Охотники за туманом

А еще ветром песок нанесло. Явно оттуда, с юга. Человек присмотрелся. Ну да, точно. Там, на юге, виднелась стиснутая утренним туманом широкая дорога. Почва в той стороне по цвету напоминала даже не Каракумы, а, скорее, нечто вроде красных грунтов эмирата Афганистан. Человек жил в тех краях последние годы своей долгой жизни. Знания, полученные от отчима пригодились в эмиграции, и человек смог сделать неплохую карьеру на военном поприще и даже помогал местным ополченцам воевать с англичанами. Собственно, последнее, что он помнил из той жизни — это блокированный отрядами Надир-хана городок Таль. Помнил неуязвимые английские аэропланы и штурмовые пятерки неистовых гуркхов, и как повстанцы теряли высоту за высотой, как распадалось кольцо блокады, и как такая близкая победа превратилась в поражение.

Человек потряс головой, отгоняя ненужное воспоминание. Так, а что у нас на севере? А на севере у нас ничего хорошего. Зеленая травка, небольшие кустики, редкие сосенки да березки. И, кажется, вон там, на горизонте, движется отряд конных.

Человек посмотрел на солнце. Яркое, теплое, ласковое. Настоящее. Не похоже на ад, если честно. Но у него есть немалый шанс отправиться в ад, если он дождется прибытия конных. Всадники с севера — это плохо. Так-то всадники с юга, востока и запада — это тоже плохо, но их сейчас нет, а северяне — вон, едут.

Истуканы закончили чистку пищалей и замерли. Укрепление было за пару часов приведено в какой-никакой порядок, окопы и брустверы подравняли, из обрывков шатра сделали две вполне пристойные палатки на шестах, заново сложили очаг из камней. Одежда вычищена и просушена. Правда, сухого пороха не осталось вовсе, фитили все насквозь промокли. Холодного оружия нет вообще. Ни сабель, ни штыков, ни топоров. Принимать бой с конными — увы, не в таких условиях. Еще бы часик, чтобы срубить вон то деревце да сделать рогаток...Но чего нет — того нет. Конные будут здесь уже через полчаса или около того.

— Становись!

Истуканы, закончив облачаться в свои зеленые с красным одежды, встали в строй.

— Вот что, джигиты. Видите тех всадников? Лично я ничего хорошего от них не жду. Так что давайте-ка пойдем все вместе на юг. Подальше от непонятной конницы, поближе к теплу. Ага?

Истуканы отреагировали странно. Дружно кивнули, после чего схватили свои пищали и разбрелись к стрелковым позициям у траншеи с бруствером. Только вот расположились они спиной к всадникам, направив ружья на юг.

Человек попробовал было прикрикнуть на одного из 'братьев', но тот дернул щекой и вдруг заговорил:

— Приказ. Защищать от тех, кто придет с юга.

На русском языке заговорил. Не на фарси, как можно было предположить. Не на турецком. И даже не на английском. В такой одежде, белый, да еще и русский? Человек никогда не видел чтобы русские одевались так. На его родине русские ходили в одежде вполне европейского покроя. В отряде его отчима солдаты были одеты в белые гимнастические рубахи и синие штаны. А не вот эти вот зелено-красные то ли халаты, то ли кафтаны...

Всадников трое, плюс телега, в которой тоже кто-то есть. О, а за телегой еще и группа пеших идет. Нет, вообще не вариант. Пока есть запас в пару-тройку километров — лучше попробовать уйти. Тем более вон там утренний туман еще не исчез. Как стоял густой стеной чуть ли не выше деревьев, так и стоит, хотя солнце уже пару часов как припекает.

— Ну как знаешь. Я, пожалуй, не стану дожидаться вон тех джигитов. Последний раз я что-то хорошее от людей с севера видел лет тридцать назад. — ответил человек истукану на русском языке.

Схватил пищаль, берендейку с отсыревшим порохом, пыжами и пулями и быстрым шагом направился на юг.

Странное чувство зашевелилось у него в душе. Он не говорил по-русски уже очень давно. С подросткового возраста. После гибели отчима русский язык стал ему не нужен и всю свою следующую жизнь он говорил по-другому. Все эти три десятка лет войн, походов, торговых операций и — что греха таить? — бандитских налетов он не только разговаривал, но даже и думал на других языках.

Русский остался для него языком детства. Языком того времени, когда все было хорошо, когда он был искренне, по-детски счастлив. Его тогда звали... Нет. Он не будет вспоминать это имя. Его этим именем звали отчим, мать, брат, сестра. Школьные друзья... Все те, кто жили с ним там, в мире беззаботного счастья. Теперь у человека другие имена. Человек уже привык менять их как перчатки. Особенность профессии налетчика и контрабандиста. А то, прошлое имя — оно так и осталось в прошлом.

Может быть, те всадники и не враги вовсе. Но ведь наверняка возникнут вопросы, как в пятерку белых истукнов затесался смуглый азиат. И что им отвечать? А еще... вдруг они заговорят с ним по-русски? К этому человек был не готов. Не сегодня. Не сейчас. Как-нибудь потом. Когда научится владеть этим таким давно забытым и внезапно помолодевшим телом. И будет точно уверен, что не расплачется как девчонка от нахлынувших воспоминаний.

Человек быстрым шагом уходил на юг. Особой скользящей походкой, чтобы оставлять как можно меньше четких следов. Специальный навык памирских басмачей — попробуй-ка догадайся, кто тут шел и сколько нас было.

Глава 7 прода от 13.04.20

Андрей Тимофеевич негодовал. Даже не так. Он был в бешенстве.

— А что ж так, братец? Ведь тебе холодно было?

— Да мне было холодно.

— А у костра-то, небось, тепло?

— Да, у костра мне было тепло.

— А когда костер погас — снова холодно стало?

— Да, снова холодно стало.

— Ну? И что надо было сделать в такой ситуации?

Стрелец-картонка стоял перед боярином навытяжку и молчал. Не виновато, не подавлено, и даже не в ожидании, нет. Он просто стоял и ничего не говорил. С таким же выражением лица он мог спать. Или лежать в гробу.

Андрей Тимофеевич в сердцах махнул рукой и обернулся к Николаю.

— Вот так вот, любезный приятель. Профукали мы с тобой цельный кристалл воплощения на ровном месте.

Николая что-то неприятно царапнуло. Не "наш человек ушел в неизвестном направлении", а — "потеряли кристалл".

-Если позволите, Андрей Тимофеевич, то люди же уцелели — начал было Николай, но боярин его перебил

— Люди? Вот это вот — люди? — взвился боярин. — Человек тут был один. Да какой человек! Появился среди ночи, посреди бушующего шторма, незнамо где, незнамо зачем, посреди тупых картонок. И что? Смастерил шалаши, развел костер, всех картонок обогрел, высушил, накормил, довел до ума эти ваши канавы, что вы по недоразумению обозвали ретраншментом. А потом самостоятельно принял решение и ушел! И как ушел? Твой этот хваленый егерь-следопыт говорит — куда-то туда. Понятно ли? По сырой после дождя земле, где следы даже ребенок должен суметь прочесть — и 'куда-то туда'. Егерь! Следопыт, ну прям будьте любезны! А? Каково?

Николай почувствовал, что заливается краской.

— Но ведь там мы же так и планировали изначально. Чтобы спасти людей — Николай голосом выделил это слово — мы рискнули самым ненужным, порченым кристаллом. Сделать хоть что-то когда не можем ничего. И камень-то взяли неровный, подгорелый, с прожилками...

— Неровный? — продолжал бушевать боярин — Подгорелый? А теперь и вовсе беглый!

— Виноват! Непременно добудем новый!

— Добудет он! А этот-то теперь где искать? Ты пойми, Коленька. То, что одушевленный погиб в бою — так бывает. Неизбежная на войне случайность. Да, потратили на кобылу Пашеньки камень, а она возьми и сдохни. Обидно, досадно, но ведь не от нашего с тобой недосмотра она пала, а от вражеской пули. Так бывает. А вот так чтобы просто потерялся, чтобы взял и ушел... Неровный, с прожилками, а поди ж ты — сообразил, не растерялся и сам решение принял! И потеряли мы его — по глупости, нерасторопности и недогляду. Понимаешь ли?

Николай промолчал.

Боярин резко повернулся к стоящему навытяжку стрельцу.

— А еще что он вам приказывал?

Картонка таким же бесцветным голосом ответил:

— Сделать утреннюю гимнастику. Почистить и просушить одежду. Разрядить и вычистить пищали. Показал как просушивать намокшие фитили и порох. Показал как приготовить еду. Приказал завтракать.

— Вот видишь? — обернулся Андрей Тимофеевич к Николаю — Какой человек был! И вот где его сейчас искать прикажешь,а? А еще скажи-ка мне, Коленька, почему вы утреннюю гимнастику не делаете? Вы тут мастера-охотники или на воды отдыхать приехали? Чтобы с завтрашнего дня каждый — слышите? — каждый начинал свой день с гимнастических упражнений. Понятно ли?

Николай опустил голову. Смысл что-то говорить? Боярин изволит гневаться. Причем на ровном месте. Честно говоря, Николай совсем не ожидал от него такой вспышки ярости. Это что, жадность? Или решил, что хватит панибратских посиделок без чинов у камина и уже пора выстраивать иерархию? А вот еще интересно, с другими охотниками боярин договор заключал? Тут скоро новая неделя начнется. И снова будет ритуал заключения договора. Как-то его Андрей Тимофеевич проведет? Вряд ли так же как сейчас распекать станет. Будет опять любезничать за накрытым столом, небось.

Николай посмотрел на юг. Потом снова на боярина.

Тот, видимо, что-то уловил в глазах Николая. Но оборотов сбавлять не стал. Напротив, быстрым движением приблизился вплотную, схватил тонкими сильными пальцами за отворот камзола притянул к себе и зашипел:

— В нашего Пашеньку вчера стреляли, если ты забыл. Трое конных. Убили лошадь, а могли и его самого убить. Насмерть убить, Коленька. Без всяких разговоров. А ты тут в обидки играешь да бровки морщишь. И глазками своими на сторону косишь — уйду, мол, к другому боярину! Прям ждут тебя там, никак не дождутся, такого красивого, в вольницу казацкую играющего!

Глаза боярина на какой-то миг почернели. Николая по коже пробрал мороз. Еще мгновенье Андрей Тимофеевич вглядывался снизу вверх в лицо охотнику, после чего легонько оттолкнул его от себя.

— Понимаешь ли, в чем наша с тобой ошибка, мой первый помощник? — в глазах сухого лица боярина плясали бесы.

Николай выпрямился, и, после небольшой паузы ответил:

— То, что я побоялся отправиться сюда, на заставу вчера, в ночи.

Боярин в гневе затопал ногами.

— Нет! Да нет же! Вот ты, вспомни, как появился. Глянул на острог — все ли тебе понятно стало? Кто ты, да где ты? А? Нет, непонятно. Так и шарахался с мешком на плече, пока я тебя не нашел. Нина твоя, медведь этот кудрявый, Михайла, проныра твой, Пахом — все они как слепые кутята по округе мотались. И я не подумал, и ты не подсказал. Ну? Теперь смекаешь?

— Не могу знать!

— Флаги! Где флаги, Коля? Флаг, герб, знак какой-нибудь али символ? А? Вот смотри. Появился человек среди ночи. И что видит? Болванов бессмысленных, одетых как военные. Некое подобие военных же укреплений. Что подумает человек? Что тут неспокойно. Так ведь? А потом видит, что большой оружный отряд приближается. Чей отряд? Чья застава? Чьи военные?

Николаю досадливо крякнул. А ведь и правда. Раньше, в той жизни, демонстрация флага была первейшей задачей его эскадрона. Там, в бескрайней степи, любой встреченный кочевник по одному только внешнему виду издалека мог определить — вот едет разъезд русской армии. Не ойраты, калмыки, киргиз-кайсаки или казаки, а кадровая Его Императорского Величества армия. И сразу всем ясно, кто они и чего от них можно ожидать. Само наличие флага и узнаваемой формы уберегло эскадрон Николая от многих ненужных перестрелок. Да и при встрече с явными врагами противник тоже начинал готовиться к бою загодя, сразу демонстрируя свои намерения. Потому как все видно, все понятно, к чему идти на лишний риск и проводить доразведку? Только вот...

— А кто мы, Андрей Тимофеевич? Разве здесь над нами есть царь? Чьим именем мы будем заявлять право на землю?

— А ты вспомни, что Михайла сказывал. Разве они, когда остроги ставили на Камчатке или берегах Амура — рассусоливали, есть ли там над ними царь? Да и где он, царь-то? Разве хоть раз царь русский бывал на тех землях? Только вот и камчадал, и якут, и нанаец и маньчжур знали — кто такой Михайла, кого он представляет и кто за ним стоит. А этот, что наших картонок обогрел и накормил — что он узнать про нас мог? Только то, что мы можем болванов несмышленных в ночи бросить.

Николай почувствовал, что краснеет.

— Я думал, что они солдаты, Андрей Тимофеевич.

— Обученные ли? Справные ли солдаты, Коленька? Убедился ли ты в их выучке? Провел ли инструктаж? Вот тебе урок. Лучше повторить десять раз тебе очевидное, чем потом вот такое. Понятно ли?

— Понятно — уверенно ответил Николай.

— А раз так — то займись делом. Ступай на ту сторону, мой первый помощник. Осмотрись кто живет и чьи там земли. Подумай, прими решение. А потом с этим решением вернись сюда и расскажи, как нам их побеждать,— твердо произнес боярин. Потом вздохнул и продолжил уже спокойным тоном: — Они уже готовы воевать. И полны решимости отправить нас в черное нигде. А ты тут легкомысленно так — ничего страшного, порченный кристалл! Авось!

Андрей Тимофеевич досадливо махнул рукой и пошел в сторону навесов.

Николай шумно выдохнул, размял затекшую от напряжения шею и направился к коновязи.. Да уж. Прав боярин — вольницу-то надо прикручивать. Закончилось мирное житье-бытье. Хотя полтора месяца спокойной жизни — не так уж и мало. Ну да ладно, в сторону пустые переживания. Надо ехать.

Пахом, стоявший все это время рядом подошел к замершему истуканом стрельцу.

— Привет! Помнишь меня?

Картонка повернул голову и ровным голосом ответил:

— Ты на службе у хозяина. У тебя есть имя. Тебя зовут Пахом Евграфович.

Пахом кивнул.

— Верно. А тебя как зовут, братец? У тебя же есть имя?

Стрелец вернулся в состояние невозмутимого истукана. Пахом даже подумал было, что картонка не понял вопроса, но тот вдруг ответил:

— Меня зовут Уж.

— Вот как? — с удивлением спросил охотник.

Стрелец уверенно кивнул.

— Он так обратился ко мне. Значит, это мое имя.

— Когда обратился?

— Сегодня. Когда делали гимнастику. Он весь отряд назвал по именам. Гезек, Бер, Якир, Уж, Торт. Мое имя — Уж.

И улыбнулся.

* * *

Между высившимися справа и слева стенами тумана простирался коридор шириной метров в сто. Как раз столько занимает одиночный сектор. И это была не перемычка, это был коридор. Можно даже сказать — дорога. Охотники здесь собирали кристаллы не по кругу, как заведено было у Андрея Тимофеевича, а целенаправленно били коридор напрямик.

Каждые сто метров земля неуловимо менялась. Красноватый грунт, затем желтоватый суглинок, потом полупустыня с песком и чахлыми кустиками. Никаких крупных секторов с приметными местами,характерные для боев за двойной кристалл Николай не заметил. Опять же, места двойной охоты обычно неровные. Потому как второй, добавочный монстр приходит каждый раз со случайной стороны. Может спереди прийти, может сбоку, а может из сектора наискосок. Здесь же такого нет. Значит, охотились строго одиночно.

Судя по типам земли на открытых секторах охотников было трое. То есть все те, кто напал на Пахома — вполне себе одушевленные люди. А вот лошади у них наверняка картонки. Потому как в этом коридоре не видно участков одинакового грунта длиной в двести метров, какие бывают когда охотник отдаст добытый камень коню и снова зайдет в туман.