Представители банковских домов, посетившие Ярроу в промежутке между его переговорами с Клячкиным, настоятельно рекомендовали Альфреду Фернандесу оттянуть платежи за акции на пять-семь дней. Они рассчитывали, что первые же неплатежи позволят наложить арест на ценные бумаги Бузова и его "финансовая афера" рухнет.

Клячкин, ожесточенно отстававший накануне сроки оплат, внезапно согласился с Ярроу. Соглашение было подписано тотчас, но спустя час после отъезда Клячкина к Ярроу примчались вчерашние банкиры с новыми требованиями. Оказалось, Бузов нашел каким-то чудом нужные ему средства для оплаты платежей по кредитам.

Финансовая война сделала еще один виток. Обе стороны теряли гигантские суммы, но если Бузов терял большую часть прибыли, сделанную из воздуха, из финансовой пирамиды, то банкиры, оставаясь при своих деньгах, теряли реальные акции. Именно поэтому Клячкин не удивился визиту на следующий день своего старого знакомого, того самого, что передавал через него предложение Гусеву, Ершову и Вилкоксу от британских банкиров. Посланник выглядел рядовым клерком небольшой компании, лишь ухоженные руки и дорогие туфли персонального изготовления выдавали уровень его богатства.

— После покушения на Гусева, санкционированного форин-офисом, я не ожидал вас больше увидеть, господин Коганович, — сказал по-русски Клячкин, не здороваясь с гостем.

— Вам, Сергей Борисович, прекрасно известно, это была чудовищная ошибка. Наше предложение до сих пор в силе. Мы не допускаем начала интервенции в Занзибар, хотя ни от Гусева, ни от Ершова до сих пор не получили окончательного согласия покинуть Гавайи навсегда.

— Вам известно, что Гусев остался калекой?

— Это трагическая случайность.

— А убийство баронессы Бузовой? — жестко спросил Клячкин.

— Она ввязалась в мужскую игру, где жестокие правила со смертельным риском. Не следовало переступать, отведенные ей, границы, — сухо произнес гость, — Впрочем, Сережа, наши с тобой дела касались лишь Гусева, Ершова и Вилкокса.

— Должен отметить, Изя, — обиделся на фамильярность гостя Сергей, — ты нарушил условия договора и подставил меня. Из-за тебя я потерял своё лицо.

— Стоит ли нам, Сережа, ссориться из-за трех дикарей, двух русских и одного гавайского? — презрительно скривился гость.

— Нам нет смысла ссориться, — лицемерно согласился Клячкин, — Неделю назад в гавайском посольстве в Вашингтоне королева Виктория получила послание для господина Бузова. Уполномочен ли ты, Изя, обсуждать его условия?

— В разумных пределах, Сережа, в разумных пределах. Кстати, я сам хотел затронуть этот вопрос, — скупо улыбнулся Коганович.

— Обе стороны уже потеряли двести миллионов прибыли. Бузов согласен прекратить войну и справедливо поделить остатки возможной добычи, — беззастенчиво солгал Клячкин.

— Что является справедливым разделом прибыли изложено в предложении Бузову. Но для начала, раз уж ты принципиально согласен, Сережа, я хотел бы получить твой экземпляр контракта с мистером Ярроу, — Коганович протянул руку, и его взгляд стал ледяным.

— А сам Ярроу? Он отдал вам свой экземпляр? — холодно спросил Сергей.

— Отдаст!!! Я покажу ему твой экземпляр, и он отдаст!

— Я не могу тебе, Изя, доверять на слово. Ты меня уже подвел однажды. Я вынужден тебе отказать! — твердо сказал Клячкин.

— Совсем уважение к старшим потерял? Полукровка! — не сдержавшись, прошипел Коганович.

Сергей промолчал, боясь окончательно испортить отношения.

* * *

Каганович ушел, но своих филеров, понатыканных на каждом углу, с собой не забрал. Среди них Клячкин дважды узнавал знакомые лица боевиков-анархистов, и возможность штурма квартиры представлялась Сереже вполне реальной. То, что революционеры по указке Когановича перебросили своих боевиков из Лондона в Глазго, предрекало скорее ликвидацию Клячкина, чем полицейскую провокацию. Сережа собрал свою охрану и отдал приказ об уходе. Проживание в небогатом районе, поблизости от порта давало свои преимущества. Клячкин и оба охранника переоделись в рыбацкую одежду, добавили немного грима, прилепили усы и бороды, нахлобучили огромные шляпы и полезли на чердак, соединявший дюжину подъездов в длинном, как кишка, доме. Квартира в последнем подъезде тоже была снята Клячкиным. Он специально выбирал дом, где сдаются две квартиры в разных его концах.

Выходя на улицу, Сережа услышал негромкий хлопок и, последовавшие за ним, крики боли. Клячкин обрадовался в надежде, что штурм квартиры отвлечет внимание боевиков и филеров от их маленькой группы. Однако, свернув за угол, они буквально столкнулись с филером, который их явно узнал. Шпик попытался закричать, но ближайший к нему охранник Клячкина профессиональным ударом сломал ему гортань и аккуратно усадил на мостовую, прислонив к стене дома. Прохожие, молча, наблюдали за происшествием, не поднимая скандала, видимо, с моряками здесь опасались связываться. Лишь пожилая женщина необъятных размеров, стоящая в дверях дома на другой стороне улицы, завизжала удивительно высоким и тонким голоском. Клячкин бросился бежать по заранее разработанному маршруту. Сходу перескочив через невысокий кирпичный забор полутора метров в высоту, Сергей бросился бежать через крошечный дворик вместе со старшим из охранников, младший пригнулся за стеной, приготовив пару гранат для броска.

Охранник, имеющий полную пренебрежения партийную кличку "Непоседа", меж тем, был крайне осторожен. Шпики подбегали слишком медленно, останавливаясь у каждого укрытия, словно ждали кого-то. Наконец, их догнали двое полицейских, операция приобрела официальный характер, и, сидевший в засаде Непоседа, нанятый Клячкиным в полукриминальных-полуреволюционных кругах, на несколько секунд задумался о дезертирстве, затем решительно дернул за терку гранаты, перебросил её через стену, и повторил процедуру со второй гранатой. До полицейских оставалось добрых двадцать метров, а убойная сила гранат была минимальна. Это были обычные толовые шашки обвязанные гвоздями "сотка" и скрепленные двумя кусками проволоки. Непоседа добежал до середины дворика, когда за спиной захлопали гранаты, затем раздались яростные крики, сплошь состоящие из обсценной лексики. Охранник насторожил растяжку, подготовленную заранее, закрепил очередную гранату на стволе низенькой акации и расстроился чуть не до слез. Он имел на своей совести три загубленных души, но страстно любил садовые растения. Непоседа погладил деревце и попросил у него прощения, затем резко ускорился, что не помешало ему замереть на секунду перед тем, как выскочить на улицу.

Одинокий кэб, ожидавший здесь своих нанимателей последние три дня, уже тронулся с места, Непоседе пришлось его догонять. Когда он забрался вовнутрь, сзади послышался взрыв гранаты.

"Получайте, суки, то, что заслужили! Чтобы вас всех там перекорежило, перепрошило!" — в сердцах подумал Непоседа, расстроенный из-за загубленной акации.

Через четверть часа Клячкин расплатился с охраной и отпустил её, затем переоделся и, спустя десять минут, незаметно соскочил на ходу перед перекрестком. Сергей прошел два квартала, дважды свернул и поймал новый кэб. Еще через полчаса Клячкин сидел в офисе адвоката, это был запасной вариант и Сергей чувствовал себя здесь в безопасности, и совершенно напрасно. Оформление бумаг на перевод денег Бузову потребовало его личного присутствия в банке, при выходе из которого Сергея ждала полиция.

Клячкин не знал, что налет на его квартиру был полицейской операцией, и его безопасности ничего не угрожало. Его бы просто задержали на десять суток, а потом отпустили. Коганович пытался выиграть время. От взрыва последней растяжки тяжело пострадал инспектор полиции, в результате дело приняло совсем другой оборот. С одной стороны, решительные действия Клячкина привели к тому, что в Глазго его стали разыскивать как крайне опасного преступника, с другой стороны, своевременная оплата Ярроу позволила Бузову вырваться из финансового кризиса. Через две недели Ершов завершил аналогичную сделку во Франции, после чего английские банкиры сдались, играть на понижение в такой ситуации стало крайне разорительно. Рынок ценных бумаг в США сделал стремительный скачок вверх, и Бузов невероятно обогатился. Коганович нашел для полиции три десятка "свидетелей", каждый из которых мало что видел и почти ничего не знал, но из их показаний складывался образ "профессора Мориарти из "Последнего дела Холмса", жуткого, беспринципного, аморального интеллектуала. Газеты Глазго пестрели самыми хлесткими заголовками и выплескивали на свои страницы откровенные ужастики. Во всех громких преступления века журналисты находили руку Клячкина. Тройка лучших адвокатов не смогла переломить отношения присяжных, и Сергея посадили в тюрьму на долгие десять лет без особых на то улик.

* * *

В середине июля 1897 года в Гонолулу на веранде большого дома Гусевых за двумя сдвинутыми столиками сидели все старые друзья. Дом стоял высоко, ажурная вязь листвы оставляла большие проплешины, сквозь которые виднелся порт и весь город. Старые дома, церкви и склады были разрушены бомбежкой во время войны с Японией и глаз радовали новенькие строения, построенные по единому архитектурному плану. Сад благоухал, но собравшиеся не замечали этого.

На встрече отсутствовали двое: Клячкин, томящийся в английской тюрьме, и Бузова, трагически погибшая в США.

— Выпьем за ту, которой с нами нет! За умнейшую и добрейшую женщину! За мою жену! — приподнял стопку Валера.

Бузов выпил стопку одним глотком, скривился и смахнул крупную слезу.

— Её гибель — предостережение нам всем! Мы тут слишком расслабились в это тихое патриархальное время, и банкиры-волчары показали свои зубы, — процедил Ершов, и захрустел малосольным огурцом.

— Ты-то, Коля, всегда бравировал своей храбростью, лично лез во все разборки, — удивился Гусев.

— Отнюдь! Когда меня прижимали, я огрызался, но войну не продолжал, убегал из России в США, из США в Канаду, из Канады в Гавайи, — покачал головой Ершов.

— Собственно, Коля, я с тобой согласен. Бузову убаюкала полная безопасность. Я попросил знакомых казаков, и они охраняли её нефтепромыслы в Грозном. Серега имел абсолютную власть над всеми революционерами Питера, Москвы, Ёбурга и Баку, и, конечно, никаких забастовок и эксов не было. Её личные связи и популярность Бузова не давали развернуться чиновникам. Предыдущая афера в США, ограничившаяся наездами на её брокеров, придала ей ощущение вседозволенности, — мрачно сказал Ершов.

— Да как вы смеете так говорить!!! — возмутилась Сабина, — Вас послушать, Бузова виновата и в своей смерти, и в жуткой охоте на детей и Валеру!

— Нет! Конечно, нет, — обнял жену Николай, — Мне нужно было действовать тверже, Валера должен был настоять на своем. Лучше всех знал этих подонков Сергей. Но он ограничился только резким демаршем. Не спорю, в оценках он был убедительней всех! Но... ни крика, ни угроз, ни мата, ни изымания своих и Володькиных денег, в результате Серый сидит в тюрьме. Все повели себя инфантильно, а Бузова отнеслась к нам, как к большим детям.

— Выпьем за нашего прагматика до мозга костей! И, как ни странно, отчаянного романтика революции! За Серегу, отдавшего свою свободу за нашу победу над банкирской сволочью! — Гусев поднял очередную стопку.

— Володя, не части, — Франческа нежно погладила его левую руку, — или закусывай...

Николай и Валера дружно посмотрели на Володю и смущенно отвернулись. Бузов, спустя минуту, собрался с храбростью.

— Володя, ты сам знаешь, когда я смог спихнуть наши дела на твою жену и Николая, я запил. Месяц не просыхал. Но пришел Коля, набил мне морду, бросил на стол список фамилий с адресами, и я понял, мой долг настолько велик, что никто за меня его не отдаст. Я один его не отдам! Помоги мне, Володя! Вырастут сыновья и спросят меня: "Как поживают те ублюдки, что убили маму?" Что я им отвечу?

— Чем я помогу? Я, инвалид с палкой. Я хожу с трудом, — смутился Гусев.

— Но мозги ты не успел пропить?!

— Смеёшься!? Какие у десантника мозги? — смутился еще больше Гусев, отделавшись шуткой.

— Ты спланируешь ликвидацию так, чтобы они не догадались раньше времени, не успели разбежаться и попрятаться, как тараканы?! Деньги — не проблема. Миллион, два, пять, десять, сто!

Гусев мгновенно протрезвел. Его взгляд стал холодным и расчетливым. Он протянул Бузову руку, тот крепко её пожал.

— Заметано!!! Я с тобой, дружище! Где твой список мерзавцев? Что ты сам планируешь делать? Тебе важно самому нанести последний удар, глядя подонку в глаза, или месть для тебя — холодное блюдо? Ты болезненно щепетилен в вопросе гибели случайных людей: слуг, родственников, сослуживцев, или можно закладывать бомбу под особняк, не заморачиваясь? — Гусев оживился и отодвинул стопку далеко,

к самому центру стола.

— Нет во мне никакой щепетильности, ни грамма, ни полграмма. Все, кто их окружают, замазаны по самые уши. Ты сам Володя подумай, их коллеги те же безжалостные кровопийцы, их жены шикуют на грязные деньги мужей, их холуи получают совсем другие зарплаты, чем слуги в обычных семьях, — зло выплевывал слово за словом Бузов.

— Но-но, постойте! Должно быть исключение — дети! — Ершов постучал по столу, прерывая Бузова, — Няни, учителя, врачи, наконец.

— Алексею было уже тринадцать лет, вполне себе взрослый парень! Я так понимаю, ты намекаешь на доктора Боткина? — зло сказал Володя, — Чем, интересно, врач лучше лакея, повара и горничной?

— Ты, Вова, не сравнивай! Тех убили обдуманно, не случайно. Я предлагаю тебе хорошо всё продумать, так, чтобы не зацепить ни врача, ни повара, — спокойно ответил Ершов.

— Коля, вспомни кровавую баню, которую ты устроил заказчикам убийства Джулии. Я думаю, что уцелей тогда хоть кто-то из них, он попал бы в мой список, — грустно произнес Бузов.

— Я читала последний доклад по "сдерживанию развития авиастроения", его Володя оставил на столе, — негромко, но отчетливо сказала Франческа, обратив на себя внимание всех сидящих за столом, — На второй странице приведены цифры "неизбежных потерь инженеров". Семь человек убиты, около сорока потеряли работоспособность, двенадцать разорены, два десятка выкрадены и находятся в рабстве здесь в проектной мастерской.

— Это не рабство, обычная шарашка, — возразил Ершов, — Ты намекаешь, что те семь убитых и сорок изувеченных инженеров ничем не провинились, но пострадали.

— По-моему, Коля, я прямо говорю, без намеков. Если какой-то холуй пострадает при взрыве, то туда ему и дорога! — отрезала Франческа.

— Кстати, Коля, утонувших матросиков тебе совсем не жалко? Тех, кого мы здесь утопили, тех, кого я в Красном море на дно пустил вместе с крейсерами, тех, кого ты газом собрался травить? Это ты сам придумал заказать в Германии хлор, или Клячкин подсказал? — поддержал жену Гусев, — Война, Коля, жестока и отвратительна. Солдаты и матросы, которых мы убиваем, не виноваты, принимают решения политики и бизнесмены. Офицеры служат за деньги и награды, здесь моя совесть чиста. Подумай, Коля, если я, ни на секунду не дрогнув, пускаю ко дну крейсер с шестью сотнями матросов, то я, не колеблясь, взорву британский парламент, или даже сожгу весь лондонский Сити.