Ершов поднял два десятка казаков в атаку, несмотря на выстрелы из окон второго этажа. Охранников осталось мало, не больше десятка, а через несколько секунд огонь Гусева и его стрелков заставил их спрятаться. Только из узкого окна над входной дверью раздавались револьверные выстрелы, да из огромного окна зала бухал дробовик. Уже добежав до двери, Ершов увидел, свесившееся тело, одного стрелка и неподвижную руку с револьвером второго. На ступеньках Николай перестал чувствовать правую ногу, и упал, больно ударившись локтем.

* * *

Марию вынесли на руках. Та была ещё жива.

Гусев, перетягивающий Ершову ногу, остановил казаков.

— Положите её рядом с Колей, на мой полушубок, — указал он на садовую скамейку.

— Опасно, вашбродь. Пожар. С крыши сейчас черепица посыплется.

— Хорошо. Неси её до повозки, — согласился Гусев. Он подозвал казака, и они вдвоем понесли вслед за Марией Ершова.

— Тяжелый, чертяка. В тебе все восемьдесят кило, — понарошку возмутился Гусев.

— Не ври. Семьдесят всего, — вяло огрызался Ершов.

— Не годишься ты, Коля, для войны. Нет в тебе удачи. А удача для военного — это самое главное.

— Да ну? Не подготовка, не оружие?

— Удача!!! Поверь, удача! А ещё чутьё на опасность, на самую мелкую неприятность. Ты в своих штатах весь нюх потерял, слишком жизнь у тебя была спокойная. Небось, после школы ни разу не дрался?

— Угадал, — засмеялся Ершов, — хотя много раз хотелось.

— Вот!!! А у нас дома каждый поход на танцы — игра с огнем, — с довольной улыбкой вспоминал Гусев. Он усадил Ершова на повозку рядом с Марией. Женщина еле слышно дышала, лицо её было бледное, влажное от холодного пота.

— Похоже, не успели мы со своей помощью, — Ершов растеряно посмотрел на Марию.

Женщина с трудом открыла рот и что-то беззвучно прошептала.

— Я тебя не слышу, — Ершов склонился к лицу Марии, старательно вслушиваясь, и присматриваясь к шевелению губ.

— Дети ..., помоги им ...

— Клянусь, — две слезинки покатились по грязному лицу Ершова, прокладывая две дорожки сквозь сажу и копоть.

— Ты, герой, сам сначала выживи. У тебя, Коля, жуткая потеря крови. Нужно срочно зашить рану на ноге. Какая у тебя группа крови?

— Четвертая, положительный резус, любая кровь годится. Ты собрался делать мне переливание? Как?

— Я здесь уже видел шприц. А ты думал тут средневековье?

* * *

Пока Ершов залечивал в госпитале очередную рану, Клячкин осуществил свою давнишнюю мечту. Он устроил в Нью-Йорке революцию. Беднота, в лице жителей Пяти Углов, восстала и ограбила богатую часть города. Казаки громили полицейские участки, люди дона Calmo поджигали дома. Итальянцы грабили жителей, спасающих самое ценное свое имущество от пожара, а казаки собирали трофеи из банков, ювелирных магазинов и почтовых отделений.

* * *

Сведения, сообщенные мистером Хью о своих сообщниках, запоздали. Мерзавцы уехали в Вашингтон вместе с семьями. Гусев разграбил и сжег их дома, конторы и фабрики, но горький осадок от плохо сделанной работы остался. Володя делал нелюбимую им работу тщательно и качественно. Клячкин воспользовался болезнью Ершова, чтобы обкатать подготовленный им вариант "народного бунта". Милицейский склад оружия, захваченный казаками четыре дня назад, позволил ему вооружить три тысячи молодых итальянцев из бедных кварталов. Формально, командовал этим полком Клячкин, но, фактически, лишь до тех пор, пока дон Calmo одобрительно качал головой. Сергея мало интересовал вопрос единоначалия, ему был интересен результат. Захват почты, телеграфа, вокзалов и мэрии; поджог полицейских участков, офисов компаний и просто богатых кварталов; уничтожение пожарных расчетов, полицейских патрулей и чиновников длился двое суток. На взгляд Гусева план был абсурден: множество судов успело выйти из порта, сотни тысяч жителей сбежали из города на повозках и верхом. Через сутки информация дойдет до властей тем, или другим способом. Кроме того, нужно быть дураком, чтобы не сопоставить сведения о первых пожарах и прекращение движения поездов по железной дороге.

Какие бы доводы не приводил Гусев, Клячкин два дня играл в революцию. Он отрезал две мили трансконтинентального кабеля, разобрал железнодорожные пути по пятьсот метров на каждом направлении, взорвал все паровозы, сорвал все провода и успокоился только, когда пожар с богатых районов перекинулся на бедные кварталы. Собственно, ему ничего другого не оставалось. Клячкин остался один-одинешенек. Гусев купил билеты на пароход, ходящий по Гудзону, и приказал казакам собирать вещи. Итальянские боевики два дня безуспешно штурмующие портовые склады несли огромные потери в боях с ирландской мафией, которая крышевала профсоюз докеров и собирала мзду с девяносто процентов владельцев судов и складов. На исходе вторых суток войны хозяева складов не согласились поднять в десять раз плату за "безопасность" на время беспорядков. Дон Calmo вывел своих боевиков из подчинения Клячкину, и спелся с Кеннеди. Ирландские кланы и итальянская мафия объединились с еврейскими гангстерами, начался обычный тотальный грабеж. Позже, продажные историки назовут этот бунт "Великим еврейским погромом в Нью-Йорке", хотя грабили и убивали всех зажиточных и богатых жителей города, не успевших сбежать.

* * *

Казаки упрятали трофеи в заплечные мешки, сложили оружие в ящики, а большое количество семей рабочих с ершовского завода придало компании вполне штатский вид. В огромном потоке беженцев полиция Олбани и Монреаля еще не вылавливала бандитов, да те ещё не собирались бежать, опьяненные грабежами и насилием, они чувствовали только сладкий вкус свободы, без горечи каторги и виселицы.

* * *

Революция в Нью-Йорке завершилась катастрофой. Через два дня после отъезда русских в Канаду из Вашингтона в Нью-Йорк были направлены три железнодорожных эшелона с войсками. Ровно сутки потребовались на восстановление полотна железной дороги, ещё сутки длился обстрел города из орудий. Семья Джулии, не пожелавшая бежать вместе с Ершовым, погибла от случайного попадания снаряда в их дом. Такими же случайными попаданиями были разрушены все соседние дома.

* * *

Через год район Пяти Углов был снесен и заменен парком Колумба.

* * *

Глава 12.

Разочарование.

Прошел месяц. Физически Ершов давно выздоровел, но брюзжал до сих пор не в меру. Гусев и Клячкин начали срочно собраться для бегства на Аляску, добывать там золото. Володя, впервые за свою жизнь, повел себя расчетливо, заказав Ершову двигатели для драг. Этому способствовали две тысячи мужиков, родственников и свойственников Прокопа Лукича. Они ехали через Монреаль целый месяц, останавливаясь на пару дней у Ершова.

— Эдак, они все сто пятьдесят тонн золота за один сезон выберут, моим казакам ничего не оставят, — ворчал Гусев.

— Глупости. Двадцать тысяч янки добывали это золото долгие пять лет, в среднем по тридцать тонн в год, а ты двух тысяч мужиков испугался, — пробурчал Ершов.

— Так янки поначалу не использовали драги, вручную работали. А ты своим мужикам две сотни драг обещал. Умножать нужно на десять, не меньше.

— Твои казаки большую часть добычи в свою станицу отправили. Для них внешний вид значимей самой сути. Казаку важен статус, чтобы гоголем пройти, пыль в глаза станичникам пустить. Ты бы, Володя, ввел им в обиход всякие значки за сквозное ранение задницы, за прыжок на коня с крыши; или зеленые береты, за то, что старики духа сначала загоняли до смерти, до поросячьего визга, до полного изнеможения, а потом отмудохали. Казаки от восторга кипятком писать начнут.

— Вова! Не путай! У нас — голубые береты, у МВД — краповые, а зеленые, у твоих америкашек. И ещё!!! Володя, следующая такая глупая реплика с твоей стороны, и я не посмотрю на то, что ты мне друг, сломаю тебе левую руку.

— Обиделся? — захихикал Ершов, как ребенок, но быстро перестал, глядя на бешенные глаза Гусева, — Был категорически не прав!!! Приношу свои самые-самые извинения. Давай-ка, "друг", ближе к делу. Короче, есть цена на двигатель для драги, плати, заказывай. Никаких бесплатных подарков не будет.

— Вот она где вылезла твоя американская отрава! Буржуин недорезанный! Хорошо! Возьми мои полсотни тысяч долларов. У Клячкина триста тысяч есть. Думаю, я смогу с ним договориться на такую же сумму, на пятьдесят тысяч.

— Лопух ты, Володя! Серый своей шкурой почти не рисковал, а денег у него в десять раз больше. Не спорь! В десять раз! Ты ему милицейский склад оружия, считай даром, отдал. А он боевиков дона Calmo вооружил. Три тысячи "итальянских революционеров" рисковали жизнью, выполняя его безумные "революционные" планы, а Клячкин таскал чемоданы зеленых.

— Кому бы я еще это старьё продал? По десять долларов за штуку, заметь...

— Во время бунта? Кеннеди взял бы по двадцатке!!!

— Только денег таких у него не было. А когда появились, мы уже были в Канаде.

— Твой заказ нужно обмыть.

— Я знаю хороший ресторан, тут недалеко. Чисто, уютно, дубовые столы и скамейки, приличная публика: в основном охотники, приехавшие прокутить свою выручку за шкурки. Ни конторских, ни полиции.

— Ага. Каждый вечер мордобой?

— Сядем в углу, посмотрим на бесплатное развлечение, а сами участвовать не будем. Лады?

— Лады. Ты Серегу предупреди, а то он намылится по бабам. А я служанку попрошу задержаться, с детьми посидеть вечером.

— Я же говорю, нахватался ты, Коля, американских привычек. Старшей девочке скоро четырнадцать лет, замуж пора выдавать, а ты няню им на вечер нанимаешь. Неприлично тебе чужих детей у себя держать. У них бабка в Техасе, тетка в Оригоне, родной дядя с семьёй в Ред-Ривере, а это рядом совсем.

— С меня Мария слово взяла. Если бы она захотела отправить детей к родственникам, то упомянула брата, например.

— Пацаны адекватные, а старшая девчонка вредная, не в меру. Дисциплины никакой, — Гусев уже несколько раз пострадал от каверз Франчески, нисколько не боявшейся его грозного вида, — Входит без стука. Разрешения не спрашивает. Мнение своё высказывает. Снег отряхивать заставляет. Служанкой твоей командует.

— Это хорошо, что Франческа не замкнулась в себе, не хандрит, не плачет. А служанке непозволительно строить тебе глазки, у неё есть жених.

* * *

Ресторан порадовал Ершова своей французской кухней. Канси и шабли, кальвадос и абсент, по мнению Коли, были так себе, но изыски шеф-повара он оценил. Огромное блюдо с сыром, которое подали в самом начале, поражало разнообразием: мягкий и твердый сыр, из овечьего и козьего молока, жирный и выдержанный. Ершов уловил часть знакомых названий: рокфор, камамбер, канталь, грюйер, шевр, конте. Затем официант принес почти сырой, слегка поджаренный, до корочки, бифштекс. И тут же недопустимый ляп, на гарнир был подан картофель во фритюре.

— Не нравится — не ешь, — жадно сверкнул глазами Гусев. Он мазал толстым слоем паштета тонкий кусок хлеба, и довольно щурился.

— Какой вкуснее? Куриный, утиный или из печени кролика? — заинтересовался Клячкин.

— Сделай пяток разных, маленьких бутеров, и попробуй, — пожал плечами Гусев.

— Могу посоветовать соус бешамель, — льстиво согнулся перед Ершовым официант, но его тут же отодвинул в сторону пьяный посетитель.

Волосатый, шестипудовый верзила попытался сесть рядом с Николаем, на лавке было достаточно места для двоих. Мало того, он потянулся рукой к первому бутерброду с паштетом, приготовленному Клячкиным. Ершов чуть толкнул пьяницу, тот стал заваливаться на пол, ухватился за скатерть и половина блюд посыпалась ему на грудь.

— Суки молодые, — удивительно визгливым голосом закричал верзила. Его английский был ужасен.

Собутыльники верзилы резво вылезли из-за длинного стола, хватая мозолистыми руками высокие бутылки из толстого стекла. Они явно были чересчур трезвы.

Гусев отодвинул Клячкина за спину, легко выскочил на проход, и даже умудрился легонько, пяткой, ударить верзилу по почкам. Тот замолчал, жадно хватая воздух.

— Седьмой раз сюда прихожу, и хотя бы одна морда полезла драться. А нынче целых шестеро, — радостно улыбнулся Гусев, и битые, бывалые драчуны отшатнулись.

Высокий француз со смазливой рожей, и плохо сросшейся бровью, напомнивший Володе Сильвестра Сталоне, расправил плечи, и подвигал руками, показывая своё умение боксировать.

— Ну, ты, итальяшка! Хочешь? Второй глаз подобью, — пошутил Гусев на своем бульварном английском, которому научила его молоденькая шлюшка Лиза.

Француз обиделся, и бросился вперед, не дожидаясь поддержки друзей. Этого Гусев и добивался. Володя жестоко ударил француза, ногой по печени, воспользовавшись тем, что тот закрыл руками лицо. Его противник упал на пол, громко ударившись лбом, и разбил себе и нос, и бровь. Яркая кровь мгновенно натекла на грязный пол, к тому же француз нассал в штаны.

— Ты слишком много выпил пива! Дружок, — обидно акцентировал внимание всех на конфузе француза Володя, — Я никогда не вру. Обещал подбить глаз? Подбил.

Пока пятеро оставшихся кричали что-то о недозволенности использования в честной схватке ног, пока доставали ножи, визгливый верзила дернул, разинувшего рот, Ершова за ноги, затащил его под стол, и почти оторвал ухо, но попался на болевой прием. Дикий вопль из-под стола вновь остановил пятерку сторонников честной схватки, доставших из коротких, щегольских сапожек на меху красивые ножи с рукоятками из моржового клыка, бивня мамонта, или, на худой конец, из лосиного рога.

— Коля! Ты ему яйца, что ли, оторвал?! — спросил по-английски, специально для охотников, Володя. Гусев при этом хищно посмотрел на своих врагов, и ... сделал шаг навстречу. Охотники синхронно отпрянули, а Володя издевательски засмеялся.

Клячкин взял с лавки тонкую трость, которую Ершов таскал с собой по привычке. Сергей обнажил шпагу и спросил:

— Полагаю, моя "зубочистка" никого не шокирует?

Он хотел остановить драку, но, как ни странно, подстегнул её. Трое бросились атаковать Гусева, двое грамотно взяли в клещи Клячкина. Из-под стола выползли двое: Ершов с разбитым носом и расцарапанным по-женски лицом; и его противник в слезах и соплях, с переломами трех пальцев на правой руке. Но..., если Ершов, стоя у стола, начал обстрел противников Гусева ножами, вилками и бутылками, грамотно целясь в лицо, то верзила-плакса, чуть не сбив своего приятеля с ног, продолжил свой путь на четвереньках к выходу из ресторана.

— Стоять, — грозно вмешался вышибала, поднимая верзилу за шиворот, — Ты не заплатил по счету!!!

Гусев не выдержал серьёзной рожи, и заржал.

— Идите-идите, драчуны. Я вас отпускаю.

Никто не тронулся с места.

— Я не люблю повторять! — уже серьёзно заявил Гусев, и, перехватив руку с ножом у противника слева, заставил его сделать шаг вперед. Тело охотника защитило Володю от двух других противников. Гусев предельно жестко ударил охотника сапогом по колену, а затем подтолкнул в ноги приятелей.

Клячкин шагнул назад, отгородившись столом от опасных ножей. Гусев плавно сместился в сторону, и обозначил возможный удар ногой по голове лежащего без движения "Сильвестра Сталоне".