Отняв пальцы от запястья Дары, Райта кивнула каким-то своим мыслям, но нахмуренное лицо травницы так и не посветлело. Аккуратно убрав большую часть склянок и сверточков в сумку, женщина осторожно вышла из комнаты, поманив за собой Кариса.

— Райта, что с ней? — спросил мужчина, едва переступив порог.

— Что-что, — сердито бросила травница, но оглянувшись на дверь спальни, понизила голос до шепота, — чуть ребенка не скинула, вот что.

— Как? — побелевший Карис упал на лавку.

— Ты что, её побил? — неожиданно жестко спросила Райта.

Карис, потеряв дар речи, качнул головой и только через минуту выдавил:

— Нет, никогда.

— Ясно, — Райта нахмурилась, — сама себя накрутила. Значит, так — не буди её, пока не проснется. Как только глаза откроет, сразу дашь выпить из синей склянки. Она одна такая — не ошибешься. Месяц чтоб в руки не брала ничего, тяжелее пустой кружки.

— Это все?

— Нет, — Райта пристально посмотрела на Кариса, затягивая завязки сумки. — Даре сейчас по ночам нужно только спать, так что о мужских потребностях тебе пока лучше забыть. И наберись терпения — ей что угодно может в голову взбрести. Как с сонным зельем.

'И что ей так не понравилось? — невольно озадачилась Райта. — Самый обычный маковый отвар, всего-то с чуточкой волкобоя, (7) чтобы чего не вышло. Разве что... Да, нет, — женщина решительно отмела мелькнувшую было мысль. — Уж за год с лишком приметили бы, если б в округе неладное творилось'.

— Ничего, переживу, — тепло улыбнулся Карис. — Лишь бы с ними все в порядке было. Ты ничего не хочешь? Может, поесть?

— Нет, — отмахнулась травница. — Иди к жене, тебе бы тоже поспать не помешало. Надеюсь, к утру развиднеется, по такой погоде возвращаться плохо. И не беспокойся — и с ней, и с ребенком все будет хорошо.

Зажмурившись, я подставила лицо теплым лучам, чувствуя себя разомлевшей кошкой. Прямо-таки тянуло свернуться клубком и замурлыкать. Денек сегодня выдался просто дивный — высокое прозрачно-синее небо, легкий ветерок с тонким, манящим запахом талой воды.

Поступь весны уже чувствовалась в заметно осевших, ноздреватых, набрякших влагой сугробах, в задорном перезвоне капели, срывавшейся с нависших под сводом крыши сосулек.

Доносящиеся с заднего двора мерные удары топора на мгновение смолкли:

'Солнышко, ты не замерзла?'

'Нет, все хорошо'.

Я тихонько вздохнула: интересно, что же такого Райта ему тогда наговорила, что он мне лишнего шагу ступить не дает. Хорошо еще пяльцы не отбирает да и с кухни тоже не гонит, но ничего тяжелее ножа в руки взять не позволяет. А когда я попробовала объяснить, что беременна, а не больна, пообещал на все оставшееся время приковать к кровати.

Тень после той ночи почти исчезла, только изредка позволяя ощутить свое присутствие. Но оно и к лучшему, я чувствовала, что 'волчьим даром' сейчас пользоваться нельзя — малыш должен родиться человеком.

Поднявшись со скамьи, я отошла на пару шагов, наклонилась — небольшой сугробчик просто притягивал взгляд — и скатала аккуратный снежок. Потом огляделась, выбирая подходящую мишень...

Шапка улетела в сторону, снежок рассыпался крошками на волосах, а Карис вздрогнул от неожиданности и выронил дрова.

'Ах, ты, плутовка', — губы дрогнули в улыбке, Карис наклонился и, захватив пригоршню снега, скатал шарик.

Дара не двинулась с места, только в карих глазах мелькнули и пропали золотистые искры. И даже не стала увертываться — лишь едва уловимым, плавно-скользящим движением отодвинулась в сторону, пропуская ответный снежок мимо себя.

'Ну, только попадись мне', — Карис во всех подробностях представил, что с ней сделает, когда поймает. И тут же, резко выдохнув, прикусил губу, укрощая распалённое воображение. Прощаясь утром, Райта сказала, что подождать нужно месяц или чуть дольше, но он решил не подвергать Дару и ребенка опасности — с той самой ночи не позволяя себе ничего, кроме поцелуев.

От сумасшедших мыслей очень кстати, отвлек второй снежок, угодивший Карису в плечо.

— Съем! — приглушенно прорычал он.

— Я та-ак боюсь, — с едва уловимой насмешкой пропела Дара. — Просто коленки подгибаются.

Она перебросила третий снежок с ладони на ладонь, как горячую картошку, чуть прищурилась, прицеливаясь, но вдруг как-то странно охнула и рванула в стороны полы полушубка.

— Солнышко, что? — Карис мгновенно оказался рядом, готовый подхватить. — Тебе плохо?

— Нет, — лицо Дары осветилось такой сияюще-нежной улыбкой, что у Кариса перехватило дыхание и замерло сердце.

Взяв его за руку, Дара мягко прижала ладонь мужа к своему животу:

— Чувствуешь?

Карис напряженно свел брови, не понимая, о чём она, но вдруг, даже сквозь плотную шерстяную ткань верхнего платья и лен нижнего, ощутил еще неуверенное, робкое движение.

'Не может быть...'

Но движение повторилось — отчетливей и решительней.

Все страхи и терзания мгновенно исчезли. Осталась лишь ослепительная, безумная радость — будто первые лучи рассвета после долгой, тяжелой ночи озарили небо, заглянули в самые дальние уголки души, прогнав прочь тревоги и сомнения.

'Дара, это...'

'Да. Да, любимый...'

Карис не заметил, как упал на колени — поймал себя на том, что прижимается щекой к животу жены, а тонкие пальцы нежно ерошат его волосы.

На лице Дары сверкало, переливаясь капельками счастья на мокрых щеках, солнце протальника.

...Я настороженно приподнялась на локте, пытаясь понять, что меня разбудило.

Что-то с Карисом?

Нет, его дыхание за спиной было ровным и размеренным — умаялся за день.

Он уже неделю порывался перебраться на пол, боясь ненароком повредить мне или ребенку, но я не отпустила. Весь последний месяц меня мучили кошмары и спокойно спать я могла только рядом с ним.

Перед глазами все еще стоял то ли сон, то ли воспоминание: теплая, словно пружинящая под лапами, земля; стремительные серые тени, бегущие бок о бок; резкий, густой, заманчиво щекочущий ноздри запах — еще живой, но уже обреченной добычи... Закружилась голова, вдруг пересохло в горле — до боли ясно вспомнился вкус свежей крови. Я соскользнула с кровати и ноги сами понесли меня через комнату, в кухню и дальше...

...Ощущение острой тревоги резко смахнуло сон, как метла хозяйки — клочья паутины, затаившиеся в дальнем углу.

Даже спросонок Карис понял, что Дары нет рядом. Покрывало было откинуто, а дверь спальни — чуть приоткрыта.

Сердце невольно сжалось: 'Куда же ее понесло на шестом месяце?'

Сдавленно чертыхнувшись, Карис потянулся за штанами и через минуту, вылетев из спальни, застыл на пороге, облегченно переводя дух. Внутренняя дверь была распахнута настежь, а в полумраке сеней смутно белело пятно спальной рубашки.

— Солнышко, что случилось? — но она промолчала.

Впрочем, ответ был уже не нужен: ветер доносил отголоски охотничьей песни. У Кариса по спине невольно пробежали мурашки — он даже не чувствовал, он знал, что Даре нельзя уходить туда, к ним.

Осторожно, чтобы не спугнуть, он пересек комнату, зайдя в сени, и, взяв Дару за руку, еле удержался от крика. Если в Черную ночь ее пальцы были просто горячими, то сейчас они обжигали, как угли.

— Слышишь... — словно про себя, обронила Дара. — Они... — низкий, с заметным рычанием, голос, — зовут...

— Нет, — Карис потянул ее к себе. — Не пущу.

Женщина обернулась неуловимо-хищным движением и Карис застыл на месте: все повторялось — уже знакомый янтарный блеск глаз и сверкнувшие в улыбке клыки...

Секундное оцепенение сменилось пониманием — что бы ни произошло, он не позволит ей стать зверем.

Дара не пыталась высвободить руку, но и взгляда не отвела: на этот раз все решала не сила, а воля.

Янтарь или изумруд — кто победит?

Карис не помнил, сколько это длилось, пока пелену молчания не разбил почти неслышный шепот:

— Спасибо, милый.

Дара подалась к нему, но тут же застыла, не решаясь сделать шаг. Карис притянул любимую к себе и бережно обнял, опустив левую руку на уже заметную округлость ее живота.

— Пойдем. Все прошло, — словно почувствовав рядом отца, ребенок ощутимо толкнулся точно в ладонь Кариса. — Вот видишь, и малыш со мной согласен.

— Почему малыш? — улыбнулась Дара. — Может, малышка.

— Может быть, — не стал спорить Карис.

...Потирая противно ноющую поясницу кончиками пальцев, я осторожно опустилась на лавку рядом с Райтой. Подруга, оторвавшись от корзины с собранными травами, бросила на меня укоризненный взгляд:

— Тебе что было велено? Правильно, лежать. Так чего вскочила?

— Не могу больше, все бока уже отлежала, — я решительно потянула корзину к себе и начала выкладывать травы на стол. — Вы с Карисом мне шагу ступить не даете.

— Повезло тебе, Дара, с мужем. Он с тебя и впрямь пылинки сдувает.

— Да, — обронила я. Чем ближе подходил срок, тем тревожнее делалось на душе. За себя я не волновалась, а вот за малыша, не говоря уже о Карисе. Хоть он и не показывал виду, но я чувствовала — он тоже боится. Уйдя в свои мысли, я не заметила, как разобрала почти всю корзину — не глядя, безошибочно распознавая травы по запаху.

— Научишь?

— Чему? — я подняла глаза. Райта изумленно смотрела на аккуратные кучки из трав.

— С травами управляться, — наконец отмерла подруга. — Я бы вдвое дольше провозилась.

— Извини, этому не научишь, — чуть улыбнулась я, добавив про себя: 'Если ты не оборотень'.

— Жаль, мне б такое умение очень пригодилось, — Райта вынесла опустевшую корзину в сени.

В пояснице снова заныло, я, раздраженно шипя сквозь зубы, решила все-таки уйти обратно в спальню и прилечь, но едва успев подняться, поняла — началось.

Вернувшаяся Райта все прочитав на моем лице, тут же увела в спальню и уложила в кровать:

— Не волнуйся, Дара, все уже готово. Я сейчас, надо Карису сказать.

— Только сюда его не пускай, пожалуйста, — выдохнула я.

Дверь из сеней в кухню распахнулась чуть ли не прежде, чем я успела договорить. Мгновение — и Карис уже стоял на пороге спальни:

— Райта, что с Дарой?!

— Рожает, — коротко ответила травница. — Тебе здесь не место, иди, займись чем-нибудь или напейся, на худой конец.

— Я никуда не уйду, — Карис, властно отстранив онемевшую от неожиданности Райту, пересек комнату и опустился на колени у кровати. — Я ей нужен.

— Ари, не надо... — я не смогла договорить от резкой, пронзившей все тело, боли и неосознанно уцепилась за его руку.

— Не старайся, все равно не прогонишь.

Схватки накатывали одна за другой и почти сразу же раздвоилось сознание — никогда раньше меня так сильно не тянуло за Грань. Я боролась из последних сил, кусая губы — крик уж точно перешел бы в вой.

Не знаю, смогла бы вытерпеть, не уступить, если бы не Карис. Тепло его ладони, его голос удержали меня, и не только меня, в этом мире.

Новая волна боли, последнее усилие и мутную пелену полузабытья разорвал пронзительный младенческий вопль.

— Кто? — еле прошептала я.

— Мальчик, — улыбнулся Карис, склонившись ко мне. — Солнышко, у нас сын!

Я осторожно прижала к себе теплый сверток и, вдохнув нежный, пронзительно-беззащитный запах малыша, поняла, что отныне в моей жизни уже два человека, ради которых я пойду на все: убью или умру.

'Ох и чудная все-таки парочка! — подумала Райта, вытирая руки. — Другие мало того, что орут во всю мочь, еще и мужей, бывает, так поминают, что только диву даешься, а Дара... губы, вон, в кровь искусала — и ни звука!

И таких тяжелых родов давненько принимать не приходилось. Даже странно: Дnbsp;nbsp;

&ара не какая-нибудь бледная немочь — молодая, здоровая, носила легко, и вдруг...

Да и мужья обычно в соседней комнате маются, а то и вовсе на заднем дворе — чтобы с женой остаться, и речи нет, а уж за руку держать и вовсе никому пока в голову не пришло'.

Повесив полотенце на гвоздь, женщина обернулась, застыв на месте: Карис осторожно гладил жену по влажным, спутанным волосам, и его лицо светилось такой щемящей нежностью, что травница тут же отвела взгляд, поняв, что увидела самое сокровенное.

— Райта, — вывел ее из оцепенения голос Дары, — спасибо за все.

Взглянув на счастливых родителей, Райта негромко спросила:

— Как назовете?

Короткий, почти незаметный обмен взглядами — Дара откинулась на подушку, а Карис ответил:

— Велейт.

Шесть лет спустя.

— Ари, Вель, ужинать! — но мои мужчины за стол явно не спешили. Я прислушалась к доносящимся с заднего двора голосам и губы тронула улыбка.

— Папа, ну еще немножко! Еще один раз!

— Хватит на сегодня. Твоими стараниями от щита скоро одни щепки останутся. Мама уже ужинать зовет.

— Медовые пироги! — черноволосый вихрик, вылетевший из-за угла, едва не сбил меня с ног, но был остановлен строгим вопросом:

— А руки?

— Уже помыл, мама, — проникновенный взгляд зеленых, как у Кариса, глаз мог обмануть кого угодно, но не меня — Вель явно что-то затеял.

— Даже не думай, — предупредила я. — Сначала щи.

— Ага, — подозрительно быстро согласился Велейт, взлетая на крыльцо.

Чуть усмехнувшись: 'Как пить дать, сейчас же утащит пирог', я повернула за угол, оказавшись в кольце рук.

— Ты очень вовремя, — знакомые хрипловатые нотки в голосе, — я уже соскучился.

Нежное, почти неуловимое, касание губ... Его вкус, его запах... Столько лет вместе, а он по-прежнему сводит меня с ума одним прикосновением. Хотя, это взаимно.

Призвав на помощь остатки благоразумия, я отстранилась, придерживая уже наполовину спущенное с плеч платье:

— Любимый, только не здесь...

— Согласен, — дразнящая улыбка и шалые искры в глазах. — На сеновале будет гораздо удобнее.

— Но... ужин остынет...

— Наплевать!

— Ну что ты со мной делаешь! Неужели ночи мало?

— Мало, — под ноги посыпались шпильки, освобожденные волосы упали на плечи. Одна ладонь Кариса так и осталась у меня на затылке, зато вторая...

Пробравшись сквозь пряди, чуткие пальцы на миг прильнули к шее, потом дразняще-медленно заскользили вдоль позвоночника.

По спине волной прошла дрожь. Ари хищно улыбнулся и, прижав меня к себе еще теснее, поцеловал — так жарко и требовательно, что сразу ослабли колени, закружилась голова, и стало понятно: ужинать Велю придется в одиночестве...

— Карис...

— Да, любимая?

— Нам пора, — сев, я потянулась за одеждой. — Вель там один.

— Сейчас, — за спиной послышался шелест, от примятого нами сена повеяло едва заметным сладковато-пряным ароматом. Карис застегнул ремень и протянул мне руку.

— Рубашку надень, — я чуть улыбнулась, не выпуская его ладонь. — Вдруг Вель спросит, что у тебя с шеей.