1. Квест Империя

— Но, Вика, я, что никогда не видел той'йтши?

— Мне сделали очень сложную пластическую операцию, а физиологически между нами различий нет ... Почти.

— Чем дальше в лес, тем больше дров! Может и ты, Макс, тоже скрытый двир, или кумх?

— Нет, Федя, я всего лишь старочешский еврей. Увы.

— Извини, Вика, за эмоции, но сама понимаешь ... Сколько лет мы знакомы? Я и не почувствовал ничего.

— А ты и не должен был. — Улыбнулась Виктория. — Меня хорошо готовили. Успокойся, пожалуйста.

— А я и не волнуюсь. — Ответил ей Виктор в раздражении. — Ну, и что теперь? Займемся разбором полетов и стратегическим планированием?

— Нет. — Покачала головой Вика. — Мы сегодня слишком устали. Времени у нас будет еще достаточно. Или нет? Лике нужно, как минимум, три недели, чтобы стать транспортабельной. Если вообще ... Отсюда, три вопроса: Где мы находимся? Как долго мы можем здесь быть? И как мы сможем выйти?

— Хорошие вопросы. — Поддержал Вику Макс. — У меня только дополнительные недоумения по поводу первого вопроса. — Он вытащил из кармана штанов и последовательно выложил перед Виктором обрывок старой пожелтевшей газеты, такую же выцветшую картонную коробочку из-под каких-то лекарств, и старую эбонитовую самописку. — Может быть, ты нам объяснишь, Федя, что все это значит?

Виктор взял со стола авторучку, повертел ее в пальцах, рассматривая. Ручка, как ручка. Ничего особенного, казалось бы. Такие выпускали в Союзе в конце тридцатых, вот только, внимательный человек заметил бы, что эта конкретная самописка выпущена, согласно литой надписи на эбонитовом корпусе, на московской фабрике имени товарища Блюмкина; заметил бы и сильно задумался над странной сей оказией. "Вот, что значит, профессионал!" — С уважением подумал Виктор, рассматривая, бог весть где завалявшуюся безделушку. — "Да, талант не пропьешь!". Он перекинул авторучку заинтересованно наблюдавшей за ним Вике, но Виктория, конечно же, ничего интересного в диковинке не нашла, подняла удивленно бровь, и вопросительно посмотрела на Макса, как бы спрашивая "ну, и что здесь не так?". И то верно. Что ей до всего этого? Такие персонажи как Яша Блюмкин могли интересовать только их, двух старых коминтерновских козлов, пол третьей жизни угробивших на борьбу за светлое будущее человечества. А Вика ... дама Виктория Хаттингтон сибаритствовала в иных краях, вращалась в другом обществе. Вот о дружке своем интимном, Уинни, она бы с удовольствием поговорила, и много чего интересного, надо полагать, порассказала бы.

Виктор со скептической улыбкой, относившейся однако не к Вике, а к ним двоим ("И чего не живется людям? Ищут, блин, сложностей на собственную задницу.") просмотрел бегло газетный обрывок. Бумага пожелтела, печать выцвела, но прочесть текст было еще можно. Взгляд привычно пробежался по строчкам. Сверху вниз. Отчет об антифашистском митинге трудящихся города Свердловска. Газета, по-видимому, Правда, а год, надо думать, 1939 ("Ну, да! Перед самой войной, или сразу после начала ..."). И все бы ничего. Обычный отчет, об обычном для того времени митинге, но если верить отчету, собравшиеся встретили бурными аплодисментами заявление замнаркома обороны маршала Муравьева о том, что фашизм не пройдет, враг будет разбит, и победа будет за нами. И ведь, что характерно, не однофамилец какой-нибудь, а тот самый Михаил Артемьевич, который, произнес на митинге правильные эти слова. Как в воду глядел. Не прошли. Были разбиты. И была победа. Была.

Виктор отложил бумажку, сделал глоток из бокала, переждал секунду, наслаждаясь букетом, вытащил из покореженной пачки сигарету, закурил, и только после всех этих нарочито неспешных действий, заговорил:

— Отвечаю по пунктам. Где мы? Мы, las seЯoras y los seЯores, находимся за Порогом. Dass die Schwelle ist? [Что есть Порог? нем.] Он ист ...

— А без этого, никак нельзя? — Поморщился Макс, тоже закуривая. — Ты уверен, что у тебя есть сигареты?

— Сказал уже. Есть.

— Тогда, продолжай, пожалуйста.

— Продолжаю. Мне никто ничего не объяснял. Назначили в пятидесятом координатором и передали вместе со всем прочим и это место. Где оно находится, что за место, как и почему, не объяснили. Сказали, мол, место пустое, ничейное. Людей нет и не будет, а зверья полно. И все!

Виктор покачал головой, вспоминая передачу полномочий.

— Вообще то, я спросил. Но они сказали, что это не важно. — Он снова отпил из бокала. — Только я тогда уже кое-что знал. Наши небожители меня ведь не спросили о том, что я знаю или не знаю, а я первым к старшим по званию обращаться не приучен.

— Подожди, Федя. Что значит, знал? Откуда? — Вика была удивлена.

— Откуда ... До меня смотрящим был один дяденька, который в отставку ушел, когда мы только вербовались. Жил он, Вика, вроде тебя, в Европах. Красиво жил, и дожил до того, что в России советская власть, и граница на замке.

— Я так понимаю, что вход не один, или нет?

— Правильно понимаешь, Макс. Их шесть. Шесть входов, и только один по ту сторону границы. — Виктор с удивлением обнаружил, что совершенно спокойно раскрывает сейчас служебные тайны, и никакие блоки ему не мешают. — Вот, старичок и запаниковал, и, как я сейчас понимаю, сумел убедить себя в необходимости частичного раскрытия секрета настолько, что доверил мне код доступа и один из входов. Ну, а я, соответственно, присматривал за домом, осуществлял снабжение, и был готов, если потребуется, открыть окно на границе. Вот этого, как раз, и не потребовалось. Зато ... — Виктор вспомнил сейчас то время, как будто, это происходило вчера. Даже эмоции свои вспомнил. Горечь в душе. Разочарование. Тоска.

— В тридцать седьмом я вернулся ... Ты, Макс, не захотел, а я ... Ну, ты понимаешь. Я как раз из-под Уэски, весь из себя в боевом угаре, и сразу в Москву. А там мясорубка такая, что в пору вспомнить незабываемый тысяча девятьсот восемнадцатый год. Метут всех. Пленумы, тройки, митинги. У Коли глаза безумные, а вместо крови морфин, растворенный в алкоголе. Слуцкий ... Вот мужик был. Асс! Он мне ничего не сказал, только в глаза посмотрел, и я все понял. Рванул в Питер. Под Лугой есть вход, через него я сюда и выскочил. И застрял я здесь надолго. Только в сороковом вылез тихонько, и по старой ксиве (Вика встрепенулась, услышав незнакомое слово) ... Это документы, Вика. Были у меня документы заготовлены, вот по ним и легализовался. Ну, да это к делу не относится. А вот, что относится, так это мое здесь пребывание. Вы поймите, — налей и мне, Макс — я сюда не на день, не наделю попал. Застрял надолго. Еда здесь была — я, как раз, в тридцать пятом запасы обновил — так что с этим проблем не было. Опять же, зверья здесь немерянно: хоть каждый день охоться. Кабаны, олени, лоси, зайцы всякие, но скука смертная. Необитаемый остров помните? Вот оно самое, что у того Силкирка, только с комфортом. И стал я, от нечего делать, думать, что же это за место такое, и где оно все-таки находится? Если по звездам судить, Северо-запад. Километров двести, не больше от Новгорода. Ну, сходил я в разведку. Карта тут завалялась старая, еще от империи российской осталась, я по ней и пошел с компасом. Поверите, четыреста верст отмахал, и никаких следов цивилизации. Ни, тебе, железки, ни шоссе, ни дорожки раздолбанной какой, местного значения. Ничего. Ни городов, ни сел, ни линии телеграфной. Пусто. Дикая природа и все. Вернулся, как б-дь в родительский дом. Блудный сын, советского разлива. Но ведь я не мальчик. Кое-чего в этой жизни понимаю. Деревья, зелень, зверье — все наше, родное. Все типичное, именно что для Северо-запада. И климат. Значит что?

— Ты хочешь сказать, что это параллельный мир? — С интересом спросила Вика.

— Ну, была у меня такая мысль. Но ты, Вика, подожди. То ли еще будет! Фентази у нас было ...

— Какое фентази? — Не понял Макс.

— А такое! Вот тут дама Виктория оказывается маг, у нас, и волшебник, а ты говоришь! Так что фентази у нас было. Sciense Fiction тоже. Вся наша жизнь, можно сказать, одна сплошная научная фантастика. А теперь, следите за руками, будет у нас die alternative Geschichte [альтернативная история. Нем.]. — Виктор довольный произведенным эффектом, откинулся на спинку стула и от души засмеялся. Потом пополоскал рот коньяком, наблюдая с торжеством за выражением лиц Макса и Вики, и, наконец, решил, что пора бы и продолжить:

— Я время от времени лазил обратно. Осторожненько, как мышка ... высунусь послушаю радио, и обратно. И вот, как-то раз — я, выпивши, был, если честно — ошибся в кодах доступа. Гляжу, а стена не там, где надо, и не такая. А! Вы же не знаете. Когда артикулируешь код доступа, видишь Порог. Не Порог, конечно, а что-то такое ... типа стены или преграды, а в ней пролом, дырка, ну, так примерно. Понимаете? И вот вижу эту дурацкую стену, а она не там, то есть, не так расположена. Не объяснить это словами, только знаю, не то. Но пролом то есть! Я и влез. И опять же, с той стороны ... Ну, то есть, под Лугой, это полянка в лесу. Здесь опушка. А там ... там тоже опушка, речка, очень, похоже, но сразу видишь — не то! Другое. Послушал я радио, и чуть с ума не свихнулся. Как в бреду. Сижу, слушаю, и тихо еду крышей. Я, ребята, ту ночь, как сейчас помню. Это была передача из Питера ... Я, сначала, не вник, а потом слышу, что-то типа, товарищ Свердлов посетил верфи Балтийского завода, и поплыл. Какой, на хрен, Свердлов, если он уж сколько лет, как покойник? Все, все, Макс! Подробности письмом, и в другой раз. По факту, Вика права. Это все параллельные реальности, или еще как, но суть от того не меняется. Я так полагаю, мы сейчас находимся на Земле, только, на другой Земле, где людей отродясь не было, или вымерли, к чертовой матери, как мамонты. Мамонты, кстати, здесь не вымерли. Я, когда к Новгороду шел, встретил пару. Здоровые, что твои лоси! Так вот, это параллельная земля. А есть и еще одна. Это на твои недоумения, Макс, ответ. И на той земле все как у нас, но с двумя существенными различиями, или тремя. Первое: они на четыре года, примерно, от нас отстают по времени. Сейчас у них, стало быть, девяносто шестой. И второе: Каплан не промахнулась, то есть, как я понимаю, не то, чтобы Фаня могла попасть, но боевики Феликса Эдмундовича работу выполнили не так топорно, как у нас. И все пошло по-другому. Там у них рулили Свердлов и Дзержинский, и примкнувшие к ним Фрунзе и Троцкий со Смирновым. То есть, все как один местные кадры. Даже Лев Давыдович, как бы свой — председатель Петербургского совета, не кот насрал. А кстати, Макс, угадай, чем он у них особенно знаменит?

— Если спрашиваешь, значит, что-то совсем особенное.

— Бинго! Он у них творец новой экономической политики и теоретик социалистической экономики в эпоху капитализма!

— Ты серьезно?

— А, то! У них, Макс, другой социализм, хотя черного кабеля ... ну, ты понимаешь. Создателей Красной Армии там, кстати, трое, как отец, сын, и дух святой: Фрунзе, Лашевич, и ... , в жизнь не угадаешь! — Муравьев! Свердлов все больше в советах, Троцкий в экономике и теории, Феликс (он у них в тридцать четвертом помер) — ВЧК, НКПС и далее везде. Зиновьева, Каменева, Бухарина и еще до кучи, всех к стенке поставили, как врагов народа и наймитов мирового капитала. Как говорится, от судьбы не уйдешь. Блюхера и Тухачевского тоже, только, колода стасовалась по-другому. Тут и Буденова к заговору подверстали. А вот Клим опять сухим из воды вышел, но это уже так, подробности. Постреляли, помитинговали, и пошли дальше, строить, что там положено. Ну, что ты нас коммунистов не знаешь? Бей своих, чтоб чужие боялись! Такой вот ответ, на поставленный тобой вопрос.

Теперь, Вика, снова, тебе отвечаю. Сидеть мы здесь можем долго. Выйти можем в Финляндии. Этот вариант и потому хорош, что до корабля оттуда ближе.

— Вот как? — Вика думала о своем. — Где же борт?

— Борт далеко, вообще-то. Он на орбите Плутона, но в северном море лежит бот. Высвистать его можно из нескольких мест в Норвегии. Так что Финляндия предпочтительнее, тем более, что наши приятели попытаются нас перехватить, и чем меньше время в пути, тем, мне кажется, лучше.

— Да уж. — Согласился Макс.

— Как скажешь. — Кивнула и Вика.

— Ну, что? Может баиньки, или как? — Спросил Виктор вставая.

— Идите. — Откликнулся Макс, тоже вставая из-за стола. — Я посижу с Ликой. — И он направился к двери в Ликину спальню.

Виктор проводил его взглядом, и, вздохнув, пошел вслед за Викторией наверх, где он успел наскоро привести в порядок две спальни.

Думая о своем, он вошел в коридор и едва не налетел на Викторию. Вика стояла лицом к нему, и, по-видимому, ждала его. Он остановился так близко к ней, что ощутил ее дыхание. Именно это, наверное, и сработало, как триггер. Он вдруг увидел ее другими глазами. Овальное лицо с правильными чертами, огромные серо-стальные глаза, мягкие платинового отлива волосы. Чего тут было больше, коньячных паров или силы взрывной регенерации тканей помноженной на боевой стресс, но факт, что для него сейчас совершенно несущественными стали и ее внеземное происхождение, и паспортный возраст, который у них обоих был, вполне себе, Мафусаилов. Он видел перед собой молодую — лет тридцати пяти — сорока, не больше — и красивую — ну, очень красивую! — женщину, которая хотела его, не меньше, чем он хотел ее. Он обнял ее за плечи — Вика была почти одного с ним роста — и привлек к себе, чувствуя, как ускоряет свой бег сердце, и как в унисон ему разгоняется другое сердце.

"Как давно я этого не делал?" — Спросил он себя отстраненно, скользя ладонью по бедру Вики, прижимая ее к себе и ощущая живой жар ее груди. — "Другая эпоха! Ледниковый период". Он жил сейчас, как бы в двух слабо соприкасающихся измерениях. Один он раздевал Вику, целуя ее, и задыхаясь от острого желания, которое внезапно охватило его, как огонь сухую степь; ласкал ее молодое упругое тело, восхищался формой ее грудей, все глубже погружаясь в фантасмагорию страсти. А другой он смотрел на это как бы со стороны, оценивая свои и ее действия, все понимая, и удивляясь только тому, что это снова пришло к нему. "Ну, не знаю." — Думал он. — "Может она и той'йтши, но по мне так она восхитительная женщина. При том, именно, Женщина."

Потом, когда они лежали обнявшись, впитывая в себя тепло друг друга, ощущая друг друга, и наслаждаясь этим не меньше, чем тем, что этому предшествовало, он вспомнил их давнюю первую встречу на Сладких Водах. Дело было весенним вечером, в воздухе стоял оглушительный аромат цветущих яблонь [здесь и далее, во избежание перегрузки текста незнакомыми словами, приводятся земные аналоги аханской флоры и фауны, кроме тех случаев, когда такой аналог отсутствует вовсе], на глади озера лежали две лунные дорожки, в которых плавали черные лебеди принцессы Сцлафш.

— Смотри! — Шепнул Виктору спутник. — Жирные коты!

Виктор оглянулся. По деревянным ступеням лестницы, спиралью охватывавшей холм, поросший кустами дикой розы, из верхнего павильона спускались несколько мужчин и женщин в легких, мало что скрывавших, одеждах. Спутник Виктора был капитаном гвардии, да, к тому же, из Тхоланского Городского Ополчения — самого привилегированного из гвардейских полков. Естественно, что он был дворянином, и дворянином не из последних, но в голосе его Виктор услышал такое восхищение, такой восторг, что можно было бы и удивиться, но Виктор не удивился. Он знал. Жирные коты — двенадцать жемчужин в ожерелье нежной Айна-Ши-На [Айна-Ши-На — одна из трех старших богов/богинь аханского пантеона. Боги верхнего неба имеют, по аханской традиции, двойную сущность, выступая, в зависимости от ситуации, то в своем мужском, то в женском воплощении], двенадцать семей, стоявших выше любых герцогов и князей империи; настолько выше, что не носили никаких титулов вовсе. Они стояли лишь на малую ступень ниже императора, которого и самого титуловали, только в силу традиции. Традиция требовала называть его императором, хотя родовое имя, само по себе, являлось самым громким из возможных титулов. Титул императора, таким образом, был всего лишь условностью, но Жирные коты были вне условностей. Они были живым воплощением божественной сути империи, и им хватало одних лишь своих родовых имен.