Музыкальный приворот

— Хорошо, что помнишь. Кстати, он как раз тут недалеко расположен... Наверное, это мне знак свыше, что все получится. В общем, у них там большой концерт. Автограф-сессия. И они вроде как решили журналистов пригласить.

— И что?

— Так мы и пойдем. Я уж с журналистским удостоверением точно в их гримерку проберусь. Они как раз в этом клубе выступают частенько. — С улыбкой сообщила сумасшедшая подруга.

— Хо-хо. А где же ты удостоверение-то возьмешь? На фотошопе нарисуешь? — ядовито улыбнулась ей в ответ я, попивая горячий ароматный капуччино. Мы сидели как раз напротив большого окна, и мне была видна улица, заполненная спешащими прохожими и многочисленными машинами. Проблемы Нинки казались не более чем ее очередной прихотью.

— Нет, — парировала подруга, принимаясь уже за вторую гигантскую порцию мороженного, — я его возьму в студенческой газете нашего университета. И, пожалуйста, не говори мне, что ты не знала, что у нас есть собственная газета.

Я, правда, не знала. Но промолчала.

— Так, я сейчас звонок одному начинающему борзописцу сделаю, кстати, — ловко вытащила из сумки ядовито-зеленый телефон-слайдер Нинка и набрала чей-то номер. Я только плечами пожала.

— Алло, Славочка? — нежным голосом сказала подруга в трубку. — Славочка, это Нина. Узнал? Ах, так приятно спасибо. Да-да, я помню, что мы сегодня встречаемся. Нет-нет... Мне так неудобно, Славочка... не могли бы мы перенести нашу встречу с пяти на семь? Ах... Да, милый. Спасибо... Пока-пока.

Она с шумом захлопнула мобильник и скрипучим неприятным голосом произнесла:

— Вот видишь. Я жертвую собой ради моего Кея. Буду встречаться с лопоухим Сеточкиным, с пятого курса журналистики. Этот кретин с кошмарной фамилией — Сеточкин, блин, вот умора! — как раз редактор университетской газеты.

— Ты меня поражаешь все больше и больше. А почему встречу-то перенесла?

— В пять начинается бокс, — честно призналась Нинка. — Мне посмотреть охота.

Она вновь принялась за свое гигантское мороженое. А ведь при остальных ест понемногу и кокетливо говорит, что "кушает как птичка, и ей много не нужно". Самое забавное — ей верят.

Я все вглядывалась в толпу, суетливо спешащую по улице. Вроде бы и позднее утро субботнего дня, а людей в центре города немало. И так приятно осознавать, что они куда-то спешат, бегут по делам, торопятся, а ты спокойно сидишь и в свое удовольствие ешь сладкое, запивая чуть-чуть остывшим, но не менее вкусным от этого кофе.

— О, Нин, смотри, — кивнула я, узрев знакомое лицо. — Твой кавалер из нашей группы.

— Где? — задумчиво вгляделась в толпу Нина. Она о чем-то размышляла, ковыряя ложечкой в вазочке.

— Да вон идет. В темно-зеленой толстовке, — кивнула я ей. Тот самый паренек по имени Антон, что неосмотрительно позвал Нинку на свидание, с опущенной головой, но, тем не менее, быстро передвигался между потоками людей. Потом замер на светофоре.

— А-а-а. Пусть идет. Главное, не ко мне, — махнула рукой Нинка. Антон этот ее то забавлял, то раздражал. Видно было, что она ему нравится в последнее время, и он действительно смешно вел себя, когда у нас были совместные пары, и когда он оказывался рядом. Но его нерешительность, меланхоличное спокойствие и какая-то боязнь всего женского пола Нинке совсем не нравились. К тому же этот Антон не был шибко умным и не учился на пятерки — иначе моя сообразительная подруга сделала бы из незадачливого поклонника личного интеллектуального раба. Парень к тому же часто прогуливал универ, и я даже не знаю, как еще не вылетел за прогулы.

— Вдруг, к тебе? Будет валяться в ногах и умолять о любви? — поддела я ее. — Серенады будет петь.

— Не дай Бог! Это же стыд какой будет. Я лучше признаю Кривоносую эталоном красоты, чем буду слушать такой отстой.

— А мне его жалко. Говоря, он один живет. Хотя я точно не знаю, но....

— Тебе должно быть меня жалко, — перебила Нинка. — Пойдем в кино?

С этого дня эта сумасбродка тщательно готовилась к тому мигу, когда ей выпадет возможность приворожить Кея. Она вовсю улыбалась невысокому, худенькому и нескладному Сеточкину и сходила с ним на свидания целых четыре раза. После каждой встречи она приходила ко мне или звонила по телефону и начинала жаловаться на то, как скучно ей было с этим "писклявым комаром-задохликом". Общественность в университете с недоумением считала, что наконец-то Журавль выбрала себе постоянного спутника. Для всех оставалось загадкой, почему местная красавица-милашка предпочла прочим знатным мэнам столь щуплого и посредственного молодого человека с кафедры журналистики.

Одновременно с этим она делала с помощью Сеточкина себе временное журналистское удостоверение от газеты университета. Газета наша называлась "Созвездие" и выходила каждую неделю. С помощью того же Сеточкина и каких-то его знакомых Нина договорилась о том, что будет присутствовать на пресс-конференции, которую собралась проводить группа "На краю".

Хищница терпеливо ждала свою жертву.

К тому же Нинка обегала кучу салонов, накупила новой одежды и обуви. Меня она тоже терроризировала изрядно. По всем магазинам я ходила вместе с ней и всячески отбивалась от подарков щедрой ко мне подруги. При всем при этом она оставалась спокойной, как удав, а я пыталась над ней подтрунивать, но вывести Журавля из себя так и не смогла.

А еще из-за врожденной вредности Нина решила построить глазки Анатолию, чтобы проверить качество наложенных на него чар. Результат ее обрадовал. Несмотря на то, что тот отказался идти с ней в кино, настроение подруги было просто замечательным.

— Вот как классно, правда? — говорила она мне в универе. У нас было окно, и вся наша группа вместо того, чтобы присутствовать на семинаре по уголовному праву, шаталась по всему зданию родного учебного заведения.

— Ага... Невероятно классно. Почти через два месяца экзамены, — грустно проговорила я. — А я вообще ничего не знаю...

— Ох, темнота, — вздохнула подруга, — рядом с тобой я чувствую себя человеком из эпохи Просвещения, попавшего в глубокое Средневековье.

— Чего? Какого еще Просвещения? — Не поняла я.

— О, Всемилостивый! Только не говори мне, что ты ничего не знаешь о Просвещении!

— Где-то слышала, — задумалась я, — но совсем забыла, когда это было, и что там делали.

— Там просвещали таких, как ты, отсталая, — бестактно сказала Нинка и заржала.

— Сама отсталая.

Я обиженно стала смотреть в пол, на котором виднелись куски засохшей грязи — весна в этом году выдалась ужасной.

У Нины память просто зверская. Ей один раз стоит посмотреть на текст или послушать его, как она моментально все запоминает. И на лица у нее память едва ли не фотографическая. Может быть, это и стало причиной ее мстительности — подружка помнила все плохое, что делал ей человек. Один раз, в третьем классе, ее обозвала старшеклассница. Журавль умудрилась запомнить это и когда в прошлом году встретила повзрослевшую обидчицу из школы в университете — та стала аспиранткой, то умудрилась отбить у нее жениха.

— Ну, Катька, даешь! А еще из интеллигентной семьи!

— Из какой такой интеллигентной семьи? — взорвалась я.

— Ну, мама вас считает интеллигентами, — нашлась тут же девушка. — Она все говорит, а остальные ей поддакивают: какая хорошая, дружная семья у твоей подруги. Интеллигентная! Папа — знаменитый художник, старший брат — дизайнер. Ну, это Леша маме моей представился твоим братом, а она поверила, — пояснила подруга, хорошо передразнивая высокий голос собственной мамы. — И бабушка у них в Союзе писателей России, и дедушка — военный. И Катенька, наверное, такой же интеллигентной будет.

— Не будет, — мрачно сказала я в ответ. Тетя Соня — мама Нинки, почему-то считала нашу семью очень приличной и воспитанной.

— Катенька у нас будет знаменитым адвокатом, — хлопнула меня по плечу подруга.

— Тоже не будет, — огрызнулась я, все еще обиженная на "средневековье".

— У тебя рожа, как у недовольного ежа! — захихикала Нинка. — Запоминай, пока я жива, порядок культурных эпох. Античность, Средневековье, Возрождение, Просвещение. Не позорься больше.

Я поморщилась.

— Ой, не надо лекций мне читать.

— Ути-пути, наш будущий адвокат обиделся, — ласково погладила меня по волосам Нинка и тут же заметила. — Шампунь поменяй.

— Я вообще юристом не хочу быть, — сказала я.

— А на фига ты тогда сюда поступала? — сердито сдвинула умело подкрашенные брови Нинка. — И меня за собой потащила?

— Это ты сама себя потащила. Какая разница? Куда поступила, туда поступила.

Я не стала рассказывать ей о том, что на юрфак меня едва ли не насильно отправил собственный дядя. В то время деканом факультета была одна из его молодящихся любовниц, которая запихала меня на бюджетное место. Если я скажу это Нинке, то она меня точно засмеет. Она, кстати, после школы вообще никуда не хотела поступать и говорила, что будет моделью. Дядя Витя (папа Нинки) категорически заявил, что он в таком случае содержать ее не будет, ведь, по его авторитетному мнению, средняя дочь еще не доросла до каких-то там моделек. Обиженная и обозленная блондинка долго думала, где же будет учиться. Окончив школу с золотой медалью и превосходно сдав ЕГЭ, подруга могла поступить практически куда угодно. Я долго теребила ее, спрашивая, куда она направит свои стопы тридцать восьмого размера (и это при росте 179 сантиметров!), но девушка только отмалчивалась. Я даже на нее за это обиделась и не разговаривала.

Каково же было мое удивление, когда я пришла в университет 1-го сентября и первым делом встретила у входа ухмыляющуюся Нинку.

— А вот и я, — сообщила она мне торжественно. — Мне скучно будет одной учиться. Ты рада?

Тогда я и поняла, что испытывают ребята из гоголевской комедии "Ревизор" в последней знаменитой сцене.

А вот родители Нинки подумали, что это я потащила ее учиться на такую серьезную, по их мнению, специальность, отговорив их дочь от сомнительной карьеры модели, и стали относиться ко мне едва ли не как к родственнице.

Подруга продолжала наседать:

— Ну, так я не поняла, ты от нечего делать решила в юристы идти, а?

— Да буду-буду я юристом, — сказала я ей в ответ, и чтобы отвлечь ее внимание, добавила:

— Гляди, твоя любимая одногруппница Ольга со своим Анатолием.

Эти двое, держась за руки, прошли мимо нас, ничего не видя и не слыша — настолько были заняты друг другом.

— Фу, — поморщилась Нинка. — Влюбленные. Аж противно. Вот видишь, как ей повезло, Кривому Носу. Если я это проделаю над Кеем, то он точно моим станет. Увидит и обомлеет.

— Пока что от тебя млеет твой Сеточкин.

— Не напоминай мне об этом выродке человечества! — потеряла привычное хладнокровие подруга и выхватила вдруг у меня из рук бутылку колы.

— А чего вдруг? Все вокруг, между прочим, вас знатной парой считают... — продолжала я.

— В прошлый раз мне пришлось вынести пытку! Этот кадр полез ко мне целоваться! Могильное проклятье. Он даже не знал, что изобрели жвачку! Фу-у-у! — она резко открыла крышку от газированной воды, а та, жизнерадостно шипя, полилась на ее новый светлый свитерок, приобретенный в модном магазине не ранее, как вчера.

— Твою ж дивизию, а! — не по-женски выругалась Нинка, нашаривая салфетки в своей новой бездонной сумке. Ее настроение портилось все сильнее. — Что за день сегодня такой? Но ничего, я все ради своего Кея вытерплю.

— Фанатичка ты все же, — помогала оттереть от колы свитер я.

— Завистница.

— Клоунесса.

— Крети... а тебе чего здесь надо? — рявкнула вдруг подруга.

— Ты чего? — аж вздрогнула я, проследила за ее недобрым взглядом и обернулась. Возле нас стоял все тот же Антон. В мешковатой толстовке с капюшоном, потертых джинсах, с рюкзаком за плечами, с большими глазами, скрывающимися за стеклами очков, он вообще больше походил на школьника-старшеклассника, чем на студента.

— Чего стоишь? — нелестным тоном спросила подруга у парня. — Иди, куда шел.

С теми, кому Нинка отказывала, она вела себя по хамски — то есть показывала истинную себя. Вроде бы как раз не нужен ей этот человек, так и незачем перед ним строить из себя ангела.

Антон несмело, но по-доброму улыбнулся. Пальцами, наполовину скрытыми длинными рукавом толстовки, он поправил очки в черной толстой оправе.

— П-привет, Нина. — Несколько заикаясь от волнения, начал он. — Я хотел бы тебе...

— Что хотел бы? — волком уставилась на парня Нинка.

— Ниночка, я хотел бы...

— Слушай, мальчик, иди-ка ты отсюда со своими хотелками, — бесцеремонно перебила его моя подруга. Парень несколько оторопел, но все же продолжил:

— Сделать тебе подарок... Сегодня день анг... — Он опять замолчал, видя какими злыми глазами смотрит на него "истинное лицо" Журавля.

— Какой анг? — Прервала его девушка. — Ты задолбал меня, честное слово! Чего надо?

— Нин, да ладно тебе, — тронула я ее за руку.

— Прости... Я хотел подарить тебе подарок, — не мигая, смотрел в лицо злющей Нины Антон и медленно протянул небольшой нежно-фиолетовый сверток, который все это время держал спрятанным за спиной.

Нина взглянула на подарок, который, кажется, своим внешним видом ей совсем не понравился, скорчила какую-то страшную гримасу, подняла выразительно брови и сказала:

— Выброси. Вот дурак. Что там?

— Конфеты... — прошептал он едва слышно.

— Наверняка дешевка, — презрительно скривила ярко-накрашенные губы Журавль. — Мне такое дерьмо не нужно. И вообще, запомни: я люблю успешных, богатых и красивых. Ты не попадаешь ни под одну категорию, неудачник. Я в туалет, — бросила она мне без перехода, — эта проклятая кола везде. И, Кать, позаботься, пожалуйста, о том, чтобы к моему приходу этого несчастного здесь не было.

Спрыгнув с высокого подоконника, где мы, собственно и сидели, она, громко стуча каблуками, удалилась. Мне стало неловко. Протянутая рука молодого человека так и застыла в воздухе. На его губах застыла полуулыбка. Наверное, ему неприятно. Мне бы тоже было неприятно на его месте...

— Извини, ты просто подошел в самое неподходящее время. У Нины сегодня... э-э-э... плохой день. — Сказала я.

Он молчал, склонив голову так, чтобы я не видела его глаз, скрытых длинной челкой.

Вот же ситуация, а!

— Руку-то опусти, — посоветовала я. — Антон, не обращай внимания на нее, в душе Нина очень хороший человек, только резкий. Она просто постеснялась взять твой подарок, поэтому и повела себя так. Вот.

О, что я же чушь несу. Постеснялась взять, как же! И одновременно унизила. Ну что же такое? Почему Нинка унижает и обижает, а виноватой я себя чувствую? Я что — мать Тереза?

Я посмотрела на виднеющиеся из-под светлых волос широкие дужки очков и почему-то вспомнила собственного брата. А если бы его кто-нибудь такой же умный, как Нинка, унизил бы? Конечно, сомневаюсь, что братец способен признаться в чувствах кому-то кроме собственного системного блока, ну, или материнской платы, на худой конец. Но все же... Мой родственничек и этот паренек, похоже, одного поля ягодки — оба неуклюжие и зашуганные обществом ребята.