— Да вот, — говорю, — дедушка перед ужином газету читал, и сильно расстроился. Я глянул, а там ничего такого. Только новый кандидат в члены Политбюро, В.В. Федорчук. Я и подумал...
— Не, это не той. Наверно однохвамилец. Той беспартийным был.
Всё, думаю, тема исчерпана. Только шагнул, а она:
— Куды это ты с чувалом наладился?
Я ей за кур, а в ответку: "такое", да "хай им грец". Забраковала, короче, бабушка мой проект. Земле, мол, "чижело" будет. "Говны" с опилками и за год не перегорят. Насчёт травы согласилась, но с оговоркой:
— Соломы у Зойки спрошу. Не найдёть — тогда. А ты бы пока кисточки приготовил. Парты красить — это тебе не воробьям дули крутить.
— Так в школе наверно выдадут.
— Выдадут, да не то. Нужно работать с таким инструментом, к какому привык.
— Ленк! — гаркнула баба Паша, раздвигая куст винограда. — Чи ты занята?
— Йду-у-у!
Это фишка такая у них: стоять в трёх шагах и аукаться, будто в лесу. А как друг дружку найдут, хрен разберёшь, о чём говорят. Да мало ли что может справной хозяйке понадобиться? Может, курица заквохтала. Это ж надо полсотни яиц под неё подложить, чтобы зря не сидела. Да не абы каких, а свежих-пресвежих. А где их набрать сразу и столько? Только у соседей позычить...
Уединились сестрички возле колодца, что-то перетирают, а мне оно надо? Вывалил из мешка опилки со стружками — гори оно всё огнём — и вышел за двор ждать почтальонку. А её, как назло, нету и нету. Смеркаться уже начало, а люди без "Правды". Это же, блин, идеологическая диверсия! Изнервничался весь. Посижу-посижу на бревне — и на дорогу: не видать ли велосипеда с толстой сумкой на переднем багажнике?
В один из таких выходов гляжу: Витёк чимчикует. Да не просто так чимчикует, а будто бы в его ходовую дополнительные шарниры поставили. Машет клешнями. Незнающий человек может подумать, что на помощь зовёт. Поравнялся с забором и прямо с дороги:
— Ур-р-р!
А я ему из-за угла:
— Стой! Руки в гору!
Думал, хоть вздрогнет — даже не повел ухом. Тоже, наверное, приметил меня ещё издали. Обрадовался. Можно сказать, просиял:
— О! А я думаю: ты, чи не ты? Вы какие газеты выписываете?
— "Правду" и "Сельскую жизнь".
— А "Комсомолец Кубани"?
— Я же сказал: только "Правду" и "Сельскую жизнь".
— Нема, значит...
— А чё ты спросил?
— Та-а-а! Погнали, базар есть, — и, не сбавляя ход, — к баку.
Такой деловой! Даже не оглянулся. Я, как привязанный, следом за ним. Интрига, чо.
Потынялся Витёк у насыпи — не понравилась ему обстановка. Вовнутрь бака полез. Там технологическое окно сделали во время демонтажа, что-то нужное хотели достать. Резали на скорую руку.
Кромки зазубрились, оплыли железными каплями. Взрослый пацан при комплекции вряд ли рубахой рискнёт. А нам, мелюзге, в самый раз. Дымовуху испытать, взрывпакет, костёр развести и бросить в него монтажный патрон — всё сюда.
Внутри пусто, лишь на остатках фундамента две толстостенных трубы. Здоровые, в четыре руки не обхватишь.
Присели на корточки. Железо ещё не остыло, задницы запросто можно обжечь.
— Ну? — говорю.
— Щас...
Подумал-подумал Витёк, и запустил руку за пазуху. Она у него вместо карманов. Рубашку на нос натянул, смотрит что там.
— Нет, не оно...
Шифруется падла. Всё равно ведь, в итоге покажет всё. Так нет, надо ему из товарища вытянуть душу. Что же, блин, думаю, он мог принести?! На вешалку не похоже. А этот хмырило ещё отвернулся и что-то там пальчиками шуршит. Поднялся я на ноги:
— Ну его на фиг, душно! Давай-ка я лучше на улице подожду. Когда будет "то", свистнешь.
— Ну, на, на, читай!
Письмо! О нём-то, как раз, я, прежде всего, и подумал, но сразу отмёл этот вариант как менее вероятный, чем вешалка. Бандероль с "Республикой ШКИД" мы с Витькой отправили позавчера. Вряд ли за пару дней она долетела до Медвежьегорска и подвигла адресатку на слово. Взял я в руки тетрадный листок, смотрю: что-то не так. И почерк какой-то левый, будто бы не Наташка писала. А начало — я тебе дам! — "Здравствуйте, Виктор!" Фига се!
— Не понял, — говорю, — письмишко-то от кого?
А этот хмырило сидит гордый-прегордый:
— Читай, там дальше написано!
Глянул в конце: "С пионерским приветом, Тая". Тогда только въехал, что это та, медноволосая, попутчица с Усть-Лабы. Странное дело, были же вроде на "ты". А тут:
"Здравствуйте, Виктор!
Димка принёс "Комсомолец Кубани". Там, на второй странице, фотография с семинара. Узнала на ней вас. Вспомнила и дорогу, и мост через Лабу, и наши беседы о литературе. Рассказала подругам. Они не поверили, что я с вами знакома и что стих о школьном окне ваш друг сочинил сам, без помощи взрослых. Вот было бы здорово, если бы вы с Александром выбрали время и посетили наш город не проездом, а хотя бы на день. Передайте ему, пусть не обижается на девчат. Если они сомневаются, значит, стишок очень хороший и его обязательно надо заканчивать. Скажите ещё, что о любви к Родине пишут все со времён Александра Сергеевича Пушкина, а о любви к однокласснице, один Эдуард Асадов. Привет вам обоим от нашего Димки. С пионерским приветом, Тая".
Ничего так девчоночка, умная, — думал я, складывая листок по линиям сгиба, чтоб поместился в конверт. — Будет теперь Витьку какая-никакая альтернатива.
— Ну?! — холодно спросил он.
— Чё? — насторожился я.
— Мог бы и раньше сказать, что на семинаре будет хвотограф. Я б денег на газету оставил. Где его теперь взять, тот "Комсомолец Кубани"? У соседей нема. Кого ни спросил, выписывают "Правду", "Гудок", или "Сельскую жизнь"...
За шмыганьем носом и причитаниями, я сразу не понял, что это наезд. А когда въехал, поздно было высказывать своё возмущение. Подходящий момент Витёк заболтал, и уже загибал цырлы. Газета ему была край как нужна. Да не одна, а как минимум три: выслать в Медвежьегорск, "людЯм" показать, и в личный архив, "шоб було".
— ...Сеструху просил по подружкам пройтись, поспрашивать, — плакался он, — а Танька говорит: "Не смеши, наверно, на фотке не ты, а кто-то похожий. Троечников в газетах не пропечатывают. Там сначала звонят из редакции куда надо и выясняют о человеке: где живёт, как учится, помогает ли взрослым..."
Закончил он свой монолог многозначительной фразой: "У тебя же в редакциях блат?" А смысл и посыл таков: кто виноват, тот и должен выправлять ситуацию.
Хотел я для проформы вспылить, да взгляд моего другана был переполнен таким половодьем эмоций, что лишнее слово и "крову мать". Не знаю, какого ответа он от меня ожидал, но когда я сказал "погнали в депо", молча, полез в технологическую дыру.
— "Комсомолец Кубани" мало кто на дом выписывает. Его и в киосках неохотно берут, — рассказывал я его заднице.
— Знаю уже, — не оборачиваясь, буркнул Витёк. — Бил ноги, справлялся. Вчерашние газеты не продают, утром ушли на возврат. Сегодняшние почему-то не подвезли. И почтальонка не разносила.
— Когда успел? Недавно ж на речке виделись?
— Та-а! Вернулся домой: лежить, я и пошёл... а чё там, в дэпэ?
"Хвотографа" и "лежить" я ещё вытерпел, а вот на его "дэпэ" конкретно спустил Полкана:
— Ты, литератор хренов, придуриваешься, или в склонениях по нолям?
— А я тебе чё, не по-русски сказал?! — вспылил Казия. — Ты чё, не понЯл?
— ПонЯл, — говорю, — как кот навонял. А вот Тайка вряд ли поймёт, когда мы нагрянем к ней в Усть-Лабу. Ты ж дня неё "юный журналист года", а буровишь, не пойми что. "Дэпэ" это вообще-то "дополнительный паёк". Его в армии спортсменам дают.
— Тайка?! — саркастически хохотнул корефан, — Нагад такая сдалась! Была мне лахва до неё ездить! — И давай мне втирать, что кроме носатой Наташки никто в его сердце не существует, а баб, в смысле, девчат, которые сами вешаются на шею, ихняя светлость не признаёт.
Во, думаю, кнутяра! А то я не помню, какими глазищами ты на неё смотрел! Хвать Казию за рукав, да так, чтобы дал кругаля:
— С чего это ты взял, что Тайка в тебя врюхалась?!
Тот на дыбы:
— Чо, нет?!
А я наседаю:
— Как врюхалась, с головой? Дни напролёт вспоминает тебя, а ночами рыдает в подушку?
— Мне почём знать, — засомневался Витёк, — я тебе что, она? Только на кой ляд баба станет писать первому встречному, лавэ на конверт тратить, если она не врюхалась?
— Престиж, — говорю.
— Чё?!
— Престиж. Ну, люди такие есть, которые всю жизнь собирают автографы знаменитых людей, чтобы при случае прихвастнуть: вот, мол, знаю такого, встречались, беседовали, я ему подсказал сюжет новой книги, а он в благодарность на фотографии своей расписался.
— Это я знаю, — сказал корефан. — А как ты определяешь, где врюхалась — где престиж? Это она целовала меня на мосту только за то, что ты про меня набрехал? Семинары, ля-ля, фа-фа?
Вот падла, поддел!
— Не только, — откровенно признал я. — ты и на рожу вполне себе симпотный пацан, хоть для бабы важнее ум. А ей показалось, что у тебя и того и другого с избытком. Вот Тайка, не будь дурой, и отложила себе на будущее, что с тобой она может создать крепкую семью, нарожать детишек. Если, конечно, к тому времени не найдёт более достойной кандидатуры. Но пока ты у неё числишься первым номером.
— Тю на тебя!
Я проследил за его плевком и принялся развивать свою мысль:
— Вот тебе и тю. Бабы, по сути, это охотницы на мужиков. Они под замужество с раннего детства заточены. Мы пацанами играли в Чапая, рогатки и цоколки мастерили, по Куксе на камерах плавали, а они своим куклам кофты да платьица шили. Мы на уроках труда с железом работаем: гнём, точим и сверлим. Девчонки тем временем, готовят салаты-малаты, чтоб нам после урока скормить, увидеть по нашим рожам, понравилась жратва или нет, и в следующий раз, где надо, посолить-поперчить. Скажешь, не так?
Витёк проворчал что-то нечленораздельное, но сделал какие-то выводы. Засеменил впереди без вечных своих приколов: судорог в позвоночнике, передёргиваньем плечами, спартаковских забеганий назад с кругами почёта около собеседника. Думает человек, машет клешнями в штатном режиме.
Тропка узкая, натоптанная ногами, наезженная велосипедами. По ней мимо нашего дома люди идут на работу. Справа бак, слева, сколько видят глаза — заросший бурьяном, запорошенный пылью пустырь до самых складов горпромторга. За баком куча песка, щит из бэушных шпал, где паровозы спускают пары. Это граница депо. А в качестве камня "налево пойдёшь..." стоит капитальный сортир под чёрной от времени черепицы, кочует из прошлого в будущее, и хоть бы ему хрен. Только стены меняют колер с жёлтого цвета на розоватый, да не родился ещё тот человек, что повесит на дверь амбарный замок. А я ещё думал, куда это корефан так поспешал?
Вышел он, заправил рубаху в сатиновые штаны:
— Дальше куда?
— Не дальше Красного уголка, — скаламбурил я. — Надо нам, как-то туда пробираться. Как, я ещё не придумал, но надо. Там где-то за дверью стол, на нём подшивки газет, обязательных к выписке для всех городских предприятий, будь то школа, завод, или артель слепых, в том числе, и "Комсомолец Кубани".
— Как пробираться, без спросу? — с деланным равнодушием в голосе, поинтересовался Витёк.
— Откуда мне знать как? Может, встретим кого из знакомых, и он нас туда проведёт. Или газетку попросим сбегать в сортир. Надо сначала в окно заглянуть, оценить обстановку. Может, нет уже тех подшивок, перетащили в профком...
Витёк на одной ноге развернулся, и — "фр-р!" — только пыль в разные стороны. Нужна пацану газета, край как нужна!
Уютно у наших путейцев. Банька дымит, рабочим после смены помыться. Помещений не очень, но всё функционально, всё по уму. Здесь даже после двухтысячного не будут ничего перестраивать, а только заборчик снесут. Чтоб не было видно прежних границ, когда отожмут пустырь. А пока это собственность государства и местным позволено всё, что не возбраняется обществом. Хочешь, вкапывай штанги, перекрывай перекладинами, и размечай гашёной извёсткой настоящее футбольное поле. Можно уток, гусей пасти, для скотины травы накосить, целинной земли копнуть для своего парника. А вот присесть в круг с банкой вина, горланить блатные песни на глазах у детишек, это уже нельзя. Даже Митрохи себе такого не позволяли. Тут или залазьте в бак, или попутного ветра, синие птицы. Теперь, что касается "отжать". Не было такого понятия ни в мыслях, ни в русской словесности. Будь ты хоть сам начальник железной дороги.
Это уже в девяностых начнётся по беспределу: чем выше забор — тем выше человеческий статус. Улица останется без обочин, как на участке трассы Гран-при Монако. Справа Кукса, а слева сплошное бетонное ограждение. Отжимали даже русло реки: наколотят вдоль берега кольев, ветками заплетут, камнями забросают, а дальше оно само и заилится, и утрамбуется. Год не пройдёт — вот тебе, Гапка, персональная проезжая часть...
Витька вернулся грязный, как чуня.
— Там Кирпичёв! — доложил он, потирая ушибленный бок.
Я сразу о главном:
— Подшивки на месте?
— А я тебе чё, видел? Сказал же, что там Кирпичёв. Тот дядька с автобуса, что нас пионэрами обзывал. Часы ещё у него. Я только к окну, а он свою рожу с той стороны: "У-у!" И чё ему надо в депо, с утра же в Краснодар уезжал?
— Киричек он, а не Кирпичёв, — строго сказал я. — Ки-ри-чек, с ударением в первом слоге. Между прочим, законный дяхан. Он не только пишет стихи, а ещё и ремонтирует телевизоры. Если ты ещё раз его обзовёшь, я больше не буду вместо тебя письма писать, и за газетой в Красный уголок не пойду.
— Лады, — согласился Витёк, чиркая ногтем большого пальца по верхним передним зубам. — Буду теперь звать его дядей Сашей, чтобы не перепутать, — и мастерски перескочил на старую тему, — В правлении Семсовхоза много каких-то подшивок, штук пять или шесть. Спрошу пахана: что это за газеты. Вдруг и у них есть то, что нам надо?
Не стал я ему говорить, что за счёт комсомольских организаций "то, что нам надо" и существует. Чем позже поймёт — тем лучше. Светлое будущее сначала закончится в наших замутнённых мозгах.
* * *
Насчёт Киричека я не соврал. Он, хоть и работник культуры, а по натуре своей ухватистый мужичок. Где можно срубить левый рубль, чувствует кожей. Открылись при ДОСААФ вечерние курсы мастеров по ремонту теле-радио-техники — он уже в первых рядах. Отучился, напрактиковался, и стал в этом деле так понимать, что прям нарасхват. Мне ещё, помню, в чёрно-белом "Рекорде" экран прошивал, чтоб лучше показывал. То, что сейчас он в нашем депо, может значить только одно: у дорожников навернулся "Комбайн".
Пока мы блукали туда-сюда, подгадали под пересменку. И по пути не встретили никого. Нужная дверь была приоткрыта. Только я взялся за ручку — оттуда громогласное:
— Так! Я, кажется, просил не мешать! Пока все не разойдутся, ничего делать не буду, останетесь без футбола!
— Да мы не мешать, — пискнул Витёк, — мы только спросить.
Услышав мальчишеский альт, Киричек смилостивился:
— Ну, коли пришёл, спрашивай. Спрос не ударит в нос.
