Охотники за туманом

Николай кивнул, достал планшет и карандаш. Да, фельдшер нужен. А то тут нехорошая тенденция намечается. Третьего дня боярину ногу порезали, вчера — Пахом и он сам, Николай, раны получили. Что там завтра будет? А ведь это еще войны как следует не было. При том, что назревает целых два фронта, южный и восточный. Нужна медицинская служба, нужна. Тут вопросов быть не может.

А на горе Михайла столкнулся с тем, что чем выше в гору — тем больше монстры похожи на горных козлов. Четыре лапы коленками назад, остальные используются как боевые конечности. Пытаться такого зарубить — смерти подобно. Даже с копьем против четырех саблеобразных лап, да еще когда враг бодро прыгает по практически отвесным скалам — так себе идея. Потому сибиряк сделал себе пиратскую портупею и заказал у боярина пистолеты. Несколько выстрелов дробью с близкого расстояния, а потом добить топором — самый удобный способ. Хотя, по его словам, близок день, когда он уже просто побоится входить в туман. Этот медведь, Михайла, и вдруг побоится? Хотя что греха таить. Каждый охотник понимает, что рано или поздно появится страж тумана ему не по силам. Ведь они меняются. С каждой охотой на арену выходят монстры все сильнее и сильнее...

— А еще, Викторыч, Михалйа вон какую штуку удумал. Эксперимент, все как боярин любит. — Пахом ехидно подмигнул — Там, на южном склоне, из базальтовых глыб нечто вроде расщелины получилось, а потом она как бы в туннель превращается. И как раз по этой расщелине до границы тумана дойти можно. Вот он думает в эту пещерку начинающего охотника запустить и посмотреть что получится. Монстр-то слабый будет, а какая местность откроется? Ведь по идее сверху, снизу и с боков сплошная скала. Какой в итоге сектор откроется? Кратер будет или все же сделают пещеру сто на сто метров?

— Интересная мысль. Сегодня пробовать будут?

— Ага — кивнул Пахом. — мы с вами да с тройкой охотников пойдем выбирать место для пробоя, а четвертый уйдет на тот склон, пещеру пробовать.

Пока караван разгружался, Николай с Пахомом успели осмотреть со склона горы убегающую вдаль реку, прикинули откуда начинать пробивать коридор к восточному соседу так, чтобы не сильно повредить очертаниям проступающей из тумана Михайловой горе. Потом был обед всей большой командой за длинным столом под большим навесом. Свежий ли воздух раззадорил аппетит, или продукты были какие-то особенные, но после еды боярин расхваливал Михайлу и Пахома за организацию лагеря, мельком мазнув взглядом по кухарке, что крутилась у костра.

А после обеда закипела работа. Группа охотников двинулась в обход по склону, к намеченному за рекой месту в стене тумана, а Андрей Тимофеевич с Михайлой засели над проектом рудника и дробилки.

Первым выходом взяли двойной кристалл. Умышленно, чтобы переход от Михайловой горы был отмечен какими-нибудь природным артефактом. У охотников с двойной охоты получился большой, обросший мхом фигурный валун с красноватым карельским пейзажем вокруг. Третий охотник тоже оказался находкой. На его секторе росла изумрудная зеленая трава и три невысоких молодых березки. Вот это да! До этого только у Николая получалось открывать сосенки на секторах, да и то в местах двойной охоты, как артефакт. А тут — пожалуйста, сектор с зачатками рощи на одиночной охоте.

— Все! Михайла мужика к себе заберет! — прошептал Пахом, ласково ощупывая кору шелестящей на ветру листвой березки — Он мне про березовый уголь все уши прожужжал!

— Ты откуда будешь, друже? — восторженно спросил Николай у охотника.

— Воронежская губерния. — буркнул мужик.

— А звать тебя как? Уж извини, замотались, как-то мимо ушей пропустил когда вас представляли.

Мужик хмуро посмотрел на Николая, который все ходил кругами вокруг березок и с вызовом ответил:

— А нас вам и не представляли, господин ротмистр. Много чести — крестьянам имена давать!

Николай резко повернулся к нему и пристально посмотрел в глаза.

— И все же. Давай исправим эту оплошность. Меня вот Николай Викторович зовут. И ротмистром я был там, в Красноводске, в Закаспийском крае. Только вот где мы и где тот Красноводск? — сказал Николай и протянул руку.

Мужик немного помялся, но вызывающе смотреть перестал.

— Ну, раз Закаспийский край... — и ответил на рукопожатие. — Прошу меня простить. Просто как-то не сложились у меня отношения с конниками батюшки нашего Николая Павловича.

— Ну ты, брат, и претензию выдвинул! При Николае Палыче я еще пешком под стол ходил! А уж в Воронежсккой-то отродясь и не был. Но ты на вопрос так и не ответил, знаешь ли.

Мужик смущенно оглядел собравшихся вокруг охотников.

— Да тут, братцы, такое вот совпадение вышло. Родом я из деревни Березы воронежской губернии. И фамилия моя будет — Береза. А совпадение в том, что деревня моя расположена на дороге к Масловке, в аккурат между селами Михайловка и Пахомовка. Ей-богу, не вру!

А дальше Николай только и успевал мотаться в острог и обратно. Первый рейс сделал с боярином, который забрал двойной кристалл с оказией до острога. А слелующие делал уже с Пахомом, который все-таки уговорил битюга Василия побыть некоторое время верховым конем. Правда, от седла Василий категорически отказался. Как и от уздечки. Еле-еле на недоуздок уговорили, под ехидные смешки Михайлы. Но Пахом-то мужик хоть и легкий, да цепкий и жилистый. Ничего, и без седла поездит.

Вечером, когда они уже в последний за этот день раз возвращались в острог, Николай все-таки решился задать вопрос.

— А скажи-ка мне, братец...

-Чего изволите-с, Николай Викторович? — с ехидцей ответил Пахом.

— Да брось ты мне 'выкать', Пахом Евграфыч! Мы ж с тобой тут нынче в равных чинах. Нету уже кавалерийского ротмистра, вышел весь. В той жизни остался. Тут, считай, все заново начинать надо. Так что давай уж на 'ты'. Чего нам чиниться, все в одной лодке плывем.

Пахом хитро взглянул на Николая.

— Чего, Викторыч, тоска обуяла? Хочешь по душам поговорить, а не с кем?

— Да не то, что бы — замялся Николай.

Пахом усмехнулся.

— Да ладно уж, чего назад сдаешь. На 'ты' так на 'ты'. Говори, что спросить хотел такого, что при людях не сподобился. Я же вижу, целый день маешься, не знаешь как подступиться. Вон уже и от чинов открещиваешься, и весь из себя такой с нами ровня. Нешто одиночество доконало?

Николай поморщился недовольно. Нет, ну, он, конечно, сам предложил без чинов говорить да напрямик, но как-то не ожидал что разговор вот так повернется. А, впрочем, и правда чего политесы-то разводить? Хочешь узнать — спроси прямо. Для того же и завел беседу, верно?

— Да вот интерес тут возник у меня, Пахом Евграфыч. Кухарку эту, что ты Матреной назвал. Ты к ней что ли это... Ну... — и замялся. Нескромный вопрос так-то. Вроде бы личное дело.

Пахом хекнул и потеребил левой рукой куцую бороденку.

— Вот ты к чему, значит... Ну тут понимаешь какое дело, Викторыч. Оно, конечно, можно боярину двойной камень добыть и потребовать — верни мне, Андрей свет Тимофеич, мою ненаглядную Галину. И, допустим, сработает. А у нас с ней ведь и детей мал-мала меньше. И внуки пошли. А еще брат у меня был, сестра старшая, царствие ей небесное, детки ейные. Младших сестер тоже. Да, считай, вся семья. И как, пойдет на такое боярин, как думаешь?

Николай покосился на охотника и ничего не ответил. А тот продолжил в сердцах:

— Это я здесь вроде как молодой, телу будто и тридцати нет. А там я жизнь прожил, к шестому десятку подбирался. И, раз я здесь, значит — там моя жизнь закончилась. А дети? Что с ними стало? Ведь, считай, без кормильца остались. Старший-то, может, и выгребет, он и сам жениться успел. А малышня как? Я ж на них всю свою жизнь положил.

— Так здесь жизнь только начинается.

— Нет сил, Викторыч. Душевных сил нет начинать все заново. Проходить тот путь опять, сызнова, зная что ту семью уже не увижу никогда. И понимать, что в любой момент... Не могу. Просто вот чувствую — не смогу. Да и опять же. У них там своя жизнь. Выдернет их боярин, а они мне и расскажут, как жили без меня да после меня. А ну как узнаю я такое, что без меня им жить легче стало? А то и вовсе — что я жизнь свою зазря прожил? Как тебе такое? А Матрена... ну да, бессловесная, безответная, послушная. Осуждаешь? Вот ответь, раз такой разговор пошел, Викторыч. Осуждаешь меня? Скажешь — будто холопку какую крепостную силой приневолил?

Николай покачал головой. Так-то оно вроде бы как-то и...будто в сальных анекдотах про гусар. Только при мысли о детях у самого сердце кровью обливается. И то — Пахом помнит себя старым. Михайла помнит. Эти, из новых — тоже диву даются что помолодели на полвека. А Николай себя старым не помнит. Это что ж получается? Неужели он вот таким и сгинул там, в глухом гарнизоне под Красноводском? И что стало с Ниной и детьми в той жизни? Они ж совсем мелкие были. Только Ромка уже в подростках ходил. Что с ними, как они? А вдруг... Нина-то еще молодая была да красивая. Вот сгинул он, Николай. И что? Она-то дальше живет... Жила. Сколько? И как? И...

— Нет, Паша. Не мне судить. У самого сердце не на месте.

Бывший егерь закавказского фронта подвел своего коня поближе к Сердару и зашептал тихо, будто опасаясь, что в этой степи их могут услышать чужие уши.

— Боярин думает, в них нет души. А они всего лишь спят, Коля! Их можно разбудить. Каждого! Стрельцов своих помнишь, с южной заставы? Один из них при мне улыбнулся, Викторыч. Понимаешь? Они умеют улыбаться, Коля! А это значит — они чувствуют. Только боярину не говори, хорошо? Не все так просто с нашим боярином, помяни мое слово.

Николай протянул руку, слегка сжал плечо едущего рядом егеря и сразу отпустил. Сердар нервно дернул мордой из стороны в сторону. Не нравится коняге, когда к нему другая лошадь так близко притирается.

Да уж, поднял тему Пахом. Творцы мира, ети их бога душу мать! Сказал 'да будет свет — и стал свет'. А потом живые души из загробного мира дергает и... Николай оборвал себя. Нет уж. Такое не то что вслух — такое даже про себя думать нельзя. Такие мысли — они совсем не туда увести могут. Вслух же сказал:

— Ты взрослый мужик, Пахом. Голова на плечах есть, сам разберешься. Главное я услышал — не игрушка она тебе. А что до боярина... Мы для них и в той жизни были лишь значки на карте да строчки в ведомостях. С чего бы здесь быть по-другому?

— Но там мы для Родины старались. А здесь для чего? Вот вы с боярином везде флаги наши вывесили. Игрушечки себе нашли, да? А я тебе вот как скажу, Николай Викторович. Коли здесь, на этой непонятной земле, будут русские люди рождаться — то я за этот форпост до последней капли крови, зубами буду! А ежели вы просто так, во флажки балуетесь — то уж не обессудь.

И послал коня чуть вперед, давая понять, что все сказал, что хотел.

Глава 10прода от 29.04.20

Утром Николая разбудил давно позабытый крик петуха. Немного странный. В жизни редко так бывает, чтобы петух все свои крики как под копирку кукарекал, с одинаковыми интонациями, ни на ноту не сбиваясь. Но тем не менее, хоть и картонный — а все же петух. Так что пора вставать. Увы, но выходных дней, когда можно понежиться в теплой кроватке не будет еще долго.

Только-только начало светать. До восхода солнца еще полчаса или чуть больше. Двор, амбар, стены, крыши строений — все покрыто крупной утренней росой. На свежем воздухе дышится легко, разгоряченное утренней зарядкой тело приятно освежает прохладным утренним воздухом.

Николай уже заканчивал гимнастический комплекс, когда мимо него на конюшню прошла Нина, громыхая ведрами.

— Привет!

Она хмуро кивнула в ответ и двинулась дальше. Нет, так дело не пойдет.

— Постой! Да стой же ты! — надо как-то разговор завязать, пробить эту стену отчуждения — Я по делу к тебе! Скажи, ты Пахома не видела? Куда он делся? Вроде проснулись мы в одно время...

Нина остановилась, поставила ведра на землю и поправила косынку на голове.

— С боярином беседует. Вон, глянь! — и кивнула на горницу.

Николаю показалось, что окна на мгновенье осветились короткой вспышкой света.

— Это... что? Ты это тоже видела?

Нина пожала плечами.

— Ничего особенного. У Пахома вчера как раз неделя вышла. С тобой разве боярин таких бесед не проводит?

Неделя... И вчерашний разговор... Догадка мелькнула в голове у Николая и, повинуясь внезапному порыву, он сделал шаг вперед и взял женщину за руку.

— Погоди, не уходи. А у тебя неделя когда выходит?

На этот раз Нина не стала вырывать руку. Просто стояла и печально смотрела на него снизу вверх.

— Неделя тут ни при чем, Коля. Ты что, ничего так и не понял?

Николай покрепче сжал ее руку. Пусть говорит. Вот так, с ним, лицом к лицу. Пусть хоть что, лишь бы не стена молчания!

— А что я должен был понять? Ты же мне и слова не скажешь. Как догадаться что у тебя на уме?

Нина опустила голову и глухим голосом заговорила:

— Ты знаешь... Я всегда была тебе благодарна за то, как ты принял Ромку. И как твои люди его приняли. И за то, что меня никто и словом не попрекнул. Я знаю, все это только потому, что я была с тобой. Крепко тебя уважали там, в гарнизоне.

— Что ты за глупости говоришь! Не поэтому!

— Поэтому, Коля, поэтому. Кто про ротмистра слово дурное скажет — тому эти слова вместе с зубами в глотку вобьют в тот же миг. Так у вас в эскадроне заведено было. Передавали из уст в уста истории про ту засаду в Хивинском походе, про то, как ты сберег эскадрон во время рейда на Сарыкамыш и много чего еще. Тобой восхищались. Тебя боготворили. Ты был как счастливый талисман эскадрона. За тобой я жила как за каменной стеной.

— Так и хорошо жили же, Нина! И я не делал разницы между Ромкой и Федором с Настенькой. Они мне все по сердцу были!

Нина легонько погладила свободной ладонью его руки, сжимающие ее запястье.

— Вот за это тебя и любили все. За то, что ты такой. Когда закончилась война с Кокандом, пошли разговоры, что полк выведут в Астрахань. И что семьи офицеров будут жить там. Не сложилось, тебя послали в Болгарию. И все равно, эти два года в Красноводске что тебя не было — никто, даже бабы, не смел на меня косо посмотреть. Потом ты вернулся, а люди в эскадроне рассказывали новые истории. И про Белы, и про Шейново. Шептали, что ты заговоренный. Что тебя пуля не берет. Тебя обожали, тобой восхищались, про тебя складывали легенды. А потом... — Нина судорожно вздохнула — ты не вернулся.

У Николая вдруг все похолодело внутри. Кровь застучала в висках. Нина продолжила монотонно, внезапно помертвевшим голосом.

— Они приехали и сказали, что схоронили тебя там, в степи, недалеко от Геок-Тепе. Они сказали, что Белый Генерал уже почти приготовил все к штурму. Они сказали — еще неделя, и все закончится. Они сказали, что победа близка. Они выражали свои соболезнования.

Николай просипел внезапно пересохшим горлом:

— Как... как это случилось? Они рассказывали... как? А кто еще? Кто принял эскадрон? Саныч? Вихров? Скажи!

А Нина будто не слышала его. Продолжала говорить, монотонно раскачиваясь в такт словам и, сама того не замечая, нежно поглаживала его ладони.