Подаренная сказка. Богиня

— Прости Ален, — Эллис неожиданно легко выскользнула из его крепкой хватки. По-королевски прямая спина, гордо вскинутая голова, и устремленный на восток взгляд — перед виконтом возвышалась истинная королева, сильная, смелая и казалось непобедимая. И грязное рваное платье ничуть не портило ее образ, глаза просто не замечали его. А потом она опустила теперь уже без капли равнодушия взгляд, и Алену стало от него не по себе, бросать вызов такой женщине — это самоубийство. От маленькой, глупенькой, ничего не понимающей девчонки не осталось и следа. — Мне и так уже не быть королевой, все зашло слишком далеко. Я не могу, не принят этот вызов.

— Эллис...

— Он мой сын, — королева тепло улыбнулась, в миг, потеряв всю свою грозность, но голос ее звучал так, как звучит голос матери разговаривающей с неразумным дитем. — Сын, которого я уже раз потеряла по собственной глупости, второй раз я никому не позволю его забрать у меня.

— Но ты не будешь больше человеком! — попытался горячо воскликнуть эльф, но получился неуверенный шепот, таким женщинам очень сложно перечить, даже когда тебе за две с половиной тысячи лет.

— Он тоже не человек, и Эссси..., — а на устах все так же играет улыбка, светлая, яркая, уверенная, и глаза горят силой принятого решения, прекрасные глаза цвета расплавленного серебра.

— А как же твое королевство? — последний довод в попытке удержать, ведь перед ним королева, королева для которой долг не пустое слово, она должна понимать. И она понимает, понимает куда больше чем он.

— Мне не обязательно быть королевой, чтобы реализовать все свои планы. Нет, Ален, поверь, я знаю, что я делаю. Я чувствую мое место там, мне нужно к сыну, и мир согласен со мной.

— Глупышка, — тепло, лишь с едва заметной капелькой досады произнесли непослушные губы. Она так и останется для старика эльфа, только кажущегося совсем молодым, юной, но очень сильной королевой. Он и сам не понял, как поверил ей.

— Наверное... Ты поможешь мне еще немного?

— Куда я денусь, ваше величество! — легко подскочив на ноги, виконт Ален Герт отвесил изящный поклон.

— Не называй меня так, я больше не королева, — покачала головой Эллис, уже понимая, что так и останется королевой в сердцах очень многих, что бы она ни сделала, и как бы ни изменила свой статус, это грело сердце, прогоняло последние сомнения. Королевой можно стать, но перестать ей быть невозможно. — У тебя есть с собой запасная одежда, и могу я взять твою лошадь?

— Бери, а я пока отправлюсь за прочим своим и твоим имуществом. Когда вернешься?

— Не знаю, Ален, как получится. Просто делай то, что считаешь нужным, а я найду тебя, где бы ты ни был. Сейчас я и не такое могу, наверное.

Светало. Таял ночной полумрак, гасли последние звезды, голубизной отливал небосвод, приветствуя двадцать первый весенний день. Белоснежный конь, пятном света разрезая остатки мрака, из последних сил нес всадницу по опустевшему тракту. Мир вокруг словно замер в ожидании неизбежного, затаился в предвкушении, натягивая из последних сил нити судеб.

Всаднице было жаль коня, но она не могла, не имела возможности щадить, ни его, ни себя. Она и так дала целую ночь форы. А теперь в расплату почти без отдыха неслась вперед целые сутки. И все же она догоняла, почти догнала. Эллис чувствовала как соединившая ее и сына тонкая нить скручивается, крепнет, тянет ее за собой лишая желаний и разума. Она не могла потерять Лекса еще раз, не могла оставить его в руках твари сломавшей ее жизнь. И сила послушно отзывалась ей, коконом охватывала тело, уплотнившим воздух шлейфом летела за ней. И отрезала все пути назад...

Она спасет сына, она почти наверняка останется жива, но заплатит за это огромную цену — лишится своей человечности. Эллис чувствовала, видела, как энергоструктура вампира пожирает энергоструктуру человека, обретая в этом свое первозданное величие и мощь, обрекая девушку навеки превратиться в вампира. Она получит силу и жажду, неконтролируемые инстинкты и эмоции. Она все-таки не рожденная и она зашла слишком далеко. Ей больше не быть королевой, ей больше не вернуться во дворец, не подарить Ксаниэлю детей, тех о которых она так мечтала, покинув ангельский город, и ей теперь будет куда сложнее изменить мир. Зато останется долгая жизнь, сын и вера.

Всадница на белом коне стремительно неслась вперед сквозь рассвет к величию нового дня, к новой победе над самой собой и жизнью. Последняя самая яркая северная звезда все еще сияла в небе, едва возвышаясь над макушками древнего леса, указывая ей путь. Инстинкты обострились до предела, но теперь они не мешали, не сковывали лихорадочным безумием работу головы. Разум вслед за чувствами просчитывал варианты, моделировал ситуации и искал оптимальный путь. Даже с той силой, что делает воздух вокруг нее вязким и блеклым, напоминая давно минувшее, она не соперница семитысячелетнему дракону. А значит лишь неожиданное нападение, и нечеловеческая скорость ее тела могут ей помочь. Она должна отбросить дракона от ребенка, схватить сына и исчезнуть в телепорте, иначе ей придется очень сильно постараться, чтобы остаться в живых.

Отпустив измученную лошадь отдыхать, Эллис неслышимо, вновь обратившись дикой кошкой пробиралась сквозь густой подлесок. Ее сыну требовался отдых, очеловеченный малыш наверняка еще не восстановился после болезни и смертельной раны, и древнейший дракон вынужден с этим считаться. Мать чувствовала его, каждое движение, яркие чувства. Они остановились для короткого отдыха, и теперь она надеялась как можно ближе и незаметнее подобраться к ребенку, за сотку, если не меньше решить проблему, больше времени ей все равно не дадут.

Просторная поляна в стороне от дороги, почти у самых гор, что резко, без предгорий, утесами возвышаются над лесом. Жалкий костерок горел на ее краю, немного в стороне от наблюдательного пункта Эллис. Дракон, кажется, суетился с приготовлением пищи, а пара лошадей смирно жевала молодые побеги. Уставший от бесконечной дороги, от последствий болезни ребенок, вяло сидел на какой-то подстилке. Он не смеялся звонким смехом, не носился полный жизни и энергии по поляне, за яркими порхающими прямо под носом бабочками. Он сидел, уставший, обессиленный и такой беззащитный.

Весенний лес дышал полной жизнью, заливался трелями птиц, шумел возней зверья и колышущимися на ветру кронами, очаровывал благоуханием цветов, жадно раскрывающими свои разноцветные бутоны навстречу всходящему солнцу. Вот только за всей этой жизнью и ее суетой ощущалось ожидание надвигающейся бури. Мир готовился замереть, затихнуть в преддверии буйства весенней грозы, что пришла штормом с моря, и, не ослабнув, перевалила через горы. Разорванная острыми пиками на сотни частей, она вновь собиралась сейчас на небе.

Едва появившееся над макушками деревьев солнце ярко светило всему живому, подбадривало дневную жизнь, разгоняло мрачную зимнюю дремоту, а запад неумолимо чернел. Эллис не видела этого, только чувствовала. Мир дрожал в предвкушении, жаждал развязки, копил напряжение и гулкий бас во мраке фиолетовых туч.

Густой куст местного орешника надежно скрывал девушку, что искусав губы в кровь, старательно выжидала вопреки жажде действий все усиливающихся инстинктов. Агхэт продолжал копаться в сумке подле костра, и очень хмуро поглядывал на западное небо, на возвышающиеся над деревьями скалы, на мрак, что разрастался там, скрывая их верхушки. В отдалении что-то громыхнуло, и бывшая королева решила, что пора. Сила отозвалась послушно, ласковым ребенком прильнула к матери, суровым воином нацелилась на врагов. Покраснели порезы на ладонях, те самые ритуальные порезы, что навеки изменили ее суть, пока сквозь них не проступила алая кровь. Она больше не текла вниз, не летела тающими в воздухе каплями, а сразу, едва покинув несущие ее сосуды, едва выступив на ладонях, исчезала, разливалась в воздухе вязкой силой, готовой обрушиться на врага небывалую мощь. Древние слова древнего языка почти сорвались с уст Эллис. Но прежде, ее восприятие успело поменяться, радужными переливами явилась сила ее взору, и пришло знание. Теперь она могла использовать такую послушную силу даже не мыслью — отголоском желания рисовать само совершенство. Но поразиться и восхититься она не успела, стало не до раздумий, мир померк, сузился до одной единственной цели, до сына, которого она сейчас чувствовала как саму себя.

Огромной мощью обрушилась на дракона ее волшба, отбросила его куда-то в сторону, прокатила по краю поляны. И тут же кинулась теперь уже настоящая нелюдка вперед. Сущее мгновение и ничего не понимающий сын сжат в крепких объятиях, она чувствует его недоумение, испуг, и материнскому сердцу хочется забыть про все, лишь утешать успокаивать, обещать. А рука уже сжимает возникший на груди сапфировый кулон, и губы против воли расплываются в счастливейшей улыбке, которая меркнет мгновение спустя. Телепорт не сработал вновь. Вновь вмешалась неподвластная ей сила и порвала только-только формирующееся заклинание, а в следующий миг ее накрыл ментальный удар, почти как тогда много лет назад у двери библиотеки. Кулон сработал, в последний раз принял всю силу удара на себя, разрушаясь, защитил госпожу и мелким стеклом рассыпался в сжатом кулаке. Инстинкты не подвели, тело взмыло вверх, подобно распрямившейся тугой пружине, развернулось лицом к врагу и окутало себя сильнейшим из доступных щитов. План провалился, она поспешила, она сглупила влекомая всем кроме трезвости ума, и теперь расплата неминуема, теперь не избежать поединка магов, поединка, в котором она сможет победить лишь чудом, собрав всю свою волю и силу в единый кулак.

Дракон стоял перед ней невредимый, словно не отбрасывало его в кусты ее заклинание, словно он всего лишь на мгновение посторонился, предоставив ей дорогу, и вновь вернулся на свое место. Он стоял и ухмылялся со сверкающим в глазах яркими звездочками чувством превосходства. Он не нападал, давал ей время придти в себя, но сама его поза свидетельствовала о том, что любой ее порыв не станет неожиданностью и будет с легкостью отбит. Эллис не удержалась и, крутанув головой, обернулась на сидящего позади сына и едва не выругалась от отчаянья. Сереброволосой, голубоглазый мальчик смотрел невидящим, ничего не понимающим взором, и сердце матери полнилась свирепой яростью. А удовлетворение в агатовых глазах лишь множилось. Она полная дура, как же она раньше не заметила, что ее сын выглядит как ее сын, что он выглядит так с того момента как Эллис подкралась к поляне. А значит дракон ждал ее, заманил в расставленную ловушку. Он знал, что она здесь, снял мешающую ему маскировку, подавил волю ее сына и без того ослабленного всем произошедшим. Он освободил все свои силы и терпеливо ждал ее первого удара. Он принял его на уже готовый щит, сымитировал удачное попадание, позволил коснуться сына, обрадоваться победе, а потом отрезал от телепорта и сильнейшим ударом смял остатки уже и так почти взломанной и разрушенной защиты.

Эллис отчего-то вспомнилось сражение дракона и мага, они тогда так же стояли друг напротив друга, а вокруг послушными вихрями кружила сила. Тогда мир стонал, блек от обилия маги, что порождал браслет — наследие Первых. А она стояла за спиной Эссси, как сейчас за ее спиной сидел ее сын. Круг должен замкнуться, проскочила в голове неожиданная мысль, тогда все началось в двадцать первый день, сейчас закончится, тоже в двадцать первый день, только не летнего месяца, а первого весеннего, в ее негласный день рождения. Тогда мир стонал, сейчас замер в предвкушении, в томительном ожидании, он рассчитывает на нее, он поможет ей настолько насколько сможет. Вот оно, то место, ради которого был проделан столь долгий и разнообразный путь, апогей ее путешествия, момент истины. Она должна победить, а для этого нужна скорость, неожиданность, подвижность, она сильнее дракона физически, а не магически.

— Пусть ребенок уйдет, — с хрипом произнесли пересохшие губы, — он может нечаянно попасть под удар, нам будет не до слежки за ним.

— Нет, — неприкрытой радостью блеснули глаза дракона.

— Но он же нужен тебе живым!?

— Не мне, а Асте. Мне уже ничего не нужно, и мое время почти вышло, но тебя я убью, как и обещал.

Заострившийся клык прокусил губу, металлический привкус появился во рту, и взвыла, ликуя окружающая ее сила, пожрав последний кусочек ее человечности, совершив заложенный в нее оборот. Глаза посерели, довольно колыхнулось пока еще сокрытое в их глубине расплавленное серебро. Что-то изменилось в ответ во взгляде дракона, ушло величие, радость и предвкушение. Он атаковал первым, обрушил на бывшую королеву сильнейший удар, но безоговорочно послушный воле щит из силы принял его, даже не прогнувшись. Она улыбнулась в ответ, и бросила в дракона изощренное плетение, широким покрывалом узора расползлось оно, коконом скрутилось вокруг защиты, ища в ней малейшую брешь, сжимая ее со всех сторон. Но дракон выстоял, разрушил свой щит, а вместе с ним и ее атакующее плетение, ухмылка окончательно исчезла с его губ, зато засветились хищным азартом глаза, забурлила кровь, а вместе с ней и сила, встретившая, наконец, достойного противника.

Ему осталось недолго жить, но как же это приятно напоследок сыграть в полную силу. А Эллис не медлила, постаралась воспользоваться возникшей беззащитностью противника и атаковала проще и быстрее, но старик успел, отразил ее немудреную атаку и все же его отнесло в сторону, теперь уже по-настоящему. Полетели вслед прежде сокрытые в наручнях ножи, взметнула вверх столбом невесть откуда взявшаяся пыль, а следом вынырнул из ее клубов огромный агатовый дракон, упали на землю легко отскочившие от прочной чешуи ножики. Эллис подобралась, поняв, что рано обрадовалась, что непростительно упустила, похоже, свой единственный шанс, не выложилась мгновение назад полностью. А удар противника не заставил себя ждать.

Сила взвыла, готовясь контратаковать, вышла на свой предел, алым полыхали полосы на ее ладонях. Эллис сосредоточилась, для одного единственного удара, самого сильного, самого беспощадного, она должна победить... Резкая боль разорвала сердце, взгляд невольно устремился вниз туда, где из ее груди торчал пламенный клинок, как нож сквозь масло прошедший сквозь защиту, сквозь тело, и рассекший ее сердце напополам.

Эллис почувствовала, как подает назад. Удар о землю выбил из легких воздух, сильнейшей болью отозвался в пронзенном сердце, кровавой пеной и хриплым стоном сорвался с уст. Ее организм, новый, почти бессмертный, отчаянно боролся за свою жизнь, но огненный клинок — это не просто сталь. Она каждой клеточкой своего тела ощущала, как вытекает из нее жизнь, хаосом кружиться над ней так и не использованная сила. Сила, над которой она более не властна.

Широко распахнутые залитые серебром глаза смотрели на почерневшее небо. Растянувшееся во время поединка время схлопнулось, вернулось в норму. Их схватка не продлилась долго, сотка может чуть больше, а гроза уже закрыла полнеба, угрожающе урчало ее нутро, вспыхивало зарницами. И светило солнце на еще чистом кусочке неба. Весенним ласковым теплом скользили его лучи по коже, стремясь подсушить тоненькие струйки, текущие из глаз.