Дорога менестреля. Альтернативное окончание.

Герн Хелис раздраженно захлопнул толстую книгу в потертом кожаном переплете и, выбравшись из-за стола, подошел к выходящему на площадь окну.

'Как, — назойливой мухой билась в голове мысль, — как этот сопляк, едва вылезший из-под мамашиной юбки, сумел увести у меня из-под носа сделку на добрую сотню золотых!?'

С шелестом смялось в кулаке ненароком прихваченное перо.

'Ничего-ничего, — если Богиня будет милостива, в поездке все возместится. Надо бы, ради благополучной дороги, в храм Хранящей на путях, пожертвовать. Сколько? Пол золотого? Нет, много — целых пятьдесят серебрушек! Не след так роскошествовать — пожалуй, десятка хватит'.

Благочестивые мысли нарушило робкое поскрёбывание в дверь и на пороге тенью возникла служанка.

— Господин, к вам пришли.

— Кто? — обернувшись, с заметным недовольством, отозвался купец.

— Они не назвались, господин, — девушка глянула на хозяина и поспешно уставилась в пол. — Сказали, что хотят поговорить о месте в вашем обозе. Вроде как, муж и жена.

— Иди, передай, что сейчас буду, — Герн метко швырнул перо в мусорную корзину и, дождавшись, когда служанка закроет дверь, подошел к зеркалу. Подождут, никуда не денутся.

Пригладив волосы, в тщетной попытке прикрыть намечающуюся лысину, Герн поправил богато расшитый жилет, не спеша вышел, и пройдя по коридору, начал спускаться по лестнице.

Выйдя в лавку, Герн понял, что неприятности только начинаются. Он готов был поклясться чем угодно, что эти двое даже представить себе не могут, что такое — Дикие Земли.

— Доброе утро, почтенный, — коротко поздоровался мужчина.

— И вам того же, — купец решил перейти сразу к делу. — Бумаги есть?

Разрешение на въезд и личные грамоты были написаны честь по чести и Герн немного успокоился, а брачную даже разворачивать не стал, и без того видно, что молодожены: кольца вовсю сияют свеженьким серебром — значит, деньги есть, раз медь не захотели — да и смотрят друг на друга так...

Ну, на такую красотку хочется не только смотреть...

Поймав себя на игривых мыслях, купец поспешно отдал бумаги назад, и нахмурился — вот только ссор из-за бабы ему в обозе не хватало. Народ в этот раз подобрался разный, на некоторых рожах прямо-таки написано, что по ним веревка плачет, но едущих в Дикие Земли не принято спрашивать — кто и откуда.

Купец искоса глянул на мужчину: не прост, явно благородных кровей, но не сет — значит, бастард. Благородные, они, все больше на мечах, а в морду сможет дать, если что?

И тут Герн понял, что нужно делать.

— Весьма сожалею, уважаемый, но вы опоздали. Последнее место в моем обозе уже занято.

— Разве? — мужчина изогнул бровь, холодно блеснули зеленые глаза. — Сколько?

— Столько же, — обронил Герн.

— Пойдем отсюда, — вмешалась женщина, смерив купца пренебрежительным взглядом. — За такую плату мы свой обоз снарядим и придем быстрее.

Мужчина обернулся к своей спутнице, несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга, потом женщина неохотно кивнула и, достав кошель, отсчитала деньги.

Купец с невозмутимым видом пересчитал монеты и кивнул, бросив напоследок, уже в спины парочке:

— Уходим завтра, как рассветет, от Северных ворот. Опоздаете — никто ждать не будет.

Выйдя от купца, я кипела от возмущения, как забытый на огне котелок и, оказавшись на улице, решила выяснить все и сразу.

— Карис, какого лешего мы должны второй раз платить этому проходимцу? Надо было не связываться ни с каким обозом, а идти самим.

— И сразу оказаться под подозрением, — негромко произнес Карис. — В одиночку до Диких Земель может добраться только безумец или нечисть.

— Придумали бы что-нибудь, — буркнула я, все еще жалея о нагло содранных с нас деньгах.

— Может быть, — Карис не стал спорить, просто притянул меня к себе и поцеловал — прямо посреди улицы.

— Сумасшедший, — с трудом оторвавшись от него, выдохнула я. Голова кружилась, губы горели — очень хотелось вернуться на постоялый двор и продолжить уже в нашей комнате.

— Я на Скотный рынок, — переводя дух, сообщил Карис, — а ты лучше возвращайся, нечего по улицам одной ходить.

— Как скажешь, милый, — кивнула я, думая о том, чем и как именно сведу его с ума сегодня ночью или немного раньше, если повезет.

До постоялого двора, даже не шла, а летела. Последние несколько дней я чувствовала себя хмельной от счастья — наконец-то обретенная свобода и осознание, что нам с Ари больше не нужно скрываться, кружили голову, как старое вино.

Через главные ворота идти не хотелось — я открыла калитку черного хода и, миновав по узенькому боковому коридорчику большой зал, добралась до жилого крыла. Наша комната была самой первой — войдя, я направилась прямиком к лавке, из-под которой выглядывал бок заплечного мешка. Надо решить, что оставить, а что переложить в седельные сумки.

Занятие было настолько привычным, что я перебирала вещи почти не задумываясь, и сама не поняла, почему вдруг вспомнился день нашего отъезда из Вельты.

...— Дара, просыпайся!

— М-м, — я потеснее прижалась к нему, — ещё рано.

— Солнышко, — шепнул Ари, целуя меня в плечо, — мы проспали!

— Что?! — я, едва не запутавшись в простыне, соскочила с кровати. — Чёртова настойка!

— Успокойся, всё не так плохо, — Карис просунул голову в ворот рубашки. — На корабль мы не опоздали. Как раз успеем поесть и попрощаться.

— Тогда ладно, — завязав пояс, я подошла к зеркалу, но едва взялась за гребень, как его перехватил Ари:

— Садись, — возражать я и не думала. В дороге обойдусь без 'княжеского венца', а косу Карис, и впрямь, заплёл намного быстрее меня:

— Готово. Я пошёл.

— Погоди, — я поймала его за руку, привычно переплетая свои пальцы с его, — в коридоре уже полно народу. Лучше через окно, на заднем дворе никого нет.

— Хорошо, — Ари притянул меня к себе, поцеловал в уголок губ, и отстранившись, перемахнул через подоконник.

Дождавшись, когда он вернётся к себе, я задёрнула занавески, и, подхватив заплечный мешок, вышла в коридор.

Наша труппа, почти в полном составе, уже сидела за столом. Устроив мешок под лавкой, я направилась к стойке.

— Госпожа Марисса, большое спасибо за всё, — я подала хозяйке пару серебрушек — плату за последнюю неделю, и ключ от комнаты.

— Удачи вам, Дара, — улыбнулась хозяйка, подавая мне полный поднос: кролик под пряным соусом, травяной отвар, а на сладкое — пирожки с вареньем.

— Спасибо, — подхватив наш последний приличный завтрак — на корабле уж точно так не накормят — я направилась к столу.

Карис чуть подвинулся, давая мне место. Завтрак прошел в сосредоточенной тишине, а вот прощаться оказалось тяжелее, чем я думала.

Судя по выражению лица, почтенный Шалис хотел бы много чего сказать насчёт нашего отъезда, но ограничился пожеланием удачи.

Потом меня тут же взяла в оборот госпожа Верета, надавав ворох полезных советов — от подробного описания кратчайшего пути на север до наставления держать ноги в тепле и каждый день проверять сапоги.

Севет, отозвав Кариса в сторону, что-то горячо ему втолковывал, а Ари, к моему удивлению, очень внимательно слушал.

Рона не было — похоже, заночевал у очередной девицы, а Айрена предпочла просто не обращать на нас внимания. Но больше всех огорчился Авет, смотревший на Кариса с неподдельным отчаянием в глазах — после того случая с декорацией, он относился к Ари как к старшему брату.

Только я о нем подумала, как парнишка осторожно дернул меня за рукав:

— Дара, а вы навсегда уезжаете?

Я слегка взъерошила его рыжие вихры:

— Мне жаль, но да.

Карис, закончив разговаривать с Севетом, подошел к нам и протянул Авету очень знакомый сверток:

— Это тебе, на память.

Авет развязал шнурок и замер, не в силах отвести взгляд от метательных ножей. Очнувшись через пару минут, он едва не бросился Карису на шею, но сдержался, только шмыгнул носом:

— Спасибо.

— Не за что, — улыбнулся Карис. — Дара, нам пора.

Я набросила ремень мешка на плечо и, следом за ним, шагнула к двери.

Оглядываться не стала — то, что было, нужно сразу оставить в прошлом.

Закончив разбираться с вещами, я почти собралась выйти в зал или заказать обед в комнату, но постель вдруг показалась такой заманчивой, что решив чуточку полежать, я не заметила, как уснула.

Идя по коридору, Карис тихонько насвистывал — день, начавшийся не слишком удачно, все же решил сменить гнев на милость — с лошадиным барышником удалось поторговаться и немного снизить цену. Теперь рыжая кобылка и гнедой жеребец жевали сено в конюшне, а в кошеле осталось на несколько серебрушек больше, чем Карис рассчитывал.

Войдя, Карис осторожно опустил седельные сумы на пол, чуть сбоку от двери и прошел к столу — после душной толчеи рынка хотелось вымыться или, на худой конец, умыться.

Дара, словно предчувствуя, позаботилась обо всем заранее — в таз была налита вода, а рядом пристроилось чистое полотенце.

Освежившись, Карис осторожно, чтобы не разбудить любимую, устроился на свободной половине кровати.

Во сне Дара выглядела совсем юной и беззащитной — пробуждая не страсть, а желание оберегать, хранить её покой. Нахлынувшая нежность смешалась с чувством вины — в последнее время Карис все чаще думал, что увезя Дару в Дикие Земли, испортит ей жизнь. Она отказалась почти от всего: от выступлений, от семьи, от материнства — а что он дал ей взамен? Только свою любовь... но будет ли этого достаточно?

Теплые руки обвили шею, Дара прильнула к нему и Карис, вздохнув, уткнулся лицом ей в грудь.

'Какой же ты у меня глупый... Глупый и любимый...'

'Дара...'

'Бр-р, — я зябко поёжилась, — какая мерзкая погода'.

'И чего тебе не спалось? — недовольно буркнула Тень. — Кайе такой теплый и пахнет приятно'.

'Что?' — я даже оглянулась, чтобы проверить, не вышел ли из дверей еще кто-нибудь, но на крыльце, кроме меня и Кариса, не было никого. Оно и понятно — какой человек в своем уме променяет крышу над головой на мелкий, нудный, по-настоящему осенний дождь, так и норовящий просочиться за шиворот. А ведь еще вчера было солнышко.

— Дара, ты готова? — от нежного взгляда зеленых глаз сразу забылись и досада Тени, и противный дождь.

— Да, любимый, — не удержавшись от искушения, прильнула к нему. Карис чуть улыбнулся, накрывая меня полами куртки.

— Убедилась?

Я отозвалась не сразу — высовывать нос из-за воротника его рубашки совсем не хотелось. Но пришлось — еще чуть-чуть и я совсем растаю: мужчина просто не должен так умопомрачительно пахнуть.

— В чем?

— В том, что это не сон, — еле слышный шепот у виска, — и я никуда не делся. Нам пора.

— Пора, — я отстранилась, поправив ему воротник. — Капюшон надень.

— И ты тоже, — отозвался Карис, сбегая с крыльца. Миг — и он уже верхом. Я отстала совсем ненамного — взлетела в седло, почти не коснувшись стремян.

К Северным воротам мы подъехали точно в назначенное время, изрядно испортив настроение хозяину обоза.

Почтенный купец, увидев нас, что-то хмуро буркнул себе под нос, а поздоровался с такой миной на лице, словно у него только что заболел зуб.

Обоз, надо сказать был изрядный, кроме товаров на продажу, еще и переселенцы: помимо четырех обычных семей, и десятка одиночек, большей частью, мужчин, в Дикие Земли решило уехать даже благородное, правда, изрядно обнищавшее семейство.

День прошел благополучно — тело, отвыкшее от седла, хоть и жаловалось, но не так, как в первый раз. Обеденный привал получился коротким, непрекращающийся дождь быстро разогнал по повозкам даже неугомонную ребятню, чему я была только рада.

Иначе к нам непременно заявилась бы познакомиться какая-нибудь кумушка, изнывающая от желания выведать всю подноготную новых попутчиков.

Дорога пока что была наезженной и безопасной, а на ночлег мы остановились в Криницах. Большое и богатое село получило название от трех источников, расположенных в окрестностях. Приехали мы вечером, подгадав почти к закрытию ворот, и село встретило нас огоньками свечей в окнах домов и пустыми улицами.

О здешнем постоялом дворе можно было сказать все одним словом — основательный.

Комнаты для постояльцев — в верхнем жилье, а три четверти нижнего были отведены под общий зал.

Столы дубовые, тяжеленные: с места не сдвинешь, а вот спрятаться во время трактирной драки — самое то. Разломать почти невозможно, если только секирой разрубить, да и тогда придется очень постараться. Лавки под стать — не уронишь и с места не сдвинешь. И, для полной надежности — аж трое вышибал, способных утихомирить слона.

А уж ароматы из кухни доносились такие, что у меня еще за воротами слюнки потекли.

Стол я выбрала угловой, чтобы не привлекать внимания, но видеть зал — на всякий случай.

Подавальщицы сбивались с ног и заказывать ужин пошел Карис. Стоило ему отойти на пару шагов, как рядом раздался грудной женский голос:

— Вечер добрый.

— Вечер добрый, — неохотно оторвавшись от мечтаний о жарком с овощами, ответила я, вскидывая глаза на нежданную соседку.

Невысокая, пышнотелая, головной платок едва удерживает тяжелый узел волос — на обеденном привале рядом сидела. Еще тогда все заговорить хотела, но не получилось. А теперь — вон как глаза любопытно блестят — решила наверстать упущенное.

Первому порыву — отправить сплетницу восвояси, я не поддалась. Такие, ничего не узнав, только сильней интересоваться начинают, а нам это совсем ни к чему. А дам то, что хочет — глядишь и уймется, да и историю по всему обозу разнесет: меньше спрашивать будут.

— Кория, — назвалась женщина, откровенно меня разглядывая. Сама, наверняка, мужское ни разу не одевала, а я штаны ношу едва ли не чаще платья.

— Дара, — я чуть улыбнулась, приглашая к разговору.

— Полное имя — Дарина?

— Нет, Дарейя.

— Чудное, вроде как не наше, — женщина ненадолго задумалась. — С Юга, что ли?

— Бабушка оттуда была. В её честь назвали.

'Солнышко, у тебя все хорошо?' — Карис на минуту отвлекся от разговора с трактирщиком.

'Да, милый. Задержись минут на пять. Я сейчас её спроважу и поедим спокойно'.

'Может помочь?'

'Не надо, сама справлюсь'.

— И сколько вы женаты? — без умолку тарахтящая Кория дозрела до очередного вопроса.

— Месяц, — я, как и полагается молодой жене, расплылась в глуповато-счастливой улыбке.

— А знакомы?

— Давно. Жили по соседству.

— Конечно, — с явной завистью вздохнула Кория, бросив взгляд на Кариса, забиравшего поднос со стойки. — Такого мужика надо сразу хватать, пока из-под носа не увели.

— Вот и схватила, — откровенно погордилась я. Если уж играть, то так, чтобы поверили.

— А в Дикие Земли вас чего понесло, ведь не бедствуете, хотя и повозки нет?

— Родители против были, — поскучнела я, — вот мы и... Милый, как ты вовремя, есть хочется — просто сил нет.

— Конечно, я же не могу допустить, чтобы любимая жена осталась без ужина, — Карис опустил поднос на стол и сел рядом со мной, словно невзначай, бросив взгляд на Корию.

Настырная молодка мгновенно смешалась, покраснела и, промямлив что-то невнятное, исчезла.

Зато теперь ей будет о чем почесать язычком на следующем привале — бедные влюбленные, сбежавшие в Дикие Земли от суровых родителей... Да к завтрашнему вечеру нам весь обоз сочувствовать будет: женщины-то уж точно.

— Совсем она тебя заболтала? — озабоченно спросил Карис.

— Ничего, — я запустила ложку в салат. — Пищу для сплетен она получила, глядишь, больше никто не пристанет с ненужными расспросами.

'Ари...'

'Да, солнышко?'

'Мне сегодня ночью нужно будет уйти', — я прикусила губу, ожидая его ответа.

'Надолго?' — Карис отложил вилку.

'На пару часов'.

'Тебя подождать?'

'Нет, не надо'.

...Прогулка вышла отменной — вернувшись, я спала как убитая. А утром меня ждал неприятный подарок: женские дни.

Они всегда проходили тяжело — часть платы за второй облик, а представив, как буду весь день трястись в седле, я чуть не взвыла. Но ничего не поделаешь — из-за таких пустяков никто три дня ждать не будет.

В полное уныние меня вогнала погода: зловредные тучи нависали над головой жгутами непромытой овечьей шерсти, и едва дождавшись, когда обоз тронется, принялись снова поливать нас дождем.

К обеду я готова была выть и, стиснув зубы, думала об одном — как не свалиться с лошади.

— Солнышко, что с тобой? — Карис все-таки заметил.

— Ничего страшного, — не оборачиваясь, бросила я. — Скоро пройдет.

— Конечно, — Карис направил Ветра вплотную к Белке, перекрыв дорогу.

Лошадка тут же остановилась. Карис, не тратя времени на разговоры, перетащил меня к себе, закрепив поводья Белки на задней луке седла Ветра.

— Ты хоть приняла что-нибудь? — вздохнул Карис, вытягивая из седельной сумки плащ.

— Да, — выдавила я. — Как ты узнал?

— Солнышко, — Карис накинул плащ на плечи, укутывая нас обоих. — Я же не слепой и не дурак. Ты каждый месяц три дня ходишь вареная, как морковка для салата.

— Морковка? — вяло переспросила я. Сил не было даже разозлиться как следует.

— Моя любимая морковка, — Карис чмокнул меня в макушку. — Самая любимая. Поспи, если сможешь.

Следующие два дня слились в сплошной полусон. Наглотавшись зелий по самые уши, я откровенно дремала, прижавшись к Карису и просыпаясь только на привалах. К концу третьего дня вся женская половина обоза просто испепеляла нас взглядами: меня — завистливо-враждебными, Кариса — умиленно-восторженными.

Еще бы — их-то мужья, небось, со смертного одра поднимут, чтобы поесть приготовили, а мне всего и дел было, что сидя на пеньке, в котелке помешивать — Карис прекрасно управлялся сам.

Четвертый день выдался туманным. Выбравшись из ютты, (1) я словно в кувшин с молоком окунулась, в двух шагах ничего не видно. Но для оборотня это не помеха, особенно, если хочется в кустики.

Вернувшись к ютте, я взяла ведра и отправилась за водой, стоит попутчикам проснуться — тут же все озеро перебаламутят.

Но умная мысль, как оказалось, пришла не только ко мне.

Выбрав укромный уголок, я умылась и уже почти набрала второе ведро, когда за спиной раздались шаги. Оборачиваться не хотелось — Лиссена или Лисса, была приятельницей Кории и такой же неутомимой сплетницей. Да еще и старшей дочерью в большой семье, мечтавшей удачно выйти замуж.

— Утро доброе, Дара.

— Утро доброе, а тебе что-то не спится, — вытянув полное ведро, я мягко поставила его на траву.

— Да вот решила по воду сходить. Все меньше работы.

Подхватив ведра, я уже собралась уйти, как вдруг услышала:

— Дара, зельем не поделишься?

— Каким зельем? — я недоуменно взглянула на девушку. Ей бы вместо Лиссы Мышкой зваться: маленькая, востроносая, волосы, как лен, а вот глаза кошачьи — зеленые.

— Которым мужа приворожила, — глядя в землю, выдавила Лисса.

— И кто же тебе такое сказал? — вкрадчиво, чтобы не спугнуть, спросила я.

— Сама додумалась, — девушка покраснела, как помидор, и принялась торопливо объяснять: — Он от тебя ни на шаг не отходит, смотрит так... так... да еще и женской работой не брезгует.

— Поделюсь, — улыбнулась я. — Мужа нужно любить, верить в него и помогать во всем. Тогда никакой приворот не нужен.

Лисса изумленно приоткрыла рот, она явно ждала чего-то совсем другого — заклинания или заговора, а я, воспользовавшись её растерянностью, бесшумно ускользнула в туман.

Карис уже развел костер и сворачивал ютту, но обернулся сразу, стоило только показаться на тропинке.

— Доброе утро, солнышко.

— Доброе утро, милый.

Опустив ведра на землю, я шагнула вперед, прильнула к нему и обняла. Маленький мирок в кольце рук — только для нас двоих.

'Который очень легко разрушить', — холодной змеёй промелькнула мысль.

Я невольно вздрогнула.

— Тебе плохо? — сразу забеспокоился Карис.

— Не бери в голову, — отмахнулась я. — Просто мысли. Все хорошо. Сегодня сама поеду.

— А сможешь? — его ладонь коснулась щеки.

— Смогу, — я улыбнулась. — Ты такой заботливый, что меня уже кое-кто в ведьмы записал.

— Как?

— Лисса у озера встретилась. Просила поделиться зельем, которым я тебя приворожила.

— Вот глупая, — слегка усмехнулся Карис. — И что ты ей сказала?

— Что мужа нужно любить, — мурлыкнула я, обнимая его за шею. — И заботиться. Так что заканчивай с юттой, а я приготовлю завтрак. Ты же голодный.

— Есть немного, — но едва заметная хрипотца в голосе ясно говорила о том, что проголодался Карис по кое-чему другому. Я с неохотой разомкнула объятия и отошла к костру.

Очень вовремя — котелок призывно забулькал, напоминая, что из одной воды завтрака не получится. И надо бы добавить что-то посытнее — скажем, гречу с мелко нарубленным мясом.

Обоз постепенно просыпался. Сонную тишину поляны сначала нарушили голоса, плеск воды, потом вплелось потрескивание пламени и звяканье посуды.

— Тебе полить? — я отвлеклась от котелка.

— Полей, — Карис закинул за плечо амулет 'меченого'. — А я подумал, ты скажешь: 'Надень рубашку, а то замерзнешь'.

— И скажу, но вовсе не потому, что замерзнешь, — я наклонила кувшин и вода тонкой струйкой скользнула в подставленные ладони. — Незачем чужим женщинам на моего мужа пялиться. Они в тебе скоро дырку взглядами проделают.

Карис чуть слышно хмыкнул, глянув на меня из-под полотенца. Стер с лица последние капли, и влажная ткань обвилась вокруг талии, совсем, как тогда.

— Пусти, — я попыталась отодвинуться.

— Не пущу, пока не поцелуешь, — зеленые глаза искрились весельем. Карис придвинулся вплотную, не отпуская меня, чуть наклонился...

...и мир исчез в пьянящем вкусе полыни и мёда. Кажется, я что-то уронила, но это уже не важно...

— Ой! — сдавленный писк и глухой удар. Оторвавшись от Кариса, я обернулась.

В конце прогалины, между двумя почти целиком золотистыми, с редкими вкраплениями зелени, березками стояла Лисса. У ног ошеломленной девушки, смотревшей на нас круглыми глазами, валялось ведро, а разлившаяся вода уже подбиралась к её башмакам.

— Тебе плохо? — осторожно спросила я.

Девушка, залившись румянцем, подхватила ведро и метнулась прочь, только кончик косы мелькнул.

— Как некстати, — вздохнул Карис, выпуская меня.

— Больше чем некстати, — заметила я. — Их повозка совсем в другой стороне стоит. Наверное, не поверила, что никакого зелья у меня нет и решила проверить.

Еще и растреплет про наше неприличное поведение, итак уже все косятся.

— Что такое по-настоящему неприличное поведение, я тебе ночью покажу, — обронил Карис, надевая рубашку.

— А может, наоборот? — я уже сняла котелок с огня и зачерпнула немного каши, попробовать на соль. В самый раз.

— Может, — Карис разлил по кружкам отвар и выложил на чистое полотенце нарезанный хлеб.

Позавтракали мы быстро и собрались тоже. А вот к Белке я подошла очень неохотно, но тут же одернула себя: 'Что-то ты, Дара, совсем разленилась'.

Карис не стал бы возражать, если бы я и дальше с ним ехала, но не стоит испытывать терпение попутчиц. А то решит какая-нибудь предприимчивая девица настоящий приворот на нём опробовать.

Карис чуть придержал Ветра, пропуская Белку вперед, он с самого начала прикрывал меня, а я не спорила — если ему так спокойнее, пусть.

И, стелясь небеленым рушником под копыта лошадей, дорога опять побежала вслед за солнцем...

— Солнышко, как ты? — поравнявшись с Дарой, Карис обеспокоенно взглянул на неё.

К концу третьей недели вначале казавшееся увлекательным, особенно ребятне, путешествие превратилось в череду однообразных утомительных дней.

— Все хорошо, — Дара улыбнулась, — когда ты рядом. Да и осталось уже недолго.

— Сама видела? — почти неслышно спросил Карис.

— Нет, волки рассказали, — так же тихо ответила Дара. — Завтра к обеду до реки доберемся. А там... кто знает...

По её лицу, мимолетно, как рябь по воде, пробежала тень.

Мысли у них, Карис чувствовал, были схожие. Уйти из труппы удалось тихо, но что на новом месте ждет? Узнать их, не смотря на надежные бумаги, все-таки могли. И Кариса это беспокоило, да и Дару, судя по всему, тоже.

'Все будет хорошо, солнышко'.

Ему очень хотелось обнять любимую, но с этим приходилось подождать до привала. Пока что мужчина лишь сжал протянутую руку, и Дара ответила благодарной улыбкой.

'Я тебя люблю...'

От этих слов все тревоги сразу показались мелкими и пустыми, осталось лишь желание поднять ее на руки и закружить — легкую, теплую, родную...

'И я тебя люблю, солнышко'.

До привала на ночлег осталось не так много времени — солнце уже раскрасило небо в алые и золотые цвета, усталые лошади фыркали, тянули головы к сухой траве у обочин, к мелким озерцам луж. Это заметил не только Карис — ехавший во главе обоза купец властно махнул рукой, отправляя пару молодых слуг на поиски подходящего места. Наверняка скоро вернутся, полянок тут предостаточно, выбирай любую. Не то чтобы тракт был нахоженным, но запустения не ощущалось — несколько раз им навстречу попадались такие же обозы, и тогда купцы обменивались то приветствиями, то колкостями — видно, не со всеми отношения были гладкие.

Парнишки-слуги правда вернулись быстро, и спустя некоторое время обоз остановился на поляне, где нашлись остатки больших кострищ.

Едва спустившись с седла, Карис поймал Дару в крепкие объятия, прижал к себе. Она понимающе улыбнулась, но попыталась отстраниться:

— На нас люди смотрят, любимый..., — а руки, словно сами собой, легли ему на плечи.

— Пусть завидуют, — отмахнулся он, перебирая ее волосы, нежно коснулся губами бьющейся жилки на виске...

— Эй, голубки! — весело крикнула Левена, жена одного из охранников — женщина вспыльчивая, горячего нрава, но добродушная. — Вы про большой костер-то слышали? Обычаи нарушать не след. Лошадей отпускайте и приходите к нам, как сумерки упадут.

Дара улыбнулась ей и несколько смущенно пожала плечами.

— Нам разве это нужно? — она посмотрела на Кариса.

Тот покачал головой:

— Как хочешь.

Дара задумчиво потянулась к подпругам седла, Карис тоже повернулся к лошади.

Сумерки наступили незаметно. Вот только путники расседлали лошадей и отнесли вещи в укромный уголок, подальше от остальных — а уже, погляди-ка, небо густого темного цвета, и первые звезды показались. На поляне разожгли большой, весело взметнувшийся вверх, к небу, костер, у которого постепенно собрались все путешественники. Кто-то о чем-то разговаривал, кто-то молча смотрел в огонь.

Завтра все будет иначе, — понял Карис. Переходя границу, они становятся словно другими людьми. Кто-то обретает новую жизнь, кто-то становится более осторожным и внимательным. Даже привычный ко всему купец сейчас подкладывал дрова в костер и с легкой улыбкой прислушивался к разговорам вокруг, внимательно оглядываясь.

Наверное, для него переход границы значит что-то свое.

Тихо запел негромкий женский голос.

Гори светлым пламенем, храни ночку ясную, (2)

Возьми все желания, неси к небесам...

И сидящие у костра подхватили, вплетая голоса в сиреневый сумрак, расцвеченный искрами:

Тропою нехоженой, дорогой опасною,

Ты к цели заветной веди, свет-звезда!

Пусть дождь и снег, пусть разбойничье логово —

Я ведь дойду, доскачу, доберусь...

Всеми путями, трудными, легкими,

Я за тобою пойду.

Вынесу, выстою, выберусь —

Я своего добьюсь.

Земли чужие, дали бескрайние —

Что ожидает за этой чертой?

Пусть же хранят небеса благодатные

Всех моих спутников!

Пусть берегут путь твой и мой...

— Старая песня... — прошептала Дара, беря Кариса за руку. — Пойдем к ним?

— Пойдем, — согласился он. — Только петь не будем.

Она кивнула и тихо призналась:

— Иногда трудно удержаться... Но послушать вот так — внутри тепло становится.

Они незаметно присоединились к кружку у костра. Тесниться на бревне или на чужой телеге не хотелось, и Карис накрыл своим плащом охапку свежих веток.

Дара тут же протянула руки к огню, любуясь багряно-золотыми переливами. Карис обнял ее за плечи и прикрыл глаза, слушая, как вокруг сильными, чуть хриплыми с дороги голосами выводят новые и новые песни.

Дара прижалась к нему, опустив голову на плечо, и неожиданно затихла — кажется, уснула.

Карис осторожно подхватил девушку, устраивая у себя на коленях. Дара уютно свернулась в кольце его рук, тепло дыша в шею, и Карис не заметил, как убаюкивая её, задремал и сам.

Полусон прогнало ощущение чужого пристального взгляда.

Открыв глаза и размяв слегка затекшую шею, Карис огляделся. Ничего странного, попутчики разбились на небольшие кружки: главы семейств деловито толковали о предстоящей переправе, женщины беззлобно перемывали косточки всем подряд.

Ребятня носилась кругами, играя в догонялки, а молодежь, и вовсе, забыв об усталости, затеяла пляски, разведя чуть поодаль свой костерок.

Но смутное беспокойство не проходило. Оглядев пестрый людской муравейник еще раз, Карис выделил светловолосого парня лет двадцати. Тот сидел на бортике телеги, как раз напротив, и смотрел на Дару — задумчиво, слегка оценивающе. Карис напрягся, поймал взгляд юноши и ответил ему холодной улыбкой.

— Ари?..

Дара заворочалась, приоткрыла глаза.

— Что-то не так?

— Все нормально, — ответил Карис, не отрывая взгляда от наглеца. — У тебя и тут поклонники есть, оказывается.

— Да? — она фыркнула, осторожно приподнялась, посмотрела туда же, куда и Карис. — О...

Несколько секунд Дара смотрела в глаза молодому незнакомцу, после чего тот кивнул и отвернулся. Она снова повернулась к любимому, улыбнулась, глядя на его напряженное лицо:

— Не волнуйся, — Дара легко поцеловала его в губы. — Это не поклонник... Видишь? — рядом с нахалом появился еще один парень, чуть постарше, но заметное сходство яснее всяких слов говорило о близком родстве. — Эти двое тоже оборотни, одиночки. Почувствовали...

— Ясно.

Карис не хотел больше спрашивать. Если Дара говорит, что все нормально, значит, так и есть. В дела стаи лучше не вмешиваться, даже если ты муж волчицы...

Особенно если ты — человек.

Дара неожиданно вздрогнула и ухватилась за его плечи. Карис инстинктивно прижал любимую к себе:

— Что случилось?

— Кайе... — обронила девушка, глядя на повозку братьев-оборотней.

Прислонившись к бортику и, словно не замечая языков пламени, на них, не отрываясь, смотрел мужчина.

Карису хватило одного взгляда — рука сама потянулась к ножнам на поясе.

На первый взгляд незнакомец ничем не отличался от обычного человека — высокий, светловолосый, как младшие братья, но даже в сумерках был отчетливо виден желтый звериный блеск глаз.

— Нет, — поверх пальцев, стиснувших рукоять боевого ножа, легла ладонь Дары. — Ари, не надо. Он нам ничего не сделает.

'Ах, так! — Лисса плюхнулась на бревно, еле сдерживая злые слезы. — Старалась, старалась, лучшее платье надела, стеклянные бусы у мамы выпросила, а он даже не смотрит!'.

Сейчас девушка очень жалела, что не родилась ведьмой, иначе у этой бесстыдницы Эльвы — дочери одного из охранников, откровенно заигрывавшей с хозяйским сыном, повылазили бы все волосы и вырос горб.

Ну и пусть, на Рейле Хелисе свет клином не сошелся! Лисса с надеждой огляделась по сторонам, но как назло, ни одного парня поблизости не было.

Взгляд девушки сам собой притянулся к парочке, сидевшей чуть поодаль, и на душе стало совсем тошно.

Карису с самого первого дня откровенно строили глазки все девицы обоза, да и парочка замужних была не прочь попытать счастья, но он этих стараний даже не замечал. Оставалось только вздыхать и молча завидовать.

Глядя на обнявшуюся пару, Лисса шмыгнула носом — душу бы кому угодно продала, лишь бы на неё мужчина так посмотрел, как Карис на Дару.

— Лис, ты чего такая кислая? — Шейр попытался устроиться рядом с сестрой, но промахнувшись, сел мимо бревна, на землю. — Живот, что ли, скрутило? Так кусты рядом...

— Да ну тебя! — досадливо отмахнулась девушка.

Заметив, куда смотрит сестра, Шейр усмехнулся, запуская пальцы в волосы:

— Зря глаза пялишь, Лис. Карис, кроме жены, никого не видит, — и тут же вздохнул с легкой завистью. — Будь у меня такая жена, я б тоже на других не смотрел.

— Попробуй, отбей, — уколола брата Лисса.

— Не получится, — Шейр сразу стал серьезным. — Да и умирать не хочется.

Негромкий гул голосов вдруг оказался перекрыт резким аккордом. Младший сын хозяина, разомлевший от лукавых взглядов темнокосой Эльвы, притащил лютню. Играл парень, и в самом деле, хорошо, только вот петь никто не спешил. Больно уж непростую мелодию он выбрал, да еще и для двоих.

Согласие, царившее у костра, сменилось неловким затишьем. И, вдруг, когда молчание стало почти угрожающим, а мелодия грозила вот-вот оборваться, напев был подхвачен низким глубоким бархатом мужского голоса:

— Бьётся в борт корабля вода, (3)

В тишине умирает звук.

Нам на свадьбе не пить вина —

Лишь вода из сплетённых рук.

Миг спустя, переливчато-нежным серебром, ему ответил женский:

— Отчего печален, Звёздный Мастер,

Отчего глаза твои грустны?

Не терзай своей души напрасно —

Ведь с тобой остались вместе мы...

Все стоящие у костра, в немом изумлении, не сводили глаз с Кариса и Дары. Никто даже не предполагал, что эти двое способны так петь. А они продолжали:

— Видишь, осень всё же пришла.

Как мы ждали её с тобой...

Но огнём обернулись её крыла,

Ветер Запада стал бедой.

— Главное, что мы с тобою вместе,

Не беда, что цепи на руках.

Две змеи сплетённых — странный перстень

Памятью останется в веках.

— Наши руки ладонь в ладонь.

Я возьму твою боль и страх.

Моё сердце — яркий огонь

Бьётся птицей в твоих руках.

— Мне с тобой ничто уже не страшно,

Не беда, что прошлое ушло.

Отчего молчишь ты, Звёздный Мастер —

Правда же, всё будет хорошо?

— И любить лишь тебя одну

Буду я до исхода дней.

Не отдам тебя никому —

Даже смерти любовь сильней.

— Мы вдвоём пойдём по этой жизни,

Даже пусть коротким будет путь.

Ну а если время разлучит нас —

Я тебя, мой Мастер, подожду...

Последнее слово унеслось в ночь и лишь тогда потрясенные слушатели смогли перевести дыхание. Заговорить никто не решался — любые слова благодарности тем, кто подарил настоящее чудо, казались глупыми и неподходящими.

Лисса, очнувшись, дотронулась до щеки — на ладони остались соленые капли. Девушка поспешно нашла в поясном кармане чистый лоскут и, вытерев лицо, обернулась в сторону Кариса и Дары. Но их у костра уже не было.

Только закрыв за собой полог ютты, Карис понял, что натворил.

Из-за случайного порыва, все могло пойти прахом — мужчина опустил голову, пытаясь совладать с взбунтовавшимися чувствами.

Дара, отодвинув незажженный светильник, скользнула к нему и обняла за талию, уткнувшись лицом между лопаток.

— Не терзайся, — тихий шепот дохнул теплом. — Что случилось, то случилось.

— Я не должен был этого делать, — горько бросил Карис. — Сам не удержался и тебя втянул.

— Но и по-другому не мог, — в её голосе проскользнула печальная нотка. — И я тоже. Ари — это в крови, сильнее нас. И ничего уже не изменить.

Теплые ладони, пробравшись под выбившуюся с левого бока рубашку, коснулись его кожи. Взлетев вверх, на миг замерли на плечах и, вырисовывая узоры на груди и животе, начали спускаться вниз, к талии.

У Кариса перехватило дыхание, а появившиеся в голове мысли настоятельно требовали немедленного воплощения в жизнь. Но не стоит спешить, ведь впереди целая ночь — а для начала надо немного помочь Солнышку, самую чуточку...

Улыбнувшись, Карис расшнуровал ворот, сбросив рубашку на пол, но оборачиваться не стал и тут же левое плечо куснули острые зубки. От легких, перемежающихся поцелуями, укусов по спине растекся огонь, незаметно охвативший все тело.

Шаловливые пальчики нашли чувствительное место на пояснице и это стало последней каплей. Карис обернулся и подхватил Дару на руки, впиваясь поцелуем в податливые губы...

— Ари...

— Да, солнышко?

— И что теперь? — Дара приподнялась на локте, встревоженно глядя ему в лицо.

Карис ласково погладил ее по плечу:

— Завтра увидим. Если кто спросит — скажем: 'вы нас с кем-то спутали', — и хмыкнул. — Неужели убедительно соврать не сможем? На крайний случай, оторвемся от обоза и будем добираться сами. Дорогу волки подскажут.

Вздрогнув, Дара прижалась к нему.

Карис чуть улыбнувшись: 'Как была мерзлячкой, так ею и осталась', потянулся за одеялом. Оно нашлось не в ногах, как обычно, а у стены.

Из толстой шерстяной ткани получилось уютное гнездышко для двоих. Карис обнял Дару и сам не заметил, как уснул.

Как ни странно, утром к ним никто не подходил и вопросов не задавал. Казалось, все спутники, столь веселые ночью, растеряли с наступлением рассвета и смелость, и слова, ловко прыгающие на язык — напряжение так и витало в воздухе. Семьи старались держаться рядом, а одиночки, наоборот, поодаль.

'Только бы не вспомнили...'

Карис резко рванул подпругу — Ветер испуганно всхрапнул и обиженно покосился на хозяина.

— Извини, мальчик, — Карис погладил жеребца по шелковистой морде и обернулся.

Её приближение он не услышал — почувствовал.

— Сегодня, — вздохнула Дара, коснувшись плеча Кариса, и обвела взглядом кипящую от сборов поляну.

'Мы так долго к этому шли, так много боялись, что даже вздохнуть спокойно не можем. Но неужели это, пусть преступное, счастье нам не положено?'

Карис с грустью увидел, как закусила губу Дара, вскакивая в седло.

'Я клянусь, что никто не посмеет тебя обидеть, пока я рядом. Никакая беда не коснется тебя...'

Я тебя никому не отдам — (4)

Ни небесным, ни тварным богам,

Я тебя укрою плащом

Под насмешек злостных дождем.

Я смогу тебя уберечь

От злосчастных нечаянных встреч,

От клинка и от яда слов,

Сохраню и в разлуке любовь.

Прогоню чернокрылых птиц,

Что сбивают счастья синиц,

От кошмарных снов уведу,

Прочь пошлю любую беду!

...Я тебя никому не отдам —

Ни проклятию, ни богам.

Ты навеки моя — одна,

Драгоценное счастье. Жена.

Широкая река открылась как-то внезапно, стоило лишь подняться на лысоватый, с редкой порослью сосняка, холм. Серебристая лента воды притянула взгляд, невольно затрепетало где-то внутри сердце, перехватило дыхание, смешались в кучу мысли, и выдохнуть что-то показалось невозможным.

Дара растерянно огляделась по сторонам, и Карис поймал этот испуганный, смущенный чем-то взгляд. Подъехал ближе, протянул руку, сплетая свои пальцы с её.

'Не бойся, родная моя... Мы вместе'.

Она чуть заметно улыбнулась и сжала его ладонь в ответ.

К реке спустились быстро, дорога уперлась в небольшую пристань, выстроенную для видневшегося неподалеку от берега парома, медленно приближавшегося к берегу.

— По три монеты за переправу с человека с лошадью, — пожилой, но крепкий еще владелец парома невозмутимо оглядел путников.

Герн Хелис удивился:

— Прошлый раз две было, не так уж много времени прошло.

— Немного, да прошло, уважаемый. Платите и переправляйтесь, вы же знаете, мое дело маленькое.

— Заплатим, не беспокойся. Но почему так дорого?

Паромщик нахмурился:

— Сами знаете, какие здесь земли. Ни купить толком что, ни вырастить, а налоги все платить должны. Тут и не только по закону платишь. Переправляться будете?

— Будем, почтенный, непременно!

Дара тронула мужа за плечо:

— Ари, мне это не нравится. Кому он может не по закону платить, если не...

— Я понимаю, — вздохнул Карис. — Но обоз большой, охраны достаточно. Не думаю, что разбойники рискнут на него напасть.

Дара покачала головой, но промолчала.

Переправляться пришлось в два приема: паром оказался не таким уж вместительным. Шел он медленно, хотя течение преодолевать почти не приходилось: река в этих местах была неторопливой и спокойной. Карис смотрел в прозрачную воду и старался отбросить подальше мысли о разбойниках: тревога Дары передалась и ему.

А вот почтенный купец не нервничал ни капли, судя по его безмятежному лицу — ни тени тревоги не появилось на нем ни во время переправы, ни на другом берегу. Это немного успокаивало.

Но если беду помянуть всуе, она явится, и хорошо, если лишь скользнет тенью по твоему пути — а может и встать на нем, грозно распахнув черные крылья...

Берег, откуда брали свое начало Дикие Земли, почти ничем не отличался от противоположного — та же утоптанная до твердости дорога, те же песчаные холмы. Вот только матерые сосны подступали вплотную к дороге, а в шуме ветвей слышалась сдержанная угроза. Полновластным хозяином здесь был лес и жестокая кара ждала каждого, кто нарушит его законы или причинит вред.

Вначале обоз двигался медленно, охрана настораживалась при каждом подозрительном звуке или шорохе. Но постепенно давящее ощущение ушло — лес решил все же сменить гнев на милость и пропустил людей.

Обеденный привал был коротким — хозяин решил пройти засветло как можно большее расстояние, но люди постепенно приободрились, из семейных повозок долетали обрывки разговоров, смех, ребячья болтовня.

Дара, ехавшая вровень с Карисом, вдруг отстала и обернулась назад, прислушиваясь к чему-то очень далекому.

— Солнышко, что случилось?

И тут же из-за поворота донеслась дробь копыт — мимо них, в голову обоза, проскакал Ярит — младший из троицы оборотней.

— Не знаю, — Дара проводила юношу встревоженным взглядом. — Он только что оборачивался.

— Не волнуйся, каэнне, — раздалось из-за спины. — Просто кое-кто решил, что такой богатый обоз, слишком лакомый кусочек.

— Разбойники? — Карис мгновенно обернулся.

— Да, но не так уж много, десятка с два. — Оборотень хищно улыбнулся, не пряча клыков. — Славная выйдет забава.

— Лучники есть?

— Всего двое, мало для серьезного дела.

— Значит, что-то задумали, — Карис свел брови. — Самое простое: перегородить путь и начать стрельбу, а уж потом идти в рукопашную.

— Увидим, — хмыкнул оборотень, но перед тем, как тронуть коня, обронил:

— За каэнне не волнуйся, если что — прикроем.

Дара окатила кайе ледяным взглядом, но все-таки промолчала, а Карис искренне поблагодарил:

— Спасибо.

— Пожалуйста, — и вороной жеребец понес хозяина вперед.

— Обойдусь без их защиты, — рассерженной кошкой прошипела Дара.

— Зато мне будет спокойнее, особенно если ты уйдешь туда, — Карис кивнул в центр, где под защитой двойного кольца охраны, поскрипывали колесами семейные повозки.

— Нет, — Дара подъехала ближе. — Я останусь с тобой.

— Но... — слова замерли у Кариса на губах, когда Дара вытащила из седельной сумки плотный сверток. Миг — и тонкую талию обвил пояс с полудюжиной ножен: четыре кинжала и два боевых ножа.

— Каждому — свое, — в холодной усмешке Дары промелькнуло что-то звериное. — С этим я обращаться умею.

— Не рискуй зря, — Карис на миг притянул Дару к себе, целуя в висок.

— Обещаю.

До этого Карис обходился боевым ножом, но сейчас было уже не до тайн — маскирующее заклятие растаяло под ладонью хозяина, открыв вместо притороченного к седлу неприметного дорожного посоха, ножны с Серебряным Пламенем.

Луч солнца, скользнувший по рукояти, упал на граненый сапфир и в глубине камня вспыхнул синий огонь. У ехавших рядом охранников округлились глаза — артесский клинок было просто невозможно не узнать.

Пристегнув ножны с мечом к поясу, Карис послал Ветра вперед, прикрывая Дару. Мимолетный взгляд назад подтвердил, что оборотни держат слово — позади девушки, не отъезжая ни на шаг, держался Вартан — средний из братьев-оборотней. Надежный и немногословный, он как-то незаметно, но удивительно кстати оказывался там, где нужна была помощь. Пожалуй, с ним да и с Яритом вполне можно поладить, — вдруг ужасно захотелось зевнуть — но вот Кайр...

Как-то тихо вокруг стало... И вчера, кажется, что-то такое хорошее снилось.

Светловолосый Вожак, в последнее время не сводивший глаз с Дары, прямо-таки напрашивался на поединок, но Карис прогнал эти мысли прочь — не время...

Лучше поспать...

Поспать?! Карис вскинулся в седле, чувствуя, как сгустился воздух, даже стук лошадиных копыт казался каким-то убаюкивающим. Тайком подкравшаяся сонливость вилась вокруг пушистой серой кошкой, уютно урчала, уговаривая остановиться и отдохнуть — совсем ненадолго.

Резкий ожог в оба плеча разом прогнал дурман и Карис, очнувшись, обвел взглядом обоз — расслабленные лица, отяжелелые веки — люди едва держались в седлах, уже начиная клевать носом.

Чары! — пришла тревожная мысль и одновременно с этим притаившиеся на плечах браслеты отозвались уже знакомой ослепительно-белой вспышкой, заставившей Кариса зажмуриться. И мир снова изменился.

Нет, вовсе не серый туман — легкая белая дымка, напоминающая кисею, но в ней не видно ничего: ни дороги, ни леса. Только огоньки, разноцветные, яркие и тусклые, большие и маленькие. Огоньки испуганно трепещут, пытаясь выбраться из грязно-бурой сети, очень похожей на паутину, но не могут...

Значит, им нужно помочь — у каждой паутины есть хозяин. Надо лишь пройти по одной из нитей. Как мерзко! На ощупь нить оказалась склизко-холодной и удивительно гадкой. Осторожно, не спеша, продвигаясь по чуть-чуть, чтобы не спугнуть раньше времени. Есть — большое пронзительно-черное пятно, источающее самодовольство и злобу.

Что делать? Ответ пришел сам собой, ясный и четкий — сжечь! А вслед за тем точно в центр пятна ударила волна золотистого пламени. Неистовый полный ненависти и боли вопль, когда охотник понял, что сам стал добычей, резко оборвался и тут же от темного мага пошла ответная — непроглядно черная волна. Столкновение с золотым пламенем... новая вспышка... и далекий, смутно знакомый голос: 'Карис!'

Мир резко перевернулся вверх дном, когда вздыбившийся конь яростно заржал, молотя копытами. Карис рывком откатился в сторону, сразу взвиваясь на ноги, и тут же чуть не упал снова — виски ломило, а браслеты жгли не хуже кладбищенской крапивы. Но боль была даже кстати, не позволяя впасть в беспамятство.

Карис выпрямился и огляделся.

Впереди, там, где находилась "голова" обоза, уже сверкали клинки очнувшихся охранников. И, кажется, такого отпора нападавшие не ожидали.

А позади... рубились оборотни. Ярит и Кайр, спешившись, отгоняли разбойников, но было видно — вот-вот братьев задавят числом. Скорей всего, вчера Ярит выследил только половину шайки. Вторая дожидалась где-то в другом месте.

Кайр поднырнул под клинок, и в просвете за его спиной мелькнул знакомый силуэт. Стройная фигура, выпрямившись в седле, резко махнула рукой, и один из разбойников упал, как подкошенный.

Оборотни прикрывали ее — насколько, конечно, можно прикрывать во время драки, когда твоей жизни угрожает пара острых лезвий. Выхватив Пламя, Карис бросился к Даре: как раз вовремя — Ярит оказался ранен в плечо. Но сумел увернуться от второго удара, а на его противника обрушился, появившийся из придорожных кустов, огромный лохматый волк с испачканной землей и кровью мордой — Вартан.

Треугольник оборотней распался — Кайр пропустил удар в бок и осел на землю, прямо перед мордой Белки. А мгновением позже рядом с ним свалился разбойник, с торчащим в глазнице кинжалом — Дара не промахнулась. Преодолев последние несколько шагов длинным прыжком, Карис заслонил собой жену и раненого оборотня. То, что он сам не отказался бы намять Кайру бока — роли сейчас не играло.

На Кариса бросились сразу двое — Кайр, увидев это, зарычал по-волчьи, безуспешно пытаясь подняться, но Карис уже скрестил Пламя с кривым, странным разбойничьим мечом. Удар вышел сильным, резким, и мужчина, чуть пошатнувшись, попытался увести клинок в сторону, не открываясь — не вышло, разбойник "завязал", не желая разрывать клинки. Сбоку сверкнул узкий, больше похожий на длинный кинжал, меч второго разбойника, но Карис, извернувшись, успел отразить удар. И ощутил, как разум захлестывает бешеная ярость.

Под градом ударов разбойники отступили на несколько шагов. Пользуясь мигом затишья, Карис обернулся — Кайр, все поняв без слов, протянул ему свой меч. Ощутив в ладони рукоять, Карис понял — то, что нужно.

И не осталось ничего: лишь стремительный полет двух клинков. Звон мечей, с шелестом рассекающих воздух, кровь — своя или чужая, неважно. Никто не пройдет...

Оглушительный рык над самым ухом заставил замереть на мгновение. Карис повел взглядом в поисках новой опасности, но вокруг было пусто и тихо, от разбойников остались только тела...

Карис тяжело выдохнул, чувствуя, как уходит безумие боя и наваливается усталость. Выронил меч оборотня и осел на землю там же, где стоял...

— Когда? — почтенный купец едва не переминался с ноги на ногу от нетерпения.

— Не сейчас, господин Хелис, — бесстрастно сообщила я. — Он еще спит.

— Вторые сутки, — с опасливым уважением обронил купец. — Ну, оно и понятно. Так вы ему передадите?

— Непременно, господин Хелис. И ответ вы получите. Обязательно. А теперь ступайте.

Проводив купца взглядом, я вздохнула — ответить могла бы сама, но пусть лучше услышит все от Кариса. Не хотелось бы испортить отношения — Герн Хелис едва ли не единственный из купцов, ходящих в Дикие Земли, кто отваживается добираться до Порубежника. И, если все сложится удачно, мы встретимся еще не раз.

От раздумий отвлекла Белка, с явным намеком опустившая голову мне на плечо. Я скормила лошадке недоеденный остаток горбушки и скользнула в повозку. Очень вовремя — Карис только что проснулся и, мало того, решил встать, но почти сразу упал обратно на тюфяк.

— Далеко собрался? — вкрадчиво спросила я, ложась рядом. Чтобы сумасшедший муж не натворил глупостей.

— Солнышко... — выдохнул Карис, притянул меня к себе и зарылся лицом в волосы.

Прижавшись так плотно, как только могла, я осторожно обняла Ари — очень удачно получилось, теперь я могла отдавать Силу сразу ему, не пользуясь браслетами. Самое время поделиться.

— Дара?

Р-р-р! Неужели заметил?

— Ты хорошо выспался? — мурлыкнула я, почти касаясь губами его плеча. Отвлекающий маневр сработал, позволив довершить начатое и бережно отделиться от Кариса.

— Пожалуй, — чуточку недоуменно отозвался он, но меня не отпустил.

— Тогда мне пора, — как бы ни хотелось поблаженствовать рядышком с ним, но привал заканчивался. — Скоро в дорогу.

Осторожно высвободившись из объятий мужа, я вернулась обратно — на место возницы.

Время отдыха закончилось и мирная поляна теперь напоминала разворошенный муравейник. Уже привычно устроившись на козлах, я взялась за вожжи, но едва смирные лошадки послушно оторвались от травы, как рядом оказался Карис — одетый и ничуточки не сонный.

— Откуда это взялось?

— Хозяин свою уступил. Не могла же я везти тебя, перекинув через седло, — голос чуть дрогнул. — Ты на той поляне упал и сразу уснул.

— Не помню, — Карис свел брови. — Ничего не помню, как ножом отрезало.

— Еще бы, — я зябко передернула плечами. — Если бы Кайр вовремя не рявкнул, ты положил бы не только разбойников, но и оставшуюся охрану. Ушел так далеко, что мог и не вернуться. Пожалуйста, никогда, — я все-таки сорвалась: прижалась к нему, намертво вцепившись в рубашку, — больше никогда, так не делай.

— Этого я обещать не могу, — слишком спокойным голосом отозвался Карис, глядя в глаза.

И я не возразила, потому что знала — если понадобится, он все повторит — чтобы защитить меня.

И я сделаю то же самое — не сомневаясь и не жалея, потому что: 'Люблю тебя...'

'Люблю тебя...', — эхом отозвался он, припадая к моим губам.

'Сумасшедший... нельзя... ты же...'

'Уговорила, — он отстранился, искушающе улыбаясь. — Подожду до вечера'.

— Ты же есть хочешь, — я запоздало вспомнила, что у Кариса двое суток не было во рту ни крошки и слетела с козел. — Сейчас.

Обратно вернулась с миской каши, парой хороших ломтей хлеба и кружкой отвара.

— Что-то ты быстро, — заметил Карис, беря миску.

— Из общего котла положили, — улыбнулась я. — Да, чуть не забыла: сегодня почтенный Хелис приходил, хотел предложить тебе место старшего охранника с полуторным жалованьем. Я сказала, что ты сам ответишь.

— Ага, — отозвался Карис, расправляясь с кашей.

Хозяин словно почуял, что речь идет о нем. Едва Карис отставил опустевшую миску, как почтенный купец появился рядом, словно из-под земли.

Как и полагается послушной жене, не вмешивающейся в мужские дела, я отошла к ручейку — помыть посуду.

А когда вернулась — хозяина уже не было.

— И что ты ему сказал?

— Что мне одного раза хватило больше некуда, да и, — Карис усмехнулся, — жену надолго оставлять не хочу.

— А он?

— Ничего. Сказал, что вполне понимает, особенно насчет жены, но если я передумаю, всегда примет. Не вздумай!

Стоило мне потянуться к вожжам, как Карис их решительно отобрал.

— Ты чего? — удивилась я.

— Ничего. Ты сейчас вернешься, ляжешь и как следует выспишься.

— Но...

— Думаешь, я не знаю, что ты за эти два дня глаз не сомкнула? И не спорь, — Карис сверкнул глазами. — Живо, а то отшлепаю.

— Ну-ну, — многозначительно обронила я, но спорить не стала — тем более, что Карис угадал — послушно перебралась в повозку, свернулась калачиком на тюфяке и сразу уснула.

'Хочу!'

'Тень, успокойся, ты же не сеголеток, а взрослая, умная волчица. Подожди еще чуть-чуть'.

Я откинула полог и прислушалась — день сегодня выдался тяжелый — трехдневный ливень размыл дорогу, превратив её в жидкую грязь. Обоз тащился медленно, как умирающая черепаха — то и дело приходилось либо вытаскивать повозку, либо прилаживать соскочившее колесо. Потому и лагерь угомонился неожиданно быстро. Тишину нарушало только потрескивание дров в кострах, стук дождевых капель по влажной коже ютты да шаги охраны, обходившей составленные в круг повозки.

Моей волчьей половинке сегодня явно не сиделось на месте, а вот я бы предпочла смотреть сны, прикорнув рядом с Карисом. Но ничего не поделаешь — придется идти.

— Тебя подождать?

— Ложись, я ненадолго.

Выйдя из палатки, я миновала охранный круг — нарочно оставила с нашей стороны маленький проход и направилась к еще утром облюбованной полянке. Амулет, хитро блеснув на прощание, улегся на широкий пень, но стоило только обрадованной Тени шагнуть вперед, как между двумя елями, словно выткавшись из струй дождя, возник темный силуэт с горящими янтарем глазами.

'Только этого сейчас не хватало!'

'Поговорить все равно придется', — заметила Тень.

'Но на наших, а не его условиях'.

Сорвавшись с места, Волчица бросилась вперед, словно стелясь над намокшей травой, удерживая расстояние между собой и Волком.

Трава под мягкими лапами чуть пружинила, но не укладывалась тропой, а быстро выпрямлялась. Я улыбнулась, представляя себе, как это выглядит — две тени, несущиеся сквозь сумрачный лес, горящие глаза, напряженные, как стрела, вытянувшиеся в прыжке-беге тела...

Две тени.

Нет, так нельзя.

Волчица, не менее раздраженная присутствием Волка, чем я, перепрыгнула узкий ручеек и остановилась. Когда Кайр остановился на том берегу, намереваясь прыгнуть, я тихо-тихо, без угрозы, зарычала. Волк замер.

'Чего ты хочешь, кайе?'

'Каэнне, я предлагаю тебе стать моей кайнел'.

Я не удивилась. Больше того, я догадывалась о его намерениях, но не могла сделать ничего до тех пор, пока не произнесены слова.

'Нет'.

В глазах черного волка появилось удивление:

'Почему?'

'У меня есть Волк'.

Оборотень прижал уши, оскалился в недоумении, глядя на меня янтарными глазами. Я ответила прямым спокойным взглядом.

'Он — всего лишь человек — Кайр даже не пытался скрыть пренебрежение'.

'Который спас тебе жизнь и еще не потребовал долг', — напомнила я.

Кайр досадливо махнул хвостом.

'Я знаю закон. Но сейчас речь не о том. Даже 'меченый' никогда не поймет тебя полностью. Ты думаешь, он не боится?'

'Я это знаю. Он все принял'.

'Подумай, — вкрадчиво предложил кайе. — Детей у вас нет, ты можешь уйти, когда пожелаешь'.

Меня словно ударили под дых — сам того не зная, Кайр разбередил незаживающую рану. Дышать на миг стало больно, так больно, что я едва не взвыла, но собравшись с силами, все-таки произнесла:

— От даэлле не уходят. (5)

На том берегу воцарилось мертвое молчание. Кайр закрыл глаза, и я, не выдержав, бросилась прочь. Лапы взрыли землю, щелкнули зубы...

Волчице тоже было больно. Быть может, огромный древний лес, что старше, мудрее нас, и темная, глубокая ночь, помогут заглушить эту острую, рвущуюся из души криком-воем боль...

Карис в третий раз повернулся с боку на бок, потом отбросил одеяло и сел.

Раньше, когда Дара говорила, что её не нужно ждать, он спокойно спал. Но не в этот раз. Сегодня что-то было очень не так. Карис не мог сказать что, но внезапно понял — он должен дождаться. Мужчина встал, надел сапоги и, спрятав под куртку свернутый плащ, вышел из ютты.

Бесшумно проскользнул мимо караульных и, оставив за спиной спящий лагерь, вышел на небольшую полянку в кольце разлапистых елей. Сжал в ладони её амулет, и устроившись на широком старом пне, замер в ожидании.

Ждать пришлось достаточно долго. Карис уже пребывал в состоянии полудремы, когда на полянку выскочила шарящая бездумным взглядом вокруг волчица.

Карис молча положил плащ рядом с амулетом, на место, где Дара его оставила, и отошел, отвернувшись. Когда на плечи легли странно холодные руки, мужчина обернулся, заключая любимую в крепкие объятия.

Дара сжалась в его руках — маленькая, хрупкая... Спрятавшаяся где-то среди ночного леса, потерявшаяся в волчьем взгляде, уставшая, далекая...

Родная. Любимая.

— Что случилось, солнышко? — тихо прошептал Карис, нежно перебирая растрепанные волосы.

Дара глухо вздохнула и всхлипнула. Карис замер, чувствуя, как рвется что-то внутри от этих слез, от боли, плеснувшейся на него из невидящего взгляда любимой, когда она отчаянно, слепо потянулась к нему, вцепилась руками — будто судорогой пальцы свело...

— Тише... Дара...

Внутри поднималась злоба на неведомого обидчика. Кто посмел? Кто? nbsp;

"Я убью того, кто заставил ее плакать..."

— Ари...

Бормотание сквозь слезы — она все-таки разрыдалась взахлеб, и это было куда лучше закаменевшей боли ее глаз, надломленных движений рук. Карис мягко прижал жену к себе, разрываясь между ненавистью к обидчику и щемящей до боли нежностью.

— У нас... Мы не сможем... Он прав, и это самое страшное, Ари...

Карис не слушал. Старался не слушать и не понимать. Баюкал ее — маленькую, плачущую, грел руки, собирал поцелуями слезы со щек. Злость медленно тая внутри, не сразу, но исчезла, оставив лишь твердую уверенность — не позволит он Даре плакать. Никогда больше никто не посмеет ее обидеть вот так.

Дара еле слышно всхлипывала, а Карис перебирал в уме — бессмысленно, не вникая в суть — ее слова.

Оборотень говорил с Дарой. Оборотень напомнил ей о том, что у них не будет ребенка. Никогда. Потому что не осмелятся ни он, ни она навлечь проклятие на невинную душу...

Кайр причинил Даре боль. И Карис сжал зубы, когда вновь подступила ярость, пропитанная теперь едкой болью от понимания: он прав.

Хотелось что-нибудь сломать. Лучше всего, шею этому шелудивому псу, осмелившемуся...

Карис прижал к себе Дару и, уткнувшись подбородком в ее волосы, шептал что-то ласковое, успокаивая и утешая.

Наконец Дара прерывисто, совсем по-детски вздохнула и, оторвав лицо от насквозь промокшей рубашки мужа, осторожно коснулась ладонью его щеки.

— Прости...

Карис растерянно моргнул, только сейчас поняв, что влага на щеках вовсе не дождь, а слезы. Усилием воли загнал вглубь колючий комок, царапающий горло, и подхватил Дару на руки:

— Нам пора, ты совсем замерзла.

Тяжелые тучи, завесившие небо, погрузили лес в непроглядную темноту, но по извилистой тропке Карис шел, как по ровной дороге. Дара обессиленно молчала, прижавшись к нему и, даже оказавшись в ютте, не произнесла ни слова. Безропотно позволила уложить себя в постель и накрыть одеялом, но пальцы, намертво стиснувшие рубашку Кариса, смогла разжать далеко не сразу.

Зато уснула почти мгновенно — Волчица, положившись на чутьё, увела Сестру в глубокий сон, испокон веку считавшийся лучшим лекарством для измученной души.

Карис же так и не смог сомкнуть глаз — боялся даже на секунду отвести взгляд от бледного, с горькой складкой у губ, лица жены, ловил каждый вздох.

Но когда в щель между стеной и пологом робко проскользнул первый солнечный лучик, мужчина осторожно поднялся, накрыл Дару поверх одеяла своей курткой — под утро в ютте стало зябковато — и бесшумно вышел.

Пора поговорить кое с кем по душам.

Стояла тишина, но сомнений в том, что Кайр где-то поблизости и достаточно бодр для разговора, не было. Карис внимательно оглядел лагерь.

Ничего. Только ветер шевелит листья да роса высыпала на примятой слегка траве.

Карис прищурился, глядя на узкую дорожку следа. Прошедший в столь ранний час стряхнул крохотные капельки с их мест, и они наверняка устлали если не его одежду...

Так его шерсть точно.

Не мешкая больше, Карис направился по тонкой тропке, темным пятном выделяющейся среди усыпанной росой поляны. Кустарник, еще одна полянка — гораздо меньше той, где остановился обоз — снова кустарник. Сосновый бор становился все гуще, под ногами мягко шуршали опавшие иглы. Тропка следа потерялась среди сосен — неудивительное дело! Попробуй выследить оборотня в лесу.

Карис осмотрелся еще раз. Нет, назад поворачивать не стоит — Кайр, скорее всего, вернется той же дорогой, уже утро, и Волк вряд ли ушел далеко...

— Ты?

Высокая тень человека — уже не зверя, но глаза сверкнули острой дикостью — скользнула среди сосен. Кайр остановился неподалеку, хмуро скрестил руки на груди.

— Я, — спокойно согласился мужчина.

Оборотень посмотрел на него с насмешкой, но промолчал.

— Мне все равно, — покачал головой Карис. — Мне все равно, кем ты меня считаешь. Но если ты еще раз приблизишься к Даре...

Кайр передернул плечами:

— Я не собираюсь отчитываться перед тобой, человек.

— А ты не отчитывайся. Ты на носу своем мохнатом заруби, — голос Кариса зашелестел мягкими низкими нотами, неприкрытой угрозой, и Волк... Словно бы уши прижал. Зверь настороженный, внимательный. Не человеку глупому внимающий, а равному существу. — Заруби так, чтобы навечно память осталась. Не смей приближаться к Даре. И держи язык за зубами, если придется с ней говорить. Каждое слово взвешивай. Я ее слез никому не прощу!

Мягкий шелест сорвался на рык, и Карис замолчал, когда понял — рычал он, а Кайр невольно попятился.

Карис молча развернулся и зашагал назад, в лагерь.

К Даре.

— Ну вот и добрались, милостью Хранящей на Путях, — с явным облегчением вздохнул господин Хелис, поплотнее закутываясь в плащ. Пустошь вокруг Порубежника — последнего города в Диких Землях — расчищали каждый год и очень старательно, поэтому ветру здесь было раздолье.

— Наконец-то, — шепнула я, подъезжая поближе к Карису. Сердце гулко заколотилось: здесь, если повезет, начнется наша новая жизнь.

От того обоза, который начинал путь из Светлограда, уже почти никого не осталось. Семьи предпочли осесть на более-менее освоенных землях — там где больше людей, выжить проще.

Одиночки тоже постепенно исчезали один за другим — выбирая кто город, кто деревню.

Братья-оборотни ушли едва ли не последними, а от леса, который они себе присмотрели, не отказалась бы даже я. Кайр, получив отказ, не пытался вернуться к разговору, но, похоже, надеялся, что я передумаю. Да, у кайе просто не могло уложиться в голове, что Волчица препочтет Волку 'меченого'. Кажется, я его очень разочаровала.

'Все равно он нам не подходил, — в мои раздумья бесцеремонно вмешалась Тень. — Кайе лучше, он та-ак пахнет...'.

Если Тень хотела меня удивить, это ей удалось — я чуть с лошади не свалилась. Но Волчица тут же заговорила о другом:

'Надежная клетка. Выбраться будет нелегко'.

И в этом я была с ней согласна целиком и полностью. О безопасности жители Порубежника позаботились на славу.

Каменная стена выше человеческого роста — зимой, наверняка, еще и водой поливают, ров, подъемный мост, и, как пить дать, защитная решетка.

Стража встретила обоз у самых ворот. Светловолосый молодой старшина хозяина знал явно не первый день — не просто кивнул, а поздоровался по имени, но бумаги читал внимательно. Товары показать тоже не требовал, сколько и чего привезено — отмечал со слов купца.

Нам с Карисом он уделил гораздо больше внимания — бумаги только что на зуб не попробовал, но придраться было не к чему. Да это и неудивительно, если вспомнить, во сколько они нам обошлись.

От пристального цепкого взгляда голубых глаз стража меня пробрал холодок. Не приведи Богиня, еще магом окажется, а у них с оборотнями разговор короткий — серебром в сердце.

Но почти сразу его заинтересовало Серебряное Пламя на поясе Кариса. С трудом оторвав взгляд от меча, страж вернул бумаги, коротко обронив: 'Проезжайте. Вам в ратушу'.

Копыта лошадей дробно процокали по мосту, но только миновав ворота, я смогла перевести дух.

На первый взгляд Порубежник почти ничем не отличался от любого другого рутенского города: деревянные плахи мостовой; земляные и тесовые, ближе к главной площади сменяющиеся лемеховыми, (6) крыши изб; пестрящие вывесками лавки и постоялые дворы.

Но стоило присмотреться пристальнее, как в глаза бросилась густая вязь обережных знаков, оплетающая забор и ворота каждого дома. Где резная, где нарисованная краской, мелом или углем — смотря по достатку хозяев.

Впрочем, здешние жители больше полагались не на покровительство Богини, а на самих себя. В Диких Землях даже в отхожее место без оружия не ходят — мало ли что...

— Не желаете продать меч, почтенный? Лучшей цены вам никто не даст!

— Выпечка! Свежая выпечка! Только что из печи!

— Комнаты на постоялом дворе! Чисто и недорого!

Да, куда ни попади, уличные торговцы везде одинаковы — неугомонные и горластые, как на подбор.

От особенно пронзительного вопля: 'Обереги! Надежнейшие обереги!', Белка шарахнулась в сторону, едва не сбросив меня. И еще какое-то время нервно прядала ушами в ответ на любой неприятный звук, успокоившись только, когда мы проехали пару улиц.

Главную улицу — широкую, мощеную не плахами, а камнем — прокладывали с умом: по любому из боковых переулков можно было за считанные мгновения перекрыть проезд наглухо. Ратуша — невысокое здание из черного гранита — походила на небольшую крепость и, в случае нападения, наверняка, стала бы последним оплотом для защитников города.

У дверей дежурили двое облаченных в доспехи солдат. Когда мы спешились, один из них строго спросил:

— По какому делу, уважаемые?

— Мы только прибыли, хотим отметиться, — спокойно ответил Карис.

— Подождите

По вискам словно провели легким перышком: я стиснула зубы — маг, и, похоже, сильный. Конечно, без проверки не пустят. Хотя, помнится, на воротах тоже что-то похожее было.

Касание почти исчезло, потом вдруг вернулось, стало настойчивей — виски закололо, где-то внутри тревожно взметнулась Тень и... почти исчезла, словно впитавшись в меня. Я изумленно замерла — мы никогда не пробовали полное слияние, но другого выхода просто не было.

Иголки уже превратились в шипы терновника — еще чуть-чуть и я завопила бы в полный голос, но ощущение чужого присутствия вдруг исчезло, а стражник невозмутимо кивнул:

— Проходите.

Внутри стены ратуши оказались отделанными темным деревом, коридоры хорошо освещались, и худощавый молодой человек, встретивший нас в приемном зале, быстро привел в небольшую комнату.

— Придется подождать, я доложу о вас.

Карис кивнул. Ожидание, правда, было недолгим — спустя десять минут нас пригласили в кабинет градоправителя.

Градоправитель — виконт Эрсин Тейр — был высоким мужчиной средних лет, с серебрящейся в темных волосах сединой, но еще сохранившим военную выправку. Вдумчиво прочел бумаги, прошелся по нам обоим внимательным, подмечающим мелочи, взглядом и спросил у Кариса:

— Где обосноваться собираетесь? Возьмете место в городе?

— Нет, мы на выселки уйдем, — сразу ответил Карис.

Градоправитель покосился на Серебряное Пламя, потом на меня:

— Не боишься жену в лес тащить?

— Мы не из пугливых, — Карис чуть усмехнулся. — Управимся.

Больше никаких расспросов не было — размашистый росчерк пера сделал нас полноправными жителями Порубежника.

Выйдя на крыльцо, я бросила взгляд на солнце, только начавшее клониться к полудню.

Времени больше, чем надо — туда и обратно обернемся засветло.

В ратуше я постаралась держаться в тени, предоставив возможность вести разговор Карису, но сейчас наступил мой черед.

По почти незаметному знаку колен, Белка неспешно зарысила вниз по улице. Карис сдержал рванувшегося было вперед Ветра, заставив его идти вровень с кобылкой, но ни о чем не спросил.

Выехав за ворота, я уверенно направила Белку прочь от города, туда где в бледно-голубом, по-осеннему выцветшем небе, чертили угловатый узор темные ветви деревьев.

Кто другой, пожалуй, побоялся бы соваться в пущу в одиночку — дорожки, протоптанные людьми очень быстро превратились в звериные тропы — и заблудиться здесь было легче легкого. Но для меня эта затейливая вязь стала путеводной нитью.

Тропа, развилка, поворот, еще одна развилка... и вот оно.

Не доезжая пары шагов, я остановила Белку, спешилась и взяла лошадь под уздцы. На невысокий пенёк, стоявший как страж, у входа на поляну легла загодя приготовленная, слегка присоленная горбушка — духам-хранителям.

День был тихим и на редкость теплым для осени, но миг спустя, берёзки дружно зашелестели еще не опавшими листьями, словно от порыва ветра, и тут же умолкли. Угощение было принято и нам позволили войти.

Пройдя на середину полянки, я закрыла глаза, прислушалась — да, лесные братья не ошиблись. Это доброе место словно ждало нас, встречая тепло и радостно.

Карис, встав за спиной, обнял меня за плечи.

'Что скажешь, Солнышко?'

'Мы дома, любимый'.

Пятнадцать месяцев спустя.

— Дара, ты куда?

Я, не отвечая, вылетела в сени, потом на крыльцо, и тут же осела на верхнюю ступеньку. На свежем воздухе мне полегчало — голова неохотно, но все-таки перестала кружиться, да и взбунтовавшийся желудок тоже вроде бы унялся.

'Да что ж это такое! Второй день нормально позавтракать не могу — сижу здесь, как идиотка, а там суп стынет!'

Я сунула руку в поясной карман, выудила непонятно как завалявшийся в нем сухарь и осторожно откусила — вдруг тоже назад запросится?

Не запросился. Я, успокоившись, куснула еще раз, и, уронив сухарь, уткнулась лбом в колени: 'Богиня, нет, это невозможно!!'

— С ума сошла! Замерзнешь же!

Но я даже не пыталась подняться, едва не теряя сознание от промелькнувшей в голове догадки.

Карис наклонился и, взяв меня подмышки, легко поднял на ноги. Я мертвой хваткой вцепилась в него, кое-как приходя в себя и, наконец, хрипловато выдавила:

— На себя посмотри, выскочил в одной рубашке!

Карис только усмехнулся, подхватывая меня на руки и занося обратно в дом.

— Горячо же! Ты что, меня сварить собрался?

— Терпи! — ухмылялся изверг, закутав меня в шаль. — Сейчас отвар принесу, и не смей вставать.

Я уныло перевела взгляд на небольшую дымящуюся бадейку, в которую этот мучитель заставил меня опустить ноги, и вздохнула. Замерзло вовсе не тело, а душа — от страха, и от того, что нужно было что-то делать и как можно быстрее.

— Пей, — перед носом появилась пузатая кружка. — Может, скажешь, что случилось?

— Ничего, — я поспешно отхлебнула отвара. Он не должен знать и он не узнает. — Тебе пора. Волки не любят ждать.

— Сейчас, но, — Карис приподнял мой подбородок, пристально глядя в глаза, — вечером договорим.

Я предпочла промолчать, глядя как он собирается — уговор с местной волчьей стаей приносил свои плоды: до сих пор у Кариса не было ни одной неудачной охоты. Но мысли тут же перескочили на другое — что же мне теперь делать? Впрочем, вариантов здесь было всего два, причем, один — невозможный.

Карис, похоже, что-то почувствовал — вернулся с порога, сел рядом и молча обнял. Я прильнула к нему, зарылась лицом в мех полушубка — безумно хотелось рассказать все, но я не смела, заставив себя оторваться от него:

— Иди, со мной все будет в порядке.

— Ты уверена? — в его голосе отчетливо слышалось сомнение.

— Иди, не волнуйся, — я сумела улыбнуться и, прикрыв глаза, привалилась спиной к печи.

Кажется, он поверил, чуть слышно прошелестела дверь и из сеней потянуло холодком.

Дождавшись, когда ворота закроются снаружи, я быстро вытерла ноги и метнулась в спальню, к сундуку с одеждой. Сброшенное платье полетело на кровать. Штаны, верхняя шерстяная рубашка, сапоги, меховая куртка с капюшоном.

До городка не так уж далеко, успею обернуться.

Выйдя на крыльцо, я разломила пополам прихваченную со стола горбушку хлеба и направилась в сарай, заменявший конюшню. Места для Белки и Ветра там вполне хватало.

Я уже вывела оседланную Белку за ограду, как вдруг снова накатила тошнота. Прислонившись к боку кобылки, я переждала приступ и, вытерев влажный лоб, взобралась в седло. Все сомнения исчезли окончательно — то, чего я больше всего боялась, все же произошло.

Белка была не только покладистой, но и на редкость понятливой лошадкой. Выбрав на развилке нужную тропу, я могла больше не браться за поводья, и даже подремать в седле, если хотелось. Но только не сегодня.

...Негромко звякнул дверной колокольчик. Райта, только что спровадившая придирчивую клиентку, поправила выбившуюся из-под платка темно-русую прядь и про себя пожелала очередному посетителю схватить прострел в поясницу, но, увидев входящую, тепло улыбнулась.

— Здравствуй, Дара.

— И тебе доброго дня, Райта.

— Ты сегодня одна?

— Карис на охоте, — обронила Дара, как всегда при упоминании о муже, просияв глазами.

Любой другой, появившейся на улице без мужа, отца или брата, через минуту проходу бы не дали — женщин в Диких землях было намного меньше, чем мужчин, но Дарейю самые отчаянные смельчаки лишь провожали взглядами, не отваживаясь на большее.

История о племяннике градоправителя, по пьяни приставшем к Даре, и с 'легкой' руки Кариса вылетевшем из трактира 'На перепутье' прямо через закрытую дверь, до сих пор гуляла по городу, успев обрасти множеством красочных подробностей.

А уж после того, как неделю спустя Карис прямо на рыночной площади сложил в кучку троих охранников из купеческого обоза, возжелавших женской ласки, все мужское население Порубежника разом поняло, что самый верный способ свести счеты с жизнью — подойти к Дарейе Нари ближе, чем позволит муж.

Райта незаметно вздохнула, слегка завидуя подруге. Нет, на мужа она не могла пожаловаться, но так — никого, кроме друг друга, не то что не видеть, даже не замечать — у них не было.

— Ты по делу или просто так? — травница покосилась на дверь в заднюю комнату и негромко сообщила:

— Там как раз лепешки с ягодами утренней выпечки меня дожидаются и отвар свеженький. Будешь?

— Спасибо, но, — Дара запнулась. — Я по делу.

Через минуту на стойку, глухо звякнув, упал тяжелый золотой кругляш, а Дара, прикусив губу, тихо сказала:

— Райта, мне нужен лаэсс. (6)

Травница, не веря своим ушам, посмотрела на монету, потом взглянула на подругу с недоуменным удивлением в серых глазах:

— Дара, я такого не держу. А тебе и вовсе ни к чему: Карис в тебе души не чает, а если родишь — всю жизнь на руках носить будет.

— Если готового нет, — Дара словно не услышала взволнованной тирады женщины, — дай рецепт, сама сделаю.

— Не дам, — нахмурилась Райта, — не хочу две жизни на совести иметь.

— Хорошо, — карие глаза Дары неожиданно полыхнули янтарем. — До свидания.

И, прежде чем Райта успела еще что-то сказать, за Дарой закрылась дверь.

Выйдя из лавки, я еле сдержала рычание. Ничего, Райта лучшая травница, но к счастью, не единственная. Черная Хесса за золотой не то, что лаэсс продаст, любой яд на выбор приготовит и глазом не моргнет.

Так что четверть часа спустя, завернув на рынок — прикупить соли и еще кое-чего, по мелочи — я отправилась домой, тщательно спрятав в кармане куртки небольшую склянку.

Можно было возвращаться — заплечный мешок Кариса приятно оттягивала пара отъевшихся тетеревов, сегодня охота была не на заказ, а только для себя — но душу словно драли когтями голодные кошки.

С Дарой в последнее время происходит что-то странное: то вспыхивает по любому пустяку, то глаза на мокром месте.

Неужели уже жалеет?

Душевные терзания неожиданно прервала чужая, с явным оттенком сочувствия, мысль: 'Они в это время все такие'.

'Кто?'

Из кустарника по правую руку неслышно выскользнул крупный светло-серый волк — сегодняшний спутник Кариса.

'Самки, кто же еще'.

До сих пор Карис мысленно общался только с Дарой, но не удивился, наверное, дала себя знать 'метка'.

'А, — Карис чуть помедлил, — в какое время?'

В глазах зверя вспыхнули желтые огоньки:

'Когда детеныша ждут'.

Карис едва не сел на снег, мысленно обозвав себя идиотом, безмозглым ослом и еще парой-тройкой сочных выражений.

'И как я раньше не понял?!'

'Странные вы, люди. У нее же запах поменялся', — сообщил волк и, не прощаясь, растворился в лесу.

Ошеломленный новостью, Карис не заметил, как вышел на опушку, пара минут — и он дома.

Пропади оно все пропадом!

С трудом распрямившись, я отшатнулась от помойного ведра. Один сухарик — слишком мало для бедного голодного оборотня. Приступов после возвращения больше не было и, выждав немного для верности, я все-таки налила себе супу.

Как оказалось, зря. Меня после первой же ложки вывернуло наизнанку, едва успела добежать.

Кое-как поднялась, и по стеночке доползла до внутренней двери. Оказавшись в теплой кухне, вдруг поняла, что замерзла и устала. Но сил дойти до спальни уже не осталось, и я беспомощно осела на лавку — перед глазами все плыло и кружилось, а потом обрушилась темнота.

...С чего это я разлежалась средь бела дня? — оторвав голову от подушки, я приподнялась на локтях.

— Куда это ты собралась? — меня тут же уложили обратно. Карис сел на край кровати, держа мои ладони в своих руках. — Я вернулся, а ты под окном на лавке лежишь, — он чуть помедлил, — бледная, как мел и руки ледяные.

— Похоже, я что-то не то съела, но все уже прошло, — я выдавила слабую улыбку. — Теперь можно встать?

Карис вместо ответа усмехнулся, а потом... улегся рядом, обняв меня поверх одеяла.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет, — голос прозвучал спокойно, но я инстинктивно напряглась и попыталась высвободиться.

Карис отпустил меня сразу и очень бережно. Смутные подозрения переросли в уверенность и я похолодела: откуда он мог узнать?

Я приподнялась, потом села, глядя в сторону — голова шла кругом. Другого выхода нет — если он спросит, придется солгать.

— Дара... — голос Кариса заметно дрогнул и я медленно обернулась.

Ари тут же, не дав опомниться, взял мое лицо в ладони — знает, что соврать, глядя в глаза, у меня язык не повернется.

Тревожная изумрудная нежность:

'Любимая, да или нет?'

В ответ — обреченное черное отчаяние:

'Да'.

'Ты не рада?' — Карис опустил руки.

'Богиня, он что с ума сошел?!!' — я даже не заметила, как переместилась с кровати на порог, прижавшись спиной к двери спальни.

— Чему? — горло скрутило судорогой. — Этого не должно было случиться!

Карис, бросившийся ко мне, замер в нескольких шагах:

— Ты..., — его голос оборвался, — не хочешь... нашего ребенка...

— Ты все забыл... — не веря своим ушам, прошептала я, -значит, это из-за тебя...

— Дара, опомнись! — Ари шагнул вперед.

Я отпрянула в сторону, не сумев сдержать злой, разрывающий душу, смех:

— Хоть сейчас, вспомни, кто мы! Да, ты ребенка хочешь, — я уже кричала в голос, — а если он будет калекой или недоумком, сможешь... всю жизнь глядеть ему в глаза и знать, что виноват?!!

— Солнышко, не надо... — Карис все-таки ухитрился обнять меня за плечи:

— Пусти!

— Нет! — он резко сжал пальцы. — Сначала приди в себя!

Я рванулась, пытаясь сбросить его руки.

— Ненавижу! — из горла вырвалось рычание. — Надо было еще тогда тебя, умного, послушать и уйти!

— Дара... — Карис побелел, как мел, но рук не убрал.

Уже не владея собой, я размахнулась, и на его щеке расцвел алый отпечаток ладони.

Потом вырвавшись, бросилась прочь, сдергивая амулет.

Два глухих, почти слитных хлопка внутренней и наружной двери — и все стихло. Карис тут же кинулся следом — Дару нельзя отпускать одну, особенно сейчас!

Колко-жгучий ветер хлестнул по лицу, выжимая слезы из глаз. В пронзительном посвисте слышалась насмешка: безупречную белизну снежного покрывала, укутавшего двор, не портил ни один след. Уловив краем глаза знакомый отблеск, Карис наклонился — на верхней ступеньке крыльца лежал амулет.

Значит, Дара все-таки открыла Переход. Что ж, оставался только один выход: Карис прикрыл глаза, сосредоточился и позвал. Ответный всплеск нерассуждающей, дикой ярости оглушил не хуже пощечины — Кариса почти отшвырнуло назад, к дверям. Не удержавшись на ногах, он сел на крыльцо и, преодолевая ломающую виски боль, попытался почувствовать Дару, но раз за разом оказывался в глухой пустоте.

Снежный вихрь бесновался вокруг, все тонуло в белой мути, а сердце, заледеневшее от стужи, страха и безысходности, стало камнем, который тянул его ко дну.

Карис сидел, привалившись к двери, пока не перестал чувствовать руки. Только тогда он подцепил амулет, еле сжав замерзшие пальцы, и с трудом заставил себя заползти в тепло.

Немного придя в себя, Карис швырнул амулет на стол и прошел в дальний угол. Чуть слышно скрипнула тяжелая крышка погреба — кажется, где-то на нижней полке прятался кувшин с тейо... да, вот оно — то, что надо.

Добравшись до стола, Карис наполнил с верхом первую попавшуюся под руку кружку и, не озаботившись закуской, сразу опустошил её почти наполовину.

Перед ним по-прежнему стояло искаженное яростью лицо Дары, дикие, пылающие янтарем, глаза, а в ушах бился злой, со звериными нотами, голос. Рассудок холодно твердил, что Дара права и им нельзя иметь детей, а сердце говорило другое — Карис знал, что такого греха не простит себе никогда.

К ружка показала дно и Карис тут же плеснул еще. Боль и чувство бессилия — если Дара решит что-то сделать сейчас, он не сможет ее остановить — сплелись в твердый колючий ком, раскаленными углями жгущий душу.

Кувшин медленно пустел, но хмельной туман лишь обострил чувства, вместо того, чтобы притупить, и Карис сходил с ума от отчаяния. Поднявшись со скамьи, он покачнулся и едва не упал, но все-таки направился в угол с одеждой, где висела куртка Дары. В потайном кармане спряталась маленькая, плотно закупоренная склянка темного стекла.

Одно движение, и проклятое зелье полетело в помойное ведро, а пустой кувшин, мгновением позже — в стену.

Дойдя до спальни, Карис рухнул поверх одеяла, провалившись в тяжелый пьяный сон.

Устало вздохнув — бешеная гонка, куда глаза глядят, по заснеженному лесу отобрала много сил — я опустила голову на лапы. Уютное логово под выворотнем старой ели сегодня казалось непривычно холодным, а подстилка — жесткой.

'Одумалась?' — ехидно спросила Тень.

'Нет', — отрезала я.

'Совсем с ума сошла! — огрызнулась Волчица. — Зачем кайе обидела? Он прав, не ты'.

'Не смей! Нам нельзя, ты же знаешь!'

'Будет слабый или больной — сам умрет, — бросила Тень, и тут же вкрадчиво заметила:

— Если маленький тебе не нужен — отдай. Его в семью возьмут, воспитают, как своего, станет волком'.

По спине побежали мурашки — представить своего ребенка зверем я не могла. Но нельзя... Просто — нельзя, это же безумие!

'Только подумай, — в голосе Волчицы слышались мечтательные нотки, — вырастет сильный, а тронуть такого никто не подумает даже... Отдай, если так боишься!'

Я в ярости клацнула зубами. В словах Тени был смысл, но живая искра во мне испуганно забилась, словно зная, о чем идет речь.

'Тень, прекрати, я никому его не отдам!! Никогда'.

Я ясно поняла, что не смогу погасить новую жизнь внутри себя — малыш ни в чем не виноват, и если случится худшее, то это будет нашей расплатой — моей и Кариса.

'Наконец-то, — удовлетворенно вздохнула Волчица. — Переночуем, нечего по такой погоде, — злобные завывания ветра были слышны очень отчетливо — шастать, и домой. Как бы кайе, пока нас нет, чего не натворил'.

Бушевавшая всю ночь метель засыпала лес толстым слоем снега, так что из логовища пришлось не вылезать, а выкапываться. Домой я возвращалась не с пустыми руками — поймала парочку зайцев, а вот на душе было зябко и неуютно: как меня встретит Карис после вчерашнего?

Принюхиваться я начала уже на подходе и, похоже, опасения Тени оправдались. Со стороны избы тянуло слабым запахом дымка — еще утреннего. Если Карис вечером печь не топил, за ночь, наверняка, все выстыло.

Мало того, из-за ограды отчетливо слышалось недовольное кудахтанье и блеянье. Кажется, наша живность осталась без кормежки. Открыв калитку, я переместилась на крыльцо, но домой заходить не стала, только прихватила в сенях подойник.

Снегу во дворе было почти по колено, но тропку до ледника — не бросать же добычу в сугробе — а потом и до хлева, я проторила довольно быстро.

Накормив и подоив коз — судя по возмущенному меканью, они нещадно ругали и меня, и Кариса — я ушла в курятник. И, только обиходив живность, позволила себе зайти в избу.

Так отвратительно себя чувствовать Карису раньше не приходилось: голова превратилась в наковальню, на которую поочередно обрушивались сразу два молота — кузнеца и подмастерья.

Тусклый, с трудом пробившийся сквозь тучи, свет пасмурного зимнего дня неожиданно остро ударил по глазам и Карис поспешно опустил веки.

'Что вчера... Что произошло?'

Новая вспышка боли... и нахлынувшие воспоминания....

Дара... Любимая, родная, всегда такая близкая, такая...

— Дара...

Карис с трудом поднялся — пол обжёг босые ноги резким холодом — шатаясь, прошел несколько шагов и прислонился лбом к ледяному окну.

Ребенок. Их ребенок, кровь от крови, частичка их любви — частичка его и Дары, нежности и тепла, трепетно хранимого ими обоими... Ребенок, который может оказаться несчастным, проклятым, калекой...

'Но она же не...'

Сердце, замерев на миг, заколотилось глухими неровными толчками — Карис распахнул глаза.

Двор был заметен снегом, а у ворот замерла тонкая фигура.

Минуту спустя он услышал шаги на крыльце, хлопнула дверь — но в дом Дара не зашла. Карис скрипнул зубами: головная боль по сравнению с тяжестью на душе была ничем. И бьющийся, колющий иглой какого-то странного страха вопрос не давал дышать спокойно.

'Только бы она ничего не натворила', — мужчина сжал ладонями подоконник, на щеке задергался мускул. Неизвестность мучила, и впервые мучила так сильно.

Снова скрип — теперь двойной, приглушенное звяканье ведра, негромкое бульканье переливаемого в кувшин молока — значит, все-таки вернулась.

Из кухни явственно потянуло теплом и едой, застучала посуда. Шаги Дары были почти не слышны, но Карис отчетливо чувствовал: что-то между ними натянуто тоньше струны. Тишина была не привычно уютной, а вязкой, и, казалось, если бы у кого-то из них были силы произнести хоть слово, оно застыло бы в этой тишине, повисло лезвием над струной.

Карис медленно направился на кухню — как раз вовремя: отодвинув заслонку, Дара нацелилась тяжелым ухватом в устье печи. Карис тут же перехватил черенок:

— Отойди.

Молча поставил горшок на стол, машинально взял кружку с рассолом.

'Что же ты успела... Не успела... Дара!'

Дара даже не подняла глаз, с застывшим лицом уставившись в стол. Тишина становилась все более невыносимой. Тревога, обида, замешанная на чувстве вины, отчаяние... Карис почувствовал, что больше так не может.

Он резко встал и, пройдя по кухне, вышел в сени.

Мысли превратились в обжигающий комок, словно в голову был налит расправленный металл. Почувствовав, что задыхается, Карис распахнул дверь. Морозный воздух ворвался в сознание ударом. Карис замер на пороге, глубоко вдохнул запах снега, сжал кулаки.

'Я узнаю... И ты же понимаешь, что я все прощу, зачем же так жестоко? Неужели думала, что я буду обвинять... Что могу обвинить? Что могу не принять?'.

После его ухода я так и осталась сидеть на лавке, глядя в стол. Наконец, положив ложку — к начавшему остывать супу я притронуться не смогла — подошла к окну.

От крыльца протянулась еще одна цепочка следов — к бане. Пожалуй, Ари, и в самом деле, помыться не помешает.

Убрав со стола, я ушла в спальню — надо бельё собрать и постель перестелить. Перебирая рубашки дрожащими пальцами, я почувствовала, что в глазах защипало, и сердито зашмыгала носом. Не хватало еще разреветься прямо тут.

Душевное смятение Карис выплеснул в работе — дрова колол так, что чуть руку не вывихнул, опомнившись только, когда наколотых поленьев хватило бы с запасом на неделю непрерывной топки. Ни в чем не повинные чурбачки отправились в печь, а Карис устало сел рядом, прижавшись спиной к нижнему полку.

На улице чуть задувал ветер — не сильно, но чувствовалось, что сегодняшний снегопад — всего лишь краткая передышка.

В печи потрескивали, разгораясь, поленья. В какой-то момент этот треск, обычно придававший уюта, настолько взвинтил натянутые нервы, что мужчина не выдержал. Вскочил, громко хлопнув дверью, пронесся через двор...

И замер, сжав кулаки.

Медленно поднялся на крыльцо, прошел через сени — пытаясь успокоиться. Но, только подойдя к столу, посмотрел на жену — Дара, вздрогнув, отвела взгляд. Бледная, на что-то готовая...

— Идем? — любимый голос прозвучал робко, тонкие пальцы нервно комкали край полотенца.

Карис отвернулся.

— Иди первой, потом слишком жарко будет. А тебе нельзя.

Прозвучало неловко, глупо и обиженно, но Карис над этим долго не думал — шагнул в спальню.

Горько усмехнувшись, повертел в руках исчерканный лист бумаги: петь перестал уже давно, а стихи до сих пор приходят.

Зачем-то расправил и заправил постель, а услышав, как скрипнула наружная дверь, бросил взгляд в окно.

Опущенная голова, поникшие плечи — видеть Дару такой было невыносимо: Кариса бросило в дрожь, и мужчина, резко отшатнувшись, почти упал на кровать, закрыв лицо руками.

Изнутри душили слезы, замешанные на страхе, в голове бились мысли, от которых он готов был закричать.

Почему Дара так поступила? Сомневается, что он ее любит? Да быть этого не может! Жив ли ребенок? Могла ли она...

'Это из-за тебя'.

'Что из-за меня? Ребенок из-за меня? Несчастье, проклятие?! Дара, неужели ты думаешь, что я... Да, я почти забыл, как и ты, почти... но все, что угодно сделал бы, лишь бы кровь одна на двоих не была! Ребенок... наш ребенок — думаешь, я так просто отдал бы его всем проклятиям? Если бы можно было хоть что-то...'

Добравшись до бани, я прислонилась к двери.

'Ари, что же с нами случилось? Почему все так? Как же я перед тобой виновата!'

На лбу выступили капли пота и, опомнившись, я принялась скидывать одежду. Наверх забираться не стала, устроилась внизу. Ладонь сама собой легла на живот: 'Папа прав, маленький — позже нам с тобой будет слишком жарко. Папа...' — я невольно улыбнулась, представив Кариса с малышом на руках. И поняла, что нам нужно будет поговорить — сразу, как только вернусь.

Вымылась я быстро, а одевалась еще быстрей — так, что чуть головной платок не забыла, опомнившись уже на пороге бани. Через двор пролетела, как на крыльях, не замечая ни снега, ни холода, с единственной мыслью — попросить у Кариса прощения и сказать, что люблю.

Из мутного полузабытья Кариса вывел стук двери. Мужчина тут же, встряхнувшись, встал и, подхватив бельё, вышел через черный ход. Карис очень старался не думать о том, что могло случиться или уже... случилось, но не мог.

Как дошел до бани, он даже не вспомнил, очнувшись уже внутри.

Было жарко, в нагретом воздухе словно разлили душистую воду, которой успела пропитаться каждая капелька пара. Только запах, заполнивший баню, был не приторно-сладким, а нежно-уютным, настолько родным, что Карис чуть не задохнулся, вобрав его полной грудью. Воздух пах Дарой. Запах её волос, её кожи, до боли близкий — и такой далекий...

Мужчина обессилено лег на полок, уткнувшись лбом в сложенные руки. Он не знал, как быть. Впервые, за всю жизнь с Дарой, Карис не сумел понять любимую, и это чувство оказалось хуже любого черного отчаяния: вязкое, жгучее — от стыда, горькое — от вины, злое — от обиды, оно заполняло разум, перемежаясь с холодными иголочками страха.

Что, если теперь они потеряют друг друга? Навсегда, окончательно, и утрата эта будет не мгновенной, а медленной, ядовитой, убивающей постепенно...

Карис тихо зарычал, едва не срываясь на крик, резко сел и выплеснул на себя с маху ковш ледяной воды. Не сразу, но он всё же сумел взять себя в руки и вымыться — пусть не душе, так хоть телу станет чуть легче.

Сквозь мрачные мысли и шум ветра пробился странный звук, и Карис замер, прислушиваясь. Волчья песня. Пронзительная, острая, как кинжал по сердцу... Почудилась или нет?

Мужчина сгреб в охапку вещи, быстро и кое-как оделся. Испуганная мысль: 'А если она опять..?!' пронеслась в голове, сметая разом все прочие страхи. Карис выскочил из бани, набросив полушубок, кинул взгляд на дом и тут же облегченно вздохнул.

На снегу не было свежих следов — ни человеческих, ни волчьих. Да и судя по наметенной горке снега на крыльце, дверь не открывалась, значит, Дара дома и в безопасности. Двор он пересек, зажмурившись — от словно сорвавшегося с цепи ветра резало глаза и перехватывало дыхание — и решительно вошел в дом.

В голове осталась лишь одна мысль: это должно закончиться. Хоть как-то, но прекратиться, им нужно поговорить, потому что... Просто невозможно так дольше мучиться. Карис плотно закрыл обе двери: на улице пошел снег, холодный ветер, рыча, крутил по двору крупные хлопья.

Дом встретил хозяина настороженной тишиной. На кухне Дары не было, но от печки шло тепло. С таким бураном дрова точно понадобятся, значит, не зря колол. Мужчина осторожно подошел к комнате, остановился почти вплотную к двери, прислушался...

Сердце сжалось, сбило ритм, и Карис до крови закусил губу.

Дара плакала. В небольшую щелку между дверью и косяком он увидел её — свернувшуюся в комочек на кровати, уткнувшись лицом в одеяло.

'Случилось...'

Карис почувствовал, как трясутся руки. Молча отошел, сел на лавку... бездумно глядя на кухонный стол, намертво сцепил пальцы — опоздал, теперь никакие слова не помогут — пытаясь не сорваться и не начать разносить всё в щепы...

За окном завывала метель.

...Я сердито ткнула иглой в ни в чем не повинную ткань и тут же зашипела сквозь зубы — угодила прямо в палец. Карис, бросив на меня мимолетный взгляд из своего угла, вернулся к работе, но вдруг отложил недоплетенный силок и ушел в спальню.

Отшвырнув пяльцы на лавку, я спрятала лицо в ладонях. Последние два дня казались каким-то кошмарным сном.

Метель разгулялась не на шутку — ходить по двору приходилось, цепляясь за натянутые веревки. Впрочем, мне Карис не позволял не то, что выйти наружу — нос за дверь высунуть. Но не говорил ни слова и уже три дня подряд спал на печи.

Несколько раз я почти собралась с духом, чтобы поговорить, и отступала — от его взгляда слова замирали на губах. Но дальше так продолжаться не могло — немного помедлив, я подошла к спальне и, тихонько открыв дверь, проскользнула внутрь.

Стоявший у окна Карис даже не шевельнулся, пристально вглядываясь в мутно-белесую круговерть за окном.

— Не могу больше, — обречённо выдохнула я. — Ари, делай, что хочешь — обругай, ударь, только не молчи! Я виновата...

Он обернулся — и я едва сдержала крик. Побелевшее, как мрамор, лицо, резко выступившие скулы, в глазах ни проблеска зелени — темнота, наполненная болью. За какую-то минуту Карис постарел лет на десять.

— Я же знал, что нам нельзя..., — он запнулся. — Не вини себя, наверное, так было надо... Прости...

— Ари, — к горлу подступил комок, — я ничего не делала, малыш жив.

— Что?! — он тут же оказался рядом. — Что ты сказала?! Повтори...

— С ребенком все хорошо, — я взяла его за руку и опустила ладонь себе на живот. — Он здесь.

— Солнышко... — Карис притянул меня к себе, покрывая лицо поцелуями. — Любимая...

Из изумрудных глаз на меня обрушился, сметая и боль этих дней, и все стены, выстроенные по глупости, целый вихрь бесконечной, щемящей, облегченной нежности. Я зажмурилась, чувствуя, как это безудержное тепло пронзает и меня — долгое, трепетное, стекающее по щекам крохотными капельками слез...

— Ари, мне страшно. А если... с ним что-нибудь будет не так? — я инстинктивно сжала его ладонь.

— Значит, — обронил Карис, касаясь моей щеки, — будем платить. За свой выбор. Но, — его дыхание обожгло губы, — я выбрал бы то же и во второй раз.

— И я...

А дальше слова были уже не нужны...

— Дара... — беспокойные нотки в его голосе заставили меня открыть глаза. — Как ты?

— Замечательно, — я блаженно улыбнулась.

— Я тебе больно не сделал? — Карис смотрел на меня с тревожным ожиданием.

— Нет, — чуть повернув голову, я коснулась губами его плеча. — Ты никогда не сделаешь мне больно. — 'Скорей, наоборот', — мелькнула мысль. Это я могла забыть обо всем, не сдержаться, но не Карис. Он всегда думал сначала обо мне, и только потом — о себе, а сегодня, и вовсе, был — сама нежность. — Если не перестанешь говорить глупости — укушу.

— Пожалуйста, — мягко усмехнулся любимый, целуя меня в висок. — Кусай, куда угодно.

Упустить такой шанс я просто не могла...

— Дара, а почему ты тогда сказала, что это из-за меня? — чуть отдышавшись, спросил Карис. — Не спорю, и из-за меня тоже, но ты ведь о чем-то еще подумала?

Богиня, и как это я умудрилась такое ляпнуть! От Ари теперь не отделаешься: пока все не узнает — не успокоится.

Я выскользнула из-под его руки и потянулась за платьем, а одевшись, сразу сбежала на кухню. Утром ничего в рот не лезло, а сейчас такой аппетит появился — слона бы съела.

Но Карис, похоже, собрался продолжить разговор — явился на кухню следом за мной. А меня сейчас беспокоило совсем другое: останется ли супчик внутри или решит прогуляться наружу.

Остался, даже с добавкой.

Вылезая из-за стола, я искренне пожалела, что меня не ждет стопа грязных мисок и поднос кружек, как в 'Белом лисе' — мытье посуды очень помогает отложить любые разговоры, особенно неприятные.

Честно говоря, именно этого разговора я боялась до дрожи в коленях, еще и потому, что не была уверена в том, что сказала.

После того как я в третий раз протерла насухо свою злополучную миску, Карис не выдержал: отобрал полотенце вместе с посудиной и, не дав сказать и слова, унес меня в спальню. Но отпускать, кажется, не собирался: устроил у себя на коленях и обнял, захочешь — не сбежишь.

Начать разговор я так и не решилась, только молча теребила шнуровку у него на груди.

— Солнышко, успокойся, — Карис осторожно погладил меня по напряженной спине, — я не стану у тебя ничего выпытывать. Если не можешь — не рассказывай.

— Понимаешь, — я отвела глаза, — у оборотней обычно Волчица решает, от какого мужчины у нее будут дети, но только если она — одиночка. Постоянная пара, как у нас, считается отчасти Стаей, — я запнулась, но все-таки закончила, — а в Стае решает Вожак. Ты решил, пусть не зная, но решил — значит, судьба.

Не бойся, — я грустно улыбнулась, смиряясь с неизбежным, — я не нарушу клятву, но обещай мне...

— Что? — выдохнул Карис.

— Что не пойдешь следом, если за мной придет Уводящая. Обещаешь?

Карис в одно мгновение сделался бледным, как полотно:

— Ты не должна об этом даже думать, слышишь?! Я не могу тебя потерять!!

— Любимый, пожалуйста, — я вцепилась ему в плечи, — теперь надо думать не о нас, а о малыше. Если кто-то из нас уйдет раньше, другой должен остаться с ребенком!

— Клянусь, — наконец хрипло обронил он.

— Памятью родителей?

— Да.

Я, облегченно вздохнув — с плеч словно свалился камень — спрятала лицо у него на плече. Ладонь Кариса легонько заскользила по волосам. Все было решено окончательно и тишина, воцарившаяся в комнате, стала мирной и убаюкивающей. Глаза закрывались сами собой.

— Ты же совсем спишь, — заметил Карис, опуская меня на кровать. — Сейчас, — очень быстро на мне вместо платья оказалась спальная рубашка.

— Не уходи.

— Никогда и никуда, — Карис уже занял свое обычное место — с краю. — Иди ко мне.

Прижавшись к нему, я незаметно провалилась в сон.

'Что случилось? — какая-то смутная непонятная тревога заставила меня проснуться. — Наверное, плохой сон', — я закрыла глаза, но тут внизу живота возникла тупая, тянущая боль. Я попробовала сесть и почти сразу ощутила липкую, горячую влагу между ног.

Запах не оставлял никаких сомнений: 'Кровь!' — в сердце раскалённой иглой вонзился страх.

— Ари!

— Дара, что?! — мгновенно вскинулся он.

— Малыш... — прошептала я, прежде чем перейти за Грань.

'Тень!! Тень!!'

'Чего вопишь? — приглушенно рыкнула Волчица. — Здесь я'.

От стены серого тумана в двух шагах впереди отделился знакомый силуэт. Тень подошла вплотную, пристально глядя в глаза:

'Так я и знала, все-таки доигралась, — Тень скользнула мне за спину, встав на мерцающую алым нить следа. — Жди здесь'.

Я боялась, что после нашей ссоры она откажется помогать и сейчас могла лишь молча смотреть, как она уходит. Тревога схлынула, оставив усталость — хотелось упасть и ни о чем не думать.

Что-то легонько тронуло подол платья. Опустив глаза, я увидела завиток тумана, трущийся о ноги, как котенок.

Видя, что его не гонят, следом потянулись другие — легонько касаясь рук, плеч, волос. Сейчас туман был не холодным и враждебным, а уютно-мягким, серые клубы уже вздымались пуховой периной, так и маня прилечь. И я не смогла устоять — туман обрадованно закутал меня в пушистый, оказавшийся ласково-теплым кокон, а глаза закрылись сами собой.

'Фу, уйди', — отмахнулась я, но холодный нос настойчиво тыкался в щеку. Пришлось протереть глаза и сесть.

'И что же такое кайе с тобой делает, что ты спишь, как медведь в берлоге? — Тень устало растянулась рядом. — Хотя, в Черную Ночь он был хорош. Может надо было остаться и повторить...'

'Маленький... — выдохнула я. — Как он?'

'Славный детеныш, — оскалилась Тень. — Сильный. Не волнуйся. Теперь он крепко прижился'.

'Спасибо', — с плеч упала громадная гора, я наклонилась и обняла Сестру.

Шершавый язык лизнул щеку в ответ.

'Иди, кайе тебя заждался'.

...Прямо с порога Карис рванулся в спальню. Свеча на столе заметно оплыла, но даже в слабом неровном свете лицо Дары было бледным и странно застывшим.

На подгибающихся ногах Карис шагнул к кровати и замер — такого дикого, абсолютно нечеловеческого взгляда он не видел у неё даже в Черную ночь. Почуяв его потрясение, Волчица медленно растянула губы в усмешке, обнажая клыки.

'Боишься?'

'Нет', — спокойно ответил Карис.

'Да, она не ошиблась. Ты мне нравишься, кайе. Позови, если захочешь, и я приду'.

Исчезли клыки, угас желтый огонь и Дара устало закрыла глаза.

Через пару минут осторожно открылась дверь. Райта, уже успевшая переодеться и вымыть руки, окинула комнату пристальным взглядом и принялась распоряжаться:

— Карис, мне нужна теплая вода, чистые полотенца и побольше света.

Получив требуемое, Райта, не тратя времени на объяснения, просто захлопнула дверь перед Карисом. А он не мог даже отойти — сел рядом, прямо на пол.

Наконец, ставшее бесконечным ожидание, прервали шаги и, возникшая на пороге Райта, устало обронила:

— Зайди.

Несколько шагов от порога до кровати показались длиннее, чем вся дорога от Светлограда до Порубежника.

Дара, слабо улыбнувшись: 'Напугали мы тебя, да? Прости', — протянула руку и Карис забыл обо всём, припав щекой к прохладной ладони, чувствуя, как уходит тревога и боль. Любимая вернулась, она снова с ним...

— Дара, выпей, — с другой стороны кровати возникла Райта с кружкой в руках.

Карис, поднявшись, сел на край кровати и, бережно обняв Дару за плечи, помог жене приподняться. Но стоило травнице наклониться ближе, как Дара, с исказившимся лицом, резко отпрянула от протянутой кружки, вцепившись в Кариса.

— Солнышко, все хорошо, — Карис разговаривал с ней, как с испуганным ребенком или зверьком — медленно и мягко, осторожно гладя по голове. — Я с тобой, я никому не дам тебя обидеть.

Дара молча уткнулась лицом ему в грудь, словно пытаясь спрятаться.

Райта с явным непониманием взглянула на Дару, но вскоре подала Карису ту же кружку — уже с другим содержимым.

— Может, это подойдет?

— Солнышко, — мужчина легонько погладил Дару по плечу, — посмотри.

Дара полуобернулась, не отрываясь от Кариса, но кружку взяла и зелье выпила, не противясь. А через несколько минут уже спала.

Отняв пальцы от запястья Дары, Райта кивнула каким-то своим мыслям, но нахмуренное лицо травницы так и не посветлело. Аккуратно убрав большую часть склянок и сверточков в сумку, женщина осторожно вышла из комнаты, поманив за собой Кариса.

— Райта, что с ней? — спросил мужчина, едва переступив порог.

— Что-что, — сердито бросила травница, но оглянувшись на дверь спальни, понизила голос до шепота, — чуть ребенка не скинула, вот что.

— Как? — побелевший Карис упал на лавку.

— Ты что, её побил? — неожиданно жестко спросила Райта.

Карис, потеряв дар речи, качнул головой и только через минуту выдавил:

— Нет, никогда.

— Ясно, — Райта нахмурилась, — сама себя накрутила. Значит, так — не буди её, пока не проснется. Как только глаза откроет, сразу дашь выпить из синей склянки. Она одна такая — не ошибешься. Месяц чтоб в руки не брала ничего, тяжелее пустой кружки.

— Это все?

— Нет, — Райта пристально посмотрела на Кариса, затягивая завязки сумки. — Даре сейчас по ночам нужно только спать, так что о мужских потребностях тебе пока лучше забыть. И наберись терпения — ей что угодно может в голову взбрести. Как с сонным зельем.

'И что ей так не понравилось? — невольно озадачилась Райта. — Самый обычный маковый отвар, всего-то с чуточкой волкобоя, (7) чтобы чего не вышло. Разве что... Да, нет, — женщина решительно отмела мелькнувшую было мысль. — Уж за год с лишком приметили бы, если б в округе неладное творилось'.

— Ничего, переживу, — тепло улыбнулся Карис. — Лишь бы с ними все в порядке было. Ты ничего не хочешь? Может, поесть?

— Нет, — отмахнулась травница. — Иди к жене, тебе бы тоже поспать не помешало. Надеюсь, к утру развиднеется, по такой погоде возвращаться плохо. И не беспокойся — и с ней, и с ребенком все будет хорошо.

Зажмурившись, я подставила лицо теплым лучам, чувствуя себя разомлевшей кошкой. Прямо-таки тянуло свернуться клубком и замурлыкать. Денек сегодня выдался просто дивный — высокое прозрачно-синее небо, легкий ветерок с тонким, манящим запахом талой воды.

Поступь весны уже чувствовалась в заметно осевших, ноздреватых, набрякших влагой сугробах, в задорном перезвоне капели, срывавшейся с нависших под сводом крыши сосулек.

Доносящиеся с заднего двора мерные удары топора на мгновение смолкли:

'Солнышко, ты не замерзла?'

'Нет, все хорошо'.

Я тихонько вздохнула: интересно, что же такого Райта ему тогда наговорила, что он мне лишнего шагу ступить не дает. Хорошо еще пяльцы не отбирает да и с кухни тоже не гонит, но ничего тяжелее ножа в руки взять не позволяет. А когда я попробовала объяснить, что беременна, а не больна, пообещал на все оставшееся время приковать к кровати.

Тень после той ночи почти исчезла, только изредка позволяя ощутить свое присутствие. Но оно и к лучшему, я чувствовала, что 'волчьим даром' сейчас пользоваться нельзя — малыш должен родиться человеком.

Поднявшись со скамьи, я отошла на пару шагов, наклонилась — небольшой сугробчик просто притягивал взгляд — и скатала аккуратный снежок. Потом огляделась, выбирая подходящую мишень...

Шапка улетела в сторону, снежок рассыпался крошками на волосах, а Карис вздрогнул от неожиданности и выронил дрова.

'Ах, ты, плутовка', — губы дрогнули в улыбке, Карис наклонился и, захватив пригоршню снега, скатал шарик.

Дара не двинулась с места, только в карих глазах мелькнули и пропали золотистые искры. И даже не стала увертываться — лишь едва уловимым, плавно-скользящим движением отодвинулась в сторону, пропуская ответный снежок мимо себя.

'Ну, только попадись мне', — Карис во всех подробностях представил, что с ней сделает, когда поймает. И тут же, резко выдохнув, прикусил губу, укрощая распалённое воображение. Прощаясь утром, Райта сказала, что подождать нужно месяц или чуть дольше, но он решил не подвергать Дару и ребенка опасности — с той самой ночи не позволяя себе ничего, кроме поцелуев.

От сумасшедших мыслей очень кстати, отвлек второй снежок, угодивший Карису в плечо.

— Съем! — приглушенно прорычал он.

— Я та-ак боюсь, — с едва уловимой насмешкой пропела Дара. — Просто коленки подгибаются.

Она перебросила третий снежок с ладони на ладонь, как горячую картошку, чуть прищурилась, прицеливаясь, но вдруг как-то странно охнула и рванула в стороны полы полушубка.

— Солнышко, что? — Карис мгновенно оказался рядом, готовый подхватить. — Тебе плохо?

— Нет, — лицо Дары осветилось такой сияюще-нежной улыбкой, что у Кариса перехватило дыхание и замерло сердце.

Взяв его за руку, Дара мягко прижала ладонь мужа к своему животу:

— Чувствуешь?

Карис напряженно свел брови, не понимая, о чём она, но вдруг, даже сквозь плотную шерстяную ткань верхнего платья и лен нижнего, ощутил еще неуверенное, робкое движение.

'Не может быть...'

Но движение повторилось — отчетливей и решительней.

Все страхи и терзания мгновенно исчезли. Осталась лишь ослепительная, безумная радость — будто первые лучи рассвета после долгой, тяжелой ночи озарили небо, заглянули в самые дальние уголки души, прогнав прочь тревоги и сомнения.

'Дара, это...'

'Да. Да, любимый...'

Карис не заметил, как упал на колени — поймал себя на том, что прижимается щекой к животу жены, а тонкие пальцы нежно ерошат его волосы.

На лице Дары сверкало, переливаясь капельками счастья на мокрых щеках, солнце протальника.

...Я настороженно приподнялась на локте, пытаясь понять, что меня разбудило.

Что-то с Карисом?

Нет, его дыхание за спиной было ровным и размеренным — умаялся за день.

Он уже неделю порывался перебраться на пол, боясь ненароком повредить мне или ребенку, но я не отпустила. Весь последний месяц меня мучили кошмары и спокойно спать я могла только рядом с ним.

Перед глазами все еще стоял то ли сон, то ли воспоминание: теплая, словно пружинящая под лапами, земля; стремительные серые тени, бегущие бок о бок; резкий, густой, заманчиво щекочущий ноздри запах — еще живой, но уже обреченной добычи... Закружилась голова, вдруг пересохло в горле — до боли ясно вспомнился вкус свежей крови. Я соскользнула с кровати и ноги сами понесли меня через комнату, в кухню и дальше...

...Ощущение острой тревоги резко смахнуло сон, как метла хозяйки — клочья паутины, затаившиеся в дальнем углу.

Даже спросонок Карис понял, что Дары нет рядом. Покрывало было откинуто, а дверь спальни — чуть приоткрыта.

Сердце невольно сжалось: 'Куда же ее понесло на шестом месяце?'

Сдавленно чертыхнувшись, Карис потянулся за штанами и через минуту, вылетев из спальни, застыл на пороге, облегченно переводя дух. Внутренняя дверь была распахнута настежь, а в полумраке сеней смутно белело пятно спальной рубашки.

— Солнышко, что случилось? — но она промолчала.

Впрочем, ответ был уже не нужен: ветер доносил отголоски охотничьей песни. У Кариса по спине невольно пробежали мурашки — он даже не чувствовал, он знал, что Даре нельзя уходить туда, к ним.

Осторожно, чтобы не спугнуть, он пересек комнату, зайдя в сени, и, взяв Дару за руку, еле удержался от крика. Если в Черную ночь ее пальцы были просто горячими, то сейчас они обжигали, как угли.

— Слышишь... — словно про себя, обронила Дара. — Они... — низкий, с заметным рычанием, голос, — зовут...

— Нет, — Карис потянул ее к себе. — Не пущу.

Женщина обернулась неуловимо-хищным движением и Карис застыл на месте: все повторялось — уже знакомый янтарный блеск глаз и сверкнувшие в улыбке клыки...

Секундное оцепенение сменилось пониманием — что бы ни произошло, он не позволит ей стать зверем.

Дара не пыталась высвободить руку, но и взгляда не отвела: на этот раз все решала не сила, а воля.

Янтарь или изумруд — кто победит?

Карис не помнил, сколько это длилось, пока пелену молчания не разбил почти неслышный шепот:

— Спасибо, милый.

Дара подалась к нему, но тут же застыла, не решаясь сделать шаг. Карис притянул любимую к себе и бережно обнял, опустив левую руку на уже заметную округлость ее живота.

— Пойдем. Все прошло, — словно почувствовав рядом отца, ребенок ощутимо толкнулся точно в ладонь Кариса. — Вот видишь, и малыш со мной согласен.

— Почему малыш? — улыбнулась Дара. — Может, малышка.

— Может быть, — не стал спорить Карис.

...Потирая противно ноющую поясницу кончиками пальцев, я осторожно опустилась на лавку рядом с Райтой. Подруга, оторвавшись от корзины с собранными травами, бросила на меня укоризненный взгляд:

— Тебе что было велено? Правильно, лежать. Так чего вскочила?

— Не могу больше, все бока уже отлежала, — я решительно потянула корзину к себе и начала выкладывать травы на стол. — Вы с Карисом мне шагу ступить не даете.

— Повезло тебе, Дара, с мужем. Он с тебя и впрямь пылинки сдувает.

— Да, — обронила я. Чем ближе подходил срок, тем тревожнее делалось на душе. За себя я не волновалась, а вот за малыша, не говоря уже о Карисе. Хоть он и не показывал виду, но я чувствовала — он тоже боится. Уйдя в свои мысли, я не заметила, как разобрала почти всю корзину — не глядя, безошибочно распознавая травы по запаху.

— Научишь?

— Чему? — я подняла глаза. Райта изумленно смотрела на аккуратные кучки из трав.

— С травами управляться, — наконец отмерла подруга. — Я бы вдвое дольше провозилась.

— Извини, этому не научишь, — чуть улыбнулась я, добавив про себя: 'Если ты не оборотень'.

— Жаль, мне б такое умение очень пригодилось, — Райта вынесла опустевшую корзину в сени.

В пояснице снова заныло, я, раздраженно шипя сквозь зубы, решила все-таки уйти обратно в спальню и прилечь, но едва успев подняться, поняла — началось.

Вернувшаяся Райта все прочитав на моем лице, тут же увела в спальню и уложила в кровать:

— Не волнуйся, Дара, все уже готово. Я сейчас, надо Карису сказать.

— Только сюда его не пускай, пожалуйста, — выдохнула я.

Дверь из сеней в кухню распахнулась чуть ли не прежде, чем я успела договорить. Мгновение — и Карис уже стоял на пороге спальни:

— Райта, что с Дарой?!

— Рожает, — коротко ответила травница. — Тебе здесь не место, иди, займись чем-нибудь или напейся, на худой конец.

— Я никуда не уйду, — Карис, властно отстранив онемевшую от неожиданности Райту, пересек комнату и опустился на колени у кровати. — Я ей нужен.

— Ари, не надо... — я не смогла договорить от резкой, пронзившей все тело, боли и неосознанно уцепилась за его руку.

— Не старайся, все равно не прогонишь.

Схватки накатывали одна за другой и почти сразу же раздвоилось сознание — никогда раньше меня так сильно не тянуло за Грань. Я боролась из последних сил, кусая губы — крик уж точно перешел бы в вой.

Не знаю, смогла бы вытерпеть, не уступить, если бы не Карис. Тепло его ладони, его голос удержали меня, и не только меня, в этом мире.

Новая волна боли, последнее усилие и мутную пелену полузабытья разорвал пронзительный младенческий вопль.

— Кто? — еле прошептала я.

— Мальчик, — улыбнулся Карис, склонившись ко мне. — Солнышко, у нас сын!

Я осторожно прижала к себе теплый сверток и, вдохнув нежный, пронзительно-беззащитный запах малыша, поняла, что отныне в моей жизни уже два человека, ради которых я пойду на все: убью или умру.

'Ох и чудная все-таки парочка! — подумала Райта, вытирая руки. — Другие мало того, что орут во всю мочь, еще и мужей, бывает, так поминают, что только диву даешься, а Дара... губы, вон, в кровь искусала — и ни звука!

И таких тяжелых родов давненько принимать не приходилось. Даже странно: Дnbsp;nbsp;

&ара не какая-нибудь бледная немочь — молодая, здоровая, носила легко, и вдруг...

Да и мужья обычно в соседней комнате маются, а то и вовсе на заднем дворе — чтобы с женой остаться, и речи нет, а уж за руку держать и вовсе никому пока в голову не пришло'.

Повесив полотенце на гвоздь, женщина обернулась, застыв на месте: Карис осторожно гладил жену по влажным, спутанным волосам, и его лицо светилось такой щемящей нежностью, что травница тут же отвела взгляд, поняв, что увидела самое сокровенное.

— Райта, — вывел ее из оцепенения голос Дары, — спасибо за все.

Взглянув на счастливых родителей, Райта негромко спросила:

— Как назовете?

Короткий, почти незаметный обмен взглядами — Дара откинулась на подушку, а Карис ответил:

— Велейт.

Шесть лет спустя.

— Ари, Вель, ужинать! — но мои мужчины за стол явно не спешили. Я прислушалась к доносящимся с заднего двора голосам и губы тронула улыбка.

— Папа, ну еще немножко! Еще один раз!

— Хватит на сегодня. Твоими стараниями от щита скоро одни щепки останутся. Мама уже ужинать зовет.

— Медовые пироги! — черноволосый вихрик, вылетевший из-за угла, едва не сбил меня с ног, но был остановлен строгим вопросом:

— А руки?

— Уже помыл, мама, — проникновенный взгляд зеленых, как у Кариса, глаз мог обмануть кого угодно, но не меня — Вель явно что-то затеял.

— Даже не думай, — предупредила я. — Сначала щи.

— Ага, — подозрительно быстро согласился Велейт, взлетая на крыльцо.

Чуть усмехнувшись: 'Как пить дать, сейчас же утащит пирог', я повернула за угол, оказавшись в кольце рук.

— Ты очень вовремя, — знакомые хрипловатые нотки в голосе, — я уже соскучился.

Нежное, почти неуловимое, касание губ... Его вкус, его запах... Столько лет вместе, а он по-прежнему сводит меня с ума одним прикосновением. Хотя, это взаимно.

Призвав на помощь остатки благоразумия, я отстранилась, придерживая уже наполовину спущенное с плеч платье:

— Любимый, только не здесь...

— Согласен, — дразнящая улыбка и шалые искры в глазах. — На сеновале будет гораздо удобнее.

— Но... ужин остынет...

— Наплевать!

— Ну что ты со мной делаешь! Неужели ночи мало?

— Мало, — под ноги посыпались шпильки, освобожденные волосы упали на плечи. Одна ладонь Кариса так и осталась у меня на затылке, зато вторая...

Пробравшись сквозь пряди, чуткие пальцы на миг прильнули к шее, потом дразняще-медленно заскользили вдоль позвоночника.

По спине волной прошла дрожь. Ари хищно улыбнулся и, прижав меня к себе еще теснее, поцеловал — так жарко и требовательно, что сразу ослабли колени, закружилась голова, и стало понятно: ужинать Велю придется в одиночестве...

— Карис...

— Да, любимая?

— Нам пора, — сев, я потянулась за одеждой. — Вель там один.

— Сейчас, — за спиной послышался шелест, от примятого нами сена повеяло едва заметным сладковато-пряным ароматом. Карис застегнул ремень и протянул мне руку.

— Рубашку надень, — я чуть улыбнулась, не выпуская его ладонь. — Вдруг Вель спросит, что у тебя с шеей.

— Да уж, — хмыкнул Карис. — Замечать то, что не нужно, он очень хорошо умеет.

— А по-моему, тебе идет, — мурлыкнула я, откровенно любуясь собственным творением. Ничего не могу с собой поделать, иногда так и тянет метку поставить: 'Мое — не тронь!' Вот и сегодня не удержалась.

Карис уже собрался отодвинуть засов, но я его остановила:

— Наклонись.

— Что?

— У тебя трава в волосах запуталась.

Карис послушно склонил голову, я тихонько вздохнула, запуская пальцы в густые, нагретые солнцем пряди, вытащила несколько травинок и замерла — среди каштанового шелка отчетливо проблескивало серебро.

— Солнышко, что ты там еще нашла? Клопа или жука?

— Ничего, — я опустила руку ему на плечо. — Кажется, ты седеть начинаешь.

— И неудивительно, — усмехнулся Ари. — От проделок нашего чада кто угодно поседеет. Надеюсь, пока нас не было, хотя бы дом еще стоит на прежнем месте?

Я прислушалась: судя по всему, Вель все-таки добрался до отцовской лютни и теперь пытался подобрать аккорды вчерашней песни.

И получалось у него совсем неплохо.

Да, похоже в нашем семействе станет на одного менестреля больше.

Сердце тревожно сжалось: такой судьбы я для сына не хотела, но знала — если когда-нибудь Веля позовет дорога, удерживать не стану.

— Что ты ему вчера пел? — обернулась я к Карису.

— 'Последний пир'. Что-то случилось?

— Он его сейчас подбирает на твоей лютне. Ничего не поделаешь, придется его учить. Пойдем.

Вель настолько увлекся, что даже не поднял головы, когда открылась дверь и только добравшись до последнего созвучия, заметил, что мы вернулись.

— Мама, папа, у меня получилось! Папа, ты мне еще что-нибудь покажешь?

— Обязательно, — улыбнулся Карис, — вот только поем.

— Ага, — воспользовавшись моментом, Вель подцепил с блюда еще один пирог и ускользнул на подоконник.

Я, не оборачиваясь от печи, произнесла:

— Вель, это последний, больше не дам.

— А почему сразу я? Может, это папа? — донеслось от окна. — И вообще...

Поставив на стол миску со щами — одну на двоих, — я бросила на сына строгий взгляд:

— Даже не пытайся, все равно не поверю, тем более, что щи ты не ел.

Вель только вздохнул, в очередной раз убедившись, что маму не проведешь.

После ужина сын решительно взял Кариса в оборот, но все, даже самые сложные, аккорды схватывал просто на лету.

Я устроилась у окна с почти законченным заказом — завтра надо будет в город с Карисом отправить — и, взглянув на них, словно окунулась в прошлое.

Когда-то, уже очень давно — точно также отец учил Кариса, а я обычно пристраивалась рядом. На глаза невольно навернулись слезы, но я сдержалась.

'Дара, что случилось?'

После рождения Веля незримая связь между нами не ослабла, как я опасалась, а наоборот, стала только крепче. Теперь мы чувствовали друг друга почти без усилий даже на некотором расстоянии.

'Вспомнила, как тебя папа учил. Все повторяется'.

— Все, малыш, на сегодня хватит, — Карис забрал лютню и, легонько взъерошив темные кудряшки, поднялся. — У тебя уже глаза слипаются. Живо в кровать.

Я отложила вышивание и, подождав немного, прошла в спальню. Вель, только что нырнувший под покрывало, повозился, устраиваясь поудобнее и замер, выжидательно глядя на меня:

— Мам, я хочу сказку.

Я присела на край кровати:

— Давным-давно, в маленькой деревне...

Вель тихонько засопел на середине сказки. Я поменяла почти догоревшую лучину в светце и бесшумно вышла. Карис тут же оторвался от книги и, понизив голос, спросил:

— Уснул?

— Да, — я присела рядом. — Ари, ты его сегодня совсем загонял. Рукопашные приемы, ножи, а дальше что?

— Дальше — мечи. Дара, не забывай, здесь Дикие Земли. Чем раньше он сможет за себя постоять, тем лучше.

— Как скажешь, милый. Ты завтра в город?

— Да, — кивнул Карис, отбрасывая со лба непослушную прядь. — Пиши список, если что-то купить надо.

— Напишу. Заказ завезешь?

— Кому?

— Сеате Инале. Мы договаривались на десять серебряных.

— Конечно.

— Ари, переберись пока под окно — мне тесто на хлеб замесить надо.

Возясь с квашней, я тихонько мурлыкала себе под нос, но только поставив тесто доходить, ощутила спиной пристальный взгляд Кариса и встревоженно обернулась:

— Что случилось?

— Ничего, — слишком быстро отозвался он.

— Не верю, — я подошла к нему вплотную. Ари отложил книгу и, притянув меня к себе, усадил на колени.

— Иногда я сам себя ненавижу, за то, что с тобой сделал.

— Карис, не надо, — я протянула руку, ласково коснувшись его щеки, но он, словно не слыша, продолжил:

— От чего уходили, к тому и пришли.

— Ну, мы же постоялый двор не держим, — я попыталась обратить все в шутку, — а с курами и козами я, вроде, управляюсь.

— Но ты же совсем не этого хотела, — горечь в его голосе обожгла меня, — и даже петь почти перестала. Прости.

— Ари, я ни о чем не жалею, и никогда не пожалею. Пока у меня есть ты и Вель — все остальное неважно.

Карис грустно улыбнулся в ответ:

— Думаешь, я не вижу, как ты иногда на него смотришь — словно до сих пор не можешь поверить, что с ним все в порядке.

— Слишком долго боялась, — вздохнула я. — Ты же понимаешь, что мы не можем рисковать второй раз.

— Да, — с болью выдохнул он. — Если бы не я...

— Неужели ты думаешь, что без вас мне было бы лучше? — я прильнула к нему, гладя по волосам.

— Не знаю, — шепнул Карис. — Порой мне кажется, что да.

— Перестань! — я вскинула на него глаза. — Никогда, слышишь, больше никогда так не думай!

Карис собрался сказать что-то еще, но я прервала этот бессмысленный разговор отчаянным, сумасшедшим поцелуем, вцепившись в него так, словно нас должны были разлучить прямо сейчас.

— Прости, — с трудом выговорил Карис, прижав меня к себе, — прости меня, дурака. Все, что захочешь, сделаю, только не плачь.

Я не понимала, что плачу, пока не ощутила влагу на щеках, а потом, неожиданно даже для себя, наклонилась и укусила его за плечо — довольно сильно.

Карис вздрогнул и недоуменно взглянул на меня.

Я усмехнулась, слегка показав клыки:

— Наказание за твои глупые мысли. В другой раз так легко не отделаешься.

— Слушаю и повинуюсь, каэнне, — усмехнулся Карис, подхватывая меня на руки, и поднялся с лавки.

— Откуда ты узнал? — ошеломленно спросила я.

— Ну, я же не глухой, — чуть насмешливо улыбнулся любимый, открывая дверь спальни.

— Слышал, как тебя в 'Приюте' называли, — и тут же спросил: — А кто тогда я?

— Ты — кайе. Мой кайе.

В спальню Карис вошел совсем неслышно — впрочем, Вель так умаялся, что его не разбудил бы и гром небесный — и перейдя комнату, опустил меня на кровать.

Надев спальную рубашку, я потянулась к волосам, но ладонь перехватил Ари:

— Сиди смирно, не мешай.

Я улыбнулась — еще одна общая привычка, нет, уже ритуал.

Косу — после сумасшествия на сеновале я не стала возиться со шпильками — Карис расплетал бережно, терпеливо распутывая непослушные волосы.

— Вот и все.

Совсем разомлев от нежной ласки, я нырнула под покрывало и Ари сразу прижал меня к себе. Умиротворенно улыбнувшись, я провалилась в сон.

Проснулась я как обычно — чуть раньше третьих петухов. Бесшумно, чтобы не разбудить Кариса, соскользнула с кровати и, быстро одевшись, задернула занавеску. Вель разметался по кровати, почти скинув покрывало на пол. Я осторожно накрыла его и тихо вышла.

За домашними делами время летело незаметно: вроде бы только что хлеб в печь посадила, а уже вынимать пора.

Когда последний каравай важно улегся посреди стола — на завтрак — на пороге появился Карис. Неудивительно, от такого аромата кто угодно проснется.

— Доброе утро, милая.

— Доброе утро, — я, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку.

— Тебе помочь?

— Нет, я управлюсь. Иди лучше, Веля разбуди. Весь в тебя, такой же соня.

Накрывая на стол, я изредка поглядывала в сторону спальни. Судя по поднятому шуму, там началась небольшая битва.

Но всего через пару минут, Карис вышел из спальни, неся на плече хохочущего взъерошенного Веля.

— И как это понимать? — изо всех сил пытаясь не улыбнуться, спросила я.

— Как захват в плен, — усмехнулся Карис, опуская сына на пол точно перед рукомойником.

Завтрак прошел в тишине. Парное молоко и свежий хлеб исчезли с радующей душу быстротой. Впрочем, яичница, творог и сыр тоже не были обойдены вниманием.

— Спасибо, любимая.

— Спасибо, мама.

— Пожалуйста, — улыбнулась я, поднимаясь из-за стола.

Вель, рванувшийся было вдогонку за отцом, вышедшим во двор, вернулся к столу, и когда я закончила наливать воду в лохань, уже стоял с полотенцем наготове.

Едва последняя чистая миска заняла свое место на посудной полке, как тут же гулко бухнула сначала внутренняя, а потом наружная дверь.

Вытерев руки, я подошла к рабочему ларю. Пухлый сверток с заказом сетты Иналы, приготовленный с вечера, лежал на самом верху. Через пару минут сверток переместился в небольшую сумку, где к нему добавились кожаный мешочек с травами для Райты — платила травница за сборы хорошо, а с моим нюхом это была не работа, а сущие пустяки — и список того, что нужно купить.

— Папа, а ты меня с собой не возьмешь? — донеслось со двора.

'Что скажешь, любимая?'

'Поезжайте, — мысленно улыбнулась я. — Мне как раз прогуляться нужно'.

'Прямо сейчас? Что-то случилось?' — тут же встревожился Карис.

'Нет, все хорошо. Просто Тень требует'.

Выйдя на крыльцо, я легонько усмехнулась: пока Карис затягивал ремень подпруги, Вель, не тратя времени даром, скармливал Ветру прихваченный со стола ломоть хлеба. Конь стоял смирно, от Веля не шарахался, и ел с удовольствием, а вот меня он, несмотря на амулет, явно недолюбливал.

'Если он тебе так не нравится, может, съедим?' — внезапно предложила Тень.

'Нет, не хочу', — отказалась я, хотя, мысль была соблазнительная.

'Все-таки ты правильно себе Волка выбрала, — заметила Тень. — Хороший Волчонок получился. Лет через пять на первый оборот выйдет'.

'Как?!! — я вцепилась в перила. — Ему же всего одиннадцать будет, а я обернулась в пятнадцать'.

'Не сравнивай, — спокойно сообщила Тень. — У кайе оборот раньше происходит'.

'Мать Милосердная, еще и кайе! Тень, — я запнулась, — это правда? Ты не шутишь?'

'Нет, — ответила Волчица. — Одна ты с ним не справишься. Таких Вожаков давно не было. Сейчас самый сильный — Северный Ветер, но время покажет...'.

Я едва не свалилась там же, где стояла: в Веле всего четверть волчьей крови, а в Лене — половина. Вель не может быть сильнее.

— Дара, что с тобой? — подошедший к крыльцу Карис пристально посмотрел на меня.

— Задумалась, — ответила я, протягивая ему сумку. — Вот возьми. И, Ари, когда вернетесь, нам нужно будет поговорить.

— Хорошо, — кивнул Карис. Подойдя к коню, легко взлетел в седло и, подхватив сына, усадил перед собой.

Дождавшись, когда стихнет стук копыт, я заперла ворота снаружи и сняла с шеи амулет...

...Вот и славно, не только Карису у нас в охоте везет, — я довольно улыбнулась, задвигая горшок в печь. Нечего сказать, удачно прогулялась, даже очень.

Оставив суп томиться, я прихватила корзинку со штопкой и вышла во двор. Работы сегодня было много. Что-что, а ближайшие окрестности Вель облазил вдоль и поперек, частенько превращая еще сносные штаны и рубашку в новый наряд для огородного пугала.

Ругать и наказывать было бесполезно, да я и сердилась-то больше для порядка — волчонок, он и есть волчонок, сама такой была.

А ведь, пожалуй, Ари прав, — по губам скользнула улыбка. — От чего уходили, к тому и пришли.

Но здесь был мой дом, мой настоящий, в отличие от 'Белого лиса', так и не ставшего родным, дом и моя семья. И, что бы там не пришло Ари в голову, я точно знала — я счастлива тем, что есть и ничего другого мне не нужно.

Аппетитный запах, сочащийся из печи, спутал мысли — еще пара минут и суп готов.

Пожалуй, надо узнать, где же мои путешественники.

Опустив рубашку Веля на колени, я сосредоточившись, потянулась к Карису и сразу уловила отклик — совсем близко, можно идти ворота открывать.

Так я и сделала.

Вель, увидев меня у ворот, удивленно округлил глаза и, едва дождавшись, пока Карис остановит Ветра, вихрем слетел с седла.

— Мама, как ты узнала?

— Почувствовала, — улыбнулась я.

— Ага, — обиженно протянул Вель. — Вы с папой опять молча разговаривали. Я тоже так хочу. Ты меня научишь?

Я чуть не села там же, где стояла. Похоже, Тень права — с такими способностями Велю на роду написано быть Вожаком. А это значит...

Нет! — я почувствовала, как кровь отливает от лица. — Не сейчас, у нас еще есть время.

Усилием воли я отогнала пугающие мысли прочь и улыбнулась сыну:

— Обязательно научу, немного попозже. А сейчас пойдем домой, обедать пора.

Карис, только что вышедший из конюшни с чересседельными сумками, к счастью, ничего не заметил и в дом мы вошли вместе.

Тут уж мне стало совсем не до мыслей — надо на стол накрыть, салат заправить и суп разлить.

Все было как обычно и, сев за стол, я немного успокоилась — еще одно испытание, но разве мало их было до этого? Мы справимся.

Привычную тишину нарушал только стук ложек — готовить я все-таки научилась, а отсутствием аппетита ни сын, ни муж не страдали.

Отодвинув пустую миску: 'Спасибо, мама', Вель замер на скамье, дожидаясь, пока из-за стола не встанет отец.

Я опустила ресницы, скрывая смешинки в глазах:

'Карис, не мучай ребенка. Он так в лес рвется, отпусти'.

'А посуду кто за него вытирать будет?'

'Ты, конечно', — усмехнулась я.

'И что мне за это будет?' — с затаенным лукавством спросил Карис.

'Узнаешь...'.

'Договорились, солнышко'.

— Спасибо, любимая.

— Мама, папа, — тут же сорвался с места Вель, — можно мне погулять?

— Можно, но не вздумай опоздать к ужину.

— Хорошо, мама, — донеслось уже из сеней.

Посуды было немного и управились мы быстро.

— Закрой глаза, солнышко, — неожиданно донеслось из-за спины. — Пожалуйста.

'Опять сюрприз?'

Шеи мимолетно коснулось что-то легкое и прохладное. Опустив глаза, я увидела тонкую, почти невесомую серебряную цепочку с капелькой-подвеской синего янтаря.

— Карис, какая прелесть, спасибо! — выдохнула я, оборачиваясь. — Откуда?

— С последним обозом из Рутена привезли, — улыбнулся он. — Только для тебя. Надо бы завтра вечером подарить, на годовщину, но не смог дождаться.

— Восемь лет...

— ...и за каждый день я благодарен судьбе, — откликнулся Карис, обнимая меня.

'Значит, будем праздновать!' — я притянула Ари к себе и поцеловала, одновременно пробуждая в себе часть 'волчьего дара', совсем чуть-чуть — обострить все чувства.

Ладони сами собой соскользнули с его плеч на спину, незаметно опускаясь все ниже.

— Дара... — хрипло простонал Карис, прерывая поцелуй.

А что я? Всего лишь вспомнила одно очень чувствительное место — на пояснице.

— Да, любимый, — вкрадчиво мурлыкнула я, не убирая ладони. Карис сверкнул глазами, и чуть наклонившись, припал обжигающими губами к впадинке между ключиц.

Я еле устояла на ногах и, цепляясь за начавшую трещать рубашку, выдохнула:

— Сам снимешь... или мне порвать?

Карис, развязывая мой пояс, просто не расслышал, и я рванула. И, кажется, не только я — платье стремительно поползло вниз.

'Не в кухне!' — промелькнула последняя здравая мысль, Карис понял, но до двери в спальню, мы добрались чудом...

— Пожалуй, нам надо почаще праздновать годовщины, — его губы дрогнули в улыбке.

— Да уж, — обронила я, — одежду порвали, до кровати не дошли...

— Значит, донесу, — Карис перекатился на спину и поднялся.

— Неси, — я бросила на него лукавый взгляд. Карис, чуть усмехнувшись, подхватил меня на руки.

Оказавшись на кровати, я прикрыла глаза, настраиваясь на Веля — сын явно не терял времени даром, проводя время с волчьей семьей, жившей неподалеку от нас.

— Что-то случилось? — тут же встревожился Карис.

— Нет, просто Вель опять удрал к своим мохнатым друзьям, — улыбнулась я.

— Значит, у нас еще есть время, — шепнул Карис мне на ушко и, не дожидаясь ответа, поцеловал, заставляя весь мир исчезнуть.

Больше не было ни его, ни меня — только мы, слившиеся в единое целое...

— Ари...

— Да, любимая, — бархатно протянул Карис, осторожно вытягивая попавшую ему под плечо прядь моих волос.

Я вскинула голову, ловя его взгляд, еще подернутый дымкой страсти, и подавив вздох сожаления — не только ему мало ночи — негромко сказала:

— Нам пора, Вель скоро вернется.

— Жаль, — обронил Карис, словно читая мои мысли.

— Ничего, еще успеем, — я отодвинулась вбок и села, откидывая волосы за спину. — Одевайся, а то вдруг сын ворвется.

— Сейчас, — Карис подхватил с пола штаны и, затягивая ремень, пробормотал:

— Он уже не младенец, так что можно перегородку поставить вместо занавески. Пожалуй, займусь. Заказов все равно нет.

— Не ворчи, — отозвалась я, ныряя в платье. — Ты еще не дедушка.

— Не удивлюсь, если лет через десять стану, — хмыкнул Ари.

— Не станешь, пока Вель не захочет, — подойдя к зеркалу, я взяла гребень.

Ари возник рядом почти сразу:

— Ты об этом и хотела поговорить?

— Да.

— Тогда садись, — едва я опустилась на лавку, как гребень оказался у Кариса.

— Ари, — я чуть замялась, — Вель — тоже оборотень, как я.

— Знаю, — произнес он, не останавливаясь. — Но есть что-то еще?

Я резко обернулась, не в силах вымолвить ни слова.

Карис уронил гребень и опустился рядом на колени, глядя мне в глаза:

— Дара, я люблю вас обоих, кем бы вы ни были, и всегда буду любить. Если вы уйдете — уйду с вами.

Я обняла его, припала щекой к виску, чувствуя, как тает подступивший к горлу комок:

— Ари, Вель, скорее всего, будет Вожаком. Я могу объяснить ему, научить оборачиваться, но этого мало. Если Тень не ошиблась, через пять лет ему будет нужен Наставник.

— Может, поговоришь со Странником? — приглушенно спросил Карис, пряча лицо в моих волосах.

— Нет, — уже спокойно ответила я. — Странник — чистокровный волк, он не подходит.

— Тогда кто?

— Лен, — выдохнула я. Три коротких звука упали тяжело, словно камни в пруд.

Карис напрягся и что-то неразборчиво произнес. После той ночи, когда мы сделали свой выбор, я ни разу не упомянула Лена, чтобы не мучить Ари. И, судя по вчерашнему разговору, правильно делала. Но теперь, я должна буду с ним поговорить, ради Веля.

— А если он откажет? — Карис понял сразу. Все-таки восемь лет со мной не прошли зря.

— Он может отказать только, если обучение будет тяжело для ребенка. Для Волков, дети — это всё. Ребенок, чей бы он ни был, даже злейшего врага — неприкосновенен.

— Пусть будет так, как нужно для Веля, — Карис поднялся, словно подведя черту под разговором.

Я начала собирать волосы в узел, но он неожиданно попросил:

— Оставь так.

— Хорошо, милый.

— Дара, а может, нам завтра втроем в город поехать?

— Зачем?

— Ночь Урожая отпразднуем, — Карис слегка улыбнулся. — Райта про тебя спрашивала, в гости звала.

— Ари, — чуть укоризненно заметила я, — ты забыл, что Вель вместе с ее сорванцами в наш последний приезд натворили?

— Ну, — с ехидцей заметил он, — ни я, ни ты, паиньками не были.

— Это точно, — согласилась я, уже не пряча улыбку. — Давай съездим. А вот и наше сокровище вернулось.

— Па-ап? — на мордашке появившегося в дверях сына крупными буквами был написан один-единственный вопрос.

— Да, — кивнул Карис, — но сначала ты поможешь маме в огороде.

— Хочу сестру, — ни с того ни с сего вдруг сообщил Вель, кладя в корзину очередную морковку. Я замерла, не веря тому, что услышала, а сын, тихонько вздохнув, добавил:

— Или брата. Хоть кого.

Грусть в его голосе резанула, как ножом, горло перехватило и я, не удержавшись, опустилась на грядку.

— Мама! — Вель тут же оказался рядом, растерянно глядя на меня.

Прижав его к себе, я прикусила губу, сдерживая непрошеные слезы. Будь все иначе, я бы с радостью подарила Велю и сестру, и брата, но...

Дара, перестань! — оборвала я себя. — Хватит думать о несбыточном.

Маленькие ладошки, обхватившие шею, темные кудряшки, касающиеся щеки, теплый родной запах — вот оно, мое, нет, наше счастье.

— Все хорошо, малыш, — почти спокойно выговорила я. — Просто голова вдруг закружилась. Наверное, напекло.

Вель, явно не веря, сердито засопел — ну прямо ёжик — и я невольно улыбнулась.

— Честное слово, — я выпустила сына из объятий, собираясь встать.

— Лучше я папу позову, — очень знакомо сверкнув глазами, Вель влетел в дом через черный ход, прежде чем я смогла сказать хоть слово.

Осторожно поднявшись, я отряхнула платье и взялась за ручку корзины, но в то же мгновение бухнула дверь и через минуту рядом оказался заметно побледневший Карис.

— Солнышко, что случилось? Вель сказал, что тебе плохо.

— Ничего, уже прошло, — отмахнулась я, поднимая корзину, но Карис перехватил ее и опустил обратно на грядку, а потом обнял меня.

— Что он натворил?

— Всего лишь сказал, что хочет сестру или брата, — выдохнула я, пряча лицо на груди Кариса и ощутила, как он напрягся.

Мы не позволяли себе даже мысли о втором ребенке, но где-то в глубине души оба мечтали о чуде — о маленькой девочке по имени Мирела.

— Пора идти, — я чуть отстранилась, — ты же обещал малышу еще одну тренировку.

— Я помню, — негромко обронил Карис, но едва я отступила на шаг, поймал за руку и, снова притянув к себе, поцеловал — легко и нежно, утешая без слов. — Пойдем.

Остаток дня прошел в хлопотах и сборах — присесть я смогла только за ужином.

Даже обычно неугомонный Вель, устав от тренировки и размякнув после бани, начал клевать носом и Карис унес его в спальню прямо из-за стола.

Правда, Вель начал было полусонным голосом требовать сказку, но когда я, убравшись на кухне, вошла в комнату — оказалось, что они оба мирно спят.

Ни лучину, ни свечу зажигать я не стала, а пройдя в наш закуток, уснула, едва коснувшись головой подушки.

Весьма ощутимый толчок разбудил Кариса посреди ночи — Вель, вначале прикорнувший у отца под боком, теперь решил улечься поудобнее, раскинувшись на всю кровать. Поднявшись, Карис поправил на малыше одеяло и ушел в свою половину.

Ни половицы, ни кровать не скрипнули, но Дара, даже не открывая глаз, ощутила его присутствие — прижалась теснее и опустила голову на плечо. Карис невольно улыбнулся — за восемь лет он мог бы по пальцам пересчитать ночи, проведенные врозь — обняв любимую. Но улыбка сменилась горькой усмешкой: третью ночь подряд к нему приходили странные сны, от которых Карис просыпался в холодном поту, с рвущимся из груди сердцем, но как ни старался, не мог вспомнить ничего.

Дара что-то неразборчиво мурлыкнула и обняла его за шею. Исходящее от нее уютное тепло, прогнав грустные мысли, подействовало не хуже сонного зелья...

— Ух ты! — от раздавшегося почти рядом восторженного вопля я едва не свалилась с кровати.

— Что случилось? — вскинулся Карис.

— Ничего, — усмехнулась я. — Вель нашел новую рубашку.

— И перепугал нас до полусмерти, — хмыкнул Карис, садясь.

— Ребенок просто обрадовался, — мягко заметила я, потянувшись к мужу. — Доброе утро, любимый.

— Доброе утро, солнышко.

Россыпь золотых искр в зеленых глазах, тепло его рук, нежный поцелуй...

— Нам пора, — прозвучало одновременно. Я нехотя убрала одну ладонь с плеча Кариса, а другую — из его волос.

Легкое прикосновение губ к виску — и он с сожалением отстранился, потянувшись за одеждой:

— Собирайся, а я пойду посмотрю, почему на кухне так подозрительно тихо.

Я улыбнулась:

— Вель уже на стол накрывает.

— Тем более, — вздохнул Карис, и, застегнув ремень, вышел в кухню.

Проводив любимого взглядом, я принялась одеваться. Из кухни доносились ароматы завтрака, то и дело слышался смех. Когда я вошла, муж и сын сидели за столом во всеоружии: ложки, тарелки, молоко разлито по кружкам. Я улыбнулась, посмотрев на Веля. Сын сидел необычайно смирно, но, судя по озорно блестящим глазам, уже что-то задумал. Ох и натворят они на празднике...

— Милая, мы будем сегодня завтракать или нет? — голос Кариса заставил меня спохватиться и присесть за стол.

Стремительно опустошив свою миску, Вель готов был сорваться с места в то же мгновение.

— Велейт, — полное имя употреблялось только в очень важных случаях, поэтому сын мгновенно замер и насторожился.

— Дnbsp;а, мама? — озорные искорки в глазах тут же исчезли, спрятавшись где-то в глубине, а на поверхности — спокойствие и безмятежность.

— Надеюсь, сегодня вы будете вести себя прилично, — я добавила в голос строгости. — Иначе ты очень не скоро увидишь своих друзей — всех, и лесных — тоже.

— Ага, — кивнул Вель с таким умильно-кротким выражением на лице, что я чудом не рассмеялась в голос. Увы, удержать этого бесенка от проделок можно было единственным способом — привязав к себе якорным канатом — но как раз этого я сделать не могла.

И, видя его нетерпение, отправила вместе с отцом заниматься лошадьми, а не оставила помогать с посудой, как обычно.

Но когда вышла на крыльцо, Вель не восседал с гордым видом впереди отца, а беззаботно болтал ногами на перилах. Похоже, решил сегодня ехать со мной.

Я нарочито неторопливо спустилась по ступенькам, также неторопливо оказалась в седле, направила Белку к крыльцу и маленький проказник, с радостным воплем, обрушился мне в руки прямо с перил.

Карис лишь головой покачал. Он, конечно, знал, что Веля я никогда не уроню, но все-таки проследил, как благополучно пойманный сын устраивается в седле передо мной, и только тогда тронул коня.

Дорога — в ответах на бесчисленные 'как', 'почему' и 'зачем' — оказалась неожиданно короткой: я и оглянуться не успела, как мы оказались перед городскими воротами.

— Веррин, Хевел, доброго дня, — поздоровалась я со стражниками.

— И вам того же, — прогудел сиплым басом Веррин, Хевел просто кивнул, он особой разговорчивостью не отличался. — Карис, погодь. Разговор есть.

Я, проехав чуть вперед, прислушалась:

— Кто на этот раз и что именно надо?

— Да не, — буркнул Веррин. — Не заказ. Тут намедни сет Эрсин передать велел, как появишься, что раз в стражу не идешь, то он тебя в личную охрану зовет, с двойным жалованьем.

— Спасибо, Веррин.

— Так что, пойдешь?

— Не беспокойся, ответ я сам передам.

— Гляди.

Я легонько тронула Белку коленом. Лошадка не спеша направилась вниз по улице, а немного погодя, нас догнал Карис.

— Третий раз, — вздохнул муж. — И когда наш градоправитель уймется?

— Да, упрямства сету Эрсину не занимать.

Улицы были забиты так, что лошади просто вязли в толпе. Кариса и Дару многие узнавали, здоровались, получали в ответ теплые улыбки, но несколько раз послышалось колкое:

— Тут людям бы ходить, а они верхом...

Так что, добравшись до коновязи, Карис снял с седла сначала Веля, кубарем скатившегося на шею отцу, а потом жену.

— Дара! Карис!

Через толпу к ним уже пробиралась улыбающаяся женщина с двумя маленькими, русоголовыми и сероглазыми, похожими как две капли воды, бесенятами. На праздник Райта надела лучшее травянисто-зеленое платье из тонкого крашеного льна, шею украсила ожерельем из сердоликовых бусин.

— Здравствуй, Райта, — Дара улыбнулась.

Сыновья травницы тут же подскочили к Велю. У мальчишек была разница всего в полгода — Вель постарше, а близнецы помладше. Неудивительно, что общий язык дети нашли быстро, и вот уже несколько лет были закадычными друзьями.

— Мам, мы гулять? — сын просяще-кротко взглянул на Дару, того и гляди — поверишь честным глазам с крохотными лукавыми искорками. — Ну ма-ам!

Дара нахмурилась: — После того, что вы устроили в прошлый раз?

— Ну пожа-а-алуйста!

Три одинаково молящих взгляда. Райта рассмеялась первой, за ней хмыкнул Карис. Присел на корточки рядом с сыном:

— Только если ты пообещаешь хорошо себя вести. И вернуться, как стемнеет! Я буду ждать тебя тут.

— А чуть-чуть позже нельзя?

— Нельзя.

Сын вздохнул, но кивнул.

— Вот и хорошо. Бегите, — улыбнулся Карис.

Мальчишки кивнули и исчезли — только воздух взвился порывом ветерка. И как умудрились сквозь толпу проскользнуть? Вот уже на другой стороне улицы мелькнули — и пропали, затерялись в потоке людей...

Дара улыбнулась, когда Карис обернулся к ней. Улыбка была... странной. Будто чуть напряженной.

"Солнышко, с ним ничего не случится. Праздник. Да и люди хорошо знают, чей он сын".

"Да... Просто немного тревожно".

"Как всегда, родная".

Карис с нежностью окинул жену взглядом, откровенно любуясь.

Платье цвета старого золота шло ей необычайно, золотистый шелк манящим потоком струился по стройной фигуре, трудно было поверить, что эта красавица — жена и мать.

Дара, словно прочитав его мысли, слегка порозовела и, обдав мужа теплым сиянием глаз, опустила ресницы.

Райта, оживленно расписывавшая, что и как будет на празднике, запнулась на полуслове. На миг она вдруг почувствовала себя лишней.

'Да разве ж так бывает, — растерянно подумала травница. — Сыну седьмой год идет, а они друг на друга все еще смотрят, как молодожены перед брачной ночью'.

Впрочем, смущение быстро исчезло:

— Идемте танцевать! — Райта лукаво потянула Дару за рукав. — Знаю, вы у нас скромники, но сегодня особый день. На площади такие музыканты играют... Заезжие. Надо же, добрались сюда, представляешь?..

Женщина уверенно устремилась сквозь толпу, не давая подруге времени возразить или отказаться.

"Послушать можно. В такой толпе трудно кого-то узнать, даже если и..."

Дара кивнула.

Люди вокруг улыбались, смеялись, что-то говорили, кричали, шептали, пели даже... Карис на мгновение потерялся в водовороте лиц и искрящегося веселья. Но впереди шла Дара, следуя за о чем-то болтающей Райтой, и растерянность почти сразу исчезла, оставив смутное беспокойство.

На секунду Карису показалось, что лучше уйти. Что-то кольнуло предчувствием, и он оборвал себя — глупо же! Людей всегда много, на празднике всегда шумно... Город ведь, а не домик на опушке леса.

И тут Кариса догнала вплетающаяся в гомон толпы музыка. Они, оказывается, подошли уже достаточно близко к музыкантам в центре площади, на небольшом помосте, чтобы мелодия не затерялась среди шума и гама, а коснулась чего-то внутри и заставила вздрогнуть...

На ладони сжались тонкие теплые пальцы. Дара...

Тихое начало взвилось высокими нотами, рассыпалось звенящим колокольцем. Мелодия зазвенела, заискрилась — и пустилась бегом, устремилась в небо, повела за собой, и захотелось шагнуть вперед, подхватить на руки драгоценную, любимую...

Кто-то уже танцевал, но толпа быстро подалась назад, освободив круг. Карис огляделся, встретился с сияющими глазами жены...

Ладонь в ладонь. Быстро пробежаться пальцами вверх по плечу, прижать к себе на секунду...

— Пойдем, — шепнула Дара.

Где-то потерялась Райта, потерялись люди — только музыка осталась. И свет в глазах любимой, и не понять, что ведет вперед — любовь или мелодия, когда переплелось все в воздухе, тая, невесомое, где-то высоко в небесах...

Легкие шаги, нежность, мягкость движений, вьющиеся с легким ветерком волосы... Уверенное тепло руки, тепло в глазах, тепло в спустившейся к земле, укутывающей мягкостью музыке...

"Я люблю тебя".

Кажется, это звучало не только в музыке. Кажется, этим был пронизан сейчас весь мир.

Музыка перетекла в плавные переборы струн, а потом как-то незаметно затихла. Карис замер, прижимая Дару к себе — такую хрупкую, родную, что сердце щемило...

И ударило, как пощечина, когда жена рванулась из объятий, обвела мир невидящим взглядом. Выдохнула, едва сдержав рык:

— Вель...

Карис оцепенел.

Нет!

А Дара уже сорвалась с места, и оставалось только бежать за ней, торопиться...

Самый большой страх сейчас — не успеть.

'Вку-усно', — плотная, чуть розоватая мякоть рассыпалась на зубах и Вель, зажмурившись от удовольствия, снова куснул яблоко. На соседней ветке беззаботно болтали ногами близнецы.

'Надо будет еще парочку сорвать — маме и папе'.

И, как нарочно, два спелых янтарно-желтых яблока, сияли налитыми боками совсем рядом — только руку протяни. Вель так и сделал, но едва не ухнул вниз от пронзительного вопля:

— Вот я вам сейчас, негодники!!

На крыльце задней двери стояла кухарка градоправителя — очень внушительных размеров особа с половником наперевес. О грозном нраве почтенной Альдины по Порубежнику ходили легенды и мальчишки посыпались с дерева, как горошины из распоротого мешка.

Вслед им понеслось негодующее:

— Пайтин! Остолоп ленивый! Ты-то куда смотришь?!!

Ой-ой! Помощник садовника был невысоким крепышом, умом не блистал, но имел тяжелый нрав и такую же руку. Если поймает, то мало не покажется.

— Врассыпную, — не оборачиваясь, бросил Вель близнецам, летя со всех ног к заветной щели.

Мгновением позже за забором уже слышался звонкий топот трех пар ног по плахам мостовой. Выскочивший через заднюю калитку Пайтин раздосадованно сплюнул — поди пойми теперь, кого ловить — и кинулся следом за Велем.

А вот и нет! Неразлучная троица успела хорошенько облазить весь город и сейчас Велю нужно было лишь чуть-чуть оторваться, а там — ищи ветра в поле!

Но почему-то как Вель ни старался, Пайтин продолжал упрямо сопеть у него за спиной. Если поймает, ведь точно на площадь потащит, а там мама с папой...

Р-рр! Вель быстро огляделся, нырнул в извилистый проулок и, пробежав несколько шагов, влетел в густые заросли.

Уй-юй-юй! Как жжется! Крапива и чертополох вперемешку, и такие злющие! Наверно, их, вправду, маг нарочно вырастил. Зато Пайтин отстал, а остальное перетерпеть можно — главное, ожоги не расчесать, а то хуже будет.

Затаившись на небольшой проплешинке, Вель настороженно прислушался. Садовник неуверенно прошелся взад-вперед, но соваться в буйную поросль не стал — яростно поскреб в затылке, от души выругался и поплелся назад.

Из осторожности Вель выждал еще немного и только потом неслышно прокрался вправо, чутье подсказывало, что выход там. Заросли кончились как-то внезапно, и...

— Ой, — Вель резко остановился, едва не влетев в высокую темную фигуру, изучавшую развалины сгоревшего дома. После трех пожаров подряд на Проклятом пустыре никто не селился — больше того, это место предпочитали обходить стороной.

Мужчина, которого Вель чудом не сбил с ног, обернувшись, бросил пристальный взгляд на мальчика:

— Маленький оборотень, — с легким акцентом, какой бывает у приезжающих с юга купцов, и чуть врастяжку, проговорил он. — Как интересно.

Странные, предвкушающие нотки в его голосе, заставили Веля насторожиться.

Встрепенулось проснувшееся чутье и мальчик отчетливо понял — незнакомец очень опасен. Вель осторожно попятился, собираясь уносить ноги, как вдруг услышал:

— Стоять!

Черные глаза мужчины словно вонзились в изумрудные, как змеиное жало, утверждая свое право подчинять и повелевать.

— На колени, щенок!

Мысленный удар был сильным, очень сильным: Вель покачнулся, словно молоденькое деревце под порывом ветра, но все же удержался на ногах, выдавив сквозь стиснутые зубы:

— Нет!

— Как смеешь! — ярость мага полыхнула темным огнём — подумать только, какой-то сопляк пытается ему противостоять.

И пришла БОЛЬ...

'Мама!!'

— Вель! — я мгновенно забыв обо всем, метнулась прочь из круга, расчищая путь с помощью 'волчьего дара', и свернув за угол, рванула с шеи амулет.

След Веля в серой дымке за Гранью сиял так ослепительно ярко, что я шла словно по белой огненной нити — доказательство того, что Тень была права: сын, и в самом деле, станет Вожаком. Как ни странно, но Карис от меня не отстал: его присутствие рядом я чувствовала очень отчетливо.

Поворот, и я остановилась, не веря своим глазам. На небольшом пустыре напротив друг друга замерли две фигуры: высокая темная, от одного взгляда на которую по спине пробежала брезгливая дрожь, и маленькая, обведенная по силуэту мягким серебристым мерцанием, но с темной искрящейся полосой на шее.

Ах, ты мразь!! Посмел надеть магический ошейник на моего сына?!!

Убью!!! — я взвилась в прыжок с места, точно зная, что достану подонка.

Маг полуобернулся и, не отпуская 'поводок' тянущийся от ошейника, резко махнул сложенной ковшом ладонью, выпуская 'Ледяную сеть' — плохо дело, молодой да ранний, и где только опыта набрался?

Увертываться я не стала: надо перехватить поводок, и пусть этот гад пеняет на себя. С Волчицей справиться будет намного труднее. Тень внутри рявкнула, накатила дикая ярость — за ребенка Волчица готова не просто убить, а разорвать на куски. И я была с ней согласна... Сеть совсем близко, еще немного...

Но, почти коснувшись меня, ловушка вдруг отлетела назад, и в тот же миг стрела золотистого пламени перерезала 'поводок'. Отдача швырнула Веля к полуразвалившемуся, чудом уцелевшему, забору, а маг, спелёнатый собственным заклятием, свалился на мостовую.

Мыслей не было — злость и страх за малыша оказались сильнее разума, и даже мерзавец-человек перестал что-то значить.

Вернувшись в человеческий облик, я бросилась к сыну, подхватывая его на руки:

— Маленький мой!

Пятна лихорадочного румянца на щеках и холодные, как лед, руки говорили яснее всяких слов, что дело плохо.

— Как он? — Карис прислонился к забору, дыша так, словно пробежал через всю Рутению.

— Надо домой, — я едва сдерживала клокочущее в горле рычание. — Здесь ничего не сделать.

Карис резко выпрямился — ветхие доски угрожающе заскрипели.

— Идем.

Я оглянулась на мага: убила бы, не задумываясь, но не сейчас — Вель важнее.

Как только пустырь скрылся из глаз, я осторожно передала, так и не пришедшего в сознание, сына на руки Карису и открыла Переход.

А, оказавшись дома, вихрем заметалась по избе: счет шел на минуты.

— Мама..., — устроенный на кровати и укутанный во все теплое, что нашлось в доме, Вель, наконец-то, пришел в себя.

— Я здесь, маленький. Все хорошо, — я погладила его по волосам, а Карис помог приподняться. — Вот, выпей. Не торопись, по глоточку. Вот так.

Хватило и половины — Вель уснул, даже не допив.

— Ари...

— Да, милая?

— Выйди, пожалуйста. Тебе сейчас нельзя здесь быть.

— Хорошо, — Карис, сидевший на другом краю кровати, бережно выпустил ладошку Веля и поднялся. Неслышно пересек комнату и, уже на пороге, обронив:

— Будь осторожна, пожалуйста, — вышел.

Сняв амулет, я взяла сына за руку и почти мгновенно, словно в темный омут, провалилась за Грань.

Маленький снежно-белый волчонок, тихонько поскуливая, пробирался сквозь холодный серый туман.

Он так сладко спал в уютном темном логове, и вдруг стало очень-очень больно, словно его хотели вытащить из шкурки, а потом он оказался здесь.

Он шел уже очень долго, лапки устали и замерзли, а мамы все не было. И логова тоже нигде не было видно.

Снежок, не выдержав, остановился и заплакал. Но жалобный плач незаметно перешел в отчаянный зов. И его услышали. Из серых клубов навстречу малышу стремительно вырвалась серебристая волчица с пылающими янтарем глазами.

— Мама...

— Я здесь, маленький. Все хорошо. Я с тобой.

Бережно подхватив малыша, Тень уверенно канула в серый туман, и вскоре Снежок уже уснул в родном логове, прижавшись к теплому боку мамы.

'Спи, малыш. Еще не время'.

Возвращаться было тяжело. Грань еще никогда не отбирала столько сил: казалось, я только что в одиночку разгрузила воз кирпичей. Потолок плавно кружился перед глазами, но, пересилив себя, я встала. Наполовину ощупью добралась до двери, пройдя через кухню и сени, вышла на крыльцо.

И едва не упала, но Карис успел подхватить.

— Вель спит, — устало прошептала я, прижавшись к Ари и греясь в родном тепле. — Теперь твоя очередь. Мне к нему пока нельзя. Иди, скорее.

— Что надо делать? — сняв куртку, Карис набросил ее мне на плечи.

— Будь рядом. Если он проснется, не дай встать и постарайся усыпить снова.

— Хорошо.

Едва Карис скрылся за дверью, я осела на крыльцо, привалившись спиной к опорному столбу. Щеки мгновенно стали влажными — только сейчас, пока никто не видит, я могла выплеснуть тот страх за сына, что все это время терзал душу. И я, и Тень сделали для маленького, все, что можно, и нельзя — теперь все зависело от самого Веля. Если он не справится, то очень скоро в лесу будет одной Стаей больше.

Ладошка в его руке как-то разом похолодела, с губ сорвался почти беззвучный стон и Карис словно окаменел, до хруста стиснув зубы. Хотелось добраться до мерзавца, причинившего боль сыну, и разорвать в клочья голыми руками.

Нельзя, сейчас нельзя...

Успокойся... не навреди...

Дождавшись, когда пройдет кровавая муть ярости, застилавшая глаза, Карис осторожно коснулся лба Веля — кажется, жар спал. Еще один хороший признак.

Но сердце тут же тревожно екнуло — перед глазами встало лицо Дары, когда она появилась на крыльце — бледное, с темными тенями под глазами. Душа рвалась надвое — Карис знал, что нужен и ей тоже, но Дара отослала его к сыну.

Почему семь лет жизни оказались перечеркнуты за один день?!

Ведь чувствовал... Но не понял, не уберег...

Вель неожиданно вздрогнул всем телом, словно от сильного ожога, и коротко всхлипнул. По бледной щеке скользнула прозрачная капля — и Карис не выдержал. Подхватил сына на руки — хоть Дара говорила, что его нельзя тревожить — прижал к себе и негромко, хрипловато от волнения, запел:

— Вот и день уходит.

Спи, малыш, усни.

Слышишь, кто-то бродит?

Это сна шаги.

Тихо ночь крадется,

Спи, мой мальчик, спи.

Птицей в окна бьются

Детские мечты.

Вель чуть-чуть повозился, устраиваясь поудобнее, потом прижался к отцу, прерывисто вздохнул, но почти сразу умиротворенно засопел. Даже не открыв глаз. Карис не прервал колыбельную, но ощутил, как уходит ледяной страх, сковавший сердце. Малыш выдержал, справился...

Лунный свет струится

Золотым дождем,

И легко ложится

На ресницы сном.

Шепчут звезды сказки

В небе до зари.

Закрывай же глазки.

Спи, малыш, усни.

Карис умолк, но продолжал убаюкивать сына, боясь выпустить его из рук даже на мгновение.

Дара права — еще неизвестно, чем все обернется, но Веля нужно спрятать. К волкам нельзя, хотя, это было бы лучше всего. Даже самый опытный маг не сможет обыскать каждое логово.

Значит... остается единственный выход — отправить его к Лену.

И лучше всего — вместе с Дарой.

На крыльце я просидела до тех пор, пока алый шар солнца не начал цеплять макушки деревьев.

'Ари, как Вель?'

'Спит, как медвежонок зимой. Не проснулся ни разу'.

Сердце бешено заколотилось где-то у горла:

'Значит... он справился... Значит, можно'.

Через минуту я уже была в спальне, всматриваясь в лицо сына. Нездоровый румянец исчез, дышал Вель спокойно, ровно, даже слегка улыбался — наверное, что-то хорошее снилось.

— Дара, надо уходить, — Карис бесшумно встал рядом и, обняв за талию, привлек к себе. — Этот мерзавец не оставит нас в покое.

— Ты его знаешь? — удивилась я. — Откуда?

— Это он, — глаза Кариса вмиг потемнели, — наводил морок на наш обоз. Та же магия. Если переберемся в город, будет только хуже. О нас могут узнать.

— Нет... — по спине пополз холодок: уходить, снова... сжигая всё, что было прежде, дотла...

— Раттея или Вельта, — твердо произнес Карис. — Что выбираем?

Несколько слов — и жизнь опять разделилась на две половинки: до и после.

Сейчас мне, как никогда, захотелось стать послушной женой, и ответить: 'Как скажешь, милый', но взвалить на Кариса всю тяжесть выбора, я не могла.

И, принимая неизбежное, обронила:

— Раттея. Хорошо, что мы там не выступали, затеряться будет легче. Побудь пока с Велем, а я пойду собирать вещи. Времени мало.

— Почему не ты?

— Ты столько лет держишь меня, — я спрятала лицо у него на груди, — значит, удержишь и его, если..., — голос сорвался.

— Все будет хорошо, милая, — родные ладони скользнули по волосам, ласково коснулись щек. — Я вас не отпущу.

Его губы прильнули к моим: не обжигающая страсть, а нежная ласка — поддержка в трудную минуту. Миг слабости прошел, и я отстранилась от Кариса, зная, что порву в клочья любого, кто посмеет причинить вред ему или Велю.

Выйдя из нашего уголка, я переоделась в штаны и рубашку, и сделав из золотистого платья маленький сверток, бережно спрятала мамину памятку на дно мешка. А потом занялась сундуком.

Хорошо, что Белка и Ветер остались у Райты. Кур и коз тоже отдам ей — вот и вестовой голубь хоть раз на что-то сгодится. (Карис взял его у Райты после той ночи, когда я чуть не потеряла Веля). Не волков же просить письмо передать.

Сундук показал дно и я начала перекладывать вещи в мешок. На этот раз только то, без чего нельзя обойтись: смена одежды, дорожные мелочи (нитки с иголкой, кремень и кресало — всего понемногу), в трех небольших мешочках — травы и зелья.

И, наконец, самое главное — отодвинув одну из внутренних стенок сундука, я достала пузатый кожаный кошель, вернее, два кошеля, вложенных друг в друга. Один возьму я, другой — Карис, так надежнее. Под нижним кошелем притаилась неказистая на вид тряпица. Я осторожно распустила хитрый узел — на кусочке серого льна лежало несколько камней — два аметиста, опал и аквамарин. На черный день. Камни я спрятала в пояс, а деньги — в потайной внутренний карман куртки.

Потом собрала вещи Кариса и оба мешка заняли место у входной двери, а я вышла в кухню.

Про обед мы забыли напрочь, да и ужин давно прошел, но голодными далеко не уйдешь и вскоре посреди стола жарко шкворчала яичница с салом.

'Ари, иди ужинать'.

'Сейчас'.

Дверь спальни осталась приоткрытой, и мы больше прислушивались к каждому звуку оттуда, чем ели. А Карис, похоже, вовсе не понял, что подцеплял со сковородки. Отправив его обратно в спальню, я чуть задержалась — убрала со стола и вымыла посуду. Привычные дела отзывались в душе глухой, тоскливой болью — за шесть лет эти стены стали родными до последнего бревнышка — а теперь из них приходилось бежать...

Последняя кружка встала на полку, полотенце повисло на гвозде, а я вернулась в спальню.

Карис так и сидел у кровати Веля, но хотя за окном уже давно стемнело, лучину не зажег.

'Дара, что этому было нужно от Веля?'

Подойдя, я осторожно опустилась на пол, прислонившись к его коленям.

'Он хотел обратить Веля. Так рано оборотень не может обращаться сам. Если бы ублюдку это удалось, то он стал бы полновластным хозяином. И вернуться в человеческий облик Вель мог бы только с его позволения'.

'Живьем шкуру спущу, а потом на кусочки разделаю', — холодно-ровно обронил Карис.

'С удовольствием помогу, — я чуть помедлила, прежде чем продолжить. — Милый, я боюсь, что Вель не выдержит дорогу. Может, отправить его Переходом?'

Карис застыл на мгновение, а я склонив голову, припала щекой к его ладони.

'Риск есть, но так будет быстрее. Я не позволю, чтобы с ним что-то случилось'.

'А с тобой? — пальцы под моей щекой дрогнули. — Только не говори, что тебе будет достаточно махнуть рукой и Переход тут же откроется'.

'Не скажу. Но в Переходе до Веля не доберется маг, ему придется идти за нами'.

'Хорошо'.

Поднявшись, я ласково погладила мужа по волосам:

'Надо хоть немного поспать'.

И расстелила на полу тюфяк с кровати Веля, поближе к малышу, если вдруг что. Туда же отправились подушки и одеяло.

Вроде бы все, как обычно — мало ли зачем понадобилось на полу заночевать, вот только Карис еще никогда не клал рядом меч. Раньше он оставлял его в изголовье.

Богиня, за что? Почему? Стремительно намокли ресницы...

— Солнышко...

Карис крепко обнял меня за плечи, и, отзвуками рвущей сердце боли, потекли слезы

Ну почему, неужели это — плата за счастье ребенка? Или все же — расплата за грех?

— Тише, любимая...

Карис прижал меня к себе, пряча в теплых объятиях. Усталость и отчаяние отступили, принося не сон, а короткое забытье, прерванное резким, как разрыв натянутой струны, пониманием: враг близко. На ногах мы оказались одновременно: Карис с обнаженным клинком повернулся к двери, а я бросилась к кровати.

— Вель, малыш, проснись, — позвав негромко, чтобы не напугать, я склонилась к нему. Сын сел, с трудом оторвавшись от подушки и отчаянно зевая. Я быстро натянула на него штаны и рубашку и подхватила на руки — теплого, сонного, еще ничегошеньки не понимающего.

С трудом удержалась, чтобы не зарыться лицом в темные кудряшки и, выдохнув сквозь зацарапавшийся в горле комок:

— Ари, амулет, — передала Веля отцу.

Опустив меч, Карис подхватил сына и бережно надел на него свой амулет 'меченого', а следом за ним... все четыре браслета. Как ни странно, но строптивые штучки не возражали — одна пара переместилась на плечи, другая, сразу уменьшившись в размере, охватила запястья.

Я сев на скамью, придвинула к себе пергамент и чернила. Кое-что все же придется объяснить, но буквы почему-то расплывались перед глазами. Дописав и сложив записку, я подошла к своим мужчинам.

Вель все-таки сумел проснуться и, обхватив отца за шею, внимательно слушал.

— Нет! — прикусив губу, Вель решительно замотал головой.

— Так надо, маленький. Мы тоже придем, обещаю.

— Не хочу! — Вель соскользнул с рук отца и бросился ко мне.

Я, опустившись на колени, пыталась его успокоить, гладя по волосам и целуя мокрые от слез щеки.

— Вель, сердечко мое, папа прав. У сета Эллента ты будешь в безопасности. Это на время. Мы вернемся за тобой, сразу, как только сможем. Пожалуйста, ради меня, ради папы...

'Ари..., — я беспомощно посмотрела на любимого поверх головы Веля. — Времени почти нет, надо открывать Переход'.

Встретившись взглядом с Дарой, Карис понял, что нужно делать — второй такой возможности больше не будет.

'Уходи с ним. Я отвлеку погоню и приду'.

'Нет, — Дара не раздумывала ни секунды. — Ты 'меченый', а не оборотень. Ты не сможешь удержать Переход'.

Вель прерывисто всхлипнул — слезы, наконец-то, иссякли — Дара судорожно прижала его к себе. Снова, с немым отчаянием взглянула на Кариса, и мужчина с пронзительной ясностью ощутил, что любимая держится из последних сил. Еще немного — и она просто не сможет оторвать от себя сына. Слишком силён материнский инстинкт, слишком прочна связь между ними.

Подойдя к ним, Карис накрыл ладонь Дары, лежащую на плече Веля, своей и бережно отвел в сторону:

'Иди, делай то, что нужно'.

Дара, прикусив губу, отодвинулась, уступая мужу место. Отвернулась, пряча заблестевшие глаза, а потом, резко поднявшись, прошла на середину комнаты.

— Велейт, — негромко, но твердо позвал Карис. — Послушай меня, — он присел напротив сына, так, что их глаза оказались на одном уровне и ладонями обхватил хрупкие плечи малыша.

Во взгляде сына смешались обида и недоумение: 'За что?'

— Вель, мужчина должен защищать тех, кто слабее. Ты должен помочь мне защитить маму. Если ты уйдешь к сету Элленту, она не будет бояться за тебя.

— Тогда уйдем все вместе, — насупился Вель, в глазах стали собираться слезы.

— Это слишком опасно. Ты же не хочешь, чтобы с мамой что-нибудь случилось? Ты должен быть в безопасности, чтобы я смог защитить маму. Не надо плакать, все обойдется, — Карис провел ладонью по нежной детской щеке, смахивая слезу.

— Хорошо, — сдался Вель, и шмыгнул носом. — Только вернитесь поскорее.

Поднявшись, Карис повернулся к жене и замер. Отрешенное лицо, пылающие янтарем глаза, тонкие пальцы, расстегивающие цепочку на шее — уже не человек, еще не зверь.

Карис словно перенесся в Черную ночь, про воспоминании о которой в душе поднял голову страх. Но только на миг — он чувствовал, что в этот раз Дара знает, что делает.

Дара разжала ладонь и амулет, плавно скользя по воздуху, беззвучно опустился прямо в середину овала, вычерченного углем на полу кухни. Почти сразу от него, как от упавшего в пруд камня, пошли волны серебряного света, затопившего весь овал целиком.

Мерцающий овал вдруг отделился от пола и начал плавно подниматься вверх, повинуясь жестам Дары, словно манившей Переход к себе.

Взмах ладони — и Переход встал вертикально, чуть качнулся и замер. Переливы жидкого серебра приковывали взгляд, затягивая внутрь, в манящую глубину.

— Пора, — голос Дары прозвучал глухо, но властно, а из Перехода повеяло ледяным ветром.

— Ступай, — Карис слегка подтолкнул сына к овалу. Вель сделал шаг, другой, оглянулся...

— Вперед, — рыкнула Дара, полыхнув глазами. В серебряных отсветах её лицо казалось бледным до прозрачности. Нет, не казалось — оно таким и было.

Вель, пошатнувшись от неожиданности, почти упал в Переход, отозвавшийся ослепительной вспышкой.

Одну руку, с раскрытой ладонью, Дара по-прежнему держала направленной на Переход, а другой слепо зашарила по воздуху, ища опору. Карис перехватил её ладонь, но едва тонкие пальцы коснулись его запястья, тело мужчины от затылка до пяток пронзила ледяная игла. Боль отняла все силы, не позволив не то, что закричать — даже вздохнуть. И исчезла — так же внезапно, как пришла.

— Прости, — почти беззвучно произнесла Дара, выпуская его запястье, с пятью алыми разрезами на коже и потеряв опору, начала оседать на пол.

'Больно... Очень больно... Надеюсь, я успела закрыть Ари... Неужели снова Алейна?'

— Солнышко, — теплые губы осторожно коснулись виска.

Я распахнула глаза — Карис держал меня на руках, прижав к груди.

— Ты цел? Что случилось?

В памяти вспышкой молнии пронеслись недавние события: праздник... Вель... Переход...

— Мы успели?

Охнув от пронзившей голову боли, я покосилась вниз. На полу свернулся черной нитью безупречно ровный овал, словно выжженый в светлых досках.

Получилось... я разбила Переход, теперь след Веля найти почти невозможно. На руку капнуло что-то ярко-алое. Мазнув ладонью под носом, я увидела на коже влажную полосу.

Только этого не хватало.

— Запрокинь голову, — скомандовал Карис, опуская меня на скамью. Потом отошел, но почти сразу вернулся с мокрым лоскутом и бережно, как маленькой, вытер мне лицо. — Теперь лучше?

— Да, — я стиснула зубы и встала. — Надо уходить. Я долго была без сознания?

— Минут десять, не больше.

— Идем, — стянув потуже шнуровку на куртке, я обернулась к двери.

Карис уже взялся за скобу, но оба заплечных мешка так и остались сиротливо жаться друг к другу у порога.

Сейчас все решала скорость — погоню нужно было увести как можно дальше — и любой груз станет помехой.

— Сюда, — миновав внешние ворота, которые Карис, по уже въевшейся привычке, запер, я свернула в сторону. На 'черный день' у меня были припасены не только камни, но и пара-другая тропок, таких, где очень трудно кого-то выследить.

За спиной, отрезая нас от прежней жизни, бесшумно сомкнулись еловые лапы...

...Сердце рвалось из груди как бешеное, я начала задыхаться — кажется, Переход забрал больше, чем я думала.

Как невовремя!

Попавший под ногу сучок впился в подошву сапога и я оступилась, но любимый вовремя подхватил. Прижавшись друг к другу, мы на мгновение замерли, переводя дыхание, и я ощутила, как, пробившись через страх, усталость и боль приходит, придавая сил, теплая нежность.

— Солнышко, пора, — Карис взял меня за руку.

— Мы не сможем уйти дальше, — я покачала головой, сглотнула, прикрыв глаза. — Он приближается... Пойдем, — я резко потянула Кариса в сторону. — Тут есть поляна...

Рывок отнял последние силы — вывалившись из кустов, я едва не осела в густую траву, но, сама не зная как, сумела пройти вслед за Карисом до середины поляны.

Все расплывалось перед глазами, кружилась голова — почувствовав, что Ари остановился, я припала к его плечу.

Внутри было пусто. Несмотря на то, что совсем недавно я только и могла, что бояться за Веля, сейчас не осталось ничего. Холодно...

'Ничего удивительного, — голос Тени оказался необычно грустным. — Твои силы не бесконечны'.

'Что ты имеешь в виду?'

'Уводящая стоит за нашими спинами, — Волчица была почти безразлична к происходящему. — Ты слишком много отдала, не взяв ничего взамен'.

Страх на несколько мгновений заставил сердце замереть.

'Я спасла сына!'

'Чтобы отнять у него мать?'

— Дара... — голос Кариса был полон боли.

Я не смогла ему ответить. Голова кружилась, пустота в груди сворачивалась тугими кольцами, отнимая силы дышать, забирая даже ту недавнюю нежность...

'Вель мне дороже всего'.

'А как же Карис? — Волчица едва заметно усмехнулась. — Оставляешь своих мужчин в одиночестве?'

— Дара!

Ари сильно встряхнул меня за плечи, и я отпрянула, ощутив, как что-то внутри разжалось.

'Даже не думай, — рыкнула я на Тень. — Мы еще повоюем'.

Ответом стал приближающийся громкий хруст — они ломились по лесу нагло и уверенно, как кабаны на водопой.

Карис, расстегнув пряжку нагрудной перевязи, протянул мне короткий меч...

— Как же нехорошо заставлять меня бегать за вами, — мужчина прислонился к дереву, а за его спиной возвышались одетые в черное люди. Сам он тоже был больше похож на тень: черный плащ, волосы, глаза... Я с ненавистью посмотрела ему в лицо, сдерживая рычание.

'Тише, солнышко', — руки Кариса напряглись, одна покинула мое плечо и скользнула вниз, к ножнам.

'Я его в клочья порву'.

Маг прищурил глаза и резко раскрыл ладонь. Карис мгновенно сдвинулся, закрывая меня и одновременно вскидывая руки в защитном жесте.

Я ускользнула назад, прижавшись спиной к его спине, в правой ладони холодно блеснул меч. Да, в магическом бою от меня проку мало, но Кариса никто не ударит в спину, пока я жива.

Воздух вокруг заметно потяжелел, почему-то стало трудно дышать, как перед грозой и вдруг вспомнился наш приход к Его Магичеству Эстину. Но тогда это было напряжение воль, а сейчас на поляне напрямую столкнулись две силы.

Горло словно стянуло петлей, земля на мгновение ушла из-под ног, и... все кончилось. Карис пошатнулся, но устоял.

А вокруг медленно сжималось кольцо черных теней. Мне даже не нужно было смотреть на них, — нас будут убивать. Я сжала зубы, отчаянно рыкнула, выставила перед собой оружие...

'Ты сейчас упадешь', — Тень была безжалостна... и права.

Но я буду держаться, насколько хватит сил.

'Разве они у тебя еще остались? — хмыкнула Тень, потом неожиданно умолкла.

И я ощутила как внутри тела разворачивается тугая огненная спираль — жар нарастал, опаляя тело от волос до кончиков пальцев. Из горла вырвался пронзительный, прощальный вой.

Сестра отдала мне то, что каким-то чудом еще смогла сберечь — всю оставшуюся Силу и крохи тепла, которые способны оградить от прикосновения и дыхания Уводящей...

Ари за спиной уже скрестил с кем-то клинок. Открыв глаза, оглушенная обострившимися чувствами, я почувствовала, как губы разъезжаются в яростной улыбке. Сами собой вытянулись когти, рука выронила меч, но это меня не смутило. Стало горячо. Я чуть присела, сощурила глаза, глядя в лицо вставшему напротив мужчине.

Внутри что-то вспыхнуло. Я почувствовала, как вскинулся позади Карис, зарычала и, не в силах больше медлить, кинулась на врага — порвать, уничтожить!

Мужчина отшатнулся, но поздно: когти впились ему в плечо, рванули, раздирая плотную куртку и ткань рубашки, как пергаментный лист, пронзая тонкую кожу и проникая глубоко внутрь. Запах крови опьянял и кружил голову, я легко провела когтем по его шее, вскрывая яремную вену. Истекающее кровью тело безвольно осело в траву.

Во взглядах оставшейся тройки — меня посчитали менее опасной, Карису досталось шестеро — появилось одинаковое выражение. Страх, глубинный, внутренний страх обычного человека, перед тем, кто не совсем человек.

Воспользовавшись мигом их замешательства, я обернулась. Карис уверенно теснил двоих наемников, одновременно используя их, как щит, против оставшейся четверки. Встретившись на мгновение с ним глазами, почувствовала как дрогнуло сердце: любимый сейчас был больше похож на зверя...

'Ари...'

'Мы выберемся'.

А сама-то небось!.. Я с легким ужасом посмотрела на безжизненное тело, но времени отвлекаться не было: наемники с моей стороны слаженно отшагнули назад, явно уступая дорогу. Нетрудно догадаться — кому.

Судя по иззелена-бледному лицу и полоске крови, протянувшейся от прокушенной губы, досталось магу от Кариса изрядно. Но недостаточно, чтобы убить. Что ж, постараюсь закончить то, что начал Ари.

По душе как плетью хлестнули: едва выплеснутая и успокоенная ненависть с новой силой рванулась наружу. Перед глазами встал Вель, и я, оскалившись в кривой гримасе, подхватила с земли меч, тут же принимая боевую стойку. В свое время Карис гонял меня ничуть не хуже, чем при обучении верховой езде.

Маг, кажется, этого и ждал: выхватил меч и бросился вперед, сверкнув глазами. Я зарычала, отводя удар и показывая клыки, но он лишь усмехнулся.

— Ничего, тварь, я твоего щенка достану, — прошипел маг мне прямо в лицо. — И тебя на опыты пущу! Будешь знать...

Я промолчала, уйдя в защиту — неизвестно насколько меня хватит, не надо тратить силы понапрасну.

К счастью, противник мне попался не очень умелый — видно, больше времени проводил за книгами или в комнате для опытов, а не на тренировочной площадке.

Приняв на клинок и заставив соскользнуть впустую очередной удар, я чуть сместилась, перехватывая нацеленный в голову метательный нож. Похоже, кто-то из наемников решил помочь хозяину.

Костяная рукоять удобно легла в ладонь, и в тоже время из-за спины потянуло опасностью. Полуобернувшись, я отправила нож в новый полет, и подкрадывавшийся к Карису сзади наемник, без единого звука упал в траву.

Решив не упускать случай, маг снова атаковал, целясь мне в грудь. Я отбила и пошатнулась — последние капли силы, взятые у Тени, медленно таяли.

Выпад оказался обманным — слева что-то остро сверкнуло...

'Серебро!' — и мир исчез.

Больно. Где-то вдали тлеет, борется крохотная искорка, а вторая, столь дорогая сердцу, далеко и надежно спрятана. И так хочется крикнуть: держись, еще немного!.. Сил на крик нет. Даже на слабый стон не хватает вдоха. Даже на вдох — сил...

Холодное прикосновение, остужающее и боль, и сердце.

'Идем'.

Нет... Она еще жива, эта искра тепла. Она еще сражается. Она... Он...

'Ари!'.

Рвануться, прочь от этого прикосновения, в боль — но как можно дальше от холода... Только бы были силы дышать... Только бы...

'Идем'.

'Подожди еще немного, он сможет, он выстоит... У нас сын, ты же все знаешь! Только подожди... пожалуйста...'

Легкий ветер пришел сквозь затихающую боль. Холодно... Так холодно...

Близкая, сражавшаяся из последних сил искра погасла, отозвавшись в сердце уколом чего-то невыразимо теплого и родного.

'Идем. Не противься. Он догонит'.

Как неожиданно закончилась пустота, стоило только ощутить близость любимой души. Руки — призрачные, невесомые... Родные, нужные... Вздох, разрывающий вязкую тишину:

— Я люблю тебя...

Губы, касающиеся губ. Дыхание — одно на двоих...

Теперь уже навсегда.

Маг, брезгливо поморщившись, резким рывком перевернул тело — с тихим хрустом переломилась стрела, всаженная в спину чуть ли не по самые перья — и вынул из руки мужчины меч.

Качнул клинок в руке, задумчиво хмыкнул: 'Думается, если бы не лучник, он бы их порезал на ленточки. Уложить шестерых из десяти...', и наклонившись, отцепил пояс с ножнами.

— Вытри, — он отдал оружие одному из стоящих неподалеку людей и шагнул к женщине: 'Жаль, живой не взяли. Сгодилась бы не только для опытов'.

Серебряный блеск в распахнувшемся вороте ее куртки, притянул взгляд — протянув руку, маг сорвал две цепочки. Волчий амулет бережно опустил в поясной карман, а капельку-подвеску пренебрежительно бросил в траву.

— Идем, — не глядя больше на тела, маг развернулся и пошел быстрым шагом в сторону тропы.

— А с этими что? — глухо донеслось из-за спины.

— Оставьте так, — равнодушно ответил маг. — Может, сожрут, а может, сами сгниют. Место не такое открытое, мало кто забредает. Деньги можете поделить.

Тринадцать лет спустя.

Сонную тишину, окутавшую этот уголок леса, еще нарушали переливчатые птичьи трели, изредка прорезавшие зеленоватый полумрак крон, но дневная жизнь постепенно затихала, готовясь уступить место тем, чье время — ночь.

Никто из жителей Порубежника, будучи в своем уме, не сунулся бы в волчьи угодья в эту пору, но молодой мужчина, едущий по давно заброшенной тропинке, местным явно не был. Да и встреча с волками его вряд ли бы испугала — скорей, наоборот.

Последний поворот — и деревья расступились, пропуская всадника вперед.

Мужчина спешился, отвязал от седла вороного жеребца длинный узкий сверток, и в тот же миг оказался почти посередине поляны. В лучах заходящего солнца, уже полуспрятавшегося в переплетении ветвей, усыпанный незабудками — знак невинно пролитой крови — курган казался объятым пламенем.

Подавив слетевший с губ стон, мужчина упал на колени, низко склонив голову. Алые искры заплясали на распущенных волосах, в смоляной черноте кудрей пронзительной белизной сверкнула одинокая седая прядь.

— Я вернулся.

Медленно поднявшись, Велейт подхватил сверток и, обойдя курган, встал с противоположной стороны. Чуть слышно прошуршав, скользнула наземь, кожаная обертка — багряным пламенем вспыхнул извлеченный из ножен клинок.

Держа меч на весу, Велейт бережно обвил вокруг рукояти цепочку амулета и тут же вонзил клинок в изголовье кургана, прошептав:

— И отомстил, — он опустился на колени, припав лбом к холодной стали.

Легкий ветерок, взявшийся словно из ниоткуда, чуть заметно взъерошил темные пряди...

— Мой маленький...

— Мама?! — Вель рывком обернулся, не смея верить тому, что услышал. Черноволосая красавица смотрела на него со смесью грусти и нежности в карих глазах. Мгновением позже рядом с ней возник высокий зеленоглазый мужчина. — Папа?!

Только сейчас, увидев их вместе, молодыми и красивыми, Вель понял, как же рано ушли родители. Ушли, так и не узнав, что в их жилах нет ни капли общей крови.

— Мы знаем, — светло и печально улыбнулась Дара. — Теперь знаем.

— Прости, — негромко произнес Карис. — Мы не хотели тебя оставлять. Но иначе было нельзя.

— Ты должен жить, — добавила Дара. — За нас обоих. Помни — мы любим тебя и обязательно встретимся.

— Но не сейчас, — во взгляде Кариса мелькнула тень. — Твое время еще не настало.

Неожиданно резкий порыв ветра сбил Велейта с ног, а когда мужчина поднялся, на поляне не было никого — только эхо от двух, слившихся в один, голосов: 'Прощай...'.

Песня, вдохновившая меня на создание альтернативного окончания.

Аэлирэнн "Память".