Ершов намочил салфетку в кальвадосе и тщательно протер ссадины на лице. Официант, самостоятельно, без всякой просьбы, принес хирургическую ленту с адгезивом из окиси цинка.

— Коля, "твоё изобретение" невероятно популярно, — усмехнулся Гусев.

— Главное, самому пригодилось! — поддержал Гусева Клячкин.

— Удивительно, но всякая ерунда приносит денег больше, чем оружейная сталь или двигатели. Жаль, что кондитерская фабрика в Нью-Йорке сгорела. Золотое дно!!! Никакой Клондайк в подметки не годится. Лейкопластырь тоже неплохо пошел. Фабрика в Монреале удваивает объемы каждый месяц, но та, что в Бостоне, уже отгружает большие партии в Европу. Оно и понятно, люди здесь много работают руками, порезы, ссадины, ожоги — дело обычное.

— Ты, Коля, помнишь, я тебе говорил о твоём чувстве опасности, которое ты испортил жизнью в Штатах? Его нужно вернуть! Пока мы на Аляску не уехали, будем каждый вечер ходить в ресторан. Дня через три нас будут поджидать в каждом темном переулке, в каждой подворотне. Гарантирую! — глубокомысленно произнес Гусев.

— Я пас. У меня много работы, вся подготовка к отъезду на мне, — скривился Клячкин.

— Кто-кто, а Серый чует опасность за километр. Ему этот тренинг не нужен, — коротко хохотнул Ершов.

— Ты зря так легкомысленно настроен, Коля. Мы-то с Серегой уедем в тайгу, там нас достать — проблема. А ты останешься тут, в Монреале, в "шаговой" доступности от "трех толстяков". Судя по тому, что толстяки тщательно прячутся, они прекрасно осознают опасность, и, поверь мне, не станут сидеть, сложа руки! — грустно произнес Гусев.

— Коля, поехали с нами. Дон Calmo — тот еще мерзавец, с удовольствием его утоплю, но за деньги он готов на всё. Пока мы будем мыть золото, итальянцы прирежут наших врагов, — деловито подошел к решению проблемы Клячкин.

— Спасибо, ребята, но я сам. Я сам хочу посмотреть им в глаза, и лично прирезать. На худой конец, пристрелить!

— Ты уверен? — Гусев посмотрел на Ершова с сочувствием.

— Та ярость и тот гнев, что были в самом начале, поблекли, как то потускнели, что ли. Но сознание правоты, напротив, окрепло, — голос Ершова звучал устало и обыденно.

* * *

Гусев и Клячкин уехали, оставив для охраны Ершова шестерых казаков. Однако так совпало, в этот же день пришло сообщение о месте нахождения одного из толстяков. Ершов взял с собой троих, самых неприметных, и уехал ближайшим поездом. Николай поручил рыжему Петьке предупредить слуг, менеджера и бухгалтера завода о своем отсутствии. Для соседей, служанки, конюха и работников его завода всё выглядело так, будто Ершов уехал вместе со своими приятелями на Аляску сопровождать большую партию оборудования. Невероятным совпадением было то, что в этот же день в город пожаловала команда рейнджеров-убийц из США. Три толстяка воспользовались своими связями в среде политиков, и бригадному генералу Джеймсу Уильяму Форсайту был отдан приказ выделить два десятка стрелков для тайной операции. Легендарный герой "Бойни на ручье Вундед-Ни", где его полк перестрелял полторы сотни индейцев, выполнил поручение политиков без всякого удовольствия. Одно дело убивать индейцев, имея десятикратное превосходство, к тому же, при поддержке четырёх пушек, и совсем другое дело охотиться на белого, богатого человека в Канаде, где полиция Доминиона неподкупна, и действует жестко. Но недавнее повышение из полковников в бригадные генералы требовало ответной услуги.

Рейнджеры — это элита полка лёгкой пехоты, которым командовал Форсайт. При патрулировании границ, полковник использовал их для разведки и организации засад против индейцев. До поступления на службу они были охотниками и егерями, но, являясь снайперами, они плохо представляли себе "охоту на человека в городе". Французские шпики, нанятые для выслеживания и, желательно, ликвидации Ершова, со второй половиной работы не справились. Их глава, тот самый "француз-охотник", похожий на Сталоне, доложил заказчику, что цель слишком хорошо охраняют. Он решил не рисковать, получить половину денег и остаться живым и здоровым, а не умереть, пытаясь заработать вторую часть платы за заказ. Во время передачи объекта слежки от французов к янки произошел сбой, рейнджеры пропустили отъезд Ершова. Но судьба продолжила свои шутки. После отъезда из Монреаля Гусев почувствовал смутное беспокойство, Володя давно привык доверять своим предчувствиям, он вышел в Оттаве и к вечеру вернулся в город. Конечно, не один, а во главе дюжины казаков-автоматчиков.

* * *

Рейнджеры не стали дожидаться ни глубокой ночи, ни раннего утра, когда караульный наверняка дремлет. Они нагло полезли на штурм, как только соседи погасили свет и закрыли ставни.

* * *

Петька, оставшись за старшего, подошел к организации охраны крайне ответственно. Казаки!!! Стоит дать слабину в первый день, и они сядут на шею и свесят ножки! Петька не мог углядеть всех упущений, но за последние три месяца нахватался верхушек так, что отчитываемые им казаки, то краснели от стыда, то белели от ярости.

"Добрым я ещё успею стать. А сейчас нужно показать им, что любая работа — это тяжелый труд", — думал Петька.

С дальнего конца забора раздался злобный лай Вилкаса, огромного пса с примесью волчьей крови. Кто-кто, а Петька всегда различал, когда пес рычит, предупреждая о чужаке, а когда гавкает просто так, для порядка, учуяв знакомого или соседа. Но сейчас был тот редкий случай, когда Вилкас чуял опасность. Петька не знал, что собаки могут чувствовать всплеск адреналина в крови у людей, но понять, что ему "говорит" пес, мог легко. Казаки, как выяснилось, тоже хорошо различали собачий лай. Тем более что старый черный кобель Негро, лежащий на крыльце, встрепенулся, обнажил зубы и зарычал так, что у Петьки зашевелились волосы.

* * *

Пока было светло, дети во дворе бегали наперегонки, играли в прятки и в бейсбол. Рейнджеры поняли: во дворе нет ловушек. Единственная проблема: пара собак-сторожей. Дюжина злобных цепных волкодавов, запертая в сарае, выпускалась слугой спустя час после заката, чтобы не тревожить соседей, об этом сообщил французский шпион. Именно поэтому рейнджеры начали штурм так рано, ночи были безлунные и собаки могли надолго задержать, если не остановить атаку.

Как только янки рассредоточились вдоль забора, раздался злобный лай пса, который мгновенно стих, стоило послышаться ответному рычанию со стороны дома. Пес затаился. Тот из рейнджеров, что полез через забор первым, выругался сквозь зубы. Он как будто заранее знал о порванных Вилкасом штанах и огромной ране во всю ляжку. Рейнджер свесился с забора, собираясь спрыгнуть, но пес, встав на задние лапы, молча, вцепился ему в верхнюю часть ноги. Янки схватился за нож, и повис на колючей проволоке. Вилкас рванул кусок мяса, человек вскрикнул, и потерял сознание от чудовищной боли.

Пока пес терял время на своего первого врага, двое других янки уже проникли во двор, и стремительно бежали к сараю, они хотели не позволить слуге открыть ворота и выпустить волкодавов. Вилкас бросился за ними, он отчетливо "видел" их в темноте за счет запаха. Сбоку налетел огромный Негро, он был всё ещё способен на короткий мощный рывок. Старый кобель взмыл в воздух, хватая бегущего янки за шею, тот упал, не выпуская огромный нож, больно ударился плечом и головой о землю, но успел распороть живот Негро. Пес разжал челюсти, и жалобно заскулил, как щенок. Черная кровь мгновенно пропитала одежду янки. Он оставил нож в животе пса, и оттолкнул его тело в сторону. Вилкас, верный своей тактике, терзал ноги второму рейнджеру. Пес делал стремительные броски и отскакивал, не давая янки возможности ответного удара ножом. Увы, Вилкасу не повезло, двор быстро наполнился рейнджерами. Один из них подошел и выстрелил крупной картечью, пес повалился на землю, задрыгал лапами и затих.

* * *

Петька не успел удержать Негро, тот сорвался с места слишком быстро. Тут же вышел из дома слуга, кормящий собак, он несколько раз попытался позвать и Негро, и Вилкаса, бесполезно.

— Куды, поздно таперь звать, застрелили ужо, — мотнул головой в сторону выстрела казак.

— Бросайте гранаты во двор, потом уходите в дом! — приказал Петька, а сам вошел в прихожую.

Три казака кинули по две гранаты и упали на землю между высокой клумбой и крыльцом. Глухие взрывы забухали один за другим, обрезки проволоки застучали по стене дома, жалобные стоны и ругань рейнджеров понеслись с трех сторон.

Петька послал одного казака на чердак, и тот забросал задний двор полудюжиной гранат, похожих на немецкие колотушки. Два других казака стреляли из окон второго этажа из автоматов, короткими очередями, по еле видимым теням.

Янки скрылись за забором и начали стрелять из карабинов, и картечью из дробовиков. Они перестали опасаться шума. Крупнокалиберные пули пробивали и двери, и ставни, но застревали в стене, дом был дубовый, крепкий. Картечь отбивала охоту высовываться из окон.

* * *

Гусев услышал взрывы, а потом и стрельбу метров за пятьсот от дома.

— Разомкнуться! Интервал — пять метров! Бегом!

Казаки двинулись перебежками шагов по сорок, замирая на секунду по команде Гусева, и прислушиваясь к стрельбе. Когда со стороны дома затрещали автоматы, было совсем близко, метров сто.

— Окружаем! Разрешаю открывать огонь на свое усмотрение!

Казаки перешли на стремительный шаг, двигаясь, как тени, беззвучно. Через двадцать секунд раздались первые, короткие, по пять-семь выстрелов очереди. Треск выстрелов нарастал, потом стих, казаки пошли врукопашную.

* * *

Ершов вышел на площадку перед домом, трое казаков крались по парку к черному ходу. Трость с клинком в руках, автомат за спиной, Николай так тихо крался, что ему показалось всё происходящее сном. Абсолютная тишина, ни лая собак, ни ржания лошадей.

"И тишина! Подозрительно как", — подумал Ершов.

Огромный дом-крепость, с большими окнами второго этажа из цветной мозаики, с узкими окнами-бойницами первого, закрытыми мелкой свежей решеткой. Одно простенькое окошко на втором этаже открыто для проветривания. Приглашение-ловушка? Ершов закрепил трость на спине, сделал три быстрых шага и, пробежав по стене, уцепился за выступ, легко подтянулся и ухватился за подоконник. Николай втянул себя в окно и мягко приземлился на каменный пол. Всё было тихо, никто не набросил сеть, не ударил битой по голове, не пырнул ножом в печень. Вдоль стен стояли двухъярусные кровати, провисшие под тяжестью крупных тел. Кто-то легонько похрапывал, посвистывал и причмокивал, перегара не чувствовалось, но запах мужского пота и табака был ощутим. На нижней койке у двери сидел "часовой". Он подложил под спину подушку, а ноги сдвинул под дверь, чтобы та, открываясь, разбудила его.

"Как же это глупо — лезть в дом без разведки", — подумал Ершов.

Керосиновая лампа на тумбочке рядом с охранником еле светила, вырывая из темноты только контуры тел. Лишь ровное дыхание часового говорило о сне, его закрытых глаз Николай не видел, голова часового находилась в тени.

"Дежурная смена. Шестнадцать человек. Если считать часового, то в доме есть ещё семь, или пятнадцать охранников. Скорее всего, пятнадцать. Нужно успеть "нейтрализовать" этих, пока казаки не наткнулись на охрану", — решил Ершов, доставая шпагу.

Ножом убивать было бы удобнее, но Ершов им не владел. Николай осторожно подошел к двери, всматриваясь в пол, и, без размаха, коротким выпадом, ударил часового в левый глаз. Тело охранника осталось неподвижно, как будто Николай работал с манекеном, но, вытащив шпагу, Ершов убедился: лезвие на ладонь в крови. На полминуты Николай замер, приходя в себя. Он не дышал, и, казалось, сердце не билось.

Ершов вытер клинок о постель и убрал в ножны. Нужно было спешить. Николай приподнял ноги часового и уложил его на койку. На гвоздике, рядом с дверью висел большой ключ. У Ершова мгновенно изменился план. Он стремительно вернулся к окну и осторожно закрыл его, затем достал единственную дымовую шашку, которую припас для отхода.

С противоположной стороны дома донеслись глухие крики и выстрелы. Керосина в лампе было больше половины, Ершов торопливо облил им постель часового и поджег. Охранники мгновенно зашевелились, а самый резвый соскочил с кровати. Николай бросил дымовую шашку на пол и выскочил в коридор. Ключ не желал проворачиваться, Ершов потянул на себя дверь изо всех сил, наконец-то он смог сделать один оборот, затем другой. Из-за двери раздавались крики, кто-то дергал дверь, а потом её попытались выломать. Зазвенело стекло, охранники добрались до окна.

Ершов стремительно бежал вдоль стены, огромный тёмный холл с толстым ковром, вазы, стол и стулья, огромное зеркало, направо лестница вниз. Именно внизу звучат выстрелы, крики и ругань. Холл скупо освещен парой керосиновых ламп, на газовое освещение хозяева пожадничали. Николай сбросил обе лампы на пол и, не жалея шпаги, разрубил. Огонь ярко вспыхнул, и Ершов заметил блеснувший глаз, наблюдающий за ним через узкую щель, одна из дверей комнат была приоткрыта. Николай, не раздумывая, бросился к ней, замахнувшись клинком; вышиб ногой дверь, отбрасывая человека в комнату, и ворвался внутрь. Посреди комнаты, на белом ковре, казавшимся в сумраке серым, лежала женщина в белой рубашке до пят. Ершов замахнулся, но не смог ударить даже в темноте. Сзади послышались два тяжелых шага, Николай развернулся, нанося удар. Пятипудовая толстуха ударила его кочергой так, что шпага отлетела в угол, а рука Ершова от удара отсохла. Женщина взяла кочергу в левую руку, Николай отступил, споткнулся о тело женщины в белом, и упал. Женщины навалились на него и начали душить. Толстуха вцепилась зубами в левую руку, прокусив куртку. Женщина в белом душила захватом правой руки, и мешала второй, мощной женщине, сжать свои пальцы на горле Ершова.

Из открытой двери потянуло вонючим дымом, горел ковер в холле, женщина в белом закашлялась, ослабила хватку, она повернула голову в сторону двери.

— Марта, — кашляя, позвала она толстуху, — там Рашель...

Женщина в белом, шатаясь и зажимая рот рукавом, убежала. Ершов сбросил с себя толстуху, которая сама уже пыталась встать, и навалился сверху, демонстрируя свою победу. Только сейчас Николай рассмотрел перед собой совсем даже нестарое лицо, полное ярости и гнева. Грудь женщины, прикрытая тонкой ночной сорочкой, несмотря на габариты, была очень, даже очень, упругой. Ершов ощутил, насколько неприлична его поза, а женщина, которая до этого лягала его коленками, почувствовав мужской интерес Николая, попробовала свести ноги вместе. Лицо толстухи застыло в испуге.

Ершова рассмешила эта ситуация.

— Ну-ну, мадам, давно уже не девочка, к чему же этот страх? — развязно пошутил Николай, не забывая придерживать руки толстушки, и раздвигать ей ноги.