаэль — тоже личный помощник. Моей матери. Известна своим скверным характером и дурными наклонностями, в числе которых и тяга к женщинам. Лично мне все равно кого она там предпочитает видеть в своей постели, лишь бы не меня. Однако же столь толерантных взглядов придерживаются немногие, так что у Арасты было очень и очень мало поклонников. И это еще до того как во время одного из последних нападений Диких она попала под струю драконьего огня.

Все это лишь подтверждает, что моя мать собралась, во что бы то ей ни стало, сохранить мне жизнь. Эксперименты с материей? На здоровье, в ее распоряжении целый Бирюзовый дворец, с лучшими учеными умами. Да вот беда, не понимает она всю беспощадность науки... Жизнь то они мне, быть может, и сохранят, да вот только какую? Бессмысленное тупое существование тела, в котором давно уже умер мозг? Или, еще хуже, полная беспомощность при сохраненном сознании? Нет, я не позволю так себя исковеркать. Пусть мама не понимает... Главное, что я понимаю. И не хочу существования много худшего смерти.

— Узнай причины, — молвила задумчиво. — Найди Аина — меня достал Суэст, пусть он за ним присмотрит. Кто у нас двенадцатый симбионт? Раэль-Лерон?

— Да.

— Отзови. Не давай никому из них приближаться к Бирюзовому — не приведи Эмифи они узнают о моем положении.

— Сделаю.

— Спасибо. Что-то еще?

— Да, ваш ментакристалл дает сбои, я не мог с вами связаться.

Я коснулась пальцами виска, погладила прохладный камень:

— Знаю. Что поделать, некогда мне пока этим заниматься, смотри сколько бумажной работы скопилось...

Омаэль поклонился.

— Тогда, пожалуй, оставлю вас.

Я посмотрела ему вслед.

Мой кабинет перешел мне от бабушки со строгим наказом ничего в нем не изменять. Наказ имел печать и подпись — и не имел ограничений по срокам. Разумеется, саму бабушку, полулегендарную правительницу Сэрру я видела лишь на портретах, до моего рождения она не дожила. Но вкус к вещам я видимо унаследовала от нее, и постоянная неизменность рабочего кабинета ничуть не напрягала, даже наоборот, успокаивала.

Старинный стол из каменного дерева хранил множество воспоминаний, коими мог бы поделиться с внимательным человеком, не поленившимся наблюдать его историю по едва заметным щербинкам, точкам, пятнышкам и впадинкам на столешнице. Однако нынешних воспоминаний он явно бы застыдился, я ощущала это буквально кожей, как неодобрительный корящий взгляд.

На столе горными пиками возвышались кипы бумаг, требующие срочного просмотра. Выбора иного не осталось, кроме как ими заняться.

Запросы, прошения, приказы, уточнения, подписи... К вечеру, от неотрывной кропотливой работы в голове стало пусто и гулко, как в заброшенной пещере, а гора убавилась едва ли наполовину.

Мысленно назвав код, я сообщила, прикоснувшись к ментакристаллу: "Ужин в мой кабинет. И тайю". Дождалась когда слуги принесут заказанное, и снова принялась за работу. В результате закончила перед самым рассветом, потянулась, сделала короткую зарядку и пошла смотреть на рассвет.

Командир станции поприветствовал меня. Вспомнив о недавней выходке консорта, я попросила никого на площадку не пускать и, получив утвердительный ответ, поднялась насладиться привычным, но не надоедающим зрелищем.

И с удивлением обнаружила на своем привычном месте правительницу Теару.

— Мама?

Сияющее великолепием лицо обратилось ко мне. Сложнейшую прическу шевелил ветер, но пряди не выбивались, а продолжали идеально обрамлять красивое лицо. Изумительной работы платье, белоснежно-белое, казалось, просто сияло чистым цветом, а украшения — безупречные камни в искусной оправе — это сияние лишь подчеркивали.

— Съерра, здравствуй. Омаэль сообщил, что ты работаешь, я не стала тебя прерывать.

— Накопилось, — подошла ближе, опираясь на перила. — Зато разобралась со всей текучкой.

— Забудь, — махнула она рукой с длинными посеребренными ногтями. — Брось это все. Больше никакой работы. Моя дочь не станет до самой смерти тащить ярмо семейного наследия, не до того. Я приказала ученым закрыть все текущие проекты и вплотную заняться подготовкой к твоей беременности. Бирюзовый и его резиденция закрыты, отныне для всех, кроме нас с тобой и наших помощников; всю беременность ты проведешь в Дальней. Они собираются дать тебе шанс на жизнь после родов. Не спорь! Самые верные целители будут там и... и медики тоже.

Мои брови удивленно взлетели — с тех пор как медики проглядели, что ее ребенок женского, а не мужского пола, и родилась я, все они попали в опалу. Ярость матери трудно описать, не у многих хватало решимости рассказывать о том времени. А уж когда стало известно про болезнь...

Драконы носились в воздушных потоках над городом, сверкала разноцветная чешуя. Лицо матери было равнодушным, хотя глаза вроде следили за их полетом.

— О чем ты думаешь, мам?

Она встряхнулась.

— Сегодня на площади у главного Храма будет ежегодный праздник. Пойдешь?

— А ты?

— Некогда.

— Значит, пойду. Пусть люди видят свою соль-арэо.

— Хорошее решение, — похвалила она. — Возьми с собой девчонок. Суэст сам притащится, да и Хатар тоже. Аин должен обеспечить твою безопасность.

— Маам, — несколько возмущенно протянула, — не в первый раз же! Справлюсь.

— Удачи. Мне пора.

Как всегда: появилась, распорядилась, исчезла. Конечно, понятно, что контролировать одну только махину Дворца надо немеряно усилий, а уж все остальное... Но видно где-то глубоко внутри меня еще жила детская обида за недостаточное внимание, глупая обида, но не изжитая до сих пор.

Постояв еще немного, я отправилась собираться.

Не люблю выходить в город. Особенно по праздникам, когда толпа курсирует по улицам подобно гигантскому цветному потоку, когда шумно, пестро, когда все смотрят. Наряд мой был столь же красив, сколько неудобен. Но — традиции! Свита моя тоже разрядилась кто во что горазд, так что я предпочитала смотреть только на Омаэля — его черный с серебром костюм хотя бы не вызывал желания протереть глаза.

У ворот дворца ждала вереница открытых экипажей, запряженных небольшими красными ящерами — их специально вывели давным-давно, именно для этой цели. Я села в третью — в первых двух разместился Аин и его воины. Омаэль сел со мной и отрицательно качнул головой на взгляд одной из Аметистовых девчонок. Та надула губки и обиженно прошествовала к следующему экипажу.

— Они вас любят, — указал Омаэль.

— На здоровье, — ответила я, нервно поглаживая ментакристалл. Вне дворца мне стало не по себе, будто выезд за его стены означал уязвимость и беззащитность. — Но лучше бы им любить свою мать, она женщина достойнее меня.

Взгляд моего помощника стал неодобрительным. Но возражений не последовало, и хорошо, иначе это вылилось бы в спор, бесполезный, ненужный, да и неуместный к тому же.

Экипажи тронулись, и пришлось поспешно натянуть на лицо приветливую маску.

С прошлого моего выезда город не сильно изменился, да и с какой стати ему меняться? Это же Высокий город. Здесь стоят преимущественно родовые Дома соль-фламме, и изменять их никто не считает нужным. Реставрация — вот это пожалуйста. Другое дело, что сейчас все украшено, в цветах и растениях: праздник. Если до этого тут и велись работы, то к нынешнему дню они либо окончены, либо временно прекращены.

Высокий город до слияния был самым маленьким. Домов соль-фламме не особо много, а правила таковы: по одному зданию в Высоком для каждого, не более, вне зависимости от численности рода. Дальних Домов можно иметь сколько угодно, но вблизи дворца всегда лишь один на род. Это разумно и правильно.

К слову, свое название город получил за то, что в незапамятные времена Дома на нем возводились на искусственных насыпных холмах, достаточно высоких, чтобы шпили особняков было видно издалека. Разумеется, по сравнению с масштабами дворца все эти роскошные строения выглядели не более чем детскими игрушками, и это еще один повод для гордости соль-арэо.

За Высоким шел Равнинный город — самый большой и населенный — здесь обитали достойные соль-фэсто. Достойность эта была разной степени: одни имели особняки, другие малюсенькие квартирки, третьи скитались по первым и вторым; однако все эти люди были соль-фэсто, потомки третьей линии заселения. Именно здесь находились основные Храмы, и прочие развлечения из числа законных.

Равнинный город — есть основа. Большинство населения живет тут, и это больше чем в Высоком и Старом городах вместе взятых. Здесь есть все: от мастерских и борделей, до художественных лавок и портретных мастерских. От края до края Равнинного не дойдешь ни за целый день, ни за два; и даже не доедешь, хотя экипажей хватает с избытком.

И вот как это получилось: на нашей планете всего один материк — Эстарто.

Когда-то, безумно давно, существовала еще цепь островов и именно там жили наши предки. Настолько далекие предки, что фактически никакой информации о них не сохранилось, даже внутри соль-арэо. Неизвестно отчего, возможно вследствие череды землетрясений — они часто случаются, — острова начали один за другим уходить на дно. Одни резко, буквально за одну ночь, другие — постепенно, будто проваливались.

Тогда самые смелые соорудили некие подобия больших кораблей, не тех лодчонок на которых ими ловилась рыба, а способных выдержать дальний переход.

Так они и обнаружили "большую землю" и спешно перевезли, кого успели, чтобы обжить свой новый дом.

Увы, земля оказалась занятой. Не людьми — драконами.

Соседство было беспокойным. Огромные ящеры по-разному воспринимали невиданных ранее существ, одни с любопытством, другие и с гневом. Постепенно стало понятно, что драконы, в общем, бывают двух типов: разумные и неразумные. С первыми наши предки сумели договориться, со вторыми, увы, нет.

Впоследствии Алмазный дом решился на невиданный эксперимент — создать симбионт человека и дракона, и с успехом его воплотил в соль-терро. С тех пор общение с разумными драконами пошло еще легче — соль-терро понимали их через своих драконов, умели договориться, знали, что им надо и как. Конфликты случались нечасто, и в основном от того, что драконы фактически не жили на земле — их стихия небо. Гнезда же свои они строили высоко в горах, куда путь человеку недоступен.

Однако, другие драконы, неразумные, не желали принимать ни моих предков, ни своих разумных сородичей. Вдобавок, часть их не могла летать, были и такие, кто на слабых крыльях мог лишь парить... на одной земле им с нами было тесно.

Так и началась наша давняя война. Дикие не желали сдаваться в упорном стремлении вернуть себе земли занятые людьми, люди защищались как могли, потом же их стали беречь соль-терро.

Потом стали возводить города-крепости. Изначально было их два: Высокий с домами соль-фламме и дворцом, и Равнинный для всех остальных. Много разного было. И плохое и хорошее. Первого правда больше: восстания, и даже — немыслемо! — одна единственная попытка смены династии какими-то явно не особо наделенными разумом молодыми соль-гуордо; атаки Диких, убитые люди... Но все это, в конечном итоге, лишь сделало нас крепче.

Потом в целях безопасности решили построить новый дворец, попутно перенесли и оба города. Сыпали холмы для особняков Высокого, равняли долину для Равнинного. Старый город образовался сам собой на руинах обоих прежних, и жили там те, кто не относился ни к соль-фламме, ни к соль-фэсто — соль-гуордо, низший класс, отребье. Изгнанники, преступники... Те, кому не нашлось места в мире благополучном. Потомки последней волны переселения, а так же тех, кто имел глупость участвовать в восстаниях и идти против законной власти моей семьи.

Так есть и до сих пор.

Дворец, чудесное сооружение, достраивается-перестраивается в погоне за усовершенствованием защиты, повышением обороноспособности и по сей день.

Позже, постоянно расширяющиеся города слились в один, сомкнув края как разросшиеся, от пролившегося дождя, лужи. Было это при моей прабабушке, то есть больше трехсот лет назад.

Оглядываясь на это, на века истории известной и тысячелетия неизвестной, о которой мы не имеем ни малейшего представления, мне становится не по себе. Дворец переносили несколько раз, и он по сравнению с городами не насчитывает стольких лет истории. Но когда я выезжаю за его пределы, груз этого наваливается заново, придавливая сверху тяжеленной каменной плитой, заставляя ощущать себя мелкой неважной букашкой зачем-то выползшей из своего укрытия.

Однажды я рассказала об этом маме. Она внимательно меня выслушала, но лишь снисходительно посоветовала меньше думать, еще меньше выдумывать, а лучше делать больше в реальности, а не в пространных фантазиях. Ее саму мало что может смутить, история ли исчисляемая тысячами лет, неуемная ли дочерняя фантазия. Теара предельно практична, предпочитает не распыляться на неважное. Мои страхи кажутся ей именно такими — неважными, именно потому, что ей самой преодолеть их не составило бы ни малейшего труда, а потому она полагала что и мне это под силу с той же легкостью.

Иногда я жалею, что не унаследовала ее характера, ее жесткой, властной, непримиримой, не терпящей любой слабости натуры. Однако и жестокого упрямого своеволия отца мне тоже не досталось. А так, серединка на половинку, чуток от того, чуток от сего, капля от третьего.

Тем более обидно, что мои старшие братья как раз очень на мать похожи, не внешне, но сутью.

Отец однажды сказал, стремясь утешить, будто меня нарочно так воспитывали как будущую правительницу. Конечно, я поняла потаенный смысл этих слов: братьев, мол, никто специально не учил, и они "удались", а меня, учи не учи, все едино — не похожа... Отец не умеет интриговать, и плохо скрывает мысли. Возможно, он действительно желал меня успокоить, но как водится, не подумал, что я сумею понять его думы.

Рев толпы накрыл меня с головою, заставив отвлечься от своих невеселых дум. Экипажи ехали по широкой улице и с обеих сторон их окружали люди, одетые в яркие праздничные одежды. В руках у многих были цветы — их бросали под ноги экипажам, как дань уважения. Меня приветствовали криками, улыбкам, смехом и восторгом, взмахами рук; я отвечала — привстав над сиденьем касалась кончиками пальцев в перчатках вытянутых в мою сторону рук, щедро дарила улыбки, вполголоса желала счастья, удачи, деток... От меня ждали именно этого.

Так продолжалось до тех пор пока экипажи не подъехали к главному Храму, тут толпа почтительно расступалась и эмоции свои выражала вовсе не так бурно.

Как таковое назначение Храма — поставленная на невысокий пьедестал танцевальная площадка. Стен не было, лишь исполинские колонны обозначали границы Храма.

Всем известно: если тебе тяжело, если хочешь просить о защите или покровительстве, то проси Эмифи. Она, по поверьям, самая первая из разумных драконов, мать их. Кто-то считает, будто она умерла давным-давно и помогает детям своим и нам, людям, из мира мертвых; иные полагают, что, наоборот, Эмифи жива и по сей день обитает в этом мире, и за годы накопила силу несравнимую ни с чем...

Однако, молиться ей полагается в одиночку, и желательно под открытым небом. Еще лучше на рассвете, чтобы танцующие в Призванных Ветрах драконы донесли ей твою просьбу. А желаешь чего-то крайне важного, то не поленись — отнеси к подножию гор жертвы: мясо, рыбу, шкуры. Драконы заберут и особо порадуются, как ни странно, не еде, а именно шкурам: Дарсан показывал как ими матери утепляют гнезда, для народившихся детей.

Храмы же нужны для ритуальных танцев. В храмовых школах юношей и девушек долгие годы обучают именно этому: танцевать, переносить в движении свет и память, делиться чувствами друг с другом и окружающими. Драконы эти танцы страсть как любят, потому и кружат в небе сотни разноцветных тел, разной величины, для того в Храмах никогда не бывает крыш: незачем закрывать обзор тем, кому на самом деле предназначен танец.

Людей присутствие такого количества драконов ничуть не смущало, привыкли. Молодые и любопытные создания нередко спускались в город, бродили по улицам, давали кататься на своих спинах, пока не вырастали и не переставали помещаться на улицах без риска кого-либо или что-либо задеть случайно крылом при взлете и посадке. Ума им не занимать все же.

Экипажи остановились у самого края пьедестала, и тут же грохнули невидимые барабаны. Я устроилась поудобней и приготовилась смотреть.

Первыми, в самый центр огромного каменного круга, выбежали девушка и юноша, в костюмах, сплошь состоящих из летящих отрезов алой ткани. В руках их были чаши с огнем. Танцоры кружились, извивались, подпрыгивали ввысь и стелились у самой земли, а летающие следом полоса ткани создавали невиданный по красоте узор.

Потом, по одному по двое, стали появляться и другие: в синем, зеленом, желтом, белом и черном; драконам, летающим и смотрящим сверху, наверняка, картины, создаваемые искусницами и искусниками, были видны сполна, а нам же, тем, кто на земле, оставалось лишь догадываться об их истинном значении.

Одобрительный рев, не заглушал музыку барабанов, даже наоборот, вплетался в их звучание, повторял и неуловимо подстраивался под их ритм.

К моему глубочайшему сожалению, представление не продлилось долго: пара часов подобной красоты, какая малость! Экипажи спешно двинулись в направлении Дворца, пока люди не успели заполонить улицы.

Если честно, я никогда особо не любила праздники. Поводы для них представлялись мне не особо торжественными: даты основания городов, рождения правителей и членов соль-арэо, смены сезонов... Конкретно этот был посвящен окончанию той первой войны, когда Дикие под напором соль-терро отступили, как казалось в то время: навсегда... на деле, лишь дав годы передышки. Но народу только дай повод устроить праздник!

И все же я смутно тосковала по неведомому поводу, и столь сильно, что всю обратную дорогу пыталась сдержать горькие, отчаянные слезы. К счастью, успешно.

Когда становится невмоготу, когда кончаются силы и терпение, я иду к своему младшему брату. Непонятное чувство, поселившееся во мне во время праздника, так и не желало уходить, и я верная привычке отправилась к нему, по все той же привычке коря себя за извращенное облегчение, бурно перемешанное с виной, которое снова придет ко мне при первом же взгляде на это несчастнейшее существо.

Амори сейчас семь лет. Ему отведено целое крыло, закрытое и изолированное, а в штат прислуги мать отбирает людей лично, и меняется этот состав крайне, крайне редко. Здесь не бывает никого постороннего и непроверенного, даже с отца на входе требуют пропуск и лично распоряжение матери.

А все потому, что Амори... особенный.

И в его особенностях отчасти есть и моя вина.

Начать стоит издалека. Мы, соль-арэо, правящая семья. Самые способные, умные, красивые с идеальным геномом. Но за все это мы расплачиваемся страшной ценой.

Первая — тот самый проклятый отбор, из-за которого я умру. Не больше трех женщин в старшей ветви рода. На младшие он не распространяется, но младшей ветви и не осталось совсем.

Второе — Слово. Есть слово и Слово, обещание и Обещание. В особых ситуациях соль-арэо дает Обещание, своего рода клятву, за нарушение которой следует жестокая кара.

Однако, я и мать долгое время считали это больше мифом, чем правдой. Моя бабушка клятв не нарушала, и никто на ее памяти не нарушал, мать такого не помнила. А потом нас осталось двое, и даже спросить оказалась не у кого.

После трагедии со мной, сестрой и племянницей, мама долго не решалась завести еще одного ребенка. Мне исполнилось уже двадцать лет, когда она обрадовала нашу семью радостной вестью — она на третьем месяце, лекари дали добро на сохранение плода. Ждали мальчика, даже имя выбрали заранее...

Посему, желая матери только добра мы с братьями уговорили ее уехать в Ранлок, одну из наших Дальних резиденций, подальше от Лазурного с его делами и суетой. Я бы справилась одна, меня всю жизнь к этому готовили, несмотря ни на что. Она согласилась.

На кортеж напали Дикие. Никто не ожидал наткнуться на них столь близко от города, обычно они старались избегать его, им не нравился гул работающей техники, не нравились непривычные звуки и запахи...

Всем в том кортеже повезло: неясно зачем, может по наитию, спасшему им в итоге жизни, но отец лично попросил Дарсана с Андарраном следовать за кортежем...

Все остались живы и здоровы, но напугались изрядно. Мать спешно вернули в Лазурный в умелые руки лекарей, уверивших, что вреда здоровью плода и самой правительницы не нанесено.

Потом мать лично благодарила соль-терро, и сделала роковую ошибку... На всю жизнь я запомню тот день: светлый зал, множество соль-фламме, счастливого отца (он один из маминых консортов присутствовал во Дворце, остальные, верные правилу "как можно реже собираться вместе, под одной крышей" находились в резиденциях, вместе с моими братьями), торжественную мать в фиолетовом платье, и ее слова:

— Будем честны, соль-терро, Дарсан, нет абсолютно ничего, что бы я для тебя не сделала, ведь ты спас не только меня и моих подданных, ты спас жизнь моему еще нерожденному сыну. Ты не дал мне повторить страшную судьбу сестры моей и племянницы... Что ты хочешь за это, какую награду? Скажи — и я выполню любое твое желание.

Дарсан, невыносимо красивый в ярком свете солнц, спокойно поклонился и ответил без спешки и сомнений:

— Лишь одного не хватает мне, соль-арэо. Стоит ли твоя жизнь, и жизнь нового принца, твоего Слова?

— Стоит! — с преступно поспешной горячностью ответила мать. — Кровью своей, памятью рода моего, двумя жизнями которыми располагаю, клянусь я, что желание твое исполнено будет в точности. Слово!

Я вздрогнула и переглянулась с отцом. Он покачал головой, показывая, что тоже не понимает происходящего. Подобной клятвы я не слышала ни разу. И еще меньше понимала, зачем бы соль-терро требовать Обещания с правительницы? И без того ни в чем не откажет она тому, кто избавил ее от кошмара и смерти...

— Слово принято, — торжественно согласился Дарсан. — И согласно ему, прошу я о величайшей чести... Дозволь, правительница, хранить покой и сон твоей дочери, дозволь подарить ей любовь и верность, дозволь стать первым и единственным ее консортом. Сегодня, сейчас. Таково мое желание.

Зал взорвался шумом, воплями спорами. Соль-фламме, пораженные наглостью и невозможностью просьбы, не сдерживали эмоций, повскакивали с мест, не стесняясь в угрозах святотатцу...

Мать, наоборот, покачнулась и почти рухнула в свое кресло, не сводя недоверчивого взгляда с посмевшего требовать нереального.

Теперь ясно, зачем ему потребовалась Клятва. Никаким иным способом ему не вынудить мать позволить подобный мезальянс с единственной дочерью...

— Тихо! — рявкнул, вдруг, отец. Соль-фламме замолкли, повисла тишина.

Отец встал с кресла, стоящего на две ступени ниже маминого, и широким шагом подошел вплотную к соль-терро, к моему удивлению, оказавшись на полголовы ниже того. А я ведь считала отца самым физически внушительным мужчиной среди всех мне известных.

— По какому праву ты, симбионт, требуешь мою дочь?! — отбросив дипломатию, в коей все едино не был силен, зарычал прямо Дарсану в лицо отец. Насколько я его знала, это была высшая степень проявления ярости. — Мы не для того ее берегли, чтобы отдать в твои загребущие лапы!

Соль-терро остался каменно спокойным, ничто на его лице даже не дрогнуло. Зато где-то за стенами Лазурного послышался низкий вибрирующий рев, от которого дрогнули стены.

— Андарран беспокоится, — невозмутимо пояснил Дарсан. — И я его сомнения разделяю — неужели соль-арэо откажется от своего Слова?

Отец бессильно сжал кулаки и отступил.

— Прошу оставить нас, — мертвым голосом обратилась мать к соль-фламме. Зал опустел буквально за минуту, остались только мать с отцом, я и соль-терро, набивающийся мне в консорты. — Кто рассказал тебе о Слове, Дарсан?

Соль-терро кивнул на окно.

— Андарран. Перерождаясь, драконы не теряют личности, так что он помнит прежние времена и прежних правительниц. Он сказал, что Слово данное соль-арэо надлежит выполнить в точности, иначе следует наказание.

— Хитро, — невесело усмехнулась мать. — Сколько же лет ты ждал случая получить это Слово? Нет, не отвечай, я не хочу знать. Но понимаешь ли ты, на что обрекаешь мою дочь, мою кровь, мою наследницу?

— Она полюбит меня.

Тут не выдержала я — вскочила с места и — не думая, не рассуждая, в порыве отчаяния — бросилась на колени перед матерью:

— Кровью и честью прошу тебя, мама, не соглашайся! Ты не можешь! Отдать меня чудовищу, это слишком жестоко!

Я смотрела ей прямо в глаза. Да, она тоже понимала. Понимала, что свою недолгую жизнь мне предстоит провести с ним, с этим... симбионтом! С его чудовищным драконом, о котором рассказывают такое, что волосы становятся дыбом!

— Не соглашайся, прошу...

— Я не могу, — ее голос дрогнул, руки невольно легли на начавший расти живот. — Прости.

— Мама!

— Теара! — взвыли мы с отцом в один голос.

— Замолчите оба, — тихо попросила она. — Я сама виновата... Что ж, соль-терро поздравляю, своего ты добился. — Она медленно встала. — Говори.

— Я, соль-терро, Айон Дарсан Сеннотт-Олгн Андарран прошу соль-арэо Съерру Ингрид Эо Ран принять меня в свою жизнь и судьбу как единственного консорта отныне и до ее смерти...

Слова были ритуальными, но от того не менее чудовищными. Я все так же сидела у ног матери, смотрела на соль-терро снизу вверх и не могла поверить, не могла и все...

— Я, соль-арэо, Теара Ингрид Лао Ран, согласна и позволяю своей дочери Съерре Ингрид Эо Ран взять тебя, соль-терро, себе в консорты... — она глянула на меня и шепнула одними губами "Быстрее"!

Она нарочно исказила формулировку... Сказала "в консорты" и не "единственным консортом", она дала мне шанс!

Соль-терро нахмурился, открыл рот собираясь возразить, но я перебила звонко крикнув:

— Согласна!

— Слово сдержанно, — объявила мама. — Я ничем не обязана тебе более Даросан.

— Слово сдержанно не в точности, соль-арэо — зло возразил он. — Ты нарушила часть Клятвы, не страшно ли тебе?

— Довольно с тебя и того! — рявкнула она в ответ. — Убирайся с глаз моих, разрушивший жизнь моей дочери! Не желаю тебя видеть!

Снова дрогнули стены и послышался драконий рев. Я сглотнула вставший в горле ком.

— По закону, — мой голос дрогнул, — как каждый из моих консортов ты, соль-терро, имеешь право требовать одну ночь из двенадцати. Не надейся на большее.

— Я жду тебя сегодня на закате, моя леди. В моем доме. — Он ожег меня горячим взглядом, отвесил глубокий поклон и вышел.

— Съерра, — мать виновато протянула ко мне руки.

— Нет. — Я неловко поднялась на ноги и отступила, стараясь не встретиться с ней взглядами. — Я пойду к себе. К этой ночи лучше приготовиться.

Мама нарушила Слово. То есть не выполнила его полностью... Ох, если бы тогда хоть кто-то из нас знал, что про кару сказано неспроста...

Роды были тяжелые. Лекари дежурившие у дверей на случай если понадобиться сменить кого-нибудь из задействованного персонала, обеспокоенно переглядывались, а мы сходили с ума в ожидании...

— Родился, — отчего-то мрачным тоном сообщил, наконец, один из лекарей, выглянувший из палаты. Одежда на нем сплошь была пропитана кровью.

— Как ребенок? Как соль-арэо?

— С ней все хорошо. А вот про Амори рано говорить.

Отец посерел лицом. Потом признался, что вспомнил о недовыполненном Слове и неспроста...

Амори родился слабым, болезненным и слепо-глухо-немым. Лекари и медики были в ужасе, они то знали, что такого быть просто не могло. Но случилось.

Год спустя тесты доказали, что мать бесплодна. Вот такое вот наказание... Просто и жестоко. Она клялась своей жизнью и жизнью нерожденного сына, но решила схитрить, дать мне шанс и поплатилась...

Я не знаю как это — жить в полнейшей тьме, без звуков, цветов, совсем без ничего. Мой младший брат так и живет. Он узнает меня на ощупь и по запаху, радуется, улыбается. Он понимает только язык прикосновений и тянется, льнет к рукам с безграничным доверием существа, которому никогда не делали больно. Он не знает, чего лишен, и не узнает никогда. Амори любит меня и братьев, любит отца...

Она не ходит к нему. Не может. Она обрекла его на это, отняла возможность жить полноценной жизнью ради того, чтобы дать мне немного свободы от Дарсана... Свободы бесполезной, потому что я все равно умру, а Амори предстоит долгая жизнь в темноте.

И это несправедливо.

В комнате Амори вместо стен прозрачное биостекло, за которым непрерывно дежурят лекари, няни и охрана. Изнутри она застелена безумно мягкими коврами, и заполнена множеством специальных игрушек. В ней нет мебели, потому что он еще не понимает, что в окружающем мире существуют вещи, которые нужно обходить. Рядом с ним на полу сидит Гарен — он бессменная нянька, гувернер и телохранитель в одном лице. Амори, несмотря ни на что, хорошо различает окружающих и далеко не всех принимает.

— Соль-арэо, — вежливо поклонились охранники у дверей, таких же прозрачных, как и стены.

— Как он сегодня?

Претта, одна из главных нянь подступила ближе и тихим, профессионально мягким, голосом доложила:

— Сегодня ему намного лучше. Температура спала, слабость ушла, он даже поел и с удовольствием. Гарен предложил вынести его на улицу, но... — Претта нахмурилась одновременно строго и виновато: — лекарь не советовал. Холодный воздух, ветер...

— Я поняла. Спасибо, Претта, можешь отдохнуть пока.

— Моя соль-арэо! — поклонилась она.

Дверь в бокс открылась бесшумно, но Амори все равно повернул ко мне голову, словно почувствовал. И улыбнулся, легко и светло. Гарен поздоровался со всем уважением, но своего занятия не прекратил: поочередно давал брату держать предметы из коробочки, помогал ощупывать, изучать. Потом клал обратно, брал следующий и так по кругу.

Я присела рядом с братом, сжала рукой его худенькое плечико. Амори тут же отбросил в сторону резную лошадку и потянулся ко мне. Глубоко вдохнул, втягивая запах и принялся ощупывать меня рукам, вдумчиво, никуда не спеша.

— Вы долго не появлялись, — нейтрально, без упрека, заметил Гарен. — Амори скучал.

Я погладила брата по голове, осторожно поцеловала в теплую пахнущую травами и солью макушку.

— Я понимаю. Мне все тяжелее выкраивать время, боюсь, что теперь стану приходить еще реже. Хотелось бы мне не иметь обязанностей, хотелось бы жить свободно. Жаль, что это невозможно. Поэтому мне подумалось — было бы неплохой идеей принести для него какое-нибудь животное.

— Дракона, — тут же среагировал соль-фламме. — Маленького драконеныша, не младше полугода после вылупления.

Я смешалась. С одной стороны он прав — друга умнее, смышленее и преданней найти невозможно. С другой — моя ненависть к этим существам, взрощенная на ненависти к Андаррану, упрямо противилась и упиралась из последних сил.

Однако, что значит мое мнение и мои чувства по сравнению с его жизнью? Амори и так лишен практически всего, что присуще обычным людям, детям, отобрать у него еще и последнюю возможную радость? Это слишком жестоко. Слишком.

Но... Чем мне придется поступиться ради него? Я не видела Дарсана два восхода; обычно соль-терро и половины одного не мог вынести, не мелькнув где-нибудь поблизости, и ради своего душевного спокойствия я научилась этого не замечать. Такое долгое отсутствие может означать как проблемы с Дикими, так и внутренние распри соль-терро — мама говорила, что среди них Дарсан-Андарран вроде главнокомандующего, разумеется неофициально. Эти драконы никогда не стерпят приказов ни от кого кроме соль-арэо, они созданы хранить мою семью. И тех, кто ею считается, а значит, Амори до двадцати лет к ней неким боком принадлежит, хотя прав никаких не имеет...

Мать давно думает дать ему "ан" и официально причислить к правящей семье, но мы не решаемся. Да, Амори не станет лучше, но участь вечного девственника... удручающа, хотя я бы от нее не отказалась. С другой стороны, у соль-арэо-ан куда больше прав и свобод, его никто не посмеет тревожить. Чего скрывать и таиться от себя? Моему брату суждено провести жизнь в четырех стенах, и виноваты в этом трое: я, Дарсан, и мать.

Если Гарен считает, что драконий детеныш ему поможет, я этого детеныша достану во что бы то ни стало.

Драконицы известны как любящие и заботливые матери. Они опекают даже уже выросших потомков, могут заботиться о своих внуках и даже правнуках. Драконьи семьи крепки, драконьи узы нерушимы. Чтобы забрать какого-нибудь драконеныша придется либо перебить всю его семью, либо убедить мать отдать его добровольно. Тут не обойтись без симбионта, умеющего с ними общаться. Да вот беда, все соль-терро кроме моего консорта не спешат ко мне приближаться, потому как проклятый Андарран с полного попустительства своего симбионта недвусмысленно давал и дает понять: любой посмевший меня тронуть, в буквальном смысле, — живой мертвец. Об этом Омаэлю проговорился как-то один из младших соль-терро, изрядно напуганный, к слову.

Значит, идти мне к Дарсану. Значит, просить его об услуге. Значит — неминуемо за нее расплачиваться, ведь этот соль-терро ярый поклонник сделок "обещание-за услугу". Причем перечень его требований удручающе скуден: он всегда требует себе восходы. Причем не ночи, а полноценные сутки, иногда даже двое или трое, если знает, что я не могу отказаться. Проклятие...

Он мог бы потребовать не брать еще одного консорта, но не станет, и на то есть несколько причин. Первая и самая веская: не захочет повторения участи Амори, ведь что ни говори, а он тоже себя винит. Иногда как глянет своими зелеными глазищами, полными тоски и вины, что даже душа наизнанку выворачивается. Он теперь старается не ставить невыполнимых условий: боится. Вторая более мирская — он поймет, что в данной ситуации, поставив мне невыполнимые условия, заставит отступить, и сначала взять консорта, а потом вновь попросить его об услуге. Третьим моментом идут чувства: соскучившись и помня, что следующей его законной ночи ему ждать еще семь восходов, он предпочтет выторговать себе время со мной. Насколько я его знаю, а смею надеяться, за годы мне удалось изучить Дарсана достаточно.

Пусть его, ладно, перетерплю. Ему ведь тоже придется смотреть на мою смерть, смотреть и сходить с ума от невозможности что-либо сделать. Я даже не хочу думать, о том, что предстоит ему испытать... Нет, не хочу.

— Хорошо, — вздохнула и тяжело поднялась на ноги. — Дракона так дракона...

Будет вам дракон.

Соль-терро обитали в резервации в горах. Драконам нужны простор для полетов и пещеры для проживания. Они подобно птицам "вьют" гнезда, используя в качестве строительных материалов все подходящее: от веток деревьев, до обломков скальных пород.

Все это я знала не только лишь по рассказам и книгам, несколько раз за всю жизнь мне посчастливилось лицезреть резервацию вживую. Добраться туда можно только верхом на драконе. Что мне и предстоит.

Омаэль ждал меня на выходе из крыла, приветствовав почтительным поклоном, протянул небольшую суму с лекарствами "про запас" — я не очень хорошо себя чувствовала с утра, вот и распорядилась принести. Мало ли, что...

— Соль-арэо. Есть ли какие-то распоряжения?

-Да, — я потерла пальцами виски, прогоняя головокружение. Демонов ментакристалл будто тяжеленный обруч давил на голову. — Свяжись с соль-терро... Кто сегодня охраняет дворец?

— Рамир-Теолан. Ваш консорт не появлялся уже два восхода.

— Да... Да я знаю. Вызови Рамира, мне нужно попасть в резервацию.

Даже сквозь многолетнюю маску выдержанного спокойствия, которую Омаэль не снимал даже в экстренных случаях, проступила тень волнения. Еще бы, кто-кто, а мой помощник в курсе всех моих сложностей с симбионтами в целом, и консортом в частности. Съерра добровольно собралась в драконье логово? Что-то сильно сдвинулось в основании этого мира.

— Соль-арэо... Вы уверенны? Возможно, вам не стоит отправляться туда самостоятельно, мне же не составит труда выполнить любое ваше поручение. Только скажите, что от меня требуется!

Я нашла в себе силы улыбнуться, выражая всю ту, переполняющую меня, благодарность, что захлестнула бы меня с головой, если бы у меня еще оставались силы. Ох, что бы я делала, не будь со мной Омаэля...

— Спасибо, я очень ценю твое отношение. Просто передай Рамиру, что я буду ждать его на первой посадочной как можно скорей. О, и проследи за Суэстом, я не хочу потом возиться с его каверзами.

Омаэль кивнул и коснулся ментакристалла на виске, прикрывая глаза. Я отошла, не мешая мысленному разговору.

Строго говоря, я и сама могла бы связаться с соль-терро, ментакристаллы вживляли всем желающим еще в детстве. Только последние полгода при любой активации кристалла у меня начинала дико болеть голова. Приходится ограничивать сеансы связи, если не хочу постоянно мучиться. Надо бы дойти-таки до целительского крыла, а еще лучше съездить до Бирюзового, пусть специалисты смотрят, что они там напортачили.

— Он уже направился на первую посадочную. Вас проводить?

— Да. Я еще немного постою и пойдем. — Я отвернулась к стене из биостекла, с болью отметив, что после моего ухода Амори как-то... притух. Уже не так живо реагировал на игру, двигался вяло и неохотно. — Сейчас я ненавижу Дарсана больше, чем когда-либо, — неожиданно для себя произнесла вслух. — От его любви слишком много боли произошло. Это несправедливо, не находишь?

Омаэль шагнул ближе ко мне, встал строго за плечом. Он никогда не ходил к Амори, да его бы и не пустили.

— Дарсан не так виноват, как ваша мать, соль-арэо. При всем к ней уважении... Либо не стоило давать Слова, либо не стоило его нарушать. Она совершила сразу две страшных ошибки, а соль-терро всего лишь воспользовался шансом. Ему не занимать фантазии и он бы все равно нашел лазейку. Правда, как сказал ваш старший брат — все произошедшее всего лишь дурное стечение обстоятельств.

Да уж... Стечение. Дурное. Мой брат в итоге ущербен, мать — бесплодна, а мне предстоит сдохнуть, рожая ей наследницу. Не-ет, помилуйте, это много больше, чем "дурное стечение обстоятельств"!

Гарен старался как мог, но вскоре Амори все равно сорвался: полетела в стену ощупываемая ранее игрушка, крошечные ладошки сжатые в кулачки вскинулись к лицу, дрогнули плечи...

Я отвернулась, сжав зубы. Не могу смотреть на его слезы. Не могу.

— Прошу, соль-арэо, — все верно понял мой помощник и подал руку, которую я с благодарностью приняла.

Посадочные площадки находились на верхних ярусах дворца и выглядели, частью, как балконы или крыши башенок, но большей частью все же висели прямо в воздухе, передвигаемые гигантскими магнитами. Обычно их больше, но последние годы дворец охраняет всего лишь один соль-терро, а остальные патрулируют всю территорию материка; простых же драконов пусть даже и из семей симбионтов до дворца не допускали — мать, после того рокового нападения Диких, просто сбесилась по части безопасности. Частично ее методы я разделяла, но иногда скучала по тому, что было до: когда множество драконов, самых разных видов и расцветок беспрепятственно носились над Дворцом, грели бока на посадочных площадках, играли друг с другом и детьми...

У меня тоже были друзья-драконы в детстве. Мы с братьями любили кататься на них, сбегать из дворца...

Да. Я не садилась на дракона уже много лет, с тех пор как Дарсан самоизбрался в мои консорты. Точнее — с первой нашей ночи вместе...

Стоп. Время для воспоминаний будет потом, сейчас не стоит подстегивать и без того сильный страх, все еще живущий где-то внутри. Не хватало еще скатиться в истерику!

Первая посадочная площадка представляло собой крышу одной из башен, куда мы поднялись на лифте. Рамир-Теолан уже находились там, и я вздрогнула, увидев массивную серую драконицу, лежащую на теплом камне раскинув огромные полотнища крыльев.

Симбионты существенно больше своих сородичей — Теолан вдвое превышала в размерах любого обычного дракона. Но я еще помню Андаррана, рядом с которым Теолан показалась бы драконенышем, несмотря на то, что являлась самым сильным симбионотом после него.

Андарран не зря легендарен — от перерождения к перерождению он все больше, сильнее, яростнее. Ученые-драконоведы хватаются за голову и затрудняются объяснить, каким образом дракон мог вымахать в такое чудовище.

Рамир же пусть и на голову был выше Омаэля, вовсе не выглядел таким внушительным как Дарсан. Нет, намного больше он напоминал лицом мальчишку, чье живое любопытство и неуемная энергичность приносит лишь излишние заботы.

— Соль-арэо! — Он согнулся в почтительном поклоне и блеснул белозубой улыбкой на смуглом до черноты лице. — Мы безмерно рады сопроводить вас в нашу скромную обитель!

Теолан согласно фыркнула и вытянула в мою сторону шею. Рога на ее голове росли вперед и в стороны, защищая глаза и слуховые проходы, но лишая драконицу изящности. Из ноздрей валил ядовитый пар — насколько я помню, Теолан не огненный, а кислотный дракон, первый в своем роде. Слюна всех драконов по составу напоминает смесь не самых сильных кислот, но Теолан тут венец творения: она не выдыхает огонь как все остальные, она поливает врагов кислотой, оплавляющей даже камни.

Немногие ее дети наследуют эту способность, и мне, честно говоря, даже немного жаль. Как говорили мои учителя — редкости стоит разводить.

— Легкого полета, Рамир, — приветствовала я. — Тебе придется меня держать, давненько я не летала.

— С удовольствием! — горячо заверил соль-терро. — Прошу!

Теолан подняла крылья выше, открывая шею и наклонила голову прямо к земле. Омаэль приподнял меня и буквально закинул в специально надетое седло. Соль-терро седла не требовались.

Рамир с легкостью вбежал по услужливо подставленной лапе драконицы и устроился за моей спиной, страхуя от падения.

— Вы готовы, соль-арэо?

— Да.

Да куда там!

Драконица поднялась на лапы, поведя шеей, взмахнула несколько раз крыльями, разминаясь, подошла к краю площадки... И безо всяких предупреждений ринулась в воздух. Меня тряхнуло так, что клацнули зубы, глаза невольно зажмурились. Тело подо мной вздрогнуло раз, другой, третий, набирая высоту...

В лицо ударил ветер, холодный и свежий. Ручки седла стали скользкими от влаги, чешуя заблестела. Успокоив бешено колотящееся сердце, я заставила себя открыть глаза и оглядеться. Сверху — небо. Снизу — серая чешуйчатая спина. Боковой обзор, к сожалению, закрывали крылья, которыми драконица махала излишне часто.

Впереди возник горный массив, стремительно увеличиваясь. Навстречу Теолан вылетели несколько разноцветных точек. Наверху кто-то взревел и, вскинув голову, я увидела ярко-алое брюхо, шесть когтистых лап и темные крылья с шипами по краям... Да уж, встреча встреч.

Время спустя вокруг нас кружило множество драконов. И чем ближе к горам, тем больше их становилось.

Наконец Теолан замедлила полет, сделала пару кругов над пиками и спустилась в ущелье. Тут текла глубокая река, огибая огромное плато, отполированное тысячами лап, оплавленное драконьим огнем и драконьей слюной. Выше этого плато прямо в толще скалы и располагалась жилища соль-терро, оружейные, тренировочные помещения и Бездна знает что еще..

Посадку сопровождал кошмарный толчок, драконица пробежалась по плато, прежде чем остановиться окончательно. Бока ее тяжело ходили, из ноздрей вырвались зеленоватые клубы пара. Нет, она вовсе не устала, даже наоборот, лишь недовольна, что полет пришлось прервать так скоро.

Рамир спрыгнул первым, осторожно стащил меня. Я едва успела отдышаться, как плато под ногами сотряслось.

Вскочивший на него дракон был зол и недвусмысленно об этом сообщал громким рычанием. Кошмарные когти скребли камень, хвост, увенчанный шипами, хлестал из стороны в сторону выбивая из камня искры. Крылья были сложены на спине, но немного приподняты и разведены в стороны, делая его еще больше и ужасней, хотя куда еще? Андаррану вовсе не нужно казаться страшным, он и без того исключительно кошмарен.

Теолан подобралась и пригнула голову, не зная, как поступить: успокоить собрата демонстрацией покорности или защитить своего симбионта. А то, что дракону консорта не понравился именно Рамир, я не сомневалась. Точнее не сам соль-терро, а его близость ко мне.

Чувство собственности Дарсан и Андарран всецело разделяли.

— Не бойтесь, — быстро сказал Рамир, медленно меня отпуская. — Сейчас придет Дарсан.

Сейчас это меня действительно успокоило. Руки от страха уже тряслись, я не знала, куда их спрятать, чтобы не увидел Рамир. Андарран внушал мне не просто страх — настоящий ужас.

Почувствовав этот страх, антрацитовый гигант видимо решил, будто мне угрожает опасность со стороны Рамира-Теолан, и взбесился не на шутку. К небу вознесся оглушительный рев и я зажала уши руками, оберегая слух, поэтому и пропустила момент, когда на плато появился мой консорт.

Андарран тут же успокоился, миролюбиво рыкнул Теолан и, вспрыгнув на скалу, вскарабкался на ее выступ, свесив хвост. Теолан залезла немного выше и внимательно следила за нами круглыми плошками глаз.

Дарсан встал передо мной, обеспокоенно заглядывая в лицо.

— Я действовал по приказу соль-арэо, — виновато развел руками Рамир.

Консорт остро глянул в его сторону и отрывисто приказал:

— Возвращайся во дворец. Прямо сейчас.

Соль-терро кивнул и ретировался с плато.

— Vienn natoel"е, милая, что случилось? — Дарсан протянул ко мне руки, опомнился, отдернул, нервно потер одну о другую и заложил за ремень. Но я сама шагнула к нему, вцепилась трясущимися руками в отвороты рубашки, уткнулась лицом в твердую грудь и затихла.

Стальным кольцом вокруг меня обвились его руки, прижали теснее, скользнули по спине, бокам, ниже, проверяя все ли на месте. Я всхлипнула тонко и жалобно.

— Съерра...

Я всхлипнула еще раз и заревела в голос, не в силах больше сдерживаться. Консорт, помешкав, подхватил меня на руки и куда-то понес. Я не отпускала его рубашки и не поднимала головы: слезы лились, казалось, бесконечным потоком, выплескивавшим из меня весь пережитый ужас.

Чертов дракон! Ну зачем, зачем он появился?! Испытанный страх вновь прорвал преграду самообладания и выпустил наружу бессильные горькие слезы. Плач был изматывающим и безнадежным, с подвываниями и хрипами...

Я слишком много плачу в последнее время. Даже не плачу, а скатываюсь в форменные истерики.

Пока я уговаривала себя успокоиться, Айон куда-то меня принес и успел разместиться в кресле, усадив меня на свои колени и обхватив руками. Одна зарылась в волосы на моем затылке, поглаживая, успокаивая. Я устроилась головой на его плече и почувствовала короткие поцелуи, которыми он покрывал мой лоб, глаза, скулы. Молча, но я чувствовала, как напряжено, натянуто тугой струной, его большое тело. Чувствовала, но вопреки обыкновению, без страха. Возможно потому, что сегодня я свое уже отбоялась.

Слезы иссякли как-то неожиданно резко. В один момент я захлебывалась рыданиями, цепляясь за мужчину рядом, а в другой уже рвано вздохнула, успокаиваясь, и поняла что все, истерика миновала.

Айон тоже это почувствовал, напряжение немного спало. Ровно настолько, чтобы его голос, когда он заговорил, не дрожал ни от гнева, ни от ярости, но они чувствовались где-то рядом, до времени скрытые, а не исчезнувшие.

— Съерра, ради Эмифи, скажи, что случилось? Что-то с Теарой? С Амори? Я позвал еще двоих соль-терро, кроме Рамира-Теолан, и отправил их на охрану Дворца, не бойся. Что стряслось?

Мне стало стыдно. Мой консорт явно решил, что причиной слез стала какая-то катастрофа, не меньше. А я же просто... сорвалась. Глупо и позорно. Как же неловко...

— Айон... Не стоит. Отзови их обратно, ничего не стряслось.

— Ты плакала. Объясни. — Приказал он. И я послушалась.

— Я испугалась. Андарран меня напугал, очень сильно, вот я и разревелась как девчонка. Прости, пожалуйста, прости. Вовсе не слезы мне хотела тебе показать.

Консорт глубоко вздохнул, закрыв глаза. Потом притянул меня к себе снова, впился в губы долгим цепким поцелуем, лишающим воли и памяти. Я и не помыслила отстраниться, отвечая на этот поцелуй с благодарностью.

Но он сам его прервал, прижал мою голову к своей шее и некоторое время сидел так, неподвижно, пытаясь должно быть расслабиться.

— Съерра... Съерра, моя леди, знала бы ты, как же я боюсь тебя потерять!

Я могла сказать только:

— Знаю.

— Если ничего не случилось, зачем ты так рисковала собой, садясь на дракона? Ты же их терпеть не можешь.

Я замялась.

— У меня есть к тебе просьба, Айон.

Ответом на обращение стала изогнутая бровь.

— Все что хочешь.

— Мы с Гареном решили, что для Амори будет лучше расти вместе с драконьим детенышем. Не мог бы ты договориться с кем-нибудь из дракониц, чтобы она отпустила своего ребенка к нам, во дворец? Они послушают тебя... И Андаррана, разумеется.

— Это не будет просто...

— Пожалуйста!

— Только если я смогу сам лично за ним приглядывать.

— Да, разумеется. Это же не плен! Можешь даже иногда его привозить сюда, ненадолго, без Амори конечно.

— Тогда договорились.

— Осталось сойтись в цене?

— Ты хорошо меня знаешь. Девять.

— Чего девять? Ночей?!

— Нет, конечно. Полных суток.

— Дарсан!.. Это... Это!

— Тебе нужен драконеныш? Нужен. И больше никто о нем договориться не сможет, так что я, пожалуй, немного обнаглею.

Я застонала в голос. Чертов соль-терро!

— У меня полно дел, ты же сам понимаешь! Я не могу забыть о них на девять восходов!

Дарсан, усмехнувшись, потрепал меня по щеке.

— И не надо, я не намерен использовать их скопом. Ты согласна?

— А у меня есть выбор? — Обреченно признала. — Согласна.

— Тогда побудь здесь, пока я не вернусь, и не вздумай вновь рыдать.

— Дарсан! Я же не истеричка какая-нибудь! — И мысленно решила: ну, почти не истеричка, хоть и стремительно к этому статусу приближаюсь

— Я не говорил подобного. — Соль-терро, встав, ссадил меня на кресло, бережно заправил выбившиеся локоны за уши, щекотнул на прощание за ухом и ушел.

Некоторое время я тихо сидела в кресле, приходя в себя. Потом проснулось любопытство, жаркое и сильное, будто что-то внутри стремилось заместить пережитый страх новыми впечатлениями. Впечатлений хватало.

Конечно, мне всегда было известно, что живет мой консорт в резервации, и этого знания мне доселе хватало. Во дворце у него были свои покои, такие, какие положены по статусу консорту соль-арэо. Правда, рассчитаны они были на соль-фламме и потому поначалу нарочито роскошны, но ровно до тех пор, пока Дарсан самолично не выволок оттуда золото, драгоценные вазы, и прочие дорогие безделушки, оставив только гобелены. Потом слуги привыкли, что он не требовал от них раболепия, не капризничал, да и вообще на фоне избалованных соль-фламме весьма выгодно отличался.

Все, и положенные ему по праву, и выторгованные, ночи мы проводили в этих его доме в горах, и я привыкла считать, что там же он проводит свои немногочисленные свободные часы; теперь вся глубина этой ошибки выплыла на поверхность.

Кабинет был таким... безумно-дарсановским. Все здесь по его вкусам, нравам и удобству, на каждой вещи словно лежит его невидимый отпечаток. Холодные синие, черные и белые тона обивки стен, и как контраст это самое кресло, большое, теплое, глубокое и с коричнево-красной обивкой, с удобными широкими подлокотниками, с потертостями там куда, я знала, Дарсан ставит локти, размышляя или читая.

Стол широкий, массивный, прочный и незыблемый, был просто завален всевозможными мелочами, от подставки для книг, до клепанного ремня неясного назначения. Множество ящичков в этом столе и все заперты, а жаль.

На удивление, размеры кабинета, по сравнению с привычными мне масштабами дворца, просто крохотны: кроме стола и кресла помещаются только два книжных шкафа по обе стороны от двери в коридор, и еще одна дверь — в спальню.

На ее пороге я встала как вкопанная: серные стены, черный пол, окон нет; кровать настолько узкая, что спать на ней возможно только на боку, но хоть длинная. В углу сундук, прикрытый чьей-то шкурой, в противоположном — шкаф у которого отсутствовала одна дверца, а полки оказались завалены вещами.

Кажется, слуг тут нет, иначе рубашки были бы аккуратно сложены, штаны и плащи висели, да и дверца приколочена на положенное ей место, а вовсе не стояла прислоненная к спинке невысокой кровати.

Свет в эту... спальню проникал только из кабинета. Да, темнота его глазам привычна, но не настолько же?

Немного пришибленная увиденным, я вернулась в кабинет и споткнулась о порог, заметив то, что пропустила ранее: на стене, слева от большого окна с прозрачным голубоватым биостеклом, висел портрет в серебряной раме.

Изображена на нем молодая девушка, сидящая, подобрав под себя босые ноги, на краю поросшего невысокой молодой травкой утеса, на фоне величественных строгих гор. Волосы ее длинные и серые, отливающие в свете нарисованного солнца золотом, безжалостно трепал ветер, перекидывая на плечи, путая пряди и швыряя их в лицо, заставляя девушку отводить их рукой. Другой она гладила лежащего у ее ног драконеныша, светло-серого, ластящегося и извивающегося. Она улыбалась, глядя на него, улыбалась легко и безмятежно, но глаза ее были прикрыты, не позволяя разглядеть их цвет.

Только я знала, что глаза эти — серые. Потому что на картине в серебряной раме неизвестный художник изобразил меня.

Прошло несколько часов, вплотную приблизился вечер, взятая с полки шкафа книга, описывающая повадки Диких и их природу, была дочитана до середины, а немногочисленные фрукты, в простой деревянной тарелке, стоящие на углу стола, съедены, когда Дарсан вернулся. От него пахло ветром и гарью, а на руках сидел небольшой, любопытно поблескивающий черными глазками драконеныш. Светло-серый.

Консорт мой счастливым не выглядел.

— Это Рагарран.

Дракончик расправил крылышки и плавно спланировал на пол. Огляделся, вертя головкой украшенной пока только небольшими бугорками, обещавшими, однако, вскорости стать настоящими рогами. Повел ноздрями и без малейшей опаски приблизился ко мне, с удобством расположившейся в кресле.

— Здравствуй, — чуть дрогнувшим голосом сказала я. Опаски драконий ребенок не вызывал, а вот некоторую настороженность — да. У него на лапах красовались когти, запросто могущие отсечь мне запястье. Представить такое рядом с тихим и робким Амори?

Дикость.

Пусть я знаю, что намеренно Рагарран моего брата не тронет, но случайно, во время игры...

Дарсан перехватил мой взгляд и твердо качнул головой:

— Не бойся за брата.

В уголках его губ поселилась неглубокая, но отчетливая складка, которую я не заметила в полдень.

Он, должно быть, сильно устал.

Странно, с чего бы меня стало волновать его здоровье?

Дракончик вопросительно смотрел на меня, должно быть ждал, что я возьму его на руки. Маленькие драконы не особо активно передвигаются самостоятельно, предпочитая погреться на солнышке или покататься на ком-нибудь из старших драконов, а этот, вдобавок, кажется отличался крайней степенью лености. Не знаю, почему я так решила, правда.

— Спасибо... Дарсан. Мне пора.

— Я полечу с тобой, понесу Рагаррана. Не на Андарране, разумеется.

— Разумеется.

Я вышла первой, спиной ощущая их взгляды: один настороженный, второй изучающий.

По пути назад соль-терро правил незнакомой мне маленькой драконицей. Полет ее плавностью не отличался: меня мотало из стороны в сторону, едкая тошнота поднималась к горлу, беспощадно ломило в затылке. Так что когда когтистые лапы наконец-таки коснулись посадочной площадки, мне хотелось холодные камни расцеловать.

Нас встречал Омаэль, коротко поклонившийся при встрече Дарсану, что меня несколько удивило. Впрочем, голова болела все сильнее, и всякие мысли пришлось отложить на потом.

— Омаэль, проводи Дарсана в крыло Амори.

— Да, соль-арэо.

— Дарсан... У меня еще есть дела.

Лицо его на миг дрогнуло, а может мне показалось.

— Моя леди.

Быстрым шагом я направилась к выходу с площадки.

В крыле целителей меня с поклоном сопроводили к Истабу.

Тот не стал скрывать испуганного удивления:

— Соль-арэо, что вы тут делаете? Почему вы не вызвали меня, пришли сами?

— При активации ментакристалла у меня начинает болеть голова, Истаб. Да и в остальном я неважно себя чувствую.

Лекарь отложил в сторону какие-то книги, встал из-за рабочего стола, за которым их читал и указал в сторону смотрового помещения:

— Пройдемте, леди. Раздевайтесь.

Я привычно скинула с себя верхнюю одежду, оставшись в нижней сорочке и босиком, не смущаясь ни Истаба, ни прочих целителей. За последние годы я настолько привыкла к постоянным проверкам-осмотрам, что меня уже ничего не могло затронуть. Узнай Дарсан, что я перед кем-то хожу полураздетая, разнес бы целительское крыло на щепы и обломки. Этому варвару ведь все равно, что это целители и им так положено.

— Вы потеряли в весе соль-арэо и сильно. Как вы питаетесь?

— Так же.

— Рекомендую удвоить суточный рацион, особенно мясо. Вам нельзя худеть, тем более настолько резко...

— Испытываете ли затруднения при передвижении?

— Да. Задыхаюсь, если долго хожу.

— Как вы спите? Кошмары не мучают?

— Повернитесь мне нужно пальпировать живот...

— ...не очень хорошие результаты, леди...

— ...больше витаминов.

— ...давно проводили ночь с мужчиной?

— ...как... Сколько... Когда...

Вопросы, просьбы, комментарии сыпались и сыпались, как снег зимой, или же как дождевые капли в ливень. Я послушно отвечала, поворачивалась, нагибалась, напрягала-расслабляла мышцы, задерживала дыхание... В затылке прочно поселилась тупая ноющая боль, отдающая в шею и, что самое противное, в челюсть, заставляя меня сходить с ума от ноющих зубов.

Я ненавижу лекарей и врачей, с самого детства. Ирония, и еще какая, но мне приходится взаимодействовать с ними постоянно, если я хочу протянуть еще хоть сколько-нибудь и ощущать себя при этом более-менее живой. Меня быстро приучили отвечать на вопросы прямо и предельно честно, еще быстрее — исполнять все "рекомендации" и предписания, больше походящие порой на приказы. Однако же, все это отнюдь не примирило меня с моей ненавистью и не сделало ее хоть сколько-то слабее, даже наоборот.

Но куда деваться? Я не могу не выполнить свой долг, иначе просто незачем жить.

— Соль-арэо, мы думаем, что ментакристалл стоит извлечь немедля. Похоже, ваше тело его отторгает. Так же мы перельем вам кровь, введем необходимые витамины и минералы. Но вам нужно остаться тут до завтрашнего полудня, это как минимум.

Я обреченно прикрыла глаза.

— Хорошо. Свяжитесь с Арастой и Омаэлем, предупредите их. Пусть сделают так, чтобы меня никто не беспокоил.

— Как скажете, соль-арэо. Операционную уже готовят...

— Хорошо.

Я устала. Правда. Я так смертельно устала...

В себя меня привело чье-то присутствие. Наркотический дурман, обеспечивший мне спокойный беспробудный сон и отсутствие боли при операции, отступал медленно и неохотно, но я настолько привыкла спать одна, что ощущение другого существа в одной со мной комнате изгнало даже его.

Темноту разбавляли только едва заметные фосфоресцирующие ленты на стенах, призванные не столько освещать, сколько обозначать поверхности, столкновение с которыми крайне нежелательно. Я лежала на койке, опутанная проводами как паутиной, и пыталась разглядеть того, кто нарушил мой покой. Это не удавалось до тех пор, пока не вернулись ощущения, и я не сообразила, что к моей руке, безвольно вытянувшейся вдоль тела, не прижимается чей-то лоб, такой горячий, словно это не человеческая кожа, а нагретый в плавильне камень.

Повернуть голову стоило неимоверных, невероятных усилий, но я смогла. И тогда увидела его.

Большая фигура укутанная в белый лекарский халат стояла у кровати неподвижно, на коленях, кончиками пальцев бережно касаясь укрытого одеялом бедра, и уткнувшись лицом в мою вялую руку там, где из нее ничего не торчало: ни капельницы, ни прочие приборы.

Халат на нем был таким белым, что почти светился в полумраке, и его оттеняли рассыпанные по плечам и спине темные волосы, не ловившие отблесков света, а словно бы наоборот, вбиравших их в себя, поглощавших бархатной непроглядной чернотой.

Дарсан. Айон. Мой консорт, моя воплотившаяся ненависть, мое проклятие...

Мама однажды сказала мне, что никогда не видела, чтобы мужчина любил ТАК. У нее самой было три консорта, любивших ее нежно и страстно, у нее были мы, дети, все от них. Они не делили нас на родных и чужих, хотя кто чей вопроса никогда не вставало: я одна пошла в мать, а братья, все трое, удались копиями отцов. И когда она, моя мама, правящая соль-арэо, в некоем неясном помутнении рассудка призналась, что завидует мне, вынужденной раз в двенадцать восходов отдавать себя в объятия ненавистного мужчины — я рассмеялась. Смеялась искренне, долго и несколько истерично, но не поверила. Такому не завидуют.

Потом начала замечать, что как бы она не ругала моего консорта, сколько бы на него не злилась из-за возмутительных выходок, всегда, всегда давала ему шанс. Шанс выкрутиться из интриги, шанс лишний раз меня увидеть, шанс вытребовать дополнительную ночь... Она ему благоволит несмотря ни на что, и не хочет в этом признаваться.

Почему я вспомнила об этом именно сейчас?

Потому что именно здесь, в послеоперационной палате целительского крыла, здесь, ночью и в темноте, мне впервые пришла в голову крамольная мысль... А была ли бы она столь против, роди я ребенка от него?

Пришла, и тут же была с позором изгнана: еще не хватало. От союзов с соль-терро нечасто рождаются здоровые и нормальные дети, все больше всякие мутанты. У меня же нет возможности рисковать и экспериментировать. И так возможно придется прерывать беременность, а может и не одну, если плод будет мужского пола. Это мерзко, страшно, и... И еще целых десять страниц таких "и", но если выбора нет, мне проще с этим смириться. Сразу и до конца.

Дарсан не шевелился, даже, кажется, не дышал. В такой полнейшей тишине слышен любой шорох, но все по-прежнему тихо. Даже странно.

Губы спеклись, и я не сразу, не с первой попытки сумела пролепетать единственное слово:

— Айон...

Он мгновенно вскинулся, словно и не провел столько часов в полнейшей неподвижности; а он ведь провел, иначе это не был бы Дарсан. Блеснули зеленые глаза, непривычно бледные и тусклые, лицо в слабых отблесках лент казалось исхудавшим до невозможности, а может и не казалось.

Я прикрыла тяжелые веки — не хотела видеть, не хотела помнить его потом таким. А ведь он, похоже, ненамного меня переживет... Не беда. Симбионты перерождаются из раза в раз, всегда одинаковые. Память хранит дракон, никакой человек такой груз информации просто не вынесет, но я слышала, что при желании он может и поделиться. И суждено ему меня помнить... А может, и не суждено. Не знаю. Не хочу об этом думать.

— Съерра, драгоценная моя, как ты? Можешь говорить?

Я открыла глаза и едва заметно качнула головой на подушке: нет, не могу.

— Хочешь чего-нибудь? Пить?

Повторяю движение.

Нет, я ничего не хочу. Мне даже не больно, вот странно. Должно быть, все еще действуют лекарства.

— Съерра...

Да, знаю, тяжело меня такой видеть. Не стоило тебе приходить.

— Тебе, наверное, лучше будет уснуть... Я не помешаю, клянусь. Спи, не бойся, ничто тебе не грозит пока я рядом. Никто и ничто.

Никто, да. И ничто.

Кроме смерти.

Проваливаясь в сон, я слышала его тихий голос, напевающий старую колыбельную.

В следующий раз, едва проснувшись, мне пришлось зажмуриться от слишком яркого света. Ясно, день уже настал.

Коленопреклонная фигура никуда от кровати не делась, и, похоже, с места, за всю ночь, ни разу так и не сдвинулась.

Упорный...

Голова, тяжелая и пустая, поворачивалась с трудом, в затылке ныло. Ощущала я себя лишь немногим лучше, чем до операции... Еще этот соль-терро...

— Уходи. — Голос мой прозвучал отчужденно и сипло.

Мужчина поднялся на ноги, но и не подумал двинуться с места. Покачивался с пятки на носок, разминая наверняка ужасно за ночь затекшие мышцы, но не ушел. Вместо этого я услышала:

— Они не пускали меня. Я пришел — а они меня не пускали.

Непроизвольно у меня вырвался стон, глухой и безнадежный. Весь мир издохнет на драконовом хребте, а Дарсан не изменится!

— Как ты вообще узнал?

Консорт виновато развел руками:

— Был рядом с Омаэлем, когда с ним связались целители. Знакомил Рагаррана и Амори. Твой помощник умный парень, он тут же все мне рассказал, я даже придушить его не успел. А эти и Истаб меня не пускали. К тебе не пускали!

— И правильно делали.

— Съерра!

— Своим присутствием ты не облегчаешь мне жизни.

— Они меня не пускали, драконы их раздери! Не пускали, не говорили что с тобой! — Заорал он, заставив, сморщится от усилившейся головной боли.

— Не ори, а? Лучше позови Истаба.

Дарсан в два шага оказался рядом, наклонился и, в нарушение всех существующих правил поведения, прислонился своим лбом к моему. Зеленые глаза в упор смотрели в мои, я видела в них, хоть и не хотела видеть, столь много необъяснимого и неясного, и в то же время простого и понятного, и еще древнего — как сам мир...

— Съерра что с тобой?

О, со мной все просто отлично. Только ради развлечения я здесь валяюсь, а полутруп изображаю из любви к искусству! Бездна, какой же он иногда... неумный!

— Позови... Истаба.

— Vienn natoel"е, милая, у меня такое чувство, будто я тебя теряю. Совсем теряю, навсегда.

Не зря, ох не зря, про симбионтов говорят, что лучше бы с ними не связываться. Ничего от них не утаишь, ничего не спрячешь, не дракон, так соль-терро увидят твою тайну, разглядят под сотней шелковых слоев ткани, призванной те укрыть. Увидят и поймут.

Так как же вышло, Дарсан, что ты ничего не видишь? Чувствуешь, мечешься, бесишься — и не видишь. Не видишь такого очевидного, ведь кому как не тебе наперечет знать все мои маски?

И ты не прочтешь этого в моих глазах, даже если я захочу. Ты так сильно любишь, что мысль о возможной потере не придет тебе в голову, ты сам ее не пустишь, сам выкинешь за порог, и запрешь двери на девять засовов; твоя душа спаянная с душой дракона, она слишком боится остаться без моей, увы, обреченной.

Поэтому я нашла в себе силы улыбнуться, поднять тяжеленную руку и погладить его колючую, от пробившейся щетины, щеку онемевшими пальцами.

— Дарсан, все хорошо. Мой ментакристалл больше мне не подходил и его удалили. Все хорошо.

Он прикрыл глаза от удовольствия. И конечно поверил, слишком уж хотел поверить.

— Я так рад, милая.

— Позовешь Истаба?

— Он тут к тебе уже не единожды рвался, да я его не пустил.

— Почему?

— Ты же спала.

Лекарь хмурился и с нескрываемым неодобрением косился на моего консорта, стоявшего, скрестив на груди руки, у изножья койки, и всем своим видом демонстрируя, что не собирается куда-либо со своего места трогаться. Истаб не стал спорить.

— Соль-арэо, как вы себя чувствуете? Надеюсь, этот соль-терро вам не помешал, потому что, несмотря на все наши старания его выдворить и уверения в вашей безопасности, он счел возможным ваш покой нарушить, применив против вызванной охраны не самые честные методы.

Мне стало смешно. Маленький лекарь жалуется больной соль-арэо на ее консорта.

— Он не помешал Истаб. Операция прошла успешно?

— Кристалл извлекли и отправили в лабораторию. Утром нам сообщили, что с ним все в порядке, значит, отторжению способствовали иные причины. Вы не ответили на вопрос о самочувствии.

— Голова болит. Слабость. Немного тошнит. Все.

— Хотите есть или пить?

— Нет.

— Позвольте вас осмотреть...

— Конечно.

Я буквально кожей ощутила, как напрягся Дарсан. Ох же... Надо что-то с ним делать. Применим "не самые честные методы"?

— Айон... Возьми меня за руку?

Если он и удивился, то виду не подал, просто тихо подошел и исполнил мою просьбу. Руки у него были ледяные.

Кивок Истабу:

— Приступайте.

Дарсан на миг зажмурился, словно ему было противно смотреть, но оставшееся до окончания процедуры время пристально следил за действиями лекаря. Того же такое настойчивое внимание, казалось, ничуть не смущало.

— С вами все в порядке, — провозгласил он через некоторое время. — Сегодняшний день я бы рекомендовал провести в тишине и покое, желательно, не вставая с постели. Голова будет болеть, с этим ничего поделать нельзя.

Я согласно кивнула.

— Так не пойдет, — рыкнул Дарсан. — Ей больно. Это не порядок. Сделай что-нибудь.

Истаб неприязненно посмотрел в его сторону.

— Не лезь туда, где ничего не смыслишь, соль-терро. Тебе здесь и быть-то не положено.

— Может и не смыслю, — не стал отпираться мой консорт. — Однако, способен понять, что испытываемые моей леди страдания, не принесут ей ни облегчения, ни скорого выздоровления.

— Соль-арэо запрещено принимать такие лекарства. А почему — не твое дело.

— Хватит! — Не выдержала я. — Истаб, спасибо, я предпочитаю отлежаться в своем крыле. Дарсан не задирай лекаря — он во всем прав. Лучше помоги мне дойти до подъемника.

Тот передернул плечами и приказал, иначе этот тон и не опишешь, Истабу:

— Сними с нее... это.

Мне показалось, что маленький лекарь уже на грани взрыва, впервые на моей памяти, но то ли он отлично собой владел, то ли не считал возможным скандалить при мне, то ли вспомнил, что лекарю всегда положено быть сдержанно-холодным — и послушно отсоединил все трубки, вынул иглы из моей кожи, да отвесил мне на прощание глубокий поклон.

Дарсан тут же закутал меня в голубое, в цвет целительского крыла, одеяло, и, не слушая посыпавшихся возражений, подхватил на руки. Спросил только:

— К тебе или ко мне?

— Конечно ко мне! — Вот еще в его покоях я и не болела, глупость какая. Да и мало ли... Из своих я его в любой момент выгоню, а на его территории такой фокус не пройдет.

— Как скажешь.

Шел мой консорт стремительно и плавно, но мне все равно стало тошно настолько, что я, зажмурившись и вцепившись со всей силы руками в его рубашку, могла только глотать набежавшую горькую слюну и мечтать скорее оказаться в своем крыле, а еще лучше в своей чистой, приятно прохладной постели — и в полной темноте. О, и в одиночестве.

Так что когда мое желание осуществилось, я чуть было не заикнулась прогнать его, как... Как он, поцеловав меня на прощание в висок, ушел сам. Удивлению моему не было предела: Дарсан, ушел от меня по СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ? Не иначе что-то сильно изменилось за прошедшую ночь в этом мире!

Сутки безделья поставили меня на ноги не хуже сока тайи, известного своим свойством напрочь отбивать любую усталость и сонливость. Наплевав на головную боль, я решительно была настроена вернуться к своим обязанностям, во что бы это мне не встало, даже намеревалась подняться на башню и посмотреть на восход солнц. И, словно прознав о моем решении, меня навестила мать.

Выглядела она, как и всегда, блистательно, только вот выражение на красивом лице не было веселым или радостным.

— Что-то произошло? — Мигом насторожилась я, откладывая в сторону желтый плащ, над которым раздумывала — надеть или не стоит, и так не замерзну — уже добрых пятнадцать минут.

Мать так на меня глянула, что пришлось поспешно исправиться:

— Я имею в виду: что-то кроме?

— Серьезного? Нет. Крыло целителей нылось на твоего Дарсана, Суэст приставал к одной из Аметистовых сестренок, кажется это была Ена. Братья твои сообщили, что задержаться еще на несколько месяцев. Остальное и вовсе не стоит внимания.

— Мам... Я понимаю. Вчера... А, нет, позавчера, я привезла Амори драконьего детеныша, мы с Гареном решили, что так ему будет легче адаптироваться. А Суэст... Тут мое упущение, если честно, то он у меня из головы просто вылетел.

— Не надо. — Мать болезненно скривилась. — Не надо про Амори, пожалуйста. Я не хочу сейчас думать еще и о нем, понимаешь? Мне с лихвой хватает тебя, правда. Истаб сказал, что тебе удалили ментакристалл.

— Да.

— Это серъезно?

— Не особо. Просто он мне не подошел.

— Да-да, Истаб что-то там говорил про отторжение... Сказал, новый тебе пока вживлять не будут.

— Нет. Придется всюду таскать с собой Омаэля или пестовать нового помощника. Гости уже прибыли?

Мать усмехнулась:

— Говори уж сразу — будущие консорты.

— Потенциальные будущие консорты.

— А, неважно, — махнула рукой. — Прибыли и обустроились. Я хотела, чтобы ты встретилась с ними еще вчера, но, увы, непредвиденные обстоятельства перечеркнули все мои планы. Сегодня ты в состоянии?

— Смотря в каком виде пройдет это... мероприятие.

— Небольшой прием "для самых близких". Твоего соль-терро я попросила с утра кое-что сделать, так что на его отсутствие вполне можешь надеяться. Не беспокойся, Съерра, все ведь хорошо. Не спеши, присмотрись, время у нас еще есть.

— Меня не радует сам факт этих смотрин, если честно. Я не хочу нового консорта, мне и Дарсана за глаза хватает.

— Слышал бы он твои слова!

Я передернула плечами:

— Нет уж, ему и своего гонора хватает.

Омаэль бродил по комнате, задумчиво теребя пальцами свой подбородок, и изредка посматривал на меня и портниху, подгоняющую платье по фигуре. Девушка недовольно поджимала губы, подкалывая ткань все новыми булавками. Их было уже так много, что я ощущала себя подушкой для иголок, измятой множеством мелких острий.

— Исхудали-то как, соль-арэо! Да разве ж так можно? Все платья перешивать теперь...

Я могла бы сказать, что все это не является проблемой, что все мимолетно... Не сказала.

На столе сиял гарнитур. Золото и жемчуг — совсем не броско и не роскошно. Но мне нравится жемчуг, нравится смотреть, как отражаются в гладких боках огни и цвета. Дарсан однажды принес мне светлого бесскверного жемчуга, целую горсть: они с Андарраном летали к морю, ныряли за ракушками. Специально для меня. У меня рука не поднялась оправить их в золото или серебро; больше нравилось перекатывать в руках и любоваться, а потом прятать в отдельную шкатулку, устланную изнутри шелком, и знать что они там, представлять иногда, как отражается в жемчужинках ткань...

— Соль-арэо, вы слышите? — окликнула Адда.

Я очнулась, тряхнула головой, прогоняя излишне яркие видения и обернулась к служанке:

— Да, конечно.

— Присядьте, я заплету вам волосы.

Я послушно опустилась на мягкий стул. Платье от обилия на талии вышивки и булавок плохо гнулось, не давало расслабить плечи. Ох, ну и устану же я в нем к вечеру...

Адда больно дергала пряди, пытаясь собрать мои непослушные волосы в подобие прически, я только морщилась, опасаясь, что вернется настырная головная боль, с большими усилиями изгнанная лекарствами.

Омаэль отстранил Адду и взялся за гребень сам.

— Иди, я управлюсь.

Девушка нерешительно бросила на меня взгляд, испрашивая одобрения. Я кивнула. Хлопнула, закрываясь, дверь.

— Вы не выглядите радостной, соль-арэо. Да и, — гребень вернулся на стол, — да и здоровой тоже. Что я могу для вас сделать?

Я благодарно улыбнулась помощнику через зеркальное отражение.

— Спасибо, Омаэль. Наверное, я еще не отошла от операции... Все так плохо?

Он дернул плечом.

— Будь я вашей матерью, отправил бы вас в Дальнее поместье на отдых, а не рауты устраивал.

Я внимательно вгляделась в выражение его лица, в полоску сжатых губ, и внезапно подумала, что он должно быть сильно злиться на мою мать, раз позволил себе подобные слова.

— У нее нет выбора, Омаэль, и у меня его нет. Ей тяжело жить, зная, что состояние Амори отчасти и ее вина. Но Амори не нужно скрывать, про меня же знают немногие, она даже своим консортам сказать не может. Моя мать правильно делает, что пытается от меня отстраниться — я все равно умру, а так ей будет проще это пережить. Нет, подожди, не спорь. Подумай, желал ли бы ты, чтобы твой ребенок наблюдал твое угасание? День за днем, год за годом, и зная, что конец предопределен?

Омаэль отмолчался, как делал это часто, но я с сожалением поняла, что мнения своего он не изменил. Упрямство мне всегда в нем нравилось, однако наблюдать их грызню с мамой, я не хочу. С другой стороны, она все реже допускает наши личные с ней встречи, не хочет смотреть как мне тяжело, и свою боль тоже не желает показывать.

Я скучаю по ней. Наверное, это и глупо, по-детски, но я скучаю. И по отцу, и по ней.

Последняя шпилька нашла свое место в моих волосах; Омаэль отступил, опуская руки:

— Все, соль-арэо.

— Спасибо, — я покрутила головой, осматривая мудреное сооружение из подколотых тонких косиц и осталась довольна: не броско, но и достойно соль-арэо. Будь моя воля, я бы не стала мучить свою несчастную голову еще и этими конструкциями, но статус обязывает, не может ведь дочь правительницы явиться в домашнем платье и простоволосая.

Так что терпим молча и с улыбкой.

— Пойдем, Омаэль, нам с тобой тот еще вечер предстоит.

Мой верный помощник вел меня по коридорам дворца в полном молчании, хотя ему не мешало бы снабдить меня всей нужной информацией о гостях, прибывших на 'смотрины'. Но то ли он понимал, что от меня сейчас толку не добьешься, то ли решил подсказывать на ходу — а этой небольшой передышке перед прыжком со скалы я была рада.

Прием 'для самых близких' по выражению матери, на деле все же обрел несколько больший размах, чем на словах. В зале играла негромко музыка, тихо журчали многочисленные фонтанчики, ловко сновали в толпе слуги с закусками и напитками. Гостей хватало — явно больше пятидесяти человек, и как бы не втрое. Все разряжены по последней моде, наряды так и блещут цветами и драгоценностями, на головах дам, да и некоторых кавалеров тоже, изящные сложные прически.

Омаэль открыл рот что-то сказать — я заметила краем глаза — но промолчал, и по этому молчанию я поняла, что это был очередной нелестный комментарий в сторону моей матери, который он решил оставить при себе. Ничего, я и сама ей выскажу как-нибудь после... Иногда мне кажется, что ее интересует только дела государственные, и она совсем растеряла чувства; неужели неясно, что я не в состоянии выносить весь этот фарс, да еще и на больную голову?

Впрочем, что теперь возмущаться... В моей власти уйти раньше, но только выбрав нужного соль-фламме или же не выбрав никого, но тогда мать неминуемо устроит допрос по поводу каждого мужчины в этом зале и качеств меня в нем не устроивших.

Порой у меня возникают крамольные мысли: что было бы столкнись лбами моя мама и Дарсан? В ней я не сомневаюсь, но соль-терро все же опасается демонстрировать при мне свои наихудшие качества, в этом я уже успела убедиться. Да, я хорошо его знаю, но понятия не имею, что он сделает, как может поступить, если его загнать в угол.

О моем прибытии не объявляли, так как собрание все же было далеким от официального. Но я не сомневалась, наше с Омаэлем прибытие заметили все, кому это нужно, и, разумеется, не подали вида.

Вот одна из дам, словно случайно, заметила нас и бросилась навстречу:

— Соль-арэо, как вы чудно выглядите!

И пошла пляска реверансов и учтивости. Лица мелькали калейдоскопом — Омаэль еле успевал шептать мне на ухо кто передо мной, если видел, что лицо мне не знакомо. А таких, незнакомых, было много: не иначе мать решила не тратить мое время на придворных красавчиков и собрала тут тех, кто не жил постоянно во дворце или же просто редко его навещал.

Интерес ко мне угас достаточно быстро, и виной тому во многом моя немногословность. При дворе я слыла чудачкой, но и только. Многие считали, что стану старше и уж тогда почувствую вкус к интригам, может и были правы, не знаю. Да и не узнаю теперь, что уж там.

И, разумеется, Суэст тоже был тут, и одной своей улыбкой разжег во мне пожар раздражения:

— Что же вы, не пригласили Ену сюда, ей бы понравилось! — ответила я на его приветствие. Красавчик растерянно захлопал глазами, не зная, что ответить и явно сбитый с толку обращением. Согласиться? За приставание к дочери Аметистового дома, к которому питаю более чем нежные чувства, по головке я не поглажу. Отрицать? Еще более глупо, можно и в консорты к этой самой Ене, будь на то ее желание, угодить. Что-то мне подсказывает, что кем-кем, а консортом кого бы то ни было Суэст стать не стремится.

— Соль-арэо, я решил, что девочки еще слишком юны... — начал, было, он оправдываться, но перехватил мой ледяной взгляд и умолк.

— Они юны, это правда. Слишком юны для вас, Суэст, так что впредь я не желаю слышать, что вас наблюдали рядом с ними, иначе это крайне меня огорчит. Надеюсь, вы верно поняли мои слова.

— Соль-арэо...

— Не смею более располагать вашим временем. Омаэль, проводи гостя, будь добр.

Помощник, молча, взял Суэста под руку и увел прочь. Я облегченно выдохнула и не выдержала, чуть сжала пальцами виски от вспышки гнева налившиеся сильной болью. Что ж такое... Не стоило, наверное, приходить, только хуже сделала.

— Если выпить тайи с мятой и ягодами горной голубицы, то головная боль отпустит.

— Сока тайи тут не подают, — машинально ответила я и только потом поняла, что голос мне не знаком. Обернулась и обомлела.

Нет, серо-стальные волосы и синие глаза Алмазного дома, я узнала сразу. Но соль-фламме не походил лицом на Ригона, единственного мужчины из этого дома которого я помнила, и кто не считал потерей личного времени навещать время от времени Лазурный. Как и все ученые, малость зацикленные на своем деле, Ригон мало напоминал соль-фламме даже внешне, о повадках и вовсе промолчу. Я полагала всю его семью такой; а тут... такое.

Ростом мужчина был, наверное, на полголовы ниже Дарсана. Значит на эти же самые полголовы выше всех тут присутствующих, и на порядок сильнее на вид. Но силой иной чем мой консорт — плечи того мне бы не обхватить руками... Потомок Алмазной семьи был строен и жилист, с узкими запястьями и тонкими чертами лица. Не особо красиво, по меркам соль-фламме, но мне это лицо пришлось по душе.

Камзол его был белым до голубизны, и только ряд черных и синих камней по всей длине уха оттенял эту сверкающую чистоту.

— Я не помню, чтобы видела вас при дворе, — заметила я.

Соль-фламме белозубо улыбнулся и протянул мне высокий бокал, наполненный темной жидкостью.

— Да, сока тайи тут не дают, но я умею просить. Выпейте.

Я благодарно приняла подношение и с наслаждением отхлебнула холодного питья. Голова тут же на порядок полегчала, перед глазами прояснилось, и не хотелось их больше щурить, пряча от яркого света.

— Спасибо, вы мой спаситель.

— Неужели никто не придумал принести вам тайи раньше? — смутно знакомым жестом изогнул бровь соль-фламме.

— Увы, мне и самой это не пришло в голову. А вы так и не представились.

— Вы не любите тайн? — подначивающе улыбнулся собеседник.

Омаэля все не было — и где его носит? Ох, как мне не хватает его присутствия! Поскольку моего терпения и вежливости обычно надолго не хватает, этот синеглазый рискует напроситься на отповедь... в лучшем случае.

— Не поймите меня неверно, — сладко пропела я, в душе проклиная мать с ее нетерпением. — Я не люблю чувствовать себя дурой. Быть добычей не люблю тоже, но еще больше не люблю, когда кто-то полагает, что красивые глазки дают ему некие мифические права на бестактности и игры, которые я не люблю не меньше. Что и приводит нас к корню вопроса...

Мать возникла рядом незаметно. Блистающая, в шикарном платье, безумно красивая, и столь же безумно злая, если я не разучилась понимать выражение ее глаз. Похоже, застала самый конец моего 'милого' монолога.

— Съерра, что же ты так неласкова с гостем? — Ослепительно улыбнулась она, и по-свойски потрепала синеглазого по щеке, для чего ей пришлось привстать на цыпочки.

Кажется, они знакомы. Нет, не так. Кажется, они знакомы давно и прочно, но в постель она его так и не затащила, иначе не делала бы таких снисходительно-покровительственных жестов, явно должных мне на что-то указывать, но не указывающих.

Я не успела ничего сказать, как сильная рука приобняла меня за плечи; отец прожигал мать свирепым взглядом и улыбался. Ой-ой, у них, похоже, не все ладно... Мать не подала виду, что заметила яростный взгляд своего консорта, но от синеглазого, будто невзначай, отступила подальше.

Ситуация выходит из-под контроля. Омаэль, где же ты есть, когда тебя так не хватает?

Синеглазый не растерялся: матери тут же отвесил комплемент не выходящий однако за рамки, с отцом обменялся вежливыми шутками, и он — я чуть глаза не протерла, подумав что мне привиделось — растаял, растерял всю свою ярость и даже вполне искренне улыбнулся.

Как?!

Как этот синеглазик за несколько минут умудрился расположить к себе моего отца, о ревности которого слагают легенды?!

И еще один неприятный момент... Почему мне кажется, что все его знают, и только я остаюсь в неведенье? Надо сказать, это чувство изрядно меня напрягает.

Синеглазый соль-фламме же словно и не чувствует неловкости, улыбается, шутит. Дарсана на него не хватает... Хотя нет, Дарсан тут будет все-таки лишним.

Отец обнял мать за талию и мягко увлек в сторону:

— Нам стоит поприветствовать еще кое-кого, Так что Данарис, надеюсь, ты не дашь нашей дочери заскучать!

Данарис — щелкнуло у меня в голове. — Данарис из Алмазного дома. Про него мать говорила как про самого вероятного претендента на роль отца будущей правительницы... Вот и познакомились.

Синеглазый хитро улыбался, посматривая на меня. Что-то он мне нравится все меньше и меньше, даже и не знаю почему.

— Данарис, значит.

Соль-фламме делано виновато развел руками:

— Не получилось тайны, увы. Вы очень разочарованы, соль-арэо?

Очень.

— Нисколько. Скажем, единственный сын Алмазной семьи, которого я знаю, мало похож на вас.

— Если вы о Ригоне, то он мой дед. И да, я мало на него похож, об этом многие говорят. К слову, вы Съерра тоже мало походите на Теару. Хотя это вас, безусловно, только красит.

Я одним махом допила тайю, бокал с которой все еще сжимала в руках, и отставила его подальше, давя искушение разбить об эту светловолосую голову. Это уже будет совсем неприлично.

Краем глаза я заметила направляющегося в мою сторону Омаэля и вздохнула спокойно — теперь можно не боятся сказать лишнего, помощник, изрядно поднаторевший в придворных реверансах, прекрасно чувствовал что, когда, где и кому можно говорить, а когда смолчать и не стеснялся мне это указывать, от чего любая беседа только выигрывала.

— Соль-арэо, вижу, Данарис вам уже представился... — соль-фэсто одарил синеглазого таким взглядом, что у меня мурашки пробежали вдоль позвоночника. — Прошу прощения за непростительно долгое отсутствие, необходимо было объяснить крайне важные вещи соль-фламме Суэсту. Я постарался управиться по возможности быстро, но, похоже, все равно опоздал.

— Не волнуйся, мальчик, я не дал соль-арэо заскучать... Ведь правда же, Съерра?

Не нужно иметь много ума, чтобы услышать в вопросе двойное дно, а значит и не спешить на него отвечать. Видимо Омаэль тоже этого Данариса прекрасно знает, иначе с чего бы столько ненависти? Интересно, когда это он успел так наследить в душах моих близких, и почему я об этом узнаю только сейчас?

— Вы, Данарис, поставили меня в неловкое положение, это да, что же касается скуки...

— Нет, — он притворно схватился за грудь. — Не разбивайте мне сердца, не говорите, что мое общество вам неприятно!

И что на это ответить? Балагур несчастный, и не обидишься, ясно ведь, что он не всерьёз...

— Я скажу это за соль-арэо, — прошипел обычно невозмутимый Омаэль.

— Не думаю, что твои слова станут отражением ее мыслей, — насмешливо парировал синеглазый ублюдок. Он что правда считает, что я позволю вот так запросто злить моего дорогого Омаэля? Напрасно.

— Знаете, Данарис, спасибо за тайю... Но мне хочется пообщаться и с другими гостями, я право слово так давно не выбиралась в свет... Омаэль?

— Конечно, соль-арэо.

— Вот и хорошо. Всего наилучшего.

Я отвернулась от растерявшегося синеглазика и под ручку с Омаэлем невозмутимо двинулась в другую часть зала, где собрались преимущественно дамы.

— За что ты так ненавидишь этого Данариса? Он, конечно, не самый приятный тип, но и только. Дарсан к примеру, куда хуже, но его ты терпишь.

Омаэль, снова вернувший себе привычную холодную отстраненность, покачал головой:

— Тут не самое подходящее место для подобных разговоров.

— Не увиливай.

— Как скажете. Мы с ним сталкивались в Алмазном.

— Не знала, что ты там бывал.

— Бывал, соль-арэо. Ваша матушка посылала. Достаточно давно. Данарис брат Эллинар, если вы не знали.

— Эллинар... Наследница Алмазного?

— Будущая наследница, — поправил помощник. — Вестинаре еще далеко до старости, но да, она уже назвала Эллинару своей преемницей, при условии, что та возьмет консорта из семьи.

Я поморщилась. В некоторых домах межродственные связи все еще не изжили себя. Хотя последствия близкородственных отношений уже давно научились сводить к минимуму, мать прочно вдолбила мне в голову запрет даже на мысли о подобном, изжить который мне вряд ли когда-нибудь удастся.

— И что?

— Данарис ей отказал, она попыталась воспользоваться правом Выбора. Данарис попросил помощи у вашей матери, она послала меня и Арасту в Алмазный. Мы разобрались, но Данарис этот с тех пор мне... не нравиться.

Я хмыкнула.

— Ладно, не хочешь не говори. Мать полагает его наилучшей кандидатурой для меня. Если у тебя есть возражения... то я прошу их озвучить.

— Соль-арэо, — Омаэль остановился и развернул меня к себе лицом, не обращая внимания уже ни на кого из присутствующих. — Соль-арэо, Данарис сволочь, мерзавец и расчетливый ублюдок, но он единственный сможет хоть как-то сопротивляться Дарсану, возникни в том нужда. К тому же если... если вы ему понравитесь, думаю, он откажется от части своих планов, хотя бы на время. Я не могу вам запретить отношения с ним, но я прошу подумать дважды: а стоит ли?

— Омаэль, — я сглотнула внезапно ставший в горле ком. — У меня нет выбора.

— Я знаю, соль-арэо. Я — знаю.

Часть 2. Удар милосердия

Само собой разумеется, что после этого разговора ни о каком приеме речь идти уже не могла. Омаэль проводил меня до моих покоев и тоже ушел отдыхать, обещавшись прийти с утра. Я отпускала его с тяжелым сердцем: и даже смутно догадывалась почему...

Верно догадывалась.

На моей постели сидел, вальяжно прислонившись спиной к резному столбику кровати, Дарсан и отстукивал носком сапога по полу незнакомый ритм: стук, стук, стук-стук-стук, стук, стук-стук... Стук.

— Дарсан, — попыталась я скрыть вину за усталостью, — ну что опять?

Он молчал. Зеленые глаза посверкивали в полумраке недобрым опасным огнем. Волосы растрепались, пряди беспорядочно спадали на лицо, подчеркивая, выделявшиеся из-за теней на щеках, скулы и заострившийся подбородок.

Пряча глаза, я прошлась по комнате, зажигая лампы, вспыхивающие мягким светом, постоянно ощущая взгляд соль-терро не отрывавшийся от меня буквально ни на миг. Зеркало показало мое отражение, бледное и уставшее. Я подняла руки и по очереди принялась вынимать шпильки из прически, сняла серьги. Маленькая застежка ожерелья все ускользала из рук, путаясь в волосах.

Чужое дыхание пошевелило волосы на затылке; я вздрогнула от неожиданности: как же тихо он подошел... Перекинул мне через плечо волосы, в два движения расстегнул непослушное ожерелье и оно, сверкнув напоследок камнями, с громким стуком упало на пол.

Тяжелые напряженные ладони надавили мне на плечи, но отчего-то я и не подумала напомнить ему отойти. Буквально кожей ощущая его ярость, его гнев и боль я только и смогла, что наклонить голову, лишь бы не видеть в зеркале этих пылающих глаз и сжатых губ. Мне стало страшно.

Не знаю, как долго мы стояли так — близко, почти прижавшись и одновременно далеко. У меня ноги дрожали, и я не знала, куда деть руки, чтобы случайным движением не пробудить его от этой странной недвижимости — она хотя бы безопасна...

Когда он все же пошевелился, меня обдало липким горячим страхом; потом пришло облегчение. Руки консорта огладили мою спину и по одному принялись расстегивать множество крючков стягивающих платье на спине, пока оно, вслед за ожерельем, не оказалось на полу. Зеленое нижнее платье было почти того же цвета что и его глаза, опасности в которых ни на малость не убавилось.

Он заставил меня поднять руки, стянул платье через голову и с силой отбросил сторону, оставив меня лишь в бюстье и трусиках, и снова замер, пристально смотря мне в глаза через зеркало.

— Дарсан, — шепнула я тихо-тихо, сама не понимая толком зачем. Он тут же закрыл мне рот рукой, а другой накрыл мой живот. И все это не отрывая от отражения глаз.

Страшных глаз. Я никогда не видела у него такого взгляда, даже когда Андарран...

Дарсан резко склонил голову и нежно прошелся губами по моему плечу, целуя легко и невесомо. Глянул искоса в глаза, и... впился в белую кожу зубами, жестоко и глубоко. Я закричала, рванувшись в сторону и причиняя себе еще больше боли. Он отпустил.

Ноги заплетались, я споткнулась на втором шаге и неловко, больно упала на ковер, зажимая плечо рукой, чувствуя, как бьется под ладонью кровь, и как сумасшедше стучит пульс. Перевернулась и снова вскрикнула — от невольного ужаса.

Он стоял все там же, у зеркала, только повернулся в мою сторону. Голова была низко опущена, но эти кошмарные горящие глаза все еще следили за мной; губы и подбородок были черны от крови.

Рука сама собой метнулась к виску, нащупывая ментакристалл: вызвать Омаэля, охрану... кого-нибудь! — конечно же не нашла, и я испугалась еще больше. Такого Дарсана я не знала. Такого Дарсана я не хотела знать.

Он шагнул ко мне, огромный и мрачный, заставив зажмуриться в ожидании чего-то плохого, сколь угодно плохого. Скользнули по щекам слезы бессилия, и я вдруг успокоилась, подумав, что терять-то мне собственно нечего. Я все равно умру, не сейчас, так потом... Зачем бояться?

Я нашла в себе силы посмотреть своему кошмару прямо в глаза, и не отвернуться, не испугаться снова. С трудом разлепила мигом высохшие губы:

— Чего ждешь? Убивай.

Он неожиданно улыбнулся злой, с изрядной долей иронии, кривой улыбкой:

— А есть за что?

Этого вопроса я уж точно не ожидала и потому несколько растерялась.

— Ты явно считаешь, будто причина есть. — Села на полу, обхватив себя руками. По груди текли струйки крови. — Я не стану тебя разубеждать.

— Почему?

— Не вижу смысла.

— А я, — он сел на корточки, прямо напротив меня и снова смотря сверху вниз, — этот смысл вижу.

— Нет, — я качнула головой, отбрасывая за спину мешающиеся пряди волос. — Нет, Дарсан. Все. Хватит. Ты достаточно лет меня мучил... Надоело.

— Я твой первый консорт, помнишь? — усмехнулся он. — Мы навсегда вместе.

— Ой, ли, — теперь моя очередь криво улыбаться. — Я всегда могу встать над родом, став соль-арэо-ан и это отсечет все данные ранее обещания.

Он насторожился. Напряглись под рубашкой плечи, заходили туда-сюда мышцы, сжались кулаки.

— Ты не сделаешь этого Съерра, мы оба это знаем. Не подведешь свою драгоценную матушку.

— Надави на меня, — вздернула подбородок. — И тогда увидим.

Я победила. Видела это по его лицу. Он поверил, и я смогла вздохнуть с облегчением, и чуть не застонала от накатившей боли: прокушенное плечо ныло и пульсировало, дергая руку, даже странно, что я не заметила этого раньше.

— Я не стану давить. Больше не стану. — Дарсан протянул руку и погладил меня легонько по щиколотке. — Съерра, нам нужно поговорить.

— Да что ты? — огрызнулась я, кое-как поднимаясь на ноги. Комната на миг качнулась, но быстро встала на положенное место. — Говорить надо было сразу. Говорить, а не бросаться.

Он встал тоже.

— Это... Андарран, он...

— Знаю, — оборвала. — Драконы так наказывают свою пару. Ты наказал, молодец, мне больно. Теперь можешь идти.

Дарсан рванулся ко мне единым слитным движением, которого я даже не заметила; обнял, притиснул меня к себе, кажется не понимая, что пряжка его ремня больно впивается мне в живот, а пуговицы рубашки царапают щеку.

— Не зли меня снова, ладно? — попросил, коротко целуя в макушку. — Андарран в ярости от того как провела нас твоя мать, а я слишком с ним согласен, чтобы не злиться тоже. Милая... У тебя кровь идет. Проклятый дракон, я из-за него совсем потерял голову! Погоди, немного.

Он прикоснулся к ране губами, принялся слизывать кровь. Как ни странно боль сразу уменьшилась. Ах, да, в крови и слюне симбионтов же содержится что-то такое... не помню точно, что, но оно помогает заживлению. У драконов этого вещества много, чтобы они могли зализывать свои раны. У соль-терро значительно меньше, но тоже есть.

— Знаешь, Дарсан, — бездумно сказала я в его рубашку. — Я тебя ненавижу, честное слово. Я мечтала прийти к себе и лечь спать, хоть ненадолго спрятаться от всего этого бреда, а тут ты со своими... претензиями. Зачем, а? Мне теперь не уснуть полночи, а я так хотела завтра утром сходить к Амори, пока его не увели на процедуры.

Соль-терро не ответил, был слишком занят. Да я и не ждала ответа, если честно. Как-то разом навалилась вся усталость сегодняшнего дня, даже колени ослабли. Похлопала консорта по плечу.

— Давай на кроватку, а то я упаду сейчас.

— Я удержу, — невнятно ответил он, не отрываясь от моей кожи.

— Да-да, знаю, но давай все-таки ляжем.

Соль-терро послушался и довел меня до кровати, стянул с того покрывало и помог улечься. Поставил колено на кровать, и я тут же по нему пнула.

— Сапоги стяни хотя бы.

Виновато улыбнулся:

— Прости, забыл... — И спешно стянул и сапоги, и рубашку, расшвыряв их по всей комнате и оставшись лишь в штанах. Перевязь с оружием наоборот аккуратно легла в изножье кровати, где, по мнению Дарсана, ей и есть самое место.

Я повернулась на бок, покусанным плечом вверх, позволяя ему устроиться за своей спиной и снова вернуться к заживлению причиненного "собственноручно" вреда. Правда теперь это дело перемежалось нежными поцелуями по всем окрестностям, но я сделала вид, что не замечаю их, а его это вполне устроило.

— Скажи, с чего это вы так взбесились... Я готова выслушать.

— Я занят.

— Потом долижешь. Говори.

— Ладно, — он устроился поудобнее. — Слушай. Твоя мать очень просила, чтобы мы с Андарраном лично проводили Арасту к твоим братьям, мол, опасно стало, а она везет важную информацию. Я не хотел покидать дворец, ты же после операции, но спорить с ней оказалось бесполезно, к тому же она уверила, что лежать тебе еще пару дней минимум, а я за сутки обернусь. Так что мы полетели. По дороге Араста разговорилась, ты же знаешь, с ней мало кто общается, а Андарран ее терпит, и она это знает. Так вот, она много говорила, а потом посетовала, что 'опять этот красавчик вернулся, чтоб его Дикие сожрали'. Я заинтересовался, кого это так искренне любит наша стерва и она припомнила тот случай в Алмазном...

Я не сразу сообразил к чему все идет. Потом стал припоминать: прибыл Суэст, наши провожали еще какие-то семьи из Дальних поместий и везде в числе прочих свободные молодые мужчины, обязательно не последние в домах. Тогда-то я и заподозрил, что Теара опять затеяла выборы консорта, и уже хотел повернуть обратно, но Арасте оказалось действительно надо и пришлось ее таки домчать до места. Назад мы неслись сломя голову, но поспели только-только. Лучше тебе не знать, что я успел вообразить до того как прибежал сюда и застал пустую постель. Андарран чуть с ума не сошел, мы думали, что тебе стало хуже и тебя отправили в целительское крыло, бросился туда... Истаб меня чуть не загрыз, вызвал охрану и орал так, что я чуть не оглох. Продолжать? Я думал, ты лежишь, отдыхаешь, восстанавливаешь силы, а ты... Мне даже в голову не пришла эта дурацкая мысль, будто твоя мать организует этот прием сегодня, едва ты очнулась.

И когда ты вошла, такая красивая, в платье, с прической... Андарран был в такой ярости, да и я тоже, чего уж скрывать. — Он снова ласково коснулся губами плеча. — Прости. Я понимаю, что это все твоя мать никак не угомониться, а ты как всегда не можешь ей отказать, но это ужасно злит. И от тебя пахло... Другими. Омаэлем, твоим отцом, еще кем-то, немного. Я знаю, что никто не прикасался к тебе, не целовал и не ласкал, а иначе я бы, наверное, совсем с ума сошел. Извини меня, милая, пожалуйста. Не хочу, чтобы тебе было еще больнее, правда. Голова ведь болит?

— Немного. Мне принесли тайю, она помогла.

— Много ты выпила? Помнишь, тайи нельзя пить много.

— Помню. Бокал всего. Дарсан... — я повернулась к нему, взглянула внимательно в глаза. — Ты напугал меня сегодня, напугал очень сильно. Мне, правда, показалось, что ты хочешь меня убить.

— Съерра! — болезненно вскинулся он.

— Подожди, — я накрыла его губы ладошкой. — Я еще не закончила. Ты много всего сделал сегодня, что меня испугало и заставило подумать. Дарсан, я не хочу, чтобы это повторилось, понимаешь? Я не хочу бояться, не хочу снова проходить через все то, что было с нами в начале, — мне почудился глухой стон. — Но это неизбежно. Если ты не дашь мне Слово. Всего одно Слово Дарсан, не пожалей его для меня.

Он приподнялся на локте и погладил мое лицо тыльной стороной ладони. Зеленые глаза снова горели. На этот раз — мукой.

— Какое Слово ты хочешь, Vienn natoel'е?

— Обещай, что когда я попрошу, ты дашь мне это. Без оглядок и уговоров, просто дашь и все. Обещай, Дарсан, прошу тебя.

— Милая, — он зажмурился, потом словно расслабился весь, потянулся, поцеловал в переносье и сказал: — Конечно, Съерра, бери мое Слово. Один раз, я исполню любую твою просьбу, но лишь один раз. Взамен одного прошу — я коснулся тебя сегодня без разрешения и не единожды, но не прогоняй, ладно? Не забывай, просто сделай вид, что ты все-таки разрешила и не заставляй меня десять восходов корить себя за эти ошибки.

Я выдохнула с явным облегчением — думала, он снова затребует ночи. Обошлось.

— Хорошо. Но только не сегодня, да? Можем поспать рядом, но мне все еще плохо, и...

— Не оправдывайся, Съерра, я знаю. Помнишь, я же никогда не требовал от тебя ничего, сели ты не хотела.

— Помню, — я улыбнулась, — иначе давно встала над родом.

— Ты, правда, смогла бы?

— Кто знает? — я делано беззаботно пожала плечами. — Пошли в ванную, да? Мне кажется, от меня просто несет этими проклятыми духами, голова от них раскалывается... Ты смотри! Словно затянулся немного укус, и кровь не идет.

— Да, идем, — он встал первым, поднял на руки меня. — Какая же ты красивая была в этом платье. Наденешь его для меня как-нибудь? Без нижнего. И вырез распустишь...

— Распущу, — пообещала я, блаженно потянувшись. Сейчас я могла пообещать ему что угодно.

Ведь у меня теперь есть его Слово.

Дарсан проснулся раньше меня, тихо оделся и ушел, на прощание погладив по волосам — я смутно наблюдала это сквозь дрему, потом заснула снова. Чтобы проснуться несколько часов спустя на удивление собранной. Исчезло даже успевшее стать привычным за последний год ощущение, будто я разваливаюсь на ходу, особо сильное как раз с утра. Надо же, как действует на меня встряска.

Как и собиралась, я отправилась проведать Амори. Омаэль, привычно молчаливый, следовал за мной тенью, не отставая ни на шаг, и непрерывно, прямо на ходу, что-то записывал в дневник, сосредоточенно морща лоб. Вот так-то, сопровождение повсюду моей персоны еще не означает, что можно забыть о прочих делах.

Гарен встретил меня на пороге, словно все утро дожидался, и на лице у него сияла такая радость, что я, едва войдя, тоже начала улыбаться, причем как-то по-дурацки.

— Соль-арэо, это была такая удачная идея принести Рагаррана, такая удачная!.. Амори дал очень высокий скачок по параметрам, такого не случалась уже очень давно! Да сами посмотрите!

— Хорошо-хорошо. Гарен, ты большой молодец, правда.

Через прозрачные стенки бокса я увидела своего младшего брата, катающегося по полу с драконовым ребенком и беззвучно смеющегося. Рагарран извивался в руках брата, щекотал его нежную кожу острым гребнем и — я видела — намеренно прятал когти, чтобы случайно не оцарапать малыша.

— Вправду ведь говорят, соль-арэо, что драконы разумнее людей многих, — выдохнул рядом со мной Гарен, не сдерживая восхищения.

Удивление, всколыхнувшееся во мне в ответ на его слова, быстро улеглось, стоило лишь вспомнить, насколько редко кто-либо из дворца сталкивался с соль-терро или драконами. Горожане еще туда-сюда, частенько видели их играющих в воздухе над городом, а порой и приземляющихся на улицы, привыкли отличать от Диких. Ко дворцу драконам приближаться было запрещено, кроме симбионтов соль-терро, разумеется.

Драконы от Диких правда не больно то и отличались. Принимали нас, людей, пока мы не лезли в их скалы и горы, пока не трогали потомства. Но и не любили особо, да и не за что им нас любить...

Приблизился Омаэль:

— Соль-арэо, сюда направляется ваш отец. Если уйдем прямо сейчас, то вы не встретитесь. — Все-то он понимает, мой соль-фэсто, видит как мне 'хочется' встречи с отцом... Но я останусь, не сбегу, как делала, бывало, раньше. Останусь.

Мать всегда любила очень красивых мужчин, красивых как соль-фламме — тонких, гибких, с лицами идеально правильной формы и непременно шикарными волосами. Они у отца были огненно-рыжие, такие есть только у первой линии дома Опал, и еще красные глаза. И по шесть пальцев на руках — тоже типичная Опаловая черта.

Отец стал вторым консортом матери, но не последним. Его почитали больше остальных, как раз за мое рождение. И в то же время презирали больше — за Амори, который родился тоже от него, и на удивление похожим.

Обычно, в правящих семьях детей не делят. Просто растят все вместе и все. Но матери доставляет наслаждение наблюдать за грызней своих возлюбленных мужчин, и нередко она эту грызню сама и провоцирует, а потом не устает заново разжигать едва та притухнет, подёрнется пеплом.

Но отец, несмотря ни на что, всегда относился ко мне как-то... не по-родительски. К Амори, впрочем, тоже. Дом Опала вообще наплевательски относится ко всем своим отпрыскам, и отца это не минуло. Когда я была маленькой, он не умел меня воспитывать, не умел играть, да и не хотел учиться. Его хватало только на публичные выходы всей 'семьей'. Куда больше я тянулась к отцам братьев, и они отвечали мне взаимностью. Правда, наши отношения улучшились, едва я подросла и перестала нуждаться в опеке. Отец умеет быть хорошим другом.

Он не вошел — влетел в вихре своих огненных волос и осознании собственной власти, исполненный собственного достоинства. Которое тут же убавляется вполовину, едва его взгляд падает на бокс и Амори. Он встряхивает головой и оборачивается ко мне:

— Здравствуй, дочь.

Я поморщилась мысленно, кляня свое решение остаться.

— Здравствуй.

Омаэль сделал вид, что отца здесь нет, и пламенные взгляды его не трогали.

— У Амори дракон, — с легкой брезгливостью удивился отец. — Оторвать голову тому, кто это придумал! Мой сын и эта... тварь.

— Отрывай, — легко согласилась я. — Это моя идея, и Рагарран останется ровно там, где находится сейчас, иначе ни я, ни Андарран не пожалеем сил и возможностей для выражения своего неудовольствия. Никто ведь не хочет расстраивать Амори, а он успел привязаться к детенышу.

Лицо отца побледнело то ли от гнева, то ли еще от чего-то — я не стремилась разбираться, в который раз жалея, что осталась. Упрямство до добра все-таки редко доводит, что ни говори.

— Соль-арэо, — Омаэль коснулся моего рукава, привлекая внимание. Левая его рука лежала на ментакристалле. — Что-то случилось на верхних посадочных площадках, срочно требуют вас.

— Кто требует?

— Начальник вашей личной охраны.

Что случиться могло? Аин нечасто меня зовет...

— Поспешим. Отец, Гарен, до встречи.

— Мы не договорили... — начал, было, отец, но я махнула рукой и вышла, не дослушав.

Омаэль догнал меня, взял под руку и потянул в другую сторону. Да, спасибо, не сообразила, что до верхних площадок можно добраться только на вертикальных лифтах, шахты которых устроены лишь в боковых частях дворца. По счастью, крыло Амори примыкало к одной из них.

Я затемнила биостекло до максимума, боясь, что от мельтешения уровней за ним начнет кружиться моя бедная голова. Помогло, по счастью.

Верхние посадочные площадки сделаны нарочно для драконов — никакой техники предназначенной для полетов до сих пор не придумали. Вернее придумали, но драконы, заметив в воздухе неясный для них предмет, хватают его и непременно утаскивают к себе в горы, и ничего тут не поделаешь, как-никак воздух — это их пространство. Вся ныне существующая летательная техника признана небезопасной и не используется, так что и посадочных площадок для нее нет.

Драконы соль-терро значительно превосходят в размерах обычных и площадки для них просто огромны — одна способна вместить за раз двух-трех драконов и еще место останется. Площадок таких больше десяти, тринадцать или пятнадцать — не помню точно. Находятся они на разной высоте с разных частей Лазурного, и меж ними величаво плавают нижние слои облаков. Дышать тут очень сложно, несмотря на защитный купол, в котором поддерживаются необходимые для нормальной жизнедеятельности температура и состав воздуха, и особенно сложно с непривычки — едва выйдя из лифта на подъемник, я почувствовала, как грудь охватил стальной обруч, казалось мешающий вдохнуть в полную силу. Омаэль даже не дернулся, а его рука все еще лежала на активированном ментакристалле — видимо, он по-прежнему следит за ситуацией.

Подъемник привез нас на самую верхнюю площадку третьей секции — и я сразу поняла, что дела плохи.

На краю площадки клубилась антрацитовая тьма с горящими зеленым огнем глазами — Андарран сидел и его крылья, расправленные только на треть, злобно хлопали по воздуху, сотрясая площадку. Толпившийся на ней народ сгрудился с противоположного конца и метался, не зная, что предпринять — у ног дракона стояли двое...

— Дарсан и Данарис, — подтвердил мои опасения Омаэль. — Аин говорит, они дрались.

Я коротко и грязно выругалась, поминая обоих в самых черных тонах. Нашли время и место! О причине я догадывалась — Дарсан прознал о планах матери на Данариса. Не зря грозился с ней поговорить...

Аин — высокий и широкоплечий соль-фламме, в сопровождении пятерых охранников встретил нас и коротко обрисовал ситуацию, сколько видел сам. А видел он только конец дуэли, и сразу связался с Омаэлем.

— Что они там делают? — сощурилась против ветра я, пытаясь разглядеть две фигурки в тени огромного дракона.

— Вроде беседуют, — был ответ. — Соль-арэо, Дарсан только вас и слушает...

— Да знаю я!

Данариса он может и убить, с него станется, и это будет конец не только нашим с матерью планам, но и дружбе с Алмазным домом... Нет, я точно прибью Дарсана: что он там себе думает!

Во мне кипела злость, такая сильная, что даже страх перед драконом отошел на второй план.

— Соль-арэо, постойте! — заикнулся Аин, — сопровождение...

— В Бездну сопровождение! Омаэль, смотри, чтобы никто за мной не шел!

Ответа помощника я не услышала за очередным порывом ветра, но не сомневалась, что он исполнит мое веление от и до.

Камень площадки больно ударял по тоненьким подошвам туфель, предназначенных лишь для ковров и деревянного паркета, а не для ледяной неровной поверхности. Ветер тоже был холоден, и я отчаянно куталась в накидку платья, жалея, что не догадалась захватить с собой мехового жилета. Да, о многом я успела пожалеть с начала этого дня.

Вблизи, лицо Дарсана оказалось залито кровью — только сверкали разъяренные глаза и оскаленные зубы. Серая коса Данариса, насквозь вымоченная в крови, марала белую рубашку — на спине от нее расползалось безобразное алое пятно.

— Дарсан! — заорала я еще на подходе.

От приветственного рева Андаррана у меня заложило уши, а двое мужчин даже не обратили внимания, слишком занятые друг другом. Я ускорила шаг и почти подбежала к ним, и так как Данарис был ближе, дернула его за руку, вынуждая обернуться.

Он и обернулся, явив разбитое лицо с одним заплывшим глазом, и заляпанную алым рубашку на груди. И еще руки, сжатые кулаки которых украшали сбитые костяшки.

Дарсан выглядел ему родным братом — только одежда была черной, и потому кровь не так выделялась.

— Что это значит? — звенящим от злости голосом крикнула я. — Что вы устроили, идиоты несчастные!

Дарсан опомнился первым и изящно поклонился, что выглядело абсолютно абсурдно здесь, на посадочной площадке, к слову, тоже забрызганной кровью, и с драконом за плечами.

— Моя леди...

— Заткнись! Данарис, я приношу свои извинения за поведение моего консорта и готова компенсировать вам его... невежество, в любой желаемой вами форме...

— Только посмей! — рванулся вперед соль-терро и наткнулся на мою выставленную руку.

— Вон, с глаз моих, — приказала ледяным, под стать ветру рвущему платье, тоном, глядя прямо в его глаза. — Пошел вон!

— Съерра! — зарычал он.

— Вон, я сказала!

Андарран взревел, запрокинув голову, и расправил полностью крылья, мигом скрывшие свет обоих солнц. Кончик его хвоста ударил о камень прямо между мной и соль-терро; я почувствовала, как потекло по щиколоткам — удар был такой силы, что от камня площадки отлетели осколки, несколько, порвав платье и тонкие туфли, угодили мне прямо по ногам, ранив до крови. Хвост с громким шуршанием скользнул в сторону, дракон переместил переднюю часть тела и вытянул голову — его морда оказалась прямо за плечом Дарсана, недвусмысленно намекая, что не стоит говорить грубости его симбионту.

Ах, так? Посмотрим!

Я наклонилась, подняла подол, начавший напитываться кровью, собрала выступившую кровь на пальцы — и резко распрямившись, брызнула ею в морду дракона. Долетело хорошо если пара капель, но он шарахнулся назад, пропахивая в камне борозды от когтей. Неловко присел на задние лапы замотал ошалело мордой. Не зная как избавиться от этих капель, несущих мой запах, заставляющих понять, что он сделал мне больно, дракон жалобно заскулил, попытался вытереть морду передней лапой, похоже, не сумел и не выдержал — гигантским прыжком скакнул с площадки, кувыркаясь в воздухе и расправив крылья только где-то далеко внизу — я уже не видела. Воздух сотрясал непрерывный его вой.

Я зло усмехнулась в бледное лицо своего консорта:

— Проваливай, симбионт!

Легонько сжались пальцы, все это время держащие мою правую руку — так Данарис, про которого я чуть было не запамятовала, выражал свою поддержку.

— Ты слышал, соль-терро? Леди велела тебе убираться.

Дарсан рявкнул в его сторону нечто, что я не разобрала — снова помешал порыв ветра. Сын Алмазной семьи сделал движение ему на встречу, но глянул в мою сторону и передумал. Молодец какой.

— Пошли, Данарис, — повернулась я к синеглазому, ласково дотрагиваясь до его щеки. — Я провожу тебя к целителям.

— Съерра! — бессильно закричал за спиной Дарсан.

Я обернулась.

— Ты обещал мне вчера, и не сдержал обещания. Пожалуй, лучше бы ты меня вправду убил... Не подходи. Убирайся куда захочешь, я не желаю видеть ни тебя, ни твоего поганого вымеска. Можете там, где-нибудь подальше от меня, сдохнуть, я только поблагодарю Эмифи, за то, что она наконец-то освободила меня от позора называть тебя своим консортом.

Омаэль, не иначе как почуяв что дело неладно, мчался мне навстречу и за ним спешили охранники.

Я отвернулась от Дарсана и пошла им навстречу, втайне ожидая, что в спину мне прилетит нож. Не прилетел. Я обернулась только у самого подъемника — соль-терро на площадке уже не было.

— Это было не очень осмотрительно, — подвел итог Данарис.

Мы втроем находились в целительском крыле. Омаэль просто наблюдал, а за меня и Данариса целители взялись всерьез. Мои ноги были в порядке, просто царапины, даже странно, что натекло так много крови. А вот синеглазому досталось сильнее — помимо разбитого лица, еще смятые ребра и глубокие борозды от когтей сзади на шее — Дарсан постарался. Раньше я у него, правда, такого украшения не замечала, ну да мало ли чего я не замечала... Особенно в гневе, а ведь поступок консорта, наложившийся на события прошлого вечера, вызвал во мне нешуточную ярость — не струсить разнимать взрослых мужчин, не побояться дракона! Кажется, близость смерти, разжигая во мне новые страхи, потихоньку изживает старые, несколько жаль, что слишком уж медленно. Хотя Омаэль смотрит на меня как-то по-новому, будто с большей долей уважения. Правда, я бы назвала это глупостью, и называю, но что теперь поделаешь.

— Что именно? — отозвалась я, наблюдая, как от действия мази царапины на глазах стягиваются, и покрываются новой кожей, нежной и розовой, крайне тонкой, казалось, тронь хоть пальцем и лопнет снова. Хотя, конечно, это лишь кажется, не лопнет.

— Ваши слова. — Говорит, и голос не дрожит и не срывается, а ведь ему сейчас чистят раны, и это, надо думать, очень больно.

Я отмахнулась:

— А, что там... История наших с Андарраном отношений включает с полсотни, не меньше, подобных обменов любезностями, в самых разных ситуациях. Ты же не считаешь, что я злилась только из-за тебя? И правильно. Эта парочка портит нам с матерью жизнь уже столь давно, что всех обид я не могу припомнить, да и не хочется — ничего в этом достойного нет и быть не может. Грыземся себе тихо, по-семейному, и ладно.

— Я закончил, соль-арэо, — поклонился мне Истаб, вытирая руки от крови и мази. — Постарайтесь до утра не мочить ноги слишком горячей или слишком холодной водой.

— Спасибо. Займись моим другом.

Истаб послушно занял место лекаря возившегося с ранами члена Алмазного дома.

Данарис улыбнулся:

— Приятно, что вы, соль-арэо, записали меня в друзья.

— Раз уж ты имел несчастье узнать Дарсана с наихудшей стороны, мне ничего иного не остается. Кстати, я не совсем поняла, как вы ухитрились встретиться? Точнее, соль-терро вечно сидят на этих площадках, но ты-то что там забыл?

Синеглазый кисло поморщился:

— Встречал Арасту. Ее должен был привезти кто-то из соль-терро, а ваш... консорт, тоже ее ждал.

Я оглянулась на Омаэля — тот кивнул. Значит, правда. Меня начинают тревожить эти Арастины прыжки туда-сюда, не иначе мать опять замышляет что-то масштабное и как бы мне не вышло это боком. Не забыть, потом поговорить об этом с Омаэлем наедине.

Данарис на лекарей внимания не обращал, смотрел неотрывно на меня. Его голые плечи в свете ламп имели легкий оттенок бронзы, и мой взгляд невольно то и дело к ним возвращался. Ну, сынок Алмазного дома... Соблазнитель, Бездна его забери. Уверена, что о планах матери на него, он ни сном, ни духом, значит, сам рвется в консорты, интересно только: из личного ли желания или под диктовку дома?

Омаэль отошел к окну, что-то высматривая и напряженно щурясь.

— Что там? — забеспокоилась я.

— Андарран носится, — вздохнул тяжело мой помощник, — вас высматривает, наверное.

— Вот же... Я же сказала им убираться.

— Когда это действовало?

Вопрос был риторическим. И вправду, ситуации, в которых Дарсан подчинялся приказам, по пальцам можно пересчитать. Ох, что ж мне делать-то с ним...

— Вы уверены, что не хотите остаться на ночь тут? — закончив обрабатывать раны, спросил Истаб.

— Благодарю, но нет. Повреждения пустяшные, стоит ли обращать на них внимание?

Истаб знакомо поморщился, но не затеял спора. Лицо Данариса стало выглядеть куда более прилично, хотя один глаз все еще не открывался. Как мог Дарсан испортить такую красоту... И поднялась же рука!

— Позвольте проводить, вас, соль-арэо, до ваших комнат, — любезно предложил он мне руку. Безнадежно измаранная кровью рубашка отправилась в утилизацию, и синеглазый, ничуть не смущаясь, расхаживал без нее.

Руку я приняла. Потом оглядела себя.

— Да уж, платье явно стоит сменить. А вам — подобрать рубашку. Омаэль? Скажи, чтобы одежду для Данариса принесли в его покои, — помощник кивнул и активировал свой ментакристалл.

— Благодарю вас, соль-арэо, за заботу, — обольстительно улыбнулся Данарис. Он явно нарочно шел слева от меня, демонстрируя наиболее целую половину лица, и улыбка эта не пропала зря.

— Брось церемониал, я же назвала тебя другом.

— Значит, мне позволено звать тебя Съеррой? Я польщен.

— Не стоит. Это многим разрешено, Омаэлю, например, но он так упрямо меня величает, что это уже почти стало привычным. Араста тоже этим грешит, и Истаб.

— Ты же соль-арэо.

— Тебя это вроде не смущает

— Я просто не теряю надежды стать твоим консортом. Тогда титулы совсем не будут нужны, ведь правда?

Я сказала, тщательно подбирая слова:

— Консортов я выбираю себе сама.

— Это так. Однако, не зря твоя мать под разными предлогами зовет во дворец наиболее представительных мужчин, причем исключительно свободных от каких-либо обязательств?

— Она и не скрывает этого особенно, любой может догадаться, — дернула плечом. — Находит на нее иногда. Надеется, что я потеряю разум от какого-нибудь красавца и, наконец, осчастливлю ее внуками.

Данарис остановился. Я машинально встала тоже.

— Так потеряй, — низким, заметно исказившимся голосом сказал Данарис и шагнул ближе, встав почти вплотную ко мне. — Потеряй... Потеряй прямо сейчас!

Я вскинула руки:

— Ты, конечно, знаешь, что не можешь прикоснуться ко мне без разрешения, Данарис. А я не помню, чтобы разрешала тебе.

— Да, соль-арэо, я знаю, — прошептал соль-фламме. — Но я ведь не прикасаюсь, смотри, между нами достаточное расстояние...

— С волосок, — фыркнула. — Данарис, не смеши меня — отойди. Твоя попытка соблазнения не удалась.

Он послушался — да и что ему было делать? Послушался, но ни в его лице, ни в глазах, я не заметила обиды, и потому вздохнула с облегчением — мысленно же добавила в пользу Данариса еще несколько плюсов, за выдержку.

Правда же была в том, что мне вдруг стало неуютно от его близости. Не неприятно, а именно неуютно, и в этом я тоже смутно подозревала дарсанову вину, хоть и сама не до конца понимала почему. Злость на него все еще кипела внутри, уже задевая ту грань, за которой я однажды подумаю: хватит, надоело. Тогда он пожалеет... Зачем, зачем, этот дурак злит меня, зачем словно нарочно выводит из равновесия, попутно подставляя под возможный удар? Ему что — накуролесил и улетел, а мне после разбирайся с этими семействами обиженных... Хорошо, Данарис оказался не из подобных, иначе не знаю, что бы я потом сделала с этим проклятым соль-терро, но однозначно нечто страшное.

На плечо Данариса легла рука Омаэля.

— Вам бы лучше оставить леди в покое, ей многое пришлось пережить сегодня. — 'И без тебя хватило' повисло в воздухе.

Данарис ухватился за эти слова как за повод отступить с достоинством и избавил нас от своего общества, не забыв галантно попрощаться и осыпать меня на прощание комплиментами.

— У меня такое впечатление, будто я неделю на ногах и не сомкнув глаз ни на миг, — пожаловалась я.

— Отдохните, — посоветовал Омаэль. — Сегодня не должно быть ничего важного... Ваша мать, кстати, сегодня с утра подписала указ, снимающий с вас большую часть обязанностей перед ней.

— Ха, неужто хочет, чтобы я сосредоточилась исключительно на поиске консорта?

— Не могу знать, соль-арэо.

Я отмахнулась:

— Не прибедняйся... Так что там, на сегодня еще?

— Ничего, с чем я не справлюсь без вас.

— Проводи меня до моих комнат тогда, — с удовольствием и облегчением я оперлась о его руку. Дрожащие ноги, оказывается, совсем не добавляют уверенности в своих силах. — Еще неплохо было бы узнать, по каким таким секретным делам Араста мотается туда-сюда до Дальних поместий. И что там с Бирюзовым? Заодно, проследи за Суэстом, я не думаю, что он рискнёт снова покуситься на девочек, но мало ли...

— Хорошо, соль-арэо.

Мы как раз подошли к дверям моих комнат.

— И еще Омаэль... Присмотри за Данарисом. Мне нужно знать, можно ли его подпускать к тайнам семьи.

— Как скажете, леди. Не беспокойтесь, лучше отдохните, как следует.

— Постараюсь...

Приятным моментом стало то, что в комнате уже убрались и белье на кровати сменили, так что о ночном присутствии Дарсана уже ничего не напоминало. На тумбочке у кровати стоял ящичек с ровными рядами цветных бутылочек — Истаб говорил, что должны принести настойки. Наверное, они и есть. Прошлый ящичек, помнится, Дарсан разбил, одни проблемы только от него...

За окном пронеслось что-то огромное и темное, я подумала и не стала зажигать света. Если это Андарран, то незачем ему знать, что я у себя. Еще не хватало, чтобы снова пришел Дарсан, а то ж у меня руки зудят от желания ему врезать, да только ничем хорошим это не кончится.

Я разделась до нижнего платья, распустила волосы и прилегла на кровать поверх покрывал с намерением просто отдохнуть в тишине... и проснулась от громкого грохота, который не сразу опознала как 'стук' в двери.

Сон еще не до конца меня покинул, иначе, чем объяснить, что я первым делом подумала на Данариса? Стал бы он, правда так колотить в двери, но мало ли...

— Данарис, это ты?

Дверь не выдержала — слетела с петель. В проеме возник Дарсан, всколоченный, с коркой засохшей крови на лице и пятнами на одежде. В руке обнаженный кинжал, с другой, сжатой в кулак, капает на пол яркая кровь — ею, что ли, в двери молотил?

Я потерла лицо руками и села поудобнее, облокотившись на подушки.

— Выйди вон.

Соль-терро не ответил. И не ушел. Я бы удивилась, если бы он меня послушал... Жаль ментакристалла нет, не позвать никого. Охрана уже приучена к тому, чтобы не обращать на наши с консортом скандалы никакого внимания, а опасаться за мою жизнь им нечего — святость соль-арэо неукоснительно блюдется всеми.

Резко заныло плечо, ему в тон отозвались ноги — эдак скоро я вся буду израненная ходить. И как бы, не после этого разговора.

Дарсан шагнул внутрь, и как-то слишком резко и быстро оказался около кровати. Ноздри его хищно раздувались.

— Ты вся им воняешь! — прорычал он.

Я пожала плечами, стараясь не коситься на обнаженное лезвие.

— Неудивительно.

Кажется он подавился словами, которые собирался сказать. На всякий случай я отодвинулась подальше от него и напомнила:

— Я не давала тебе разрешения прикасаться ко мне, если ты помнишь.

— Помню, — медленно отозвался он, глядя на меня в упор. — Все я помню. А вот ты, кажется, забыла, что принадлежишь мне!

— Я принадлежу своей семье, соль-терро. Но никак ни тебе и не твоему дракону. Значит, и делать могу, что мне угодно, а не чего хотелось бы тебе.

— Что угодно — даже трахаться с этим недоноском?!

— Даже, — маска безразличия не слетела и тогда, когда он в ярости врезал кулаком по стене, да так, что кровь в стороны брызнула. Спокойно. Пусть бесится, на здоровье, мое спокойствие это не должно колебать.

— Ты... — он задохнулся, зажмурился, вскинув руки к лицу. Разжал пальцы и кинжал с грохотом упал на пол, соль-терро и не заметил. — Я требую свои восходы. Все.

Что?! Нет!

— Нет.

— Да. Прямо сейчас!

— Я не могу так надолго покидать дворец.

— Мне все равно. Я требую своего по праву.

Слезы обожгли глаза, я поспешно отвернулась. Ненавижу его, ненавижу, ненавижу!..

— Предупрежу мать.

В горах у Дарсана был свой дом. Большой, каменный; не дом, а крепость — там мы проводили его законные восходы. В последний раз я опрометчиво пообещала ему девять суток... Дура. Конечно, у меня есть одно его Слово, но тратить его так неразумно, всего лишь из своей ненависти, я не имею права, это глупо и неразумно. Помнится, он обещал не требовать их разом... да-да, всего лишь еще одно несдержанное обещание.

Мать ничего не смогла сделать, да я и не надеялась. Соль-терро в своем праве. Андарран завидев нас с Дарсаном на посадочной площадке, ликующе взревел, потом полез ластиться как игривый щенок, причем ко мне. Я отшатнулась.

— Милая...

Рот наполнился кровью из прокушенной губы — нет, я не стану плакать. Ненавижу бессилие.

Андарран приблизил ко мне свою исполинскую морду, зеленые глаза ярко горели.

— Не бойся, милая. Он ничего тебе не сделает.

Дарсан все еще злился, я кожей ощущала его ярость, но он уже взял себя в руки. Наверное, понял, что перегнул палку, но от своих слов теперь не откажется. Ненавижу.

Надо мной развернулось одно драконье крыло, защищая от ветра, пронзительно холодного. Я вывернулась из-под него, и снова подставила онемевшее от холода лицо под ветряные порывы — мне казалось, что так боль уменьшается. Потом расстегнула плащ, и почти застонала от смеси облегчения и холода — ветер мгновенно выстудил все тепло, да и немного его было.

Дарсан возился, пристёгивая к драконьей сбруе седло для меня, ему самому ничего подобного было не нужно. Дракон волновался, я слышала, как хлестал его хвост по камню площадки, и пусть. Ничего не хочу. Замерзнуть бы вот так, чтобы насовсем, чтобы ничего больше...

— Съерра! Застегни немедленно плащ, заболеешь!

Заткнись. Ненавижу твой голос, всего тебя ненавижу...

Его руки легла на мое плечо, я, не раздумывая, рванула в сторону:

— Не трогай меня.

Сейчас я могу только просить, ведь он в своем праве. Это право для того и придумали, чтобы хоть иногда не было различий между соль-арэо и ее консортом, чтобы она не могла приказать...

Заревел дракон. Дарсан так и стоял с протянутой рукой, и в глазах его медленно рождалось понимание.

— Милая, ты... меня боишься?

Что мне делать? Зажмуриться, скрывая от него свои мысли? Только так. Я не имею права ни на что другое...

— Милая?

— Просто не трогай меня.

Это не страх, это ненависть. И бессилие. И безнадежность. Все то, что Дарсан успешно порой в себе воплощает.

— Хорошо, не стану. Застегни, пожалуйста, плащ, и капюшон надень.

Пальцы не слушались, так что застежка щелкнула, застегиваясь, далеко не с первой попытки. Ненавижу тебя, соль-терро...

— Садись.

Я развернулась. Седло крепится в ямке у основания драконьей шеи — там, где чешуя гладкая, и не имеет острых шипов. Сейчас дракон лежал, подобрав под себя лапы, и до веревочной лесенки, спускающейся с седла, вполне можно было дотянуться, если хорошенько постараться.

Дарсан проследил мой взгляд.

— Я помогу.

— Не трогай меня.

Скрипнул зубами, но отступил.

Я рывком подтянулась, забралась по лесенке — Дарсан все же придержал ее снизу, чтобы не болталась, перекинула ногу и оказалась в седле. Мне все равно, пусть замерзшее тело взвыло от слишком резкой нагрузки, не покажу как мне больно. Соль-терро устроился за моей спиной, готовый в любой момент поддержать, но не коснулся.

— Держишься?

— Да.

— Тогда полетели.

Андарран встал на все четыре лапы, потоптался, расправляя крылья, направился к краю площадки. Чтобы взлететь с ровного места дракону надо разбежаться, так что с площадок они предпочитают прыгать, уже в полете ловя ветра. Я вцепилась в седло как в родное, и все равно меня рвануло так, что чуть не выбило из него напрочь. Потом полет выровнялся, Андарран набрал высоту, и радостно заревел, сообщая о себе миру.

Как всегда на время полета я предпочла закрыть глаза и не открывать их, пока сильный толчок не сообщил о приземлении. Андарран пробежал немного вперед по горному плато и остановился как раз около дома, спрятанного за горным выступом так, что с воздуха не вдруг и приметишь. А пешком на такую высоту забраться невозможно.

Выступ, скрывающий дом, защищал его заодно и от ветра, что весьма кстати, потому что тут, высоко в горах, куда холоднее, чем даже на самых верхних площадках дворца. В своем плаще и одном нижнем платье — я так и не оделась толком, не до того было — я мигом промерзла насквозь, хотя снизу и грела горячая драконья чешуя.

Дарсан спрыгнул первым, протянул руки — поймать. Я хмыкнула и спустилась сама, хоть далеко и не так ловко как он.

— Иди в дом, я седло сниму пока.

Да с радостью.

В доме было тепло, даже слишком тепло, на мой взгляд. Тело быстро отогрелось и пришлось сбросить плащ, иначе от духоты могла разболеться голова. Бездна, в последнее время я сама себе развалину напоминаю — что же дальше будет? Истаб предупреждал еще тогда, три года назад, да разве я могла себе такое представить... Ведь соль-арэо не болеют; до того как погибли Эорин и Эовис я толком и не понимала, что это такое — боль.

Дура была, что уж теперь... Тогда дура и сейчас не умней. Чего стоит быть ласковей с Дарсаном, это не так уж и сложно. Он успокоился бы, перестал потрясать оружием и кулаками, перестал творить всяческие безумства. Возможно. А может и нет, их противостояние с матерью просто так кончиться не может.

В доме было тихо и уютно, я прошлась вдоль стеллажей у стен, зажигая многочисленные свечи — все соль-терро любят открытый огонь, это у них от драконов. Дыма свечи не давали, запаха тоже. А свет их был ровен и мягок, не резал уставших глаз. Можно было бы разжечь и камин, но я этого, увы, не умею, пусть Дарсан возится, если захочет.

Хлопнула дверь. Я оглянулась на своего консорта — он же смотрел на горящие свечи.

— Ты хорошо меня знаешь, — криво усмехнулся.

Я пожала плечами:

— Мы семь лет 'вместе'. Невольно что-то да замечаешь, — я по привычке тронула висок, ища ментакристалл. Я гладила его иногда, для успокоения, теперь же непривычное отсутствие холодной гладкости камня под пальцами расстроило. — Омаэль свяжется с тобой, если возникнет нечто срочное. Надеюсь, ты мне сообщишь об этом.

— Не буду обещать, мы с тобой знаем, чем это чревато.

Бездна... Как меня это достало! Ну почему, почему, никто не даст мне возможности просто отдохнуть в тишине и одиночестве?!

— Это чревато твоей паранойей, — излишне резко ответила я. — Причем, беспочвенной.

— Почему же, — он прошел мимо меня на кухню, заглянул в большой шкаф с какими-то бутылками. — Не такой уж и беспочвенной. Например, ты знала, что твоя мать пыталась вернуть силу одному из давних указов, гласившему, что соль-арэо могут брать консортов лишь из первых Домов?

Я даже рассмеялась от неожиданности.

— Это глупо, Дарсан, ведь тогда ей бы пришлось расстаться с двумя из трех своих консортов!

— Я знаю, что глупо. Но она пыталась. К счастью запрет на этот указ непреложен, а матери первых Домов не дали ему силу, так что... Вот же она, — Дарсан достал какую-то небольшую бутылку из темного непрозрачного стекла и два бокала. — Странно, что Омаэль не сказал. Тебе явно нужно знать, чем твоя мать готова пожертвовать, чтобы избавиться от меня: двумя возлюбленными. — Темная, почти черная, жидкость наполнила бокалы.

— Нет, не верю. Она не могла такого сделать... Что это? Тайа?

— Попробуй, тебе понравиться.

Я осторожно пригубила. Вкус был незнакомым, пряным и горьковатым, но в целом очень даже приятным.

— Вкусно. Что же это такое все-таки?

— Ирс, но не думаю, что ты о нем слышала — соль-фламме такое не пьют.

— Отчего же? Вкусно ведь.

— Кто их знает... не по чину, похоже. Тебе не жарко? У тебя щеки красные.

Я прикоснулась к лицу пальцами, и вправду, кожа будто горит.

— Душно.

— Я открою окно. — Дарсан отставил нетронутый бокал и распахнул окно настежь.

Повеяло холодком, кухня наполнилась звуками: шорохами, треском, хлопаньем, рычанием. Андарран явно где-то неподалеку, наверное охотится, или дремлет на солнце, обняв лапами какой-нибудь скальный выступ. — Так лучше?

— Намного, спасибо.

Дарсан подошел ближе, забрал мой опустевший бокал и поставил его на стол. Провел осторожно кончиками пальцев от подбородка к виску, где раньше покоился ментакристалл, вторая рука зарылась в мои волосы, погладила затылок. Я прикрыла глаза.

— Это из-за кристалла? — тихо спросил он.

— Что? — Я непонимающе уставилась в его глаза. — О чем ты?

— Ты стала... другая. Какая-то вялая, ничего не хочешь толком, ничего тебе не нужно. Словно выгорела изнутри.

— А, это... Это просто слабость, после операции. Истаб сказал, это нормально, пройдет потом. Дарсан я... Прости, я устала. Идем в бассейн, вода приведет меня в чувство.

— Эй, — он склонился к самому моему лицу, — не оправдывайся. Я все понимаю, ты знаешь. Не хочешь меня, так и скажи, зачем отговорки? Ты не оправилась от операции, и столько всего случилось. И Андарран наверняка тебя снова испугал. Прости его, ладно? Он же до сих пор не понимает толком, как с тобой обращаться, иногда не осознает насколько ты хрупкая. Боится снова сделать тебе больно и оттого еще больше неловко выходит. И знаешь... если хочешь, мы с ним можем помочь тебе, втянем ненадолго в нашу связь — тебе сразу легче станет.

— Нет уж, — я невольно вздрогнула. — Хватит с меня и одного раза.

— Ты так и не ответила, — он легко коснулся поцелуем моих глаз, одного за другим.

— А это был вопрос?

— Это был вопрос.

— Дарсан...

— Айон.

— Айон, давай не сегодня, хорошо?

— Конечно, милая... — Он легко подхватил меня на руки. — Все еще хочешь в бассейн?

— Хочу. А потом — спать, спать, спать.

Он усмехнулся.

— Соня ты.

Да нет. Просто, только во сне я могу забыть весь этот кошмар.

В самом начале было совсем по-другому.

Я не была... не была невинной девушкой, когда Дарсан набился мне в консорты. И моя ненависть горела не так сильно — Амори еще не родился и всех последствий маминого обмана мы тогда не знали. Нет, я злилась, конечно, на этого соль-терро: как смел он, симбионт, претендовать на меня? Опять же, в то время, надежда на мое исцеление и не собиралась исчезать, я твердо знала, что способ спастись от гибели есть, и он непременно будет найден.

Так и случилось бы, не потеряй мать способность выносить ребенка. Если бы не этот факт, думаю, что однажды я бы приняла предложение целителей и согласилась на постепенную замену органов. Это дало бы мне достаточно времени, чтобы дожить до момента, когда они не изобретут совершенное лекарство.

Жизнь моя тогда была, безусловно, не безоблачной, это скорее теперь, с головой погрузившись в океан абсурда и истинного кошмара обреченности, мне так кажется. Она вообще разделилась на "тогда", где я имела шанс на жизнь, и "сейчас" где остались только боль и долг. И даже думать об ином не выходит, смерть занимает все мысли, не оставляя места ничему. Разве что, долгу...

Забавно ведь.

Не реши однажды Дарсан предъявить на меня права, и я бы жила. Не реши он того же, есть шанс, что я тихо лишилась бы ума, не вынеся осознания болезни. Что ни говори, сколько времени я уже держусь на одной лишь ненависти к нему? Мой самый верный враг, он не дает мне погрузиться в себя до конца и утонуть в жалости...

Тогда было еще не так.

Мне недоставало разума понять слишком многое, а злость мешало и той малости, которую понять было в моих силах. Дарсан же умен и расчетлив во всем, кроме отношений.

Соль-терро живут не особенно долго. Дикие сильны, опасны и их много, слишком много для тринадцати симбионтов, которые в свою очередь венец творения Алмазного рода. Их создали так давно, что даже сам Алмазный род не помнит уже как именно. Известны лишь факты...

Их всего тринадцать и всегда было, есть и будет столько же.

Когда умирает один из пары дракон-соль-терро, второй умирает тоже.

Но они возрождаются. В резервации живет группа ученых хранящих эту тайну. Когда кто-то из симбионтов погибает, они требуют девушку способную родить и получают ее, потому что остаться без единственной защиты... невозможно. Это называют жеребьевкой. В ней наравне участвуют девушки из всех сословий, кроме соль-арэо, что понятно. Конечно, ни одной семье не хочется просто так отдавать своих дочерей... но так надо. И за это соль-терро ненавидят еще больше.

Девушки не возвращаются потом. Я видела их однажды — они остаются в резервации, работают, помогают вести быт соль-терро. Они тихи и неразговорчивы, их мало что интересует. В чем бы не заключался ритуал, он не проходит бесследно.

Я знаю немного, только то, что рассказывала мать, которая тоже не знает всего, однако как правительница обязана разбираться во всем, за что несет ответственность.

Девушке искусственно подселяют плод и на этом обычные процедуры оканчиваются. Несколько месяцев беременности она будет связана с драконицей, вынашивающей яйцо, узами, которым нет названия. Потом та откладывает яйцо, а девушку вводят в глубочайших сон. Мать показала мне однажды как это выглядит — нас не пустили в саму лабораторию дали лишь смотреть через стекло — несчастная девушка, живот которой был уже хорошо виден, лежала в неглубоком бассейне с теплой водой, вся опутанная огромным количеством трубок, большая часть которых вела прямо из ее живота к яйцу...

Кошмарное зрелище. Действительно.

Беззащитная нагая девушка, беременная и искусственной пуповиной связанная еще и с драконьим яйцом. Ей не дают проснуться, не знаю, чувствует ли она, как десятки трубок опутывают ее недвижимое тело, впиваясь в беззащитную кожу. Надеюсь, что нет.

Потом следуют роды. Тоже искусственные. Одна команда ученых вынимает ребенка, в то время как вторая разбивает скорлупу на драконьем яйце. Они все делают до отвращения слаженно и синхронно — им всем много лет и эта операция не первая. И далеко не последняя.

Ребенок и дракон появляются на свет одновременно, и их обоих помещают в единый маленький бокс, где они проведут первый год жизни, пока не окрепнут достаточно, чтобы ничто не могло повредить, искалечить их связь, такую крепкую и хрупкую одновременно. Это дикое зрелище — младенец и драконеныш бок о бок, рядом нежнейшая кожа и острые когти ... У бокса неустанно будут дежурить сразу по трое ученых, следя и заботясь.

Девушку же отправят на "восстановление" после чего ей будет предложено вернуться в семью. Еще никто не согласился, но вопрос задается каждый раз, с тупым упрямством людей, не желающих понять, что их опыт не совершенен, и несет вред и потери.

Мать многое мне показывала. Она готовила меня на свое место, а значит, я обязана была знать все и немного больше; разбираться в любом деле, не полагаясь полностью на помощников и специалистов. Обучение длилось бы не один десяток лет... Но было прервано. Прервано окончательно.

Однако я все помнила. Помнила ужас, который испытала, выйдя из лаборатории в резервации, о которой и знали то немногие. И принялась ненавидеть соль-терро.

Они растут быстрее обычных детей, потому что перерождаются. У них разные тела от рождения к рождению, но одна и та же душа, что у дракона, что у его симбионта. Только ребенок не помнит предыдущих жизней, а дракон способен, если нужно, возродить эти воспоминания. Однако физические навыки сохраняют оба, поэтому учатся гораздо быстрее. Фактически, уже спустя полтора десятка лет после рождения они входят в полную силу, и способны начинать охоту на Диких.

Все соль-терро не особенно нормальны. Связь с драконом слишком сильно искажает их разум, вдвойне же не повезло тем, чьи симбионты — драконихи. Драконы в отличие от соль-терро не ограничены в связях личного характера, скажем так. А вот их симбионтам сложнее.

Да что там, я у Дарсана была первой женщиной. Я ведь он старше меня порядочно, и пусть не особо соответствует идеалам красоты, но... Хотя он как-то сам сказал, что связь с драконом можно сознательно усилить или ослабить, и эти раскачивания позволяют на некоторое время забыть о насущных потребностях. Однажды им с Андарраном пришлось выслеживать двух обнаглевших Диких, осмелившихся напасть на фермы близ города, и в процессе погони они не спали почти десять восходов, и не потеряли ни во внимательности, ни в ловкости. Потом, правда, отсыпались почти двое суток, но сам факт...

Соль-терро конечно, величайшее творение генетики и селекции, но даже одного взгляда на них хватает, чтобы сообразить, что эти огромные тела надо соответствующе кормить, давать достаточно отдыха и вовремя удовлетворять прочие потребности, иначе есть риск наблюдать это существо настроенное вовсе не дружелюбно и доброжелательно.

Связь, однако, накладывает и ограничения: невозможность долго находиться порознь, общность эмоций и чувств, необходимость постоянно искать компромиссы — драконы часто не сходятся во мнениях со своими симбионтами, и не стесняются это выражать.

Я помню, слишком хорошо помню, как это было.

— Уведомляю тебя, что добром твоя затея не окончится!

Холодная ярость клокотала во мне, и даже обида на мать как-то потерялась на ее фоне, стала неважной, маленькой, всего лишь еще один пунктик в плане на будущее — нас с ней ждет долгий и неизбежно тяжелый разговор, но будет это потом. А прямо сейчас я имею дело с выродком, по некоей внезапной преступной блажи решившим заявить на меня и мою свободу свои жалкие претензии.

— Приму к сведенью, моя леди, — бесшабашно улыбнулся он, особенно выделив голосом именно это мерзкое, в корне неправильно и просто не могущее быть верным "моя", и — надо же какая неожиданность! — это взбесило меня еще больше.

— Да ты... — я задохнулась, заметалась но подходящих слов так и не нашла, несмотря на то что они толпились в моей голове великим множеством: много, много и еще больше, они распирали череп изнутри, будто стремясь разнести его в осколки и выплеснуться наружу бессвязным, не совсем приличествующим положению соль-арэо потоком, обрушиться на до отвращения довольного мужчину и раздавить его своей массой, заодно дав мне свободу, которой я так нежданно лишилась, и избавив от необходимости думать над ответом, который стер бы с его рожи эту раздражающую улыбку.

Я внутренне взвыла и пронеслась мимо него по коридору, не особо выбирая направление.

Урод! Наглая, зажравшаяся тварь, ухитрившаяся подловить на оплошности мою мать! Как, по какой такой прихоти его больного насквозь мозга, он вообще посмел о таком раздумывать?! Меня! Меня, соль-арэо, будущую правительницу... И в его лапы?! Да это же неслыханно, неправильно, невозможно!

— Леди куда же вы так спешите?

— Подальше... — от тебя, — ...отсюда!

— Хм, наверняка вы не забыли, что ритуал требует... завершения?

Опомнившись, я притормозила. Нарушить правила я не могу. Бездна! Ладно, все уже сделано, деваться некуда — вытерплю! Даже самый бездарный любовник не может быть хуже Огерда, а я таки взяла его однажды в постель, презрев предупреждения. Разочаровалась, конечно, зато теперь понимаю, что на его фоне кто угодно покажется сносным.

— Разумеется, я помню, — высокомерно бросила, судорожно пытаясь хоть немного обуздать свою злость. — Веди... консорт.

Он изящно поклонился и повел меня к подъемнику, на взлетные площадки. Стоп! Он что, не во дворце живет? Бездна, о чем это я, он же соль-терро, кто его пустит во дворец...

На взлетной площадке, создавая впечатление покорности и послушания, возвышалась антрацитовая громада с зелеными глазами, и я не стала спешить и этому впечатлению верить. Слава Андаррана гремела впереди него — в каждое из перерождений он был все больше, сильнее, коварнее — и все большее количество побед одерживал. Моя бабушка не единожды лично благодарила его, да и моя мать... Да уж, и вот к чему это привело: этот дракон теперь тоже мой, какая ирония, учитывая, что узы с ним это предпоследнее чего я бы хотела от жизни.

Последнее — узы с Дарсаном.

Дракон не шевелился, просто смотрел. Этот его непонятный взгляд — и есть ли смысл искать привычные выражения эмоций в его глазах? Испытывает ли он их? — откровенно настораживал.

— Съерра, если вы позволите себя так называть...

Имя это... это слишком личное, слишком близкое к коже, чтобы давать на него право ему, бесцеремонному захватчику, недостойному даже и взгляда в мою сторону, да что там, слышать голос мой недостойному!

— Не позволяю.

Зеленые иной, нежели у дракона, зеленью, но не менее пугающие, глаза сощурились, губа сжались в тонкую полоску. Злишься? Злись!

— Как пожелаете, соль-арэо, все в вашей воле. Мой дракон желает быть представленным вам по всем правилам...

Я фыркнула.

— Меня это не интересует.

Дракон вскинулся и зашипел, наверняка ему не пришлось по душе пренебрежение, которое я открыто демонстрировала, и поделом. Нечего было мне себя навязывать.

— Соль-арэо, прошу вас, не стоит злить Андаррана, — соль-терро весь напрягся, веселье окончательно исчезло с его лица. — Послушайте, ритуал уже не обратить вспять. Ваша мать дала Слово, и даже постаралась его сдержать, так будьте же любезны исполнить свой долг как подобает, а не уподобляться истеричной девчонке полутора десятков лет отроду.

Нарочито медленно я поправила идеально уложенные волосы, провела ладонями по бедрам, разглаживая невидимые и, скорее всего, просто не существующие на драгоценной ткани, складки, погладила кончиками пальцев губы — стремительно темнеющие глаза новоявленного консорта неотрывно следили за моими руками. Я шагнула ближе к нему, ласково улыбаясь, и сохраняя на лице эту улыбку, сказала прямо в его лицо:

— Не смей мне указывать, животное.

Самообладания ему было не занимать — мои глаза различали признаки ярости, ясные как свет обоих солнц: как побелела кожа на костяшках сжатых слишком сильно пальцев, как едва заметно дернулась щека, как сжались челюсти — но ответ был дан тоном холодным и спокойным, даже слишком:

— Вы путаете определения, соль-арэо. Не хочется говорить, но, кажется, вас не научили даже элементарным основам, и я готов, если будет на то ваша воля исправить этот недочет в вашем образовании.

Я открыла рот... И закрыла его обратно, не придумав достойного ответа, а это нечасто со мной случается. Крайне нечасто. Не самое приятное чувство, надо признать... И кто опять же виной тому? Соль-терро, решивший изрядно осложнить мою жизнь.

Двери подъемника открылись и на площадку вышел Аин, начальник моей личной охраны со своими верными воинами. Ноги сами понесли меня в его сторону, дав возможность избежать необходимости искать этот самый злосчастный ответ.

— Соль-арэо.

— Что у тебя?

— Пока вы говорили со своей матерью, я разъяснил соль-терро как необходимо обращаться с вами. Ритуал требует вашего присутствия в его доме, поэтому...

— Что? О, нет. Ноги моей в их резервации не будет!

— ...поэтому на два полных восхода мне дан указ не следовать за вами и не исполнять часть обязанностей, касающихся вашей защиты. Но знайте: если по истечению этого срока вас не будет во дворце, то мои люди и я не пожалеем сил и средств, чтобы вызволить вас из лап этого... соль-терро. Омаэль распорядился подготовить палаты в целительском крыле, и хотя мы уверены, что никто не причинит вам вреда, это обычная практика, когда члены правящей семьи покидают пределы дворца.

— Да знаю я! Аин, слышишь? Я отказываюсь посещать резервацию!

— Дом вашего консорта находится в горах, вне границ резервации; будьте спокойны, по моему приказу его уже проверяют. Ваша мать распорядилась, чтобы на два полных восхода двое соль-терро патрулировали территорию гор, и двое территорию дворца — все остальные будут готовы немедленно прибыть на помощь.

— Да о чем ты? Неужто мои слова потеряли всякий смысл? Я. Никуда. Не. Отправляюсь. Дворец мой дом, и пребывание вне его границ приносит мне душевное неспокойствие, так что, похоже, будто кому-то придется пересмотреть условия ритуала, раз ему так угодно следовать ему дословно!

— Соль-арэо, — негромко предупредил один из воинов, по-прежнему окружавших нас плотным полукольцом. — Ваш консорт слышит каждое ваше слово.

— Пусть, — я легкомысленно встряхнула волосами. — Вряд ли он способен хоть что-то понять из нашей беседы.

Рев дракона, раздавшийся после моих слов, заставил всех обернуться.

Аин шагнул мимо меня:

— Соль-терро, ваш долг контролировать вашего симбионта, особенно сейчас, когда рядом находится соль-арэо. Мне не кажется это настолько сложной задачей, что вы неспособны с ней справиться. Уймите своего дракона.

— Мой дракон свободное существо, в декларации его прав значится больше, чем ваших обязанностей, — скучающе поведал соль-терро. — Осторожно, ему, кажется, не нравится, что вы говорите о нем через меня, а не обращаетесь лично.

Начальник моей личной охраны не дрогнул.

— Моя первейшая задача защищать соль-арэо, а не налаживать дипломатические отношения. Всем будет лучше, если мы просто станем выполнять свою работу.

Эти слова заставили меня поморщиться — Аин и капитулировал? Не ожидала, от него, за все годы совместной работы о нем у меня сложилось впечатление как о человеке жестком и несгибаемом. Тем более странно, так легко дал наглому соль-терро себя обскакать, да еще и на моих глазах. Надо запомнить этот момент, сгодится — как знать, что может понадобиться от него в будущем.

А соль-терро хорош! Не трусит, не лебезит, отвечает едко и быстро, значит, соображает на уровне. Разумеется, я знаю о незаурядных способностях всех соль-терро, но одно дело теоретическая информация и совсем другое — реальное наблюдение. На политической арене цены бы такому воину не было, если бы не происхождение... о, и еще симбиоз с драконом.

Мысленно распрощавшись с перспективами использования Дарсана в своих целях, я вернула беседу к действительному положению вещей:

— Ваши обязанности и прочее, это, безусловно, просто замечательно, но, — я перевела взгляд с Аина на консорта, — вопрос остается открытым: каким образом будет завершен ритуал? Про резервацию даже не начинайте: нет, нет и нет, если кто-то из вас еще не уловил моего настроя. На жилую часть дворца соль-терро никто не пустит, и я с этими мерами согласна. Так что слушаю ваши предложения.

Белый сапожок на невысоком каблуке нетерпеливо отстучал по камню посадочной площадки незамысловатый мотив, и я тепло улыбалась обоим мужчинам, решив, что гнев не самый мой лучший помощник — силой мне с соль-терро не тягаться, с драконом тем более. Властью? Можно попробовать, однако мы с ним оба знаем, что данное моей матерью Слово и тут ставит меня в жесткие рамки. Так что пришла пора проявить смирение и покорность...

...Да и никто не запрещал мне требовать всего, что приличествует моему статусу. Слуги знали меня как самое нетребовательное существо из высшего света, что ж, для Дарсана я согласна изменить этот маленький аспект поведения.

В конце концов, не думал же он, будто как только насильно станет моим консортом, все проблемы тотчас решатся сами собой? Нет уж, не выйдет у нас легкой семейной жизни, это я могу пообещать со всей серьезностью, на которую способна.

— Начальник вашей охраны уже сказал, что мой дом находится за пределами резервации, — спокойно уточнил соль-терро, прожигая меня взглядом.

Я намеренно передернула плечами:

— Неважно, где он; в любом случае мне не кажется возможным наличие в нем всех привычных мне удобств. И потом, я отказываюсь покидать дворец в любом из существующих направлений.

Рык дракона сотряс площадку.

Аин напрягся:

— Дарсан, успокойте дракона!

Мой консорт оглянулся через плечо, и мгновение спустя антрацитовая махина, расправив огромные крылья спрыгнула с площадки вниз, чтобы немного позже взмыть над нашими головами затмевая свет Первого солнца.

Я насмешливо воскликнула:

— Надо же, консорт, а вы оказывается умеете подчиняться приказам! Не ожидала, не ожидала... Признаться, вы казались мне более независимым от чужого влияния. Я рада увидеть, что это не так.

За что была награждена пылающим взглядом исподлобья, по накалу чувств сравнимым, разве что с драконьим пламенем, и принесшим мне истинное удовлетворение, однако никак не отразившееся на той доброжелательной маске, которая намертво пристала к моему лицу на ближайшее время.

Накатившее облегчение на нем тоже никак себя не показало, хотя было немалым — все же присутствие незнакомого, не совсем дружелюбного дракона, чья слава превосходит любые разумные пределы, изрядно нервирует.

— Спасибо, — коротко кивнул начальник моей личной охраны, чем изрядно меня удивил.

— Он засиделся на месте, — пожал плечами соль-терро. — К тому же эта площадка не кажется нам достаточно прочной, а подвергать даже и малому риску мою леди... нежелательно, сами понимаете.

— Понимаю, и ваше мнение полностью разделяю.

Тут мне в голову пришла мысль, которая, по-хорошему должна была прийти куда раньше: а не знакомы ли они? Поведение обоих можно трактовать и иначе, если предположить, что они уже сталкивались... да мало ли где. Оба воины, оба занимают высокие посты — насколько мне известно, Дарсан, на данный момент, главный среди соль-терро, — только один хранит покой внутри дворца, а другой — снаружи.

Опять же, сейчас это мало что меняет, но в перспективе, возможно, будет не лишне, так что не забыть бы сказать Омаэлю, чтобы узнал, где, как и при каких обстоятельствах встретились эти двое. На всякий случай.

— Прошу прощения соль-арэо, — вскинулся Аин, — вы позволите?

— Конечно.

Начальник моей личной охраны благодарно кивнул и отвернулся, касаясь кончиками пальцев ментакристалла на виске, губы его беззвучно шевелились. Воины, стоявшие рядом, подобрались, беспокойно переглядываясь.

— Что-то случилось? — обратилась я к крайнему, тому самому, предупредившему, что соль-терро слышит каждое мое слово. Воин покачал головой.

— Не беспокойтесь соль-арэо, это наши внутренние дела.

— Хорошо если так.

Загудел подъемник, вскоре из открывшихся дверей вышел Омаэль — ну наконец-то! Что это с его лицом? Странное выражение, что оно может означать?

— Соль-арэо...

— Что, Омаэль, что? — я нетерпеливо шагнула к нему и не зря: мой помощник склонился ко мне очень близко и прошептал на ухо:

— Простите мне мою вольность, соль-арэо, но ваша мать... Я пытался отговорить ее, но она даже слушать не стала.

— Говори уже!

— Она приказала вам покинуть дворец как минимум на ближайшие сутки. С ним.

Теперь я понимаю то ее решение, и даже разделяю его. Однако, в тот момент мне было далеко не до размышлений и трезвого анализа — слишком уж много навалилось.

Дарсан спал рядом. Даже во сне его руки продолжали искать меня, стоило лишь чуть отодвинуться в сторону и гладили, успокаивая, если я шевелилась. Сомневаюсь, что в такие моменты он просыпался, слишком уж глубокие тени пролегали под его глазами, сообщая, что их обладатель давно нормально не отдыхал. Да и потом, ему всегда спалось спокойней, если я находилась рядом.

Правда, подозреваю, что утро у меня выдастся бурное — темперамент у консорта не из числа спокойных, он не пожелает запросто терять с таким трудом полученные часы со мной. Разумеется, можно отговориться плохим самочувствием или нежеланием, но... Он же любит меня. Любит с силой, которую я даже вообразить себе не могу — сильнее, чем мать, отец и семья вместе взятые. Как отплатить этой любви... ложью?

Так я размышляла, внезапно проснувшись среди душной ночи неясно отчего.

Сон ушел и совсем не стремился вернуться на законное место и избавить меня от случайных мыслей и воспоминаний, всплывавших из самых глубин памяти, бередящих душу, изматывающих своей яркостью, заставлявших переживать давние события заново, словно мало происходящего ныне.

Но несмотря ни на что, я чувствовала благодарность за требование Дарсана, хотя признать ее и тем более выразить едва ли наберусь смелости. Эти дни дадут мне возможность побыть с собой, размышляя, успокоиться и смириться, чтобы потом без сожаления ломать конструкции любовно выстраиваемые на протяжении долгих лет, подчиняя все единой цели: исполнить свой долг, родить наследницу. Чутье подсказывает, что все у меня выйдет, получится. Не знаю, что за сила хранит мой род и наказывает его, моего ума не хватает, чтобы обдумывать, искать ответы еще и на этот вопрос, но она не допустит, чтобы род прервался.

Я согласна — более трех женщин в правящей семье одновременно, это серьезная угроза стабильности. Так же верно, что особый, строгий и проницательный ум вкупе с другими достоинствами, передается через поколение, чего таить, как раз минуя меня. Но ведь трое — слишком мало! Я уверенна, за всю историю семьи не единожды возникала угроза гибели рода, но он же существует до сих пор... чудом ли, еще как-то, неважно, главное, что существует. Мне кажется, что уже первая моя беременность обречена быть удачной...

Или это просто мои надежды.

Горло царапнуло жаждой, и, тяжело вздохнув, я принялась выпутываться из покрывал и рук консорта, тут же конвульсивно сжавшихся, стоило мне пошевелиться. Отпихнуть их, или разжать хватку, моих скромных сил никак не хватало, оставалось только бессильно пытаться выскользнуть, — стараясь одновременно не разбудить Дарсана, пусть отдыхает, бедолага, — что представлялось почти невозможным.

— Милая, спи, а? — консорт, невнятно ворча, заворочался, притянул меня ближе, даже не заметив моих тщетных попыток высвободиться, обнял тяжелыми руками и притиснул сильнее к своему телу, хотя не так давно мне казалось, будто сильнее просто невозможно.

— Дарсан, — я дернулась, но усталость вовсе не собиралась выпускать соль-терро из крепкого дурмана сна, и тогда я, мысленно извинившись перед ним несколько раз, несильно ударила затылком назад, туда, где согласно моим предположениям, находилось его лицо. — Дарсан!

Мой консорт дернулся и глухо застонал.

— Съерра, — он с шипением втянул воздух, — ты сдурела?

— Прости. Мне захотелось пить, а ты меня не отпускал и не просыпался.

— И это замечательный повод еще раз разбить мне нос? Демоны, кажется кровь идет... Надо встать, не то заляпаю белье.

Получив свободу и возможность наконец-то сползти с кровати и зажечь лампу, я недоуменно глянула в его сторону, не припоминая излишней чувствительности:

— Что значит, еще раз? — и ахнула, вспомнив о его драке с Данарисом, случившейся только вчера, хоть мне и казалось будто с тех пор прошли месяцы.

Вечером, нежась в теплой воде небольшого бассейна, я сама мазала его синяки и ссадины целебным бальзамом, и они заживали на глазах, нос же, видимо, был таки одним из ударов Данариса сломан, а Дарсан, из глупой гордости, просто не пожелал признаться, не позволил мне ощупать предполагаемое увечье, уворачивался, да морщился едва заметно.

Жажда, при виде окрасившей лицо мужчины крови, тут же забылась, руки подхватили первую попавшуюся ткань и уже утирали кровь, а сам путь — вокруг немаленькой кровати — так в памяти и не отложился.

— Прости, — не уставала я шептать, стирая темные потеки. — Прости, пожалуйста, я не хотела, правда не хотела, понимаешь? Ну, прости, прости меня! — Кровь вроде бы унялась, по крайней мере не текла больше, а дыхание, ранее вырывавшееся с отчетливыми сипами, вновь стало бесшумным. В неярком ламповом свете тряпка, оказавшаяся моей исподней рубахой, вся казалась замаранной кровью — это как же я так неловко... и хватило же ума. — Дура я...

— Ты это брось, — он перехватил мою руку, поцеловал пальцы. — Не смей говорить такого. С меня что взять, не сообразил со сна, моя вина. А ты вон рубашку испортила.

— Бездна с ней, — в сердцах сказала. — Тебе не больно больше?

— Я люблю тебя, — вместо ответа просто сообщил он.

— Давай я воды тебе плесну, умыться. — Я отвела взгляд, стыдясь свой слабости, не позволявшей ничего ему ответить, или же просто прямо взглянуть в глаза.

Все-то он понял, зеленоглазый воин. Понял в очередной раз, а принял... принял уже давно, еще тогда, семь лет назад, когда в одиночку пытался кое-как, по песчинке, по камешку выстроить крепость нашей с ним семьи, и не давал мне ради своего удовольствия разрушить с таким трудом возведенное, а я с тупым упрямством пыталась снова и снова. И не сдался, ни разу не отступил... Окажись на его месте, я бы просто бросила это гиблое дело еще в начале — приложенные усилия явно и близко не окупали итога, а он и не подумал.

Надеюсь, он примет мою дочь, когда-нибудь, со временем... Насколько легче ей будет с его поддержкой, если сумеет отбросить предрассудки, отодвинуть прочь воспитание, увидит не только соль-терро но и человека, душа которого больше и шире любой другой, и связь с драконом тут совсем не при чем.

— Вот еще, — хмыкнул. — Сам справлюсь. Ты пить хотела? Что тебе принести?

— Не знаю. Лучше сама посмотрю... Где это питье стоит, которое ты мне вечером давал?

— Ирс? В шкафу с напитками, темно-синяя бутылка, она подписана. Возьми лампу, а то споткнешься еще ненароком в темноте.

— Хорошо, хорошо.

Света лампа давала не то, чтобы много, но чтобы не скатиться кубарем с лестницы и отыскать заветную бутылку, хватило с избытком. Горьковатая свежесть быстро утолила жажду и навеяла успокоение, мне даже подумалось, что вот теперь-то я усну...

За окном что-то стремительно мелькнуло. Уверившись, что это не отсвет лампы, я отставила бутылку и побежала к двери, на ходу кутаясь в дарсанов плащ, по обычаю висящий у входа — спала то обнаженной. Впрочем, стоило выйти из дома на продуваемый всеми ветрами двор, как он перестал казаться излишней защитой от холода.

Выхваченный лампой круг света был столь же невелик, как свечение единственной звезды в небе, и толку от него вышло примерно столько же.

— Кто здесь? — негромко окликнула прежде, чем сообразила, что тут, в горах, на высоте доступной лишь драконам никого быть не может, и кто же тогда привиделся мне за окном?

Держа лампу в вытянутой руке, я шагнула вперед, еще раз и еще, осторожно ступая босыми ногами по холодной земле, и едва не закричала от ужаса, когда ночь передо мной пришла в движение. То есть сначала, когда чернота в двух шагах от меня зашевелилась с хорошо различимым шелестом, мне показалось именно так, и казалось ровно до тех пор, пока у этой черноты не открылись два зеленых, ярко горящих в темноте глаза.

— Андарран! — облегчение вырвалось возгласом. — Как ты меня напугал!

Дракон сонно мотнул мордой, широко, во всю пасть, зевнул — отблески лампового света отразились на его клыках — и приблизил голову ко мне, склоняясь почти к самой земле, будто ожидал от меня ласки. Рука сама потянулась, дотрагиваясь до острой чешуи около дыхательных отверстий, погладила, неожиданно оказавшуюся теплой, чешую и не отдернулась, когда дракон издал странный звук больше похожий на смесь ворчания и мурлыканья, от которого все его тело будто мелко-мелко завибрировало, а глаза удовлетворенно прикрылись.

— Нравится? — и сама подивилась этой ласке и нежности прозвучавшей в голосе. — Я не думала нарушать твой сон, просто увидела что-то из окна, и не догадалась про тебя.

Дракон, судя по виду, был совсем не против ласки и моих слов, лишь знай подставлял голову под гладящую ладонь, как соскучившийся по матери ребенок. Хлопнула дверь и тут же мой консорт не постеснялся прервать эту идиллию выражением своего возмущения.

— Съерра! Ночью, вне дома, раздетая! Чем ты только думаешь!

Андарран приветственно рыкнул подскочившему голому Дарсану, но тот только отмахнулся, завороженно уставившись на мою руку поверх антрацитово-черной чешуи.

— Ты... Съерра, ты...

— Все хорошо, — я отняла руку. — Ты такой... Бездна, Дарсан ты голый! Как на счет хоть немного думать головой, а не тем, чем ты там обычно думаешь?

— Хм, милая ты меня что, отчитываешь?

— А? — я смешалась, и вправду с чего бы...

— Так, все, — консорт резко подхватил меня на руки вместе с плащом и дурацкой лампой, которая больше мешалась, чем действительно помогала. — В доме поговорим. Андарран мне сразу сказал, но ты и сама могла бы сообразить, что шарахаться в темноте почти нагой, не лучшая идея.

— Я твой плащ надела... А ты и того не сделал! — обвиняюще хлопнула его по голой груди.

— Мне ничего не будет, ты же в последнее время просто на глазах чахнешь, — парировал, плечом открывая дверь и внося меня внутрь. — Дохнуть в твою сторону страшно.

— Глупости какие. — Объятия расслабились, я смогла встать на ноги и избавиться от тяжелого, до одурения пахнущего моим консортом, плаща. — Скажешь тоже. А у самого, смотри, пальцы на ногах посинели!

— На свои глянь.

— Эмм, да, и мои тоже.

— Давай, милая, глупые мы с тобой пойдем наверх и залезем в теплый бассейн с пузырьками?

— Давай, — одобрила. — А потом спать, да?

— А потом — посмотрим.

Вода была теплой, не обжигающе горячей, а именно теплой, ровно такой, какая мне нравится больше всего, и ощутимо холодней тела Дарсана в ней. Сон моему консорту отбило напрочь — держа меня на коленях, лицом к себе, он массировал мне спину с неким маслом имеющим крайне ненавязчивый запах, иногда наклонял голову принимался беспорядочно хватать кожу на плечах губами, но отступал не видя отклика. Мне же, прислонившийся лбом к его ключице, а выше я просто напросто не доставала, и блаженно постанывающей, лень было и шевелиться и целовать смуглую кожу в ответ.

Зато не лень разговаривать.

— Айон, а как ты уговорил драконов отдать Рагаррана?

Он удивился вопросу.

— С чего ты спрашиваешь именно об этом?

— Мне интересно. Давно хотела спросить, но повода не случалось.

— Рагарран последний сын Аматы и Андаррана, это по имени понятно. Амату ты вряд ли видела, но она помнит тебя, понимает, что не просто так, не из прихоти тебе понадобился ее ребенок. Я рассказал ей про Амори и, в конце концов, она согласилась. Андарран сначала был против — он любит своих детей, ты же знаешь, и уговорить его было сложнее.

— Но ты справился.

— Как видишь. — Поцелуй в плечо.

— Спасибо еще раз. Амори стало лучше, когда у него появился такой друг. Это меньшее что я могу ему дать. — Касаюсь губами в ответ.

— Знаю милая, я ходил к нему.

— Правда? — удивленная я подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — Гарен не упоминал об этом.

— У него и без того полно забот.

— Это правда, однако для пары слов много времени не требуется, верно? — я наклонила его голову ближе к себе. — Дарсан?

— Ладно, — нехотя отозвался. — Я просил его не говорить.

— Почему? Что в этом такого?

— Мне не все равно как чувствует себя Амори. Иногда мне думается, что я виноват в том, что... И ты тоже так считаешь.

Я отвела глаза. Для себя я разделила эту вину на нас двоих: себя и его. Мать виновна больше всех, но на ней далеко не вся вина... Все виноваты. И одновременно, все невиновны; так уж сложилось, ничего не сделаешь.

— Ты до сих пор так думаешь, — он поджал губы и отвернулся, рывком высвобождая лицо из моих пальцев. — Бездна, ты действительно все еще винишь меня.

— Этот спор бесполезен. Я и себя виню, и прочих.

— И меня среди этих прочих.

— Да и тебя. Что в этом такого?

— А то, что каким образом мы сможем наладить отношения, если ты обвиняешь меня в болезнях брата, своих проблемах, и еще невесть в чем?

Растерянность вырвалась нервным смешком:

— Да никак. Милый, очнись, мы семь лет вместе! Какое "наладить отношения"? Ты же не можешь всерьез верить, будто это возможно? — Лицо его, однако, говорило об обратном. — Мы семь лет вместе, эй! Я не любила тебя тогда, я не люблю тебя сейчас, и не полюблю в будущем. Это просто за гранью возможного. И те отношения, которые мы имеем сейчас это граница, предел! Лучше не будет! Бездна, да лучше просто не может быть!

— Ты... — Его голос сорвался. К моему искреннему, ничем не замутненному ужасу, зеленые глаза сверкнули влагой. — Ты правда так думаешь?

Бездна, да о чем он вообще? Мы что семь лет обитали в разных мирах, что он мог надеяться, ни много ни мало, на мою любовь? Это же просто глупость!

— Конечно, — я с полнейшей уверенностью кивнула, не успев толком сообразить, к чему это может привести.

— Не любишь, значит, — спокойный его голос совсем не вязался с угрожающим выражением лица. — Когда просишь от меня помощи — не любишь. Когда ждешь утешения, тоже не любишь.

— Дарсан, это...

— И когда стонешь подо мной, — неумолимо перебил, — когда просишь большего, когда молишь об освобождении — и тогда — не любишь.

Я рванулась, встать с его колен, отскочить — не пустил. Попробовала снова и ахнула от того как сильно он сдавил мне ребра руками, ясно давая понять, что лучше не дергаться. Смотреть ему в лицо стало невозможным, и я зажмурилась, обхватила себя руками, хоть так отгораживаясь от яростной сути соль-терро, которую сама же по-глупости и разбудила.

— Что же ты ласкала сегодня Андаррана, а? — он не сильно встряхнул меня. — Я же чувствовал эти прикосновения на своей коже, понимал природу эмоций, все ощущал, все-все. Смотри на меня. — Я мотнула головой. — Смотри! — От новой встряски клацнули зубы, и глаза пришлось открыть, во избежание худшего. — Ты сама, сама то и дело даешь мне надежду — и равнодушно отталкиваешь после. То требуешь не прикасаться, трясешься как истеричка, одновременно точно зная, что я не сделаю тебе ничего дурного, хоть иногда и руки просто зудят от такого желания, а после, когда я едва ли не насильно укладываю тебя в постель, кричишь от удовольствия? Где-нибудь там, в своем сумасбродном сознании, ты отдаешь себе отчет в том, что больна? Иначе я не могу объяснить этот идиотизм, длящийся целую вечность, всего семь лет! Не смей отворачиваться! Что там такого сделала с тобой твоя сумасшедшая мать, что ты никого не любишь? Да как же ты вообще можешь любить, бездушная ты стерва, если весь твой мир вертится вокруг тебя же? Открой глаза!

Я всхлипнула, мечтая исчезнуть из этой воды, которая стала холоднее снега, подальше от его тела, кожа которого нестерпимо жгла, от слов, ранящих и несправедливых, от боли — его и своей — от понимания, неотвратимого чувства чего-то... обвала, землятресения, катастрофы, неминуемо грядущей, давящей своим неизбежным отступлением...

Не выходило.

Исчезнуть.

Раствориться.

Не чувствовать. Не знать.

Остановить время, предотвратить, убежать, уклонится, отступить...

Не выходило.

Я плакала.

Беззвучно плакал он, зло, скаля зубы в болезненной усмешке.

Громко ревел дракон, где-то там, в другом мире.

Я плакала.

Он заговорил снова:

— Что же ты плачешь, всесильная соль-арэо? Давай скажи это вслух. Скажи что я прав. Ну, говори. Не хочешь? Зря. Я знаю, как мы поступим. Докажу тебе свою правоту. Одним способом, который ты понимаешь. И не отпущу до тех пор, пока не истечет мое время — или же пока ты не признаешь мои слова. Все еще молчишь? Тогда готовься кричать. Кричать ты будешь долго.

Ни одно из существующих ругательств не способно было отразить того, что я испытала, услышав слова своего помощника, что он тихо прошептал мне на ухо.

Мать не поступила бы так со мной... Ох, да кому я вру, кого обманываю?

Однако в моем личном списке стало на одну претензию больше.

— Она сказала что-либо о времени?

Омаэль виновато кивнул:

— Велела сделать это немедленно.

Мысленно я пожелала ей наивозможных благ и немедленно.

На деле же, отвернулась от помощника и наигранно весело хлопнула в ладоши:

— Планы изменились, господа. Я согласна. С одним условием.

Мужчины выжидательно замерли.

— Полечу и пробуду в этом вашем доме два дня, если соль-терро даст слово не прикасаться ко мне.

Дарсан сощурился.

— Я ваш консорт, соль-арэо. Это мое право и вы не можете требовать обратного.

Смущение удалось мне славу: склоненная голова, пальцы теребящие ткань платья.

— Не могу, кроме одного исключения... — Омаэль побледнел, ему искушенному жизнью при дворе, моя каверза открылась раньше, чем безыскусному Аину и соль-терро, ровным счетом ничего не мыслящим в женщинах. — Видите ли, я беременна. Мое беспокойство вызвано желанием защитить ребенка от возможных травм и волнений, а целители твердят, что первые пять недель самые опасные.

Выражение их лиц невозможно описать словами, существующие не передадут всех оттенков эмоций, а новых пока не придумали. Мне же тяжело был сдержать торжествующую улыбку.

Первым опомнился Аин:

— Прошу прощения, соль-арэо, я не представлял... Желаете ли вы, чтобы с вами отправились целители и охрана?

Я покачала головой.

— Это ненужно, если Дарсан даст Слово.

А он даст. Ребенок в семье соль-арэо это высшее благословление, даже его дикий ум это сознает. Не даст мне Слова — Аин первым не подпустит его ни на шаг ко мне и будет кругом прав. Завершение ритуала требует ночи проведенной вместе — что ж мы и проведем ее вместе. В одном доме, под одной крышей — об одной постели речи и не идет. Что мне нравится в Древних Законах, так это их обтекаемые формулы. Мать их тоже нежно любит, а потому все откладывает на неизвестное "потом" необходимость их переписать.

Дарсан выглядел, ни много, ни мало, ошалевшим.

— Какое Слово вы хотите?

— Да не соприкоснется наша кожа, да не навредишь ты словом или делом ни мне, ни ребенку моему, и не измыслишь подобного, — кротко улыбнулась.

— Слово...

— Подтверждаю, — кивнул Аин.

— Подтверждаю, — деревянно поклонился Омаэль.

Я перевела взгляд на ребят Аина и они один за другим нестройно подтвердили, что Слово соль-терро услышано и засвидетельствовано.

— Спасибо. Теперь можем лететь.

Дом оказался приличным. А может, это поднявшееся настроение не давало повода придираться к мелочам.

Эти два дня прошли почти хорошо: мы немного гуляли по пологой части склона, сидели вечерами у камина и говорили о чем угодно. Вопреки первому впечатлению, Дарсан все же не был совсем уж диким. Заботился обо мне как умел, и эти его, иногда неловкие, порывы веселили нас обоих. Сначала я изображала благосклонность, потом, сама не заметила как, это стало ненужно.

Андарран тянулся ко мне, но Дарсан его отгонял. И верно, такой большой дракон, такая маленькая соль-арэо, мало ли...

И все бы хорошо, да я слишком расслабилась.

До отлета оставалось буквально несколько часов. Мы сидели с соль-терро бок о бок на крыльце и мило беседовали, когда он, словно невзначай, спросил:

— Кто же отец ребенка?

Я дернула плечом, не желая выдумывать сказок.

— Неважно.

— Почему?

— Это же мой ребенок.

Андарран, лежащий неподалеку, вдруг вскинул голову и грозно зарычал. Дарсан повернулся к нему и застыл статуей.

— Что такое? — забеспокоилась.

Дарсан повернулся ко мне. Лицо его было белым.

— Андаррана что-то беспокоит в ваших словах... Он ощущал это и тогда, когда вы просили о Слове, но... Серра каков срок?

— Небольшой. А что?

— Драконы обычно чувствуют зарождающуюся жизнь. Конкретно сколько?

— Ну, месяц.

Он побледнел еще больше, хотя казалось — некуда.

— Послушайте, он не чувствует этой жизни. Вы хорошо себя чувствуете? Может, выкидыш? На раннем сроке это часто... Надо срочно...

Бедняга так взметался, что мне стало его жалко.

— Сядь Дарсан и успокойся. Нет никакого ребенка.

— Что?

Я поморщилась.

— Ничего. Не было ребенка и нет, успокойся.

Слишком поздно я поняла, почему не стоило этого говорить. Знала вседозволенность, уверенная в его Слове. И напрочь забыла, что слово это никак не касается дракона.

Черная махина в мгновение ока оказалась рядом с нами, я только успела, что вскинуть глаза — и была отброшена прочь ударом когтистой лапы.

— Назад! — заорал соль-терро.

Я приподнялась на руках, наскоро осмотрела себя — одежда порвана, царапины глубокие, кости не задеты — такое впечатление, что он хотел просто напугать, и едва-едва не рассчитал расстояния, задел лишь кончиками когтей...

Одного взгляда на застывшего дракона хватило, чтобы понять — так оно и есть. Симбионты ревностно защищают честь и гордость соль-терро, вот Андарран и решил припугнуть в отместку за грязную ложь...

Я не в обиде. Наверное это пока шок — ведь и боли не чувствуется, но не будь я соль-арэо и он бы имел на такой поступок право.

Но я — соль-арэо. Будущая правительница. Я могу лгать, могу предавать, плести интриги, и никто не смеет меня в том упрекнуть. И уж тем более никто не смеет мстить.

Пальцы коснулись ментакристалла и я намеренно вслух, глядя на обоих противников, сказала:

— Аин, ты мне нужен. На меня напал мой консорт.

Он противоречил сам себе. Почти двое суток мучил меня и не давал вымолвить ни слова, не обращая внимания на слезы и стоны, наказывал укусом или поцелуем за любую попытку что-либо произнести. Я не пыталась исполнить его волю, я хотела только сказать, объяснить... Потом не хотела уже ничего.

Часы иссушающего, исступленного секса не прошли для моего тела даром. Оно жаловалось, болело. Особенно голова и живот.

Он только уснул. Устал, бедный. Сгреб меня под бок и уснул, не давая ни шанса улизнуть. Но я и не пыталась. Подумала, пусть его, это последнее что он получит от меня, и плевать чего это будет мне стоить. Все равно он меня потеряет, так лучше сейчас. Он еще не подозревает, что в последний раз мы с ним вместе, не понимает, что мои слезы отчасти поэтому. Когда истекут его девять восходов, я уйду. Откажусь от всего, если понадобится, даже встану над родом, но не допущу новой встречи.

Я лежала и смотрела как на моей коже, когда-то невообразимо давно бывшей безупречной, один за одним расцветают уродливые синяки. Часть от его рук, но лишь малая. Остальные — всего-то и есть реакция на чрезмерное утомление и стресс, который испытало тело.

Что он скажет, когда проснется? Придет в ужас? Безусловно. Извинится? Непременно, но мне уже ничего от него не нужно.

Густой волной внезапно накатила дурнота. Я что есть сил пнула ногой Дарсана.

— Куда ты? — не открывая глаз, сонно спросил он.

— Пить.

Руки убрались. Я кое-как встала, хватаясь за стену, дошла до лестницы, постояла, преодолевая тошноту. Мучительно медленно, еле волоча ноги, которые плохо ощущали ступени, спустилась вниз. Тут желудок меня подвел. Раза три меня вырвало едкой желчью прямо на пол, после чего я смогла продолжить этот бесконечный, изматывающий путь на кухню. Дрожащими руками приподняла кувшин с водой и принялась жадно глотать, половину пролив на грудь. Когда вода кончилась, я посмотрела вниз, прослеживая струйки, щекочущие голую кожу и тут заметила то, чему не поверила пока не провела рукой и не поднесла почти вплотную к глазам, пытаясь рассмотреть плывущим зрением — и обмирая от ужаса.

Кровь. На внутренней стороне моих бедер была кровь.

Кувшин выпал из рук с ужасающим грохотом, но не разбился, и я успела этому факту порадоваться, когда грохнулась с ним рядом, неловко, на спину. Перед глазами были только тени и цвета, в ушах грохотало. И сквозь этот грохот шаги:

— Съерра, что...

И исполненный смертной муки крик:

— Съерра!!!

Грохнул отброшенный кувшин, что-то тяжелое рухнуло рядом, руки легли на плечи — и тело не вовремя ожило, одарив раскаленной болью — раскаленным железом по беззащитной коже. Горло разодрал вопль ничуть не тише дарсановского. Но боль ушла, едва он отдернул руки и я бессильно заплакала, понимая, что все, не успею. Это конец. Самый настоящий, самый что ни на есть последний конец.

Я умираю.

Бездна... Я умираю!

— Что с тобой, родная, что... Ты можешь говорить? Только держись малышка... Слышишь, только держись...

И мгновением позже уже не мне, ментакристаллу, от волнения — вслух:

— ...лежит, вся в синяках. Между бедер кровь... Из носа тоже... Она закричала, едва я прикоснулся... Хорошо не буду трогать... Жду. Омаэль, быстрее. Она уходит, понимаешь? Быстрее...

В уши ударил гром, но исходящий не снаружи, а изнутри, во рту почувствовался вкус крови...

— Умоляю тебя... Молю, малышка, пожалуйста... Немного осталось, дождись. Дождись, дождись...

Боль.

— Бездна, что же это! Где их демоны носят! Шш, милая, не дергайся, тихо. Только выживи, я клянусь, все для тебя сделаю, что ни захочешь...

А потом вдруг стало шумно, голоса заспорили, по зажмуренным векам резанул свет.

— Внутреннее кровотечение... Критически низкий уровень необходимых препаратов в крови, этого просто быть не может... Что она ела, пила необычного?

— Ирс...

— Бездна!

— Идиот!

— Обычный ирс!

— Ты ее убил кретин! Без лекарств ее тело не может существовать! Ирс запрещен, он нейтрализует...

— Каких еще в Бездну лекарств?!

— У нас еще одна проблема...

— Срок зачатия... Меньше суток... Бездна, это конец...

— ...предсказать пол?.. Только лаборатория...

— Нет выбора...

— ...сдурели?!

— Иначе — смерть...

Еще немного... И боль ушла. А за ней, ненадолго задержавшись, ушло все остальное.

Бездна... Я умерла. ____________________________________________________________________________________

СЛОВАРЬ:

Соль-фламме — аристократия, твердый стержень населения. Делится на родовые Дома.

Соль-арэо — правящая семья. Это понятие включает в себя только женщин и соль-арэо-ан (стоящих над родом).

Соль-терро — искусственно созданные симбионты драконов и соль-фламме, созданные века назад для защиты от Диких. Соль-терро всегда тринадцать, и они всегда одни и те же.

ПОСТ ЗЛА:

Автор понимает, что вежливость вышла из моды и потому считает нужным уточнить: не стоит ТРЕБОВАТЬ окончание истории в особенно грубых и категоричных формах. Автор существо впечатлительное, может и обидеться. Посему, друзья, давайте помнить, что все мы человеки и уважать друг друга. Тогда автор будет лапочкой, и не станет плеваться огнём и отфутболивать грубиянов.

С уважением, автор.