1. Квест Империя

— Макс, а ты откуда?

— В каком смысле?

— Ну, где ты родился?

— Ах, это! В Констанце.

— Так ты из Румынии?

— Румынии? Нет, Лика. Не Констанца, а Констанц. Это в Германии, на Боденском озере. Потом мы, правда, переехали в Фрайбург, но детство я провел в Констанце. Ты даже не представляешь, какой это чудный город. Чудесный! Впрочем, не важно.

— А откуда ты знаешь русский?

Услышав вопрос, Макс усмехнулся:

— Я учился там и жил потом немного.

— Учился?

— О, да! В Коммунистическом университете народов запада ... ну, и еще кое-где ... Я ведь, Лика, старый коминтерновец. Да, да! Представляешь, я слушал Бухарина и Радека, даже Зиновьева видел. Был на приеме у Сталина, в Кремле, а с Николаем Ивановичем говорил пару раз, как вот с тобой сейчас, только без коньяка и кофе.

Лика была поражена. Вот перед ней сидел человек, старый, конечно, но вполне живой, который помнит Зиновьева и Бухарина ("Б-г мой," — Думала Лика. -"Кто теперь, вообще, помнит, кто такие эти Бухарин и Зиновьев?"), наверно, и еще много кого помнит живыми.

— А еще ... — Сказала она.

— Что еще? — Переспросил он — Кого еще видел? Многих. Всех и не перечислишь. А многих, ты и не знаешь. Ну, вот Тухачевского, Ворошилова, Примакова, Эйдемана ... Тельмана лично знал. Достаточно?

И в самом деле, достаточно. Для первого раза, вполне. Макс оказался очень интересным человеком. Он знал множество вещей и с удовольствием рассказывал Лике, при случае, истории из своей жизни или просто, почерпнутое в одной из множества прочитанных им книг. Книги он продолжал покупать — библиотека занимала целую комнату — и читать (в очках, разумеется).

Чем дальше, тем больше Лика относилась к Максу не как к нанимателю, хозяину, а как к хорошему другу. Старшему и старому другу. Так он сумел поставить их отношения. Они гуляли вместе, беседуя о то и о сем, и пили вместе чай, и даже ходили в театр — ездили в Тель-Авив смотреть балет или слушать оперу. Лика практиковалась в иврите, который она практически не знала, и в английском, который она знала не плохо. Впрочем, английский Макса был какой-то странный.

— Не обращай внимания. С кем поведешься. Так это называется. Я в ту войну служил с шотландцами, вот и набрался.

Он умел быть галантным. Ведь не зря она назвала его, про себя, джентльменом.

— Ты сегодня удивительно хорошо выглядишь — Не забывал он сказать ей утром.

— Ты знаешь, что рыжие женщины отмечены богом? — Непринужденно вставлял он при случае.

— Ей Богу, не пойму, как ты умудряешься сохранять такую фигуру? Ты же ничего для этого не делаешь. — Комплемент, сказанный, как бы между делом.

— У тебя есть вечернее платье? — спросил он на второй неделе знакомства.

— Нет. — Лика была озадачена. Зачем, спрашивается, может понадобиться вечернее платье новой репатриантке.

— Плохо. — Макс был явно расстроен — Но поправимо. Едем!

И они поехали по дорогим бутикам и ездили четыре часа, пока не нашли ей платье и туфли, которые удовлетворили взыскательного Макса. Впрочем, к платью пришлось купить и белье. Сколько все это стоило, Лика только догадывалась — о цене речь не зашла ни разу, а расплачивался Макс кредиткой — но даже от этих догадок ее бросало в жар.

— Великолепно! — Сказал Макс, осмотрев ее со всех сторон. — Но бюстгальтер, пожалуй, мы купили зря. Впрочем, пусть будет, но попробуй-ка без него.

Лика попробовала. Она была сейчас в таком странном состоянии души, что попроси ее Макс раздеться полностью, разделась бы без тени сомнения. Но таких вещей Макс не просил.

Когда она вышла из примерочной во второй раз, Макс, посмотрев на нее, улыбнулся и показал большой палец.

— Никогда не надевай с этим платьем бюстгальтер. Не надо. У тебя красивая грудь, и платье держит форму.

На следующий день они поехали на балет в Тель-Авив. Это были гастроли Эйфмана, которого Лика знала и любила еще по Питеру, но вечер запомнился ей, преимущественно, взглядами. На них смотрели. Смотрели на нее.

— Какого цвета у тебя глаза? — Спрашивал Макс. — Ни как не могу понять, толи карие, толи зеленые ...

— Я всегда считала, что они карие. — Отвечала она.

— Нет, думаю, ты ошибаешься. Они все же зеленые. Мы купим тебе пиджак бутылочного цвета, и они расцветут зеленью.

— Пиджак?

— О, да. Клубный пиджак.

— А зачем? То есть, спасибо, конечно, но кто носит в Израиле клубные пиджаки? И где?

— Мы едем играть в бридж. Там носят.

Таков был Макс. Оказывается, он еще и в бридж играл.

Играли на вилле в Герцлии. Публика была ... Ну, что сказать? Высший свет, он и в Африке высший свет.

— Мы не в Африке.— Сказал Макс на ее замечание, когда они возвращались домой.— Африка начинается за Каналом.

Постепенно их отношения становились все более доверительными, нежными, можно сказать. А можно не говорить, потому что известно какой смысл привыкли вкладывать люди в это простое и ясное слово, когда речь заходит об отношениях мужчины и женщины. Но вот ведь беда какая (Беда. Беда, поняла, вдруг, Лика через пару месяцев), не было и не могло быть между ними никаких таких отношений. Ему было 96 (прописью: девяносто шесть лет), и он был уже выше ЭТОГО.

— Кстати, не помню, я говорил тебе, что слушал Маяковского в политехническом музее?

В этом был весь Макс. Он и Маяковского видел, и с Багрицким пил водку в Москве, и дрался с нацистами на улицах Берлина и Мюнхена, и говорил с Долорес Ибаррури в Мадриде, и организовывал поставки оружия в Палестину, и был дружен со старшим Снэ, хотя тот был лидером компартии, а Макс с коммунистами уже разошелся. Он был крутым мужиком, в свое время. Это чувствовалось и теперь еще, но теперь это был лишь отзвук былого, послевкусие, тонкий, но слабый аромат иной эпохи, другой жизни.

И в этом то и состояла трагедия. Они разминулись. По минимуму на три десятка лет. По максимуму, на пол столетия.

— Макс, а почему ты один? — Спросила Лика однажды.

— Не знаю. — Сказал он, и так он это сказал, что больше к этой теме они не возвращались.

Через пол года, он пригласил ее "проветриться".

— Прокатимся в New York. — Сказал он как-то утром за завтраком. — Чудный город, для тех кто понимает, конечно.

И они отправились в Америку.

Xxx

— KukjДvel! [Мудак! швед. (Буквально: чертов х-й)] — Сказал неожиданно Макс и со злостью бросил толстую газетную кипу на журнальный столик.

Лика вздрогнула, так резко и с такой интонацией он произнес незнакомое, но, со всей очевидностью, бранное слово.

— Что ты сказал?

— Это по-шведски. — Раздраженно бросил старик. — Дай, пожалуйста, чего-нибудь выпить. Там в баре должен быть виски.

— А все-таки?

— Что все-таки?

— Что ты сказал? — Лика открыла бар и стала искать виски.

— Сказал: мудак. — Усмехнулся старик. — Надеюсь, ты не в первый раз услышала это слово?

— Нет. — Пожала плечами Лика. — Тебе какой?

— А, все равно!

— Тичерс, подойдет?

— Пусть будет, Teacher's.

Лика свинтила с бутылки пробку и плеснула в стакан на два пальца (как в голливудских фильмах).

— Сигареты там тоже есть? — Спросил, между тем, Макс.

— Есть, но ...

— Никаких Но, милая. Нам теперь это здоровье ни к чему.

— То есть как? — Опешила Лика. — Что случилось то?

Старик взял из ее рук стакан и сделал большой глоток, потом открыл пачку Мальборо, достал сигарету, прикурил (в пепельнице лежал фирменный коробочек спичек), и снова отпил из стакана.

— Подожди. Дай-ка мне телефон.

Номер телефона Макс набрал по памяти, после чего Лика услышала очень странный разговор, вернее, реплики только одного из собеседников. Удивило ее и то, что собеседником Макса оказался, по всей очевидности, русский.

— Здравствуй, Федя! — Сказал в трубку Макс — Да, это я... Что? ... Нет, твоими молитвами ... Я так понимаю, что ты по мне соскучился ... Что? Не слышу! ... Нет, не дома. ... Ах, вот оно что! Ты мог еще долго звонить, Федя, я в New York'е. ... Да... А почему нет? ... Встретиться? ... Трахнуть? Кого, прости Господи, трахнуть? ... Ах, тряхнуть стариной? Так, уж нечем трясти. ... Федя, ты не забыл, сколько мне лет? ... Да ... Нет... Вот как? ... Ладно, поищу. ... И где же? ... Помню! ... Да ... Очень смешно. ... А это не смешно. Я же тебе не напоминаю ... Да, могу! ... Напомнить? ... Хорошо. ... Нет, не с моей печенью. ... Ладно, обдумаю. Говорю, на досуге обдумаю. ... Нет. ... Да. ... До свиданья. ... И тебе того же.

Макс повесил трубку, и задумчиво посмотрел на стакан. Потом поднял его и выпил оставшийся в нем виски одним глотком. Затем он закурил новую сигарету — прежняя, пока он говорил по телефону, догорела в пепельнице до фильтра — и перевел взгляд на Лику. И Лика увидела перед собой совсем другого человека. Этот другой Макс выглянул откуда-то изнутри знакомого ей Макса. Из глубин стариковского тела на нее смотрел другой Макс, жесткий, жестокий, он изучал Лику, что-то обдумывая, взвешивая, как будто примериваясь к чему-то.

— Налей-ка мне еще, девочка. — Сказал он, наконец.

— Макс, может не надо? У тебя же печень ...— Лика была встревожена.

— Печень, это серьезно.— Ответил Макс — Но мы ее потом починим, или поменяем ... если доживем. Налей, пожалуйста.

— Все-таки, ты можешь мне сказать, что случилось? — Снова спросила Лика через минуту, передавая ему стакан.

Макс поморщился, отпил немного, и сказал:

— Случилось, милая, что мы, как говорят сейчас на твоей родине, попали. Чисто конкретно. Оба, два.

Он не шутил. Лика видела это отчетливо.

— У тебя ... у нас неприятности? — Лика еще надеялась, что все это старческие бредни, и сама же в это не верила, потому что не таким человеком был Макс, что бы бредить. В глубине души она уже поняла, что случилось что-то серьезное. Очень.

— Неприятности ... — Макс как будто попробовал это слово на вкус — Можно сказать и так. Только, Лика, это такие неприятности, которые обычно кончаются летальным исходом.

— Нет — Сказал он, уловив мелькнувшую у Лики мысль — Дело не во мне. Я бы и не нервничал, в мои то годы ... А, ты? А другие? Много других, Лика, очень много ...

— Что же делать? — Растерянно спросила Лика.— Мы можем что-то сделать?

— Можем. — Усмехнулся Макс — И сделаем, но нам придется немного потрудиться.

И они начали "трудиться". Для начала они вызвали такси и отправились кататься по городу. Прогулка их закончилась, примерно, через час на какой-то ничем ни примечательной, но чистой Бруклинской улочке. Никакого смысла в этом Лика не видела, но спрашивать не стала. И оказалась права. Все разъяснилось довольно быстро. Расплатившись и выйдя из такси, они неторопливо, а торопливо Макс и не смог бы, прошли по улице в обратном направлении, свернули на другую, а потом и на третью улицу, и там обнаружилась контора по прокату автомобилей фирмы Hertz. В Херце, Макс арендовал серебристый Мицубиши — Ланцер, записав его на имя Лики и оплатив наличными, и уже на машине они отправились дальше. Машину, естественно, вела Лика, но без указаний Макса она бы никогда с этим не справилась. Водить машину в центре Нью-Йорка оказалось не просто сложно, а очень сложно.

Следующим пунктом их программы оказалась контора по найму жилья, найти которую оказалось непросто, не прибегая к помощи справочной, но Макс, видимо, очень хорошо знал Нью-Йорк, просто, ему нужно было время, что бы вспомнить где и что находится. К тому же, некоторые старые адреса оказались уже не актуальными. Макс помнил несколько другой Нью-Йорк. В канторе, Макс арендовал на месяц домик в Нью Джерси — на самом деле, арендовала его опять Лика и, на этот раз, воспользовавшись собственной кредитной карточкой. Отказавшись осматривать владение, но, получив ключи, они покинули кантору, и начали объезжать аптеки и посудные магазины. Везде они покупали по чуть-чуть, по одному Максу ведомому списку товаров и лекарств, но в конце трехчасового путешествия багажник и задние сидения их Ланцера были забиты покупками. Прогулка оказалась длинной, Макс устал и выглядел ужасно, но вернуться в отель отказался. Они отдохнули в итальянском ресторанчике в Маленькой Италии на Манхеттене.

После обеда — уже смеркалось — они поехали в Нью Джерси, и уже в темноте выгрузили там свой багаж. В отель они приехали поздно и сразу легли спать. Устали оба ужасно, но, как выдержал эту нагрузку Макс, оставалось для Лики непонятно. Как врач, она прекрасно понимала, насколько слаб организм Макса и какую нагрузку он взял на себя в этот день. При этом он приказал припарковаться — вот именно, что приказал, на платной многоэтажной парковке в двух кварталах от отеля, так что до отеля еще пришлось довольно долго идти.

На утро, Лика из таксофона на улице связалась с электрической компанией и заказала подключение. То же самое пришлось проделать и с водопроводной компанией.

— А телефон нам не нужен. — Сказал Макс.

Весь следующий день они провели в своем домике. Макс, с помощью Лики строил какой-то сложный агрегат ("Будем варить самогон" — сказал он) и, как оказалось, не один, а сразу несколько. Следующие три дня они наведывались в домик с раннего утра и оставались там до вечера. Макс колдовал над порошками и таблетками, процеживал какие-то микстуры, разбавлял и кипятил сиропы, то есть, работал, как какой-нибудь средневековый алхимик, с той только разницей, что вместо сушеных летучих мышей, мочи девственницы, и веревки с шеи повешенного, он оперировал лекарственными препаратами, разрешенными к употреблению на территории США.

Старый человек двигался медленно, и руки не всегда слушались его так, как бы ему хотелось, и как надо бы. Поэтому Лике приходилось помогать, что было особенно трудно, поскольку она совершенно не понимала, что делает. Но она помогала, стоически не задавая вопросов, на которые Макс ответов, все равно, не давал, отделываясь дежурной фразой — "Сделаем, узнаем". Она была "слугой за все": это растолочь (а что это такое, помилуй Господи?), другое перелить (а это что?), а третье (густой бурого цвета сироп) быстренько принести и поставить на конфорку. При этом очень скоро пришлось надеть респираторы, и работать стало еще труднее.

— Что мы хоть делаем? — В который раз спросила она, когда был объявлен очередной перерыв, и они уселись в дальней комнате у открытого окна, выпить диетической колы и выкурить по сигарете (Макс стал безобразно много курить, она тоже).

— Что мы делаем? — Спросила Лика, которой ее познания в фармакологии ответов, на заданный вопрос, дать не могли.

— Дрянь самодельную. — Ответил Макс, тяжело вздыхая. — Профанация и дилетантство, но ничего другого не остается.

А вот он, как выяснилось, разбирался во всем этом очень неплохо.

— Ну, а на самом деле?

— Живую воду гнать будем

— Макс! Я же серьезно! А про самогон ты уже говорил. Повторяешься.

— Не повторяюсь. Следи за словами. Я что сказал? Живую воду, а не самогон.

— Живой воды в природе не бывает.

— В природе не бывает, но мы ее синтезируем.

— Для чего?