Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Дочь воздуха


Статус:
Закончен
Опубликован:
21.07.2013 — 17.02.2019
Читателей:
2
Аннотация:
Услышать в ночи музыку и пойти на магический зов.
Поддаться чарам, которые так легко обрубить, но... зачем?
Случайная встреча, обернувшаяся судьбой...

В тексте использованы стихи, написанные моим другом, поэтом Александром Садовниковым.


ЗАКОНЧЕН!!!
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Дочь воздуха


Глава первая. Зов

На постоялом дворе было необычайно людно. Зелёное лето уже сменялось золотой осенью, а это означало, что люди, столь вросшие в землю все остальные времена года, бросят свои дома и отправятся в путь. Кто ради наживы, кто — продать на ярмарке урожай и прикупить расписных платков и шалей жёнам, дочерям и невестам, кто — приключений ради, а кто — вслед за своим бродячим сердцем. Мимы, путешествующие бурги и тэны, даже самые из всех тяжёлые на подъём керлы — все сословия высыпали на дорогу, пользуясь последней в году возможностью повидать мир — пока дороги не развезло осенней распутицей. А это означает радость для хозяев постоялых дворов — можно взвинтить цены на комнаты, кровати, лавки в общих залах и даже сеновалы. Но это означает и постоянную тревогу для хозяев постоялых дворов — не хватили ли они лишку, заломив цену? Что, если гости уйдут от них на дворы соперников или вовсе — пока погода позволяет — спать под открытым небом? А уж если гость окажется не из тех, кого можно безнаказанно обсчитать — так и вовсе пиши пропало. Но жить-то надо, и надо запасаться средствами на позднюю осень и зиму — время холодов, злых ветров и безлюдных путей.

Переступив порог, я внимательно оглянулась, следуя наставлениям древности. Тело клонила к земле нечеловеческая усталость, но нужно было прежде всего убедиться в безопасности пристанища. Вот семья керлов — продали корову и всё пересчитывают деньги, споря, достаточно ли выручили за свой дорогой товар. Вот бродячий фокусник, возмущается, что сидящий рядом сын тэна назвал его мимом, а не бургом. Ну, и сын тэна рядом с ним — пользуется преимуществом своего сословия, пронёс меч на постоялый двор и теперь посмеивается над бесполезной злостью . Вон бург, одетый так плохо, что сразу видно — богач. Это ещё и не считая пятёрки сынов тэнов, сидящих на лавках недалеко от него. А вон — бродячая танцовщица. Эта не обижается, если её назвать мимми, она будет счастлива и горда таким обращением. Вижу, платить ей сегодня не придётся — ни за обед, ни за комнату. Немолодая керли (из тех, что продали корову), по виду, мать семейства, неодобрительно косится на бесстыдницу, а молодёжь глазеет на неё в восторге. Юношам нравится женщина, девушкам — ярко-красное платье, лёгкое, летящее, при одном взгляде на которое хочется засмеяться. Но вот меня заметила хозяйка двора.

— Эй, мимми! — грубо окликнула она меня. — Нечего стоять на пороге, ветра в дом гулять пускать! Хочешь ночевать — это ко мне, хочешь есть — ко мне, заплатишь, так напиться принесу. А стоять и глазеть у меня не положено.

— А чем тебе не угодили ветра, керли? — удивилась я, но всё же шагнула вперёд, в душный зал, где пахло плохой едой, немытыми человеческими телами и гнилью. — Коли с ними по-доброму, они тебе одно только добро сделают.

Хозяйка постоялого двора презрительно фыркнула, не то обидевшись на обращение, не то выражая отношение к моим словам.

— Чего тебе, мимми? — хмуро спросила она.

— Всего, керли, — улыбнулась я. — И еды, и питья, и ночлега. Рада, что у тебя всё это найдётся.

— Мы не эльфы, — так же хмуро ответила хозяйка, — радостью не рассчитываемся.

— Я тоже, — спокойно ответила я. — Найдётся, чем заплатить, уж не сомневайся.

— Заплатишь вперёд! — потребовала хозяйка, на что я кивнула и поманила её в угол, где стоял колченогий (и только от того не занятый) стол. Там я спустила с плеч котомку, развязала её и достала со дна припрятанный узелок.

— Перец, корица, кардамон, розмарин, кориандр, куркума, гвоздика... — начала перечислять я, и глаза хозяйки зажглись алчностью.

— Не боишься с собой эдакое богатство таскать, керли? — более почтительно, чем раньше, спросила она меня.

— Не боюсь, — улыбнулась я. — За полузелка, думаю, сторгуемся, керли? От всего, что тут есть — половина.

— А... — оторопела от моей щедрости хозяйка. — А... По рукам!

— Прекрасно. Значит, договорились — полузелка, а за это вечернюю и утреннюю трапезы, да получше, и отдельную комнату.

Хозяйка постоялого двора поскучнела и отодвинула узелок.

— Нет, керли, чего нет, того нет. Нет у меня отдельной комнаты, радоваться будешь, если свободную лавку найду!

— Есть, керли, — холодно возразила я. — Чуланчик за дверью, который ты за отдельную плату сдаёшь, да не на ночь, а на стражу, да не одному человеку, а парочке. А в поза-том году так пятерым сдала, помнишь? С ними ещё девчонка была такая молоденькая...

— Откуда? — еле выговорила женщина, явно не ожидавшая такой осведомлённости.

— Ветра нашептали, — беспечно улыбнулась я. — Ну, как, сторгуемся, керли?

— Гори в пламени, ведьма, и подавись моим чуланом, — выругалась хозяйка, и я нахмурилась.

— Учти, керли, в этой комнате я буду спать одна, и ты никого туда не поселишь, пока я не уйду.

— У меня так мало кроватей осталось, — покачала головой хозяйка, — а гости всё пребывают и пребывают... куда мне всех селить?

— Не знаю, — пожала плечами я. — Но вот что я тебе скажу, керли... вернее, покажу.

И я откинула серый плащ, под которым за крученный бело-голубой пояс был заткнут длинный прямой нож. Ничем, в сущности, не примечательный, если бы не рукоять — грубо вырезанная в форме сложившего крылья стрижа. Голова птицы вышла навершием. Этот нож, я знала, многое скажет хозяйке.

— П-прости, тэнни! — с запинкой выговорила она. — Я ж не знала! Ты бы сразу представилась!

— Полузелка тебе, и мне комната, еда и питьё, — ответила я. Страх женщины был мне неприятен.

Вскоре я сидела в общем зале за отдельным столом (роль которого выполняла доска, спешно приколоченная к чурбану) и с благодушным настроением уписывала поданную мне кашу. Пока мы решали дела с хозяйкой постоялого двора, туда вошёл новый гость — невысокий юноша в коричневом плаще и такой же цвета шляпе с голубым пером. Не то отправленный с поручением отцом или старшим братом бург, не то удачливый мим, из тех, кому не приходится спать под забором. В отличие от меня, он сперва стремился поесть, а только потом договориться о ночлеге, так что еду нам подали одновременно. Гость потребовал пива, и только тогда хозяйка спохватилась, что не принесла мне напиться.

— Чего я желаю? — переспросила я на угодливый вопрос женщины. — Нет, ни вина, ни пива мне не нужно, и мёд как-нибудь в другой раз. Подай простой воды, керли.

— Вода плохой напиток, тэнни, — скорбно покачала головой хозяйка. — Никогда не знаешь, что за болезнь в ней таится. Послушайся совета, тэнни, возьми пива. Принести тебе кружку?

— Нет-нет, керли, — замахала руками я. — Нет воды, что ж — подай настой на семи травах.

— Каких травах, тэнни? — оторопела женщина.

— Любых, керли, кроме ядовитых. Главное, чтобы их было ровно семь, и в одинаковом соотношении. Сделаешь? А не то так неси мне простую воду. Увидишь, со мной беды не случится.

— Да где ж мне сейчас взять-то их? — взмолилась женщина. — Я ж не маг, не знахарка, откуда мне...

— Воду, — приказала я. — Обычную воду. И побыстрей.

— Но...

— Если мне будет позволено... — вмешался зашедший следом за мной гость. — Моя мать знахарка, и я как раз везу ей травы... могу я угостить прекрасную тэнни?

Я взглянула на юношу с интересом. Человек как человек. Светлые волосы острижены коротко, как носят почти все мужчины, светло-карие глаза, широко расставлены и чуть навыкате. Говорят, это означает мечтательность. А вот такие вот полные губы — это к жадности к жизни, а ещё к страстности. Нос забавный, "картошкой", которой питаются только керлы. О таких носах никто ничего умного не говорит, но все считают их обладателей наивными простаками, если не сказать хуже. А подбородок твёрдый, решительный. Вот и разбирайся после этого в людях! Одет человек был в серые штаны и жёлтую тунику, на ногах у него красовались кожаные сапоги — слишком хорошо для сына знахарки, которого мать послала собирать травы.

— И каков будет приговор? — усмехнулся юноша. — Я достоин оказать эту услугу прекрасной тэнни?

Смутившись, я отвела взгляд. Такое разглядывание и в самом деле неприлично для любой женщины, кроме мимми. Но назваться мимми — себе дороже, небось, на всех мужчин бродячей танцовщицы не хватит.

— Я буду рада, если ты поможешь мне, — ответила я. Юноша ничего не сказал, только поклонился и повернулся к хозяйке гостиницы. Странно, почему он не назвал своего сословия, чтобы я знала, как к нему обращаться?

Принесённый напиток благоухал смесью таких запахов, что я мгновенно опьянела и развеселилась. Горьковатая ромашка, медовый аромат донника, пахнувший летним лугом... Яркий солнечный день, синее небо над головой, ветерок, отгоняющий жару и приносящий пьянящие запахи... А за жарким днём приходит спокойный вечер, как лето сменяется осенью. Пряный, тёплый оттенок тимьяна... горьковато-свежий запах мелиссы и похожий, но мягче — душицы. А вот лаванда... и кое-что ещё... Добрый юноша наблюдал за мной с жадным интересом. Настой на семи травах — очень хорошо, но неужели обязательно добавлять зёрна колдовской ржи — посеянной при луне, собранной на закате? Я вдохнула ещё раз пьянивший меня запах, которому чары придавали особенно изысканный оттенок. Не стоит пить, не стоит пьянеть, но... Отсалютовав приготовившему предательский напиток юноше, я выпила залпом всю чашку. Пропади всё пропадом, неужели я не могу расслабиться и отдохнуть в этом страшном мире, когда каждый шаг даётся с трудом и ноги едва отрываются от земли? Юноша торжествующе улыбнулся. Я подмигнула ему, чувствуя в голове приятную лёгкость и радуясь этому ощущению. Человек встал и подошёл ко мне.

— Позволено ли мне будет составить компанию прекрасной тэнни? — спросил он, и я впервые обратила внимание, какой красивый у него голос. Изысканный, бархатистый, "вкусный", богатый оттенками и интонациями. Этот голос пьянил не меньше, чем настой на семи травах.

— Позволено, — живо кивнула я. — Эй, хозяйка! Подай-ка нам ещё одну лавку! Благородному юноше не на что сесть! Как мне прикажешь с ним разговаривать — стоя или выворачивая шею?

— Не обязательно лавку, — мягко добавил юноша, и я снова восхитилась его голосом. — Хотя б чурбачок какой-нибудь...

— Но, тэнни, — пролепетала подбежавшая к нам хозяйка постоялого двора. — Как же?.. Ведь он же... Ведь ты же...

— Прошу тебя, керли, — ядовитым тоном отозвалась я. — Неси лавку, чурбан, хоть камень, но я хочу поговорить с этим человеком!

— Да, милая керли, — поддержал меня юноша. — Не откажи нам в такой простой просьбе.

Произнеся эти слова, он со значением взглянул на женщину и она стушевалась.

— Как знаете оба, — махнула рукой она и ушла выполнять приказание. Вскоре мы сидели за одним столом с добрым юношей и болтали как старые приятели — по крайней мере, так могло показаться со стороны. Я чувствовала себя совершенно пьяной и счастливой, человек — он просил называть его Рейнеке, без сословного обращения, — был очень мил и приветливо улыбался. Он спрашивал, куда я иду — я пожала плечами, — и откуда — я махнула рукой, указывая направление. Бродячие торговцы живут немногим лучше мимов и почти так же не уважаются. Но я разносила пряности, а это товар такой дорогой, что на год хватало небольшой торбочки, а ведь я раздавала его с невероятной щедростью.

— Иду, куда ветер несёт, — откровенно призналась я. Рейнеке улыбнулся.

— Я живу точно так же, — подбодрил меня он.

— Не-е-ет, — затрясла головой я. — Так же, а не так. Вот скажи, где ты будешь через декаду?

— Откуда я знаю? — засмеялся Рейнеке, и я замерла, всем своим существом впитывая звуки его волшебного голоса.

— Вот! — торжествующе выкрикнула я, когда смех стих.

— А тэнни о себе — знает? — заинтересовался юноша.

— Нет, — погрустнела я. — Не знаю. Раньше всегда знала, а теперь — фьюить!

— Куда ветер подует, да? — подсказал Рейнеке. — Но кто выследит ветер?

— Не-е-ет, ты не понимаешь, сын... хм... да... не понимаешь, Рейнеке.

— Не зови меня сыном тэна, не надо, — неожиданно попросил юноша и я, на миг протрезвев, серьёзно кивнула.

— Хорошо, не буду, — обещала я, тем более, что и не собиралась так его называть.

— Спасибо, — улыбнулся юноша. — Так чего я не понимаю, прекрасная тэнни мне скажет?

— Ты? — удивилась я, снова пьянея от одного только звука голоса (зачем я просила настой на семи травах, неужто не хватило бы трёх?!). — Ах, да. Ветер нельзя выследить, это... хм...

В разгар моих пьяных откровений тот самый ветер, о котором мы только что говорили, ударил в окно, едва не разбил его. Я умолкла, не закончив своей мысли. Невежливо выслеживать ветер. Да и зачем? Можно просто спросить, куда он направляется. А можно и попросить полететь туда, куда ты хочешь. Всё просто. Но этого я собеседнику не сказала.

— Могу я обратиться с просьбой к прекрасной тэнни? — поинтересовался юноша, когда молчание затянулось.

— С просьбой? — удивилась я. — Хм. Обратиться всякий может. Но что у меня теперь можно выпросить?

— О, многое, — улыбнулся Рейнеке. — Но мне ничего не нужно, пусть прекрасная тэнни не беспокоится.

— Не понимаю, — пожаловалась я. — Говори правду, смер... хм... Рейнеке. Чего ты хочешь?

— Я слышал разговор тэнни с хозяйкой, — признался юноша. — Тэнни знает, что ей досталась последняя кровать на постоялом дворе? И лавки все заняты, и даже на сеновале этой ночью никому не попасть.

— Вот оно что, — развеселилась я. — Рейнеке, друг мой, я не затем просила себе свободный чулан, чтобы разделить его с первым встречным. Мой ответ — нет.

— Но, тэнни, — заспорил юноша.

— Моё последнее слово — нет, — отрезала я. — Этот чулан мне и самой нужен.

Рейнеке не стал спорить, проклинать мою жадность или настаивать на милосердии. Он кивнул, будто не ожидал ничего другого, поднялся из-за стола, вернулся к своей лавке, на которой оставил шляпу, плащ, котомку вроде моей и длинный пузатый свёрток. Одевшись, он вскинул на плечи котомку и свёрток, поклонился хозяйке, посмотрел мне в глаза и приподнял шляпу, прощаясь. И вышел за дверь.

Ночь — волшебное время, когда становится невидным всё, что днём застилает людям взор. Когда оживают страхи, мечты и желания, когда небыль становится былью и когда само собой получается любое, даже самое трудное колдовство. Четыре ночных стражи — с зимнего заката по летний рассвет — вот время, когда жизнь из неясности дневной суеты становится однозначной в своих самых важных проявлениях, когда ставятся все вопросы и находятся самые лучше ответы. Самые лучше — да, но, увы, не всегда самые нужные. Земля — кому мать, а кому мачеха, неумолимо тянула меня к себе, и я с болью чувствовала себя тяжелой, неуклюжей, медлительной, запертой в уродливой оболочке, которую я не могу ни изменить, ни отринуть. Постоялый двор казался мне тюрьмой, ловушкой, его воздух был пропитан потом, алчностью, дневной суетой и кислой похлёбкой. Выпрошенный чулан больше походил на гроб, там едва помещалась кровать, потолок висел на расстоянии вытянутой руки, а от привкуса вынужденной страсти меня мутило. Окошко было по обычаю заперто — хорошо, что не заколочено, ведь все люди уверены в опасности ночного воздуха, который будто бы несёт в себе болезни, как и простая вода. С трудом, то и дело ударяясь головой о потолок, я отворила окно. Пахнуло свежестью, прошедшим дождём и осенними листьями. Ворвавшийся ветер растрепал мои волосы, в полумраке кажущиеся белыми, какими они были раньше, а не светло-русыми, как сейчас. Я улыбнулась, и ветер унёс с собой затхлый запах человеческого жилища, оставив мне букет ночных ароматов.

— Лети, — прошептала я одними губами. — Хорошо быть свободным. Лети.

На постоялом дворе многое мне было в новинку. Жёстким казался набитый соломой тюфяк, невозможно тяжёлым — одеяло, а подушку я вовсе приспособила под ноги — под головой она натирала шею. От тесноты подступивших вплотную стен хотелось кричать.

Ветер больше не проникал в комнату, и я снова начала задыхаться. Сбросила душащее меня одеяло, пинком отправила подушку на пол, но это помогло только на короткий миг, а потом... потом я уснула, забылась тяжёлым муторным сном, от которого устала ещё больше, чем за день.

Разбудила меня негромкая музыка, которая, казалось, разносилась над самой моей головой.

— Кого ещё ветер несёт? — удивилась я, садясь на кровати и оглядываясь. Но нет — как я ни напрягала зрение и чутьё, разглядеть мне никого не удалось. В чулане никого, кроме меня, не было. Кроме меня — и музыки. Она словно впорхнула в открытое окно, присела на плечо, оплела меня тысячью нитей, будоражила сердце, волновала кровь, звала... Звала, да так сильно, что меня охватила дрожь. Прежде я думала, что лишь эльфы могут творить такое чудо, когда собирают всех на праздник добрых ветров, отмечающий границу зимы и лета. Но сейчас не время для эльфийских танцев, отступает тепло и всё злее становятся ветры... Нет, это не могут быть эльфы.

Музыка ни о чём не просила, она звучала сама по себе, пробуждая нездешнюю тоску и неясные желания, от которых некуда скрыться и которые нельзя удовлетворить.

Русалки? Они танцуют всё лето, каждую лунную ночь, пока холод не остановит воду и не скуёт её ледяной неподвижностью. И когда они начинают свои пляски, они пением сзывают всех, кто не скрылся от ночного воздуха за затхлыми стенами. И горе тому, кто придёт на их танцы без подарка! Но я слышу перебор струн, а русалки только поют, им не подвластны музыкальные инструменты, и никому они так не рады, как человеку с мандолиной или лютней... на худой конец сгодится и скрипка, а то и тростниковая дудочка. Нет, русалки не могут меня звать — не светит луна, одни лишь звёзды приветливо мигают с вышины, и не женский голос вплетается в зовущую музыку.

Чужая магия сплела вокруг меня кокон, захватила сердце, закружила голову. Я оценивающе взглянула на окошко. Тесное, но и я не из упитанных. Ухватившись за раму, я выскользнула в ночь — искать, где играет позвавшая меня музыка.

В час неурочный, в час колдовства,

В час, когда искры родятся костра,

Пой, моё небо!

Тёмное небо!

Пой, моё небо, что мне не до сна!

Хей!

Пой, моё небо, что мне не до сна!

Задыхаясь, я пробиралась сквозь лес, ломилась напрямик сквозь ветви, билась о стволы, которые прежде бы с лёгкостью бы обогнула. Спотыкалась, падала и снова вставала. Плащ я забыла на постоялом дворе, и сейчас рвала о колючки своё платье, сбивала ноги, цеплялась за сучки волосами... Скорее. Только бы успеть. Только бы успеть дойти, пока звучит песня!..

Звёзд путеводных горят янтари.

Снова терзаться до поздней зари.

Пойте, созвездья!

Нету возмездья,

Лаской и лестью в омут мани!

Хей!

Лаской и лестью в омут мани!

Путь через лес был чудовищной, невыносимой и бесконечно сладкой мукой. Жизнь можно отдать только за то, чтобы идти, идти и идти, не думая ни о чём, только следуя приказам захватившей сердце музыки. Прекратить это было бы просто. Так просто! Одно движение — и я свободна, но я не пыталась вырваться на волю, а послушно следовала за путеводной нитью — дальше и дальше в лес, в самую чащу, в ловушку и плен — всё равно.

Осени чары цветут на ветру,

Может случиться, что я не умру.

Пой засыпая,

Волчия стая,

Волчия стая на дальнем яру.

Хей!

Волчия стая на дальнем яру.

Я остановилась за деревом, не решаясь выйти и попасться певцу на глаза. Мой сегодняшний знакомец, Рейнеке, сидел на сложенном пополам плаще посреди очерченного ножом круга, и перебирал струны похожего одновременно на скрипку и на лютню инструмента. Кажется, их называют гитарами — любимые игрушки тэнов и их детей, одновременно и прихоть и отличительный знак сословия. На гитарах никто больше не играет, даже сыны тэнов предпочитают любимую бургами лютню. Вот кто ты такой, сын знахарки...

Рейнеке снова запел, и я забыла обо всём на свете. Как человеку может быть дана такая сила, такой дар — завораживать голосом, звать музыкой, похищать сердце песней?

И отчего же тоскует душа?

Как незнакомка моя хороша!

Пой и ты тоже,

Ломкое ложе,

Что потревожим, друг другом дыша.

Хей!

Что потревожим, друг другом дыша.

Волшебный голос умолк, и гитарный перебор звучал тихо-тихо. Я вышла из-за дерева и шагнула ближе, чтобы только слышать дивные звуки. Шаг, другой... я переступила проведённую волшебником черту, и он поднял глаза. Кивнул так, будто ничего другого и не ожидал увидеть, и знаком, не прерывая игры, предложил мне подойти ближе. Я послушалась и остановилась только в шаге от мага. Ночной воздух, залитый чарами, лесными запахами и желанием, подарил ощущение лёгкости и силы. Я села у ног мага, жадно ловя последние крохи позвавшей меня сюда музыки. Но вот всё смолкло, волшебник бережно отложил гитару и испытующе посмотрел на меня.

— Итак, ты пришла, — после долгого молчания выговорил он. Мне не хотелось говорить, и я только кивнула.

Глава вторая. Наследник мостов

Ветры злились всё больше и больше, пробираясь под одежду и в дома холодными пальцами. Русалки заснули подо льдом, эльфы попрятались в своих подземных жилищах, и не лучше их были люди, самые бедные из которых селились в едва защищающих от злости природы землянках. По дорогам не ходили даже самые упрямые мимы, и на каждой заставе я вызывала семидежды семь вопросов и столько же подозрений. Иногда для меня находилась работа, иногда — нет, и мне приходилось продавать пряности из всё оскудевающего запаса. До весны, когда я смогу его пополнить, протянуть было не просто, а следовать за злыми, холодными ветрами — радости мало. С непривычки я простудилась, и неделю пролежала в чьём-то доме в бреду. Приютившие меня люди позже рассказывали, будто я плакала, звала маму, просила за что-то прощения и со слезами спрашивала братьев, за что они так суровы ко мне. Однажды ветер ударил в окно с такой силой, что распахнул его, и в комнату, где меня положили, влетел ворох листьев — ко всеобщему удивлению, высушенных и совершенно не промокших, хотя с утра шёл мокрый снег, и к тому времени ничуть не перестал, а даже усилился. Придя в себя от потрясения, я настояла на том, чтобы листья были немедля заварены в том порядке, который я укажу, и выпила лекарство маленькими глоточками. Жар спал и уже на следующий день я вышла во двор — не слушая никаких возражений — поклониться исцелившим меня ветрам. А уже вечером в мои двери постучался маг из ближайшей Ложи — дом стоял в городе, державшем руку Белого Ордена, а эти люди не любят шутить, когда речь идёт о недозволенной ворожбе. Но меня в доме уже не было — я выбралась через окно, оставив людям почти все свои пряности в благодарность за доброту и проклятие за предательство. Тот, кто выдал меня Ордену, никогда не будет знать покоя — в зависимости от причин, толкнувших его или её сделать донос. Страх — так промучается весь век от страха, подлость — так узнает предательство сам, а коли от усердия, так уж и вовсе завидовать в его жизни будет нечему.

Но жизнь продолжается, и вскоре я горько раскаивалась в своей щедрости: теперь я рада была, если меня пускали греться в дома, а уж о кровати и не мечтала, на что они подешевели с наступлением осени. А ветра всё дули и дули, злые и равнодушные, и ни один не хотел привести меня во владения Серого ордена, где я могла бы работать, ни от кого не скрываясь и не боясь попасться не в меру ретивым магам Белого или Чёрного орденов.

Два раза я была на волосок от поимки, и уйти мне удавалось лишь чудом. Положа руку на сердце — не заметай ветры мои следы, ни за что бы мне не скрыться, маги меня выслеживали, преследуя буквально по пятам, пускали за мной собак, шептали заклинания и привлекали простых людей, кого подкупая, кого запугивая, кого улещивая. У меня закончились проклятия, я металась как заяц, путая следы и всякий раз едва уходя от погони... Весну я встретила оборванной, загнанной и бесконечно усталой. Даже если я виновата, если я провинилась, если нетерпение и себялюбие — зло, неужели можно за это так жестоко наказывать? Да,я забыла своё слово, заигравшись с ветрами, но ведь все сильфы такие, за что же со мной так жестоко?..

Затянись зима, я бы и вовсе не выжила, но, на счастье, ветра на этот раз рано подобрели и даже отвели меня туда, где я могла пополнить свои запасы пряностей. А после смилостивились ещё больше, и я смогла, наконец, попасть в место, по котором моё сердце тосковало всё время моих скитаний. Правил там тэн северного моста. Его сводный брат унаследовал южный мост, разбив таким образом доставшееся им от отца владение Два моста, которое само-то составляло пятнадцать гайд, причём на десяти из них сидели керлы, остальные пять возделывая по оброку. Может, для семьи керла гайды и достаточно, но для двух семей тэнов (братья не стали дробить землю, благо, южный был бездетен) пяти гайд едва-едва хватало. Маг на Мостах был серым, и я могла немного расслабиться после всех своих горестей. Но не поэтому я стремилась к северному мосту.

Так уж сложилась судьба, что именно здесь — в единственном месте на земле — находило успокоение моё сердце, и только здесь я могла пробыть хоть три декады, если бы пожелала, и ветры перестали дуть, когда я появилась у двух мостов, и не гнали меня в путь. Но даже это было не главным. Один день в году и тот был бы счастьем — единственным счастьем, которое оставалось в моей безрадостной доле.

Постоялого двора не было ни у северного, ни у южного мостов, и я остановилась в страноприимных покоях ложи Серого ордена, от которой до нужного мне места идти приходилось целую стражу. Счастье, что здесь нет ни белых, ни чёрных магов, а серые только рады приходу подобных мне, и всегда привечают с улыбкой! На этот раз работы мне почти не досталось: в ложе не обучали неофитов, и за ними не было нужды прибирать. Почистить же мусор, за зиму налипший на магов, не составило никакого труда. Жалкие крохи, но я уже знала: мой удел — крохоборство и терпение, бесконечное терпение, даже если жить будет невыносимо. И так до тех пор, пока я не выполню обещания, данного почти год назад, когда танцевала на празднике добрых ветров.

Но что толку напрасно вздыхать? Я покинула Ложу ещё до конца четвёртой ночной стражи и к середине первой дневной пришла туда, куда звало меня моё сердце — на широкий луг, у края которого росла черноствольная липа. На ветвях дерева была натянута сильфова арфа, запевшая при моём появлении. Ласковый ветерок играл моими волосами, пахло свежестью, весной, пробуждением жизни...

— Мама... — прошептала я, сквозь слёзы улыбаясь дереву и арфе. — Мама, я так скучала, мне было так плохо...

Музыка прервалась, ветерок подул сильнее, и в этом дуновении мне почудилась ласка, поцелуй и материнское объятье. Я села на траву под липой и заплакала. Вновь заиграла арфа — утешая, уговаривая подождать, ведь ветры дуют каждый год, возвращаясь туда, откуда прилетели и улетая в неведомые дали, каждый день новые и бесконечно старые.

— Мама... — вновь и вновь повторяла я. — Мама, мама, мамочка!..

Пахнувший мне в лицо ветерок принёс влагу, и я поняла: мама тоже плачет, а, может, и не она одна.

— Родные мои, не надо, — взмолилась я. — Не надрывайте сердца ни себе, ни мне. Я вернусь к вам, скоро вернусь, а пока...

Пока звучала сильфова арфа — несколько струн, натянутых между ветвями липы, — звучала нежно и ласково, отрицая разлуку и горе. Где бы я ни оказалась, куда бы ни привели меня ветра, и всегда буду помнить эту музыку, самую прекрасную музыку на свете. Звуки родного дома.

Человек подошёл к полудню, когда солнце уже грело вовсю, отогнав последние остатки ночного холода. Ветерок принёс мне весть о его приближении и, если бы не арфа, я ушла бы с луга как можно скорее, не желая вновь встречаться со своим осенним знакомцем. Говорят, если мужчина и женщина случайно встречаются, расставшись пред тем без прощания, это знак судьбы, ну а уж коли в третий — то предопределённость. Но я не нуждалась в подсказках.

— Ба! — раздался знакомый красивый голос. — Керли, тебе мама не говорила, что сидеть на земле опасно? Не боишься простудиться?

— В прошлую нашу встречу ты звал меня тэнни, наследник мостов, — ответила я, не оборачиваясь. — Но тогда ты скрывал своё имя.

— А-а, прекрасная тэнни с постоялого двора! — засмеялся юноша и, опровергая свои слова, уселся рядом со мной. — Ну, не суди строго, в таком деле и мимми будешь как тэнни звать, лишь бы не прогнала. А как ты узнала, кто я такой?

— О тебе вся округа толкует, Рейнеке-маг, — засмеялась я в ответ, при звуках волшебного голоса забывшая свою досаду. — Ты ведь назвал мне своё настоящее имя.

— Никакой почтительности, — посетовал наследник северного моста. — Тебя не смущает ни имя моего отца, ни моё ремесло. Тебе ведь сказали, что я принят в Чёрный орден?

— Сказали, — помедлив, признала я. — Да я и сама знаю, видела ж на тебе знак вашего ордена. Но что мне с того?

— И не боишься? — хмыкнул волшебник.

— Нет, — спокойно ответила я. — Чего мне бояться?

— Что ж ты сбежала тогда? — недоверчиво спросил Рейнеке.

— Ветер переменился, — честно призналась я. Как и следовало ожидать, человек принял мои слова за иносказание.

— Скажи мне своё имя. — предложил он, меняя тему разговора. — Не могу я звать тэнни бродячую женщину, а керли для тебя слишком низко.

— По мне — так хоть мимми, — пожала плечами я. — Но коли желаешь — зови меня Ликой, на это имя я отзываюсь.

— Странно ты разговариваешь, — отметил наследник тэна. — Чудно. Каким ветром тебя сюда занесло?

— Попутным, — улыбнулась я. — Ежели не прогоните, так поживу здесь немного, а нет — дальше пойду.

— Прогнать такую красавицу! — шутливо возмутился юноша. — Не бойся, пока я здесь, ты можешь оставаться у нас сколько захочешь. Где ты поселилась?

Я указала направление.

— У серых? — поразился волшебник. — И ты шла сюда целую стражу, одна, пешком?

— Я всегда хожу одна и пешком, — резковато ответила я, и магу осталось только пожимать плечами.

— И что привело тебя сюда? — спросил он. — Только не говори, будто пришла за ветром!

— Не скажу, — пообещала я: ветер всю дорогу ветер толкал меня в спину.

— А что же? — не отставал Рейнеке. — Или пришла проведать старого знакомца?

Вместо ответа я кивнула на арфу.

— Вот. Сильфова арфа. Я хотела послушать.

— И всё? — уточнил юноша, но я нахмурилась. — Достойная причина, врать не буду. Я помню, ты любишь музыку, хоть на край света за ней пойдёшь.

Говоря это, маг пристально вглядывался в моё лицо. Что он хотел там увидеть — стыд, страх, восхищение? Я не знала, и спокойно выдержала этот взгляд.

— Да, — признала я. — Дороже музыки ничего нет. Но эта арфа особенная.

— Это же просто ветер, шевелящий струны, — поморщился человек.

— Да, — не стала спорить я. — Просто ветер.

— А, ты тоже слышала эту басню, будто на таких арфах играют сильфы? — понял волшебник. — Ну, так это вздор! Во-первых, ни одного сильфа ещё никто не видел. Я так думаю, это выдумка эльфов, добрый народец вечно рассказывает байки.

— А во-вторых? — спросила я, изо всех сил стараясь не засмеяться.

— Ну, а во-вторых, если бы они и были, эти сильфы, зачем бы они слетались к нескольким натянутым на дереве струнам? Неужто нельзя найти другого места?

— Не знаю, — рассеянно ответила я, угадывая в воздухе движение. Еле слышным смехом зазвенели колокольчики, а затем арфа заиграла с новой силой, и ветер принялся играть моим волосами.

— Ты так говоришь, будто всё остальное ты знаешь, — нахмурился волшебник.

— Нет, — успокоила я его. — Я знаю не всё.

— Любите вы, девушки, загадки, — проворчал мой собеседник. — Ну-ка, скажи мне, Лика, знаешь ли ты, где будешь через декаду?

— Знаю, — засмеялась я. — Здесь. И ещё три декады я буду здесь. Не прогоните? Я уйду за декаду до... хм.

Я осеклась. Вряд ли человеку известен праздник добрых ветров, перед которым я должна была найти эльфов.

— И куда ты пойдёшь? Опять за ветрами? — не отставал волшебник.

— Нет, — покачала головой я. — Ветра тут не помощники. Я пойду искать добрый народец.

— Эльфов? — присвистнул человек. — И что же ты у них забыла?

— Своё слово, — честно ответила я, и человек снова засвистел.

— Неужто руку эльфу отдашь? — поинтересовался он.

— Зачем им моя рука? — удивилась я. — Неужто других дел к доброму народцу быть не может? Я задолжала им услугу, и сейчас пойду возвращать.

— Даже так? — поднял брови мой собеседник. — Так это правда, будто эльфы ничего не делают даром?

— Правда, — тяжело вымолвила я. — Они щедро награждают за доброе и жестоко взыскивают за злое. А если просить их о незаслуженном, строго спросят потом.

— И какую услугу ты им задолжала? — продолжал сыпать вопросами волшебник. Я удивлённо нахмурилась: разве у людей принято так жадно выспрашивать? Моё сердце сжало предчувствие беды.

— Возвращение домой, — тем не менее честно ответила я.

— И как, обманули? — деловито уточнил Рейнеке.

— Зачем обманули? Вернули. Только потом так же вернули обратно: не смогла я дома выполнить их желание. Сейчас вот ищу, коли исполню, добрый народец мне поможет.

— Вот оно как, — задумчиво потянул мой собеседник. — И ты, конечно, пойдёшь одна и пешком?

— Разумеется, — удивилась вопросу я. — Как мне ещё прикажешь идти?

— Ты могла бы пойти со мной, — предложил маг, и я поднялась на ноги. Подул сильный ветер.

— Нет, — отрезала я и хотела идти прочь, но человек удержал меня за край платья.

— Не прогоняй меня так легко! Неужели тебе не нужна защита в пути?

— Нет, — снова ответила я. Что-то изменилось в мире, стоило магу высказать своё предложение. Так бывает во сне, когда смотришь на человека и вдруг понимаешь: он именно тот, кто тебе нужен. Но если бы Рейнеке мог об этом знать, он бы не обрадовался. Мне хотелось дать человеку шанс избежать уготованной судьбы.

— Ну, тогда, может, спутник? — предложил волшебник, в шутливом отчаянии прижимая край платья к губам.

— Нет.

— Лика! — угрожающе выговорил маг. — Возьми меня с собой, пока я добром прошу!

— Я ещё не покидаю этих мест, — ответила я, глядя на волшебника сверху вниз. — Спросишь меня через три декады. Но я не так уж легко меняю свои решения.

С этими словами я выдернула подол из рук человека и пошла прочь. К концу этой стражи в ложе Серого ордена как раз будет готова дневная трапеза.

Музыка зазвучала к ночи, и я невольно поразилась упорству волшебника. Зачем? На что я ему сдалась? Он пел под самыми моими окнами, ничуть не смущаясь тем, что творит чёрную магию в вотчине серых. Серые маги, впрочем, не торопились возмущаться. Или не замечали безобразия, или не желали связываться с наследником здешних земель.

— Второе, — улыбнулся Рейнеке, когда я спросила его об этом, выпрыгнув из окна. И тут же добавил:

— Разве можно так поступать? Ты могла бы разбиться, если бы я не подхватил тебя.

— Разбиться? — не поняла я. — Как это?

— Вдребезги, — мрачно ответил маг. — Не притворяйся ребёнком. Или скажешь, что ты ничего не боишься?

— Почему не боюсь? — удивилась я. — Все чего-нибудь боятся, и я не исключение.

— Чего, например? — полюбопытствовал маг.

— Огня, — призналась я, сделавшись серьёзной. — Стоит оказаться поблизости, как сбегутся саламандры...

Я поёжилась, представляя страшную картину. Огонь питается воздухом, в этом всё дело. Не только воздухом, разумеется, но и им тоже.

— Откуда ты берёшь эти сказки? — удивился волшебник. — Неужто добрый народец наболтал?

— Почему бы и нет? — улыбнулась я.

— Саламандр не существует, — отрезал чёрный маг. — Это не более чем алхимическая аллегория. Сказки для маленьких магов.

— Если в это верят эльфы, — возразила я, — это уже не только сказки для магов. Добрый народ не станет лгать.

Маг раздражённо передёрнул плечами.

— Ты, вижу, часто встречаешься с добрым народцем, — отметил он, пристально меня разглядывая. — Странно для бродячей торговки.

— А наследнику двух мостов не странно таскать с собой по дорогам колдовскую рожь? — парировала я.

— Откуда ты знаешь? — нахмурился волшебник.

— Ветер нашептал, — беспечно ответила я, но Рейнеке это не успокоило.

— Ты странная девушка, Лика, — медленно проговорил он и поднял руку, чтобы коснуться моих волос. — Говоришь как блаженная, а потом вдруг снова разумные речи. Или тебя воспитали эльфы, и от того ты выросла не такой, как все люди?

— Что тебе до этого, Рейнеке-маг? — тихо ответила я. Ночной воздух был тих и прохладен, и невольно верилось, что нет ничего невозможного. Я не потому прыгнула в окно, что ничего не боялась. И не потому, что доверяла магу. Мне просто хотелось снова оказаться в воздухе. Говорят, люди не могут летать даже если сделают себе крылья. Они слишком тяжёлые, воздух их не держит... Вдалеке зазвенели хрустальные колокольчики. Я прислушалась. Сильфы сейчас танцуют в свете молодой луны, и перебрасываются звёздным светом.

— Твоими волосами играет ветер, — вместо ответа произнёс волшебник.

— Да, — только и ответила я.

— Но воздух не двигается, листва не шевелится. Взгляни туда, на башню: флаг повис, не колышется на ветру.

— Да, — ответила я. Маг оказался слишком наблюдателен, но не чувствовал, как вокруг него смыкается судьба. И я, решившись, добавила: — Знаешь, Рейнеке, я тебя обманула.

— Что такое? — немедля посерьёзнел волшебник.

— Я уйду отсюда завтра на рассвете.

— Куда? — деловито спросил наследник мостов.

— Куда глаза глядят. Тебе нет до этого дела, маг, нет и не будет, запомни.

Волшебник внезапно схватил меня за плечи и больно встряхнул.

— Ты никуда не пойдёшь, — прошептал он, приблизив своё лицо к моему так, что я могла бы укусить его за нос. — Даже не надейся.

— Я уйду с попутным ветром, — возразила я. — И не думай меня задержать, не то все мельницы в округе встанут, и тебе придётся вертеть их самому!

Сказала — и пожалела: в глазах мага появился изучающее выражение.

— Так эльфы научили тебя своей магии? — немедля спросил он.

Вместо ответа я расхохоталась.

— Что такое?

— Рейнеке-маг, добрый народ не берёт учеников, а, кого берёт, того навсегда делает своим!

— Это общие слова, — отмахнулся волшебник.

— Нет, это правда! — загорячилась я. — Ты глуп, Рейнеке! Эльфом надо быть, чтобы колдовать как они. Быть светом, смехом, счастьем, горем, плачем и темнотой, быть самой жизнью. Забыть о прошлом и не думать о будущем, никогда ничего не жалеть и не желать. Разве этому можно выучиться?

— Но ты разговаривала с ними, — настойчиво проговорил маг.

— О, много раз!

— Говорят, стоит взглянуть эльфу в глаза, как ты изменишься и уже никогда не будешь таким, как прежде, — вспомнил волшебник и выжидающе посмотрел на меня. Я пожала плечами.

— Мы всё время меняемся, Рейнеке-маг. Посмотри в мои глаза. Разве ты можешь остаться прежним после этого? А я — могу? Мы всё время меняемся, только эльфы не дают нам об этом забыть, а люди — дают, вот и всё.

Волшебник выпустил меня из рук так же внезапно, как и схватил.

— Ты не сдвинулась с места, а всё же у меня было такое чувство, будто я держу птицу в руках, и она рвётся на волю, — медленно произнёс он.

От этих слов у меня навернулись слёзы на глаза, и я закусила губу, чтобы не заплакать.

— Ты не можешь дать мне свободу, волшебник, даже отпустив.

— А эльфы — могут? — тут же заинтересовался маг. Я тяжело вздохнула. Он сам рвался навстречу своей судьбе. Мне было не спасти его.

— Мне не отделаться от тебя, Рейнеке, как я вижу.

— И не пытайся, — заулыбался наследник двух мостов. — Я от тебя так просто не отстану.

— Я предупредила, — произнесла я, но человека это не остановило.

— Я мог бы попросту объявить тебя беглой служанкой, — заявил он. — Слово мужчины уже вдвое против слова женщины, а я к тому же наследник тэна и чёрный волшебник. Слышала поговорку "чёрному ордену всё дозволено"?

— Здесь ложа серого ордена, — напомнила я, не зная, как отвечать на угрозу. — Что же, Рейнеке-маг, хочешь пойти со мной — я тебя испытаю.

— Испытай, — ухмыльнулся волшебник, сделавшись похожим на мальчишку. — Лика, ты знаешь, что ни один человек не осмеливается говорить со мной подобным тоном?

— Не спорю, — кивнула я. И я бы не осмелилась, будь я человеком. — Так вот тебе моё испытание, человек. Ты спрашивал, от чего мои волосы колышутся на ветру, которого ты не чувствуешь кожей, не видишь глазами. Так повтори мой фокус, Рейнеке-маг, если сможешь. Заставь струны сильфовой арфы играть, не прикасаясь к ним ни руками, ни магией, ни инструментом. Сможешь — признаю, ты достоин сопровождать меня, не сможешь — не прогневайся, пути наши навек разойдутся. Ну, как, принимаешь мой вызов, наследник мостов?

Волшебник вскинулся, словно я швырнула ему перчатку.

— Я сын тэна и сам стану тэном в свой черёд, керли, — произнёс он таким неприятным тоном, словно желал нанести мне оскорбление. — Я могу приказать — и ты в жизни не увидишь белого света, не почувствуешь ветра и нечему будет играть твоими волосами.

— Так зачем же дело стало? — насмешливо спросила я. Угроза придала мне сил и смелости спорить хоть со всем миром. Он сам напросился на то, что его ждало впереди. Сам!

— Я принимаю твой вызов, Лика, — выговорил маг, внезапно утратив спесь. — Ещё до рассвета ты услышишь музыку сильфовой арфы.

— Буду ждать, — обещала я, и маг удалился.

Когда он отошёл достаточно далеко, чтобы не слышать, я посвистела ему вслед.

— Долго ты, сын земли, будешь ловить ветер. Ой, как долго... Не стражу и не две, уж можешь мне поверить.

Повернувшись, я направилась в предоставленную мне ложей келью, но у её дверей меня уже ждали. Невысокий — ростом с Рейнеке — маг, закутанный в серую хламиду — официальную одежду волшебника, представляющего свою ложу. Голову мужчины покрывала шляпа с широкими полями, затенявшими лицо.

— Значит, ты решила с ним расстаться? — заговорил волшебник безо всякого вступления. Голос его показался мне смутно знакомым, как будто я слышала его раньше — или очень похожий.

— А тебе что за дело, серый маг? — не замедлила с ответом я. — Или, ночуя в твоей ложе, я обязана тебе ещё и отчётом?

— Это не моя ложа, я здесь такой же гость, как и ты, — возразил волшебник. — И ты ничем не обязана мне, дочь ветров. Теперь ты ответишь?

— Отвечу, — отозвалась я. — Я не всегда решаю, быть мне с кем-то или уйти. Если тебя интересует мальчик, ушедший отсюда с надеждой — я не принадлежу ему, и никогда не принадлежала, поэтому ни к чему говорить о расставании.

— Все вы, дети ветров, с придурью, — проворчал серый маг. — Лика, послушай, ты можешь делать что угодно, но держи свою ворожбу подальше от мальчика. Я не позволю тебе ему навредить.

— Разве ты его отец, чтобы заботиться о нём? Или задолжал жизнь и сердце? — удивилась я.

— Я его брат, — неохотно признался волшебник. — Старший брат, ушедший из дома, как поступают все старшие братья. И здесь гощу по просьбе нашей матери и нашего отца, чтобы присматривать за братишкой, пока он дома.

— А на дорогах за ним кто присматривает? — развеселилась я. — Или у тебя только здесь о нём сердце болит?

— На дорогах его бережёт осторожность, — серьёзно ответил маг, и я фыркнула, вспоминая, как необыкновенно "осторожен" был Рейнеке при нашей первой встрече. — А здесь он отдыхает и развлекается. Иногда — опасно для себя же самого.

— Как со мной, да? — поняла я. — И много тут бродит из наших?

— Ты первая, — чему-то кивнув, ответил заботливый брат. — И дело не в тебе. Человеку с двумя проклятиями на судьбе, есть кого опасаться и кроме разрушителей магии.

— Двумя проклятиями?! — ахнула я. — Как это он умудрился, твой брат? А ещё такой молоденький!

— Первое — материнское, — хмуро сообщил волшебник. — Когда из дома ушёл, последний сын, а ведь двое старших умерли в битвах. Второе — учительское, когда из ложи ушёл, а ведь там его приютили и защищали от бед.

— Перекати-поле, — засмеялась я. — Человек с ветром в сердце. Не знала, по виду не скажешь.

— По нему никогда ничего не скажешь, — раздражённо ответил маг. Он чего-то ждал от меня, и моя весёлость была ему не по вкусу. — Лучше скажи, дочь ветров, можешь ли ты избавить его от проклятий?

— От чужих чар — с трудом. От злого слова — даже не думай, — честно ответила я. — Да и плохая это затея — мага от магии лечить. Я ж могу и промахнуться и не от чужого, а от собственного волшебства его вылечить, а для таких, как вы, это хуже смерти.

— Хуже, — согласился серый маг. — Так, значит, ничего поделать нельзя? И никто не поможет?

— Или просите наложившего снять или ведите к эльфам. Они могут помочь, но о чём попросят взамен — никто не предскажет.

— Эх! — махнул рукой маг. — Мать ослабила, а полностью снять отказалась. Сказала, не по силам ей это, да и не хочет. Пусть, говорит, хоть проклятие в дом пригоняет. Он же теперь у нас неприкаянный. Только дома или в чёрных ложах может больше одной ночи под крышей провести.

— Вроде нас, — обрадовалась я, но волшебник только посмурнел. Как и все люди, посвящённые в тайну нашего существования, он считал всех встреченных "детей ветра" людьми, тайно выучившимися своему зловещему искусству — и за это отдавшими покой и безмятежность. Такой судьбы для брата серый маг не желал. — Заклинанием можно сдержать чужое, но оно никуда не денется, и вместе они будут тяготить жертву. Твоя мать плохо сделала, что не отправила сына к доброму народу.

— Чтобы те сделали из него такого же полоумного, как они сами? — вскипел волшебник. — Нет уж, благодарю покорно!

— С эльфами всегда можно договориться, — пожала плечами я. — Иди к себе, сосед и товарищ по гостеприимству ложи. Мой ответ "нет" на оба твоих вопроса. Мне не нужен твой брат, и я не смогу ему помочь. Не жди от меня ни беды, ни помощи для него.

— Как скажешь... мимми, — с отвращением произнёс волшебник и ушёл на мужскую половину, куда женщины не допускались. Я проводила его взглядом и зашла, наконец, в свою келью, не зная, что ещё до исхода ночи нарушу своё слово.

Ветер бесновался вокруг здания ложи. Бился во все окна, пролетал по коридором, стучал незапертыми дверями. Пока не нашёл мою келью и не ворвался туда, сшибая всё на своём пути. Я едва успела одеться, потому что ветер, как верный пёс, рвался на волю, скорее, как можно скорее, куда-то дальше, прочь из тесных каменных стен — туда, где на просторе творилось некое зло. Бежать было тяжело, пускай с неба светили и луна, и звёзды, озаряя мне дорогу (а вернее, не умея укрыться за облаками — ветер безжалостно сорвал их, оставив ночные светила обнажёнными). Но тяжело тянула к себе земля, воздух обжигал, разрывая грудь, и болезненно стучало сердце.

Я всё-таки успела. Ветер покинул меня, когда впереди показалась знакомая липа с натянутыми на ней струнами арфы. Рядом с липой метались, не в силах улететь, три прозрачных пятнышка, которые склонившемуся над землёй магу, наверняка, казались не более чем бликами света. Но я-то узнала своих родных. Узнала — и разъярилась. Чёрному ордену всё дозволено, Рейнеке-маг?

Он поднял голову, когда я подошла на расстояние удара мечом. Моргнул, отвлекаясь от прорезанных в дёрне колдовских знаков и рассыпанных-разлитых поверх колдовских зелий. Осталось — я видела — произнести закрепляющее слово, чтобы пленённые сильфы остались во власти чёрного волшебника. Я нащупала рукоять ножа.

— Отпусти их, — потребовала я прежде, чем маг успел начать разговор.

— О ком ты? — искренне удивился волшебник. Проследил за моим взглядом, но как будто ничего и никого не увидел. — Лика, не мешай мне. Ты сама поставила условие — а теперь пытаешься нарушить уговор новыми сказками.

— Отпусти, — повторила я дрогнувшим голосом. — Ставь любые условия, распоряжайся мной как хочешь, только прекрати своё колдовство.

— Прекратить? — удивился и даже обиделся маг. — Забавная шутка. Сейчас, когда я вот-вот постигну таинственные силы воздуха, ты требуешь прекратить колдовство!

— Требую, — подтвердила я. — Зачем тебе оно, Рейнеке-маг? Ты занялся им из-за моего безумного условия — ну так вот, я отменяю его. Я твоя. Перестань колдовать, прошу тебя!

С этими словами я упала на колени и протянула к волшебнику руки. Он не видел ножа, который я при этом держала — моё оружие умеет быть невидимым, когда нужно. Рейнеке нахмурился.

— Я должен разобраться. Странно, почему до меня никто не додумался до столь элементарного...

Закончить свою мысль маг не успел, я всё-таки ударила. Не в сердце — став человеком, я поклялась, что смерть магу или его магии принесу только в случае угрозы для моей жизни. Я ударила в левое плечо, перерубая тем самым ток волшебства по жилам человека. Рейнеке ничего не понял, но тэны не напрасно обучают своих сыновей — юноша оттолкнул меня и обнажил длинный кинжал, с которым никогда не расставался — оружие, без которого представители его сословия даже не садятся за стол.

— Ты сошла с ума, — заявил маг, не торопясь нападать на беззащитную девушку. Я в ответ тряхнула рукой и стриж на рукояти издал протяжный свист, будто он в небе гоняется за мухами, а после нож в моей руке удлинился и потяжелел, превращаясь в короткий и узкий меч.

Разумеется, магу ничего не стоило отразить мой удар... будь у меня в руке оружие из холодного железа. Но клинок, скованный из бурь и ветров, легко прошёл сквозь кинжал смертного, не причинив тому вреда и не сломавшись сам. Прошёл — и, извернувшись, ударил мага в правое плечо, отрезая и эту руку от возможности колдовать. Незаконченное заклинание, не успевшее приобрести собственную силу, полыхнуло, сделав сильфов на мгновение видимыми человеческому глазу, а после пропало. Исчезли вырезанные в дёрне колдовские знаки, впитались в землю зелья — и всё это в тот самый миг, когда я нанесла свой удар. Вот теперь Рейнеке проняло. Он со свистом выдохнул и, занося кинжал, шагнул ко мне. Я отпрянула — драться я не умела, да и не стала бы, сознавая свою вину. Земля, видно, заботится о своих детях не меньше, чем воздух о своих — она кинулась мне под ноги, заставила упасть и больно стукнула по спине. Рейнеке приставил к моему горлу кинжал и посмотрел мне в глаза. Пощады я не ждала — волшебники не могут жить без своего волшебства и с лёгкостью убивают, если что-то встаёт на их пути.

— Тебя следует повесить за нападения на наследника тэна в его владениях, — холодно сообщил мне юноша. — А за то, что ты сотворила со мной — сжечь на костре. Что скажешь, Лика, дочь ветров?

— Убей! — попросила я, не пытаясь даже шевельнуться. — Убей сам, своей рукой, и утоли моей кровью жажду мести. Убей!

— Ты не боишься смерти? — удивился человек и отвёл кинжал от моего горла. Даже тогда я не стала подниматься: по закону человек, напавший на тэна или на его наследника, принадлежал пострадавшему до тех пор, пока тот не определял наказание. Что мне за дело до земных законов? Я не знала и сама, но между тем лежала на земле, терпеливо ожидая решения своей участи. — Ах, да. Я забыл. Ты боишься только огня. И поэтому просишь убить тебя железом?

— Нет, — ответила я, прямо глядя человеку в глаза. — Если ты убьёшь меня своей рукой — это будет справедливо. Отдав меня на муку, ты нарушишь законы мира.

— Сумасшедшая! — воскликнул маг и убрал в ножны кинжал. — Я не буду тебя убивать, и даже не буду преследовать. Иди своей дорогой, коли хочешь. Твои страдания не вернут мне утраченного.

— Ты отпускаешь меня, Рейнеке-маг? — изумилась я, поднимаясь с земли. Нашарила выпавший из моей руки нож — он снова уменьшился в размерах, и теперь тихонько пел — человек не слышал — наслаждаясь долгожданным угощением. Волшебник не знал, что может творить магию голосом, а то и ногами (если сумеет, конечно): я не убила её в нём, только перерезала пути, по которым волшебная сила стекала в руки.

— Отпускаю. Проваливай, — грубо ответил человек, и я склонила голову перед его гневом. — Нет, постой. Пока ты ещё здесь. Я хочу знать.

— Спрашивай, Рейнеке-маг, — улыбнулась я.

— Не называй меня так! — сорвался на крик волшебник. Успеет ли солнце взойти, прежде чем маг окончательно убедит себя в том, что сделался по моей вине неизлечимым калекой?

— Спрашивай, — предложила я. — Или позволь, я угадаю. Ты хочешь спросить, как решается моя загадка?

— Да, — просто ответил маг. — Что я должен был сделать?

— Попросить, — тихо произнесла я.

— И всё?! — не поверил маг. Я молча кивнула. — Но кого мне просить?

— Сильфов, — ещё тише сказала я, чувствуя, что искренняя жажда знаний заслуживает честного ответа — даже если он опасен для меня и моих близких.

— Их же не существует, — пробормотал человек и неуверенно оглянулся на липу. Колдовские сети, поймавшие моих собратьев, сделались видимыми и осязаемыми, и сейчас валялись под деревом.

— Думай как хочешь, Рейнеке-маг, — поклонилась я и повернулась, чтобы идти. — И поступай как знаешь.

Я отошла не более чем на десяток выпадов, когда за моей спиной голос Рейнеке произнёс:

— Духи воздуха, невидимые смертным! Я не вижу вас, и не знаю, видите ли вы меня. Но я слышал вашу музыку, и хотел бы услышать ещё раз. По незнанию я пытался пленить вас — простите. И сыграйте для меня, если будет на то ваша воля.

Это было самое нелепое воззвание к сильфам, которое только можно себе представить. Очень похоже на смертного, который даже в попытках познать стремится сначала подчинить, раздавить, а потом только выяснять истину. Но... почему он так легко простил меня? Так просто смирился со своей утратой? Пожав плечами, я зашагала в сторону ложи серого ордена. Мне следовало исчезнуть оттуда быстрее, чем старший братец пронюхает о моём вероломстве, а бросать вещи всё-таки не хотелось. В этом, наверное, проклятие смертного тела — ему столько всего нужно, что я волей-неволей оказалась привязана к земным предметам. Ещё несколько шагов, и порыв ветра пронёсся мимо меня, ласково взъерошив мне волосы. А после я услышала тихую нежную музыку. Моя мать заиграла на арфе. Рейнеке выполнил поставленное условие.

Небо едва окрасилось алым на востоке, когда маг вышел из ворот замка. Там я ждала его — сильфы тоже умеют держать своё слово. Волшебник кивнул мне, и зашагал по дороге, не сказав мне ни одного слова. Я тоже молчала. В воздухе разносился звон колокольчиков и тихие переборы струн. Мать провожала нас в дорогу.

Глава третья. Добрый народ

— Сын земли, ответь мне, — нарушила я молчание к исходу первой дневной стражи.

— Спрашивай, дочь ветров, — помедлив, отозвался Рейнеке.

— Почему ты не убил меня?

— А толку? — пожал плечами маг. — Разве это вернёт мою силу?

— Когда это людей заботил смысл их мести? — удивилась я.

— Если бы я был мстителен, мне пришлось бы убить слишком многих, — ровным голосом отозвался волшебник. Я подумала, что так беспечен может быть только человек, который ничем в жизни не дорожит и ничего не ценит. Но вслух сказала другое:

— Значит, это правда, что тебя прокляла твоя мать и твой собственный учитель?

— Кто это тебе сказал? Опять ветра нашептали?

— На этот раз нет, — невольно улыбнулась я. — Мне сказал твой старший брат, серый маг. Хотел, чтобы я сняла с тебя проклятия.

— А ты отказалась, — прозорливо отметил волшебник, и я кивнула.

— Сколько братьев у тебя, сын земли?

— Шесть, — ответил волшебник.

— И мать прокляла их всех?

— Нет, — коротко ответил маг.

— Тогда почему тебе повезло больше?

— Меньше, ты хотела сказать? — поправил меня Рейнеке. Я не ответила, и он принялся объяснять. — Мать была гадательницей, и до сих поговаривают, что отца она привораживала, давая ему напиться водой, оставшейся после умывания.

— И тэн женился на простолюдинке? — удивилась я. — И их потомство признали законным?

— Мать не была простолюдинкой, — возразил наследник мостов. — Она прирождённая тэнни.

— Тогда прости меня, наследник мостов, — склонила я голову.

— Не называй меня так! — потребовал Рейнеке. — В пути я такой же странник, как и все.

— Как хочешь, сын земли.

— Странное прозвание, — потянул маг и вернулся к своему рассказу: — После рождения каждого сына мать гадала. Дважды. Первый раз — будут ли у неё ещё дети. Второй раз — удастся ли ей удержать этого дома. Но для меня она ограничилась одним гаданием — первым.

— Ты последний из её сыновей? — поняла я.

— Да. Старший ушёл и поступил в белый орден. Второй ушёл и сделался мимом, натягивает между домами верёвку и ходит по ней, забавляя народ. Третий нанялся охранять какого-то бурга, да и женился на его дочери и вошёл в дело. Этих двоих отец видеть не хочет. Четвёртый и пятый братья, погодки, ушли и не вернулись вовсе. Мать гадала, сказала — погибли в бою. Шестой сделался серым магом, а меня родители растили для себя, не для дороги.

— Но её-то ты и выбрал в конце концов, — закончила я.

— Конечно. Мать грозилась, ругалась, плакала. А потом прокляла и прогнала с глаз долой. Я вышел из ворот замка — ни семьи, ни друзей, один на свете, только гитара за спиной. Решил отыскать старшего брата, спросить совета. Он-то мне и сказал, и велел нигде не ночевать, ни под одной крышей, не звать беду к людям. Я попросился в белый орден, а он сказал, что проклятые им ни к чему. Тогда я пошёл к шестому брату, серому. Он повторил слова брата и тоже прогнал. Сказал, только чёрная магия может вынести проклятого.

— И ты подался в чёрный орден.

— Да, — признал волшебник. — Маг из меня вышел не слишком толковый. Я сколько-то там проучился — за это время в моей келье раз десять протекал новенький, укреплённый заклинаниями потолок, один раз провалился пол и три раза без причины загорались занавески. Но мне надоело. Не вижу смысла сидеть и помешивать зелья, рассуждать о смыслах, заложенных в старинных заклинаниях и чертить на мраморе древние символы. В конце концов я встал и ушёл. Учитель был против — он, видишь ли, хотел и дальше изучать моё проклятие, но я счёл, что десяти трактатов ему хватит. А он не простил, как оказалось.

— Сам почувствовал или сказал кто? — уточнила я.

— Братья. Встретили меня на перекрёстке трёх дорог и рассказали. Мать прокляла каждую крышу, которая меня закроет от дождя и ненастья. А учитель открыл меня для предательств. Теперь всякий, кто только способен предать, предаст меня. Сам не зная, зачем.

— И ты доверился братьям?! — возмутилась я.

— Родная кровь может предать, но не от проклятия, — пояснил волшебник, не поняв вопроса. — Они привели меня домой и упали к ногам матери. Мы три дня лежали на полу и молили простить.

— Простила? — полюбопытствовала я. Маг покачал головой.

— Не до конца. Но проклятия снять согласилась.

— И как она это делала? — немедля спросила я.

— Хочешь перенять секреты ремесла? — засмеялся волшебник. — Вряд ли я смогу открыть тебе суть. Она ночью отвела меня в центр луга, велела раздеться донага и лечь на спину, смотреть на небо и ни о чём не думать. Слуги подобрали одежду и убрались, а потом явилась мать — простоволосая, босая, в одной сорочке. Хотела прийти обнажённой, но отец запретил. Виданное ли дело, чтобы тэнни северного моста плясала голой при свете звёзд! Потому, верно, и не снялось полностью ни одно проклятие.

— Но что она всё-таки сделала? — не отставала я.

— Пела, — пожал плечами маг. — Плясала. Играла на маленьком бубне, он у неё в ладони помещался. Я не знаю толком, только вот клевер на лугу весь в пыль осыпался. И ни один цветок там уже несколько лет не цветёт, только трава растёт и жухнет быстро. Вот всё, что я могу поведать. Ты довольна моим рассказом, дочь ветров?

— Нет, — отозвалась я. Ветра не ошиблись, чутьё меня не подвело. Маг был тем самым человеком, за которым меня послали эльфы. — Не довольна. Не стоило твоей матери браться не за своё дело и губить луг.

Маг недоуменно взглянул на меня, но промолчал.

— Я ответил на твои вопросы, дочь ветров, — выговорил волшебник, нарушая воцарившееся молчание. — Теперь мой черёд.

— Спрашивай, сын земли, — согласилась я.

— Почему ты вступилась за сильфов, которых я поймал? Я ведь поймал их, правильно?

— Поймал, — признала я. — А сам ты не понял этого?

— Я не видел ни сетей, ни сильфов. Только чувствовал, что вот-вот в мои руки попадёт нечто, управляющее ветрами.

— Нечто! — грустно усмехнулась я. — Таковы все люди — ради пустых затей подчинять то, чего не понимаешь.

— А как иначе можно познать истину? — удивился сильф.

— Задать вопрос, — ответила я. — Попросить. Неужели ты привык в любом деле действовать силой?

— Нет, — отозвался маг. — Но ты не ответила, дочь ветров.

— Ты спрашиваешь, почему я вступилась, сын земли? — удивилась я. — А ты сам не понял? Ловить сильфов — большой грех, ветра не простят тебе подобного ни в твоей жизни, ни в жизни твоих потомков.

— Грех? — недоуменно переспросил маг.

— Очень плохой поступок, — пояснила я. — Мир тебя за это накажет.

Маг засмеялся, как будто я очень удачно пошутила.

— Значит, дети ветров поклоняются сильфам? — уточнил он, отсмеявшись.

— А вы — нет? — прямо спросила я. — Вы же верите в волшебную силу, разлитую в воздухе, в земле и воде, словом, везде. Которая может принадлежать людям и помогать им сохранять этот мир в равновесии.

— Очень грубое изложение проповедей, — хмыкнул маг. — У нас в ложе тебе пришлось бы писать пересказ на десяти табличках, пока не найдёшь слова более проникновенные, чем выбранные тобой.

— Я не ученица ордена, — возразила я. — Так вот, сильфы — это и есть то волшебство, которому вы поклоняетесь.

— Но мы говорим, что оно невидимо и неощутимо, — уточнил волшебник.

— А ты разве видел их? Или мог потрогать?

— Нет, — признал маг. — Значит, они живые?

— Уж живее тебя, — проворчала я. — Ты, наверное, хочешь спросить, насколько они разумны? Насколько сознают себя в этом мире?

— Хочу, — не стал спорить маг. — И насколько?

— Намного, — в тон ему ответила я. — Но иначе, чем ты. Иначе видят, иначе слышат, иначе думают. Для них главное — носиться с ветрами над землёй и не знать никаких печалей. Только два раза в году они сходят на землю — весной, когда эльфы танцуют в честь добрых ветров, и осенью, когда умиротворяют злые. Тогда сильфы танцуют вместе с ними, и ветра танцуют вокруг них. Если нарушить это сборище, в том месте родится вихрь, и всё вокруг будет изрядно порушено.

— Вот, значит, как, — потянул волшебник. — Но ты и на этот раз не ответила мне, Лика. Почему ты вступилась? Чтобы я не совершил этого, как ты говоришь, греха? Не поверю.

— Нет, — глухо ответила я. — Чего ты хочешь, сын земли? Мне всё равно, какие грехи ты на себя соберёшь за свою жизнь, ты прав. Я хотела спасти от тебя сильфов, которых ты бездумно пленил. Они дороги моему сердцу.

— И ты не хочешь сказать, почему? — не отставал волшебник. Я покачала головой. Эта тайна не принадлежала мне, и, главное, раскрыв её, я могла принести вред другим "детям ветров". — Ты полна загадок, Лика. Тогда скажи мне, может ли женщина понести от сильфа?

— Земная женщина?! — изумилась вопросу я.

— А какая же ещё? Потому что я уверен, что тебя воспитали сильфы. Возможно, всех вас, детей ветров, воспитывают сильфы, недаром вы так прозываетесь. Глуп я, что раньше не заметил.

— Да, меня воспитали сильфы, — созналась я. — Но земная женщина не может зачать от сильфа, они сотканы из разных материй.

Волшебник отмахнулся от меня, уверенный в своей идее. Я втихомолку смеялась: зачать от сильфа! А от ветра вы не хотите получить потомство? Маг неожиданно приободрился. Не то надеялся вернуть утраченное, не то не так уж ценил свою волшебную силу, не то радовался своим новым идеям. Кто поймёт человека? За разговором мы вышли на перекрёсток пяти дорог, и я остановилась. Сейчас я совершу подлость, но разве доброму народу есть дело до моей чести?

— Здесь, — коротко произнесла я.

— Что — здесь? — не понял Рейнеке. — Встреча с эльфами?

— Нет, отсюда мы можем начать их поиски, — объяснила я. — Закрой глаза, возьми меня за руку и считай вслух, пока я не разрешу остановиться.

— Что за чушь?! — поразился маг.

— Не хочешь, я пойду одна, — ответила я, оставляя человеку последний шанс на спасение. Волшебник сдался.

— Как скажешь, дочь ветров, но горе тебе, если ты затеяла это, чтобы посмеяться надо мной.

— Тогда я вовек не увижу горя, — отозвалась я. Мне было не до смеха.

Мы свернули с дороги и сделали ровно семь шагов, потом три шага, потом один шаг. На двенадцатом раздалось пение флейты и незнакомый голос мелодично произнёс:

— Остановись, смертный, и ты, Л'ииикькая! Зачем вы сюда пришли?

— Не открывай глаз, — прошептала я на ухо человеку, и тот послушно кивнул.

— Видеть вас, если это будет позволено, — произнёс Рейнеке.

— Вернуть свой долг, — сказала я.

— Услышано, — произнёс эльф. — Сделайте пять шагов туда, куда шли. Оба.

Оба?! Мы так не договаривались!

— Но... — заспорила я, и эльф (так и не соизволивший показаться нам на глаза) властно приказал:

— Оба.

Мы повиновались, и сделали указанные пять шагов, на последнем переступив через границу колдовского круга. Остро запахло травами. У меня закружилась голова, человек пошатнулся и упал на землю. Я присела рядом и, подумав, положила под голову человека свою котомку. Вот ведь... даже потеряв разум падает так, чтобы не разбить гитару.

— Ждите, к рассвету мы скажем обоим свой приговор, — заключил эльф. Я вздохнула. Справедливость доброго народа вошла в поговорки. В первую очередь своей непонятностью для всех остальных...

— Почему эльф назвал тебя Л'ииикькая? — был первый вопрос смертного, когда он очнулся. На небе густо высыпали звёзды, и вдалеке прекрасными голосами пели эльфы, аккомпанируя себе на арфах и флейтах. Я прислушалась. Добрый народ проставлял весну, пел о свежей траве и новой листве. И о любви, которая творится на этой самой траве под листвой. Хороший признак, эльфы никогда не поют перед действительно суровыми наказаниями.

— Потому что это моё имя, — ответила я, когда молчание слишком уж затянулось.

— Мне ты представилась Ликой.

— Так проще, — пояснила я. — А эльфы слышат моё имя как "Л'ииикькая", и так и называют.

— А как тебя зовут по-настоящему? — не отставал человек.

— Лика, — хмуро ответила я. — На земном языке нельзя произнести слова, рождённые ветрами. У эльфов более чуткий слух, они слышат так, а для людей и Лика сгодится.

— Ты тоскуешь по сильфам? — спокойно уточнил человек. — Поэтому и завела меня в ловушку? Это ведь и было желанием доброго народа?

— Да, — подтвердила я. — Ты, вернее, твоё проклятие, потравил эльфийское пастбище. На клеверном лугу добрый народ пас пчёл. Они не простили тебе и хотели судить, но ты носишь холодное железо и мог прийти к ним только по доброй воле.

— Ты с самого начала знала? — напряжённо спросил человек.

— Откуда? Эльфов не интересует ни время, ни место, ни имя смертного. "Сын земли осквернил наше пастбище своим проклятием, найди и приведи его к нам" — вот всё, что они соизволили поведать.

— Значит, меня выдал брат, — подумал вслух человек. — А сам, бедняга, думал, что помогает.

— Нет. Я пришла в твои земли не за тобой, я пришла послушать как играет моя... хм. Как играют сильфы на арфе. Но когда ты попросился со мной — я всё поняла. Я давала тебе возможность спастись, помнишь?

— А как ты поняла? — тут же спросил волшебник. Я пожала плечами.

— А как ты узнал меня? Ты посмотрел мне в лицо и понял, что уже видел прежде. Так и я. Посмотрела тебе в лицо и поняла, кого я ищу.

— Почему же не поняла осенью? — не понял маг.

— Осенью ветра злые, — объяснила я. Волшебник раздражённо пожал плечами и принялся проверять, на месте ли оружие. Сохранность кинжала его весьма удивила.

— Твои эльфы не добрый народ, они беспечный народец! — в сердцах воскликнул он. — Неужто им даже в голову не пришло разоружить пленного?

— Они не не захотели, они не могли, — ответила я. — У тебя на поясе холодное железо, как добрый народец его отнимет?

— Ха! — откликнулся маг и самодовольно улыбнулся. Не было нужды читать мысли, чтобы понять, о чём он думает.

— Даже не надейся, — поспешила его разуверить я. — Эльфы куют оружие из бронзы и добавляют в металл толчённые камни, придающие их мечам и стрелам прочность алмаза. Ты не успеешь замахнуться.

— И чего они от меня хотят, какой виры? — поинтересовался волшебник.

— Вот уж не знаю. Мне велели только привести.

— И ты так спокойно выполнила этот наказ? — полюбопытствовал Рейнеке.

— А как я могла его выполнить? — не поняла я. — Смертный, я ведь предупреждала тебя. И не хотела брать тебя с собой.

— Но ты не сказала, что там ловушка.

— Тогда ты бы не пошёл со мной, — произнесла я.

— Не пойму я тебя, — помотал головой Рейнеке. — Или ты хочешь завести меня в ловушку, или ты не хочешь этого. Зачем предупреждать, но не объяснять, о чём предупреждаешь?

— Так живут люди, — улыбнулась я. — Достигая цели той ценой, которую готовы заплатить. — А эльфы и сильфы совершают поступки, близкие к справедливости. Справедливо наказать, но несправедливо предать, а если не предать, то и наказать не получится. Всё очень просто.

— Для эльфа, — подытожил человек. — А зачем было оставлять тебя со мной? Ты ведь выполнила свою задачу. Эльфы не боятся, что я сгоряча убью тебя за предательство?

— Для доброго народа, — пояснила я, — это будет совершенно правильный поступок с твоей стороны. Законный. Они считают, что предатель должен разделить с преданным его участь.

— И ты не побоялась?! — поразился смертный.

— А куда мне было деваться? Я слово дала.

— Сборище сумасшедших, — буркнул человек.

— Мы не люди, только и всего, — возразила я.

— А на рассвете придут эльфы и велят мне сделать что-нибудь столь же безумное взамен уничтоженного клевера, — проворчал Рейнеке.

— Не обязательно, — возразила я. — Могут попросту издали нашпиговать стрелами, и не думать ни о чём. Или уморить в кругу голодом и жаждой.

— И ты так спокойна?!

— А как же иначе? — не поняла я. — Моя жизнь в твоих руках, а если тебе она не нужна, то в руках эльфов. Это наказание за нетерпение и поспешность, от которого они меня отговаривали прошлой весной.

— Нетерпение, говоришь... — процедил маг. — Лика, ответь откровенно и честно — если я тебя сейчас убью, эльфы очень на меня обидятся?

— Я не знаю, — ответила я, глядя человеку прямо в глаза. — Как я могу говорить за добрый народ? Вот ветры...

— Обидятся, да? — хмыкнул человек и, поднявшись, положил руку на рукоять кинжала.

— Обидятся, — подтвердила я. — Но признают твоё право, смертный. Убей, если хочешь.

— Дура, — неожиданно ответил Рейнеке и сел рядом со мной. — Что эльфы хотят с тобой сделать?

— Не знаю, — устало ответила я. — Или то же, что и с тобой, или ещё как-нибудь накажут. Ты хочешь просить о помощи? Так попроси, зачем столько лишних слов?

— А как ты можешь помочь? — оживился волшебник. — Разрушить чары круга?

Тут я вспомнила, что человек даже не попытался вырваться за проведённые в земле границы. Зря он назвал себя бестолковым магом — чутьё у него развито отменное.

— Нет, эльфы мне никогда не простят, — покачала головой я.

— Да какое тебе дело до этих уродцев? — возмутился волшебник. — Они тебя подставили, а теперь хотят убрать, небось, боятся, вдруг ты про их делишки растреплешь!

— Ты в своём ли уме? — расхохоталась я. — Да весь мир знает о проказах доброго народа, они даже гордятся ими! Но обижать их не годится, только хуже сделаешь.

— Значит, мы умрём, — подытожил волшебник. — Хочешь, я спою тебе напоследок?

— Хочу, — согласилась я. — Но зачем нам с тобой умирать именно сейчас? Ты можешь усыпить добрый народ и вывести нас из заколдованного круга.

— Очень смешная шуточка, дочь ветров, — мрачно ответил Рейнеке и помахал в воздухе руками. — После твоего подарочка я ни на что уже не гожусь.

— Так попроси меня забрать его, сын земли, — предложила я. Сердце испуганно трепыхнулось. Нескоро мне удастся восполнить отобранное у мага.

— И ты молчала?! — вскочил на ноги волшебник. — Лика, дай только выбраться, и я сделаю из тебя отбивную!

— Сделай, — не стала спорить я. — Сядь, Рейнеке, есть вещи, которые не доверишь даже дочери ветров.

— Иными словами, магию я верну себя сам, — понял волшебник и послушно опустился на землю рядом со мной. — Что от меня требуется?

— Сначала — клятва. Обещай мне: ты вернёшь мне то, что я тебе дам, едва я об этом попрошу.

— Клянусь, — ответил маг, и я протянула ему рукоятью вперёд нож ветров.

— Проведи поперёк моих ударов, маг, и ты разрушишь запруду, — проговорила я. — Но будь осторожен: в твои руки вольётся больше волшебства, чем ты привык. Это вскоре пройдёт, не полагайся на новую силу.

Пока Рейнеке, закусив губу, выполнял мои указания, я мысленно оплакивала свою потерю. Отобрав у волшебника его магию, я могла рассчитывать вернуться в воздух ещё до исхода лета, а теперь... и нож ветров не та вещь, которой могут касаться руки смертных. Одна из нас, говорят, доверила оружие человеку, он не вернул — и она осталась жить с ним как его жена. Говорят, она и после смерти мужа не сможет освободиться. Но даже если смертный не нарушит клятвы... Его прикосновение всё равно останется со мной навсегда. Не стоило мне пить настой на семи травах тогда, на постоялом дворе...

— Поразительно! — воскликнул Рейнеке, честно возвращая мне нож. Я взялась за рукоять, и стриж обиженно щёлкнул клювом. — Мне кажется, я своими руками могу разобрать мир по брёвнышку.

— Начни с заколдованного круга, — предложила я, протягивая человеку гитару. — Эльфам стоило забрать скорее её, но музыка для них так же священна, как для вас — оружие.

— Ты хочешь, чтобы я песней разрушил эльфийские чары? — изумился маг.

— А чем ещё ты собрался бороться? — удивилась в свою очередь я. — Эльфы — сама жизнь этого мира, на них не действуют ни травы, ни заклинания, ни волшебные знаки. Между собой они соревнуются в музыке и во владении оружием, причём музыка намного важнее. Пой, Рейнеке, и ты вернёшь себе свободу.

— Сборище полоумных, — буркнул маг и коснулся струн.

В музыку гитары вплеталась магия, заглушая далёкое пение арфы. Эльфы сдались без борьбы, слишком мало они верили в людей, чтобы теперь отказаться послушать и понять, как далеко простираются способности смертных. А потом Рейнеке запел, и песня его, плавная и резкая, мелодичная и неправильная, с неясными перебоями, брала за сердце, пьянила точно так же, как тогда, осенью. Пьянила и усыпляла. Зря он назвал себя никудышным магом...

Тёмным пламенем дышит лес,

Ярым пламенем.

Сколько в мире ни есть чудес,

В храме каменном

В час осенний и в волчий час

Всех дивнее див,

Всех прекраснее без прикрас,

Будто древний миф,

Спит огонь, разгоняя тьму,

Душный морок зла.

Спи и ты, глядя на игру

Языков костра.

Твой усталость угасит взор,

Будто ночь искру.

И погладит, оставив спор,

Лапкой по виску

Собеседник извечный наш:

Тень земных страстей.

Воздух душен, и воздух вла—

Жен, и нет вестей

До утра, что могли бы сон

Потревожить твой.

Чуть поскрипывает крыльцо,

Дремлет век хромой.

Маг ненадолго умолк, и в воздухе плыли нежные переборы струн. Ветра не доносили до меня ни единого звука, кроме этой музыки: спал лес, спали птицы, спали звери и даже ночные бабочки уснули, сложив тусклые крылышки. Умолкли кузнечики, до того стрекотавшие в траве, и меня саму клонило в сон так, что я едва могла разомкнуть тяжёлые веки. А потом Рейнеке запел снова, и сон слетел с меня как подхваченная ветром листва. Чёрный волшебник пел о том, что сильфам всего дороже — о свободе и странствиях. Бесконечных странствиях по свету.

Я же ветром покину дом

До игры зарниц.

И дорогой, и колесом

Из скрипучих спиц

Обернусь посреди грозы,

В ливня серебре.

Стану листьями, что рассы—

Паны по земле.

Шаг неслышен и голос тих,

Только скор исход.

И в объятиях золотых

От любых невзгод

Перезвоном истаю струн,

Песнею скворца.

Пока крепок твой сон и юн,

Ухожу с крыльца.

Круг вспыхнул и погас: разрушились чары. Я всхлипнула, и маг повернулся ко мне.

— Лика? — удивился он. Голос Рейнеке был как будто чужой, словно это он проснулся ото сна, а не погрузил в него всех эльфов в округе. — Ты плачешь?

— Н-н-нет, сын земли, — выдавила я. — Не плачу... Но ты... Я никогда не видела такого волшебства, такой музыки...

— Музыку нужно слушать, а не смотреть, — серьёзно возразил смертный. Аккуратно убрал гитару в мешок и, поднявшись, протянул мне руку. — Идём, Лика, эльфы скоро проснутся. Я чувствую, как рвутся узы.

— Иди, — отозвалась я, не двигаясь с места.

— А ты? — не понял смертный. — Решила остаться? Эльфов подождать? Глупая!

— Зачем я тебе, сын земли? — настороженно спросила я.

— Не знаю, — откровенно усмехнулся Рейнеке. — Но если ты не пойдёшь со мной, я унесу тебя силой. Ну?

— Уговорил, сын земли, — засмеялась я и поднялась на ноги. Если бы он попробовал только пальцем меня тронуть против моей воли, ветра разбудили бы добрый народ, и человека расстреляли из луков, но говорить об этом не хотелось. — Идём, эльфы и в самом деле скоро проснутся.

Глава четвёртая. Русалки

— Зачем ты меня с собой позвал? — спросила я, когда мы вернулись на перекрёсток пяти дорог и свернули на среднюю из них.

— Я тебя ещё не разгадал, — спокойно ответил маг. — А ты хотела остаться? Неужели эльфы не наказали бы тебя за твоё участие в моём побеге?

Я грустно улыбнулась. Волшебник слишком многого не понимал в добром народе... и у меня не было особого желания ему всё разжёвывать. Поэтому я сказала коротко:

— Эльфы не сердятся, когда человек поступает так, как для него лучше всего. Добрый народец не мстит, а только воздаёт по заслугам.

— И как они оценят мои чары? — ухмыльнулся смертный.

— Как величайший подарок, — удивилась вопросу я. — Разве ты сам не видел? Они были прекрасны!

— Вот как, — потянул Рейнеке. — А если я бы создал злые чары?

— Разве злые чары бывают прекрасными? — вопросом ответила я. — Ты неверно о них судишь, напрасно приписываешь красоту — или злобу.

— Чудно ты всё-таки говоришь, — буркнул маг. — Теперь я и сам вижу, насколько ты не человек.

— А я никогда и не говорила, будто я дочь земли, — подтвердила я.

— Ты дочь воздуха? — спросил волшебник и, остановившись, повернулся ко мне. — Сильф?

Я молча склонила голову. Вот потому-то нам и не советуют беседовать с людьми о чём-то, кроме прямых сделок. Наша чуждость кричит о себе во весь голос, и достаточно нескольких фраз и немного внимательности...

— Вот почему... — проговорил волшебник и коснулся пряди моих волос. — Ты хочешь вернуться в воздух?

— Хочу, — подтвердила я. — Но смертный не может мне помочь, на это способны только эльфы. Они качнут весы судьбы, и я смогу снова стать собой, отбросив это уродливое тяжёлое тело.

— Уродливое?! — возмутился Рейнеке. — Тяжёлое?! Девочка, ты знаешь, что легка как пушинка и прекрасна как солнечный день? Неужели у тебя нет глаз, чтобы увидеть собственную красоту?

— Спасибо за твою лесть, сын земли, — засмеялась я. — Но это слова смертного, не сильфа. Вот если бы ты мог увидеть меня прежде... Воздушная, прозрачная, я летала, обгоняя ветер, и по воздуху плыли мои волосы — белые, как самое чистое в мире облако, а когда я их расчёсывала, поднимался ураган... Вот было время! А сейчас?!

— А сейчас ты человек, — мягко заметил Рейнеке. — Может, для сильфа ты и тяжеловата, но, поверь мне, ты и сейчас кажешься легче пушинки. Я мог бы нести тебя весь день на руках и даже не запыхаться.

— Будь я сильфом, ты не смог бы даже обнять меня — я просочилась бы между пальцев, выскользнула бы из сомкнутых рук, — возразила я.

— Ты хочешь, чтобы я радовался этому? — уточнил смертный, и я засмеялась.

— Учти, я не игрушка для людей, Рейнеке-маг. И не букашка, которую ты будешь рассматривать сквозь увеличивающие стёкла, чтобы понять, как я устроена.

— Учту... дочь ветра. Но ты ведь не откажешься ответить на мои вопросы?

— Не откажусь выслушать — это честнее, — уточнила я. — Спрашивай, сын земли, до сих пор ты всегда задавал нужные вопросы, на которые я ответила бы даже перед лицом смерти.

— До этого дело, надеюсь, не дойдёт, — пробормотал человек, поправляя гитару. — Лика, скажи, как эльфы вернули тебя в воздух в прошлый раз? Что они сделали такого, чего человек не может повторить?

Воспоминания заставили меня поёжиться, как будто ветра внезапно сделались злыми.

— Они... не знаю, как это объяснить. Эльфы взяли весы моей судьбы и положили на одну из чаш мою клятву. Другая взлетела вверх, и мне сказали, что я могу подняться в воздух и остаться там, если выполню обещание. Они не сказали, что, став сильфом, я сделаюсь ещё беспечнее прежнего, и что день ото дня моя клятва будет становиться всё более легковесной, пока весы не качнутся обратно, и я не вернусь в смертный облик. Видишь ли, Рейнеке, сильфы — это магия, разлитая в воздухе, а вы, люди, берёте слишком много волшебства взаймы из окружающего мира и не умеете возвращать. Вот мы и теряем свою природу, и падаем на землю... И должны долго, очень долго возвращать утраченное. А я не захотела ждать. И была наказана.

— А в чём твоё наказание? — не понял меня смертный. — В том, что эльфы забрали свой дар, когда ты не выполнила их условие?

— Нет, Рейнеке-маг, это справедливо. Наказание — в той плате, которую они попросили. Думаешь, легко предателю взлететь? Я очень долго теперь не поднимусь в воздух.

— А как ты вернулась в прошлый раз? — не отставал волшебник. — Или ты рассталась со смертным телом сразу же, как добрый народ качнул весы?

— Нет, — покачала головой я и снова поёжилась. — Эльфы всего лишь подтолкнули...

Умолкнув, я поплотнее закуталась в плащ, зачем-то оглянулась по сторонам и призналась:

— Я прыгнула с обрыва и разбилась о камни.

— Что?! — возмутился маг, и я, встав на цыпочки, приложила палец к его губам.

— Не кричи, Рейнеке-маг, не надо. Сильф, став смертным, может умереть навсегда, а может вернуться в воздух после гибели тела. Добрый народ обещал, что я не умру, и я прыгнула со скалы. И они ведь сдержали своё слово!

— И как оно прошло? — неожиданно злым голосом спросил человек.

— Не спрашивай! — не выдержала я. На меня нахлынула пережитая боль. — Это было ужасно, и тело оставалось таким тяжёлым, и земля так неумолимо меня тащила к себе! Я уж думала, что эльфы меня обманули, а потом... удар, и...

Всплеснув руками, я закрыла лицо, и уже не увидела, а только почувствовала, как маг прижал меня к себе.

— Бедная девочка, — только и вымолвил он — словами, но его голос и руки сказали мне гораздо больше.

— Но эльфы сдержали слово, — горячо заговорила я. — Моё смертное тело рассыпалось в прах и разлетелось по ветру, а я взлетела в воздух и вернулась к родным.

— Попадись они мне... — процедил сквозь зубы волшебник. — Неужто нельзя было найти другой способ?

— Какой? — удивилась я. — Эльфы не хотели меня убивать, ведь это страшный грех — убить сильфа. Даже если он в человеческом облике. Что им оставалось делать?

Человек прорычал что-то невнятное и крепче прижал меня к себе.

— Уже потом, — поспешила продолжить рассказ я, — когда весы качнулись обратно, прах, которым стало моё тело, стал налипать на меня и тянуть вниз, к земле. Счастье, что это происходило постепенно, а не то я могла бы упасть с большой высоты и разбиться уже навсегда. Ветра принесли мне пряностей и привели к другим таким, как я. Те объяснили мне, как жить среди людей, не привлекая к себе внимания.

— Другим таким как ты? — задумчиво повторил волшебник. — Значит, дети ветров на самом деле упавшие из воздуха сильфы?

Высвободившись, я прижала руку ко рту человека и умоляюще заглянула ему в глаза.

— Сын земли, ты должен обещать мне, что сохранишь мои слова в тайне.

Волшебник взял мою руку в свою, повернул и поднёс к губам тыльной стороной.

— Я ничего не собираюсь обещать тебе, дочь ветров, — ответил он. — Но я не дам тебя в обиду, не причиню вреда и твоим родным.

— Смотри же... если обманешь...

— Ты хочешь есть? — спросил меня человек на исходе первой дневной стражи. Проспав перед тем весь день в заколдованном кругу, мы шли всю ночь куда глаза глядят, и вот теперь впереди показалась сторожевая застава, при которой наверняка можно встретить лоточника с горячими пирогами или ещё какой-нибудь едой в таком духе.

— Наверное, — неуверенно отозвалась я. — Но больше я хочу отдохнуть. Я не привыкла столько ходить на ногах. Всё-таки тяжело зовёт к себе земля, воздух не так суров.

— Как же ты раньше странствовала, бедная девочка? — поразился волшебник.

— Не торопясь, — пожала плечами я. — Отдыхала, находила ручьи и мыла в них ноги. Вода смывает усталость, а если уж попросить русалок о помощи...

— Русалок?! — вскинулся маг. — И ты знаешь, как найти их? И можешь поговорить с ними?!

— Знаю. Могу, — подтвердила я. — Но смотри, смертный, не жалуйся, будто тебя не предупреждали.

Волшебник, конечно, не обратил на моё предупреждение никакого внимания.

— Вот, — кивнула я на ручей, возле которого мы присели — отдохнуть и съесть купленные на заставе пироги. — Здесь живут русалки.

— И ты можешь позвать их? — жадно спросил смертный.

— Зачем их звать? — удивилась я. — Мы пришли, и этого достаточно.

— Так они нам покажутся? — не унимался волшебник.

— Ночью, — пояснила я. — Днём русалки не видны даже эльфам, растворены в воде, и поют, вплетая голоса в песню ручья.

— А сейчас они поют? — уточнил маг.

— Сколько вопросов, смертный! — засмеялась я. — Ты сам не слышишь?

— Нет, — покачал головой Рейнеке.

— Это потому, что ты говоришь, — назидательно объяснила я. — Замолчи, сядь на землю, склони ухо к воде и прислушайся.

— Но я ничего не слышу, — заявил человек, едва выполнив мои указания.

— Плохо слушаешь, — отмахнулась я, принимаясь за принесённый с собой пирог. Пожалуй, я действительно успела проголодаться. Счастье, что эльфы усыпили нас всего на один день — с них сталось бы и на семь лет задержать, и ничего не заметить.

Доев пирог (маг так и прислушивался, не глядя на еду), я достала из-за пазухи дудочку. Отломила тростинку, вставила её в широкий конец дудочки, а свободный конец тростинки опустила в воду. И подула, заставив воду ручья забулькать. Ручей на миг стих. А после разразился серебристой трелью-журчанием.

— Их тут три, — сказала я, повернувшись к магу и снова подула в ручей. — Я попросила разрешения погостить у них и кинуть крошки в воду, для рыбок.

— Крошки? — спохватился волшебник. — Лика!

— Да, сын земли? — безмятежно отозвалась я, догадываясь, что именно возмутило волшебника.

— Ты съела всё, что мы принесли!

— Разумеется, всё, — согласилась я. — Мне хотелось есть.

— А я?! — рассердился волшебник.

— А у тебя, сын земли, в мешке припрятана копчённая грудинка и ломоть хлеба, — пояснила я. — Их давно пора доесть, а не ждать, пока еда испортится.

— И как только узнала, — проворчал разоблачённый волшебник и полез в мешок доставать свои припасы. Из воды донёсся явственный смех.

— Ветер нашептал, — улыбнулась я и снова забулькала. Маг неожиданно вздрогнул и развернулся ко мне.

— Ветер нашептал... Лика, послушай, ты сейчас, что, разговариваешь с русалками?

— Про твои припасы мне не они рассказали, — заверила я, но волшебник отмахнулся.

— Я не о том. Ну, разговариваешь?

— Разумеется, — отозвалась я и снова подула в дудочку. Вода ответила. — Русалки не слышат того, что происходит в воздухе, да и человеческий язык понимают с трудом.

— А ты их язык понимаешь? — жадно спросил смертный.

— Понимаю, — признала я. — Сейчас, например, они просят тебя остаться до темноты и потанцевать с ними.

— Они сами об этом заговорили? — восхитился маг.

— Ну, да, — подтвердила я, весьма удивлённая восторгом Рейнеке. — Русалки обожают танцевать, и счастливы, когда находится с кем. Так что им передать?

— Передай, что я буду счастлив принять их приглашение! — потребовал волшебник. Я просвистела его ответ в дудочку, а после, отложив её, повернулась к магу.

— Ты дурак, сын земли.

— Это ещё почему? — насторожился смертный.

— Потому, что жизнь тебя ничему не учит. Неужели ты не слышал о русалочьих плясках?

— Нет, — встревожился Рейнеке, однако по его глазам я поняла, что человек и сейчас по-настоящему не испугался.

— Может быть, ты принёс с собой ленты? Гребень? Зеркало? Сын земли, ты подумал, чем будешь выкупать свою жизнь?!

— Ясно, — спокойно ответил человек и, оперевшись спиной о ближайшее дерево, вытянул ноги. Вся поза его выражала полную расслабленность и беззаботность. — Ты снова завела меня в ловушку, не так ли?

— Я предупреждала тебя, — начала было я, но маг остановил мои возражения, подняв руку.

— Это всё неважно, Лика, дочь ветров. Лучше расскажи мне про обычаи русалок.

— А что тут рассказывать? Они дети воды, они появились из слёз создателя мира, как сильфы появились из вздоха, а эльфы — из смеха. Летом они выходят из воды по ночам и до одури пляшут на берегах своих жилищ — ручьёв, рек, озёр... Каждый смертный, который окажется здесь, будет затанцован до смерти, если только не откупится подарком. Они ужасно тщеславны и рады любой безделке. Правда, девушек они могут отпустить за честное слово, но горе той, которая не вернётся с обещанным! Но мужчине они не поверят, тут даже надеяться не на что.

— Так, может, мне сбегать на заставу за лентами? — уточнил маг. — Вряд ли, конечно, они есть у сторожей, но вдруг... Или я могу успеть вырезать гребень до вечера.

— Зачем? — удивилась я.

— Не хочу умирать, — вежливо пояснил маг. — Ты уж прости, Лика, если я срываю твои планы насчёт моей смерти, но мне совершенно не хочется сегодня прощаться с жизнью.

— Ты не срываешь планов, — улыбнулась я. — Только я не понимаю, зачем тебе бегать за лентами и гребнями, когда у тебя есть то, что русалки ценят больше всего.

— Гитара? — проследил мой взгляд смертный. — Ну уж нет! Лучше я сам утону, чем отдам им свою гитару!

— Вот глупый! — воскликнула я и, схватив дудочку, поспешила поделиться сказанным с ручьём, который давно уже гневно журчал, требуя посвятить его в детали разговора. Выслушав мой пересказ, русалки засмеялись так весело, как умеют смеяться только дочери вод. — Зачем тебе топить гитару? Ты можешь просто на ней сыграть. Для русалок нет ничего важнее музыки, им скучно плясать под одно только пение, а играть они не умеют.

— Тебе бы стоило сказать об этом сразу, — проворчал чёрный волшебник. Я пожала плечами.

— Если твоя игра и пение им не понравятся, тебе уже никто не поможет. Поэтому стоило припасти на всякий случай и другой подарок. Сейчас-то уже поздно бежать. Они знают, что ты заранее не озаботился.

— Обязательно было говорить! — рассердился маг. Я отвернулась и снова заговорила с ручьём. Мне было что обсудить с водными сестрицами и без смертного мужчины.

— О чём ты с ними шепчешься? — не вытерпел Рейнеке.

— Обо всём на свете, — повернулась я к нему. — Они рассказывают, новости, которые приносит ручей, а я — о том, что видела на берегу.

— И много ты видела? — немедля поинтересовался маг.

— Немного, — признала я. — Так я им и сказала.

— А они?

— Они видели многое, — честно ответила я. — Но тебе вряд и будут интересны новости ручейка.

— Не хочешь отвечать? — догадался маг.

— Не хочу, — помедлив, признала я. Я кое о чём попросила дочерей воды, и рассказывать об этом человеку не имело смысла.

— Твоё право, — медленно проговорил волшебник, пристально меня разглядывая. — Давай тогда поговорим про русалок. Это правда, что ими становятся утопленницы и девушки, которых они же сами заманивают на дно?

— Ты невозможен, сын земли, — всплеснула я руками. — Откуда ты взял эту чушь?

— Все так говорят, — пожал плечами Рейнеке. — Неужели неправда?

— Только эльфы могут принимать смертных и делать их частью своего народа! — рассердилась я. — Ни русалки, ни сильфы на это неспособны! Не знаю, о чём рассказывают люди, но дочери воды, разумеется, родятся от дочерей вод, и не пополняют свои ряды за счёт...

— Русалки ведь все женщины, — прервал меня Рейнеке. — Или среди них и мужчины водятся?

— Нет, мужчин среди них нет, — отвергла я это предположение. И, разумеется, волшебник немедля заинтересовался:

— Тогда как же у них рождаются дети?

— Всё-то тебе хочется знать, — досадливо проворчала я.

— А это тайна? — уточнил смертный, раздосадовав меня ещё больше.

— Да не тайна, просто...

— Не продолжай, я угадаю, — прервал меня человек. — Они рожают дочерей от тех мужчин, с которыми танцуют на берегу?

— Разумеется, — кивнула я. Рейнеке кивнул в ответ, но, словно бы не удовлетворившись собственным объяснением, продолжал на меня смотреть, и я добавила: — Они же не как люди... они икру мечут, эти русалки. Тысячи икринок — и эта только одна, а ведь в каждом ручье их живёт по две, по три, а ещё с морей приплывают...

— На нерест? — хмыкнул волшебник. Я снова кивнула.

— Ну... да. Русалки мечут икру только в пресной воде, и морским было бы худо, если бы их не пускали бы в реки и озёра.

— Тысячи икринок! — оценил Рейнеке. — За один год русалки должны бы заполонить весь мир. Или не все выживают? В воде ими кто-нибудь питается?

— А что толку? — отмахнулась я. — Даже рыбы сделаны из земли, но русалки — водные создания, и им ничего не сделается, даже если ты проглотишь её целиком.

— Значит, их не едят, — подытожил смертный. — Но что тогда? Как спасти мир от русалочьего засилия?

Против воли я засмеялась.

— Ты как скажешь... Икринка — это капелька воды, не более. Она должна пройти длинный путь, пока её не проглотит женщина, способная стать матерью будущей русалке. Уже познавшая мужчину, но не имеющая собственных детей — это обязательное условие. Такая женщина зачнёт и родит девочку, совершенно обычного ребёнка. Разве только глаза будут беспокойные, ну, и у воды будет просиживать стражу за стражей, но мало ли у кого какие причуды... А однажды весной, когда будет половодье, и дочери вод запоют особенно громко, дитя не вернётся в свой дом на суше — она уйдёт в воду и станет русалкой — такой, как ей и полагается быть по праву рождения.

— Ужасно! — выговорил смертный после долгого молчания. — И что станется с её бедной матерью?

— С матерью? — удивилась я. Такие вещи никогда не интересовали русалок, и мне о них не рассказывали. — Не знаю, наверное, будет жить, как раньше жила... Какое это имеет значение?

— Значение?! — гневно переспросил Рейнеке, но, встретив мой удивлённый взгляд, махнул рукой и отвернулся. Ручеёк тем временем вновь потребовал пересказать разговор, и, услышав мой ответ, зажурчал ещё веселее прежнего.

— Что они говорят? — не удержался от вопроса волшебник.

— Грозятся, — пожала плечами я. — Говорят, если я буду всем рассказывать тайны их рода, они могут поведать кое-что интересное и о моей родне.

— А о твоей родне можно рассказать не менее интересно, Лика? — осведомился Рейнеке.

— Вот уж не знаю, — хмыкнула я. — Мы никого не трогаем, живём высоко над землёй в воздушных городах и замках. Люди не видят нас, и нам нет дела до земных дел.

— И у вас есть и мужчины, и женщины, как у людей? — уточнил волшебник. — А какие вы знаете ремёсла? Чем питаетесь? Что пьёте? Из чего шьёте свою одежду?

— Из воздуха, разумеется, — ответила я. — Мы живём в воздухе, и мужчины, и женщины, и у нас не так много ремёсел, потому что каждый может обеспечить себя всем необходимым. И, конечно, мы не едим такой грубой пищи, как вы, люди. Мы питаемся чистой магией, и пьём запахи, которые нам приносят ветра. А когда вы, смертные, начинаете колдовать, вы отбираете волшебство у воздуха, и отдаёте его земле. И почему-то забываете развеять обратно, поэтому многие из нас голодают и даже падают на землю без сил, а потом долго, очень долго не могут подняться.

— Как ты? — прозорливо заметил маг.

— Как я.

— И что вы делаете потом? — не отставал смертный.

— Живём на земле, — сухо ответила я. — Копим магию, пока не вернёмся обратно в небо. Иногда умираем прежде, чем успеваем закончить свой труд.

Волшебник подсел ко мне ближе, обнял за плечи и прижал к себе. Кажется, он неправильно меня понял, увидел горе там, где была одна только досада... но я не стала ничего объяснять, слишком приятно было это неожиданное сочувствие. Догадался ли смертный, что из-за него и его собратьев на небе давно уже царит голод, и беспечная жизнь детей воздуха испорчена вечным поиском пищи?

Отгорел закат, на чёрный бархат неба высыпали звёзды, но вода оставалась спокойной. Мы сидели на берегу и молчали. Всё уже было сказано — и извинения, и сожаления, и советы. Теперь оставалось только ждать. Лишь только когда мир залился серебряным светом луны, гладь ручья всколыхнулась. Из воды, одна за другой, вышли русалки, одна прекрасней другой, синеволосые девы, завораживающие взгляд плавными, текучими движениями. На них были свободные платья, сплетённые из водорослей, и платья эти не скрывали красоты русалочьих тел. Они остановились у самого берега и с любопытством посмотрели на нас. В их голосах звучали трели ручья.

— Привет тебе, сестрица! — прожурчали они. — Давно ты не мыла ноги в нашей воде.

— Долгую-долгую зиму, — ответила я, склоняя голову. — Но вы, разумеется, спали.

— Как всегда, сестрица, — ответили мне все трое и посмотрели на Рейнеке. Маг вскочил на ноги и поклонился. Они засмеялись. — Какой красивый у тебя спутник. Отдаёшь его нам?

— О, да! — живо обещала я. Рейнеке округлил глаза, но я покачала головой: мой отказ не защитил бы его от колдовства русалок. Хотел ли он защиты в этот момент? Журчащие переливы русалочьих голосов завораживали даже меня, вызывая безудержное желание забыть обо всём и отдаться бешеной пляске.

— Чего же ты хочешь взамен? — прожурчали дочери воды всё так же хором.

— Услугу, сестрицы, — быстро ответила я, и все трое кивнули.

— А ты, смертный? — заговорили они с магом, откровенно его рассматривая. — Что ты принёс нам? Какой подарок?

Рейнеке посмотрел на меня, потом пожал плечами. Ещё не пришло время для плясок, и русалки могли отпустить его по-хорошему — если бы он понравился им. Время для плясок начнётся после праздника добрых ветров, когда всё живое прославляет жизнь.

— Принёс... — медленно произнёс маг, ласково касаясь пальцами струн. — Хороший подарок, вам понравится.

Он заиграл, и в звуках гитары я услышала всё то же журчание ручья, что и в голосах русалок. А ещё там был звёздный свет, прохладный ветер и страстное желание жить. Жить, дышать, любить, наслаждаться каждым днём и — особенно — каждой ночью. Это было искусство, это была магия.

— О! — ахнули дочери воды. — О, как прекрасно ты играешь. А голос твой... Спой нам! Спой, смертный! Спой каждой из нас!

Маг улыбнулся и покачал головой. Он играл и играл, и его музыка совершенно заворожила русалок. Они вышли на берег и уселись у его ног: одна по правую руку, другая по левую, а третья обняла колени смертного и заглянула в глаза.

— Пой для нас, — попросила она и в руках её замерцала горсть речного жемчуга. — Чего ты хочешь? Вот, возьми, жемчуга: подаришь женщине — влюбится, только тебя и будет помнить, подаришь мужчине — на всю жизнь друг будет. Возьми, только спой для нас.

— Зачем ему такой подарок? — неодобрительно произнесла я. — Узнают люди, его зарежут, а жемчуга отберут.

— Нет, — прожурчала русалка. — Отобрать его нельзя, только подарить, и обманом не выманить, а если отберут злом, то, кто возьмёт, поругаются, перебьют друг друга, а жемчуг сам вернётся. Возьми, сын земли, спой нам.

Маг кивнул, и русалка сложила свой дар на земле. А Рейнеке изменил ритм, и теперь в его музыке зазвучало другое...

Разнотравьем окаймлёны

Берега.

Нежит душу водоём,

Пока снега

Не забелят вод зелёных

Глубину,

Не погонят вьюгу сонную

По льду.

То, о чём пел волшебник, вставало перед глазами. Летняя жара сменилась осенней слякотью, а после на миг пахнуло ледяными, злыми ветрами... А потом мы услышали перезвон капели и робкие ещё звуки ручья, пробивающегося из-под льда.

Диво дивное из древности

Манит,

Девой мается в заветности

Ракит,

Память чья недолга и

Легка,

Чья любовь, как горная

Река.

Рейнеке подмигнул дочери воды и замолчал, перебирая струны.

— О, нет! — застонали заворожённые русалки. — Не молчи, смертный, пой ещё! Рейнеке покачал головой. Тогда поднялась на колени сидящая справа русалка и тоже обняла его колени. В руках её словно сама соткалась причудливая раковина.

— Спой для меня, сын земли, о, пой для меня, и я одарю тебя, как никому не снилось.

Маг покачал головой.

— Не отвергай мой дар, человек, вот, взгляни только! Сестра дала тебе жемчуг — хорошо, а я дам раковину: у кого она будет, тот сам никогда не потонет, и друзья его не потонут, и родичи. Возьми, сын земли, сыграй для нас!

— На что ему этот дар? — буркнула я. — Узнают люди, отберут, а его зарежут.

— Нет, сестрица, нет. Не такой этот дар. Отобрать-выманить нельзя, кто украдёт — все потонут, и раковина вернётся. Пой, смертный, спой для нас!

Маг кивнул, и дева сложила дар у его ног, рядом с жемчугами сестры. Волшебник продолжил играть, и я услышала смерть и угрозу в его песне.

Не припомнят её имя

Стар и мал.

Кто в объятья стылые

Попал,

Не воротится, зови иль

Не зови.

Смертью воглою дары её

Остры,

Как глоток воды студёной

Поцелуй,

Светлы волосы, плетённые

Из струй...

Рейнеке снова замолк, и снова застонали русалки. Но он молчал и только улыбался, перебирая струны.

— О, я знаю, чего ты хочешь! — оживилась первая русалка. — Я знаю, человек. Ты хорошо пел для нас. Хочешь — отпустим тебя, о, да. Не будем плясать, не будем щекотать, отпустим, ведь ты так хорошо поёшь. Только не молчи, о, пожалуйста, не молчи, ведь твой голос слаще мёда.

Маг покачал головой, не переставая играть, и метнул на меня странный взгляд.

— Этого мало, — хмуро произнесла я.

— О, сестрица, не будь так жестока! — взмолилась вторая русалка. — Пусть он играет для нас, пусть поёт. Мы не тронем ни его, ни его родных. В ком ни почуем его кровь — того отпустим. Но пусть он не молчит, о, сестрица!

— Этого мало, — упорствовала я.

Тогда третья сестра, сидящая по левую руку от мага, поднялась на ноги и обвила его своими белыми руками. Маг едва не сбился, и в глазах всех трёх сестёр замерцал голодный, жадный огонь. Однако Рейнеке справился с собой и продолжил играть.

— Тогда мы придём на помощь тебе, сын земли, — посулила третья русалка. — Когда только ты захочешь, о смертный. Вот, взгляни, я даю тебе зеркало. Только направь его на огонь, да скажи заветные слова — польётся из него вода, и зальёт любой огонь, даже если сбегутся в него голодные саламандры. Никто не отберёт его у тебя, возьми же мой дар и пой для нас, смертный.

— Сперва скажи заветные слова, — потребовала я.

— Скажу, сестрица, скажу, — переливом струй засмеялась русалка. — Твоему мужчине скажу. За поцелуй. Он ведь сам просил нас, помнишь?

— Он вовсе... — начала было я, но русалки только рассмеялись. Маг смотрел на меня поверх гитары, одурманенный голосами дочерей воды и собственным пением. Ночное волшебство захватило его и вело за собой. Одна русалка мягко отняла его руки от гитары, другая взяла инструмент. А третья прижалась к губам волшебника. Поцелуй длился долго, бесконечно долго, целую вечность, и я смотрела, как заворожённая, не понимая, что со мной творится. Неужели так захватила меня земля, что я стала злой и жадной, как люди? Неужели мне больно?

Русалка оторвалась от губ человека, когда сердце моё, казалось, уже разрывалось в груди. Шепнула что-то на ухо и хлопнула в ладоши. Её сёстры вернули гитару, а сама она наклонилась и сложила волшебное зеркало у ног человека. Выпрямилась — и снова обняла его, насмешливо глядя на меня.

— А теперь пой для меня, сын земли, — приказала она. И маг запел, подчиняясь одним только звукам её голоса.

— Ляг спокойно, убаюканный,

На дно,

Что чарующими звуками

Полно,

Выдохни сомненья

Из груди,

Все земные пренья —

Позади.

Бархатный голос мужчины убаюкивал, как и тогда, когда мы уходили от эльфов, но на этот раз не сон он сулил, а блаженство вечного покоя.

— Всем делам былым

Окончен счёт,

Всё, что совершил —

С тобой уйдёт,

И дыханье девы

Неземной

Станет просто пеною

Речной.

Едва он сказал последнее слово, вдалеке, на заставе, запел петух, и русалки превратились в струйки воды, которые с тихим звоном стекли в ручей.

Волшебник подобрал свои дары и подошёл ко мне. Да не ко мне, а к своему походному мешку, развязал его и принялся бережно укладывать туда волшебные вещи. Я отвернулась. Сын земли... человек... русалочьи подарки больше спутницы ценит.

— Возьми, — протянул мне Рейнеке раскрытую ладонь. Я нехотя посмотрела — и ахнула. Ну, сын земли, ну ты и хитрец! Маг протягивал мне жемчужину. — Бери, дарю.

Я засмеялась, взяла подарок.

— Ты ошибаешься, сын земли. На сильфов водные чары не действует.

— Тем лучше, — пожал плечами волшебник. — Ты довольна?

— Чем? — не поняла я.

— Полученными дарами. Я всё сделал, как ты сказала.

— О, да! — фыркнула я. — Всё!

— Они в самом деле работают? — уточнил маг.

— "Работают"! — покатилась я со смеху. — Только человек мог так сказать. О, да, Рейнеке-маг, они работают. И жемчуг подарит тебе любовь и дружбу, раковина защитит тебя, а зеркало проведёт к тебе трёх водных сестёр, если ты только слушал заветные слова, а приходил в себя после русалочьих ласк.

Глаза мага сделались... странными. Светлые, тёплые, они были похожи на отвар зверобоя, и сейчас в этом отваре плескалось прозрачное непонимание. Только тут я и услышала свой голос: визгливый, злой, жадный... Недобрый смех, как у русалки, заманившей путника в омут. Что же это со мной творится? Плохо быть на земле, ой, как плохо!

— Извини, — пробормотала я, отворачиваясь. — Тяжело мне. Тело это тяжёлое.

Маг не понял, но догадался: подошёл, обнял, прижал к себе. Я криво усмехнулась, но послушно прильнула к чужому телу. Может, он и прав был, навязавшись мне в попутчики: плохо ходить по земле одной. Маг провёл рукой по моим волосам. Я скосила взгляд: поднимающееся солнце вызолотило светлые пряди. Наверное, человеку это кажется красивым.

— Куда теперь?

Маг ответил не сразу — сперва разжал руки и отвернулся.

— Я устал спать на земле, — был его ответ. — Пойдём на заставу, там нам дадут приют и пищу. На одну ночь я под крышей задержаться сумею.

Глава пятая. Белый орден

Все заставы устроены одинаково. С одной стороны дороги башенка, с которой далеко видно округу. С другой — дом, для отдыха и сна охраняющих земли сынов тэна. Рядом раскинулись палатки торговцев, а самые бедные из них раскладывают товары и вовсе на земле перед собой. Любой — заплативший пошлину, разумеется, — может найти там еду, одежду, коня или самоцветы. Одного нельзя найти на заставе — крова, ведь не для путников же стоит дом у заставы, а для людей, которые стерегут её от чужаков. Но... Чёрному ордену всё позволено, как гласит человеческая поговорка, и Рейнеке намеривался показать на заставе знак своего ордена — медную бляху, на которой выбит чёрный круг. Маг таскал её на шее и обмолвился ночью, что, хоть волшебства в знаке и никакого, но оберегом от человеческого предательства она служит. Все боятся обидеть чёрного волшебника. Послужит знак и пропуском на заставу, а пара добрых слов — платой за ночлег. Рейнеке и за купленную вчера еду ничего не платил.

— А ты платила за свои пряности? — ответил он на мой робкий упрёк, и я перестала спорить.

А ещё над дозорной башней заставы всегда висит флаг. Висел он и тут — ослепительно белый, как первый снег, когда злость ветров только-только вошла в полную силу. Его издалека было видно над дорогой.

— Ты чего? — удивился волшебник, когда я попятилась обратно в лес, под защиту закрывавших прежде обзор деревьев. — Лика.

— Там, — указала я. — Белый орден.

— Ну да, — подтвердил маг. — Здесь живёт мой старший брат.

— Я туда не пойду, — уже не попятилась — рванулась в лес я. Рейнеке, не глядя, удержал меня за руку. Подтащил к себе.

— Ты чего, глупая?

— Они хуже всех, — простонала я, глядя на развевающееся над дорогой белое полотнище. Второго флага не было, значит, земли целиком под властью ордена. Ветра притихли, оставляя мне возможность выбирать дорогу самой. Ну, что же, я выбрала. По своей воле в ловушку не сунусь. — Они думают, что добрые, и поэтому не знают жалости.

— Что ты несёшь, Лика! — разозлился человек. Что-то изменилось в нём — или во мне. Только миг назад, казалось, он готов был слушать, готов идти за неведомым, и говорил со мной тихо, чтобы не спугнуть волшебства. Он был открыт для ночи, для тайны, для чуда... То властный, то задиристый, а то добрый и нежным — таким я узнала его и таким полюбила. Теперь же передо мной стоял обычный человек — неспособный разговаривать с дочерью воздуха.

— Что ты несёшь, Лика? — повторил маг. — Не глупи.

— Пусти! — стряхнула я его руку. — Сказала же — не пойду!

— А куда пойдёшь — в лес?

— Да! Где нет людей, там всегда спокойно! — зло выкрикнула я.

— Ну уж нет! — невесть с чего разозлился маг. Прежде, чем я успела отпрянуть, снова схватил меня, да не за руку, а за волосы, и дёрнул на себя тонкую прядь. — Хватит с меня. Я за тобой как барашек шёл, теперь ты за мной пойдёшь.

— Как овечка, да? Пусти меня, смертный, пусти, а не то!..

В лицо человеку задул долгожданный ветер, ветки дерева, под которым мы стояли, ударили его, но маг держал крепко.

— Ты отдала мне себя, помнишь? Значит, пойдёшь со мной, а я...

— Держи её, брат! — ворвался в нашу ссору мужской голос. Чужой, но смутно похожий на голос самого волшебника. Чёрный маг не послушался, разжал пальцы, сам толкнул меня в объятия леса. По дороге, восседая на белом коне, к нам стремительно приближался всадник. Не кто-нибудь, а сам командор здешней крепости Ордена: на его груди висела двойная золотая цепь с белой бляхой. Копыта скакуна были обёрнуты тряпками, приглушавшими звуки, но я знала — не потому мы его не заметили. Миг — и за его спиной показались ещё трое, в одеждах братьев Ордена. Спешились, бросились к нам. Белые маги владеют отводящими глаза чарами не хуже доброго народца.

Я бросилась бежать. Прочь, скорее прочь, как можно дальше от волшебников. Чёрные ненавидят нас за то, что мы разрушаем их козни, но страшнее всего белые, полагающие нас злом во плоти. Прочь.

Ветер свистел в ушах, ветер толкал меня в спину и дул преследователям в лицо, хлестал их ветками, ветер помогал мне, но земля... Мачеха, ненавистная, не полюбившая приёмная дитя, злая земля, как и прежде, предала меня, выставив под ноги корень. Запнувшись, я упала, больно ударилась коленями, рассадила руки. Усталость от бешеного бега в таком тяжёлом теле сковала силы. Приближался топот и треск ломающихся ветвей. Я едва смогла перевернуться на спину, чтобы взглядом встретить смерть, набегающую на меня со сталью в руках...

— Нет! — Рейнеке опередил белого мага на полшага, и успел кинжалом отвести его меч. — Не тронь её, она моя!

— Уберите его! — нетерпеливо крикнул похожий голос. — К девке не приближаться!

Вслед за первым братом Ордена прибежал второй, их без спешки догонял командор. Третьего они, видать, оставили на дороге с конями, мельком подумала я, поднимаясь с земли, но было не до него. Ветер донёс бы, приближайся он, лес бы не пропустил бесшумно. Это на созданной людьми дороге белые маги обманывают слух и зрение. Бежать, бежать отсюда, пока они отвлеклись на Рейнеке... Первый маг спрятал в ножны меч, показал чёрному волшебнику пустые руки. Я не удержала удивления, замешкалась, и успела увидеть, как мой спутник опускает кинжал. Маг был сначала сыном и наследником тэна северного моста, и только потом волшебником. Не смог ударить сталью безоружных. Я шагнула прочь, и не смотрела уже — но знала — как белые маги хватают под руки чёрного. В первый раз в жизни мне было жаль кого-то оставить, хоть речь и шла о моей жизни, и мне оставалось только...

Я не успела сделать и двух шагов, как мимо меня пронеслась белая от злости магия смертного. Я отшатнулась, но метили не в меня. Волшебник ударил в деревья, заставляя их отступить, расчищая место вокруг меня и закрывая мне дорогу к бегству. Я повернулась к своему преследователю. Передо мной стоял командор — безоружный, спокойно глядящий на меня такими знакомыми светло-карими глазами. Старший брат Рейнеке. Белый маг. В моей руке сам собой вырос нож. Если волшебник угрожает моей жизни — я могу его убить. Его или его магию. Это вернёт меня в небо — домой, но, я знала, погребальные обряды волшебников утянут на землю кого-нибудь из моих собратьев. Поэтому каждый из нас клялся, что только в самом крайнем случае, только...

Маг поднял руку, и в воздухе соткалась белая сеть. Он шевельнул пальцами, и она метнулась ко мне. Я взмахнула ножом, рассекая чужое волшебство. Стриж на рукояти издал торжествующий свист, поглощая долгожданную пищу, но маг не унимался. Заклинание за заклинанием он кидал в меня. Путы, ловушки, клетки, сети... Они налетали со всех сторон, свистел стриж, свистел сам воздух вокруг меня, и я сама кружилась волчком, превратившись в вихрь. Маг был глуп, он кормил мой нож, возвращая мне украденную людьми магию, и я насыщалась ею, чувствуя, как приближается моё возвращение в небеса. Ещё миг — и я покину смертное тело, предоставив волшебников их собственной судьбе. Ещё миг и...

Стриж издал жалобный свист, вылетая из моей руки. Я ахнула и остановилась. Командор стоял совсем рядом со мной, держа у моего горла снежно-белый меч. Не из стали скованный, а из магии... Я слишком поздно поняла, что, дав напитаться моему ножу своим волшебством, командор сделал его подобным своему клинку... И вот теперь нож ветров не рассёк магический меч, а был выбит сильным ударом.

Белый волшебник кивнул не то мне, не то самому себе, и щёлкнул пальцами. Мои запястья стиснула магическая петля, а ножа, чтобы спастись, у меня больше не было.

— Эти отродья не могут противостоять мечу истинного света, — буднично пояснил командор, обращаясь к своим подчинённым. — Главное — отвлечь их внимание, чтобы они не могли ранить вас своим проклятым оружием. А потом нанести удар.

— Отпусти её, брат! — вмешался Рейнеке. — И прикажи своим людям отпустить меня!

— Она тебя околдовала, — с жалостью покачал головой командор. — Не бойся, в ложе белого меча мы избавим тебя от гибельных чар.

— Это ложь! — рванулся чёрный волшебник. — Отпусти её, слышишь? Это моя женщина, и только я...

— А это — моя земля, — перебил его старший брат. — И на ней я решаю, кого отпустить, а с кем расправиться. Мать написала мне всё. Ты спутался с мимми, которая оказалась дочерью ветров и напала на тебя ночью. А на рассвете ты ушёл с ней. Хорошо, что вы отправились в мою сторону: здесь я смогу тебе помочь. Уже на закате ты будешь свободен от её чар.

— Я свободен, — процедил Рейнеке, безуспешно пытаясь сбросить с себя чужие руки. — Был, пока вы не напали на нас.

— Вот видишь, она тебя околдовала, — посочувствовал командор. — Не будем продолжать этот спор. Когда прах отродья развеется, тебе самому станет стыдно за свои злые слова.

— Вы собираетесь убить её без суда?! — взвился наследник мостов.

Я тихонько вздохнула. Смертный. Какое мне дело, сразу меня бросят саламандрам или сначала вволю начешутся языками? В землях Белого ордена таким как я один приговор — смерть.

— Это не человек, — холодно ответил командор. — Такие как она не имеют право считаться людьми. Само их существование нарушает мировое равновесие и противоречит законам природы. Мы только восстанавливаем искажённое.

— Да нет же!..

— Я устал, брат, — отвернулся от Рейнеке командор. — Завтра ты будешь смотреть на это по-другому, а пока — будь гостем нашей ложи!

Белый орден уверяет, что они творят только добрую магию. Для меня, их исконного врага, это означало, что камеры смертников в ложе нет. Только чулан со старыми мётлами — лицемеры-волшебники практикуют смирение и сами выполняют все работы в своих жилищах. Вернее, выполняют их послушники. Я представила себе Рейнеке с метлой в руках и хихикнула. Это прозвучало чудовищно неуместно.

— Смейся-смейся, отродье, — проворчал сопровождавший меня маг (кажется, тот, который едва не убил меня мечом в лесу) и втолкнул внутрь. Рейнеке и его брат ушли в другую сторону, едва мы шагнули во двор, двое из троих братьев ордена отправились за ними и я, связанная и беспомощная, осталась на попечении одного-единственного охранника. Без ножа ветров я ничего не могла бы сделать. — Тебе недолго осталось смеяться.

Дверь — слишком массивная для чулана, дубовая, окованная железом и медью, — с треском захлопнулась. Я упала на пол. Руки были связаны за спиной, и я стукнулась о камни сначала коленями, потом грудью, а потом и лбом. Камни были очень твёрдые, и мне стало больно. Сверху на меня свалилась метла, за ней другая. Я всхлипнула, глотнула спёртый воздух, проникнутый сладковатым запахом пыли, и всхлипнула громче. Снаружи заскрежетал засов.

Очень скоро мне надоело лежать ничком. Я с трудом перевернулась, стряхивая со спины мётлы, и села. Колени и лоб ужасно болели. Земля, недобрая ты мачеха, за что же ты со мной так?

Окна в чулане не было. Ни ветерка, ни даже движения воздуха. Спёртый воздух и запах пыли. Волшебники не думают даже, какой страшной пытке меня подвергают. С братьями-ветрами я увижусь только перед смертью. Белые маги бросят меня на съедение саламандрам. Я умру на закате страшной смертью — если только не задохнусь в чулане раньше. Сдавило грудь, заломило в висках. Смертное тело хотело жить, хотело дышать.

— Эй! — окликнул меня детский голос. Это был очень неприятный голос, полный издёвки и нескрываемого злорадства — и тем не менее от одного его звука в чулане стало свежее. Как будто пахнуло свежескошенной травой, а потом донёсся ветер с реки. — Я подобрал твой нож в лесу, Л'ииикькая.

— Спасибо, — буркнула я, поджимая ноги, чтобы освободить хоть немного места на полу. Если эльф подобрал вашу вещь, он совсем не обязательно её вам вернёт. Но я благодарила не за это. — Покажись.

Мётлы зашуршали, расступаясь, и ко мне вышел мальчишка, ростом не доходящий мне до пояса, худой, бледный, с огромными зелёными глазами и рыжими волосами, забранными в хвостик. Одет он был в зелёные штаны и тунику, а голову его венчала остроконечная ярко-красная шапочка. Это тоже не предвещало ничего доброго. Мальчишка улыбнулся, показывая мелкие острые зубы. Ножа при нём не было.

— Твой волшебник отравляет воду в колодце, — тем же противным голосом сообщил эльфёнок и плюхнулся на пол рядом со мной. — Кстати, ты знаешь, что тут темно? Не смотри на меня так.

— Зачем? — спросила я, игнорируя его второе заявление. Сильфы даже в человеческом облике прекрасно видят в темноте, не хуже эльфов. Почему-то белые маги ненавидят нас за это ещё больше.

— Ну, волшебники не будут тебя сжигать на голодный желудок, — ответил мальчишка. — А воду они берут в колодце. Варят из неё похлёбку и всё такое. Я Добрый Малый, а тебя я знаю.

— Робин? — удивилась я. Имя знаменитого шута эльфов было известно по всему миру, только дети земли, пожалуй, умудрились о нём не слышать. — Я думала, ты выглядишь старше.

— Это мой дядя, — пояснил мальчик, мимоходом отламывая прутик от метлы. — Бабушка им очень гордится.

— А, — кивнула я и поёрзала. Руки затекли в магических путах, на холодных камнях было неудобно, но просить эльфа о помощи... Мальчик взмахнул прутиком. Путы не исчезли, но ослабились. Камни как будто стали мягче и теплее. — Спасибо.

— Не за что, — впервые потеряв издевательский тон, серьёзно отозвался мальчик. — Обижать сильфов грешно. Твой маг правильно поступает.

— Что ж ты тогда ему не помогаешь? — криво усмехнулась я. Какая польза мне от отравленного колодца? Как долго действует яд? Сколько человек съедят ту похлёбку?

— Я помогаю! — возмутился мальчик. — Я с тобой сижу.

— Вот как, — медленно произнесла я, вглядываясь в эльфёнка. Он серьёзно кивнул. — Вот как. И давно ты?..

— Не-а, — беспечно отозвался ребёнок. — Лет десять, не больше.

— Всё время?

Улыбочка у Робина вышла ужасно пакостной.

— Да уж не отворачиваюсь, — гаденько произнёс он. — Ты спрашиваешь, видел ли я, как вы с ним...

— Я не человек, — покачала я головой, не ответив на издёвку. — И это не моё тело.

— Не настолько не твоё, как ты думаешь, — хмыкнул эльф. Потом вгляделся в меня пристальней и кивнул сам себе. — Очень даже твоё, Л'ииикькая. Ты и сама это знаешь. Потому и водила своего мужчину к русалкам, да?

— Он вовсе не... — начала было я, но сдалась под внимательным взглядом бледно-зелёных глаз. — Да.

Мальчик стал серьёзней смертного судьи в их нелепых мантиях.

— Ты знаешь, как мы зовём таких, как вы? — сердито спросил он и тут же сам ответил. — Кукушки!

— Я всё равно не могу взять его с собой в небо! — запротестовала я. — Я и так достаточно позаботилась...

— Кукушка, — не унимался эльфёнок. — Кукушка, а, кукушка, сколько тебе жить осталось?

— Какая теперь разница? — устало спросила я. — До заката, не больше. А там...

Меня передёрнуло. Мне уже приходилось умирать. Но не так. Саламандры не знают жалости, они растерзают защиту смертного тела и вонзят в меня свои огненные когти и зубы. Они сожрут меня заживо.

— Эй! — толкнул меня в ногу эльфёнок. Мучительный страх отступил прочь. Робин и в самом деле помогал — несмотря на издевательский голос и сердитый тон. — Я же говорю, твой маг отравит колодец. Они тут чокнутые, на обед всегда похлёбку едят. Вроде как это для смирения. Вечером все уснут, и он тебя спасёт. Ты только подожди.

— Как получилось, что за ним никто не смотрит? — уточнила я.

— А он сказал, что от тебя вылечился, — беспечно ответил мальчишка. — Осознал, понял и очень извиняется. Я как услышал — сразу рот зажал и дёру. Думал, не удержусь, крикну, что врёт. Ведь врёт же!

— А сюда как прошёл? — не отставала я. Таким эльфам, как Робин, доверять было нельзя, предательство сидело у них в крови и управляло сухожилиями. — Тут же железо.

Мальчишка скривился.

— Я особенный. Это от дяди. Не боюсь ничего. И никого тоже.

— А-а-а...

— Не бойся, Л'ииикькая, — посоветовал он. — Мешать твоему спасению — плохая шутка. Ты же сильф.

Я кивнула. Люди думали, что эльфы поклоняются сильфам, и они в самом деле почитали нас как высшие проявления магии. А мы их — как суть живой жизни. Поклонение было взаимным. Но эльфы никогда ничего не делают просто так.

— Ты приведёшь его к нам снова, — произнёс мальчик, когда затянулось молчание. — И мы отправим тебя на небеса.

— А он? — не сдержавшись, спросила я.

— О, с ним поступят по справедливости.

— Тогда нет.

— Но я тебе помогаю! — обиделся мальчик.

— Я хочу, чтобы он жил, — настаивала я.

— Он будет жить, — ещё сильнее обиделся Робин.

— Так, как этого хочет он.

— О, тут ты ему не подмога, — гаденько засмеялся мальчишка. — Он хочет жить с тобой, видишь ли. Нам и наказания придумывать не придётся.

— Так вы отпустите его?

— Да.

— И не проклянёте?

— Ему своего хватает, — хихикнул Робин.

— И меня отпустите?

— Тебя — обязательно.

— Тогда я согласна.

Мальчик издал победный вопль и подпрыгнул. Опустился на руки и прошёлся колесом по чулану — по полу, по стенам и потолку, сшибая мётлы и чудом не натыкаясь на меня. И всё это — совершенно бесшумно. Даже вопль.

— Вы пожалеете, — заверил он меня. — Оба. Но мы сдержим слово.

— Пусть так, — завершила я сделку.

Мальчик снова сел возле меня. Его лицо сделалось отрешённом, а взгляд устремился вдаль.

— Вас спасут, — обещал он. — Русалки. И ты всё равно поступишь, как собиралась, и они сдержат своё слово. А потом ты сдержишь своё.

По моей коже пробежал холодок. Взгляд эльфа был устремлён в будущее. Сильфы так не умеют. Всё, что можем видеть мы — это ветер. Русалки говорят, что могут увидеть, кто тебя любит, но только эльфы могут смотреть вперёд. Что касается людей, то они, по-моему, смотрят исключительно назад и только затем, чтобы вспоминать никому не нужные обиды.

В чулане повисла тишина, не менее плотная, чем был воздух до появления эльфа. И в этой тишине, не нарушая её, шумел водный поток, брызги падали на кожу, шептали-пели русалки и оглушительно пах весенний луг.

— А чего ты ещё ждала от эльфа? — покосился на меня мальчишка.

— Ничего, — покорно согласилась я. Потом уловила взгляд Робина и обречённо добавила: — Спрашивай.

— Зачем ты это сделала, Л'ииикькая? — выпалил мальчик. До сих пор мы понимали друг друга с полуслова, но сейчас я осталась в недоумении.

— Что я сделала, Робин? — уточнила я.

— Там, на небе, — неопределённо помахал руками мальчишка, — никто же не захочет на тебе жениться, когда ты вернёшься?

— Свить гнездо, — поправила я.

— Что?

— Не захочет свить со мной вместе гнездо из ветров, — пояснила я. — Да.

— И со всеми другими такими же, как ты? — не отставал мальчишка.

— А ты бываешь очень противным, — нахмурилась я, хотя голос Робина был как раз очень серьёзным и даже сочувственным. Он внимательно смотрел на меня, и я снова сдалась. — Да.

— Ну и зачем вы это делаете? Зачем вы делите ложе со смертными, если после этого вам предстоит одиночество на небе?

— Быть с мужчиной — единственный способ сделать своё тело приятным, — не задумываясь, ответила я. Ни человеку, ни эльфу не понять, как тяготит сильфа налипший на него смертный прах, как мучительно земное притяжение и каким трудом даётся каждый шаг. Как отвратительны нам неуклюжие грубые тела, которые мы вынуждены таскать. Мы терзаемся каждый миг своего изгнания, забываясь только в объятьях смертных. А теперь эльф спрашивает — зачем?

— И только? — не унимался Робин.

Я задумалась. Эльф молча ждал ответа. Он сидел рядом со мной очень спокойно и молчаливо, словно не он только что ёрничал и говорил пакостным голосочком. В этом суть эльфов — они всегда знают как правильно ждать ответ. И как его выслушивать. Молчание Робина заставляло говорить о таких вещах, которые беспечные сильфы обычно не упоминают.

— Мы умираем, — наконец выговорила я. — Люди вытягивают из воздуха всю магию и забывают возвращать обратно. Мы голодаем. Нам нечего есть. Если бы мы не любили друг друга, смерть каждого из нас на земле была бы праздником для остальных, ведь тогда было бы меньше голодных ртов. Разрушая заклинания, мы запасаем пищу для себя и своих родных.

— Это причина не возвращаться, — холодно ответил эльф.

— Ребёнок, которого не будет у меня, — это право на того, кто родится у моей матери, когда она снова совьёт гнездо, — пожала я плечами. — Она мудрее, и, может, он вырастет счастливым. А я уже отравлена прахом.

— Мы бы помогли вам, — откликнулся эльф. — Но вы никогда не передаёте нам своих ножей.

— А ты отдал бы мне руку? Или ногу? — возразила я. — Это больше, чем часть тела. Это наша свобода.

— Но ты отдала его человеку.

— Но он обещал мне его вернуть!

— Я тоже верну, — поспешно отозвался эльф, доставая из неоткуда мой нож. В тонких руках мальчишки он смотрелся сказочным мечом. Стриж расправил крылья и издал пронзительный свист. — Потом. Сейчас он тебе не нужен.

— Отдай! — не сдержалась я. Магические путы на руках стянулись сильнее, больно врезались в кожу.

— Потом, — настаивал Робин. — Сама подумай, вот придут тебя вести на костёр — а у тебя руки развязаны.

В чулане как будто стало жарче, словно огненное дыхание саламандр коснулось моей щеки.

— Спасибо, — мрачно отозвалась я.

Мальчик разжал руку, и нож исчез.

— Извини, — не стал притворяться непонимающим он. — Он точно тебя спасёт. Я видел.

— А я нет, — пояснила я.

— Да, — кивнул эльф. — Ты слишком долго была на земле. Ты сейчас человек.

— Неправда! — вскинулась я. Эльф покачал головой.

— Правда, Л'ииикькая. Сильф бы поверил. А твоё тело слишком боится смерти.

— И боли, — добавила я. Робин кивнул. — Хотела бы я знать, откуда взялись эти твари.

— О, очень просто, — оживился эльф. — Из людей.

— Что?!

— Тебя не удивляет, что ты — человек, сделанный из сильфа и праха, — обиделся Робин. — А люди состоят не только из земли, если не знаешь. Ещё из воды, воздуха и огня. Из всего. Когда человек умирает, земля и вода возвращаются к истокам, а огонь пожирает воздух и становится саламандрой. Они ещё как нарочно сжигают своих умерших.

— Не может быть, — твёрдо ответила я. — Я бы чувствовала.

— Я же не говорю, что люди — это помесь сильфа и саламандры, — засмеялся эльф. — Но в людях есть огонь. Это он толкает их на всякие безумства, вроде как защищать родину и ввязываться в драки.

— Я бы чувствовала, — повторила я не так уверено.

— Пока человек жив, в нём всё слито воедино, — пояснил Робин. — Вот ты и не видишь. Взять, к примеру, их чувства.

— Я думала, этим занимаются русалки, — не выдержала я.

— Не перебивай. Вот земля. — Он начертил прутиком символ на полу, и тот засветился. — Земля рождает похоть. К ней добавляется огонь — и похоть становится страстью. Воздух — и возникает влюблённость. Вода превращает её в любовь.

— Почему? — не поняла я. На камнях светились символы стихий. Каждая своим цветом. Они дрожали и переплетались между собой.

Эльф развёл руками. Картинка пропала.

— Реки текут всегда в одну сторону. Вода остаётся водой в любом виде. Её нельзя ни уничтожить, ни остановить. Так и любовь.

— А... — неопределённо потянула я и вгляделась в своего маленького собеседника. — Откуда ты знаешь такие вещи?

— Мне сто лет исполнится на празднике добрых ветров, — надулся мальчишка.

— О. И за что тебя так?

— За занудство, — надулся Робин ещё больше. — Я был слишком взрослым для своего возраста. Эй! Не смейся! Перестань немедленно! Я сказал, перестань!

Но я не могла остановиться даже ради спасения своей жизни. Я смеялась и смеялась, пока эльф, разозлившись, не толкнул меня, а потом не исчез с еле слышным хлопком. Я повалилась на пол, и тут заскрежетал засов в двери.

— Прорыдала весь день, — раздался неодобрительный голос моего тюремщика. Он подошёл и рывком поставил меня на ноги. От смеха и боли нового удара в моих глазах в самом деле стояли слёзы. но... целый день? Эльфы! Неужели обязательно настолько сокращать ожидание?

Маг развернул меня к двери и подтолкнул. Снаружи чулана ждал командор, который оглядел меня с головы до ног и пожал плечами.

— Притворяется, — был его вердикт. — Подобные твари не способны чувствовать. Веди её.

— А последнее слово? — раздался знакомый голос. — Ей ведь дадут последнее слово?

— Рейнеке! — осуждающе воскликнул командор. — Ты не должен сюда приходить, она может снова...

— Она? — равнодушно уточнил чёрный маг, и у меня заныло что-то в груди. Тем, кто творит волшебство своим голосом, нельзя лгать, и, значит... — Не думаю. У неё нет никакой силы меня околдовать. И здесь я не из-за неё.

— А из-за кого? — тут же успокоился белый волшебник.

— Ты уже отошёл, когда тебе принесли письмо из дома. Плохие вести.

— Отец? Мать? — В голосе командора слышался неподдельный страх. Да, конечно, эти люди не чудовища, просто считают чудовищами нас.

— Дядя, — успокоил его Рейнеке. — Тэн южного моста умер вчера ночью. Нас зовут на похороны.

— Я не могу, — смутился белый волшебник. — Нам запрещено иметь дело со смертью, ты знаешь.

— Вот как? — кивнул на меня Рейнеке.

— Такие, как эта, не в счёт, — пояснил белый маг. — Когда люди отвергают заветы Великого Мага, они теряют душу, а тело их сгорает в огне дотла. Мы ставим помост над рекой, и пламя, разделавшись с этими, сжигает и помост. Пепел уносит река, и Белый орден ничто не оскверняет.

— А когда умирают ваши братья? — заинтересовался Рейнеке.

— Мы всегда предвидим их смерть, так что они успевают покинуть свою ложу и сохранить её чистой. Любой керл в округе с радостью предоставит свою хижину, чтобы приютить белого мага, ведь это его обязанность как вассала.

— А хижина ненароком не оскверняется? — продолжил любопытствовать чёрный волшебник.

— Оскверняется, и керл обязан её сжечь, не вынося наружу ни единой вещи, — подтвердил белый маг. Я охнула, но на меня никто не обратил внимания. — И один сезон ему запрещается возделывать землю. Это священный обычай.

— Я понимаю, — со всей серьёзностью согласился чёрный маг. — Так ей не полагается последнего слова?

— Мы никого не казним, — отрезал командор. Он кивнул брату ордена, и меня подтолкнули в сторону выхода во двор. — Мы уничтожаем то, что продолжает оставаться рядом с людьми по нелепой случайности. На самом деле она давно мертва.

— Тонко замечено, — кивнул Рейнеке, и меня толкнули дальше.

Будь я сильфом, я бы разрыдалась. Человеческое тело не смогло выдавить ни слезинки, когда на него смотрели люди, равнодушные к чужим страданиям. Будь я сильфом, мне было бы всё равно, сколько вокруг людей. Будь я сильфом, они бы меня не видели...

— Да не трясись ты так! — послышался издевательский голосок Робина. Я оглянулась и получила ещё один тычок в спину. Но всё же успела разглядеть эльфа — он сидел на шее у моего конвоира и от избытка чувств подгонял его пятками. Человек, конечно, ничего не замечал, только поводил плечами, пытаясь избавиться от непонятного ощущения. — Всё просто. Река, помост, русалки. Всё будет хорошо.

— Иди же ты, отродье, — снова толкнул меня конвоир и тут же поймал, когда я чуть не упала.

Маги в самом деле не считали предстоящую им процедуру казнью. Не было ни барабанного боя, ни герольда со списком моих злодеяний, ни палача. Была река, протекающая рядом со стенами ложи, крепко сколоченные мостки, аккуратно сложенные дрова, деловитый послушник с факелом. И толпа. На западе догорал закат.

Когда мы вышли из ворот, кто-то засвистел, но в толпу сразу пошёл один из магов ордена, и свист прекратился. Стало очень тихо.

— Ступайте прочь! — приказал командор собравшимся людям. — Не на что тут смотреть. Это дела Ордена.

Толпа попятилась, давая нам пройти, но никто не ушёл. Маги, впрочем, не обращали на простых людей внимания. Я тоже. Стоило мне сделать несколько шагов к мосткам и факелу, как в ровно горящем пламени словно бы что-то сгустилось. Я сощурилась и увидела проступающие сквозь огонь контуры ящерицы. Саламандра. Хищная тварь, почуявшая свою исконную добычу. Пламя затрепетало и вытянулось в мою сторону — это саламандра высунула из огня голову. Омерзительно пахло гарью, перекрывая даже запах реки. Меня сковал смертельный ужас, колени мои ослабли, и я рухнула на землю. Снова раздался свист. Конвоир опять вздёрнул меня на ноги и швырнул прямо на сложенный костёр. Саламандра дёрнулась за мной и пламя наклонилось в сторону реки. Удар о дерево был ничуть не менее болезненным, чем о камни, но я собрала все свои силы, чтобы сползти с поленьев. Там, за мостками, река, а река не может гореть.

— Очень хорошо, — одобрительно произнёс командор и щёлкнул пальцами. Магические путы обвили всё моё тело, мешая дышать. Теперь я не могла сдвинуться с места, даже пальцем пошевелить не получалось. Даже моргнуть!

— Вот видишь? — спросил меня Робин, спрыгнувший из неоткуда на полено перед моим лицом. В руках мальчишка держал мой нож и был серьёзен как никогда раньше. — А если бы я тебя развязал раньше, все бы заметили.

Я хотела взмолиться о помощи, но не смогла произнести ни звука.

— Белые маги ужасно не любят предсмертных криков, — пояснил эльф. — Не смотри на меня так. Тебя спасу не я. Мне нельзя.

"Ты подлая мерзкая зловредная ошибка природы" — подумала я, когда Робин помахал перед моим носом ножом ветров. Эльф осклабился и отвесил шутовской поклон, за который его хотелось пнуть.

— К вашим услугам, прекрасная тэнни, — ответил он и спрыгнул с костра.

— Рейнеке, ты уверен, что тебе не повредит здесь находиться? — раздался тем временем встревоженный голос командора. — Эта тварь может всё ещё влиять на тебя. Что ты сейчас чувствуешь?

— Уверенность, — послышался ответ чёрного мага. До меня донёсся запах речной воды — но не снизу, а от берега. — Со мной всё хорошо, старший брат.

— Тогда не будем откладывать. Послушник, делай своё дело.

Саламандра прыгнула ко мне, оскаливая свою чудовищную пасть. Я сжалась в комок и сумела закрыть глаза, в ужасе предвидя нестерпимую боль, когда в меня вонзятся огненные зубы. Сначала она превратит в прах моё тело. Это будет очень больно. Огонь разгорится, и сюда сбегутся другие саламандры. Вместе они доберутся до меня, и тогда будет ещё больнее. Мама, прости меня, я не смогу вернуться домой. Ма...

— Рейнеке, стой! Держите его! — раздался разгневанный голос командора.

Кто-то — я чувствовала, что это был чёрный маг, но глаза открывать ещё боялась — прыгнул на мостки за мной и выкрикнул какие-то слова. В них было журчание ручья — в первые мгновения, — но после они превратились в рёв реки, сметающей плотину в паводок. Со всех сторон от меня вдруг оказалась вода, а потом она схлынула, и я поняла, что запах гари — запах саламандры — исчез. Неподалёку напряжённо застыла толпа, а вот белые маги, казалось, не шевелились. Подул ветер, и мне стало холодно. Мокрых волос коснулась мужская рука.

— Лика, проснись! — взмолился Рейнеке. Я не могла пошевелиться. Даже ради него. — Поднимайся, надо бежать, пока они не очнулись.

Раздался журчащий смех.

— Ты здорово нас позабавил, сын земли, — певуче сказала вчерашняя русалка. — Какой помощи ты ждёшь? Хочешь, мы утопим этих людей? Это будет красиво.

— Нет! — протестующе закричал чёрный маг. — Я хочу оказаться подальше отсюда! С Ликой!

— Ах, это, — засмеялась её сестра. — Положись на нас, сын земли. Ну же. Прыгай ко мне, в мои объятия.

— Но... — начал было возражать маг. С берега донёсся возмущённый рёв толпы, у которой отняли любимое развлечение.

— Безумно глупый человек, — донёсся голос Робина, который, кажется, слышала только я. — А если бы я не начертил здесь заранее круга, так стал бы и мёртвым.

— Прыгай!

Мостки опустели. Русалки засмеялись безумным смехом, где-то вдалеке пропел петух, а после меня накрыло волной. И я задохнулась.

Глава шестая. Снова эльфы

Я не открыла глаза. Просто не могла. Магические путы мешали мне пошевелиться, и я почти не дышала. Но даже так я ощущала запах земли, травы, листвы и деревьев. Запах леса. Слышала знакомое журчание ручья.

— Ты доверишь мне свой нож? — раздался дразнящий детский голосок.

"Нет" — подумала я.

Обладатель голоса надулся от обиды — это я чувствовала, даже не видя его.

— А своему мужчине доверишь?

"Он не... Да".

Кто-то похлопал меня по щекам. Потом раздался такой знакомый, такой волшебный голос.

— Лика, очнись! Открой глаза!

— Он глуп, — недовольно заметил Робин. — Ничего не видит. Меня ни видит, твоих пут не видит. Глуп.

"Так скажи ему".

— Вот ещё! — фыркнул эльф. — Может, мне ещё ему шнурки завязывать?

— Она связана, смертный, — прожурчал голос русалки. — И не очнётся. Зачем тебе эта женщина? Разве мы не красивей её?

"Замолчи!"

— Как её развязать? — требовательно спросил чёрный маг.

— Так и быть, — процедил Робин. — Только ради тебя, Л'ииикькая.

— Это её нож! — обрадовался смертный. Эльф, видно, положил перед ним моё оружие.

— До чего глуп! — прошипел Робин.

Мою кожу обожгло холодом, я услышала торжествующий свист стрижа и почувствовала, как нож впитывает связывающие меня путы. Всё. Этого мне достаточно, чтобы улететь. Вернуться на небо. Мама...

— Лика, любовь моя! — Никогда я не слышала в голосе смертного столько нежности и страха. — Открой глаза.

"Как же ты мне надоел..." — подумала я и повиновалась. Глаза чёрного мага были полны тревогой и любовью. Он наклонился ко мне так близко, что я кожей впитывала его дыхание.

— Тебе придётся задержаться тут, — хихикнул над ухом эльф. — Пока мои братья не отпустят тебя. Подождёшь?

Маг потянулся к моей щеке. Он стоял на коленях возле моего распростёртого тела и в правой руке по-прежнему сжимал мой нож.

— Лика, скажи что-нибудь, — попросил он.

— Рейнеке... — с трудом выдохнула я.

"Отдай нож" — хотела продолжить, но эльф, сидящий у моей головы, поспешно закрыл мне рот рукой.

— Вот ведь дурная! — хмыкнул он.

Волшебник наклонился ко мне, и Робин едва успел отдёрнуть руку, как губы Рейнеке накрыли мои. Поцелуй вышел очень тяжёлым, он был проникнут томившим смертного желанием. Он опалял сжигавшей мага страстью. И в нём была нежность весеннего ветерка. И вся стремительность водного потока. В этом поцелуе была любовь, которую знают люди и не знают сильфы. Я протянула руки и прижала его к себе. Своего мужчину. Того, в чьих объятиях земное тело становилось лёгким как дуновение.

— Знаешь... — откуда-то раздался задумчивый голос эльфёнка. — Сейчас за вами, пожалуй, даже я не буду подсматривать.

Когда я проснулась в следующий раз, на востоке занималась заря и вокруг горланили птицы. Воздух был свежим и лёгким, но трава вокруг нас покрылась инеем. Мы лежали на коричневом плаще сына земли, и рядом валялась его шляпа с пером. С сухого сука над нашей головой свисала гитара.

— Ночью ударили заморозки, — пояснил Робин, подсаживаясь ко мне. — Хорошо, что тебя ветра любят.

— Да, — согласилась я и села рядом со спящим человеком. Ветер закружился вокруг меня, лаская и приветствуя свою сестру. Я тихонько дунула, и ветер засвистел от удовольствия.

— Ты не хочешь одеться? — уточнил эльф, выразительно оглядывая моё тело.

— Зачем? — удивилась я. — Мне не холодно.

— Конечно.

— И здесь никого нет. Из людей, я имею в виду.

— О, да!

— Мне не обязательно вести себя как смертная, — запротестовала я, но всё же потянулась за платьем. Под внимательным взглядом мальчишки я чувствовала себя очень и очень глупой.

— Но вы же в небе носите одежду, — напомнил эльф.

— Она красиво развевается, — пояснила я. Робин хмыкнул. — На самом деле мы просто так выглядим. А на земле часть нас превращается в одежду.

— Я знаю, — кивнул эльф.

— Тогда зачем же спрашивать?

— Хотел поиздеваться.

На это отвечать не хотелось, и я посмотрела на лежащего рядом мужчину. Говорят, что во сне люди расслабляются и становятся как дети. Этот же хмурился и казался неумолимо взрослым.

— Он напрасно волнуется, — в привычной уже манере возразил моим мыслям эльф. — Вы в совершенной безопасности, я нарисовал кольцо вокруг этого места. Да к тому же, там, в Ордене, сейчас не до нас.

— Я думала, он собирался их отравить, — вспомнила я. — Но все они не были...

— Нет, он отравил их, — пояснил эльф. — Просто не насмерть. Когда вас накрыла волна, все маги уснули.

— А керлы вокруг?

— Ну, кто-то из них тоже уснул. А кто-то испугался.

— И когда они проснутся?

— Думаю, к концу четвёртой ночной стражи. Ну, может, к середине первой дневной.

— А сейчас... — замялась я. Человеческое деление времени я освоила плохо.

— Сейчас середина второй дневной. Через полстражи будет полдень.

— Так быстро?

— До праздника добрых ветров солнце поздно встаёт, ты разве не знаешь?

— Я спрашивала про белых магов.

— А! Ну, да, так быстро. Ты не бойся, они не пойдут в погоню. Сейчас они думают, что им случившееся просто пригрезилось. Обидно считать иначе, когда тебя усыпляют в твоей же собственной ложе.

— Но керлы же не все уснули и знают...

— Керлам прикажут забыть.

— И они забудут? — удивилась я.

— Во владениях, где можно отобрать у бедняка последнее только потому, что магам не хочется тратиться на похороны? — цинично усмехнулся эльф. — О, да!

Он снова окинул меня изучающим взглядом.

— Тебе пора идти к русалкам, — заявил он. — Я бы на твоём месте не откладывал.

— Уже? — удивилась я, но покорно поднялась на ноги.

— А ты не чувствуешь? — укоризненно проворчал Робин. Сейчас он меньше всего походил на ребёнка. — Курицы в таких случаях вовсю кудахчут.

— А кукушки? — огрызнулась я. То, что сильфы и русалки живут иначе, чем люди и эльфы, почему-то всегда было предметом шуток у доброго народа.

— О, кукушки в таких случаях ведут себя будто ничего не происходит.

Вернулась я как раз к тому моменту, когда чёрный маг соизволил проснуться. Я села рядом на плащ. Эльфа нигде не было видно. Рейнеке прижал меня к себе и нежно поцеловал. Его объятие было крепким, а губы мягкими и нежными.

— Ты как будто мерцаешь, — ласково произнёс он через какое-то время. — Я ещё ночью заметил.

— Да, — кивнула я. Это означало только одно, и только сейчас мне сделалось грустно. Рейнеке крепче прижал меня к себе, а после ослабил объятья.

— Где-то тут был... А, держи! — протянул он мне мой нож. Стриж в рукояти встряхнул крыльями. Я отшатнулась

— Н-н-нет... не сейчас. Подержи его у себя, ладно?

Маг с тревогой заглянул мне в глаза.

— Раньше ты ни на мгновение не выпускала его из рук.

— Да, но... Он накопил больше магии чем мне нужно, чтобы вернуться. Если я возьму его...

— А, — только и сказал маг. Разжал руку — нож растворился в воздухе, — и обнял крепче прежнего. Плохо. Значит, мой нож подчиняется смертному. Очень плохо.

— Пусти-ка, — попросила я и, высвободившись, достала из-за пазухи тоненькую дудочку. — Вот, возьми взамен.

— Что это? — удивился маг, принимая подарок.

— Ничего особенного. Научись на ней играть, и ты сможешь разговаривать с ветром. Он подарит тебе тепло или прохладу, отнесёт твою весть куда пожелаешь... И ты можешь позвать меня даже когда я вернусь на небо. Я приду на твой зов, где бы ты ни был. И где бы ни была я.

— Зачем? — холодно и грустно спросил волшебник. — Что ты сможешь сделать?

— О, всё, что может ветер! — рассмеялась я, но смех умер у меня на устах. Рейнеке пристально посмотрел мне в глаза.

— Говори, что скрываешь, — приказал он.

Я вздохнула. Ветерок пробежался по моим волосам.

— Я вскоре предам тебя, Рейнеке-маг, — призналась я. — Снова.

— Я начинаю к этому привыкать, — заметил волшебник. — Что на этот раз?

— Добрый народ.

— Снова?

— Это было условием моего спасения, — пояснила я. Что-то горячее обожгло щёки. Стыд. Раньше я никогда не стыдилась. Никогда и ничего.

— Как интересно, — ядовито произнёс волшебник.

— Это из-за твоего проклятья, — поспешила пояснить я. Что-то в интонациях смертного подсказывало, что он не на шутку обижен. — Я... мне пришлось... его действие надо было замедлить...

— Мне стоило тоже поставить условие твоего спасения, — сухо заметил чёрный маг. — Но я как-то не догадался. Не до того было.

— Рейнеке...

Это прозвучало очень беспомощно.

— Чего хочет добрый народец?

— Он... и... они не сказали. Приказали только привести тебя. Но они поклялись, что ты останешься жить. Что они отпустят тебя.

— И всё? — уточнил маг.

— А ещё они сказали, что мы оба пожалеем, — призналась я. — Рейнеке, послушай!..

— Не будем, — отмёл мои извинения чёрный маг и поднялся на ноги. — Я уже понял, что эльфов не обманешь. Давай, веди, раз взялась.

— Рейнеке!

Обратную дорогу к эльфам мы проделали в полной тишине, нарушаемой только мерзкими смешками Робина, который вызвался показать нам прямую дорогу. Человек его не видел и не слышал, и его мрачного спокойствия ничего не нарушало. Мне приходилось тяжелее, но гоняться за беспечно подпрыгивающим по тропинке эльфом — всё равно что ловить руками ветер. Когда-то я могла и то, и другое. Когда-то. И снова смогу вновь. Эта мысль вселяла непривычную грусть. Земля — жадная стихия. Она никогда не отпускает.

— Остановись, Рейнеке-маг и ты, Л'ииикькая! — раздался впереди голос. Робин противно хихикнул и исчез. Волшебник оглянулся вокруг и, никого не увидев, отвесил почтительный поклон.

— Я приветствую добрый народ, — ровным голосом произнёс он. — Вы звали меня — и я пришёл.

Впереди послышался смех, похожий на птичье пение весенней порой.

— Хорошо сказано, Рейнеке-маг! Ты знаешь, зачем ты здесь?

— На мне лежит долг, — высокопарно ответил смертный. — Я пришёл, чтобы расплатиться.

Смех повторился.

— Закрой глаза и сделай три шага влево, — распорядился невидимый нам эльф. — Л'ииикькая, ты должна будешь последовать за ним.

Мы сделали три шага между деревьями и, едва остановились, перед нами открылась картина, от которой у смертного перехватило дыхание. Лагерь эльфов — они не строят городов из дерева, глины или и камня, но раскидывают полотняные шатры. Разных цветов, причудливых форм, сверкающие и переливающиеся, а между ними дорожки из струящейся ткани. Хотя в мире царил ясный день, вокруг лагеря как будто сгустился полумрак, и каждый шатёр освещался маленькими фонариками, сияющими, словно звёзды на ночном небе. У самых наших ног начиналась нежно-зелёная, цвета молодой листвы, дорожка, которая вела прямо к отгороженной такой же зелёной тканью площадке.

— После праздника добрых ветров добрый народ обретёт власть над природой и переселится жить на деревья, — тихонько сказала я. — А пока они ждут, когда природа проснётся.

— Никогда не видел ничего подобного, — пробормотал волшебник и прижал меня к себе. — Но где все?

— Пусть позовёт, — раздался над моим ухом голос Робина.

— Позови их, — подсказала я волшебнику.

— Добрый народ! — окликнул маг. Никто не откликнулся, и волшебник прикоснулся к струнам гитары. — Покажитесь нам!

Вокруг послышался всё тот же мелодичный смех, потом кто-то трижды хлопнул в ладоши, и лагерь оказался заполнен эльфами — хрупкими мужчинами и женщинами в свободных серебристых нарядах. Волосы их, золотые или чёрные, окутывали фигуры мерцающими завесами. На головах у многих были изящные обручи — серебряные, золотые и деревянные. Ближе всех к нам стоял величественный эльф, отличающийся от собратьев ярко-зелёной одеждой, перехваченной драгоценным поясом. Голова его венчалась венком из тонких веток с только что распустившимися листьями. Я низко склонилась перед ним. Рейнеке, помедлив, последовал моему примеру.

— Повелитель, — произнесла я, выпрямляясь. — Большая честь для нас увидеть вас.

Повелитель эльфов смерил нас взглядом своих сияющих звёздным светом глаз.

— Привет и тебе, Л'ииикькая, — высвистел он моё имя почти так же, как это делают дети воздуха. Ты пришла, чтобы мы вернули тебе небеса?

Волшебник крепче прижал меня к себе, но ничего не сказал. Я боялась взглянуть ему в глаза и смотрела прямо перед собой на сказочно прекрасное лицо эльфа. Добрый народ славился своей жестокостью.

— Да, повелитель, — выговорила я. — Я выполнила все твои условия и пришла к тебе. Отпусти меня. Мне тяжело на земле. Я устала таскать это тело.

— Твоё желание будет исполнено, — ровным голосом ответил эльф. — А ты, смертный. Ты пришёл, чтобы ответить за своё преступление. Готов ли ты принять мой приговор?

Волшебник чуть напрягся, и я догадалась, что он хотел положить руку на рукоять своего кинжала, но решил с этим повременить. Он долго молчал, а после тяжело выговорил:

— Да, повелитель доброго народа.

Вокруг нас раздались тревожные шепотки. Смертный отказался принять власть повелителя эльфов, хоть и согласился на его суд. Что он задумал?

— Ты чёрный волшебник, — медленно произнёс властитель доброго народа. — Ваш орден ломает и калечит всё живое по своей прихоти. Ты разорил наше пастбище, и мы остались без мёда. Ты пытался поработить свободных сильфов. Ты завёл дочь ветров в ловушку. Что ты ответишь на это, смертный?

— Я не знал, — пожал плечами маг. — И я исправил сотворённое зло там, где это было в моих силах.

— Зло есть зло, — непреклонно произнёс властитель эльфов.

— Повелитель... — вмешалась я. — Рейнеке-маг спас меня от костра. Он пошёл против своих собратьев, чтобы спасти меня.

— Ты говоришь за него, Л'ииикькая? — уточнил эльф. Я кивнула. — Это всё, что ты можешь сказать в пользу смертного?

— Нет... — Я сглотнула, пытаясь справиться с мучительной болью, которая разрывала грудь. — Не только... Он дал мне много радости... Я... я люблю его. Отпусти его, повелитель.

— И всё же ты хочешь вернуться в небо, Л'ииикькая?

— Мне тяжело на земле, — глухо произнесла я. — Это не моё тело. Я не могу больше его таскать.

— Пусть так, — кивнул повелитель эльфов. — Л'ииикькая, ты виновна в себялюбии и беспечности. За это ты будешь наказана. Рейнеке-маг, ты виновен в невежестве и упрямстве. За это ты будешь наказан. Таково моё решение, и оно не изменится.

— Что вы сделаете с нами? — спросил волшебник, делая шаг вперёд и загораживая меня собой.

— Ты узнаешь в своё время, — был ответ повелителя эльфов. — А сейчас спой для нас.

— Спеть?! — поразился Рейнеке-маг. Такого поворота событий он не ждал.

— Пой, смертный, — подтвердил эльф. — Пой для нас. Пой для своей женщины, которая томится на земле. Она забудет тебя, вернувшись в небо, но песню твою запомнит, так пой же.

— Повелитель! — вскрикнула я от разрывающих меня боли и горя. Эльф посмотрел мне в глаза безжалостным звёздным взглядом, и я сникла.

— Пой, смертный, — приказал эльф. — Иначе наши лучники поразят вас стрелами. Ты умрёшь, а Л'ииикькая вернётся на небо. Но перед этим ей будет больно.

— Пой, Рейнеке, — взмолилась я. — Я хочу, чтобы ты жил. Пожалуйста.

Чёрный волшебник медленно улыбнулся. Отрешённой и нежной улыбкой. Его руки коснулись струн, и послышался долгий и чистый звон. От тоски, звучавшей в нём, хотелось не плакать — хотелось выть подобно смертельно раненному зверю.

— Только для тебя, — проговорил маг. И запел.

Не иметь корней, словно не родиться.

От того ветров так беспечны лица.

От того в душе запевает буря.

Не иметь корней, ни о чём не думать.

Музыка распахнула передо мной бескрайнее небо... ветра, то добрые, то злые, но всегда — родные и близкие. Облака и тучи, развевающиеся одежды и волосы... запах грозы.. свежей листвы... оглушительный аромат цветов. Свобода и лёгкость. Беспечность. Нет прошлого, нет будущего, есть только одно мгновение. Счастье быть сильфом.

Тем владеет мир, кто владеет миром.

Брось на ветер жизнь и уйди счастливым.

Как собаке кость — пусть наполнит брюхо.

Дети облаков, вам достанет духа.

Слова свободно лились, голос мага был красив как никогда, музыка завораживала, туманила взгляд... и тело моё с каждым словом становилось всё легче и легче, словно вся тяжесть земли, весь налипший плах ссыпался с него...

Он и ссыпался. Но не вниз, возвращаясь в породившую его почву. Мои русые волосы потяжелели, заблестели золотым блеском и удлинились. С каждым словом мага они делались тяжелее и длиннее, а моё тело — всё легче и прозрачней.

Допев куплет, волшебник покосился на меня и резко оборвал музыку. Струны жалобно взвизгнули. Меня словно кто-то дёрнул за потяжелевшие волосы. Добрый народ заставил пение смертного сделаться освобождающим меня заклинанием, и тишина была мучительна для ещё не до конца изменившегося тела.

— Продолжай, смертный, — милостиво кивнул повелитель эльфов.

— Вы... вы обманули меня!

— Это часть твоего наказания, Рейнеке-маг, — возразил эльф. — Твоего и её.

— Рейнеке... — взмолилась я. Мой голос прозвучал как вздох ветра в глухую ночь. — Пожалуйста, Рейнеке... я не могу больше... мне больно... прости меня, Рейнеке.

— Продолжай, смертный, — повторил повелитель эльфов. — Её освобождение нельзя отменить.

Забросив на спину гитару, маг рванулся ко мне, обнял, прижал к себе...

— Мне больно, Рейнеке, — простонала я. — Я не принадлежу земле. Не терзай меня, любимый мой. Отпусти... я задыхаюсь...

Потрясённый, маг разжал объятья. Из моих глаз лились слёзы. Последние слёзы Лики-человека. Я провела бесплотной рукой по щеке любимого. Он не мог ощутить больше, чем дуновение ветерка. Прикоснулась губами к губам. Он не ощутил ничего.

— Отпусти меня, Рейнеке-маг, — выдохнула я.

Что любил забудь в танце поднебесном.

Ни к чему печаль на лице чудесном.

Ни к чему тоска, стон и боль утраты.

Прежнее оставь небесам в уплату.

Мои волосы выросли ещё больше, заполнив шелковой массой всю зелёную площадь. Теперь они были у основания белыми и бесплотными — волосами сильфа — и только на уровне лопаток превращались в золотые пряди.

— Вы наказаны достаточно, — подытожил повелитель эльфов. — Отпусти Л'ииикькаю в небо, смертный, и мы отпустим тебя.

— Нож, — прошелестела я голосом ломким, как шорох сухой листвы в траве. — Отруби золотые пряди, Рейнеке-маг, и я сделаюсь свободна. Возьми себе одну. Эльфы не станут возражать. И...

— Да, любовь моя? — спросил волшебник, с трудом вслушивающийся в мою чуть слышную речь.

— И верни мне нож, — закончила я, слишком поздно поняв, какого продолжения ждал смертный.

Он отрезал мои волосы одним ударом.

Оружие не выпало из руки человека — оно прошло сквозь, сделавшись столь же бесплотным, что и моё тело. Мир изменился. Мои ноги больше не касались тяжёлой и жадной земли, а воздух воспринимался плотнее и реальней, чем прежде. Окружающие нас эльфы светились тёплым светом той жизни, средоточием которой они являлись. Рядом с ними смертный казался неуклюжим и тусклым. Человек. Всего лишь человек. Такой же, как и все они, дети земли — тяжёлый, жадный, упорный и...

Светло-карие глаза смотрели на меня с надеждой. Смотрели сквозь меня, потому что человеку я наверняка казалась прозрачной. В глазах надежда мешалась с болью и с самого дна поднимались чёрные водовороты отчаяния.

Я дала ему дудочку...

Я проливала из-за него слёзы...

Так недавно это казалось важным.

Он освободил меня от смертного тела. Он спас меня от костра. Он дал мне много радости.

Я забуду его ещё до исхода дня.

Подплыв к магу по воздуху, я обвила его шею руками и поцеловала так крепко, как только могла. Что он почувствовал, кроме холодка и дуновения?.. Губы смертного шевельнулись, отвечая на поцелуй.

— Позови меня, когда я буду нужна тебе, — пропела я. Маг кивнул, как будто в самом деле мог слышать. — Я приду на твой зов, где бы ты ни был. И где бы ни была я. Обещаю.

Разжав объятья, я взлетела прямо в небо. Сделала круг над лагерем эльфов и увидела, как закутанная в коричневый плащ фигура повернулась спиной к повелителю эльфов и шагнула прочь. Маг обнял гитару и тронул струны. Отсюда, из воздуха, музыка была ещё прекрасней, чем на земле. Я улетала, а вслед мне неслась песня. Обещая. Уговаривая. Связывая.

Не свернуть с пути, обернувшись дымом.

Пусть страдает тот, кто владеет миром.

Пусть оплачет, кто в землю возвратится.

Память отпустить — словно не родиться

Но поёт свирель по утру и в полдень.

И среди ветров есть, кто вечно помнит.

Чтоб в закатной мгле бурею явиться.

Может быть, и ты сможешь возвратиться?

Глава седьмая. Загадки

Едва смолкла песня, как эльфы исчезли. Погасли их волшебные огни, а после вспыхнул солнечный свет, как будто с мира сдёрнули серый плащ. Рейнеке оглянулся. Не было ни эльфов, ни их палаток. Только птицы пели, да ещё откуда-то доносился противный детский смех. Чёрный маг повесил гитару за спину и пошёл прочь. Он привык к этому смеху, который то ли есть, то ли его нет, звучащему на самой границе слышимости. И этот смех означал неприятности.

Смех... мерзкий смех вредного ребёнка. Эльфы. Проклятие, которое замедлила Лика. Договор с добрым народом...

— Эй, как тебя! — позвал чёрный маг. — Я знаю, что ты здесь! Покажись!

Никто не ответил. Стало тихо. Рейнеке пожал плечами. У него было мало желаний, но все они обычно исполнялись. Ни дом, ни родня, ни даже магия не были так важны, как дороги и песни. И — Лика. Л'ииикькая, сумел выговорить он. Короткий щёлкающий звук, а потом как свист стрижа, сперва пронзительный, а потом затухающий. Дочь воздуха. Его женщина. Не человек. Существо иной природы, создание магии, бесплотное и неощутимое... бестелесная женщина в его руках, поцелуй как дуновение ветерка, голос, которые не слышится, а — угадывается. Потеряна. Потеряна навсегда.

Она забудет тебя, вернувшись в небо, но песню твою запомнит...

Я приду на твой зов, где бы ты ни был.

Отпусти меня, Рейнеке-маг.

- Что ты сможешь сделать?

- О, всё, что может ветер!

Он найдёт. Он придумает способ, как её вернуть. А пока...

Маг достал из-за пазухи дудочку. Она была такой лёгкой, словно её сделали не из листка даже, из лепестка. Поднёс к губам. Подудел. Звук вышел едва различимый, словно далёкий вздох. Ветки деревьев зашелестели, словно отвечая. Рейнеке прижал дудочку плотнее к губам и засвистел сильнее, выводя знакомый мотивчик. Над головой что-то щёлкнуло, стукнуло, подул сильный ветер. На голову магу упала шишка. Рейнеке поднял глаза и удивлённо нахмурился. Деревья вокруг были покрыты нежно-зелёной листвой. Следующую шишку он поймал и успел разглядеть мелькнувший среди ветвей хвост. Белый с чёрной полосой.

Рейнеке поднёс шишку к губам и пробормотал несколько слов. А после отправил крохотный снаряд обратно. Раздался пронзительный крик, белка показалась целиком. Белая, с чёрной полосой по спине и с ярко-красными ушами. Она выпрямилась во весь рост и грозила магу кулачком. Рейнеке удивлённо поднял брови и странный зверёк исчез. Маг зашагал дальше. В лесу слишком сильна была магия эльфов. Теперь он ощущал её явственно. Слишком сильна и это мешало внятно воспринимать действительность. Ветер, белки... такой же морок, как полумрак посреди дня.

Куда идти? У кого просить совета? И стоит ли? Белый брат его уже никогда не простит. Плевать. Он не понимал, какое чудо держал в руках и какое сокровище пытался бездумно уничтожить. Рейнеке зябко повёл плечами. Что было причиной, он не знал, но ему явственно увиделось то, чего так боялась Лика. Саламандра, огненная ящерица, рвалась из пламени факела, раззявив пасть. Сколько сильфов погибли там, на сооружённом братом помосте? Серый брат ему не помощник. Он имеет дело только со смертью и её проявлениями. Мать? После её письма брату ждать от неё помощи было глупо. Учитель... а если — написать? Извиниться, попросить прощения? Рассказать о том, чему был свидетелем? Учитель жесток, но мудр, он поймёт и поверит. Вместе они как-нибудь найдут ключ... ключ...

Рейнеке задумался. Когда он творил свои чары возле сильфовой арфы... когда странное оружие прошло через его руки... на миг он увидел... тогда он думал — показалось... может, именно поэтому маг не сердился на девушку, которая чуть не сделала его калекой. Он видел её взгляд, лицо, позу. Так встают, чтобы защитить последнее, так спасают родных и близких. Так не нападают. А он — видел. Сотканную магией сеть и бьющиеся в ней призрачные фигуры. Мгновение. Думал — показалось. но...

Учитель не остановится. Он опутает сильфов сетью, наколет на булавку, распотрошит и будет изучать. Он ведь готов был изучать своего ученика, и, кажется, не прочь был увидеть, как Рейнеке умирает от своего проклятья. Так было бы ещё интересней. А сильфы...

Ловить сильфов — большой грех, ветра не простят тебе подобного ни в твоей жизни, ни в жизни твоих потомков... Мир тебя за это накажет...

Рейнеке плевать было на сильфов, как и на людей и на эльфов. Плевать на последствия, новые проклятия и несуществующих потомков. Но чтобы Лика металась в сетях как пойманная сачком бабочка...

Он поправил гитару. Лес закончился, начинались поля. Как бы то ни было, сейчас его путь лежал обратно в Два Моста. Похороны, наверное, отложат до возвращения наследника.

Петь не хотелось. Была какая-то песенка про то, как хорошо идти по дороге и смотреть на проплывающие на небе облака... Рейнеке поднял взгляд. Где-то там, в небе летает Лика. И пляшет от радости, что вернулась домой. Он прижал к губам дудочку. Танцующий мотивчик, как будто ребёнок бежит, приплясывая на ходу... Первые звуки дались легко. На душе полегчало. В спину подул лёгкий и, казалось, такой же танцующий ветерок. Небо было по-весеннему свежее, облака лёгкие и как будто только что выстиранные аккуратной хозяйкой. Кто знает, может быть, оно так и есть... Рейнеке свернул вместе с дорогой и увидел, как прямо на него несётся белая коза с чёрной полосой на хребте и красными ушами. Рога у неё были тоже ярко-красными, как будто уже обагрёнными чьей-то кровью. Или для того, чтобы на них не так была заметна свежая кровь... кинжал сам собой очутился в руке... и тут коза исчезла. Рейнеке только сейчас понял, что не заметил, откуда она появилась. Играть ему расхотелось. Он спрятал дудочку и пошёл дальше, держа в руке обнажённый кинжал.

Эльфы не бросили свои игры. Это было... неприятно. Однако Лика сказала правду: холодное железо в самом деле защищало. Рейнеке задумался, не заглянуть ли ему в придорожную кузницу и не обвешаться ли гвоздями, чтобы в будущем избегать таких вот приключений. Одно дело — узнавать новое, а другое — когда это новое нападает на него из-за угла. Нападает... он никогда не видел таких животных. Белый-красный-чёрный. Свет-кровь-тьма, день-солнце-ночь... Когда мать пыталась снимать с него проклятия, она изрисовала его знаками именно этих цветов. Но в Чёрном Ордене ничего об этом не знали. Мать не была настроена отвечать на вопросы, но что-то такое сказала... что-то о том, что это волшебство древнее всего, о чём он только может узнать.

Древнее волшебство.

Недоступное волшебство.

Он никогда не встречал ничего подобного, пока... пока...

Маг разозлился. Он спрятал кинжал и снова достал дудочку. Странные создания нападали на него, когда он пытался играть. Дудочка, конечно, была проводником волшебной силы сильфов, возможно, способом управления воздухом. Лика что-то говорила о том, чтобы разговаривать с ветром, но...

...он никогда не думал, что этот инструмент может так низко звучать. Его злость, протест на невидимых преследователей. Ненависть к Доброму Народу, который звался так наверняка в насмешку. Они отняли у него возлюбленную. Они хотели убить его. Они мешают ему сейчас!

Воздух пронзили тяжёлые гневные звуки. Ветер подул с такой силой, что мага едва не сбило с ног. Небо потемнело, облака потяжелели и заслонили солнце. Несколько надрывающих душу нот — и вот вокруг мага бушует метель. Рейнеке не успокоился даже и тогда. Пусть метель, пусть буря, пусть заморозки... даже если весь мир останется без тепла и света — что ему за дело?! Он ничего не хотел в жизни, ничего не просил, только дорогу, свободу и — Лику! Так пускай дует ветер, пускай будет метель, буря, пусть замерзают путники и погибают животные. Пусть эльфы подавятся своей добротой. Им следовало убить его. Им не следовало так легко отпускать человека, которого они сделали своим врагом.

Маг на мгновение оторвал дудочку от губ, чтобы перевести дыхание... и еле успел уклониться от клюки, которую какая-то старушонка уже опускала ему на голову. Маленькая, щуплая, в белом платье под чёрным плащом, с красным платком на голове, из-под которого выбиваются седые пряди.

— Прекрати немедленно! — потребовала она. — Ишь, герой выискался!

Как сын тэна и наследник отцовских владений Рейнеке никогда не подавал больших надежд. Но кое-что в него наставники в родительском доме всё же вколотили. Вот и сейчас кинжал как будто сам вырос в руке, остриём прикипев к шее старушонки. Она опустила клюку.

— Убери, — хмуро потребовала она.

— Кто ты? — спросил маг. — Что тебе надо? Зачем ты меня преследуешь?

— Ишь ты! Бестолковый! — возмутилась старушонка. — Сам злишь ветра, и сам спрашиваешь! Железку свою убери, кому говорят?!

— Кто ты? — повторил Рейнеке.

— Бадб, — ответила старушонка. — Я Прародительница.

— Чья?!

— Это титул, — одними губами улыбнулась Бадб. — Я из Старых Доброго Народа.

— Ты?! — задохнулся от удивления Рейнеке и опустил кинжал. — Эльф?!

— Нравлюсь? — кокетливо спросила старушонка.

— Ты — уродливое отродье, — грубо ответил маг. — Я видел эльфов. Они прекрасны.

— Ты видел Юных Доброго Народа, — пояснила Бадб. — Я — древнее. Но, если хочешь...

Старушонка оттолкнула его клюкой, пронзительно засвистала и завертелась на месте. Миг — и перед магом стояла высокая статная красавица, вот только волосы её были белее снега.

— Перестань, — потребовал маг и женщина немедленно состарилась и усохла, снова сделавшись маленькой противной старушонкой.

— Я — Бадб, — повторила она. Я из Старых Доброго Народа. Я Прародительница. А ты кто такой?!

Она аж подпрыгнула от негодования и снова замахнулась клюкой.

— Человек! Глупый! Неблагодарный! Проклятый! Дважды! Да ты даже не понял, какое сокровище тебе дали! Столько юношей лучше тебя! Прекрасных и добрых! Каждый год! Мечтали! Просили! А ты?! Что ты сделал, чтобы получить это?! И что ты сделал, получив?!

— Я тебя не понимаю, — холодно ответил маг.

Добрых... Добрых?..

— Что я получил?

— Это!!! — завопила старушонка, указывая клюкой на дудочку в его руке. — Флейта ветров! И ты играешь на ней как пастух на своей дудке! Как мальчишка! Ты разозлил ветра! Зачем?! Ничтожный, глупый, бестолковый!..

— Бадб, — мягко прервал старушонку Рейнеке. Против ожиданий, она замолчала сразу, опасливо косясь на кинжал в его руке. — Чего ты от меня хочешь? Я не отдам дудку, пастух я там или не пастух.

Эльфийка издала злобное шипение.

— Ничтожный, — проскрежетала она. — Когда столько прекрасных юношей... когда эта флейта могла бы достаться подлинно достойному, когда...

— БАБУШКА!!! — раздался протестующий мальчишеский голос. Рейнеке обернулся. Рядом с ними никого не было.

— Кто здесь? — требовательно спросил маг.

Старушонка сплюнула.

— Молодёжь пошла!.. — горько произнесла она. — Ни во что не ставят седины Старших!

Она повернулась с таким видом, словно собиралась уходить.

— Куда ты? — не выдержал Рейнеке. Загадки мерзкого создания выводили из себя. — Постой, объясни...

— Думай, что играешь, — наставительно произнесла Бадб, оглянувшись через плечо. — Иди куда шёл. Покуда твои проклятья с тебя будут сняты, если не натворишь бед. Прощай.

И исчезла.

Рейнеке выругался.

До замка дядюшки маг дошёл за два дня, по пути задержавшись в кузнице, чтобы заказать себе железные обереги из гвоздей и звеньев старой цепи. Теперь он на каждом шагу позвякивал, но зато чувствовал себя в подлинной безопасности, в которой не был уже очень давно, с тех пор, как покинул отцовские владения. И дорога действительно обошлась без приключений, если не считать терзавшие волшебника мысли.

Что он знал про эльфов до того, как они выставили ему счёт за тот злосчастный погубленный луг? Иногда смешные, иногда прекрасные создания, похожие на людей, но отличающиеся особенными магическими способностями. Говорили, что весной, перед началом лета, они устраивают праздники, после которых в окрестных сёлах обязательно кого-нибудь не досчитываются. Но в Двух Мостах никто не пропадал, и это могли быть выдумки.

Только два раза в году сильфы сходят на землю — весной, когда эльфы танцуют в честь добрых ветров, и осенью, когда умиротворяют злые. Тогда сильфы танцуют вместе с ними, и ветра танцуют вокруг них. Если нарушить это сборище, в том месте родится вихрь, и всё вокруг будет изрядно порушено.

Похоже, на этих праздниках эльфы надеялись выманить у сильфов их побрякушки. А, может, и вступить в брак. Но сильфы им всегда отказывали. Лика говорила, что брак между сильфом и смертной женщиной невозможен. А между сильфом и смертным мужчиной?

Они качнут весы судьбы, и я смогу снова стать собой, отбросив это уродливое тяжёлое тело.

Хотя бы на миг — вернуть. Обнять. Увидеть снова. Видеться с ней. Хотя бы раз в году. Хотя бы два раза...

...сильфы сходят на землю весной, когда эльфы танцуют в честь добрых ветров и осенью, когда умиротворяют злые.

Проклятье! Почему он никого не спросил, когда эти отродья собираются на свои сходки?! Когда именно.

...а может ли маг стать эльфом и может ли это ему помочь?

Эльфом надо быть, чтобы колдовать как они. Быть светом, смехом, счастьем, горем, плачем и темнотой, быть самой жизнью. Забыть о прошлом и не думать о будущем, никогда ничего не жалеть и не желать. Разве этому можно выучиться?

Непохоже, чтобы эти создания совсем ничего не желали. И не жалели.

Встреченная им уродина меньше всего походила на свет и смех — ни по внешности, ни по характеру.

Способ был. Наверняка был. Вопрос только, как им воспользоваться.

— Рейнеке, мальчик мой! — бросилась к нему тётушка Меик. Маг послушно обнял родственницу. Она явственно изменилась после смерти дядюшки, но... он отстранился и взглянул тётушке в лицо. Бледная, хрупкая, с большими глазами — такой она была всю жизнь, сколько он себя помнил. Сейчас, пожалуй, глаза стали ещё больше и... что-то в них пропало, а что-то появилось...

Гнев, внезапно понял он. И страх.

Тётушка всегда на что-то потаённо злилась, но никогда не позволяла этому прорываться. А теперь она чего-то боялась.

— Что ты? — обеспокоенно спросила родственница, тоже вглядываясь в его лицо. — Что случилось с тобой, мой мальчик?

— Со мной... — усмехнулся маг. Они стояли во дворе дядюшкиного замка. Деревянный забор вместо стены и единственная башня. Разумеется, были ещё и разнообразные службы: хлев, конюшня, кузница, курятник... всё это кривое и покосившееся. Владение Южного моста никогда не славилось своим богатством. И нисколько хижин, в которых жили дядюшкины люди. В последнее время, говорят, дядюшка жил в одной из них. А тётушка — нет. Она всегда жила на самом верху башни.

— Рейнеке... — уже испуганно окликнула его тётушка. Маг отвёл взгляд от продуваемой ветрами площадки на самом верху башни. Там стоял шатёр. Слухи не врали. Тётушка жила на самом верху.

— Я устал с дороги, — признался волшебник. — И не сказал, что я разделяю твоё горе. Клянусь, если ты только не встретишь достойного тебя избранника, этот дом останется твоим. Ты всегда найдёшь здесь всё, чего только пожелает твоя душа и ты...

— Избранника... — грустно перебила женщина, с неприкрытой болью разглядывая свои руки.

Рейнеке сказал то, что обязан был сказать как наследник Мостов. Бездетная вдова лишалась права на наследство, но выгонять её из дома было не принято. Другое дело, если бы она нашла себе мужчину. Некоторые вдовы отказывались даже думать об этом — опасаясь лишиться крыши над головой. Другие тайком заводили любовников. Третьи искренне хранили верность покойным мужьям. Четвёртые были слишком стары.

...тётушка совсем не стара и не похоже, что так уж нуждается в крове. Любила ли она дядюшку? Рейнеке понял, что ничего не знает о ней. В детстве она была просто грустной женщиной, которая кормила его сладостями. И всегда как-то странно на него поглядывала, не то с жалостью, не то с сочувствием...

— Спасибо тебе, мой дорогой, — проговорила тётушка Меит. — Ты всегда был добрым и честным мальчиком.

— Только не рассказывай об этом моему учителю, — не удержался от шуточки Рейнеке, — а то он подумает, что напрасно потратил на моё обучение столько лет и усилий.

Тётушка слабо улыбнулась.

— Ты угадал. Канцлер Ортвин уже здесь. Мой... твой... Рунольд назначил его своим душеприказчиком.

Рейнеке покачал головой. В голосе тётушки он услышал страх. Привычный, усталый страх, который нельзя успокоить никакими увещеваниями. С которым она давно свыклась. Чего она боится? Или только могущественного волшебника из самого опасного Ордена? Или же...

— Где он поселился? — вслух спросил Рейнеке, демонстративно оглядывая двор. Тётушка снова улыбнулась.

— Что ты! Разве мы можем принять такого гостя? Он остановился у Северного моста.

— А почему не во владениях командора Экельварда? — не понял маг.

Экельвардом был тот самый чёрный маг, мимо владений которого они прошли с Ликой, когда она вела его в первую ловушку.

— Ты и этого не знаешь? — покачала головой тётушка. — С позволения командора там остановился какой-то юнец и наводнил всю округу своими чудовищами. Всего пару дней и уже от него никому нет житья. Канцлер Ортвин не так глуп, чтобы встречаться с порождениями больной фантазии своих учеников.

— Как его имя? — тут же заинтересовался Рейнеке. — Ох, прости, тётушка, я хотел спросить, когда состоятся похороны. Теперь, когда я здесь...

— Твоя мать спросит луну, — ответила Меик. — Я полагаю, хороший день наступит послезавтра, в новолуние. Не надо лицемерить, мой дорогой. Я понимаю, что тебе скучно со старухой.

— Тётушка!.. — запротестовал Рейнеке. Она отмахнулась.

— Мне ничего не нужно. Того юнца зовут Нивард. Тебе знакомо это имя?

— Я попробую его урезонить, — оживился волшебник. Нивард был одним из немногих в их Ложе, кто не смотрел на него как на изучаемую букашку. Вообще говоря, Нивард за всю жизнь никогда и ничем не интересовался, кроме "порождений своей больной фантазии". Проклятого матерью Рейнеке это устраивало.

— Урезонить, — покачала головой тётушка. — Как будто с вами это возможно.

Рейнеке ухмыльнулся. Да, чёрные волшебники гордились своей неуправляемостью. Если бы не постоянные нападки Белого ордена, керлам и бургам вовсе не было бы житья, да и тэны могли бы не удержать своих беднеющих владений. Он уже почти решил попрощаться с тётушкой и пойти во владения командора, не заходя к родителям. Ему не хотелось слушать мнение матери по поводу его выбора, безрассудства, непослушания и непоседливости. Ему вообще не хотелось слушать мнение матери. Хотя... вообще-то в Ордена брали и женщин, их обучали в отдельных Ложах, но всему тому же, чему и мужчин. Но ходили слухи о том, что женщинам доступна какая-то своя, особенная магия, непонятная и неподвластная Орденам. Так ли это? Рейнеке достоверно знал, что так, но никогда не мог добиться от матери подробностей. Если рассказать ей про уродливую эльфийку, станет ли она разговорчивей?

Не стоило твоей матери браться не за своё дело и губить луг.

Нет, пожалуй, она ничего не знает про эльфов. А, значит...

Рейнеке перехватил тётушкин взгляд. Он никогда не мог похвастаться особенной проницательностью, но несколько дней в компании Лики, которая поминутно намекала на новый способ расправиться с "сыном земли", сделала его внимательнее к мелочам. Сейчас он видел, что тётушка напугана. Её как будто пугало... пугало... что?

— Я пойду к нему после похорон, — как ни в чём ни бывало произнёс маг. — Могу я остановиться у тебя?

— Да, дорогой мой мальчик, — оторопела тётушка, — но ты знаешь, в замке уже давно нельзя жить, он...

— Мне сойдёт и хижина, — мягко улыбнулся Рейнеке. — У тебя найдётся чем угостить скитальца?..

Дядюшка не был магом, но магом был его душеприказчик. Поэтому по обычаю Орденов его тело горело на погребальном костре. Тётушке это не нравилось, но она молчала. Она вообще молчала всё время до самых похорон и почти не отходила от племянника. Рейнеке тоже молчал. Он напряжённо думал и мысли у него были невесёлые. Учитель не стал с ним разговаривать, но это ничего не означало. Канцлер Ортвин и раньше мог промолчать две декады кряду, обдумывая очередное заклинание. То, что он хотя бы изредка сосредотачивался на происходящем вокруг, и отдавал необходимые приказания, было свидетельством его уважения к мёртвому другу. Что связывало этих двоих? Рейнеке впервые задумался над этим. В юности всё казалось очевидным. Куда он мог податься, к кому проситься в ученики? К конечно, к другу своего родственника. А почему они дружат и как сошлись — не его ума дело. Спасибо на том, что взяли. Учитель и так долго морщился, разглядывая его со всех сторон, мол, на что ему великовозрастный болван, над которым вечно течёт крыша?

Тётушка прижалась к нему, спрятала лицо на плече. Рейнеке посмотрел туда, откуда она отворачивалась. На погребальный костёр. Мерзкое зрелище. Видеть такое...

Вокруг плакали женщины. Пела мать — по праву сестры и женщины, владеющей волшебством. Учитель морщился. Отец стоял и плакал, не стыдясь своих слёз. Родителей Рейнеке избегал все дни перед похоронами и сейчас отец то и дело кидал в его сторону взгляды. Когда всё закончится, надо будет сбежать.

Серое небо. Серая земля. Серые лица людей. Единственное яркое пятно — костёр. Маг смотрел в пламя, не отрываясь, и под женское пение, кажется, засыпал и видел... видел... видел, как над телом поднимается.. нечто... похожее очертаниями на человека. Как там же пламя принимает форму тупоносой ящерицы, как призрак прыгает вверх, в небо... как пламя взмётывается следом за ним... беззвучный крик. Тётушка ещё сильнее вжалась в его плечо. Ящерица обошла изнутри пламя, поводя мордой так, как будто принюхивалась... Рейнеке стало не по себе и он шагнул так, чтобы заслонить родственницу. Встретил угольно-чёрный взгляд огненного создания. Ему случалось встречаться в лесу с волком, задравшим оленя. Хищник тогда отступил назад, к уже убитой добыче. Вот и сейчас саламандра отвела взгляд, попятилась и... исчезла. Рейнеке расслабился и только тогда заметил, что учитель пристально за ними наблюдает. Зачем? И что он успел понять?..

Пламя погасло, оставив после себя один только пепел. Мать перестала петь и двинулась к ним. Рейнеке даже попятился под её пристальным взглядом, но мать интересовал не непослушный сын, а нуждающаяся в соболезновании родственница.

— Сестра, — мягко произнесла гадательница, касаясь плеча Меик. — Позволь нам разделить твою скорбь.

Рейнеке подтолкнул тётушку в объятья матери и натолкнулся на отца.

— Сын, — начал тэн Северного моста. Он выглядел смущённым. Рейнеке с каким-то острым чувством уставился на седые волосы, изборождённое морщинами лицо и залатанную одежду родителя. Магия хранила его мать, но отец... отец состарился. Он был старше Рейнеке, когда женился, а сейчас... сейчас...

— Сын, — снова начал отец. — Теперь, когда твой дядя...

— Прости, отец, — пробормотал волшебник почти в панике. — Я не... не... я спешу... мне надо... да, я давно обещал Ниварду, что помогу ему... ты же знаешь... я писал... ах, нет... это такой человек... мне надо... да, отец, прости. Матушка, был рад повидаться... то есть не рад... тётушка, мне очень жаль... конечно, оставайся тут сколько угодно, это твой дом... учитель... моё почтение...

Последние слова он выпаливал уже на бегу. Ещё немного, и отец запер бы его в этом тухлом сарае, владениях Южного моста!

Глава восьмая. Голем

Никаких чудовищ во владениях командора Экельварда не было: за такой малый срок слепить их не мог бы даже настолько свихнувшийся на созидании маг, каким был Нивард. Зато Нивард с детства обожал иллюзии и мог за считанные мгновение воссоздать увиденный им во сне кошмар, чтобы товарищи тоже порадовались. Рейнеке никогда не забудет огромную оскаленную пасть, полную мерцающих клыков, горящие злобой глаза и запах гнили, исходящий от приснившейся приятелю твари. В ту ночь Ниварда чуть не убили и только вмешательство учителя спасло талантливого мальчишку.

Рейнеке шагнул с дороги на луг, куда не смели пустить скотину даже самые бесстрашные керлы, походя отмахнулся от омерзительной помеси червя и жабы, прошёл сквозь носатого уродца со стрекозинными крыльями и оттолкнул длинноногую неуклюжую ящерицу.

— Эй! — прокричал он. — Нивард! Так-то ты встречаешь гостей!

— Меня здесь нет! — донеслось издалека, со стороны замка. — Проходи мимо, кто бы ты ни был!

— Ты дурак! — заорал волшебник. — Это я, Рейнеке!

— Сам дурак! — обиженно ответил приятель. — Иди сюда, если не боишься.

Вместо ответа Рейнеке пустил в сторону замка заклятье, когда-то придуманное его учителем на основе наложенного на ученика проклятия. Тот, кто попадал под действие этого заклятия, на небольшой срок лишался удачи. Обычно жертва спотыкалась и падала, иногда что-то роняла или ломала. Однако в ответ ничего не послышалось. Неужели с исчезновением проклятья заклинание учителя тоже утратило силу?

— Сам дурак, — обиженно повторил Нивард, когда приятели, наконец, встретились. — Не видел, я тебе взгляд отводил!

— Не видел, — признался Рейнеке. Ну да, Нивард болван, но не настолько, чтобы орать "меня здесь нет". Мог бы и сам догадаться. — Над чем работаешь?

Приятель оживился.

— Ты в самом деле хочешь посмотреть? — на всякий случай спросил он.

Рейнеке решительно кивнул. Нивард всегда начинал по пять-десять проектов, но никогда не доводил до конца ни одного из них. Однако у него были интересные идеи.

— Смотри и завидуй! — объявил приятель и потащил Рейнеке в сторону замка. Владения командора Экельварда были намного богаче Южного моста, и за настоящими каменными стенами в два человеческих роста высотой стоял... ну, пусть не дворец, но полноценный дом. Это не считая смотровой башни и обычных в таких случаях служб. Службы, впрочем, пустовали все до единой: здесь давно никто не жил. Дом стоял пустой, с заколоченными окнами, а какие-то признаки обитаемого жилья были только у кривого шалаша у задней двери. Видно, командор не согласился пустить непутёвого ученика даже в курятник.

— Завидное обиталище, — усмехнулся Рейнеке.

— Балда! Сюда смотри!

Возле шалаша валялся развязанный мешок с картошкой.

— Жрать хочешь? — уточнил изобретатель.

— Я с похорон, — вместо ответа сообщил Рейнеке. Родственникам покойника в день похорон есть возбранялось, так что ко владениям командора маг нагулял себе неплохой аппетит.

— Тогда заткнись, — предложил Нивард и принялся колдовать.

Он пользовался уже созданным заклинанием, а потому не нуждался в том, чтобы чертить знаки и призывать откуда-то магию, просто свёл руки, а, когда развёл их, между ладонями мерцало полупрозрачное облачко.

— Выбери картофелину, — приказал Нивард. Рейнеке хмыкнул и вытащил самую крупную. — Болван! Выбери среднюю картофелину. Обычную.

— От болвана слышу, — буркнул Рейнеке, но повиновался.

— Кинь в матрицу, — потребовал изобретатель. Облачко поймало картофелину и заискрилось, а после искорки, словно дождь, "пролились" на мешок. — Десятка нам хватит...

Осыпаемый искрами мешок зашевелился, словно в нём кто-то рылся, а после картофелины одна за другой стали выпрыгивать из мешка в облако. Одна, другая, третья... десятая. Все они были примерно того же размера и формы, что и самая первая.

— Теперь молчи! — приказал Нивард и сделал странное движение руками, как будто перетряхивал свою "матрицу". Из облачка в разные стороны полетели клочья картофеля. Рейнеке поспешно отскочил, а Нивард так и стоял, пока это продолжалось. Судя по его искажённому лицу, держать матрицу во время чистки было непросто.

— Теперь смотри! — гордо потребовал изобретатель, подбрасывая облачко вверх и подставляя сомкнутые ладони. "Матрица" исчезла и в руки Ниварда высыпался десяток идеально ровных белых шаров. Рейнеке не сразу понял, что так выглядит магически отчищенная картошка.

— Ты потерял больше половины, — прокомментировал он результат.

— Балда! — обиделся изобретатель. — Я сохранил кучу времени!

— А почему они шарообразные? — полюбопытствовал Рейнеке. — Не проще ли были сделать их элипсоидными? Так ты бы снизил потери.

— Не проще! — рассердился Нивард. Он развёл ладони и шары исчезли, осталась только одна, нечищенная, картофелина.

— Опять иллюзии, — разочаровано протянул Рейнеке. — Поздравляю, тебе удалось меня разыграть.

— Это не иллюзии, а прототип, — надулся изобретатель. — Вот доведу до ума и сделаю всё как надо.

— Ну-ну, — хмыкнул Рейнеке. — А жрать мы что будем?

— Как что? — изумился Нивард. — Запечём картошку, костёр-то готов. Пиво у меня есть.

— Ты ко мне надолго? — спросил Нивард, когда они уже доели картошку и мирно сидели у догоревшего костра. Пиво у него было паршивое. Наверняка керлы принесли какое попало, а Нивард не привык обращать внимание на то, что приходится есть и пить.

Рейнеке пожал плечами. Он не собирался тут особо задерживаться, с другой стороны, идти ему сейчас было некуда. Родную страну он исходил вдоль и поперёк, подаваться в чужие края было неохота. Ему почему-то казалось, что не стоит далеко уходить от того места, где они с Ликой встретились во второй раз. Какая разница, где думать?

— А что? — лениво спросил он. — Или ты забыл о моём проклятии?

Судя по выражению лица, Нивард действительно забыл и сейчас не мог даже вспомнить, о чём говорит приятель.

— Есть пара идей, — осторожно сообщил изобретатель. Рейнеке вскочил на ноги.

— Ну, нет! — решительно объявил он. — Знаю я твои идеи!

— Да погоди ты! Ничего тебе делать не надо. Просто посмотри, где я ошибаюсь.

Рейнеке успокоился и уселся обратно на землю.

— Это запросто, — согласился он. — Это мы можем.

— Смотри! — раздуваясь от гордости, потребовал Нивард, подводя приятеля к запертому на засов сараю.

— Сарай, — кивнул Рейнеке. И добавил. — Хороший сарай. Тут даже жить можно.

— Дубина! — отмахнулся изобретатель и с натугой отодвинул засов. — Эй! Не лезь внутрь, он сам выйдет.

— Он?

Но Рейнеке уже услышал мерные шаги, которые стали различимы, когда дверь приоткрылась. Ждать пришлось недолго. Шаг-шаг-шаг-шаг. Глухой удар. Снова шаги. Опять удар. Снова шаги. И из сарая вышли глиняные ноги. Или, говоря точнее, глиняная задница на глиняных ногах.

— Голем! — с гордостью представил изобретатель своё детище. — Первый в мире шагающий голем!

— Опять прототип? — с подозрением спросил Рейнеке, разглядывая творение. Говорили, что познавший основы материи может вычленить дух жизни и наделить ими неживое, и это неживое будет покорно создателю. Говорили, что следующий шаг — создание живого из ничего. Но и голем, и гомунклус были только мечтой, легендой. А ведь Нивард никогда в жизни не тратил времени на изучение основ материи. Он вообще не любил учиться, изучать, познавать. Изобретать разные бредовые заклинания — вот это было больше по вкусу приятелю. Рейнеке пришло в голову, что дух жизни вычленять не надо. Если верить Лике, то такими вот духами жизни являются эльфы. Интересно, из них следует выделить эликсир или нужно собрать квинтэссенцию их магии?..

— Сам ты прототип, — надулся Нивард. — Это работающая модель.

— Работающая задница, — жёстко поправил Рейнеке. — А где всё остальное?

— А зачем?! — искренне удивился Нивард. — Он же ходит!

— А что он умеет? — уточнил Рейнеке.

— Он ходит, — нетерпеливо ответил изобретатель и побежал догонять своё творение. — Может огибать препятствия.

Нивард встал на пути мерно шагающего голема. Тот упёрся в создателя, немного постоял, повернулся под прямым углом и зашагал дальше.

— Отлично, — скептически похвалил Рейнеке. — И что ты от меня хочешь?

— Помоги мне его усовершенствовать, — попросил Нивард. — Я его и так, и сяк проверял. Ходит. Огибает. Знает команды "стой" и "иди". Но мне не хватает воображения.

Рейнеке хмыкнул. Воображения ему не хватает. Ну, хорошо...

Он догнал голема и как следует пнул. Голем упал на бок и продолжал махать ногами, пытаясь продолжать движение.

— Ты чего?! — оскорбился Нивард.

— Устойчивость, — пояснил Рейнеке. — Или пусть не падает или пусть поднимается. И, кстати, земля тут слишком ровная.

— Так хорошо же для испытаний! — не понял изобретатель.

— Первая в мире шагающая по ровному полю задница? — уточнил Рейнеке. Нивард насупился. — Или изобретай выпрямлятель земли или пусть учится ходить по неровным поверхностям.

Они провозились с големом до поздней ночи, но всё, чего сумели достичь — это того, что, после столкновением с препятствием он не поворачивался, а возвращался на прежний путь. Ну, ещё несколько большей устойчивости. Теперь его можно было свалить не с одного, а с пяти пинков. На этом Рейнеке объявил, что устал и хотел бы уснуть. И желательно под крышей.

— Нет! — решительно заявил Нивард. — В сарай я тебя не пущу! Над тобой всегда крыша течёт, а у меня там голем стоит. Ему под воду нельзя попадать, он же глиняный.

— Мог бы и обжечь, — проворчал Рейнеке. Приятель очень уж некстати вспомнил о проклятии. — Последний он у тебя, что ли?

— Так ведь не мой же! Меня командор только в один сарай и пустил. Испортишь этот — куда я денусь? Давай тебе шалаш построим.

— Что поделать, давай, — согласился Рейнеке и тоже кое-что вспомнил о своём приятеле. — Только на другой стороне замка.

Нивард насупился, но ничего не сказал. Он страшно храпел и, когда ученики чёрного ордена стали подрастать, старшим не удавалось найти никого, кто согласился бы спать с ним в одной комнате.

Утро началось с какого-то странного грохота. Рейнеке с трудом открыл глаза. В голове трещало. Вчерашнее пиво оказалось на редкость паршивым. На какое-то мгновение Рейнеке показалось, что это стучит у него в голове. Но нет. Грохот разносился со стороны. Он сел. От этого движения и без того хлипкий шалаш рассыпался и еловые ветки упали ему на голову. Это не привело чёрного мага в доброе расположение духа.

— Эй! — закричал он, страшно недовольный своим пробуждением. — Нивард, ты совсем спятил?! Нивард!

— Сам ты спятил, — обиженно отозвался приятель. — Я готовлю площадку для испытаний! Сам же говорил вчера!

Рейнеке обошёл дом и уставился на то, что недавно было относительно ровным местом между стеной и башней. Теперь вся земля там была изрыта, словно перепахана огромным плугом. И вместо плуга по ней шагал... шагал...

Чёрный маг открыл рот и в самых простых выражениях описал то, что предстало его глазам. Вчерашний голем обзавёлся выростом спереди, длинным и узким, которым он бороздил землю. Выходило похоже на задницу с тем, что обычно прикрывается одеждой. Натыкаясь на участок более твёрдой земли, голем удваивал усилия и принимался громко топать ногами.

— Сам ты, — ещё больше обиделся Нивард. — В кои-то веки я сделал что-то работающее, а ты...

— Ты сделал задницу с... — выругался Рейнеке. — И ты сделал её на рассвете. Ты не мог подождать хотя бы конца первой дневной стражи?!

— Не мог, — огрызнулся Нивард. — На меня упал шалаш. Этот твой малец...

— Какой малец? — не понял Рейнеке.

— Тот, который за тобой притащился, — отмахнулся Нивард. — Что-то про эльфов болтал. Обошёл все мои защиты, наткнулся на мой шалаш...

— Где же труп? — удивился Рейнеке. Нивард только казался занятым своими идеями недотёпой, но он был чёрным магом, а правила ордена не позволяют спускать даже пустяковые обиды. Особенно пустяковые обиды.

— Да здесь где-то бегал, — отмахнулся Нивард. — Эй, ты чего? Не стал я его убивать. Твой малец, сам его и убивай. К тому же, это он мне предложил приделать к голему разрыхлитель.

— Разрыхлитель, — "понимающе" подхватил Рейнеке. — Теперь это так называется.

— Знаешь, Рейнеке, — вспылил Нивард, — я долго терпел. Но ты самый бесполезный, тупой и бездарный из магов, какого когда-либо видел свет! Недаром учитель держал тебя как учебное пособие!

— Спасибо за откровенность, — покивал Рейнеке. — Конечно, я самый бездарный. И это говорит тот, кто даже на испытаниях не смог довести заклинания до конца.

— У меня бы всё получалось, если бы меня не толкали под руку! — возмутился Нивард.

— Толкали под руку?! Да ты застыл на целую стражу!

— Я сосредотачивался! Правилами это дозволялось!

— Никакие правила не дозволяют глупости!

— Ух ты! — перебил их высокий детский голосок.

— Замолкни! — приказал Нивард, не глядя запуская заклинание себе за спину — откуда донёсся голос. Обычному глазу заклинания не видны, но маги, как правило, различают их как сгусток воздуха. У Ниварда — это Рейнеке помнил по своему опыту — была неприятная привычка заставлять свою магию преследовать жертву, где бы она ни находилась. Но тогда, в детстве, их заклинания ослабляли учителя, не желающие терять половину учеников из-за обычной мальчишеской ссоры.

— Ух ты! — восторженно повторил голосок. Нивард резко обернулся. Давешний мальчишка, тощий заморенный ребёнок с грязно-рыжими патлами прыгал во все стороны, уворачиваясь от его заклинания. Нивард слегка смутился. Мальчишка сделал какой-то немыслимый кульбит и спрятался за голема. Заклинания влетело прямо в передовое достижение чёрной магии... и ничего не произошло.

— Опа, — произнёс Нивард, разом перестав интересоваться как мальчишкой, так и ссорой с приятелем. — Они ещё и гасят магию! Ну-ка, ну-ка...

Нивард присел возле своего голема и принялся ощупывать воздух перед ним.

— Ну, вот, — расстроенно произнёс мальчишка. — А было так весело!..

Он вышел из-за голема и дал себя рассмотреть. Худющий, в каких-то грязно-серых отрепьях, мелкий не по возрасту, он восторженно уставился на Рейнеке.

— Вот я тебя и нашёл! — радостно объявил мальчишка.

— Это как понимать — нашёл? — не понял маг. — Кто ты такой? Откуда меня знаешь?

— Я Робин, — сообщил мальчишка и уселся прямиком на землю. — Сто лет назад меня увели эльфы. Я провёл у них всего три декады, а потом увидел тебя и вышел по твоим следам из их леса. Возвращаюсь домой, а там...

Он горестно хлюпнул носом.

— Эй, не плачь! — перепугался волшебник. — Ты чего?

— Они все умерли! — провыл сквозь слёзы мальчишка. Рейнеке растерялся.

— Ну да, — промямлил он. — Сейчас все умерли, но ведь не сразу же, как ты пропал. Они жили, может даже счастливо...

Он осёкся. Мальчишка явно был керлом, а керлам обычно живётся несладко. С другой стороны, живут же они как-то... Празднуют приход весны, рассвет весны, середину лета, сбор урожая... как-то живут. За время своих странствий он видел и бедность и даже нищету, видел и радость. Конечно, любой тэн мог приказать сделать с керлами что угодно, да и ордена тоже были хороши. Чёрный орден просто не считает за людей никого, не владеющего магией. "Чёрному ордену всё позволено", маги не держат ответ перед обычными людьми. Белые, которые так кичатся своей чистотой, могут запросто отнять и сжечь у бедняка хижину со всем добром. Серые... серые были спокойней всех... их просто не интересовало живое. Но и они хотели есть и пить, а, значит, заставляли керлов работать на себя и отдавать ткань и зерно. Словом, чтобы керлу жить счастливо, ему надо было обладать очень уж беспечным нравом.

— Но сейчас их со мной нет! — прорыдал мальчишка.

— Сверни ему шею, — посоветовал Нивард, всё ещё уткнувшийся в своего голема. Мальчик кое-как вытер слёзы и уставился на чёрного волшебника.

— А я думал, ты добрый, — с обидой произнёс он.

— Я?! — поперхнулся Нивард. — Я добрый?! Рейнеке, ты слышал?!

— Отстань от него, — посоветовал Рейнеке. — Чего ты хочешь от ребёнка?

— Чтобы он заткнулся и не мешал мне работать! — немедленно ответил Нивард. — Вот что, Робин, ты предложил хорошую мысль и помог мне сделать открытие. Поэтому я не убью тебя за то, что ты помешал мне спать. Но сейчас заткнись и не смей тут реветь, понял?! И выкинь из головы, что я добрый. Добрый! Хорошо, тебя не слышит канцлер Ортвин.

— Но я... — запротестовал было ребёнок.

— Всё, заткнись и не мешай мне! — потребовал чёрный маг. — Ты хотел увидеть Рейнеке — вот он, подавись им, а от меня отстань. Добрый! Надо же было придумать!..

Рейнеке поманил мальчишку за собой и увёл подальше от погружённого в работу приятеля.

— Начни сначала, — предложил чёрный маг. — Кто ты такой?

— Я Робин, — немного обижено напомнил мальчишка, снова усаживаясь на землю. — Однажды в ночь на праздник рассвета весны я услышал пение. Оно было такое красивое! Я пошёл и увидел... увидел... они светились! И музыка... пели такими красивыми голосами... я пробрался туда, и тоже плясал с ними, а потом наступило утро и кто-то сказал "Ах, бедный малыш!", а кто-то сказал "Пусть останется с нами!", и я прожил у них много-много дней, и соскучился по маме с папой, и по братикам... я искал дорогу, но они только смеялись и говорили "С нами лучше, оставайся!". А потом я услышал твою музыку и пошёл за тобой. Но моей деревни больше нету.

Он шмыгнул носом, но больше плакать не стал. Вместо этого он с восторгом уставился на волшебника.

— А у тебя правда есть волшебная дудка? — спросил Робин. — Я видел, как ты колдовал! Вот бы мне так!

— Это не колдовство, — наставительно ответил Рейнеке, — а апробация уникального артефакта.

— Апро... апро... акация... — запинаясь, попытался повторить мальчишка. — Покажи, а! Как ты это делаешь?

Рейнеке сунул руку за пазуху, но в то же время подул сильный ветер. Он сбил грязно-серую шапку с головы мальчишки, растрепал его волосы и на какое-то время на паренька невозможно было прямо взглянуть. На глаза мага набежала слеза, он смогнул... показалось... показалось ли... что голова у Робина будто бы больше, чем у детей такого роста, хоть и ненамного, а волосы ярко-рыжие, и какой-то странной жадностью горят бледно-зелёные огромные глазищи. Мальчик заискивающе улыбнулся. Зубы у него были мелкие, редкие и очень острые. Рейнеке сморгнул. Наваждение пропало. Обычный человеческий мальчишка, тощий, грязный... глаза большие, правда, но это понятно, если он месяц голодал... вот ведь исхудал как...

— Потом покажу, — покачал головой маг. Ветер предупреждал его. О чём? Что за народ мог иметь такую уродливую внешность? Или помстилось?

Лика упоминала только эльфов, сильфов, русалок и саламандр. Она не говорила ни о каких уродливых созданиях. В глазах Лики все, кроме людей, были прекрасны. А это...

- Ты — уродливое отродье, — вспомнил он. — Я видел эльфов. Они прекрасны.

- Ты видел Юных Доброго Народа. Я — древнее. Но, если хочешь...

И она превратилась в статную красавицу.

- Я из Старых Доброго Народа.

- Столько юношей лучше тебя! Прекрасных и добрых! Каждый год! Мечтали! Просили!

О чём они мечтали? О такой вот флейте ветров?

Ветер подул снова, на этот раз не стегнув прохладным потоком воздуха по глазам, а со свистом задувая в уши так, что мерещились какие-то звуки. И Рейнеке вдруг понял, что узнал голос мальчишки. Это он кричал "Бабушка!", когда маг разговаривал со старой уродливой Бадб.

— Покажи... — отвлёк его от размышлений мальчишка.

— Покажу, — пообещал волшебник, стараясь отвлечься от злого и голодного выражения глаз ребёнка. Как он сразу их не заметил? — Но сейчас мне нужно кое-что сделать. Мне нужны маленькие дощечки... щепки, может быть... можешь найти? А я пока займусь едой. Нивард, как колдовать примется, обо всём забывает.

Он подмигнул.

Мальчишка захихикал. Маг вздрогнул. Он слышал этот смех. Он сопровождал его последние... сколько лет? А потом всегда что-то происходило. Протекала крыша, проламывался пол, лучший друг предавал его в бою (их тогда хотели побить керлы за то, что они натворили на полях... ну, и за пару-тройку соблазнённых керли тоже обиделись).

Покуда твои проклятья с тебя будут сняты, если не натворишь бед.

Но можно ли верить эльфам?

Они поделили по-братски печёную картошку, честно оставив Ниварду его долю. Робин послушно натаскал дощечек, щепок и даже веток. Рейнеке отогнал его подальше и принялся колдовать. Он рассуждал просто.

Эльфом надо быть, чтобы колдовать как они. Быть светом, смехом, счастьем, горем, плачем и темнотой, быть самой жизнью. Забыть о прошлом и не думать о будущем, никогда ничего не жалеть и не желать. Разве этому можно выучиться?

Эльфы — сама жизнь. Знаки жизни рисуют белые маги, но знакомы они, конечно, всем орденам. Рейнеке заботливо чертил знаки жизни, стараясь наносить парные узоры на щепки разных размеров. Маленькие он откладывал в сторону, большие он складывал у своих ног.

Что может быть противоположно жизни? Только смерть. Знаки смерти рисуют серые, но Рейнеке знал и их. Он перевернул все маленькие щепки и дощечки и на обратной стороне нарисовал знаки смерти. Получилось так хорошо, что самому было противно касаться. Потом подобрал большие и начертал знаки родства и притяжения. Перенёс их на маленькие. Разбросал большие — рядом с собой и даже подальше. Робин поглядывал на него, лукаво усмехаясь. Но Рейнеке, будто не замечая мальчишку, достал чашку и начертал на ободе знаки смерти. Придётся выкидывать, получилась потрясающая пакость. Но что тут поделаешь? Он вымочил в порченной воде соломинки, а после принялся связывать ими щепки. Вслух он не произносил ничего: не хотел выдавать своих намерений. Но всю свою волю напряг, чтобы соединить воедино большие и маленькие дощечки. Из маленьких получилась клетка. Грубоватая, но все знаки жизни были внутри, а смерти — снаружи. На последней щепке Рейнеке надписал имя эльфёнка. Это был самый рискованный шаг: тот мог его обмануть. Но...

— Что это ты делаешь? — не выдержал молчания мальчишка. Рейнеке усмехнулся и подмигнул. — Чего молчишь? Смешная какая клетка... без входа. Кого ты будешь ловить? Птичек? Или мышек?

Рейнеке молча засмеялся. Если слово обладает силой, то не меньшей силой обладает молчание. К тому же... что-то ему было понятно в этом мальчишке. Что-то было очевидным. Тот разозлился. Маг этого и ожидал.

— Ты, наверное, спятил, — решил Робин. — Наверное, ты украл свою дудку. А сам и играть на ней не умеешь. И колдун из тебя плохонький.

Мал снова беззвучно засмеялся, мысленно заклиная мальчишку подойти поближе.

— Эй, ты чего?! — ещё сильнее рассердился Робин. — Я знаю! Ты решил меня обмануть! Глупый маг! Разве тебе со мной сладить?!

Волшебник всё ещё молчал и тогда разозлённый эльфёныш шагнул к нему прямо по разбросанным дощечкам.

Под голой пяткой мальчишки хрустнула первая дощечка. Волшебник быстро достал подаренную Ликой дудочку. Молчание мага — это больше, чем просто тишина. Он приложил дудочку к губам, но не извлёк ни звука. Эльфёныш шагнул ближе. Вот он перешагнул ещё одну дощечку, вот наступил на третью. Рейнеке сделал знак руками, замыкающий круг... что-то потемнело...

— Так нечестно!!!! — закричал многократно уменьшенный мальчишка и застучал кулочками по клетке. Наваждение с него слетело, и теперь Рейнеке видел ребёнка со слишком большой головой, бледно-зелёными глазищами и копной рыжих волос. Одет мальчик был в зелёную одежду и красную шапочку. Цвета эльфов. Не то чтобы Рейнеке сомневался. — Рейнеке-маг! Ты гнусный обманщик! Выпусти меня отсюда!!!!

Волшебник засмеялся.

Робин попытался ухватиться за прутья клетки руками, но знаки смерти его обжигали.

— Не нравится? — сочувственно спросил Рейнеке. — Так-то, братец. А мне, думаешь, твои шуточки нравились?

Глава девятая. Небо

— Выпусти меня! — протестовал мальчишка. — Выпусти! Я бабушке пожалуюсь!

— Этой уродливой старой карге, которая чуть не пришибла меня клюшкой? — поинтересовался маг. — Жалуйся, кто мешает. Если сможешь.

Мальчишка надулся и сел на пол клетки.

— Вредный ты, — пожаловался он.

— Да уж не полезный, — отозвался Рейнеке. — Что мне с тобой делать, а, Робин? Может, засунуть в бочку и выкинуть в реку?

— Думаешь, я испугаюсь? — задрал нос эльфёнок.

— Конечно, тебя выпустят русалки. Ещё бы ты боялся воды.

Робин скривился.

— Сам едва от них ушёл, а теперь думаешь, что другим просто. Я-то петь не умею!

— А ты никак на жалость давишь? — поднял брови Рейнеке. — Может, мне вырыть яму поглубже, а? В земле-то никто, надеюсь, до тебя не доберётся.

Робин скорчил ему рожу.

— В воздухе сильфы, в воде русалке, в огне саламандры. Почему ты, смертный, думаешь, что в земле никого нет?

— Но Лика...

— Л'ииикькая, — издал эльф тот странный свист, который заменял девушке имя, — сильф, дитя воздуха, она ничего не знает про землю. Там живут гномы. Они ходят сквозь землю, как сильфы ходят по воздуху. Они ищут клады и съедают зарытое золото. Мерзкие создания.

Он скривился ещё больше. Рейнеке молчал, раздумывая, как ему поступить дальше, и разглядывал свою добычу.

— Слушай, смертный, — прервал молчание эльф. — Давай торговаться.

— Мне ничего не нужно, — покачал головой волшебник.

— Неправда! Всем людям что-то да нужно. Хочешь, я покажу тебе, как найти кладовую гномов. Золота там...

Он причмокнул, как будто рассказывал о прекрасном кушанье. Рейнеке засмеялся.

— Ну, хорошо, ты не хочешь золота. Тогда что? Давай, я тебе подарю благополучие, а? Пусть на твоих землях всегда будет урожай, хочешь?

Рейнеке покачал головой.

— Ну и дурак. Керлы в твоих владениях нищие, а ты нос воротишь!

— У меня нет владений, — покачал головой маг.

— Тогда, хочешь, я приведу тебе коня, а? Хватит пешком ходить! Скакун такой, что ветер обгоняет... ну, как договоритесь. Голос — как колокол, день скачет, ночь скачет, не устаёт.

— Мне это неинтересно, — улыбнулся Рейнеке.

— Тогда давай магии научу? Будешь цветы понимать, зверей слышать, рост деревьев видеть, а?..

— Зачем это мне? Я же чёрный маг.

— Ну, ладно, — надулся мальчишка. — Я знаю, чего ты хочешь. Встретиться с Л'ииикькаей. Я могу это устроить.

— Можешь, — легко согласился маг и поднялся на ноги. — Только я тебе не верю. Пойдём-ка со мной.

Он отыскал Ниварда в одном из сараев. Тот, забыв обо всём на свете, увлечённо колдовал, магией создавая из глины человеческую фигуру без головы с огромным глиняным же щитом на левой руке и молотом вместо кулака на правой.

— А, Рейнеке, — рассеянно отозвался волшебник. — Я сам не понял, почему, но это не важно. Я сделаю воинов, которые могут сражаться против магов! Им не страшны заклинания! Теперь только научить бы их ходить по неровной местности... Что это у тебя?

— Не узнал? — засмеялся Рейнеке, показывая свою клетку.

— Ну, ты даёшь, — удивился Нивард и на мгновение отвлёкся от глины. Та стала терять очертания и маг грязно выругался. — Погоди-ка. Как ты это сделал? Живые существа не могут быть уменьшены заклинаниями. Я помню, хотел крысу в орехе спрятать, она лопнула...

Рейнеке скривился: он тоже это помнил.

— Приглядись, — посоветовал он приятелю. — Ничего не замечаешь?

— Голова у него вроде побольше стала, — почесал в затылке Нивард, мельком глянув на пленника.

— Нивард-маг! — завопил эльфёнок. — Убей этого человека, и я расскажу тебе, где зарыто золото!

— А много золота? — поинтересовался маг, принимаясь обходить своё творение по кругу и волшебством подправлять его форму.

— Хватит этот сарай забить! — пообещал эльфёнок. Рейнеке засмеялся.

— Не, — ответил Нивард, — мне сарай самому нужен.

— Я могу дать тебе кошель, в котором всегда будет лежать золотая монета, сколько бы ты ни достал из него! — посулил мальчишка.

— Это я и сам умею. Рейнеке, что это за чудо такое бестолковое?

— Это эльф, — посмеиваясь, объяснил Рейнеке.

— С ума сойти! Что, настоящий? А где величественный облик и всё такое?

— Это такой особенный злобный эльф, — пояснил Рейнеке. — Я думаю, он поссорил нас сегодня утром, вот только не знаю, как ему это удалось.

— Убей его! — снова потребовал мальчишка.

— Поссорил? — удивился Нивард. Он уже забыл об утренней перепалке. — Ах, да, что-то было. Слушай, Рейнеке, раз уж ты пришёл отвлекать меня от работы, пойди принеси мне поесть, а? Я жрать хочу, со вчерашнего дня во рту ничего не было.

Рейнеке переглянулся с Робином и засмеялся.

— Холодная картошка устроит? Мы её с Робином для тебя оставили.

— Она не заколдованная? — с опаской спросил маг. — А то слышал я всякое, про этих самых эльфов.

— Вот ещё! — надулся мальчишка. — Мы — Добрый народ!

— Оно и видно, — кивнул Нивард, косясь на злобное личико эльфёнка.

Рейнеке сходил за картошкой: Нивард не мог отойти от своего творения, не рискуя тем, что оно распадётся на части.

— Так как ты его уменьшил? — спросил Нивард, усевшись обедать прямо на полу сарая.

— Он сам себя уменьшил, — пояснил Рейнеке. — Я только поймал его в клетку. Это же существо, состоящее из чистой магии.

— Надо же, — без особого интереса отозвался Нивард. — И что он умеет делать?

— Всё! — тут же откликнулся Робин. — Выпусти меня — и я исполню любое твоё желание! Хочешь — золота? Хочешь — коней хороших? Хочешь — женщин? Хочешь — дом богатый? Хочешь...

— Да ничего я не хочу, — перебил его Нивард. — Он всегда такой? Ерунду какую-то предлагает.

— Смотри, как бы тебе локти потом не кусать, — пригрозил эльфёнок.

— Не знаю, — снова засмеялся Рейнеке. — Я раньше эльфов в клетке держать не пробовал. Я и крысами не интересовался. Вот что, Нивард, пойду я, пожалуй.

— Куда ты пойдёшь? — рассеянно спросил приятель.

— Да... куда глаза глядят. Может, вернусь скоро, может, нет. Подумать хочу.

— Подумай, — кивнул Нивард. — Иди, конечно, дальше я сам справлюсь. Увидишь керлов местных, вели, чтобы девку прислали — еду готовить, да и постирать кой-чего надо. Крутилась тут одна, да убежала чего-то.

— А ты свой прототип до уме доведи, — предложил Рейнеке, — который картошку чистит. Тогда все девки твои будут.

— Некогда мне, — нахмурился маг, но было видно, что предложение заставило его задуматься. — Ты иди. Занят я, видишь же.

Рейнеке уменьшил клетку втрое против прежнего, завернул в платок и сунул за пазуху.

— Вы всегда такие равнодушные? — приглушённо спросил эльфёнок. — Что за смертные пошли! Другой бы счастлив был!

— Мы же чёрные маги, — отозвался Рейнеке. — Что хотим — наколдуем или отберём.

— А тайное волшебство эльфов? — напомнил Робин. — Неужели тебе неинтересно?

— Интересно, — откровенно признался маг. — Но я ещё не придумал, что с тобой сделать. К тому же тайн своего народа ты, пожалуй, и не откроешь.

— Не открою, — согласился эльф. — С тебя и пары фокусов будет довольно. Вот что... пошли-ка отсюда, смертный.

— Веская причина задержаться подольше, — поднял брови волшебник, забыв, что собеседник его не видит.

— Пошли-пошли, — настаивал эльфёнок. — Ты же не хочешь встретиться с моей бабушкой.

— Ты же хотел ей нажаловаться, — напомнил маг.

— Ага, — мрачно отозвался эльф. — Ты не знаешь мою бабушку. Вот что. Ты подуди на дудке своей, тихонечко. Вызови ветер и спроси, куда тебе идти надо. Дети ветров всегда так делают... только у них этих дудок нету, в смертном облике они исчезают, знаешь ли.

Совет показался магу здравым и безопасным. Поднявшийся ветер закружился вокруг волшебника, а после принялся толкать его куда-то в сторону, по направлению к той дороге, по которой он возвращался домой прошлой осенью.

Постоялый двор был тот самый. В нём была некрасивая ворчливая хозяйка, которая так испугалась, когда бродячий чёрный маг уселся за один стол с дочерью ветров — представительницей того странного племени, которое проклинается почти всеми волшебниками за то, что им дано разрушать чужие заклятья. Теперь Рейнеке знал, дети ветров — не народ, а сильфы, изгнанные с неба и вынужденные примеряться к неудобной для них жизни на земле. Сейчас, весной, постояльцев почти не было. Хозяйка, ещё более угрюмая, чем осенью, принесла остывшей овсянки и кружку пива.

Рейнеке принялся было за еду, но заметил, что хозяйка от него не отходит.

— В чём дело, милая керли? — мягко спросил он. Маг часто бывал ласков с простыми людьми, которых приводило в ужас одно присутствие кого-то из чёрного ордена.

— Ты... ты... благородный тэн... — запинаясь, произнесла женщина, — я тебя узнала... ты ведь не... ты не сердишься?..

Рейнеке поднял брови.

— Я даже не помню, на что сердиться, милая керли, — всё с той же мягкостью отозвался он. — Надеюсь, на этот раз ты найдёшь для меня постель?

— Да... я... и... если хочешь, моя дочь...

— Не нужно, — покачал головой Рейнеке. Он уже видел дочку хозяйки, да и вообще такие развлечения были не в его вкусе. Ему не нравились перепуганные женщины, безуспешно пытающиеся крыть отвращение. Чёрных магов не только боялись, их ещё и ненавидели за то, что они могут сделать.

— Эй, керли! — раздалось от дальнего стола. — Принеси-ка настой на семи травах!

— Но, керл... — отозвалась хозяйка. — У нас нет такого настоя, мы не заваривали его с осени, с тех пор, как одна из... из... из ваших побывала у нас...

— Я знаю, — прервал её постоялец. — Это моя дочь. Если нет семи трав, завари мне специи, которые она принесла.

— Он врёт, — вдруг шепнул Робин, до того сидевший очень тихо.

— Что? — не понял Рейнеке.

— Он врёт, — ещё тише шепнул эльф. — Сильф, у которого есть дети, не становится сыном ветров. Подойди к нему.

— Сыном ветров? — так же тихо хмыкнул Рейнеке. — Ты спятил?

— Подойди к нему, говорю. Он врёт.

— Ну и что? — по-прежнему протестовал Рейнеке.

— Подойди, — настаивал эльф.

Маг пожал плечами и решил послушаться.

— Спроси его про Л'ииикькаю, — не то попросил, не то потребовал эльф и, когда волшебник подошёл к столу, за которым сидел сын ветра, снова просвистел это имя: — Л'ииикькая.

Сын ветра вскинулся.

— Ты знаешь её? — спросил Рейнеке.

— Знаю, — отстранённо и холодно кивнул сын ветра. — Я её жених.

Не дожидаясь приглашения, Рейнеке сел рядом. Сын ветра был высок, с ярко-синими, похожими на весеннее небо глазами, гордым профилем и заплетёнными в косу светлыми, почти белыми волосами.

— Зачем же сказал, что отец? — удивился Рейнеке.

— Я дружен с её отцом, — пояснил сын ветра. — А для этой керли всё едино. А ты...

Сын ветра оглядел мага.

— У тебя в волосах запутался ветер, — сообщил он. — Тем лучше. Полагаю, это тебя я искал. Я... ты можешь звать меня Довард. На небе меня зовут Д'ооооврд.

Имя прозвучало как колокольный звон, прерванный вдруг стуком камней. Рейнеке почувствовал себя неуютно. Одно движение этого странного человека — и он лишится магии. Навсегда. Взгляд сына ветра был отрешённый, холодный и решительный. Ему не впервой сражаться с магами, понял Рейнеке.

— Зачем ты искал меня? — спросил волшебник.

— Я собираюсь жениться на Л'ииикькае, — пояснил сын ветра. — Я добился двух из трёх и осталось только третье. Её. Но она не даёт мне согласия, пока ей самой принадлежит первое из трёх. Тебе принадлежит второе, я хочу, чтобы ты взял на себя и первое. Это не потребует от тебя никаких хлопот: обо всё позаботятся русалки. Ты только должен на празднике добрых ветров сказать, что согласен.

— А если я не согласен? — спросил Рейнеке, порядком запутавшийся от этих первых и вторых.

Довард криво усмехнулся.

— Я знаю способ тебя заставить, Рейнеке-маг. Подумай сам. Ты ничего не потеряешь, если согласишься, только приобретёшь. Ах, да. Я видел Прародительницу Доброго народа. Она сказала, что надерёт кому-то уши. Не думаю, чтобы это был ты, хотя она и велела произнести эти слова при тебе. Не знаешь, о чём она?

Сын ветра оглядел человека любопытным взглядом и сам себе пожал плечами.

— Подумай, Рейнеке-маг. Я подожду, но после праздника добрых ветров...

Он дал этой фразе повиснуть в воздухе.

Рейнкеке почувствовал, как эльф закопошился в своей клетке. Это было неприятно, и маг вернулся за свой стол. Ему было... противно. Он слишком хорошо помнил то ощущение, которое мучило его, пока Лика не вернула ему магию. Но... уступать угрозам? Помочь сопернику жениться на любимой девушке?

— Чего тебе? — шепнул маг.

— Вытащи меня так, чтобы никто не видел, и дай мне взглянуть на него, — попросил Робин. Голос его был странно серьёзным. Рейнеке нахмурился. — Послушайся меня. Это очень важно!

Маг пожал плечами. В последнее время им помыкали все, кому не лень, но...

Ему удалось достать узелок с клеткой и частично его развернуть так, чтобы никто не мог увидеть эльфёнка, а тот сумел бросить взгляд на Доварда. После чего узелок отправился обратно за пазуху.

— Слушай меня, — снова зашептал Робин. — Ты должен помочь мне!

— Я?! — поперхнулся холодной овсянкой Рейнеке. — Ты совсем ума лишился?

— Рейнеке-маг, — моляще потянул Робин. — Этот человек... сильф... он лжёт. Он сделал что-то очень плохое. Я должен наказать его!

— Я ничего не понимаю! — рассердился Рейнеке, не забывая, впрочем, говорить практически неслышно. — Тебе-то какое дело?!

— Дочери ветров недаром зовутся кукушками, — продолжал нести ахинею эльфёнок. — Л'ииикькая никогда бы не сослалась на первое из трёх, если бы хотела за него замуж. Дочерей ветров вообще не берут замуж! Он не может быть её женихом. Рейнеке-маг, помоги мне!

— Я тебя не понимаю, — сердито прошептал волшебник. — Какое первое из трёх? Какие кукушки?

— Я не могу тебе открыть эту тайну, — прошептал эльфёнок. — Если бы Л'ииикькая хотела, чтобы ты знал, она бы сказала сама.

— Послушай меня, Рейнеке-маг, — продолжил уговаривать эльфёнок, когда волшебник уже удалился в предоставленную ему комнату, большую часть которой занимала кровать, способная выдержать до пяти постояльцев. — Я уверен, Д'ооооврд задумал какое-то зло! Помоги мне его наказать! Я должен успеть раньше других! Пожалуйста, Рейнеке-маг! Я исполню любое твоё желание, только помоги.

— Ничего не понимаю, — отозвался волшебник. — Объясни толком. Для начала — если этот Д... д... Довард задумал зло, почему тебе непременно надо его наказывать?

Рейнеке был взбешён. Решив таскаться с маленьким пленником, он поставил себя в дурацкое положение: ему недоставало злобности, чтобы всерьёз мучить мальчишку, а отпустить ходячее проклятие было бы неразумно. Рейнеке почти склонялся к идее забить Робина в бочку и выбросить в реку, но эльфёнок ещё недостаточно разозлил волшебника, чтобы тот решился на столь суровые меры. К тому же его страшно злил Довард. Жених он Лике или не жених, он не имел права... ни на что не имел права. Вспоминать её имя, строить планы... ходить по земле с таким видом, будто все перед ним — смертные букашки — он тоже права не имел. Этим он немного напоминал Лику, та тоже смотрела на людей так, как будто они находились где-то на самом краю земли и неба и ей приходится в них всматриваться, чтобы хотя бы поддерживать беседу. Даже когда она пришла на его зов тогда, осенью, даже тогда она смотрела именно так. Хотя к этой... отстранённости примешивалось что-то ещё... восхищение... радость... он слишком поздно понял, что она не была околдована.

— Рейнеке-маг, — осторожно позвал эльфёнок. Волшебник встряхнулся, отвлекаясь от приятных воспоминаний. Мальчишка издевательски хихикнул, взбесив Рейнеке ещё больше. — Я тебе говорю: мы поклоняемся ветрам, а сильфы — пастыри ветров. От них зависит, каким будет лето. Поэтому мы помогаем им...

Он замялся.

— А Лика говорила, что вы всё время требуете плату, — напомнил Рейнеке.

— Мы помогаем им остаться чистыми, — пояснил Робин. — Не совсем... в языке людей нет нужного слова. Мы решаем их споры, если тебе так понятней. Отделяем от того, что может на них насыпаться, когда они приближаются к земле.

— Вы их судите, — кивнул Рейнеке.

— Можно и так сказать. Но если Д'ооооврд задумал зло, я обязан его очистить.

— А зачем тебе успевать первым? — уже спокойно спросил Рейнеке, решив быть последовательным.

— Как — зачем?! — изумился эльфёнок. — Я же из Доброго Народа!

— Ну и что?

Робин снисходительно взглянул на человека.

— Рейнеке-маг, — снова начал он. — Этот человек хочет причинить зло твоей возлюбленной. Я предлагаю тебе спасти её, а ты ещё раздумываешь?!

— Я тебе не верю, — просто ответил Рейнеке. — Что бы не задумал этот... Довард, я не верю, что ты хочешь ему помешать.

— О, злые ветра! — взвыл мальчишка. — Ты сам напросился, смертный, сын земли!

— Что ты задумал? — насторожился Рейнеке, но остановить эльфёнка уже не успевал: тот сунул рыку за пазуху и вынул оттуда сжатый кулак. Прежде чем волшебник добрался до него, мальчишка разжал руку и поднёс ко рту. Дунул, и искрящийся серебристый порошок, пролетев между прутьями клеток, попал на лицо волшебника.

— Ах ты гнусный мелкий... — начал Рейнеке, но договорить не смог. Светильник, подвешенный на стене, замигал и погас, в комнате стало темно, а потом у Рейнеке подогнулись колени. В тишине слышался только злорадный смех маленького эльфа.

— Чего ты застыл? — нетерпеливо спросил эльф спустя целую вечность. — Летим!

Ответить Рейнеке не успел. Чья-то рука взяла его за шиворот, и неожиданно лёгкое тело взмыло вверх, без труда преодолевая твёрдость крыши и потолка.

— Открой глаза! — каким-то странным голосом потребовал эльф и Рейнеке смог оглядеться по сторонам.

Он висел... на самом деле висел между небом и землёй. Тело его было как будто из дыма. Рядом покатывался со смеху такой же дымчатый эльфёнок.

— Что ты сделал? — стараясь сохранять спокойствие спросил маг.

— Ничего особенного, — пожал плечами эльфёнок. — Это твоя душа. Я достал её из твоего тела, чтобы ты смог попасть на небо.

— Зачем?!

Эльфёнок картинно вздохнул.

— У тебя есть флейта ветров, Рейнеке-маг. Ты можешь управлять ветрами. Кстати, если тебя спросят, представляйся Р'ееейкье. Скажи, что прибыл издалека. Что твоим отцом был человек, что он волшебник. Что ты договорился с эльфами.

— Но Л'ииикькая сказала... — удивился волшебник, без труда воспроизведя странный свист, который был именем его возлюбленной. Его собственное "сильфийское" имя было похоже на крик атакующей охотничей птицы.

— Л'ииикькая сказала, что дочери земли не рожают от сыновей воздуха, — перебил эльф. — Р'ееейкье, клянусь, это неважно. Запомни, что я сказал. Тебя не будут расспрашивать. Сильфы никогда ничем не интересуются. И вот ещё что. Л'ииикькаю ты не увидишь. Дочери воздуха не спускаются так низко до праздника добрых ветров, а выше мне тебя не поднять.

— Зачем ты это сделал? — настойчиво спросил маг.

— Я хочу разузнать про Д'ооооврда, — терпеливо разъяснил эльфёнок. — Но дети воздуха никогда не ответили бы на мои вопросы до самого праздника добрых ветров. Они вообще не очень жалуют эльфов.

— А я думал, они вам поклоняются, — перебил Рейнеке.

— Поклоняются, — кивнул эльфёнок. — Поклоняться и любить — разные вещи. К тому же больше нас ценят дети ветров, сильфы, опустившиеся на землю. Они идут к нам и умоляют отпустить обратно, в небо. А вот мы поклоняемся ветрам. Но только сильфы могут с ними договариваться и только летом. Зимой...

— Что за праздник добрых ветров? — уточнил Рейнеке, решив выяснить всё до конца.

— Вы называете его праздником рассвета весны, — скучающе объяснил эльф. — После него ветра становятся добрыми и помогают земле: пригоняют и разгоняют дождевые облака, несут тёплый воздух... Всё расцветает и мы переселяемся на деревья. Осенью будет праздник злых ветров, после которых договориться с ними будет невозможно...

Он ухмыльнулся.

— Было бы невозможно, — торжествующе поправил сам себя эльфёнок. — Но у тебя есть флейта ветров!

— Ну и что? — не понял Рейнеке. — Разве не у каждого сильфа есть такая же?

— У каждого, — подтвердил эльфёнок. — Но ты — маг, а они только питаются магией.

— Питаются — чем?! — ахнул Рейнеке.

— А ты как думал, зачем дети ветров разрушают ваши заклинания? — засмеялся эльфёнок. — Сильфы — это волшебство, которое соткало из воздуха их тела и разум. Они немного могут использовать чужую магию, но и то, когда их одевает земная плоть, когда они становятся детьми ветров, почти настоящими людьми. А так... они её едят. И пьют запахи. Знаешь, чем ты понравился Л'ииикькае? Ты сплёл для неё такое прекрасное, такое пьянящее заклинание... она не могла устоять.

— Замолчи!

Эльфёнок гаденько хихикнул.

— Всегда пожалуйста, — отозвался он с противной усмешкой.

— Нет, продолжай объяснять! — спохватился Рейнеке. — Что ты задумал?

— Пакость, — расхохотался эльфёнок. — Правда, здорово? Здесь, на небе, мне не страшны твои чары. Ты сделаешь всё, что я скажу, лишь бы вернуться на землю. И если ты будешь очень, очень, очень послушен, то я, возможно, помогу тебе найти Л'ииикькаю... когда-нибудь.

Он поспешно увернулся от занесённого кулака, но в пустоте неба спрятаться было не за чем.

— Ладно, смертный, — "смилостивился" эльфёнок. — Тебе всего-то надо дождаться сильфов и спросить их о том, что я подскажу. А пока...

Он крутанулся на босой пятке и превратился в королька. Птичка вспорхнула магу на плечо.

— Они почти никогда ничего не помнят, — прощебетал королёк на ухо волшебнику. — Поэтому всегда следуют своим обычаям: чтобы не перепутать. Ужасно костные существа при всей их воздушности. Они иногда спускаются на уровень гроз. Здесь мы их и дождёмся.

Ждали они недолго. Ещё только начало светлеть небо на востоке, как подул ветер. Рейнеке пришлось приложить всю свою волю, чтобы не улететь с того места, где они находились. Прямо над ними проплывали пушистые облака. Одно вдруг остановилось и с него спрыгнули две мужские фигуры в развевающихся одеждах. Длинные их волосы плыли на ветру и, казалось, вплетались в него.

— Чужак, — холодно и неприязненно проговорил один из них и голос его был похож на колокольный звон.

— Мы не знаем тебя, — поддержал его второй, и речь его звучала как крик вороньей стаи.

— Моё имя Р'ееейкье, — спокойно отозвался маг. — Я прибыл издалека.

— Это мы видим, — пропел первый. — Я чую в тебе земной прах. Ты тяжёл и неповоротлив. Тебе нечего делать в воздухе.

— Добрый народ отправил меня сюда.

На полупрозрачных лицах отразилось отвращение.

— Добрый народ давно подбирается к нашим тайнам, — хрипло прокаркал второй из них. — Возвращайся к праху, здесь тебе нечего делать.

Тут ветер подул сильнее и унёс обоих сильфов с собой. Рейнеке оставалось только смотреть, как они подпрыгивают, пытаясь снова оседлать облако. Наконец, им это удалось.

— Могло быть и хуже, — весело прочирикал Робин.

— Они нас прогнали, — возразил Рейнеке.

— Мало ли что они себе говорят, — засмеялся Робин. — Кто слушает ветер?

Тем временем восток окрасился алым и из-за линии горизонта появились первые лучи.

— Ой, — испугано пискнул Робин. — Как же я не подумал...

О чём он не подумал, Рейнеке узнать не успел. Лучи солнца пронзили его призрачное тело. Его охватила невыносимая боль, которая всё нарастала и нарастала по мере того, как появлялись новые лучи. Боль перешла в жар, и Рейнеке показалось, что он сейчас сгорит заживо. Когда это ощущение сделалось совершенно нестерпимым, его сменило блаженство настолько сильное, что душа Рейнеке воспарила к небесам. Поскольку именно душа его и находилась сейчас в воздухе, внешне это выразилось в том, что посветлевшая фигура Рейнеке поднялась выше, чем находилась до того.

Как долго это длилось — Рейнеке не смог бы сказать. Прошла вечность, когда солнце, наконец, поднялось над горизонтом и сменило мучительно-алый на привычно-жёлтый цвет. Волшебник обрёл дар речи и не замедлил им воспользоваться, на все корки ругая коварного эльфа, его бабушку и всю его родню, а также надменных сильфов и вообще всех и вся, что подворачивалось ему под руку. Когда он замолчал, он вдруг с ужасом понял, что ему никто не отвечает. Он был один в пустом небе, по которому пробегали белые облачка. С какой-то ужасающей ясностью Рейнеке осознал, что ему не суждено вернуться на землю. У него перехватило дыхание.

— Эй! — раздалось знакомое чириканье и к нему подлетел Робин по-прежнему в облике королька. — Тут нельзя пугаться, ты свалишься на землю!

Ощущение безнадёжности постепенно отступало.

— Где ты был? — спросил волшебник.

— В твоём теле, — хихикнул эльфёнок. — Бррр! Отвратительно! Как вы, люди, живёте! Как вам не жалко по утрам возвращаться назад в свои тела? Такие мерзкие, такие тяжёлые...

— Что ты там делал?! — рассердился волшебник. Он догадывался, что ничего хорошего ему выходки эльфа не принесут.

— Как — что?! — обиделся эльф. — Сам подумай! Настало утро, ты лежишь на постоялом дворе и едва дышишь! Тебя же и похоронить могли, если бы не я!

— Если бы не ты, такой опасности бы не возникло, — парировал Рейнеке.

— Я только сказал, чтобы тебя не трогали, — надулся королёк.

— Ты мог бы меня спросить!

При одной мысли, что в его тело вселился маленький уродливый эльф, делалось тошно.

— Некогда было, — хихикнул Робин. — Ищи другого дурака — встречать с тобой рассвет.

— Ты не говорил, что это так... так... так...

Он осёкся, не в силах подобрать слов.

— Не-а, — согласился эльф. — Зачем портить сюрприз?

— Ты мерзкий мелкий подлец и обманщик! — разозлёно сообщил Рейнеке.

— Это я и так знаю, — прочирикал Робин, очень довольный своей выходкой.

— Ах, ты...

— Тшш! — прервал его эльфёнок.

Этот ветер был похож на табун лошадей, скачущих по небу. Огромные, с летящими гривами, они приближались, сметая всё на своём пути. На их могучих спинах балансировали три мужские фигуры, то и дело перепрыгивая с одной лошади на другую. На лицах сильфов отражался восторг и упоение скачкой.

— Сделай что-нибудь! — панически закричал Робин. — Они нас растопчут! Ты же маг!

Если бы у Рейнеке было время подумать, он бы, конечно, вспомнил, что флейта ветров осталась на земле, рядом с его телом. Но времени не было, и он безотчётно сунул руку за пазуху. Кони почти доскакали, когда он прижал дудочку ко рту и издал несколько первых трелей — мягких и успокаивающих. Табун сбавил скорость. Рейнеке продолжил играть и лошади уже шагом окружили его и остановились. Сильфы спрыгнули с их спин. Лица их выражали бешенство.

— Кто ты такой, чужак, что прервал нашу скачку?! — закричали они хором. В их голосах клекотание коршуна сливалось с лошадиным ржанием.

— Как ты сумел договориться с нашим братом? — спросил один из них, который показался Рейнеке постарше собратьев.

— Моим отцом был сын земли, — отозвался Рейнеке, — и у меня есть флейта ветров.

— Ты волшебник? — выплюнул старший из сильфов так, как будто назвал Рейнеке падальщиком. Маг кивнул. — Тебе нечего делать на небесах. Возвращайся к праху.

— Меня послал к вам Добрый народ, — возразил Рейнеке. — Я должен узнать о зле, которое сотворил один из тех, кого на земле зовут сыновьями ветров.

— Доброму народу нет дело до наших страданий! — проклекотал один из младших сильфов. — Мы не примем их посланника!

— Я не посланник эльфов! — рассердился Рейнеке. — Я хочу остановить того, кто сотворил зло здесь, а сейчас находится на земле.

Сильфы переглянулись.

— Отпусти их, — потребовал старший, кивая на коней. — Ты можешь остаться.

Рейнеке сыграл ещё несколько трелей — сначала нежных, а потом всё более яростных. Кони заржали и снова пустились вскачь, огибая место, где висела в воздухе душа волшебника. Сильфы засмеялись чистым смехом, в котором слышался звон капели, и снова вскочили на спины коней.

— Что стоишь?! — возмутился Робин, колотя Рейнеке крылом по голове. — За ними!..

Рейнеке не успел даже возмутиться. Робин скакал у него на голове, бил крыльями и время от времени принимался клевать.

— Скорее! — чирикал он.

Рейнеке решился. Он подпрыгнул, поднявшись выше лошадиных спин, и опустился точно на тёмного, грозового цвета коня.

— Сыграй ему! — пропел Робин. — Сыграй, сын земли! Пусть отвезёт тебя выше! Слышишь, выше, к отцу ветров! Скорее!

Рейнеке снова приложил к губам флейту ветров. Резкая мелодия, попадающая в такт бешеной скачке, которую ему бы никогда не выдержать, сиди он на настоящей лошади в своём собственном теле. Сначала — в такт. Потом — быстрее, легче, выше. Конь поднялся на дыбы, едва не сбросив всадника, замолотил копытами по небу и ринулся вверх.

Глава десятая. Отец ветров

Небо простиралось вокруг, радуя глаз голубизной. Конь скакал и скакал, то по воздуху, то выбивая клочья из лёгких перистых облаков. Внизу проплывали деревья, дома, поля, реки... Всё выше и выше, пока впереди не встала стена из облаков, о которую конь ударился и... исчез.

— Не падай! — возмутился Робин и изо всех силёнок вцепился коготками в воротник потерявшего равновесие волшебника. Он отчаянно махал крылышками, волоча Рейнеке за собой, пока не дотащил его до просвета. — Стой, сын земли! Стой! Смотри: пол! Опирайся на него! Стой на нём!

Рейнеке послушался и выпрямился. Отмахнулся от назойливо чирикавшего над ухом королька. Душа постепенно привыкала к опоре.

— Уф! — обрадовался Робин и, кувыркнувшись, опал на тот же пол в образе уродливого ребёнка. — Ты молодец, Рейнеке-маг! Мы пришли к отцу ветров!

— Непохоже, — усомнился маг. Он ощущал странный холодок и небывалую лёгкость. — Тут только сарай какой-то... облачный.

— Сверни за угол, балда! — отозвался эльф. — И держись крепче!

Волшебник последовал обоим советам. За углом открывался коридор, встретивший их шквальным ветром. Эльф уцепился за ногу человека и прокричал:

— Иди вперёд! Иди навстречу ветру! Вперёд, сын земли!

Каждый шаг был мучителен. Голая душа дрожала на ветру, который как будто выдувал с неё налёт всего лишнего, земного, суетного. Слёзы заливали глаза, и Рейнеке ничего не видел перед собой.

— Остановись, чужак! — раздался голос, в котором слышался вой ветра.

Рейнеке протёр глаза. Перед ним, на троне из облаков, сидел сильф в бледно-голубых струящихся одеяниях, белоснежные волосы его, сплетаясь с густой бородой, трепетали на ветру... Волшебник приглянулся и понял, что они и создавали ветер.

— Поклонись ему, дурак! — прошипел эльфёныш, падая ниц. — И говори только правду, слышишь?!

— Я знаю тебя, — обратился к нему сильф, пока Рейнеке раздумывал, стоит ли ему склоняться так же унижено, как и эльфу. — Ты Робин Добрый Малый. Я знаю, чего ты хочешь, но я не знаю, зачем ты явился сейчас и зачем ты привёл сюда сына праха.

— Я хочу наказать Д'ооооврда, о отец ветров! — ответил эльф, вскакивая на ноги. — Он сотворил большое зло, но я не знаю, как!

— А сын земли?

— Я ищу Л'ииикькаю, отец ветров, — неуклюже поклонился Рейнеке. — Она... на земле мы были вместе.

Взгляд небесно-голубых глаз сильфа был печален.

— Разве ты не знаешь, что дочери воздуха забывают всё, что происходило с ними на земле, когда возвращаются обратно? Разве ты не знаешь, что они хотят это забыть? Что жизнь их на земле мучительна и ужасна?

— Он не знает, — вылез Робин. — Но он дарил Л'ииикькае вкусную музыку и аппетитные чары!

— Разве он не знает, что волшебники — наши враги? — поднял белоснежные брови сильф.

— Он не знает! — снова ответил эльф.

— Я ищу Л'ииикькаю, — упрямо произнёс волшебник. — Я не верю, что жизнь её со мной была ужасной.

— Разве ты не знаешь, что такое — дочери воздуха? — покачал головой сильф. — Какую жизнь они ведут? Смотри!

Ветер, вплетённый в его бороду, подул прямо в лицо волшебника. На глазах снова выступили слёзы. Рейнеке моргнул, и вдруг увидел...

Вода... много воды... безграничные просторы воды... море... понял он не сразу. Только море бывает таким бескрайним. Рейнеке никогда его не видел — и немедленно дал себе слово дойти. Чтобы увидеть это своими глазами.

Потом — девушки. В бледно-голубых платьях, которые трепетали на ветру, с волосами, у кого белоснежными, у кого — того цвета, какой бывает у высоких облаков, когда их снизу золотит рассвет, у кого — багряно-красными, как закат...

Лику Рейнеке узнал сразу. Она летала между сестёр, танцевала с ними, купалась в воздушных потоках, смеялась незнакомым ему бездушно-счастливым смехом... Это была не та Лика, которую он любил, и в то же время — не узнать её было невозможно. Чем она отличалась от сестёр?.. Чуть больше лёгкости, чуть мягче движения, чуть задумчивей взгляд. Лика наслаждалась полётом, играла с потоками воздуха, которые ему никогда бы не разглядеть с земли, перекидывалась с сёстрами клочьями облаков. И смеялась. Смех её надрывал душу. Нечеловеческий. Лишённый всякой доброты, всякой сердечности. Только полёт, только радость движения. Наконец, они успокоились и, рассевшись на клочках облаков, принялись расчёсывать свои длинные волосы, которые, казалось, удлинялись от их движений. Лица девушек были полны предвкушения, движения стали плавными и завораживающими. Вот подул ветер, сгоняя облака. Вот он закружился, а облака потемнели, наливаясь грозой. Девушки засмеялись всё тем же бесчувственным смехом. Одна из них прекратила расчёсываться и легла на тучу, свешивая голову так, чтобы ветер играл её бесконечными волосами. Другие последовали её примеру. Внизу показался корабль. Крохотные человечки поспешно спускали паруса. Все снова засмеялись. Лика указала рукой на корабль и что-то сказала. Голос её походил на чаячьи крики.

Налившиеся темнотой тучи сомкнулись. Девушки спрыгнули со своих мест и закружились над тучами, с восторгом отдаваясь налетевшей буре. Лица их выражали нечеловеческий восторг и какое-то странное хищное ожидание. Вдруг — ослепительная вспышка, сопровождаемая страшным грохотом. Рейнеке моргнул. Это была не вспышка, это на свободу вырвалась огромная саламандра и, ужасно рыча, бросилась на ближайшую девушку. Не Лику. С пронзительным чаячьим криком она бросилась вниз, сквозь тучи, в взбешённую морскую воду. Саламандра, не удержавшись, полетела за ней, но тут вместе с волной ей навстречу выгнулась русалка: прекрасная женщина с синими глазами и волосами. Она раскинула руки и саламандра, страшно зашипев, потухла. В воду упал кусок угля, который русалка подхватила и утащила на дно. Девушка с торжествующим смехом вылетела из воды. Снова загремел гром и вот вторая девушка, с волосами цвета заката, бросилась в спасительные воды. Она едва успела, ещё мгновение и саламандра схватила бы её.

Тем временем остальные дочери воздуха спустились ниже и закружились вокруг корабля. Волны швыряли его в разные стороны и под каждой волной пряталась злорадно усмехающаяся русалка. Дочери воздуха принялись ломать мачты, рвать снасти и паруса. Ветер всё усиливался, волны захлёстывали палубу, сбивая людей с ног и утаскивая их в воду, в жадные объятья русалок.

Рейнеке потерял из виду Лику и не сразу увидел её снова: она подлетела к человеку, отчаянно цепляющемуся за мачту и хищно закружилась вокруг. Потом её осенило, она подхватила какую-то доску и с размаху ударила ею по рукам человека. Пальцы того разжались. Волна, в которой скрывалась нетерпеливо улыбающаяся русалка, забрала свою добычу.

Буря утихла.

— Наши дочери могут призывать бури, — печально произнёс отец ветров. — Во время бури их сердца не знают жалости.

Рейнеке промолчал.

— Уходи, сын земли, — с той же печалью в голосе произнёс отец ветров. — Возвращайся к праху. Дочери воздуха не для тебя.

— Это... — начал Рейнеке, но у него перехватило дыхание. Он сглотнул, мимоходом подумал, как это его душа чувствует себя так, будто всё ещё находится в теле. — Это неправда. Лика... когда она была на земле, она никогда...

— Вы показали только одну сторону, — проговорил молчащий до того эльф. — Так нечестно. Покажите ещё.

Отец ветров подмигнул.

— Ты слишком умён, мальчик, — покачал он головой. — Ну, что же, смотрите.

И снова ветер в лицо.

Бедная хижина. Старая, очень старая женщина. Она двигается с трудом, с трудом выполняет несложную работу. Даже со стороны видно, как болят её руки, спина, ноги... как болит она вся. Воздух солёный и свежий: недалеко находится море. Стены хижины не защищают от ветра и вместе с ветром влетела прозрачная девушка. Лика. Не узнать её было невозможно. Её широко расставленные серые глаза выражали грусть, а улыбающийся рот скривился от жалости. Старуха вздохнула. Вместе с Ликой в дом влетел запах цветов. Лика заметалась по дому, стараясь держаться подальше от очага. Вот она вымела за дверь, распахнувшуюся от её прикосновения, весь мусор, вот покатила клубок, выпавший из ослабевших пальцев, смотала на ходу нитки. Она то и дело подлетала к старухе, обнимала её, заглядывала в лицо, дула на седые волосы. Старуха как будто оживала на глазах, но Лика не становилась спокойнее.

Вдруг она проскользнула в щель в стене и стрелой полетела в небо. Добравшись до облаков, она закружилась и ветер закружился вокруг неё. Превратившись в центр урагана, девушка помчалась в сторону моря. Она летела очень быстро, а, может, это отец ветров показывал всё скорее, чем оно происходило.

Лика летела и летела над бескрайне-синим морем, и вместе с ней летел ветер, пока впереди не показалась земля, на которую дочь воздуха бросилась со стремительностью стрижа. Вот она спустилась так низко, что почти задевала траву. Ветер, который её принёс, кружился у самого берега. Дочь воздуха металась то в одну сторону, то в другую, пока не увидела немолодого мужчину, таскавшего землю вместе с другими такими же оборванцами. Они строили дорогу. Лика подлетела к нему, обняла за шею своими бестелесными руками, расправила свалявшиеся волосы и что-то прошептала на ухо. Человек вздрогнул. Губы его шевельнулись. Он отмахнулся, пытаясь отогнать наваждение, но Лика не отставала. Она то отлетала, то возвращалась, гладила грязные спутанные волосы, что-то шептала. Стемнело. Выбранный Ликой мужчина отправился вместе со всеми в грязный сарай, но долго не мог уснуть, а когда уснул, Лика присела рядом и снова принялась что-то шептать наговаривать. Рейнеке заметил, что не испытывает никакой ревности. Он понял: Лика пытается донести до несчастного любовь и тоску его матери. Вот он вздрогнул. Проснулся, вскочил на ноги. Пошарил под грязным комком тряпок, которые заменяли ему подушку, выскочил в густую ночную темноту. Лика подлетела ближе и снова зашептала что-то на ухо. Тот пожал плечами, снова попытался отогнать наваждение и сел у сарая. Он ждал и Лика ждала вместе с ним. Но вот забрезжил рассвет и оборванец зашагал в сторону порта. Рейнеке не увидел, как тот договаривался, потому что следил за Ликой — она полетела к морю и, нырнув в волны, разыскала русалок. Что она им говорила, что сулила, о чём упрашивала — этого он разобрать не смог, но дочь воздуха вылетела из воды и влетела в ожидающий её ветер. Дальше события происходили так быстро, что Рейнеке уже и не сомневался, что отец ветров ускорил проходящие перед его глазами картины. Вот корабль несётся по волнам, и снизу его подталкивают русалки, а ветер надувал его паруса. Вот корабль пристал к берегу. А вот оборванец вбежал в хижину, где вздыхала старая женщина. Лика трижды облетела хижину и взмыла в небо. Старая женщина осталась плакать на груди своего вернувшегося сына.

— Стихии не бывают добрыми или злыми, — с недетской рассудительностью проговорил эльфёнок. — Стихии просто... существуют. Дети воздуха приносят надежду узникам, облегчают страдания стариков, которые всё не дождутся своих детей, приносят людям весточки от любимых, надувают паруса и крутят ветряные мельницы. И они же устраивают бури, дразнят саламандр и помогают русалкам топить корабли в обмен за спасение. Они не люди, Рейнеке-маг. Они такие, какие они в это мгновение. Миг пройдёт, всё изменится, изменятся и они. На земле Л'ииикькая очень страдала, что больше не может быть такой, какой была всегда. А в небе она не помнила ни о чём. Ты всё ещё хочешь её вернуть?

— Да!

Рейнеке ответил прежде, чем успел подумать. Он запоздало понял, к чему его толкал Робин. Лике хорошо без него, Лика его не помнит, Лике не нравилось на земле. Лику надо отпустить. Но это было невозможно.

Рейнеке закрыл глаза и в его воображении соткалась Лика. Такая, какой он помнил её — отстранённый взгляд, вдруг вспыхивающий страстью и снова затуманивающийся безразличием. Улыбающийся рот. Мягкие ласковые руки...

Её — отпустить? Жить без неё, без её улыбки, без прикосновений, без поцелуев, от которых веяло прохладой...

Жить без того волшебства, которое слышалось в её смехе.

— Да, — повторил волшебник. Робин склонил лохматую рыжую голову.

— Ты хочешь обречь дочь воздуха на страдания? — поднял брови отец ветров.

— Я хочу, чтобы мы были вместе, — упрямо ответил Рейнеке, не желая попадать в расставленную ловушку. — Я хочу, чтобы она помнила обо мне.

— А если она вспомнит и отвернётся, а сын земли?

Рейнеке сглотнул.

— Тогда... тогда я не буду больше... тогда я не буду её... её звать... искать... но только если она сделает это не под угрозой или чарами.

— Сильфы неподвластны чарам, — покачал головой отец ветров. — Мы ими питаемся, сын праха.

— Не совсем так так, о великий! — поднял голову эльф. — Я уверен, Д'ооооврд как-то заколдовал Л'ииикькаю! Позволь мне разузнать, что он сделал!

Отец ветров вздохнул, едва не сбив просителей с ног.

— Воля как ветер, она никому неподвластна. Сын земли, ты прах и не тебе смотреть на наших девушек, но... окажи услугу нашему народу — и ты увидишь Л'ииикькаю на празднике добрых ветров. Робин Добрый Малый... я даю тебе позволение, но, сдаётся мне, ответ на твой вопрос скрывается не на небе. Оставайтесь здесь, да будут ветра к вам милостивы.

После этих слов он подул гостям в лицо, да с такой силой, что их подхватило и вынесло из облачного дворца.

— Ух ты! — произнёс Робин, когда их перестало кружить. — Вот повезло-то!

— Повезло? — раздражённо переспросил Рейнеке. — Он отказался нам помогать! Зачем ты меня к нему потащил?

— Тебя потащили кони, — засмеялся эльфёнок. — Ты дурак, сын земли. Отец ветров помог нам!

— Не заметил, — парировал маг.

— Он дал нам позволение остаться — это раз, — обстоятельно начал эльф, усаживаясь прямо на воздух. — Не приказал тебя убить — а он мог бы, ведь ты маг! — это два. Сказал, каким образом ты можешь получить позволение увидеться с Л'ииикькаей — это три! Ведь на празднике добрых ветров сильфы обретают плоть и танцуют с нами до рассвета! Ты сможешь с ней поговорить! И, потом, он подсказал мне, где искать ответ!

— "Сдаётся мне, не на небе" — это подсказал?!

— Ну да, — кивнул Робин. — На небе же следов не остаётся, сильфы ничего не помнят! Как тут искать?

— А если в море? Или в болоте каком-нибудь?

Эльф вздохнул.

— Она же не русалкой сделалась, глупый ты человек. Так что на земле или под землёй.

— Понять не могу, — отозвался Рейнеке, решив пропустить "глупого человека" мимо ушей, — с чего ты взял, что Лика заколдована.

Эльф вытаращил на мага свои огромные глазищи.

— Ну, ты даёшь, Рейнеке-маг! На твоей возлюбленной собирается жениться какой-то проходимец, а ты не веришь, что она заколдована?! Другой бы на твоём месте этого негодяя в землю бы врыл!

Рейнеке пожал плечами. Может, и врыл бы. Связываться в открытом бою с человеком, способным одним движением лишить его магии, не слишком хотелось. Рассуждения Доварда о том, что он женится на Лике, сами по себе ничего не значили. Вот если тот начнёт угрожать, тогда будет нужно вмешаться... Дети ветров не так уж неуязвимы перед магией, это показал брат, легко сумевший спеленать Лику связывающими заклинаниями. На самый крайний случай можно приманить саламандру. Он заметил: даже в человеческом теле Лика панически боялась духов огня.

— Ох... — покачал головой наблюдавший за ним эльфёнок. — Рейнеке-маг, подумай сам: он собирался жениться на Л'ииикькае! Но дочерей воздуха, побывавших на земле и... ну, словом, таких как она, никогда не берут в жёны! Никогда!

— Ну и что?

— Да то, что по обычаям сильфа девушка не может отказаться выйти замуж, если её зовут! Она может выбирать, если есть из кого, она может сослаться на первое из трёх, но она не может прогнать жениха, если нет других желающих!

— Какое первое из трёх, что ты мелешь? — рассердился Рейнеке.

— Не спрашивай, — потребовал эльф, вскакивая на ноги.

Маг вздохнул.

— Ты намекаешь, что Довард подстроил превращение Лики в человека, чтобы остаться единственным женихом?

— Ну да! Я не намекаю, я знаю, я чувствую! Я почуял это, едва увидел Д'ооооврда, ведь добрый народ всегда прозревает правду! Он сумел как-то её заколдовать! Он всё подстроил! Он из тех, кто не обрёл равновесия, поэтому то спускается на землю, то взмывает в небо, он мог, он мог что-то сделать! Отец ветров дал ответ, разгадка не на небе, а на земле! Я уверен!

— Или в земле, — вдруг проговорил маг, наблюдая, как эльфёныш пляшет от напряжения.

— Или в земле, — согласился Робин и с размаху сел на воздух. — Почему ты это сказал?

— Просто подумалось.

— Или в земле... — повторил эльф. — А ты умён, Рейнеке-маг.

Рейнеке снова пожал плечами. На небе ему не нравилось, дувшие ветра холодили обнажённую душу и ощущение было такое, как если бы он посреди осени вышел на двор в одной сорочке.

— Тогда думай, сын земли! — торжественно предложил эльф. — Думай, как помочь детям воздуха.

Рейнеке вздохнул.

— Откуда мне знать, какие у них нужды? Вряд ли им требуется моя магия.

Эльф картинно почесал в затылке.

— Так и быть, Рейнеке-маг. Я тебя научу!

Рейнеке вздохнул ещё горше. Он уже заметил, что эльфёныш, когда не прыгал и не дурачился, становился удивительно занудливым созданием.

— Ты сошёл с ума! — заявил волшебник спустя... некоторое время.

— А что ты так рассердился, Рейнеке-маг? — невинным голосом спросил эльфёныш. — Тебе всего-то надо...

— Сразиться с чудовищем, — издевательски закончил Рейнеке. — Я похож на дурака из детских сказок?!

— Очень похож! — заверил его Робин и увернулся от пинка. — И не с одним чудовищем, одного чудовища не хватит.

— Сейчас не время для гроз, — перешёл к разумным аргументам маг.

— Ха! Ты имеешь дело с эльфом — и не веришь в чудеса?!

— Это опасно!

— Трусишь?

— Они поймут, что это подстроено!

— Ты жалкая ящерица, Рейнеке-маг! — возмутился эльфёныш. — Говорю тебе, это единственный способ!..

— ...сделать мне пакость, — подхватил волшебник, который уже успел изучить образ мыслей эльфёныша.

Робин осклабился.

— Ты хочешь вернуться домой, Рейнеке-маг? Я не рассказывал тебе, что будет с твоей душой, если ты задержишься на небе, а?

— Не рассказывал, — угрюмо подтвердил волшебник.

— Она развеется на ветру, Рейнеке-маг. Очень скоро развеется на ветру. Поэтому...

Мелкий паршивец действительно знал своё дело. Рейнеке так и не понял, что тот сделал. Эльф превратился в королька и взлетел в вышину, потом упал вниз и снова вернулся к волшебнику. Перекувырнулся в воздухе, распустил рыжие волосы и завертелся волчком, пронзительно визжа и подскакивая на пятке. Потом прошёлся вокруг волшебника колесом и через три круга опять принял облик птицы.

— Готово! — радостно прочирикал Робин и вспорхнул волшебнику на плечо.

— Что-то незаметно, — проворчал маг. В воздухе ничего не изменилось. Стоял ясный день, по небу медленно проплывали редкие облака. На некоторых восседали сильфы, но они демонстративно не смотрели в сторону эльфа и волшебника.

— Гордые, — хихикнул королёк. — Раз нас нельзя прогнать, так будут делать вид, что мы не существуем. О, смотри, смотри! Да не туда, дурак! Вверх смотри!

Рейнике послушно уставился на проплывающее высоко в небе облако. Эльф скатился с его плеча и снова сделался мальчишкой.

— Эй! — завопил он, размахивая руками. — Л'ииикькая! Л'ииикькая! Мы здесь!

— Ты же сказал... — начал было маг и тут же осёкся. Сидящая на облаке девушка наклонилась вниз, чтобы разглядеть, кто её зовёт.

— Я тебя не знаю, — растерянно произнесла она. Голос её был похож на крик чайки, но был куда мелодичнее.

— Ты что?! Я же Робин! Добрый малый!

— Ты эльф, — произнесла девушка. В этих словах не прозвучало ни удивления, ни злости, ни радости, ни узнавания.

— Забыла, — добродушно засмеялся Робин.

— Я знала тебя на земле?.. — наполовину утверждающе, наполовину вопросительно произнесла девушка. — Я хотела забыть. Что было между нами?

— Ну... — откашлялся Робин. — Мы не раз оставались только вдвоём...

Рейнеке ожил. До того он стоял, разинув рот и впившись глазами в свою возлюбленную. Лика была... была... она изменилась. Призрачная фигура, краски для которой дало небо. Облака повыше горизонта на рассвете бывают такими вот, чуть тронутыми румянцем, какой было лицо девушки, а ещё выше них разливается такое вот бледное золото, в чей цвет нежно окрашены волосы Л'ииикькаи. Платье светло-голубое и глаза серые — как грозовые тучи. На земле она была... земной. Здесь перед ним предстало создание воздуха. И ещё одно изменилось в ней. Когда отец ветров показывал свои пугающие картины, Рейнеке не разглядел этого, но теперь...

Лика расслабилась. Из глаз, из лица, из движений рук, из положения тела — из неё ушло то напряжение, которое так мучило девушку на земле. Здесь, на небе она была дома. Здесь она была счастлива.

Услышав наглое замечание эльфа, он попытался пнуть мальчишку. Робин ловко увернулся и пакостно захохотал. Лика засмеялась тоже — как будто зазвенели хрустальные колокольчики.

— Ты слишком мал, эльф, — равнодушно отметила она. — Кто это с тобой? Он не похож на эльфа.

Робин стал серьёзным.

— Твоё второе из трёх, Л'ииикькая, — понизив голос, признался он.

Девушка вскочила на ноги и издала пронзительный крик.

— Это?! Это?!! О-о-о!.. И ты посмел!..

Она топнула ногой и облако под ней вздрогнуло как получившая шпоры лошадь.

— Вы пожалеете об этом! — посулила она, погоняя облако.

— Погоди, Л'ииикькая! — прокричал ей вслед эльф. — Я хотел только спросить...

— Я отомщу! — донеслось издалека.

— Мы не нарочно!..

Рейнеке растерянно смотрел девушке вслед. Его предупреждали, что она не будет о нём помнить, но чтобы так...

— Эх! — расстроенно проговорил эльфёныш. — Пойди пойми этих женщин! Между прочем, ты её спас!

— От чего? — оторопело спросил волшебник. — И что такое второе из трёх?

— Потом, — отмахнулся мальчишка. — Лучше приготовься. Скоро тут будет весело!

Рейнеке встряхнулся. Радостные нотки в голосе товарища заставили его насторожиться.

— Ты, что, нарочно всё это подстроил?!

— Ну... — засмеялся эльф. — Честно говоря, я собирался разозлить её иначе. Но нам повезло.

— Повезло?!

— Слушай, — терпеливо произнёс Робин. — Ты, похоже, совсем туго соображаешь. Как иначе ты собирался вызвать бурю?!

Глава одиннадцатая. Буря

Однако время шло и ничего не происходило.

— Мда... — потянул эльф, когда солнце начало клониться к закату. — Небеса изменились за эти сто лет...

— О чём ты? — устало спросил Рейнеке.

Ему было плохо в воздушной пустоте, ветер пронизывал его насквозь, а отсутствие какой бы то ни было опоры заставляло каждое мгновение ощущать себя так, будто он летит в пропасть. Они дважды пытались оседлать облака, но оба раза до них доходили сильфы и требовали вернуть воздушному народу его собственность. В первый раз Робин с ними поругался, но они стояли на своём, пока маленький занудный эльф не пожал плечами и не сдался. Во второй раз он пытался найти укромное местечко, но на небе, похоже, таких не было. Приходилось висеть в воздухе. Робин пел, то заливаясь корольком, то принимая образ мальчишки — в нём он орал писклявым голоском плохо рифмованные вирши. Остановить его было невозможно, прибить не получалось.

— Я думал, Л'ииикькая нападёт на нас сразу же. Сильфы, когда в ярости, не раздумывают слишком долго. Но вот мы здесь и ничего не произошло.

— Может, она успокоилась? — с надеждой спросил Рейнеке. Он подозревал, что загадочное "второе из трёх" как-то связано с тем, чем он был для Лики на земле, но представить не мог, чем же он был по мнению сильфов.

— Сильф?! Успокоилась?! Ха! Нет! Будь уверен, скоро здесь будет весело. Очень весело.

Он беспокойно оглянулся на заходящее солнце и добавил:

— Скорее бы...

— Это ещё почему? — подозрительно спросил маг.

— Какой же ты зануда, смертный, — вздохнул эльф. — Почему бы тебе не принимать мои слова на веру?

— Твои? — хмыкнул Рейнеке. — Ищи другого дурака.

— Ну, хорошо, — закатил глаза Робин. — Потому что, дурья твоя башка, в темноте ничего не видно!

— И?..

— Да как ты поверишь в себя, если ты не будешь себя видеть, дурак! Ты ведь голая душа! В темноте — фьюить — ветерок подует — и нет тебя!

— Ты говорил, что люди по утрам возвращаются в свои тела, — напомнил Рейнеке. — Значит, души летают во сне? По ночам, получается. Так нас учили в ордене.

— Не совсем, — поморщился эльф. — Во-первых, не всегда. Во-вторых, не всегда ты взлетаешь в небо. А в-третьих, если ты найдёшь мне дурака, которому снится сон о том, что он висит между небом и землёй и так всю ночь, то радуйся, хоть кто-то дурнее тебя!

— Прекрати свои шутки, эльф, — нахмурился Рейнеке.

— Я не шучу. Я пытаюсь тебе сказать, что во сне с человеком что-то происходит, а когда с тобой что-то происходит, верить в себя гораздо легче.

— Вернёмся обратно, — предложил Рейнеке.

Эльф покачал головой.

— Я истратил серебряную пудру, которую получил от бабушки, — хмуро пояснил он. — Второй раз мне не поднять тебя в небо.

— Невелика потеря, — пробурчал человек.

— Ха! А как же великая услуга воздушному народу? И потом, маг, а если всё веселье случится без нас?

— О каком веселье ты говоришь? — рассердился волшебник.

— Тш-ш-ш! — прошипел эльфёныш. — Кажется, начинается.

— Что?..

— Слушай!

Сначала Рейнеке не слышал ничего, только вой ветра доносился откуда-то с запада, где ярко-алым горел закат. Он успел подумать, что закат, в отличие от рассвета, не причиняет ему вреда, когда Робин превратился в королька и возбуждённо зачирикал.

— Глупец! — пел он. — Глупец! Яркий закат — к ветру! А этот закат — к буре! Будет такая буря, каких здесь давно не видывали! Она разозлила ветра! Л'ииикькая сумела их раздразнить! Нас сметёт, нас развеет! Держись, сын земли, держись!

Рейнеке схватился за флейту, но Робин принялся клевать его руки и голову.

— Убери, глупец, убери! Ветра уже злы, нет смысла дразнить их ещё пуще!

— Это твоя выдумка! — рассердился Рейнеке и, изловчившись, стащил птичку со своей головы. — Во что ты нас втравил?!

Схваченный за хвост королёк трепыхнул крылышками и снова стал уродливым мальчишкой. Он оскалил мелкие острые зубы.

— Гроза, сын земли. Сейчас начнётся гроза. Будь готов спасать народ воздуха.

— Какая гроза? — моргнул Рейнеке. — Весна только-только началась.

Эльфёнок залился звонким смехом.

— Раскрой глаза, сын земли! Ты разозлил дочерей воздуха!

— Я разозлил?! — потерял терпение волшебник. — Ты, крысёныш, сказал что-то Лике, и она...

— Ну, сказал, — неожиданно мирно подтвердил Робин. — Не трясись ты так, я уверен, ты справишься.

Рейнеке вздохнул. Гроза всё приближалась, а эльфёныш не собирался ничего объяснять, пока она не начнётся.

— Чем ты её раздразнил?

Робин превратился в королька и протяжно присвистнул.

— Нуууу, сын земли... Вот ты девиц приманивал... так представь, если бы ты наутро встретил такую и принялся бы ей подмигивать. Она бы ведь тоже ничего не помнила, что у вас было.

Рейнеке слегка смутился. Вообще-то он ни с одной девушкой не заходил так далеко, как с Ликой. Не то, чтобы его останавливало благородство, но наставники Чёрного ордена считали приворотную магию унижением высокого искусства, а среди учеников ходило суеверие, что от этого можно лишиться мужской силы.

— Но Лика говорила...

— А я не говорил, что Л'ииикькая злится именно на это, — засмеялся эльф. — Я только сказал, что похоже.

— Что такое второе из трёх? — снова спросил маг, но эльф опять не ответил. Он вспорхнул человеку на голову и ударил крылом.

— Смотри! Да не туда, балда, туда смотри!

Где-то вдалеке от земли поднимались струи чёрного тумана, более чёрного, чем надвигающаяся темнота, более чёрного, чем приближающаяся туча.

— А вот туда! — показал эльфёныш, показывая в другую сторону.

Там тоже был туман, но молочно-белый. И тот, и другой тянулся на запад, в сторону собирающейся грозы.

— Что это?

— Человеческая магия, — серьёзно ответил Робин.

— Я никогда ничего такого не видел.

— Человеческими глазами такого не увидишь, — пояснил эльф. — Белые пытаются остановить грозу. Они предвидели, что она принесёт много смертей. А чёрные — взять под контроль и насылать потом на всех, кто им не нравится. Они увидели, что это не простое колебание погоды.

Он хихикнул.

— Зря стараются. Человеческой магии никогда не справиться с воздухом.

— Ты вызвал грозу, которая убьёт многих людей, — нахмурился Рейнеке. Воздух стал невыносимым, не то душным, не то свежим, не то переполненным каким-то напряжённым ожиданием. Откуда-то сверху доносились пронзительные женские крики, больше похожие на птичьи.

— Тебе важны другие люди? — насмешливо чирикнул эльфёныш. — Ты же чёрный маг!

Рейнеке попытался поймать королька и отшвырнуть его в сторону, но тот увернулся.

— Да не переживай ты так, смертный! Эта гроза предназначена для тебя, не для других. Сейчас тучи тебя окружат — и на волю вырвутся саламандры.

— Лика говорила, что сильфы боятся саламандр, — не понял Рейнеке.

Королёк издал переливчатую трель.

— Конечно, боятся, ведь те пожирают их живьём. А чем ещё они могут тебя наказать?

На этот раз Рейнеке всё-таки удалось поймать птицу, но эльфёныш просочился у него между пальцами, на ходу принимая свой настоящий облик.

— Это будет весело, сын земли, — заверил он, запуская руку за пазуху. — Куда же я их... ах, да!

Рейнеке тупо наблюдал за эльфом, который лихорадочно связывал крошечное подобие весов из пары травинок и одной веточки. Было... странно. Не верилось, что это всё на самом деле, что он висит в небе, что его хотят убить, что Лика на него злится из-за загадочного "второго из трёх", что бы это ни значило. Всё было не взаправду, как во сне. Может, это и был сон. Может, он уснул и всё это ему просто снится?

— Эй! Эй! — испугался эльф, поднимая на него свои бледно-зелёные глаза. — смертный, ты куда?! Не смей уходить! Слышишь?! Не смей!

Рейнеке заморгал. Он чувствовал себя так, будто проснулся — но знал, что на самом деле уснул ещё крепче. Эльфёныш сжимал в руках самодельные весы, к которым с одной стороны была привязана короткая прядь неопределённо-светлых волос. Его, Рейнеке, волос. Волосы, привязанные с другой стороны, он узнал сразу, он помнил их золотой блеск, их неожиданную жёсткость... Волосы, которые он отсёк, чтобы Лика могла вернуться на небо.

— Так, так, так, — пробормотал себе под нос мальчишка. — Так-так.

Рейнеке вдруг стало страшно. По-настоящему страшно.

— Что ты делаешь?!

— Подумай сам, сын земли, — как-то очень устало отозвался Робин. — Разве ты не знаешь, что сильфы обращаются к нам, когда надо качнуть весы их судьбы? Именно так мы возвращаем их на небо.

Рейнеке похолодел.

— Зачем ты уравновешиваешь наши волосы?

— Чтобы она разделила твою судьбу, конечно.

Робин смотрел на него бесстыдным взглядом.

— Когда на нас кинутся саламандры, тебе должно быть, за кого драться, сын земли, — сообщил он спокойно. — Как иначе ты найдёшь способ защитить сильфов?

Ответить Рейнеке не успел. Буря налетела внезапно. Только что она готовилась, надвигалась — и вдруг обрушилась со страшной мучительной силой. Ветер, что, казалось, выдувает душу из тела. Только вот Рейнеке уже был душой. Что ему терять? Дождь — огромные крупные капли проходили сквозь него, причиняя неожиданную боль. Потом пришёл черёд градин. Рейнеке почти ослеп от захватившей всё темноты. Рядом взвыл Робин.

— Уворачивайся, болван! — прозвучало откуда-то издалека. — Уворачивайся!

Совет был хорош. Рейнеке закрутился ужом, вспоминая уроки, полученные в Чёрном ордене. Там, бывало. Приходилось уворачиваться от чужих заклятий... правда, они никогда не летели сверху.

Над головой прозвучал пронзительный чаячий крик. Против всех законов природы раздался раскат грома... нет... рычание чудовищной ящерицы, вырывающейся на свободу.

— Думай, сын земли! — закричал из темноты Робин. — Думай!

В следующее мгновение волшебник увидел саламандру. Проблеск огня и света, неожиданно холодного, белёсо-синего цвета. Тонкая и гибкая, она бросилась к нему, но вдруг замерла, подняв чудовищную голову. Принюхалась... и побежала, гибкая и стремительная, как настоящая ящерица, цепляясь лапами за струи воды, за тучи... побежала наверх, туда, где бесились призвавшие тучу дочери воздуха.

— Скорее, сын земли! — завыл Робин. — Мне её не сдержать!

Рейнеке бросился за ней. Двигаться было неожиданно легко. Он вцепился в хвост саламандры — не раздумывая, не боясь ни боли, ни ожога, ни смерти. Их и не было. Ящерица даже не заметила неожиданный груз. Пальцы как будто кололо мелкими иголками.

— Берегитесь! — закричали над головой женские голоса. — Спасайтесь, сёстры!

— Л'ииикькая, прячься! — взмолился смутно знакомый голос, похожий на голос Лики, но как будто ниже, зрелее, старше. Её... её мать?.. — Лети отсюда!

Ответом бы пронзительный плач — будто чайка кричала над морем.

Рейнеке вдруг догадался. Почему саламандра не тронула его и зачем — вернее, за кем — она бросилась наверх.

— Отпусти её, крысёныш! — потребовал он, но ответом был издевательский смех. Ветер раскачивал тело волшебника... то, что он считал своим телом, вода по-прежнему пронзала его, а саламандра бежала в полной темноте, издавая низкое угрожающее рычание.

— Думай, сын земли, — раздалось со спины. — Думай!

Рейнеке заставил себя успокоиться. Здесь, на небе, это было просто — не надо было успокаивать дыхание, утихомиривать бьющееся сердце, не надо было подчинять себе тело, оно осталось на земле. Достаточно было представить себе размеренный вдох...

Саламандра — это дух огня, его суть, его проявление. Алхимия учит: чтобы горел огонь, нужно, чтобы воздух принял тот особенный флюид, который есть во всех творениях земли. Если же этот флюид нечему принять, огонь гаснет. Если его нечему принять... если его нечему принять...

Женский визг раздался совсем рядом. В холодном свете саламандры было видно, как впереди бежит?.. летит?.. девичья фигурка, смутно напоминающая волшебнику его возлюбленную. Она оглядывалась через плечо. Призрачное лицо дочери воздуха было объято страхом.

...чтобы нарисовать воздух, надо перечеркнуть огонь... что будет, если перечеркнуть воздух?..

Рейнеке высвободил одну руку, полез за пазуху и достал флейту ветров. Приложил её к губам и на мгновение задумался. Что будет, если душе станет нечем дышать?.. нуждается ли душа в воздухе?..

Саламандра, почувствовав, что его хватка ослабла, мотнула хвостом. Рейнеке отлетел в сторону. Ящерица остановилась, поводя мордой от дочери воздуха к сыну земли и обратно.

— Ты!.. — прокричала Л'ииикькая, разглядев человека. — Ты украл мою флейту!

— Ты сама мне её подарила, — напомнил Рейнеке.

Саламандра решилась и поползла в сторону девушки — медленно, то и дело оглядываясь на мага. Л'ииикькая — вовсе не Лика, не добрая, всегда ласковая Лика, нет, безжалостная дочь воздуха Л'ииикькая — пронзительно закричала. Маг приложил флейту к губам и заиграл.

...он так и не понял, как управлять ветрами при помощи этой штуки. Он так и не узнал, как это делается. Но ветра, взбешённые, разъярённые своей сестрой, напуганные бегущим по ним чудовищем, подхватили его песню и... расступились, оттесняя и Л'ииикькаю, и волшебника от саламандры. Расступились вместе с воздухом. Ящерица зарычала — открылась чудовищная, полная огня пасть, судорожно сжалось горло, — но не раздалось ни звука. Она метнулась в одну сторону, в другую... как будто музыка сплела вокруг неё кокон, который сжимался, сжимался, сжимался...

Саламандра сжалась в комочек, она уменьшалась... исчезала... вот она превратилась в крохотный уголёк... он исчез без звука. Л'ииикькая ошеломлённо взглянула на волшебника.

— Я тебя не помню, — со странной грустной улыбкой произнесла она. — Наверное, зря...

Рейнеке рванулся к ней. В лице девушки, в том, как она говорила, в самом голосе было что-то от Лики, его Лики, которую он знал и любил. Он попытался обнять её, но Л'ииикькая выскользнула из его рук — печальная и строгая.

— Слишком много магии, сын земли, — непонятно сказала она и толкнула волшебника в грудь. Где-то в стороне запел королёк — со странным злым торжеством. А дальше была одна темнота.

Глава двенадцатая. Чёрная магия

Сознание возвращалось медленно. Оно, может быть, совсем бы не вернулось, если бы Рейнеке не было бы так неудобно лежать. Он смутно помнил, что засыпал на продавленном тюфяке в вонючей комнатке постоялого двора... Но под его спиной было почему-то очень твёрдо... и ровно... И что-то давило на грудь, мешая дышать. Он, что, заболел?

Волшебник открыл глаза. Закрыл. И снова открыл. Обстановка не изменилась. Он лежал на каменном полу внутри круга, изрисованного магическими фигурами. На его груди чуть ли не подпрыгивал от нетерпения уродливый эльфёнок и довольно скалил мелкие острые зубки.

— Ну и здоров ты спать, сын земли! — возмущённо заявил Робин. — Давай, просыпайся уже, а то всё без тебя произойдёт!

— Что произойдёт? — вяло спросил маг и постарался сесть. Удалось это не с первой попытки и даже не со второй и не раньше, чем Рейнеке успел испугаться, что чья-то магия приковала его к полу.

— Тебе не понравится! — посулил эльфёнок, скатываясь на пол. — Давай, спрашивай, у тебя же много вопросов. Теперь ты знаешь, каково это — очутиться в клетке?

— Я за тобой не бегал, — напомнил маг.

— Ты же проклят! — возмутился эльфёнок. — Я твоё проклятие! Я обязан за тобой бегать!

— И что ты натворил на этот раз? — устало вздохнул маг.

Эльфёнок противно хихикнул.

— Помнишь, как на рассвете я вернулся в твоё тело?

Рейнеке передёрнуло от отвращения. Ощущения были такие... как если бы кто-то влез в его исподнее, причём когда оно было на нём самом.

— Что. ты. Натворил? — процедил волшебник.

— Не узнаешь, сын земли? Это замок твоего дяди! Я вызвал к тебе твоего учителя! Притворился, что ты умираешь и назвал его имя! Здорово, правда? Он так хотел изучить твоё проклятие!

— Ты поэтому здесь? — уточнил маг. Хуже он себе и представить не мог... чтобы учитель поймал его вместе с этим ходячим недоразумением и подверг своим операциям...

— Ну... — засмеялся эльфёнок. — Вообще-то я могу и уйти. Но рядом с тобой как-то приятнее. Пока эти знаки не стёрты, знаешь ли. Кстати, смотри!

Он сунул руку за пазуху и с торжеством показал Рейнеке украденную флейту ветров.

— Отдай! — безнадёжно потребовал маг.

— Экие вы, люди, неблагодарные! — почти обиделся эльф. — Для тебя же стараюсь! Пока она со мной, никто её у тебя не отберёт! Или ты хочешь отдать флейту ветров своему учителю? В благодарность за науку, да?

Рейнеке внимательно посмотрел на эльфа. Всё было не так-то просто.

— Почему ты здесь сидишь?

Эльфёнок вздохнул.

— А ты умный. Потому что я — твоё проклятие. Сын земли, а твой учитель хотел изучить твоё проклятие! Доволен?

Рейнеке пожал плечами.

— Не съем я твою дудку, — проворчал эльфёнок. — Такие вещи, видишь ли, нельзя отобрать или украсть, нужно, чтобы их подарили. Не хочешь мне её подарить? Вот я так и думал.

— Давно я тут лежу? — спросил Рейнеке, смирившись с поступком эльфа.

— Лежишь?.. Да пару страж, не больше. Как тебя привезли сюда, так сразу и положили.

— А долго везли?

— Ты хочешь узнать, много ли ты пропустил? — засмеялся эльфёнок. — Пару дней, не больше. Пока послали за твоим учителем, пока он приехал, пока всех запугал и нашёл телегу... разбудить-то тебя не смогли! Теперь он думает, что спасает твою жизнь... может спасти, вернее. А может и не спасать, он ещё не решил.

Рейнеке обдумал происходящее со всех сторон. Оно ему не понравилось.

— Зачем? — коротко спросил маг.

Эльфёнок засмеялся.

— У меня тут есть свои дела, сын земли. Но тебе всё равно не понравится. Лучше попробуй встать.

Маг пожал плечами и попробовал. Встать получилось, а вот шагнуть вперёд — нет. Стены круга толкнули его назад.

— Ну, вот, — удовлетворённо кивнул эльфёнок. — Теперь явится твой учитель. Вам будет о чём поговорить!

— О чём? — не понял маг. Он всё ещё плохо соображал.

— Увидишь, — засмеялся мальчишка и исчез.

Канцлер Ортвин, в отличие от своего непутёвого ученика, выглядел как типичный чёрный волшебник. Был он худ, бледен, одет всегда в чёрное, волосы его, когда-то тёмные, теперь были седыми. Крючковатый нос придавал его лицу зловещее выражение, которое не менялось, даже когда он улыбался. Особенно когда он улыбался.

— Здравствуй, мой мальчик! — приветливо поздоровался он. Рейнеке вытаращил глаза на учителя. Вот уж чего не ожидал! — Рад видеть тебя живым и здоровым. Наслышан, наслышан о твоих приключениях.

— Прив... — Рейнеке сглотнул. — Приветствую вас, учитель.

— Мне передали, ты был при смерти, — растерянно сообщил канцлер Ортвин. — Но дыра, в которой я тебя нашёл, была совершенно целой... Жаль, жаль. Такому месту не помешал бы огонь. По тебе клопы бегали!

Рейнеке передёрнуло.

— Вижу, ты как-то сумел договориться со своим проклятием, — разочарованно сообщил канцлер Чёрного ордена. — Жаль, мальчик, жаль...

— Учитель, я...

— Но это не имеет значения. Я слышал, у тебя неожиданные успехи в работе со стихиями? Тогда ты, разумеется, заинтересуешься моим открытием.

— Открытием, учитель? — переспросил Рейнеке.

— Вот и-мен-но. С недавнего времени мне попали в руки дневники твоего дядюшки... Удивительный был человек... Видел когда-нибудь такую вещицу?

Он хлопнул в ладоши, развёл их — и в воздухе соткался призрачный образ очень знакомого Рейнеке предмета... это был нож с рукояткой в виде сложившего крылья стрижа. Но ведь...

— Откуда это у вас? — услышал свой голос юный волшебник.

— Вижу, оно тебе знакомо, — удовлетворённо кивнул старый. — Удивительная штуковина, не правда ли? С его помощью твой дядюшка, не умея колдовать, не только вызвал себе фантома, который выдавал за свою жену, но и управлял погодой с весны до самой осени. Я так и не понял, что мешало ему делать это зимой...

— Где тётушка Меик?! — почти закричал Рейнеке.

— Кто? — не понял его канцлер Ортвин. — Ах, это. Ты считаешь это своей тётушкой? Но оно не человек, оно... как бы это сказать?.. побочный эффект. Я так и не понял, что первично — нож или женщина, но более чем уверен, что они связаны. Что-то вроде вторичной персонификации одухотворённой материи, если ты понимаешь, о чём я. Кто-то, правда, утверждает, что они как-то связаны с сектой детей ветров, которые объявлены вне закона везде, где мы можем дотянуться.

— Где она? — настаивал Рейнеке.

Старый волшебник окинул его с сожалением.

— Я поместил это на вершине единственной уцелевшей башни. В подвале оно чахло так быстро, что я не был уверен, что успею поставить все необходимые опыты. Кстати, вот тебе доказательство, что оно неживое: я держу это там со смерти твоего дядюшки и оно не нуждается ни в воде, ни в пище. Да что с тобой сегодня?! Ты как будто плохо меня понимаешь!

Рейнеке услышал подловатый смешок маленького эльфа — тихо, почти неслышно. А, может, он раздался у него в голове?

Это заставило юного волшебника встряхнуться.

Он потёр лоб, встряхнул головой и принял извиняющееся выражение лица.

— Простите, учитель. Я... я ещё не пришёл в себя после...

— Ах, да, — спохватился канцлер Ортвин. — Полагаю, ты захочешь есть. Подкрепись и приходи ко мне. Я собираюсь воспользоваться твоей помощью для следующего шага.

После еды, принесённой отводящей взгляд керли, Рейнеке нашёл своего учителя в старом сарае, спешно перестроенном под лабораторию. Там на здоровом железном треножнике стоял огромный стеклянный — редкость! — котёл, укрытый стеклянным же колпаком. Из котла торчали трубки, а внутри булькала какая-то бесцветная жидкость.

— Ах, это ты мой мальчик! — рассеянно поприветствовал юношу старый волшебник. — Что ж, ты подошёл как раз к началу опыта. Встань, пожалуйста, в этот круг.

Рейнеке открыл было рот, чтобы задать вопрос, но тут же закрыл. Вид учителя не обещал ничего доброго. Если ученик начнёт возражать, спорить или тем более сопротивляться, то будет записан в недостойные человеческого отношения букашки, после чего участие в эксперименте всё равно примет, а вот живым из него не выйдет точно. Покорность, конечно, не гарантировала выживания, но был шанс, что Ортвин потрудится потом вытащить "помощника" с того света. А, может, и нет...

— В круг, мальчик! — нетерпеливо повторил волшебник. Рейнеке молча повиновался. Круг был исчерчен знаками жизни, воздуха и силы и от него шли линии к треножнику и к стоящей поодаль жаровне. — Как ты знаешь, всё в мире является лишь вибрациями единого первоначала. Я наслышан о твоих странных приключениях... кроме того, я провёл предварительные изыскания... всё указывает на тебя... ты соприкасался с воздушными элементалями... разумеется, я предпочёл бы основываться на подобии, но принцип близости не так уж плох... полагаю, ты не читал моего трактата на эту тему... ну, ничего, мальчик. Когда твоё участие перестанет быть столь... предметным, мы наверстаем это упущение. Кстати, о подобном я тоже позаботился.

Он кивнул куда-то в угол, и Рейнеке увидел то, что — он был уверен — было ножом его несчастной тётушки. Тот был прикрыт опасными чарами подавления и покорности, а также увит проклятиями, обещавшими немедленную смерть любому, кроме канцлера Ортвина, если он возьмёт это волшебное оружие в руки.

Так вот что за тайну скрывала его тётушка! Она была дочерью ветра, доверившейся смертному — как ему самому недавно доверилась Лика! Но Лика свой нож берегла как зеницу ока, а тётушка Меик, видимо, не устерегла. И, как в сказке, дядюшка воспользовался этой тайной, чтобы удержать женщину рядом с собой. Рейнеке стало стыдно. Всю жизнь его тётушка была несчастна и всю жизнь она как будто что-то искала. Даже просила однажды его влезть дядюшке в комнату... что-то говорила о сюрпризе... но он ничего не нашёл. А вот канцлер Ортвин — нашёл. И всё понял. Так, как мог понять правильный чёрный волшебник.

— Внизу то же, что сверху, малое повторяет структуру большого, — бормотал учитель, обходя по кругу начертанные им фигуры. Рейнеке знал: в этих словах нет никакой силы, они лишь помогали волшебнику настроить разум на принципы, которые он хотел заставить действовать. Настоящее волшебство было в знаках, в воле, в движениях старого мага. — Любые противоположности можно примирить одним парадоксом...

Канцлер Ортвин усмехнулся — последнее утверждение было его любимым.

Рейнеке вглядывался в движения учителя, пытаясь уловить течения магии... но ничего не видел. Так всегда бывало — если ты стоишь рядом, ты ещё можешь что-то разглядеть, но если ты жертва — то ничего.

— Отлично! — заключил, наконец, учитель. — Теперь остаётся только ждать.

Рейнеке послушно кивнул и хотел уже сделать шаг, но взгляд старого мага пригвоздил его к центру круга.

— Я поручаю тебе наблюдение, — строго сообщил канцлер Ортвин. — Когда элементаль, наконец, сконденсируется, позови меня и мы закончим исследование.

Он хлопнул в ладоши и с сарая слетела крыша. Послышался стук, с которым обломки балок посыпались на землю снаружи.

— А... учитель... — отважился Рейнеке. — Что вы с ним сделаете? Когда он... сконденсируется?

— Посмотрим, — хмыкнул маг. — Я полагаю, мы проведём несколько опытов... нагревание, сжатие... если выяснится, что оно бесполезно, то можно попробовать смешать его с кислотными парами... но с этим мы торопиться не будем, я не уверен, что смогу восстановить его после реакции. Но наша цель — произвести в нём такие изменения, которые дадут нам власть над погодой хотя бы локально. На днях я пытался воздействовать на грозу, однако воздух не так-то легко даётся в руки. Я, однако, сумел достичь некоторых успехов с огнём и водой, и это будет нам на руку.

Рейнеке кивнул. В голове стоял шум. Надо было прервать заклинание учителя как можно скорее, надо было...

Канцлер Ортвин взмахнул рукой. Огонёк соскользнул к жаровне, по начертанной на полу линии побежал к Рейнеке... И вот юный волшебник стоит в центре огненного круга. Ему показалось, что он начинает задыхаться.

— Как тебе, мой мальчик? — с довольным видом поинтересовался старый маг. — И это только малая часть!

Он покивал сам себе и вышел из сарая.

Глава тринадцатая. Предательство

Жизнь в небесах отличается от жизни на земле. Каждый день не похож на другой, каждое впечатление смывается новым. Воздух не оставляет следов, ветра не помнят прошлого. Я витала, наслаждаясь беспечной жизнью сильфа, пока не случилось... нечто странное. Что за существо затащил на небеса эльф? Оно было... чем? Душой смертного? Магия, переливающаяся в нём, была мне чем-то знакома...

Эльф назвал его вторым из трёх... моим вторым из трёх, тем, кто обрёк меня на унизительные оковы... Дальше помню плохо... ярость... гнев... ветра... я пришла в себя только когда из раздразнённых мной туч выпрыгнула саламандра и, вопреки всему, погналась за мной. А в ушах стоял откуда-то знакомый смех маленького эльфа...

Воспоминания делались всё... ярче? Твёрже?.. Ощутимей?.. Я стремительно обретала плоть, земной прах налипал на меня... нет... нет... снова... только не так...

Всё стало туманным, всё заслоняла пелена ядовитого пара... Я висела, так и не обретя смертную плоть, но уже перестав быть частью воздуха, в какой-то прозрачной клетке. Болело всё тело. Ныло в сердце. За пределами клетки всё казалось смутным... Но в стороне я увидела привязанную на цепи саламандру... Люди. Только им могло прийти в голову приручить это существо. Люди. Люди поймали меня в ловушку. На губах горчил вкус предательства. В стороне светилось... светилось... мой нож, пока ещё призрачный, но постепенно твердеющий! Он лежал рядом с чьим-то чужим, твёрдым, старым, давно не знавшим руки хозяйки... И в том, что они лежали рядом, тоже был вкус предательства.

И снова смех... знакомый мне смех рыжего эльфа.

Рейнеке, как заворожённый, следил за тем, как под стеклянным колпаком медленно проявлялся силуэт его возлюбленной. Ещё не обретя смертный облик, она бросилась на стенки колпака, забилась, как пойманная птица, заметалась... и вдруг ещё неясное лицо её загорелось гневом.

Робин! — гневно прокричала девушка. — Робин! Я знаю, что ты здесь! Робин!!!

— Ну, здесь я, — отозвался маленький эльф, выкатываясь из какого-то тёмного угла. — Здравствуй, Л'ииикькая.

— Твои шуточки? — спросила я, пытаясь успокоить панику. Это состояние было куда хуже, чем ношение ненавистной смертной плоти. Сейчас я была скована чужой магией, а ведь сильфа нельзя поймать магией, сильфы магией питаются! В воздухе пахло болью и смертью. Медленной смертью. Я задрожала, понимая, что эта смерть — моя.

— Чуть что, так сразу Робин, — проворчал эльфёнок. — Я вообще здесь случайно.

— Ты?! Случайно?! — расхохоталась я. Смех получился невесёлый, горький. — Освободи меня!

Эльф покачал головой.

— Не я тебя поймал, милая, — объяснил он. — Не мне и спасать. Лучше поздоровайся.

Он кивнул в сторону и я только сейчас разглядела, что охраняла посаженная на цепь саламандра. Чудовище разрывалось между желанием сожрать меня и укусить заключённого в клетку из горькой магии смертного. От сына земли пахло чем-то знакомым... сладость... нежность... злость... предательство. Предательство?!

— Кто это?

— Не узнала? — гаденько засмеялся эльф. — Это твоё второе из трёх.

— Это?! — не поверила я своим глазами. — Это?!

Человек был... человеком... Не слишком похожим на встреченную на небе душу. Был он твёрдым, тяжёлым... от него пахло магией, травами и всё тем же предательством. А ещё от него пахло памятью. Памятью обо мне. Я заморгала, пытаясь сквозь неказистые черты разглядеть то, что я видела в нём, пока сама была человеком.

— Что я в нём нашла? — непонимающе спросила я эльфа.

Робин улыбнулся ещё гаже.

— Тебе нравилось, как он поёт.

Это прозвучало... неплохо.

— А он поёт? — уточнила я.

— Да уж конечно, — усмехнулся эльф.

— Может, хватит меня обсуждать?! — закричал человек. Голос его был... не такой противный, как у большинства людей. — И что такое второе из трёх?

— Я тебя не помню, — сказала я человеку. — Спой для меня.

— Вы с ума сошли?! — приглушённо возмутился смертный. — Лика! Тебе грозит опасность! Ты не понимаешь?! Робин! Помоги ей! Помоги мне! Ну, чего ты смеёшься?! Чего вы оба смеётесь?!

— Ты не знаешь добрый народ, — объяснила я. Смертный был... забавный... — Рядом с ними время течёт... иначе. Спой мне, сын земли. Мне нравится твой голос. Может быть, я тебя вспомню. Раз уж ты — моё второе из трёх, мне есть о чём вспомнить.

Смертный с приглушённым стоном опустился на землю.

— Что такое второе из трёх? — сердито спросил он.

Я посмотрела на эльфа. Тот пожал плечами.

— Это не моя тайна, — с неожиданной мягкостью сказал он.

Эльфы ничего не делают просто так. Если бы Робин считал, что смертному можно знать, он наплевал бы на все тайны в мире. Эльфы вообще не слишком ценят чужие секреты.

— Тогда я отвечу тебе на празднике добрых ветров, — решила я.

— Лика! — в голос закричал человек. — Ты в опасности!

— Но ты же меня спасёшь, — легкомысленно отозвалась я. Человек с возмущением уставился на меня. Робин захихикал.

— Сильфы неспособны думать о двух вещах одновременно, — пояснил он смертному. — Сейчас она пытается понять, что она в тебе нашла, и неспособна думать об опасности. Считай, нам повезло. Не представляешь, сколько неприятностей может быть от перепуганного сильфа.

Рейнеке постарался успокоиться. Постарался задуматься. Он в плену. Если отбросить обманчиво добродушные заверения учителя, он в плену. Его использовали, чтобы через связь между ним и Ликой выманить девушку сюда. И у учителя это получилось. Что-то такое было между ними — связь, более прочная, чем любовь, более прочная, может быть, чем сделанный Ликой подарок. Но Робин... Если эльфы в самом деле поклоняются сильфам, то рано или поздно паршивец прекратит издеваться и... И что?

- Ладно, — обратился волшебник к эльфу. — Чего ты хочешь?

Эльфёнок довольно рассмеялся и трижды подпрыгнул на месте.

- Я хочу вот это, — кивнул он в сторону.

- Нет! — закричала Лика в своей стеклянной тюрьме. — Только не мой нож! Я лучше умру!

- Ты и так умрёшь, — презрительно бросил эльф.

- Робин! — прозвенел злостью голос дочери воздуха. — Не зли ветра!

Эльфёнок скорчил гримасу.

- Что же ты на меня злишься, милая? Не я же поймал тебя в ловушку.

- Робин!

- Что мне дать тебе взамен? — перебил её крик Рейнеке.

- Эх ты! Смертный! Совсем глупый стал. Шуток не понимаешь. Отдашь мне нож своей тётушки, ей его всё равно не носить.

- Не соглашайся, — забилась о стекло Лика. — Не соглашайся! Это не твой нож! Ты не имеешь права! Молчи, смертный, слышишь! Не соглашайся — и я прощу тебя!

- Лучше бы ты меня вспомнила, — вздохнул Рейнеке.

Я покачала головой.

— Это не в моей власти, сын земли.

— Спой ей, — неожиданно серьёзно посоветовал эльф. — Не бойся, смертный, время не сдвинется с места, пока я велю. Твоя песня сделает её сильнее. Она сделает сильнее тебя. Ты дурак, смертный, ты учился фигурам и знакам, учился пустой болтовне, но твоя сила не в этом. Ты — один из нас, смертный, просто родился среди людей.

Сын земли глупо заморгал своими светло-карими глазами. Он не был красив, этот человек, даже по меркам сынов земли. Не был высок, не был особенно пригож и не так уж хорошо сложен. От него исходил явный запах магии — и эльф был прав — не той, которая обычно окутывает смертных волшебников, магии, в которой изъятая из воздуха сила скована надуманными правилами, нет. Волшебство в нём текло свободно, как будто бы он и в самом деле был эльфом. Как будто он был одним из нас. Но он был человеком, неуклюжим, уродливым человеком, тяжёлым и неповоротливым. Как он умудрился стать моим вторым из трёх? И нож, что светился рядом с чужим старым ножом, этот нож хранил следы его прикосновений. Что это — предательство, которым пахло в воздухе, или глупость?

— Спой, — снова попросила я.

— У меня нет гитары, — растерялся смертный. Робин закатил глаза.

— Держи! — хлопнул эльф в ладоши. Через дыру на месте крыши безо всякого ветра залетело два свежих дубовых листа. Покружившись, они упали в руки человека — саламандра попыталась их перехватить, но цепь помешала ей дотянуться. Робин посвистел противный мотивчик и листья, склеившись, принялись расти, расти, расти... Пока не превратились в странноватую зелёную гитару.

— Но это же не...

— Спой!

Волшебник тронул струны. Они ласково зазвенели. Наколдованная гитара была прекрасно настроена и обладала дивным звучанием. Струны как будто подсказывали нужные слова песни...

Когда волшебник запел, я внезапно всё поняла. Его голос был... был... таким... он пьянил как настой на семи травах, как цветущий луг весной, как... как уже было однажды... Слова вплетались в музыку.

Лика, до сих пор туманным облачком висевшая под стеклянным колпаком, становилась всё плотнее, темнее, объёмнее... С неприятным визгом эльф подпрыгнул и с размаху врезался в её тюрьму, разрушая прозрачные стенки клетки и роняя ставшую человеком девушку на пол сарая. Осколки по какому-то невероятному капризу эльфийской магии упали с другой стороны.

- Ты болван, сын земли, — заявил эльфёнок, спрыгивая с тела девушки на пол. — У тебя есть русалочье зеркало, а ты сидишь и боишься какой-то задохлой саламандры! Доставай его! Время вернулось в этот сарай, так что скоро будет весело!

Волшебные слова вернули мне память — вместе с телом. И это тело оказалось ужасно тяжёлым. Я уж и забыла, какое оно невероятно тяжёлое. А потом эльф спрыгнул с моей груди и поскакал в сторону Рейнеке, который наконец-то догадался использовать волшебный подарок русалок. Я поднялась на ноги. Тело слушалось меня, точно так же, как и раньше. Постепенно я привыкала к ощущениям своей... овеществлённости.

Лика поднялась на ноги одним плавным движением. Встряхнула головой, будто пытаясь привыкнуть к своим ощущениям. Впрочем, Рейнеке отлично понимал, что так оно и было. На волшебника, как раз уничтожившего саламандру, она и не взглянула, шагнула к эльфёнку и подняла его за уши с пола, ничуть не смущаясь его тяжестью. Мальчишка беспечно болтал ногами.

- Отдам всё за всё, — предложила девушка. Мальчишка стал раскачиваться ещё сильнее. Лика как следует встряхнула его и разжала руки. Эльфёнок плюхнулся на пол. — Я знаю, чего ты хочешь.

Мальчишка не ответил, но Лика требовательно протянула руку.

- Это не моё! — затряс эльфёнок уродливой головой. — Не мне отдавать!

Я ждала. Время текло как ему и полагалось: эльф вернул его, когда разбил мою стеклянную тюрьму. Уже слышались шаги чёрного мага, чьим волшебством тут всё пропахло. Уже становилось опасно. Но я ждала.

— Отдай! — повторила я. Эльф вздохнул и протянул мне флейту ветров. Смертный сделал протестующее движение.

— От тебя пахнет предательством, — сказала я сыну земли. — Ты не уберёг мой подарок. Я заберу и подарю другой: ветра не станут тебе мстить. Робин! Ты знаешь, чего я хочу.

— Чуть что, так сразу Робин, — проворчал эльфёнок.

Но ответить я ему не успела: мальчишка исчез с громким хлопком, и в тот же миг дверь сарая распахнулась.

— Так-так, мой мальчик, — произнёс чёрный волшебник. — Вижу, мой опыт увенчался успехом. Когда ты собирался меня позвать?

Рейнеке растерялся и я совсем потеряла к нему интерес.

— Робин! — топнула я ногой. Магия незнакомого чёрного волшебника окутывала мой нож и я не была уверена, что смогу до него дотянуться, не подхватив какое-нибудь вредное проклятие. Ведь если маг умудрился связать меня самоё...

— Хм... произнёс старик, подходя ближе. — Оно выглядит... достоверно. Но было бы удобней, если бы ты позаботился сохранить ёмкость для его изучения...

Он поднял руки и начал чертить в воздухе магические знаки. Валяющиеся на полу осколки взлетели и вокруг меня начался восстанавливаться стеклянный колпак. Мне стало не по себе.

— Робин! — закричала я ещё громче. — Всё за всё, слышишь?!

Что-то зазвенело, как будто лопнула струна. Нож влетел мне в руку, а краем глаза я заметила эльфёнка, который прыгал на одной ноге, тряся обожжённую руку. Я облегчённо вздохнула. Нож. И флейта ветров. Моя флейта ветров. Теперь я снова была целой. И я стояла под открытым небом в окружении магии. Такой вкусной, притягательной магии!

— Ты призвал меня, старик, — мягко сказала я, поднося флейту к губам. — Ты хотел управлять погодой? Посмотри!

До праздника добрых ветров они редко откликаются на флейту, но в моей ещё были отголоски человеческой магии, к тому же...

— Оно обладает всеми чертами псевдоличности! — восхищённо заявил маг и протянул ко мне руку.

Я обнажила нож. Магия, которая удерживала осколки в воздухе, потекла ко мне, а стекло осыпалось на пол. Больше ничего и никогда не могло бы снова вернуть им форму. Я сделала несколько рубящих движений. Волшебник ошибся, оплетая свой сарай магическими знаками. Сейчас они все были связаны и поэтому мне легко было собрать всё волшебство, которое в них содержалось. Связаны они были и с волшебником. Тем хуже для него.

— Они действительно связаны с детьми ветров! — восхитился старый волшебник, отступая на шаг. Колдовать он больше не пытался, только стоял и смотрел на меня с неподдельным интересом.

— Ты не веришь в меня, — покачала я головой. Магия, которой я наелась, переполняла меня ощущением силы, но где-то рядом маленький эльф бубнил что-то о том, что волшебники всегда остаются опасными. Особенно чёрные волшебники. Это меня отрезвило: я вспомнила, как попалась белому ордену. Песня Рейнеке вернула мне память...

Рейнеке...

Я покосилась на молодого волшебника. Он всё ещё стоял в своём круге, хотя его больше не охраняла саламандра. Магия, которая меня связывала и которую я поглощала, принадлежала и ему. Я отсекла эту связь и волшебник кулем упал в центр магического круга.

— Что же, это любопытно, — проговорил старик. — Ты меня заинтересовала, девочка. Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что ты скажешь на это...

Голос его был странным: как будто он разговаривал не с девушкой, а с прохудившейся лодкой. Волшебник хлопнул в ладоши и в дверь вошло странное... существо, от которого не пахло жизнью, только сырой глиной. У него не было ни головы, ни тела, только ноги, руки и нечто посередине, к чему всё это крепилось.

— Мальчик мой, ты будешь заинтересован тем, как твой друг усовершенствовал своё изобретение, — произнёс старик. — Я заинтересовался его открытием. Покорное, исполнительное, нечувствительное к магии... думаю, оно сможет схватить нашего строптивого элементаля...

Рейнеке не ответил: он лежал в глубоком обмороке. Я расхохоталась тем смехом, которым смеялась, когда начинала бурю в небесах. И заиграла на флейте короткий мотивчик. С каждой нотой флейта таяла, исчезала, становилась частью меня, возвращая мне силу для разговора с ветрами. С каждой нотой снаружи сарая задувал всё более сильный ветер.

— Братья мои! — закричала я, глядя, как неуклюжее существо с трудом преодолевает расстояние между нами. — Придите ко мне на помощь!

Ветра задули в сарай в тот самый миг, когда существо сомкнуло руки на моём теле. Но то, что делает сильфа сильфом — это не магия. Земная плоть осыпалась песком, а я, освободившись от власти чужой стихии, взлетела в небо. Последнее, что я увидела, это как рушились стены сарая, а ветра поднимали в воздух столы, котлы и жаровни.

Глава четырнадцатая. Нелюди

Рейнеке пришёл в себя, но всё, что он успел увидеть — это как рушились стены сарая, а чудовищный смерч закручивал столы, котлы и жаровни. Потом одна из них влетела ему в лоб и больше он ничего не помнил. Темнота и пустота были бесконечными и длились, длились и длились... пока не сменились болью и каким-то странным влажным прикосновением.

— Мальчик мой! — раздался над его головой женский голос. Рейнеке попытался открыть глаза, но у него ничего не получилось. — Бедный ты мой...

— Зачем он тебе? — брезгливо спросил мужской. — Нам надо убираться отсюда, а рядом с этим смертным просто опасно.

— Это мой племянник, — с достоинством произнесла женщина. Тётушка Меик?.. Впервые в её голосе не слышалось страха.

— Это племянник твоего тюремщика, — зло ответил мужчина. — Один из тех, кто нас убивает!

— Не говори так о своём отце, — строго потребовала тётушка.

— Тот смертный мне не отец! — с яростью возразил Довард. Довард?! — Из-за него ты должна была...

Тётушка вздохнула.

— Мальчик мой, дочери ветров и сами не лучшие матери.

Рейнеке не хотел давать понять, что очнулся, но боль усилилась и он не сдержал стонов.

— Рейнеке, милый, — ласково позвала тётушка. Довард презрительно фыркнул. Рейнеке попробовал разлепить глаза... перед ними мелькали разноцветные пятна. — Подай мне другую тряпку, сынок.

— Он смертный, он того не стоит, — запротестовал сын ветров, но вскоре лицо Рейнеке обтёрли заново смоченной тряпкой. Он снова попытался открыть глаза. На этот раз у него получилось.

— Тётушка... — позвал волшебник. Вышло настолько жалко, что он сам испугался.

— Ну, здравствуй, кузен, — хмуро проговорил Довард, склоняясь над лицом своего родственника.

— Ты сын моего дядюшки? — переспросил волшебник. — Но почему он не рассказал нам о тебе? Ведь ты должен унаследовать Южный мост!

Сын ветров презрительно фыркнул.

— Нужен мне этот сарай!

Тётушка Меик вздохнула.

— Милый мой... Всё это так сложно...

— Матушка, перестань! — возмутился Довард. Его голос болью отозвался в висках. — Видишь ли... кузен... матушка никогда не была человеком. Как и Л'ииикькая, на которую ты позарился, только казалась. И когда мой покойный батюшка узнал, что вместо ребёнка его жена снесла яйцо, он был в ярости, но прогнать свою диковинную игрушку не захотел. Только велел выкинуть это в реку. Этим, сам понимаешь, был я. Пока не вылупился. К счастью, таких, как я, высиживают русалки, так что его приказ спас мне жизнь.

— Яйцо? — не понял Рейнеке. — Высиживают?

— Мы. Не. Люди, — зло отчеканил Довард. — Тебе тоже противно, второе из трёх?!

— Второе из трёх? — снова переспросил волшебник. — Да что такое второе из трёх?!

— Отец ребёнка, — тихо сказала тётушка Меик и обтёрла лицо племянника влажной тряпкой. Её ласковые прикосновения потихоньку уменьшали боль, как уменьшал бы свежий ветерок. — Мы... сильфы верят, что за каждым из них стоит три воли. Первое из трёх — воля матери, второе — воля отца, а третье — самого птенца. И так до тех пор, пока не придёт время вить гнездо, мой милый, тогда надо добиться трёх согласий.

Волшебник со стоном сел и схватился за голову.

— Второе из трёх... русалки... яйцо...

— Наконец-то ты понял, — презрительно хмыкнул Довард. — Л'ииикькая свила бы гнездо со мной, если бы ей не принадлежало первое из трёх! Наши девушки не для тебя! Хватит с тебя тем, что ты стал вторым из трёх, хватит! Забери себе птенца, русалки приведут его на праздник ветров, и ты признаешь его своим сыном, а Л'ииикькая станет моей.

Рейнеке почувствовал, как его переполняет злость. Этот... человек... сильф... это существо решило добиться Лики — его собственной Лики! — и теперь требует, чтобы он, Рейнеке, чёрный маг, своими руками отдал ему девушку. Девушку. Его женщину. Птенец... яйцо... русалки... Проклятье! Лика снесла яйцо тогда, в лесу, когда они спаслись от белого ордена. Наверное, с самого начала она хотела именно этого и потому и шепталась с ними и потому и привела его к ним, чтобы расплатиться за эту... услугу... И теперь на празднике добрых ветров он увидит... сына? Или дочь? Волшебник никогда не задумывался, что у него могут быть дети. Члены орденов не заключали браки и не признавали случайных детей, но ведь он в своё время сбежал и...

Он попробовал обратить свои мысли на более насущные заботы. Они сидели у ручейка посреди луга. Вдалеке виднелся лес. Местность показалась волшебнику знакомой, от Южного моста — полдня пути.

— Как я здесь оказался?

— Тебя принёс эльф, — пожал плечами Довард. — Мерзкое создание, ещё хуже тебя!

— Довард, сынок, не говори так...

Сын ветров от увещеваний матери отмахнулся.

— А вы? — уточнил Рейнеке.

— Я оставалась на башне, — грустно ответила тётушка. — Этот страшный человек не давал мне спускаться и всё время пытался колдовать, но я так давно не видела своего ножа, что его чары меня совсем не питали. Потом он затеял что-то страшное, а потом налетели ветра. Они были страшно злы, но твой маленький друг сунул мне в руки нож, так что я просто шагнула с башни...

Она пожала плечами и рассеянно улыбнулась.

— Ветра подхватили меня и принесли сюда и вскоре меня нашёл мой сын.

— Я увидел, как ты пыталась разбиться! — зло ответил сын ветров. — Не знаю, каким чудом у меня получилось забрать часть твоего праха, чтобы ветра смогли выдержать тебя на своих крыльях! Никогда не слышал, чтобы такое было возможно без Доброго народа!

В голосе полусильфа слышались такая злость и паника, что Рейнеке внезапно ему посочувствовал. Хорошего мало — смотреть, как твоя родная мать пытается себя угробить! Тётушка Меик благодарно погладила сына по руке.

— Пойдём, матушка, — поднялся на ноги Довард. — Оставь смертного его судьбе и его делишкам с Добрым народом! Нам надо уходить отсюда. На празднике добрых ветров ты сможешь обрести свободу, а до него надо ещё дожить. Пойдём, матушка!

На этот раз тётушка Меик послушалась сына и позволила увести себя прочь.

— Ушли, хвала ветрам! — откуда-то из-за кустов выпрыгнул Робин. — Э, нет, смертный! Так не годится!

Он с разбега прыгнул Рейнеке прямо в лицо. Вспышка острой боли... а после маг почувствовал, что у него больше ничего не болит.

— Паршивец! — проворчал волшебник, ощупывая голову.

— Я же из Старых Доброго народа, — пожал плечами мальчишка. — Если бы ты встретился с Юными, они бы часами пели над тобой целительные песни. Хочешь? Могу устроить.

— Нет уж, — помотал головой Рейнеке и поднялся на ноги. — Зачем ты пришёл?

— Как?! — удивился эльфёнок. — Мы же хотели явиться к гномам!

— Куда-куда?!

— К гномам! — как ни в чём ни бывало заявил мальчишка. — Надо узнать, что им посулил Довард! Очень уж он мне не нравится!

— И что ты придумаешь на этот раз? — издевательски спросил волшебник. — Закопаешь меня в землю или скинешь мне на голову камень потяжелее?

— Нужен ты мне, камни на тебя кидать! — обиделся Робин. Отвернулся и зашагал прочь, но вскоре остановился. — Ладно, сын земли. Ты мне нужен. Доволен?

Рейнеке уселся на землю и внимательно посмотрел на эльфёнка. Мальчишка выглядел непривычно серьёзным и даже обеспокоенным.

— Рассказывай сначала, — предложил Рейнеке. — Зачем ты заманил меня в эту ловушку?

Робин пожал плечами.

— Какой ты зануда, сын земли! Так надо было, понятно?!

— Нет, — покачал головой волшебник.

— О, злые ветра! Сын земли, ты болван! Если ты сажаешь эльфа в клетку, чего ты ещё от него ждёшь?!

— А если эльф ходит за мной и делает пакости — это считается? — уточнил Рейнеке. Ему было неуютно общаться с мальчишкой, который в любой момент мог выкинуть какую-нибудь гадость и остановить которого не стоило и пытаться.

— Не-а, — засмеялся эльф и встал на голову. — Не считается!

Он поболтал в воздухе ногами и внимательно посмотрел на человека. Потом перекувырнулся несколько раз и встал на голову.

— Эй, смертный! Ты что же, обиделся, да?! И теперь не хочешь со мной водиться?!

Рейнеке пожал плечами, настороженно выжидая, что ещё выкинет маленький негодник.

Робин вздохнул.

Уселся рядом с человеком.

— Зануда ты, смертный! Рядом с тобой и я становлюсь занудой. Ну, хорошо. Давай по порядку. Твой учитель держал твою тётушку в плену. Это раз. Два — он давно готовил заклинание вроде того, которым ты поймал родню Л'ииикькаи. Три — твой кузен Д'ооооврд тут тоже давно крутился. Я решил связать все нити воедино до того, как твой учитель придумает что-то совсем уж опасное.

Он подпрыгнул на месте и снова чинно уселся.

— Ну, и отомстить тебе — тоже было приятно, сын земли! Впредь будешь знать, как шутить со мной шуточки!

— Впредь буду знать, как иметь с тобой дело, — проворчал волшебник. — Что Доварду здесь надо?

Эльф развёл руками.

— Мать. Л'ииикькаю. Не знаю, смертный. Его нить ещё не раскрылась.

— Почему ты сразу не объяснил мне про эти первые, вторые и третьи?

— А зачем тебе знать? — холодно и как-то по-взрослому спросил мальчишка. — Какое тебе дело?

— Но если Лика... если у неё от меня...

— Что тебе за дело до комочка материи, который зреет на дне ручья? — пожал плечами эльф. — Ты не сможешь назвать это своим ребёнком, ты не сможешь о нём заботиться, даже если и захочешь. Живи как жил, смертный.

— Комочка материи? — не понял маг.

— Смесь земли и воздуха, ни то, ни другое. Оно может выжить только в воде, смертный.

— Но потом оно... но потом ребёнок родится!

— Вылупится, — ехидно подсказал эльфёнок. — Слушай, смертный, ты дурак. Я расскажу тебе, почему твой дядюшка не признал Д'ооооврда. Он сделал для него всё, что мог, но дети редко бывают благодарны родителям.

— Так скажи и перестань скалить зубы, — сердито бросил волшебник. Намёки и недомолвки мальчишки его раздражали.

Эльф снова демонстративно вздохнул.

— Подумай сам своей дубовой головой, сын земли! Он же не человек! Д'ооооврд никогда не был младенцем, никогда не знал материнской груди. В год он уже мог бегать, прыгать и лазить по деревьям, в пять лет то и дело сбрасывал плоть, чтобы слиться с ветрами, а в десять выглядел старше, чем ты сейчас. Думаешь, сколько лет твоей возлюбленной?

— Сколько? — обречённо спросил маг.

— Лет семь, я полагаю. Или восемь.

— Сколько?!

— А что ты так удивляешься, смертный? Тебя же не смущает, что мне сто лет?

— Сколько?!

Эльфёнок противно захихикал.

— Я не шучу, сын земли. Сильфы взрослеют быстрее, чем люди: им не приходится день за днём растить и обучать тяжёлую плоть. Эльфы же никуда не торопятся. Не переживай, Л'ииикькая была взрослой по меркам своего народа в тот день, когда ты её впервые увидел. Видишь ли, на детей сильфов смертный прах не налипает. Только на взрослых и только на тех, у которых нет своих детей. Ну, или на тех, кто уже побывал на земле. Думаешь, почему с Л'ииикькаой никто, кроме Д'ооооврда, не хотел вить гнездо?

— Зачем ты мне всё это рассказываешь? — устало спросил Рейнеке.

— Чтобы ты понял: сильфы — не люди. Твой дядюшка не мог признать сына, он слишком мало похож на человека, чтобы быть в безопасности среди людей. И ты не сможешь признать. Проще забыть.

— Но почему Довард настаивал, чтобы я взял на себя заботы о ребёнке? — запутался Рейнеке.

— Он наполовину человек, — сочувственно ответил эльф. — К тому же... Видишь ли, сын земли, он спросил мать Л'ииикькаи — её первое из трёх, спросил отца — второе, но третьего — согласия самой Л'ииикькаи — не получил. Она сослалась, что сама является матерью — первым из трёх для своего ребёнка. Но дочери воздуха, вернувшись на небо, забывают о своих детях и не переживают за их судьбу. Она никогда бы не сослалась на эту обузу, если бы хотела за Д'ооооврда замуж.

— Хочешь сказать, он принуждает её? — запутался Рейнеке.

— Наконец-то ты понял!

От радости Робин подпрыгнул на высоту в два человеческих роста, спустился на высоту одного и завис там, глядя на сидящего на земле волшебника сверху вниз.

— А тебе-то зачем её спасать?

Робин плюхнулся на землю и угрюмо посмотрел на волшебника.

— Мне очень нужно. Я уже почти всё сделал, ты слышишь, она обещала — всё за всё! Я бы предпочёл забрать её нож — ну, или нож твоей тётушки, но всё за всё — такое обещание, за которое нужно хвататься.

— Ты меня только запутал, — сердито произнёс Рейнеке.

— Не переживай, сын земли, — ободряюще похлопал его по плечу эльф. — а теперь вставай и пойдём к гномам!

— Да к гномам-то зачем?!

— Незачем вам к гномам являться, — раздался рядом... голос. Рейнеке не знал, как назвать то, что он услышал. Если голоса сильфов были похожи на птичье крики, то сейчас до него донёсся стук камней, сложенный в слова.

— И тебе долго жить, Ргырпырлог!

— Ргрпрлг! — поправил его странный голос, доносящийся из-под земли. — Ты надоел нам, Рбн!

— Подумаешь, всего-то пару горстей...

— Мешков! — проворчал голос. — Ты сыпал песок в наши ходы, Рбн! Я, Ргрпрлг, пришёл спросить тебя: чего ты хочешь от детей камня?

— Это кто — гном?! — не сразу нашёлся со словами Рейнеке.

— А кто же, — вздохнул Робин. — У кого ещё может быть такое ужасное имечко?

— Я всё слышу! — раздалось из-под земли.

— Вообще-то с ними нельзя разговаривать, — зачем-то объяснил эльф. — Я имею в виду, что они нас едва видят, а слышать вовсе не могут. Потому-то он и прячется: чтобы наши голоса прошли земли и он мог вообще разобрать, о чём мы говорим.

— Врёшь ты всё, — пробурчал Ргырпырлог. — Закройте глаза.

Робин так демонстративно зажмурился, что Рейнеке решил последовать его совету. Земля задрожала, как будто кого-то пыталась выплюнуть, а потом успокоилась.

Волшебник осторожно приоткрыл один глаз. Ничего ужасного не увидел и открыл оба. Перед ним стоял невысокий сутулый человечек. Ростом он едва достигал взрослому человеку до пояса, но в плечах был шире самого Рейнеке. Одет гном был в штаны и рубаху, сшитые из чего-то, похожего на грубую белёсую ткань. На голове у него был медный, позеленевший от времени колпак. Но всего удивительнее были кусочки смарагда, закреплённые у него на глазах и камушки, закрывающие уши.

— Что пялишься, смертный? — проворчал гном. — Никогда не видел детей камня?

— Никогда, — подтвердил Рейнеке.

— Скалы и пропасти! Ну, слушай, одежда на мне соткана из каменной кудели. Ты об этом хотел спросить?

— Н-н-нет... — растерялся волшебник. — А про... про... ну, на глазах... и уши...

— Рбн тебе всё сказал! — возмутился Ргырпырлог. — Я не слышу сквозь воздух! Да и не вижу! Я же гном!

— А...

— Даже у людей принято здороваться, — проворчал гном. — И представляться. Ты моё имя знаешь, а я твоё нет.

— А... Я... М-м-м... Рнк по-вашему.

— Умный мальчик! — удивлённо сказал гном. — Ты волшебник, да? И хороший волшебник. Только очень уж маленький.

Рейнеке слегка растерялся. Он никогда не считал себя хорошим волшебником, и уж тем более не ждал такой похвалы со стороны.

— Ты разговариваешь с эльфами, — объяснил гном. — Видел русалок, сильфов, можешь разглядеть хитрюгу-саламандру в пламени... Сейчас со мной беседуешь. Ты хороший волшебник!

— Но я же ничего не сделал! — изумился маг.

— Я и говорю — маленький. — Рбн, объясни этому младенцу: его дело — встречаться с чудесами, а он может даже разговаривать с ними!

Эльф рассмеялся.

— Не ждал от тебя, Ргырпырлог! Я думал, ты не любишь людей!

— Я никого не люблю, — проворчал гном. — Твоему младенцу и так не повезло: он связался с тобой! Зачем его ещё и мной пугать?

— Ргырпырлог — гном-говорун, — зачем-то объяснил эльфёнок. — Он не добывает волшебные камни, не ищет золота, а только общается с разными кошмарами вроде меня.

— Все камни — волшебные, — возразил гном и уставился на Рейнеке сквозь зеленовато мерцающие смарагды. — Зачем ты привёл ко мне этого ребёнка?

— Чтобы спросить, — беспечно ответил эльфёнок и снова встал но голову. — А ему всё интересно.

Он принялся болтать ногами в воздухе.

Гном снял с глаз смарагды — они оказались соединены между собой проволокой — и принялся их протирать. Без камней его глаза казались маленькими и слепыми как у крота.

— Ему неинтересно, — сообщил Ргырпырлог, водрузив смарагды на место и внимательно осмотрев Рейнеке. — Ты странно его воспитываешь. Зачем ты показываешь ребёнку чудеса, когда ему неинтересно?

— Я не ре... — начал было Рейнеке, но осёкся.

— Для волшебника ты младенец, Рнк, — строго ответил ему гном. — Ты только начал встречаться с чудесами. Но твой учитель плохо о тебе заботится. Рбн! Почему ты так плохо заботишься о своём ученике?

— Делать мне нечего — обо всяких смертных заботиться, — засмеялся эльфёнок.

— Хватит! — закричал Рейнеке и вскочил на ноги. — Я устал от ваших недомолвок, тайн и оскорблений!

— Ты сердишься, — одобрил гном. — Это хорошо.

— Фу-ты-ну-ты, — захихикал эльфёнок. — Какие мы обидчивые!

— Я могу провести вглубь земли, но только его одного, — неожиданно заявил Ргырпырлог. — Ты слишком весёлый для этого. Пойдём, ребёнок. Пока ты не успокоился.

Прежде, чем Рейнеке успел возразить, гном взял его за руку своей широченной лапищей, и перед глазами волшебника в который раз померкло.

— Держи, — сунул ему в руки что-то холодное и твёрдое гном. — Это хрусталь горный. На глаза надень. Будешь видеть под землёй.

Рейнеке послушался и темнота перед ним действительно стала рассеиваться.

— Ты слишком лёгкий, ребёнок, — заявил гном. — Злись, пока мы идём, а то выкинет. Земля, она, видишь, какая, воздуха не понимает.

— Зачем ты меня сюда затащил? — сердито спросил Рейнеке.

— Скалы и пропасти! — проворчал Ргырпырлог. — Он ещё спорит! Совсем ребёнку голову задурили!

— Я не ребёнок! — заскрипел зубами волшебник.

— Знаешь, сколько мне лет? — веско спросил гном. — Вот и молчи.

— Ты не ответил, — напомнил волшебник. Гном тащил его за руку куда-то вперёд по тёмному ходу, в котором под ногами то и дело попадались камни, так что Рейнеке едва успевал переставлять ноги и не падать.

— И не собирался, — скрипуче засмеялся гном. — Лучше посмотри на себя, ребёнок. Ты ничего не замечаешь?

Рейнеке послушно посмотрел на свои ноги и с ужасом отметил, что они стали как-то ближе. Покосился на гнома — и обнаружил, что они сделались одного роста, гном даже, пожалуй, немного повыше.

— Испугался, ребёнок? — снисходительно хмыкнул гном. — Не бойся. Чтобы ходить под землёй, ты должен стать тяжелее. Злись давай, не отвлекайся!

— Куда ты меня ведёшь? — снова спросил Рейнеке.

— К моему Камню, — непонятно ответил Ргырпырлог. — Там мы можем поговорить.

— Что за камень? — устало уточнил Рейнеке.

— Не камень, а Камень, — сердито пробурчал гном. — Никакого почтения к старшим, ребёнок! — Камень, из которого я родился. Ты слышал, что гномы рождаются из камня?

— Не приходилось, — в тон ему пробурчал волшебник.

— Ну, и болван! Ничего, поумнеешь!

Ход сделал изгиб и как-то расширился. Сбоку появились тёмные фигуры, которые заскрежетали-застучали-заскрипели. Рейнеке не сразу понял, что это другие гномы, которые заговорили с его проводником.

— Это мои братья, — пояснил Ргырпырлог. — Грдртм, этот справа, и Втпргрм, вон, видишь, какой верзила!

Гырыдрытам и Вутпрагрым — как расслышал Рейнеке — подошли поближе и разразились гневными речами. Они так сердито махали руками, что волшебник испугался, не захотят ли они поколотить своего брата, а с ним и непонятного чужака.

— Стесняются, — хмыкнул Ргырпырлог и отвесил братьям по подзатыльнику.

Они, казалось, обрадовались, и Гырыдрытам ударил Ргырпырлога в плечо, а Вутпрагрым отвесил ему оплеуху.

— Они говорят, что тебя надо выкинуть на поверхность — да и дело с концом, — пояснил Ргырпырлог. — Не о чем нам с тобой разговаривать. Но они ошибаются.

Он ткнул каждого из братьев под рёбра, оттолкнул и потащил Рейнеке дальше. Волшебник оглянулся. Гырыдрытам и Вутпрагрым продолжали перебранку, топая ногами и осыпая друг друга не слишком серьёзными, но увесистыми ударами.

— Давно не встречались, — хмыкнул Ргырпырлог. — Чуешь, соскучились! Радуются!

— Могу себе представить, как вы ссоритесь, — пробормотал себе под нос Рейнеке.

— Не можешь, ребёнок, — строго ответил гном. — Дубовые корни! Думаешь, шум, пыль, драка? Сам подумай, к чему это нам?

— Скалы и пропасти, — передразнил Рейнеке. — Откуда мне знать?

— Вот видишь! — невесть чему обрадовался гном и ткнул его кулаком в плечо. — А говоришь — плохой волшебник!

Рейнеке плохо понял, что Ргырпырлог имеет в виду, но так устал от загадок, что, не раздумывая, ткнул проводника в ответ.

— Умный мальчик! — ещё больше обрадовался гном. — Да не трясись ты! Будут тебе ответы! Сейчас до Камня дойдём — и будут.

Путь показался Рейнеке бесконечным, он едва волочил так некстати потяжелевшие ноги и с трудом держал спину не то что прямой, а хотя бы не слишком согнутой. Теперь он понял, что испытывала Лика, не раз жаловавшаяся на то, как ей трудно ходить по земле. Если бы у волшебника ещё оставались силы, он бы всерьёз задумался над тем, стоит ли её возвращать — не потому, что девушка ему разонравилась, а как раз потому, что обрекать любимую на ежедневную пытку, подобную сегодняшней... Но сил додумать эту мысль у Рейнеке уже не было.

— На глазах умнеешь, ребёнок! — обрадовался гном, вталкивая юношу в какую-то низенькую пещеру с покатыми стенами. — Вот теперь ты почти как настоящий!

— Кто настоящий? — не понял Рейнеке.

— Гном, конечно же! — гордо произнёс Ргырпырлог. — Ходить как гном стал, а не как эльф какой-нибудь. Вот, садись сюда, к Камню. Не стесняйся, обопрись спиной. Заслужил. Отдыхай.

Рейнеке и рад был послушаться. Едва его лопатки коснулись твёрдой поверхности Камня, как на него накатило... нечто. Ни в одном языке нет таких слов, чтобы описать, что Рейнеке почувствовал в тот момент. Волшебник полагал, что это что-то вроде... приветствия?.. принятия? Нечто вроде протянутой руки или открытых объятий. Человеку такого не вынести. Хрупкая человеческая плоть не может вынести столкновения с камнем, прикоснуться может, но ни проникнуть внутрь, ни принять в себя. Но гном превратил Рейнеке в себе подобного, и потому маг выдержал всё. Это не было больно, не было даже неприятно. Скорее напротив, волшебник обрёл недоступную прежде твёрдость и ясность мыслей, не утратив их сложности.

— Отдохнул? — бесцеремонно потряс его за плечо Ргырпырлог. — Ты нам понравился, ребёнок. Я так и думал.

— Нам? — тупо переспросил Рейнеке, мимоходом отмечая, что из его рта вырываются чуждые прежде звуки. Недавняя ясность ушла, но Рейнеке откуда-то знал: она вернётся.

— Нам, — твёрдо ответил гном. — Мне и Камню. Я так и думал.

— Чего ты хочешь? — с трудом спросил маг. — Зачем ты меня сюда привёл?

— А чего хочешь ты? — засмеялся Ргырпырлог. — И чего хотел твой учитель?

— Он не... — начал было Рейнеке, но, заметив выражение лица гнома, сдался. — Он думал, к вам обратился сильф... полусильф, сын моей тётушки, как оказалось... чтобы вы что-то сделали, чтобы Лика... она сильф... Чтобы она стала человеком.

Гном пожал плечами.

— Мы не имеем дела с детьми воздуха. Они слишком лёгкие для нас. Даже став людьми, они не могут нас увидеть, а мы не видим их.

— Но, может, он... спрятал что-нибудь под землёй? — предположил Рейнеке. Ему идея эльфа тоже казалась дурацкой, но уходить, не проверив её, было глупо. Зачем ещё он мучился?

— Скалы и пропасти! — выругался гном. — Что он мог спрятать? Клочок воздуха из её платья?!

— Волосы, — вдруг всплыло воспоминание. — Когда я... когда она превращалась в человека, её волосы были из чистого золота...

Гном не сделал ни одного движения, но Рейнеке загривком почувствовал, как тот насторожился.

— Волосы из чистого золота, — мечтательно повторил Ргырпырлог. — Достань мне их, ребёнок.

— Что?!

— Их тут нет, — терпеливо пояснил гном. — Уверен, это прекрасное лакомство. Добудь его — и я освобожу тебя от твоего учителя. Вижу, вы с ним не ладите.

Рейнеке вскочил на ноги и выругался.

— Как вы мне надоели — все! — со своими условиями и загадками! Хватит! На эту удочку я больше не попадусь! Рейнеке, сделай то, Рейнеке, сделай это! Поди туда, сын земли, поди обратно! Заколдуй свою девушку, расколдуй свою девушку, отпусти, спаси, поймай, вернись... хватит с меня — понятно тебе?! Хватит!!!

— Ого! — поднял брови Ргырпырлог. — Дубовые корни, как ты хорош! Из тебя бы вышел отличный гном, ребёнок. Злись дальше, это полезно.

Его одобрение остудило мага. Он сел обратно и скрестил руки на груди.

— Мне надоело играть по вашим правилам, — заявил он.

Гном сел рядом и дружески ткнул человека в плечо.

— Ладно, ребёнок. Принесёшь — хорошо, не принесёшь — и не надо. Я тебе и так помогу. Надоел нам твой учитель — хуже ржавчины.

— Зачем тебе это? — хмуро спросил Рейнеке.

— Не доверяешь, — засмеялся Ргырпырлог. — И правильно. Пора тебе за свой ум взяться, не век же по чужим советам жить. Но нам от тебя ничего не надо. Только хвост пора прищемить этой ожившей пыли. Слушай: я представил тебя своему Камню и Камень тебя принял. Этого мало, чтобы стать мне братом. Но если ты будешь приходить сюда снова и снова, однажды — станешь.

— Зачем это мне? — пожал плечами Рейнеке.

— А вот это ты сам решай, ребёнок. Не хочешь — не приходи. А пока я расскажу тебе кое-что, а потом выведу тайными норами. И где бы ты ни был, прикоснись к камню или к земле и произнеси моё имя. Я выведу тебя хоть из темницы, хоть из колодца, хоть из чистого поля.

— И куда приведёшь? — подозрительно уточнил маг.

— К Камню. А от него — куда пожелаешь.

— А потом я стану гномом?

— Не сразу, — засмеялся Ргырпырлог. — Не сразу, ребёнок. Ты состариться успеешь человеком, даже если будешь гостить у меня раз в десять дней.

— Зачем тебе это нужно? — повторил вопрос Рейнеке.

Гном пожал плечами.

— Ты понравился моему Камню.

— А зачем это твоему Камню? — не унялся волшебник.

Гном одобрительно хохотнул.

— Наконец ты задал правильный вопрос, ребёнок! Я скажу тебе. Мой Камень слишком стар и не слишком твёрд, чтобы породить новых детей. Ты можешь стать его приёмным сыном. Чем больше братьев в семье, тем лучше Камню.

— А сестёр? — ляпнул Рейнеке.

Гном сдвинул медный колпак и почесал затылок.

— Я слышал это слово, но никогда не понимал его значения.

Рейнеке вдруг понял, что они говорили на гномьем языке, но слово "сестра" он произнёс на человеческом. А ведь его никто не учил гномьему...

— Сестра — это как брат, только женщина, — пояснил волшебник.

— И это слово я слышал, — кивнул гном.

Волшебник задумался.

— Женщина — это та, от кого мы рождаемся. Тогда это мать. Или дитя одного отца и одной матери. Тогда это сестра. Или та, кто рождает нам детей. Тогда это жена... или возлюбленная. А если это наш ребёнок, то это дочь.

— Мы рождаемся от Камня, — пожал плечами гном. — Я знаю слово "любовь", но мы любим только свой Камень и своих братьев.

— А откуда берутся Камни? — заинтересовался волшебник.

— Когда гном очень сильно стареет и ему надоедает ходить, он находит себе пещеру и садится отдохнуть. Однажды он становится Камнем. Чем больше он рождает детей, тем он больше, сильнее и мудрее.

— Сильнее? — не понял Рейнеке.

— Ты почувствовал, — неожиданно строго ответил гном и Рейнеке прекратил расспросы. Он действительно понял это, когда прислонился к Камню.

Повисло молчание — не то чтобы неловкое, но такое, какое хочется прервать.

— Пойдём, ребёнок, — предложил гном. — Мне не понять, какая сила толкает тебя на глупости. Мне не увидеть детей воздуха и не понять, что за Лика от тебя ускользнула. Но теперь ты будешь устойчивей. Быть может, тебе это поможет. А захочешь отблагодарить — принеси нам золотые украшения.

— Зачем они вам? — удивился Рейнеке. Он успел заметить, что на гномах не было никаких украшений.

— Мы их едим, — пояснил гном. — Золото, которому придали форму, для нас как... как для тебя жареная куропатка. Мы ловим саламандр и на их огне плавим металлы. Но вы, люди... ваши работы полны не только формы, но и смысла... Хороший мастер вкладывает свои мысли, мечты, надежды... для нас они как приправа.

Рейнеке хмыкнул.

— Если смогу — принесу, — пообещал он. — Но я бедный человек.

Ргырпырлог засмеялся.

— Гномы умеют находить золото. Ты тоже научишься, ребёнок. А теперь — идём.

Глава пятнадцатая. Замок северного моста

Подземные тропы вывели Рейнеке туда, где он меньше всего хотел оказаться: в подвалы родного дома. Вернее, так задумывал вредный гном, но в замке Северного моста отродясь не было подвалов, так что Рейнеке оказался в погребе и успел разбить несколько горшков, прежде чем сообразил, где он находится. Пришлось долго колотиться в крышку, пока не прибежала старая, седая как лунь и полуослепшая нянька, принявшаяся причитать над погребом о подлости крыс и бесполезности господского сынка, от которого, даром что маг, пользы не было ни вот нисколечко.

— Эй! — разозлился Рейнеке. — Габи! Это не крысы, это я! Выпусти меня!

— Ники! — ахнула нянька. — Негодный мальчишка, ты как сюда забрался?!

— Магические тропы, — подпустил загадочности молодой волшебник. — Выпусти меня!

Нянька засуетилась, загремела ключами, откинула крышку.

— Ахти! Кто ж это с тобой сделал?! — закричала она громче прежнего. Рейнеке оглядел себя и закатил глаза. Ну, конечно, он всё ещё выглядит как гном. Ну, да, он под землёй и он злится.

— Отстань, Габи, — проворчал юноша и постарался успокоиться. Сделать это под причитания няньки было весьма непросто, но вот тело юноши вернуло прежний рост и гибкость и он, подтянувшись, выпрыгнул из погреба. С удовольствием вдохнул вечерний воздух.

— Не доведут они тебя до добра, — покачала головой старуха. — Добегаешься, как учитель твой!

— Канцлер Ортвин? — переспросил Рейнеке. — Что с ним?

— А то ты не знаешь! — продолжила воркотню нянька. — Доколдовался на днях! Весь Южный мост лежит в развалинах, сам у нас на задворках валяется, твоя мать его выхаживает. Говорит, выживет.

— Надеюсь, ради него она не колдовала, — пробормотал Рейнеке, вспоминая, чем закончилось для него материнское колдовство.

— Да с ним — колдуй, не колдуй, толку не будет. Матушка твоя говорит — если до дня вершины весны не оправится, то как есть помрёт. Худо ему. Вот оно что от вашей магии-то бывает. Одумался бы, по дорогам побираться, Ники! Дома мать по тебе все глаза выплакала, отец стареет...

— Отстань, — отмахнулся Рейнеке. Нянька принималась причитать каждый раз, когда он возвращался домой.

— Хоть на глаза-то покажись отцу с матерью! Как с похорон сбежал дядюшкиных, так о родителях и забыл!

Рейнеке в ответ только выругался и пошёл через двор в покосившуюся башенку, служившую домом его родителям.

Он вдруг задумался над владением Южного моста. Если тётушка не собирается там жить, если дядюшкиного сына никто не признает за наследника... может, ему и в самом деле забрать себе это место? Снести остатки башни, убрать сараи... двор замостить камнем, а вокруг устроить лужайку... где-то там во дворе бил родник. Прудик ещё можно выкопать. И, разумеется, натянуть сильфову арфу и повесить рядом всевозможные колокольчики. Если найти, кто позаботится о владении во время его странствий, туда будет приятно возвращаться. Учитель говорил когда-то, что у некоторых волшебников и даже у обычных людей бывает место силы... место, где к ним возвращается утраченная сила... правда, учитель называл это "детским баловством"... вот и добаловался.

Родителей он нашёл на первом этаже, в зале, в котором днём обедали все домочадцы, собирались для дела и для разговоров, а ночью спала немногочисленная челядь. Отец сидел у очага и, не доверяя никому, точил старый меч. Мать у окна толкла в ступке какое-то снадобье, наполняющее зал горьковатым запахом. При виде младшего сына родители бросили свои дела и шагнули к двери. Такого приёма волшебник не ожидал. Рейнеке поклонился отцу, обнял мать. Что-то изменилось в нём ли, в них ли... то ли они стали ниже ростом, то ли он подрос... они ли согнулись, он ли расправил плечи...

— Сынок... — тихо произнесла мать. Отстранилась, вгляделась в глаза, провела рукой по волосам и даже, к смущению сына, принюхалась. — Ты изменился, сынок...

— Матушка, не... — с досадой начал волшебник, но она закрыла его рот рукой.

— В твоих волосах запутался ветер, но сердце... сердце стало твёрдым. И над тобой больше не властны проклятия. Что ты нашёл в своих странствиях, сынок?

Рейнеке открыл было рот, но сдержался. Мать прокляла его, навесив на шею безумного эльфа; теперь, когда он знал, сколько тому лет, когда гном называл эльфа его учителем, было невозможно считать того мальчишкой с дурным характером. Нет, не мальчишкой был Робин, а волшебным таинственным существом, чьё могущество столь же огромно, сколь и пугающе... А после мать навязала ему эльфийскую месть и это благодаря её неумелому вмешательству он был заведён в ловушку... Ликой. Стоит ли винить мать за этот прекрасный дар? А потом она написала старшему сыну. И Лику чуть не сожгли.

Волшебник пожал плечами.

— Я вернулся, — объявил он. — Думаю поселиться в замке Южного моста.

Отец невесело хохотнул.

— Сын, там нет никакого замка. Знаешь, что натворил твой учитель?

— Мне сойдут и развалины, — отмахнулся Рейнеке.

Отец сердито фыркнул и прошёлся взад-вперёд по залу, распинывая брошенную на пол солому.

— Он утверждал, что ты тоже был там, — сказал отец. — Что ты, несомненно, погиб.

— Я был там, — пожал плечами волшебник. — Но не погиб, как видишь.

Он протянул руку отцу и тот поспешно схватился, как будто всерьёз хотел убедиться, что рука младшего сына живая, тёплая, настоящая.

— Я в ваши магические дела не лезу, — всё так же сердито продолжал отец. — Однако вы оставили меня без второго замка и без вдовы родного брата. Я составил письмо командору Экельварду, да вот беда: никто не желает его отвозить.

— Тётушка Меик жива и здорова, — хмыкнул Рейнеке. — Но, думаю, мы её уже не увидим.

— Он сказал, что она из этих отродий. Детей ветра. Как и девка твоя, ради которой ты бросил дом. Это правда?

Рейнеке сжал кулаки.

— Отец, если хочешь, чтобы между нами был разговор, ты не будешь называть мою жену девкой.

— Жену?! — ахнула мать. — Но, сынок, когда...

— Брак без благословения родителей незаконный! — отрубил отец.

Рейнеке закатил глаза.

— Отец. Матушка. Позвольте начистоту. Мне от вас ничего не нужно. Ни Южного моста, ни северного, ни благословения и я не боюсь ваших проклятий. Ничего не нужно.

— Ты сказал, что вернулся домой, — напомнил отец. Голос его вздрогнул и Рейнеке вгляделся в него повнимательнее. Немолодой уже человек. Давно немолодой. Согбенный, седой, сердитый. Хороший вышел бы гном, промелькнула непрошенная мысль и Рейнеке усмехнулся краешком губ. Когда-то отважный воин, но очень, очень долго — всего лишь старик, бессильно проклинающий всех, кто не желает прислушиваться к его наставлениям.

— Вернулся, — терпеливо ответил Рейнеке. — Но я всегда могу уйти.

Родители не ответили, волшебник не стал их торопить. Наконец, мать с мольбой прикоснулась к его рукаву и Рейнеке смягчился.

— Нет, — ответил он. — Мы не женаты и женаты быть не можем. Ни в одном ордене не благословят наш союз, потому что она действительно из детей ветра. Но если она вернётся ко мне, я потребую уважать её как мою жену и дам ей защиту своего имени.

Матушка грустно покачала головой. Женщина, объявленная женой тэна, действительно получала защиту от любых обвинений и даже маги предпочитали с ними не связываться. Сыновья же тэнов... даже прямые наследники должны были получить подтверждение родителей.

— Даже бродячая мимми — и та его бросила! — фыркнул отец. — Чему тебя в этом ордене учили...

Рейнеке чуть не рассмеялся. Прежде воркотня отца заставляла злиться, сейчас забавляла.

— Я отвезу твоё письмо, отец, — пообещал он. — Но сначала мне надо поговорить с учителем.

— Поговори, если сможешь, — хмуро ответил старик. — Наверху он, в твоей комнате. Только лежит в беспамятстве и бормочет не пойми что. Мать твоя его уж всякими зельями потчевала, да только без толку. Раз только в себя пришёл, о тебе рассказал — и всё.

— А что именно обо мне он сказал? — заинтересовался Рейнеке.

— Бредил, — фыркнул отец. — То проклинал, кричал "сочтёмся, проклятый мальчишка!", а то вдруг вздыхал и твердил "бедный мальчик, я чуть не убил тебя". Вот и понимай тут.

— Мальчишка, — пробормотал Рейнеке. Поцеловал мать и пошёл в свою комнату, которую так спокойно уделили канцлеру Ортвину. От этого было чуть-чуть неприятно, как будто его не то предали, не то выгнали из дома.

Но он ушёл сам...

Комната Рейнеке была маленькая, с низеньким потолком и крошечным окошком. Это когда ты вырастаешь в семье тэна, ты, младший сын — наследник. А когда ты ещё маленький, ты самый последний в большой семье. Всё тебе достаётся в последнюю очередь. Доживёшь ли до полных лет, станешь ли наследником, или помрёшь, освободив место брату постарше. Учителю была коротковата детская ещё кровать ученика и под ему ноги подсунули рассохшийся ларь. Небогато жил тэн Двух мостов и гостей принимал так же небогато.

Вопреки мнению отца, учитель был в памяти. Канцлер Ортвин сидел на постели, зябко кутаясь в ветхое от времени одеяло его ученика. Рядом стояла жаровня и Рейнеке ясно видел, как между углей прыгает маленькая ящерка.

...можешь разглядеть хитрюгу-саламандру в пламени...

— А, Рейнеке, — равнодушно бросил учитель. Ученик вгляделся в него и охнул. Старого волшебника пронизывали нити — пути магических потоков. Все они были оборваны, скомканы и смяты. — Значит, ты выжил. А мне сказали, тебя не нашли под завалами.

— Меня там не было, — объяснил ученик.

— Ты тоже это видишь? — кивнул старый волшебник на жаровню. — Я заметил, как ты сюда уставился.

— Это саламандра, — пояснил Рейнеке. — Они живут в пламени.

— Значит, мне не почудилось... — пробормотал маг и протянул руку к ящерке. — Ну, здравствуй, аллегория.

Аллегория бросилась вперёд и цапнула волшебника за палец. Канцлер Ортвин коротко вскрикнул и отдёрнул руку. На укушенном пальце красовался свежий ожог.

— Смешная, — хмыкнул волшебник, рассматривая руку. — А девушку? Девушку ты тоже видел? Тогда, в сарае?

— Видел, — вздохнул Рейнеке.

— Что это было?

— Сильф, — пожал плечами юный волшебник.

— Ты многому научился... без меня.

— Многому, — согласился ученик. Он оглядел чуланчик, ища, куда бы присесть, но тут отродясь не было ничего, кроме кровати.

— Ты разговаривал... с ними?

Рейнеке молча кивнул.

— Забавно. Я столько сидел над книгами... искал их... ставил опыты... а ты бродил, как дурак, со своей гитарой. И вот теперь ты стоишь и поучаешь меня, старого дурня.

— Не говорите так, — мягко произнёс Рейнеке, но канцлер Ортвин только махнул рукой.

— Как ты на меня смотришь, я тоже заметил, не слепой, знаешь ли. Плохи мои дела.

— Это пройдёт, — посулил Рейнеке. Оборванные нити шевелились, тянулись друг к другу. Юный волшебник ясно видел, нет, точно знал — они ещё могут срастись. Зла на учителя он не держал. Тот следовал обычаям Чёрного ордена — как и сам Рейнеке совсем недавно.

— Ну, если ты так говоришь, — сипло рассмеялся старый волшебник. Они надолго замолчали.

— Стихия воздуха так и не покорилась мне, — заговорил канцлер Ортвин. — Я думал, после той сделки дело пойдёт на лад...

— Какой сделки? — насторожился Рейнеке.

— Да с одним из детей ветров. Отродье явилось ко мне... Лицо скрывал, говорил сиплым шёпотом, имени называть не стал. Я заранее оплёл заклинаниями место встречи, но потом не нашёл ни следа от своей магии. Шёл туда и думал — дурак, зачем идёшь, зачем рискуешь?! Но пришёл. Он дал мне пузырь... не знаю, из чего сделан. Прозрачный, стенки тонкие, мягкие такие на ощупь. Там был вроде как клочок дыма, но только золотистый. Сказал, с его помощью я могу предсказывать погоду. И верно: перед дождём он набухал, перед ясной погодой сжимался, а перед ветрами дым начинал так и виться. И не накануне, а за день, за два. Позже я научился колдовать с ним: если поместить его в центр фигуры воздуха, можно было предсказать погоду за декаду, а то и за месяц, смотря сколько магии вложить в заклинание. Но я хотел больше. О, да, много больше. А недавно он сам собой лопнул, и я понял, что пора идти дальше.

— А что это была за сделка, учитель? — почтительно спросил Рейнеке. История, рассказанная старым магом, показалась ему очень важной.

— Нож, — пожал плечами старый маг. — Это отродье утверждало, что у моего старого друга хранится нож с рукоятью в виде стрижа. Он хотел его выкупить.

— И сразу же отдал свой товар? — хмыкнул Рейнеке.

— Он говорил, что это — малая толика того, что он может мне дать, — медленно, с трудом припоминая старый разговор, ответил старый волшебник. — Но я не хотел, чтобы разгадка природных тайн была мне дана. Я хотел открыть всё сам.

— И использовали нож, — бесстрастно добавил Рейнеке.

— Я спрашивал твоего дядюшку, — пожал плечами волшебник. — Но тот только в завещании открыл мне, где тот хранится. Он говорил, что, пока нож с ним, жена от него не уйдёт. Тогда я и понял, что она — не человек, просто элементаль, привязанный к предмету.

Рейнеке вздохнул.

— Ты знаешь об этом больше меня, — проницательно посмотрел на него учитель.

— Да, она элементаль, — признался Рейнеке. — Но не фантом. Просто женщина, созданная из воздуха, которую дядюшка заставил жить на земле.

— Звучит как детская сказка, — хмыкнул старый волшебник.

— Учитель, — настойчиво произнёс Рейнеке. — Поверьте мне. Они живые, у них есть ум, воля...

— Придётся поверить, — проворчал старый волшебник, и Рейнеке вдруг понял: канцлер Ортвин соглашается не потому, что ученик его убедил, а потому, что потерпеть поражение в битве с нечеловеческим существом ему чуть менее обидно, чем пострадать от ошибки в заклинании.

— Давно состоялась эта сделка? — уточнил Рейнеке. Старый волшебник задумался.

— Да уж порядочно... Погоди-ка... Ты ушёл от меня в конце лета... в разгар осени пришло это отродье... Всю зиму я с ним работал, а прошлой весной пузырь лопнул.

Рейнеке молча кивнул. Совпадение? Золотистый дым в прозрачном пузыре... когда же Лика оказалась на земле? Они встретились осенью, но Лика говорила, что эльфы уже возвращали её на небо. Не прошлой ли весной это было?

Не слишком ли просто?..

— Вы знаете, что отец хочет жаловаться командору? — перевёл разговор юный волшебник.

— На то, что я разрушил его замок? — понимающе переспросил старый волшебник. — Пусть жалуется. Ложа богатая, оплатит. Не смотри на меня так, мальчик мой. Чёрному ордену всё дозволено, да. Но сильный может позволить себе проявить щедрость. Не должно быть слухов, что мы не справляемся с волшебством и оставляем вокруг себя одни руины. Ты знаешь: магов много, но не так много, как простых людей, и магические силы не безграничны.

Рейнеке кивнул. Если маги начнут рушить замки тэнов, не выплачивая за то виру, кто поручится, что тэны не призовут детей ветров и не избавятся от неприяно соседства.

— А сейчас оставь меня, — откинулся на кровать старый волшебник. — Я устал. Пришли свою мать со снадобьем и не позволяй ей пускать сюда эту кошмарную старуху. Квохчет тут, ногами топает... иди, иди. Я устал. Поедешь к командору, зайди, я черкну пару слов. Иди.

Рейнеке вышел из дома на рассвете. Он не спал той ночью. Ещё вечером он получил письмо отца к командору Экельварду и приписку к нему канцлера Ортвина. Можно было бы уйти ещё под светом звёзд, но маг ждал, стоя у ворот и кутаясь в свой коричневый плащ. И дождался.

Мать вышла во двор, взглянула на светлеющее небо, гаснущие звёзды. Зябко закуталась в накидку. И собралась было пойти по своим делам, но тут заметила сына.

— Рейнеке, сынок, — позвала она. Волшебник не стронулся с места и она подошла к нему сама. Робко коснулась плеча. — Ты сердишься?

Рейнеке покачал головой.

— Зачем ты писала обо мне в белый орден? — хмуро спросил юноша.

— Ты потерял всю силу из-за этой девки, — удивлённо ответила мать. — Я знаю таких, они могут сделать всего несколько движений, чтобы навсегда...

— Матушка, — мягко перебил волшебник. — Взгляни, моя сила при мне.

— Твой брат помог тебе, — убеждённо ответила мать.

— Он не писал тебе? — развеселился Рейнеке. — Матушка, она вернула мне волшебную силу, которую отняла за то, что... за дело, одним словом. Мой брат захватил нас в лесу и чуть было не сжёг её заживо.

— Она не человек, — упрямо ответила мать.

Рейнеке отвернулся и шагнул в проём ворот. Мать удержала его за край плаща. Сын хмуро повернулся и выжидательно посмотрел на неё.

— Чего ты от меня хочешь? — со слезами заговорила женщина. — Чтобы я признала эту... эту...

Рейнеке ждал. Мать молчала. В предрассветных сумерках её лицо было очень бледным. Мать Рейнеке была красивой женщиной. Высокой и стройной, будто и не выносила и не выкормила семерых сыновей. Прямая, как ива, с длинными волосами, что спускались по её спине до самых пяток. Магия позволяла носить их распущенными, хотя иногда тэнни заплетала их в косы. Всё ещё красивой. Но сейчас прожитые годы проступили на её лице. Не морщинами, а безмерной усталостью женщины, которая теряла одного за другим своих сыновей. Они уходили и исчезали. Только немногие умерли. Но никто не вернулся.

Рейнеке молча ждал.

— Хорошо, сын, — переборов себя, произнесла мать. — Вот тебе моё слово — эта женщина, отдай она тебе руку, будет принята мной как любимая дочь. И я не буду чинить вам препятствий.

Рейнеке улыбнулся. Лицо его потеплело, он обнял мать.

— Где бы я ни был, — заверил он, — я вернусь домой.

— Где бы ты ни был, — ответила она, — с тобой будет моё благословение.

Они стояли, обнявшись, пока солнце не поднялось из-за горизонта, а после Рейнеке зашагал навстречу рассвету.

Глава шестнадцатая. Праздник добрых ветров

После того, что с ним случилось, Рейнеке начал иначе относиться к рассвету. Словно какая-то часть его души всё ещё могла, обнажённая, трепетать под пронизывающими лучами новорождённого светила. Не то, чтобы юный маг начал бояться рассвета. Скорее — благоговеть. И вот сейчас он шёл и смотрел на окрашенные облака, на небо, на солнце... Ещё было слишком холодно, чтобы радоваться утренней свежести, но утру... утру можно было радоваться со всем пылом. Чёрные волшебники редко видят рассвет, разве что ритуалы затягиваются допоздна, и ещё реже идут ему навстречу.

Всё благоприятствовало дороге. Как ни бедно было владение Северного моста, а всё же дома Рейнеке справил новые сапоги взамен прохудившихся старых, забрал отосланную с постоялого двора домой гитару. Теперь шагалось веселее. Словно что-то изменилось — в мире, в нём ли. Словно ушли страхи, ушла неуверенность. Рейнеке чувствовал в себе магическую силу — она вместе с кровью бежала по жилам, веселила душу и, казалось, рвалась в чистое небо. Праздник добрый ветров уже скоро. В этом году — раньше, чем обычно, потому что он, Рейнеке-маг, задобрил ветра, научив сильфов сражаться с саламандрами. Праздник добрых ветров — это не дата. Это время, когда воздух становится теплее и мягче. Когда год поворачивается к лету. Скоро. Это чувствовалось в воздухе.

Рейнеке шагал легко, привычно, и дошёл до владений командора Экельварда ещё до того, как наступил вечер. Он не собирался искать командора. Достаточно передать письмо любому из его людей — и те сами позаботятся, чтобы доставить послание в ложу. Чёрного ордена все боятся — и особенно обрабатывающие его земли керлы.

Волшебник заметил, что дошёл до перекрёстка пяти дорог, и невольно замедлил шаг. Он сам не мог сказать, чего ждал. Нападения? Чуда? Зная эльфов, можно было ожидать и того, и другого. В ушах зашумело и откуда-то сбоку, где, Рейнеке мог поклясться, мгновение назад никого не было, на него помчалась белая коза с чёрной полосой на хребте и красными ушами и рогами, будто обагрёнными кровью. На этот раз маг не стал хвататься за нож. Он сорвал с головы шапку и поклонился — учтиво, как поклонился бы одному из высших лиц своего ордена.

— Приветствую тебя, Прародительница доброго народа, — ровным голосом произнёс волшебник.

Коза исчезла. На её месте стояла тщедушная уродливая старушонка.

— А ты повзрослел, мальчишка, — хмуро произнесла она.

Рейнеке пожал плечами. Бадб медленно, тяжело опираясь на свою клюку, обошла кругом юноши. Маг ждал, с трудом сдержавшись, чтобы поворачиваться следом за ней.

— Что же, — веско проговорила старуха. — Ты не сберёг дар дочери воздуха.

Рейнеке снова пожал плечами.

— И ты напал на моего внука.

У волшебника вертелось на языке детское "он первый начал", но он смог сдержаться.

— Я вижу в тебе изменения, но не знаю, к добру они или к худу. Однако ты свободен от проклятий и не приобрёл новых. Ты доволен этим, сын земли?

— Я отдам вам луг в своих владениях, — вместо ответа произнёс Рейнеке — медленно, так же веско, как и старая эльфийка. — Вы сможете пасти там пчёл и никто не войдёт туда без вашего разрешения.

— Это хороший дар, — одобрила Бадб. — Чего ты хочешь взамен?

— Ничего.

— Подумай, сын земли.

— Мне ничего не надо, — равнодушно отозвался волшебник.

— Ты не хочешь вернуть себе Л'ииикькаю, сын земли?

— Она не вещь, чтобы мне её возвращали.

— Ты не хочешь отомстить сыну своего дяди, Д'ооооврду?

— То, что он сделал, он сделал не против меня.

— Но разве ты не хочешь отомстить за свою женщину? — настаивала старуха.

— Она не считает себя моей женщиной. Я буду защищать её, но мстить... я никому и никогда не мщу.

— Бабушка! — раздался откуда-то мальчишеский голос. Волшебник не повернулся. Он знал: как бы он ни встал, голос Робина будет звучать за его спиной, пока паршивец не захочет показаться. — Ты не о том спрашиваешь!

— Мой внук, — усмехнулась старуха, — хочет знать, что рассказали тебе гномы.

— Дети камня не видят детей воздуха, — всё с той же холодностью ответил волшебник. — Они не имеют отношения к тому, что случилось с Л'ииикькаей.

Он без труда высвистал птичье имя своей возлюбленной.

— Ты плохо спрашивал! — срывающимся от возмущения голосом завопил Робин.

Рейнеке засмеялся.

— Если я отвечу на твой вопрос, ты перестанешь меня донимать? — уточнил он.

— Вот ещё, — тотчас надулся мальчишка.

— Тогда проваливай.

— Эй! — завизжал эльфёнок. — Ты знаешь! Ты знаешь! Ответь мне!

Он выпрыгнул откуда-то из-за угла, которого тут не было, и заскакал вокруг юноши.

— Скажи! Скажи мне! О, скажи скорее! Говори сейчас же! Ты знаешь!

— Внук, — прозвучал голос его бабки. Робин надулся и сел на землю.

— Ну, хорошо, сын земли. Пожалеешь ещё. Вот, клянусь — перестану тебя донимать! Что сделал Д'ооооврд?

— Отдал волос магам, — усмехнулся волшебник. — Кому же ещё.

— Так просто?! — обиженно ахнул мальчишка. — Да я его...

Он вскочил на ноги и умчался.

— Ты хочешь попасть на праздник добрых ветров, — сказала старая Бадб.

— Да, — просто ответил волшебник.

— Я проведу тебя туда, — так же просто сказала старуха и протянула руку. Волшебник без колебания вложил свою в раскрытую ладонь.

Они оказались на поляне, окружённой вековыми дубами. Рейнеке даже ради спасения собственной жизни не смог бы сказать, где именно находится это место и как отсюда вернуться. Было темно. В ночном небе вспыхивали яркие звёзды — по одной, с медленной и величавой торжественностью. Откуда-то из-за деревьев доносилась музыка, кто-то перебирал струны арфы — небрежно, словно бы ни о чём ни думая, но получалось красиво и завораживающе.

Ветер дул, кажется, отовсюду, он трепал плащ волшебника, сдул с него шапку и ворошил волосы. Где-то вдали закручивались маленькие, чуть светящиеся смерчи, в которых постепенно проглядывались очертания человеческих фигур.

Не человеческих, поправил себя Рейнеке. Сильфийских.

— На этот раз ты герой вечера, — неожиданно мирно заявила старуха, всё ещё держа юношу за руку. — Мой внук иззавидовался весь. Хоть он и добился от Л'ииикькаи обещания отдать всё за всё, а такой чести ему не видать как своих ушей.

— Что значит "всё за всё"? — немедленно спросил волшебник.

Бадб рассмеялась.

— А ты всё тот же, мальчик. Но я тебе отвечу. Всё за всё — это обещание выполнить любое желание в обмен на неограниченную помощь.

— Любое? — насторожился Рейнеке. Бадб рассмеялась ещё громче — молодым смехом, который так странно прозвучал в устах сморщенной старушонки, что волшебник невольно покосился на свою спутницу.

— Не беспокойся, сын земли, он не попросит её руки.

Рейнеке пожал плечами, не став оправдываться, что вовсе не это имел в виду. Он и сам не знал, что имел в виду, просто Робин был не тем существом, перед которому он рискнул бы пообещать выполнить любое желание.

— Растёшь, мальчик, — снова засмеялась старуха и отпустила его руку.

Рейнеке только на миг отвёл взгляд... и вот Бадб рядом с ним уже не было.

Неведомый музыкант тихонько запел, вплетая голос в звучание арфы. Сильфов на поляне всё прибавлялось. Они были веселы, оживлены и подхватывали звучащую под деревьями песню. Слов Рейнеке не разбирал, не был даже уверен, что эта песня состоит из слов, а не только из переливов звонких нечеловеческих голосов.

Волшебник молча ходил между эльфами и сильфами, почти не удивляясь тому, что научился их различать. Он и сам не знал, ищет ли среди них Лику. Наверное, всё-таки да. Но что он ей скажет? О чём они будут разговаривать?

Но он наткнулся на кое-кого другого.

— Рейнеке, мальчик мой! — раздался одновременно знакомый и незнакомый голос тётушки Меик. Волшебник повернулся. Тётушка была в неподпоясанном бледно-голубом платье, не украшенная ничем, кроме копны светлых распущенных волос. Но страннее наряда был её взгляд. Рейнеке моргнул. Из взгляда тётушки ушёл страх и это было... красиво. За столько лет он никогда не думал, что его старая тётушка была по-настоящему красива завораживающей нечеловеческой красотой. Теперь он понял, почему дядюшка удерживал жену возле себя даже против её воли. Но почему того не коробил вечный страх в глазах возлюбленной — этого Рейнеке не мог ни понять, ни принять.

— Тётушка! — искренне обрадовался волшебник и обнял родственницу.

Она крепко обняла его в ответ, погладила по растрёпанным светлым волосам.

— Ты изменился, — произнесла она удивлённо.

— Ты тоже, — откликнулся волшебник. — И, тётушка... если я могу тебе помочь... возместить то зло, которое тебе причинил мой дядя...

— Ей ничего от тебя не нужно! — раздался злой голос и Довард, красный от возмущения, оттолкнул кузена от своей матери. — Убирайся прочь, ты, глиняное чучело!

— Довард, сынок, — неуверенно произнесла тётушка. Рейнеке с несвойственной ему проницательностью вдруг понял: ей неловко рядом с сыном. С сыном, которого она бросила легко, как все женщины сильфов, очутившиеся на земле, бросают своих детей, и который ждал, любил и верил, что сможет быть ей нужным. И то, что Доварда, готового ради неё расшибиться в лепёшку, она нисколько не любила, а чужого ребёнка, племянника человека, который отнял у неё воздух — любила, с детства ласкала и баловала, — это ей тоже приходилось скрывать.

И ещё вдруг Рейнеке понял: нет. Даже если Лика от него откажется, даже если она не захочет разделить с ним жизнь на земле, нет. Он не позволит, чтобы его ребёнок однажды вырос вот в такое вот создание, которое...

— Довард, — вдруг мягко произнёс волшебник. — Скажи мне, как умер твой отец?

— Он мне не отец! — с ненавистью выкрикнул Довард. — Этот... это... он мне не отец! Он держал в плену мою мать, он в жизни не позаботился о том, чтобы узнать о своём ребёнке, он...

Тётушка отвела взгляд.

Рейнеке замутило. Он не слишком любил отцовского брата, но узнать такое... должен ли он убить за это кузена? Но дядю уже не вернуть...

— Вот ты где! — раздался пронзительный мальчишеский голос. — Д'ооооврд! В день добрых ветров, под светом далёких звёзд и ради распустившихся цветов и листьев я бросаю тебе обвинение!

— Поди прочь, козявка! — отмахнулся Довард, но эльфёнок ухватил его за рукав и повис в воздухе, болтая ногами. Рейнеке усмехнулся: он знал, как цепко может вцепляться маленький негодник.

— Я бросаю тебе обвинение! — ещё пронзительнее завопил мальчишка. — Все слышали?! Обвинение! Обвинение Д'ооооврду!

Музыка оборвалась, пение смолкло. Их немедленно обступили эльфы и сильфы. Повисла напряжённая тишина.

— Д'ооооврд, сын дочери воздуха и смертного человека! — по-прежнему пронзительно вопил эльфёнок. — Я обвиняю тебя в том, что ты подверг свою сестру по небу человеческой магии! Ты обрёк её на землю! Ты! Слышите все! Я обвиняю Д'ооооврда!

Вокруг послышались голоса: возмущённые, удивлённые, недоумевающие. Потом толпа незнакомых Рейнеке сильфов и эльфов расступилась, пропуская...

Один раз в году мы превращаемся в вихри, которые, крутясь волчком на эльфийской поляне, становится всё плотнее, плотнее... Это волшебство, злую пародию на которую сотворил недавно человеческий маг. О нём я не вспоминала: старик получил сполна. Моя жизнь на небе была... наверное, всё же не такой, как мне мечталось. Что-то тянуло меня к земле. Что-то не давало забыть. К тому же всю зиму, до самого праздника добрых ветров нам не хватает еды. Мы носимся по небу, беспечные и жестокие, но мы голодны, очень голодны. Люди отнимают у нас слишком много магии.

К тому же на небе не так много закоулков и укромных мест. Мне некуда было укрыться от навязчивого поклонника, который летал за мной, уговаривая, прося, умоляя, требуя... но дочери воздуха выбирают сердцем. Дочери воздуха не соглашаются на то, что есть...

Невесело было мне, когда меня подхватили ласковые ветерки и закружили в победном танце. Не хотелось мне плясать вместе со всеми. Не хотелось, чтобы приходила весна, чтобы добрели ветра. Мне было невесело, так зачем мне радоваться с остальными?..

Этот голос я бы узнала из тысячи. Даже забыв всё, что меня связывало с жизнью на земле, забыв о смертном теле, даже забыв об отложенном мной яйце, я бы всё равно — узнала.

Тот единственный день в году, когда земля не тяготит и не мучает детей воздуха. Самый светлый праздник. Кто ещё мог испортить его, как не Робин Добрый Малый?

- Робин! — окликнула я. Эльфёнок осклабился, расплылся в злой и радостной улыбке.

Кто-то в толпе вздрогнул. Я всмотрелась в его лицо и застыла. Это лицо. Эти глаза. Некрасивый человек с завораживающим голосом. Второе из трёх.

- Л'ииикькая, любимая! — это сказал не он. Я моргнула, привыкая к людскому зрению. Робин же назвал имя...

- Здравствуй, Д'ооооврд, — степенно кивнула я.

Даже здесь.

Даже здесь от него никуда не деться.

- Лика... — это произнёс человек. Произнёс тихо и потеряно.

Я отвела взгляд.

- Я обвиняю Д'ооооврда! — продолжил вопить эльфёнок. — Он подверг Л'ииикькаю человеческой магии! Он отдал её в руки чёрного мага!

Я бросилась к ним, схватила мальчишку за уши, без труда оторвала от Д'ооооврда, развернула к себе.

- Что ты мелешь?!

Робин засмеялся, оскалив мелкие острые зубы.

- Всё за всё, Л'ииикькая, ты помнишь? Я исполняю обещание. Всё за всё!

И тут же эльфёнок покатился по траве, отброшенный рукой моего... жениха?.. предателя?..

В руке Д'ооооврда появился меч. Меч ветров, то оружие, которое есть на зеле у любого из детей ветров, который по воле владельца становится то мечом, то простым ножом. То оружие, которое позволяет разбивать чужую магию. Которое может убить магию в человеке. Меч ветров... но... какой-то... неправильный... словно он не должен был находиться в этих руках. И — знакомый. Где я могла его видеть? Ведь на небе ножи — это часть нас самих, их видно только на земле... Я вгляделась в линию лезвия... меч был женским. Откуда у Д'ооооврда женский меч?!

Мой нож — меч ветров — признавал, кроме меня, смертного человека, ставшего вторым из трёх. Кем и для кого должен был стать Д'ооооврда, чтобы держать в руках чужой женский меч?!

- Замолчи! — потребовал Д'ооооврд.

Эльф бестрепетно взглянул на сильфа.

- Это не твой нож, сын ветра, — сказал эльфёнок. — Это нож твоей матери, так ведь? Твой отец — смертный, ты не родился с мечом, как другие дети ветра.

На Д'ооооврда было неприятно смотреть. Он гордо выпрямился, держа меч в руках со странно-привычной ловкостью. От него пахло гневом и предательством так, что перехватывало дух. Эльфы с интересом разглядывали его, мои собратья морщились, а кое-кто зажимал нос от отвращения к разлившейся на поляне вони.

Довард не стал отвечать эльфу. Он опустил меч и шагнул к Лике.

— Ты обещала дать мне ответ сегодня, Л'ииикькая! В праздник добрых ветров!

На лице Лики появилось очень... человеческое выражение. Тоска. Усталость. Досада.

— Мне принадлежит первое из трёх, — без выражения произнесла девушка.

— Я дам тебе другое! — пылко возразил Довард. Рейнеке сжал кулаки и невольно шагнул к ним... попытался. Что-то держало его за ноги. Кто-то.

— Тихо, сын земли, — прошептал Робин. — Это — не твоя забота.

Лика закатила глаза.

— Никто не поймает меня в клетку! — отчеканила она и отпрыгнула назад. В её руке появился меч, похожий на тот, который держал самозванный жених. Стриж на рукояти раскрыл крылья и издал пронзительный свист, которому ответил стриж на мече Доварда. У того опустились плечи.

— Я не стану с тобой драться, — потерянным голосом произнёс полусильф.

Я почувствовала, как меня захлёстывает бешенство. Дикая, неукротимая ярость, чувство на грани радости. Счастье, вывернутое наизнанку. Откликаясь на мой призыв, запели ветра, окружая меня стеной.

- Ты станешь со мной драться, Д'ооооврд, потому что я буду драться с тобой! Ты предал меня людям! Ты загрязнил меня смертным прахом!

- Это ложь!

- Да от тебя смердит подлостью, — выплюнула я. — Ты будешь со мной драться или погибнешь!

Д'ооооврд отбросил материнский меч и упал передо мной на колени.

- Убей меня! — закричал он и в воздухе запахло таким отчаянием, что у меня перехватило дыхание. — Убей, потому что без тебя я жить не хочу!

Я попятилась. Мне стало противно. Так не поступали сильфы. Сильфы никогда не поступали так, как этот... этот... получеловек.

Я пропустила тот момент, когда Д'ооооврд вдруг поднялся, метнулся к мечу и...

- Хватит!

Голос маленького эльфа прозвучал могущественным заклинанием. Все застыли.

- Всё за всё, так, Л'ииикькая?

Я глубоко вздохнула. Ярость успокаивалась, стихали ветра.

- Рассуди нас, Робин Добрый Малый. Меня, этого мужчину и того, — кивнула я на Рейнеке.

Рейнеке...

Это его имя.

Рейнеке-маг.

Человек, ставший отцом моего ребёнка.

Я так злилась на него — там, на небе. За что? Он дал мне много радости. Много вкусной магии. И... он изменился.

Рейнеке-маг застыл, напряжённо глядя на меня и на мужчину, добивавшегося моей руки. Рядом с ним застыла женщина из моего народа, женщина, которая давно не отряхивала с себя смертный прах.

Она хотела его... защитить? Но почему? Зачем? И кто она ему? Почему она, а не я?

И почему он не уберёг мой подарок?..

Я посмотрела ему в глаза.

Я тебя помню, — сказала я. Что-то дрогнуло в его глазах... в лице...

Голос Лики прозвучал с такой неожиданной мягкостью, что Рейнеке на миг показалось, что он грезит. Никогда она не была так нежна с ним. Она не сделала к нему движения. Один только голос. Выражение лица. Взгляд. И этого было достаточно.

Довард рванулся к волшебнику, но эльфёнок поднял руку и полусильф словно наткнулся на невидимую стену.

Эльфы расступились пропуская своего повелителя. На сей раз его венчала корона из первых цветов весны.

— Рассуди их, Робин, — кивнул эльф. — Мы посмотрим, что ты умеешь.

Робин надулся от важности. Он подпрыгнул, схватил Доварда за волосы и отскочил прежде, чем тот успел его ударить. В руках у мальчишки был зажат клок волос. Насупившись, эльфёнок сплёл уже знакомую Рейнеке конструкцию, только на этот раз у весов было 4 плеча. Рейнеке узнал свои волосы, прядь Лики и... седые, сероватые бесцветные волосы. По тому, как вздрогнула и застыла тётушка Меик, Рейнеке догадался, кого с кем собирается рассудить эльфёнок. Он привязал свои весы к травинке и раскрутил её. Рейнеке почувствовал, как у него темнеет в глазах, но устоял на ногах. Рядом осели на траву тётушка Меик и Лика. У Доварда подкосились колени.

— М'ееейиик, — мягко обратился к старшей женщине Робин. Одетые в серебристые одежды эльфы помогли ей подняться. — Земля гнетёт тебя. Человек поймал тебя в ловушку, но сейчас ты можешь стать свободной.

Тётушка Меик неуверенно оглянулась на остальных.

— Я могу вернуть тебе небо, — продолжил Робин и повелитель эльфов за его спиной согласно кивнул. — Чего ты хочешь?

— Небо... — повторила за ним тётушка Меик. В её голосе звучала тоска. Женщина бросила короткий взгляд на сына, тот втянул голову в плечи и отвернулся.

Робин кивнул.

— Л'ииикькая? — спросил он девушку. Та поднялась на ноги самостоятельно.

Пришла моя очередь отводить взгляд. Я посмотрела на Д'ооооврда. Как он надоел мне! Ещё там, на небе! Перевела взгляд на Рейнеке. Человек... всего лишь человек. Второе из трёх — имеет ли это значение? Я вдруг подумала, что до сих пор не видела своего ребёнка. Даже моя мать интересовалась им больше, чем я, и не раз летала над тем ручьём, где я оставила яйцо.

Ты знаешь, чего я хочу, — сказала я эльфёнышу.

Робин подмигнул.

— Рейнеке? — спросил эльфёныш. Маг пожал плечами.

— Лика, — кивнул он на девушку. — Но я хочу, чтобы она была счастлива, а ей нужно небо.

Робин кивнул, и вместе с ним кивнул повелитель эльфов.

— Это всё? — вкрадчиво спросил эльфёнок.

— Ребёнок, — снова пожал плечами волшебник. — Даже если ему нельзя жить среди людей, я хочу его видеть. Хочу воспитывать.

— А если это она? — коварно спросил эльфёнок.

— Или её, — согласился Рейнеке.

— Но это же моё яйцо! — возмутилась Лика. — Я хотела забрать его с собой в небо!

— Он не создан из воздуха, Л'ииикькая, — напомнил Робин. — И я не могу за него решать, пока он не войдёт в возраст. Ты можешь лишь иногда брать его с собой. Не навсегда, а только на время.

Лика вдруг засмеялась.

— Тогда мы воспитаем его вместе, так ведь, Рейнеке-маг?

Лицо у Рейнеке было до того ошарашенное, что я засмеялась снова. Он медленно, словно с трудом, протянул мне руку и я вложила в неё свою. Его пожатие было крепким, но не мучительным и я, повинуясь внезапному порыву, бросилась в его объятья.

Поцелуй имел цветочный привкус — сладость и горечь, нежность и страсть. Рейнеке забыл обо всём, прижимая к себе возлюбленную. Воздух наполнился запахом цветущего луга.

— Я не забыл о тебе, Д'ооооврд, — торжественно проговорил Робин.

— Убей меня, — сквозь зубы ответил полусильф, всё ещё стоящий на коленях.

— Зачем? — пожал плечами эльфёныш. — Я отниму у тебя половинчатую природу и ты станешь обычным человеком. Ты забудешь о небе и о сегодняшнем дне, но через год придёшь сюда снова. И если ты позовёшь меня, ты получишь дар эльфов.

— Подавись своим даром, ты, козявка! — выплюнул Довард.

— Через год ты скажешь иначе, — засмеялся Робин. Он оглянулся на Лику, всё ещё прижимающуюся к Рейнеке и возмутился: — Как?! Никто не хочет закричать, что Д'ооооврд слишком легко отделался?!

Рейнеке не ответил, ему было не до того. Эльфёныш закричал как подстреленный заяц и схватил человека за штанину.

— Отстань, — отмахнулся волшебник. Он-то прекрасно понимал, каково это — лишиться всего, что отличало тебя от других людей... стать обычным человеком, забыть всё волшебство... да уж, эльфы действительно добрый народ!

— Эх ты! — насупился мальчишка. — Л'ииикькая! Я выполнил свою часть?

Я мягко высвободилась из рук человека, шагнула к эльфёнышу, присела рядом. Робин зажмурился от предвкушения.

Всё за всё, — подтвердила я. — Дети воздуха платят свой долг.

...это не было волшебством: сильфы не умеют колдовать. Не могут менять судьбы, как это делают эльфы. Это было... чем-то вроде снятия заклятия, то, что делают дети ветров для людей...

Ветра скользнули в мои руки, наполнили собой моё дыхание. Я взяла Робина за уши и поцеловала в лоб. Нежно, как целовала бы собственного ребёнка, вдыхая в эльфёныша то, о чём он просил. И поднялась на ноги.

Лика шагнула назад, с улыбкой повернулась к возлюбленному. И он увидел, как уродливый эльфёныш, сидящий на земле на корточках, поднимается, распрямляется и как будто сбрасывает с себя уродливую оболочку, которая рассыпается в воздухе сверкающими искорками. У Рейнеке заслезились глаза. Он моргнул, а после увидел, как посреди луга стоит...

Нет, он не стал писанным красавцем. У него по-прежднему была слишком большая голова, слишком большие уши, слишком острые зубы и голодный взгляд зелёных глаз. Он был ниже ростом, чем другие его собратья. Маленький уродливый эльфёныш превратился в маленького некрасивого эльфа. Но теперь он был взрослым.

Робин поклонился в пояс Лике. Подмигнул Рейнеке, небрежно кивнул повелителю эльфов. Сорвал с головы красную шапочку и швырнул в небо. На голову ему упал шутовской колпак с пронзительно звенящими бубенчиками. Эльф издал пронзительный вопль, прошёлся колесом вокруг собравшихся и остался стоять на голове возле своего повелителя. Все засмеялись. Вдалеке зазвучала музыка. Откуда-то выпрыгнула Бадб и, по-свойски ухватив повелителя эльфов за рукав, закружилась с ним в танце. Какой-то эльф пригласил тётушку Меик. Лика потянула Рейнеке за руку и тот с радостью дал себя увлечь следом за остальными.

Утром мы расстанемся, — сказала я, когда мы остановились перевести дух и поцеловаться. — А после снова встретимся. И так будет всегда.

Я буду ждать, — просто ответил смертный и тронул струны гитары.

Но поёт свирель по утру и в полдень.

И среди ветров есть, кто вечно помнит.

Чтоб в закатной мгле бурею явиться.

Может быть, и ты сможешь возвратиться?

Примечания:

Алхимический символ огня представляет собой равнобедренный треугольник. Алхимический символ воздуха представляет собой равнобедренный треугольник, перечёркнутый горизонтальной линией.

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх