Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Мир оранжевой акварелью (общий файл)


Опубликован:
27.07.2013 — 02.02.2014
Аннотация:
Твой мир - палитра из ароматов, цветов и звуков. Твой мир - холст из зыбких надежд, глубоких соблазнов и устойчивых символов. Ну, а если ты в этом мире еще и художница, то просто обязана знать, что синий цвет здесь непременно означает верность. Зеленый - возрождение. Красный олицетворяет собой любовь, а желтый - ненависть. А что получится, если сама жизнь, вдруг, возьмет и смешает только две краски: желтую и красную?.. Вот и оценим результат...
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Мир оранжевой акварелью (общий файл)


ПРОЛОГ

Мужчина шел по причалу навстречу золотому закатному солнцу. Солнце уже висело над самыми горами, но, еще чуть-чуть, и оно вовсе исчезнет. Уйдет прямиком за высокий крест на каменной вершине. И тогда берег окончательно сольется с темно-серым небом и морем, превратив мир в одну прохладную темную дыру. Сейчас же, на качающихся у берега кораблях, спешно зажигали фонари, подсвечивая деревянные спины распростертых под бушпритами дев, птиц и морских богов. Все они тянулись своими застывшими телами к шагающему мимо мужчине. И было странно, что их так много. Не идолов, самих кораблей. Обычно в это время северная гавань острова Прато почти пуста. Хотя... Мужчина, черкнув взглядом по очередной гальюнной фигуре, хмыкнул.

— Капитан, сэр, — вмиг отозвался, идущий рядом бородатый крепыш. — Вы не передумали? Может, ее и в живых то давно нет? Мы ж, когда в последний раз сюда заходили?

— Может, и нет, — с расстановкой повторил мужчина, замерев у основания деревянной лестницы, ведущей наверх от причала. — По-моему... здесь, — и пошел на подъем.

— Капитан!

— Яков... не знаешь, с какого перетруса в этом змеюшнике крест водрузили?

Заскрипевший за его спиной ступенями бородач смену темы воспринял досадным вздохом:

— А хоб его знает. Говорят лишь, лет пятьдесят назад заявился сюда не то бродячий подстаканник(1), не то шальной проповедник с целью развернуть всю местную ворожейную свору на путь истинный. А после того, как ему не то рыло надраили, не то предсказали сто акул в задницу, плюнул, и остаток жизни потратил на выдалбливание этого креста. Вот якобы, с тех пор он там и торчит. Вроде назиданья: "одумайтесь и покайтесь". Последний шанс, значит.

"Последний шанс", конечно. У Якова — давний, годами выработанный талант упорно возвращаться к тому, что он считает важным. Иногда это боцману помогает. Почти всегда, но, только не в сегодняшний ветреный вечер:

— Последний шанс у меня как раз здесь и находится. Так что, или умолкни, или... Святой Эразм с лебедкой! Они здесь икрой, что ли плодятся? — мужчина, уперев руки в бока, обвел удивленным взглядом открывшуюся наверху панораму. — А вот теперь разберись, куда идти дальше.

И ведь, действительно: восемь лет назад здесь, на узкой равнине между известняковыми великанами, было всего-то с десяток домишек, отделенных друг от друга глухими заборами. Сейчас же длинные ряды фонарей обозначили в темноте целые улицы из новых, даже не домов, а настоящих каменных вилл. Подсвеченных щедро разноцветьем. Правда, вывески у их входов прочесть с данной точки было трудно. Хотя, догадаться, можно было вполне:

— Не иначе, игорщики сюда, в нейтрал(2), после запрета на материке занырнули. В соседи к местным ворожеям, — видно, к схожему выводу пришел и Яков.

— Не иначе. А вслед за ними — питейщики и красотки. И теперь ясно, почему эта дыра так сейчас популярна. А нам, по-моему... прямо.

— Ну, прямо, так прямо, — вновь вздохнул боцман и, бросив цепкий взгляд в сторону идущей к лестнице громкоголосой компании, двинул вслед за своим капитаном.

Эта часть бывшего уединенного селения Профитис была почти погружена в ночь. Лишь в самом конце гравийки, упирающейся в колодец под развесистой ольхой, горел тусклый фонарь. Но, он только колодец из темноты и выхватывал. Будто, самое посещаемое в данное время суток место. Здешние же магические старожилы своим гордым традициям не изменили. И никто навстречу двум путникам с криками: "Предскажу по сыру и подошвам! Недорого!" или "Гадаю по верной гречихе!" не выскочил. И вдогонку, цепляясь за рукава, не понесся. Однако, свет за плотно занавешенными окнами, все же, горел. Причем, за всеми. И это было хорошим, хоть пока и не верным, знаком. Осталось лишь в нужный дом войти:

— Есть кто живой?! — капитан, первым переступивший порог, сделал один широкий шаг в сторону и с прищуром, после ночной тьмы оглядел сквозную комнатку с горящим очагом между задернутыми оконцами и длинным, под вышитой скатертью, столом прямо по центру.

И сам себе с очередным удивлением, признался: внутреннее ее немудреное убранство, как и саму здешнюю хозяйку, он, в отличие от дороги сюда, запомнил прекрасно. И тут за прошедшие восемь лет мало что изменилось. Разве только, над камином, вместо венка из пожухлых трав висел теперь пестрый квадратный гобелен. И мужчина уже набрал для повторного окрика воздух, когда низкая дверь напротив открылась, выпуская из темного нутра миниатюрную смуглую старушку. Старушка на несколько секунд замерла, буравя визитеров изучающим взглядом, потом дернула плечиками:

— А, знакомец.

— Доброго здоровья, хозяюшка, — тут же от своего косяка объявил боцман, явно растерявшийся от такого "просвечивания".

— И вам не иссохнуть, не просолиться, господа, — нараспев произнесла та и, глядя в карие капитанские глаза, добавила. — Я уж и не чаяла тебя снова увидеть. По кому скорбное марево? Родитель?

Боцман непроизвольно крякнул и поспешил спрятать изумление под весомый кулак. Капитан выразил свои эмоции открыто:

— Да, он. Я по поводу этого сюда и...

— Ну, так проходите от порога. У меня не палуба, чтоб на ногах торчать. Чаю налить? Что покрепче-то вам и в другом месте теперь предложат, — собрала она рот в ехидный пучок.

— Да мы заметили, — поддержал тему боцман, усаживаясь за стол. Старушка же поспешила к буфету:

— А как такое не заметить? Разве что слепому и глухому. Ну, да, хоб с ними, с временщиками. Полгода как-нибудь дотерплю.

Мужчины переглянулись, но, уточнять данный срок посчитали излишним. Тем более, и чай подоспел. Душистый, горячий. Он сразу повернул разговор в нужное "интимное" русло...

Старая предсказательница внимала капитану с усердием старателя, промывающего золотой песок. И лишь изредка прерывала его своими странными вопросами. Мужчина же ничего от нее не скрывал. Иначе, зачем вообще сюда явился?

— А вот теперь мне придется все это разгребать, — закончил он через несколько минут и крепко сцепил лежащие на скатерти руки.

Старушка, торчащая напротив, встрепенулась:

— А, ну, дай ко мне их сюда, свои холмы и реки. Посмотрим, чем ты занимался.

— Только это посмотрим? — протянул ладони капитан.

— Не только, — буркнула гадалка, увлекая мужчину за собой к горящему камину.

Тот, прямо у огня послушно замер в забавной согнутой позе и сейчас уже сам обратился в слух и зрение. Но, первые несколько минут лишь прислушивался к тихому старушечьему шепоту, да хмуро глазел на мелкие гобеленовые цветочки. Боцман же, оставленный за столом, теперь казалось, впал в новое непривычное для себя состояние — крайнюю неловкость от такого "сокровенного" зрелища. Поэтому, когда старушка, вдруг громко икнула, вздрогнули оба.

— О-ой, — выпустив мужские ладони, прихлопнула она собственные к груди. — А вот тому, видно и быть.

— Чему... быть? — глухо уточнил, распрямивший спину капитан.

— А тому, что сам ты себе в предстоящих поисках главной помехой и станешь, — многозначительно изрекла гадалка и направилась обратно к столу. — Честь свою можно по-разному отстаивать. И приумножать ее можно разными путями.

— Я не о своей чести пекусь.

— Ой, ли? — сморщила она свой острый нос. — Ты кому сейчас врешь? Нам или себе? Твой родитель, конечно, успел начудить со своими заполошными Бенанданти(3), да только вы с ним давно друг за друга не в ответе. И давно живете на разных берегах. Так с чего, вдруг, такая прыть?

С чего, вдруг, подобная прыть?.. Мужчина на мгновенье задумался и упрямо тряхнул головой:

— Да. Мне это тоже надо. Так ты, Клара, поможешь? — глянул он исподлобья на старушку, скрестившую на тощей груди руки. Та лишь с досадой покачала головой:

— Вашу бы, каменную мужицкую гордыню, да на изгородь. До небес бы вознеслась... Не могу я тебе помочь.

— Почему? — медленно уточнил вопросивший.

— Да потому, что перекрыты мне те тропы "туманом" — магия посильней моей клан этот древний бережет. Но... — вскинула она палец.

— Все же, есть "но"?

— Есть. Другая магия есть. Чистая, прозрачная. Исконная магия этого мира. Да только пользоваться ею надо осторожно.

— Кому? — недоуменно хмыкнул капитан. — Мне? Да из меня маг, как из моего боцмана — белошвейка.

— А что? — неожиданно вскинулся тот. — Я сам себе штаны чиню и...

— Умолкни, Яков. А ты, уважаемая Клара, выражайся конкретней. Что за местная сила и по какому рецепту готовится?

— Нет, сынок, — совершенно не впечатлившись гневной речью, захихикала старушка. — Это не боцман твой — белошвейка. Это ты у нас — кухарь. Или, кок по вашему... Послушай меня, — сняла она, вдруг, с лица улыбку. — Послушай внимательно: место, куда ты должен последовать, явилось мне высокими зелеными столбами. И даже не столбами, нет. Свечами. И свечи те высятся на самом берегу и тебе надо именно туда. Там пульсирует... А как доберешься — будь внимательным. Она сама тебе явится.

— Кто?.. Магия?

— Девушка, — выдавила гадалка. — Она — носитель той магии.

— Девушка? И как я ее узнаю? — скривился капитан. Старушка же в ответ фыркнула:

— Узнает он. Будешь внимательным — узнаешь. Или ты от меня подробного портрета ждал? Так здесь я тебя разочарую, потому как сама видела лишь ее нечеткий образ.

— И в чем он выражался?

— В чем? — потерла старушка наморщенный лоб. — На мир она смотрит не как все. Вот в чем. Он у нее, то зеленый, то желтый. Но, любимый ее цвет — голубой, как море в солнечный полдень. И еще я ее руки видела. И не сказать, чтоб грязные. Просто... — вдруг, щелкнула она пальцами. — разноцветные. Точно! Вот руки у нее постоянно разноцветные. И саму себя она считает "трусихой".

— И это все? А как она мне поможет... отстоять и приумножить собственную честь? Эта "разноцветная трусиха при неизвестных зеленых свечах"?

— А это уже не моя забота, — категорично отрезала гадалка. — Я что могла — сказала. Дальше — сам своим разуменьем.

— Ага...

— Капитан, сэр?

— Чего тебе? — бросил, хмуро отвернувшись к огню, мужчина.

— Я, кажется, знаю, что это за "зеленые свечи". Помните, капитан, несколько лет назад мы заходили в один порт по пути из Эйфу домой?

— Ну-у? — повернулся тот к боцману. — И-и...

— И порт тот назывался Канделверди.

— Что в переводе с исходного итальянского, звучит, как "зеленые свечи", — глухо закончил за Якова мужчина. — А ведь верно. Клара, может такое быть?

— Канделверди?.. — медленно повторила гадалка, будто еще что-то для самой себя решая. — Может, сынок. Может. Там она, твоя... трусиха.

— Ну, значит, на рассвете — снимаемся сразу туда. А дальше, — усмехнулся, вскинув лицо к низкому потолку мужчина. — своим разуменьем... Клара, благодарить в вашем деле не принято. Так что... — запустил он руку за пазуху и вынул оттуда тяжелый кожаный мешочек...

Старушка, проводив визитеров до порога, еще долго стояла в ярко освещенном прямоугольнике двери. И сначала она просто вслушивалась в удаляющиеся по дороге голоса. Потом, отведя взгляд к фонарю над колодцем, нахмурила и без того изрытый бороздами морщин лоб.

— Канделверди... Дело чести... Ох уж мне эта вечная мужская погоня за иллюзиями... Глупый, глупый гордец. Приумножить он собрался. Приумножишь то ты, наверняка. Да только истинную цену этому поймешь еще не скоро. И... бедная девочка... Да, видно, это — судьба. И никуда от нее... А я то — старая недоделка... Ведь сама же... — гадалка, продолжая тихо корить себя, мужскую суть и весь, сошедший с ума мир, медленно закрыла дверь, вновь предоставив право голоса присмиревшим ночным сверчкам...

_____________________________________________

1 — На морском сленге, странствующий рыцарь.

2 — Остров Прато расположен в "ничейных" водах Моря радуг и, в связи с этим, является местом, весьма сомнительным с точки зрения закона.

3 — Тайное общество, известное еще с древности, но получившее широкое распространение в средневековой Италии. Его члены обладали способностью покидать свои тела и на астральном уровне перевоплощаться в животных. Гонимые церковью в предтечном мире, "оборотни Христовы", под покровительством алантов, основали государство Чидалию на южном побережье Моря радуг.

ГЛАВА 1

— Подмалёвок... Подмалёвок и это тоже — лишь жалкий, скучный подмалёвок(1)! — три плотных листа, один за другим, спикировали прямо к моим ногам. — Лучистая Мадонна! Это — не ученица. Это — сущее наказание на мою...

— ... новую соломенную тарелку, — не удержавшись, продолжила я, сгребая с плит террасы свои шедевральные работы. — Хотя, вчера страшнее была, — маэстро выпустил жар носом — у него это всегда выразительно получалось. И, как бы новой шляпы не лишился. Да что я все с его шляпами то?! Пришлось строить привычную покаянную физиономию:

— Я старалась. Правда, — сморщив облезлый нос, потупилась я в пыльные учительские сандалии.

— Она старалась! — тоже привычно не проникся учитель. — Она стара-лась. Зоя!

— Да.

— Ты в какой стране живешь?

— В Чидалии, маэстро Бонифас.

— В Чидалии! — запальчиво взвился тот. — В месте, где кристально-синее море, изумрудно-сочные кипарисы и золотисто-слепящий песок! В месте, где каждый младенец рождается с абсолютным вкусом и первым делом восклицает: "О, какая грудь!" Где танцуют, когда счастливы, и когда убиты горем! Где в людях, еде и природе напрочь отсутствуют полутона! Так почему же, когда я смотрю на твои... рисунки, у меня ощущение, будто ты производила их на свет среди вечных снегов? Зоя! Где всё это?! Где Чидалия?!

О, как же мне "всё это" обрыдло!

— Она там есть, маэстро. Просто... вы ее не видите.

— Не вижу? — склонив голову набок, прищурился мужчина. — Наверное, потому, что она спрятана за унылыми бледно-салатовыми садами и серо-буро-розовыми горами? И размытое бежевое солнце ее недостаточно освещает? Зоя?

— Да, маэстро.

— Ты опять писала сквозь свои линзы? Я их не все у тебя отобрал? — душевно поинтересовался педагог. Я же, напротив, насупилась:

— Нет, маэстро. И вообще... как хочу, так и пишу. А, если вам не нравится, можете от меня отказаться. Хотя, мне будет жаль.

— И почему, позволь узнать?

— Потому что вы мне нравитесь, не смотря на ваши постоянные вопли и балаганные шляпы.

Мужчина, устало плюхнулся на каменный парапет:

— О, лучистая Мадонна... Это — не ученица. Это — сущее наказание на мою... Иди сюда.

— Ну, иду, — буркнула я, опускаясь рядом с учителем на прогретые камни. Потом потерла свободной рукой нос и вздохнула. На этот раз — совершенно искренне: ну разве мой многострадальный педагог виноват, что у меня — все "сквозь линзы"? — Маэстро Бонифас.

— Что, Зоя? — ответствовал он уже вполне спокойно и, вдруг, неожиданно добавил. — Ко мне в мастерскую сегодня заходил твой многоуважаемый опекун.

— Да?.. И что ему было надо? — уныло отозвалась я, хлопая по вытянутым ногам своими шедеврами.

Маэстро поправил широкополую "тарелку":

— Ты знаешь, я так и не понял: узнал, платишь ли ты за наши уроки.

— С чего, вдруг? Это уже давно — не его забота.

— Вот и мне невдомек, — дернул он худым плечом. — Зоя, он... тебя не обижает?

— Сэр Сест? — удивленно прищурилась я. — Не-ет. Он меня, наоборот, не замечает. Впрочем, как и я его. И очень надеюсь — наша взаимная "незримость" скоро станет реальной. Ведь мой день рождения уже через пять месяцев. Как и моя дееспособность.

— Ну-ну, — буркнул мужчина. — Двадцать один год. Лучистая Мадонна! А ведь я тебя помню еще веснушчатой большеглазой егозой с вечно кривыми косичками. Даже тот день, когда ты пришла ко мне в старую мастерскую на улице Колокольщиков и важно пропищала сразу от входа: "Дяденька — знаменитый художник, научите меня показывать другим то, что видно лишь мне".

— Угу, точно так и было, — засмеялась я, качнув своего учителя плечом. — И как вы находите, маэстро, я с тех пор сильно изменилась?

— Ты? — с насмешливым прищуром глянул он на меня. — Расстоянием от макушки до земли... Зоя.

— Да?

— Он интересовался твоими "особенностями". Скажи, эти, — замолк в тени шляпы маэстро, явно подбирая слово. — видения, они до сих пор тебя посещают?

— Видения? — глянула я в сторону моря, тоже с ответом не торопясь. — Ну да... Правда, сейчас уже реже, — и, еще немного подумав, решила добавить. — Последнее вы видели. И оно вам даже понравилось... Своими насыщенными тонами, — конечное "дополнение" вышло весьма ехидным. Маэстро понимающе хмыкнул:

— Еще бы. Та узконосая бригантина в схватке с грозовым штормом?

— Угу. Просто корабль. С нарисованным факелом на среднем парусе фок-мачты(2). Без всякой иррациональности. А вообще, — вернулась я взглядом к своему притихшему соседу. — Мне пора, — и подхватила с парапета выцветшую папку на ручках. — За какой шедевр вы меня в следующий раз отчитаете?

Мужчина, поднявшись следом, тщательно задумался:

— А, знаешь, что? Раз у тебя так хорошо выходят именно корабли, отряжайся ко ты на нашу портовую пристань. Только, в этот раз, без своих линз на носу. Голубых, по всей видимости. Я прав?

— Маэстро, вы правы и... я постараюсь, — а что я еще могу ему "привычно пообещать"?

Конечно, я постараюсь... первые несколько минут. А потом плюну и спущу со лба очки. Потому что последние четыре года лишь так и храню свой личный, без всяких ярких красок и душевных потрясений мир. Потому что, по-другому у меня не получается. И Арс... Арсений, "кусач" и мое любимое "ботало" — тому самый болезненный аргумент...

  

Сэр Сест, тогда еще, просто Сест ди Федел(3), появился в нашем просторном доме тринадцать лет назад, в середине сентября и в день, когда у нас с братом шел принципиальный бой за главное сокровище острова "Дупло" — пирог с абрикосовым вареньем. Вот от этого "острова" меня Арс за ногу и сдернул:

— Ты! Ты! Я в следующий раз тоже так сделаю! Прицеплю тебя к штакетине за помочь! — нависнув тощей тенью над моей скривившейся физиономией, выдал он. Я же, не торопясь подниматься, пояснила:

— Иди к лысому дракону. И вообще, ты мне правую ногу сломал.

— Да ну? — оба уставились мы на так и не покоренный, бородавчатый ствол оливы. Один — с явным сомнением. Другая — с сожаленьем (ведь совсем немного не долезла). В этот момент порыв ветра, петляющего меж деревьями сада, донес до наших носов вожделенный аромат. Мы с братом настороженно переглянулись. — А ну, пошевели.

Я опустила взгляд на собственные босые пальцы, торчащие сейчас из травы в соблазнительно выгодной диспозиции (между расставленными братскими ногами) и... великодушно вздохнула:

— Ладно: на счет "три".

— Три!

— Ботало! — подскочив с земли, ухватилась я руками за нижнюю ветку оливы. — Я все равно быстрее.

— Как же, — пропыхтел с противоположной стороны Арс. — Вот, если б ты языком цеплялась, то уже на макушке была.

— Сам ты... Ай! Руку!

— Да как бы не так! Изыди, нечистая!

— Дурак! Люса тебя, богохамца, не слышит! Ай!.. О-ой... — пирог предательски разломился и, приложившись по дороге о пару веток, ушел прямиком в траву. Мы с Арсом угрюмо уставились друг на друга. — И ведь все из-за тебя.

— Не канючь. Трава то — чистая. После дождя.

— Я с травы есть не буду.

— Да? — глянул брат вниз и, вдруг, ухмыльнулся. — А уже и не успеешь. Приятной трапезы, Хвостик!

Пес, секунду назад подоспевший к нашему утерянному сокровищу, мотнул закрученной "кличкой". Арс расплылся в торжествующей улыбке.

— Вот только не надо! — тут же дошло до меня. — Ну и что, что это — твоя собака. Она в сражении не участвовала.

— Потому что в засаде сидела, — резонно заметил со своей ветки стратег. А потом поднес к голубым глазам пятерню. — О! Сколько у меня варенья.

— Ботало.

— И тебе приятной трапезы.

Вот на том наш принципиальный бой и закончился — вылизыванием пальцев на шершавых ветках оливы с обеих сторон от дупла. Правда, никто из нас место решающей битвы покидать не спешил, увлекшись новым занятием.

Мы в детстве с Арсением, вообще жили занятно. Хотя, порою не дружно. Как и положено близнецам. Вот только с собственным полом иногда выходила неразбериха — окружающие частенько в нем путались. Нет, на: "Парнишки, отойдите ко от лотка!", я предположим, не оскорблялась. Ведь все детство пробегала в коротких штанах с помочью через плечо. Хуже случалось, когда моего "мужественного" братца, вдруг, принимали за девчонку. Арс тут же надувался лягушкой и старательным басом выдавал: "Сам ты — дура в щетине". Я же ошалевшему незнакомцу поясняла: "Он, просто, миленький у нас очень. Да ведь, Арсеньюшка?" И тогда доставалось и мне. Правда, если догонит. А, лет с семи разница стала проявляться ощутимее — моими пшеничными косичками и выгоревшим ежиком Арса. Да и платья пришлось носить (мне). Хотя бы, в гимназию. Тоже, кстати, раздельную.

Что же касалось родителей, то они любили нас всякими, полагая удвоенным даром или проклятьем, в зависимости от того, что наша парочка вытворяла. Хотя, чаще, вторым и мама. Потому как отца мы с Арсом видели редко. Да у нас половина Канделверди аналогично живет: главы местных семейств, либо — рыбаки, либо — моряки, либо, как наш отец — морские торговцы. Пропахшие солью вперемешку с потом и табаком. Вот по этому запаху я отца и запомнила. А еще по серому кителю с золотыми нашивками, означающему "частный торговец-судовладелец под юридической защитой Его Королевского Величества — правителя Чидалии, Пятидолья и девяти Божьих скал". Очень красиво звучит. Жаль, что не от всего эта "защита" оберегает...

— А Люса на ужин курицу щиплет.

— Это не курица, а петух. Гляди, перья у него — чернильно-синие. У куриц таких не бывает.

— Ха! Зато у них зеленые бывают, — перевесился ко мне через ствол Арс. — В красные звездочки.

— Подумаешь. Зато красиво получилось. А то, что Люса потом через забор от страха перемахнула, так это от... — вспоминая цитату из маэстро, скосилась я в густую листву. — эстетической тупости, вот. Желтая то ее не так уже напуга...

— Зоя.

— Чего?

— А к маме кто-то пришел, — прищурился брат в распахнутое окно кабинета, видное с этого дерева, лучше остальных. Я тоже вгляделась в далекий комнатный полумрак:

— Угу. Точно.

Сам по себе факт визита удивления не вызвал — мама часто в отсутствие отца вела его скопившиеся дела. Поэтому вначале мы лишь попытались с братом опознать в невысоком мужчине с зачесанной назад шевелюрой и солидным носом, знакомого. Но, через пару минут мама, вдруг, резко встав из-за стола, направилась к окну. Мужчина немедля последовал за ней, а еще через мгновенье сад огласился громким отчаянным криком.

Мы с братом летели в дом со всех ног. Мне тогда показалось — я земли в прыжке не коснулась:

— Мама!

— Что случилось?!

Она развернулась к нам от подоконника и, сделав пару шагов вглубь комнаты, оперлась на спинку высокого отцовского кресла:

— Дети... Дети, ваш отец умер. И... вот этот мессир принес нам весть...

Последующие два года я про себя сэра Сеста так и называла: "мессир — дурной вестник". Как его в уме именовал Арс, не знаю. Он вообще долго отказывался принимать данную реальность. И сэр Сест ему раз за разом терпеливо рассказывал о том, какой наш отец был замечательный человек и деловой компаньон. И что та страшная болезнь, подкосившая вместе с ним половину команды, никому даже мизерного шанса не оставила, но, наш отец, как герой, боролся с ней до последнего. И даже успел доделать последние торговые дела. Мало того, уже на пороге чистилища, передал их своему верному компаньону. Так что мы втроем теперь — под его, такой же верной защитой. При этом слове Арс обычно вздыхал, смотрел на рассказчика со смесью недоверья и обреченности и уходил вон из комнаты. Я же — просто сидела и слушала. А на сдавленную улыбку мужчины отвечала своими кособокими гримасами. Правда, привыкла к нему гораздо быстрее Арса. Наверное, потому, что пах он точно так же, как отец. Или, видя расположенность к нему мамы. Ведь, женщина всегда должна быть "при мужчине". А вдова, как подбитая на одно крыло чайка. Это так Люса нам говорила. И до их свадьбы и после нее. Хотя, после, уже реже.

Следующие три года мы прожили все вместе в нашем большом доме. И, по большому счету, привычный наш уклад изменился мало. С той лишь разницей, что теперь на большой родительской кровати, рядом с маминым пустовало не отцовское место, а совершенно чужого мужчины. Но, к огромному огорченью моего брата, "пустота" эта стала белеть все реже и реже. Потому как сэр Сест решил сменить серый китель морского торговца на чиновничье кресло в местном порту. Этот период жизни запомнился мне сумбурно. Все больше по шумным застольям незнакомых нам с Арсом людей и частым эмоциональным разговорам мамы и сэра Сеста, доносящимся через дверь кабинета. Нет, мы специально их не подслушивали. Просто, мамин муж говорил уж очень громко и то, ругал какого-то "мутного" Хирономо, то грозился вывести его же в "прозрачные воды истины". А еще через семь месяцев, ранним апрельским утром в дом постучались трое солидных визитеров. Сэр Сест в запахнутом наспех халате, проводил их в кабинет. И вот теперь мы не разобрали с той стороны ни слова. Лишь монотонное бубнение под причитанья Люсы, присоединившейся к нам троим с нашей стороны: "Ох, чуяла я, добром это не кончится. Одна половина города треплет, кто сэра Хирономо под судейский молоток подвел. А другая — кто вместе с ним казну портовую и растащил". И я уж было, развернулась к ней, чтобы припомнить, кто сам "трепал" про "однокрылую чайку", но, тут дверь распахнулась, и мимо наших разинутых ртов по коридору важно прошествовали гости. Следом за ними из серого рассветного кабинета выплыл мамин муж и, остановив на нас свой оторопелый взгляд, произнес:

— Поздравляю: в Канделверди — новый начальник порта. И это — я...

Мама умерла еще через полтора года... И вот это событие изменило "наш привычный уклад" кардинально...

Детство, оно сродни мотыльку. Красивому, с яркими крылышками и легким, кратковременным мигом полета. Потому что в детстве отсутствуют и планы на будущее и ноющая ностальгия по прошлому. Детство эгоистично, ибо живет лишь днем сегодняшним, беря от него по максимуму. Без заначек на завтра и зароков от прежних ошибок. Вот так и мы... Нет, мама, конечно, болела. Иногда. Днями лежа в своей огромной кровати за задернутыми наглухо шторами. В спальне, пропитанной лечебными снадобьями и еще чем-то тревожно густым, темным облаком висящим над ее запрокинутой головой. Но, воспоминание это быстро выветривалось, как из комнаты, едва там распахивались окна, так и из наших с Арсом голов. Вытеснялось более важными заботами порхающих в своем ярком мире мотыльков. А потом все, вдруг, изменилось и я впервые, давясь слезами под лестницей, шепотом вопросила у брата:

— Арс, а что будет завтра?

— Не знаю, — растерянно глянул тот на меня. — Это он во всем виноват. Это из-за него она постоянно болела.

— Не говори ерунду. Мама и с отцом тоже мучилась головой. Помнишь, — хлюпнула я носом. — наш семейный лекарь предупреждал, что ей волноваться вредно и какую-то микстуру вонючую прописывал?

— А кто маму заставлял волноваться?.. Больше остальных? — вовремя уточнил мой "примерный" со всех сторон брат. — Он. Со своей работой и еще кое-чем, похуже.

— Арс, чем "похуже"? — недоверчиво прошипела я. Подросток хмуро уткнулся взглядом в пыльный угол:

— Тебе ведать о том ни к чему. Да только я точно знаю — из-за него, этого пеликана жадного, мама умерла.

А что ожидает нас завтра, мы в том разговоре под лестницей так и не выяснили. Да только жизнь сама за нас все решила. В лице человека по имени Сест ди Федел...

Местное кладбище, видное еще издали густой зеленой макушкой из высоченных дубов, находилось в стороне от кипящих жизнью городских улиц. И хоть рядом с ним, на тюльпановой пустоши, то быстро появлялись, то так же быстро пустели чьи-то скромные постройки, жители Канделверди капитально осваивать ту часть предгорья явно не торопились. Я же торопилась сюда каждый день. И сначала являлась без всяких других причин, кроме единственной — проведать маму. А потом, пришлось их выдумывать. Не для себя. Для других. Для Люсы, маэстро Бонифаса, иногда насупленного сэра Сеста. Для скучающих теток, торгующих пучками из вечно подвядших цветов сразу у кладбищенских ворот. И один лишь Арс в моих оправданьях не нуждался. Он, казалось, вообще во мне теперь не нуждался, нырнув с головой в видимость дерзкой взрослой жизни...

В тот ветреный майский день облака, согнанные с просторов Моря радуг, досрочно закончили в городе послеобеденную сиесту. Поэтому тетки у распахнутых настежь ворот, уже не клевали носами над своими тощими пучками. Пришлось здороваться, демонстративно поправив на боку папку на длинных ручках (рисовать пришла, не просто так). А уж потом, сразу за высоким забором, быстро нырнуть в пеструю тень кладбищенских дубов. И зашагать по широкой центральной аллее. За последние два года я узнала о городском кладбище почти все. Хотя эта его часть, самая старая, была под стать здешним дубам, которые своими вершинами упирались в вечность. Вот и серые мраморные памятники-надгробья, судя по их выеденному ветром и солнцем виду, тоже были от этой вечности в одном шаге (если такое выражение вообще применимо к статуям и деревьям).

И некоторых из них я, действительно, рисовала. Поэтому сейчас, проходя мимо, задерживала взгляд, как на старых приятелях. Вот, например те, что высятся слева на бугре, полностью утонувшем в пахучих желтых лилиях. "Здесь покоится Петра Волош. Дева, достойная наших разбитых сердец" — надпись на постаменте, едва различимая сейчас. И две каменные фигуры: ангела смерти, с силой снимающего с головы девушки венец жизни. Девушка цепляется за него руками, хотя очи ее уже сомкнуты. И действительно, данная Петра покинула бренный мир внезапно и при невыясненных обстоятельствах... Или еще одна местная "почти вечность" — умирающая женщина, держащая в одной согнутой руке цветок мака, как символ сна. В другой — ритуальную емкость для скорбных слез (вероятно, ее оставшихся горевать близких). А чуть дальше, почти скрытый в густо разросшейся сирени — постамент с восседающим на нем ангелом-хранителем. Люди свято верят, что такая скульптура заставит небесного охранника беречь своего "подопечного" и на том свете. Наверное, поэтому молящийся ангел опирается обеими руками на увесистую дубину... Но, самой любимой моей здешней скульптурой был лежащий под покрывалом из плюща, каменный лев. Время почти стерло с его добродушной морды нос, а листья плюща скрыли раззявленную во всю ширь пасть (словно животному очень жарко) и эти метаморфозы сделали из надгробного льва сказочного персонажа: с головой кудрявого младенца и туловищем хищника. Вот его я рисовала больше всех остальных. Каждый раз меняя выражение "детских" глаз и положение лежащих лап. А про себя называла "наивным чудовищем".

— Ух, ты! — разлегшаяся посреди аллеи, худая рыжая кошка, заставила меня вновь сосредоточиться на дороге и через пару десятков ярдов, я увидела конечную цель пути. Хотя, сначала не ее, а, обрубающий аллею, ржавый, покрытый мхом забор с обмотанной цепью калиткой — входом в заповедную часть кладбища. Значит, мне осталось лишь повернуть перед ним налево. — Ну, здравствуй, мамочка. Это — опять я.

Наш семейный склеп назвать таковым можно было лишь по принадлежности к месту. Потому что он скорее, напоминал прямоугольную беседку, сотканную из ажурных металлических прутьев с единственным надгробием по центру и лавочками вдоль узких перил. Заполнились они седоками лишь единожды — в день маминых похорон. Остальное же время были заняты опадающей дубовой листвой да еще воробьями, облюбовавшими это ветреное место для своих посиделок. И первым делом я привычно разогнала мелкую, гулко чирикающую компанию. А потом придирчиво осмотрела все остальное пространство... Вроде, без изменений. И уселась на край мраморной плиты:

— А у нас все по-старому. Так папе и передай. Люса ругается на меня за то, что я мало ем ее стряпню. На Арса — за то, что он опять не ночевал дома и почти забросил гимназию. И втихаря — на твоего мужа. По разным причинам. Меня маэстро Бонифас опять сегодня звал перебраться к нему, но я отказалась... Да, твои апельсиновые деревья зацвели. С опозданием, но, белые бутончики вот-вот раскроются. Но, кажется, про них я тебе уже говорила... — замолкнув, вдруг, вздохнула и огляделась по сторонам.

Здесь, в противовес портовому гомону, было тихо. И тишина эта неизменно умиротворяла. А еще, так же неизменно клонила в сон. И я, уже зевая, представила себе физиономии Люсы и маэстро, которым я только что сообщила: "Да я туда вообще жить перееду". Эта мысль мне сейчас показалась вполне здравой:

— Тем более, с братом буду видеться чаще, — скосившись на свежую ветку магнолии в каменной вазе, пробормотала я. А потом меня, вдруг, "понесло"...

Когда-то, много лет назад, мой учитель спросил: "Как в твоей голове рождаются "те, другие" картинки?". И я смущенно в ответ пролепетала: "Я их слышу". Из шума листвы, криков птиц, обрывков фраз. Да много еще из чего. Даже из скрипа несмазанных колес по улице. Все это множество сначала сплетается у меня в голове геометрическими узорами, а потом, вдруг вспыхивает отчетливыми яркими картинками в рамках из них. Странными, непонятными, но, четкими до малейших деталей. И единственное, что в них всегда повторяется...

— Маэ-э-эу-у! Ш-ш-ш-ш... Маэ-э-у! Ш-ш-ш! Ш-ш-ш!

— И ты, здравствуй, потерянная душа.

— Ш-ш-ш!

— А кто в этом виноват? Надо было еще при жизни своей...

— О-ой...

Женщина, бесцеремонно разглядывающая мои, разложенные по надгробью рисунки, отложила их в сторону и обернулась к рыжей кошке, сидящей на лавочке:

— Вот сколько ее знаю, все время — одна и та же песня.

— Про что? — ошарашено выдала я, схватившись за онемевшую после сна шею.

— Про что? — тихо повторила незнакомка. — Про свою несчастную жизнь и про то, что она вынуждена болтаться в этом унылом месте до своего "естественного исхода". Ну да, ее не переслушать. Ты почему сегодня так припозднилась? — в глазах незнакомки вспыхнули две тревожные луны, точные копии той, что секунду назад вынырнула из-за туч. И я еще успела подумать что, наверное, в местные "апартаменты" уже переехала, раз таких "гостей" принимаю, а потом резонно уточнила:

— А почему я маму здесь никогда не видела?

Моя собеседница даже слегка удивилась:

— А что ей тут делать? Это я, — качнула она темной гривой в заповедную часть кладбища. — охранительница здешней святыни. И со мной в компании лишь те, кто этой компании совсем недостоин.

— Ш-ш-ш!

— Однако, у них — другое мнение. Да и пусть. Так почему ТЫ до сих пор здесь? Хотя, нет. Я не то должна спросить. Почему ты так упорно стремишься сюда из реальности?

Вот уж не думала, что придется откровенничать с такой "нереальной" особой. И совсем не собираясь этого делать, я выдала одно из любимых выражений маэстро:

— А что значит реальность? У художника она — в его внутреннем видении. И я...

— Художница? — вскинула брови женщина. — Ты в первую очередь — баголи. А уж потом — художница.

— Ба-голи? Это... кто?

— "Сова" на языке моего народа. "Видящая особые знаки". У тех, кто позже заселил эти края, нет такого дара. А ваши предсказатели отличаются друг от друга лишь длиной языков и богатством фантазии. Вот кто — настоящие "художники", — последние слова незнакомка произнесла с воодушевлением, заставившим ее встать с противоположного края плиты, и в распрямившихся на груди складках платья я тут же заметила круглую вышивку:

— Сова...

— Она самая, — скривилась женщина в ухмылке. — Разве не ей ты "подписываешь" все свои "знаки"? В правом верхнем углу? И... — вдруг смолкнув, склонила она набок голову. — И тебе пора. Мелеха? Ты проводишь баголи?

— А разве вы всё мне уже сказали? — недоуменно уточнила я, тоже, однако, поднявшись с места.

— Есть вещи и поважнее. Судя по твоим последним рисункам, — уже обращаясь в седую дымку, напоследок изрекла здешняя жительница.

— Ну и дела... А ты, значит, Мелеха? — кошка в ответ потянулась и, спрыгнув с лавки, важно направилась из склепа. Я, собрав свои "знаки" в папку, поспешила за ней. — Ну и дела. Хотя, дорогу я и сама знаю.

— Маэ-у-у...

Привычно свернув вправо, я на ходу огляделась по сторонам, успев удивленно хмыкнуть (ведь ночь давно), а потом, вслед за рыжей проводницей, внезапно свернула в первое левое ответвление. Здесь, ярдов через тридцать, начиналась сравнительно новая часть городских захоронений и мною почти не изученная. Да и к чему? От материнской могилы далеко и надгробия особой художественной ценностью не блистают. Разве что, сравнительно гладким мрамором и вычурностью высокопарных надписей на постаментах. Так мы прошли еще какое-то время: Мелеха — впереди, покачивая кончиком загнутого хвоста, я — следом, прислушиваясь и продолжая удивленно озираться. И поэтому, момент, когда кошка шустро сиганула в ближайшие от дорожки кусты, заметила слишком поздно. Поздно, чтобы последовать ее мудрому примеру.

— О! Кого я вижу! — тощий парень, замерший прямо по курсу, весело сплюнул и, засунув руки в карманы, на моряцкий манер, качнулся. Его спутник, стоящий ко мне в профиль, выразительно подпрыгнув, поддернул на себе штаны:

— Сестра Красавчика? Зоя?

— И что с того? — с тоской взирая на горящие из кустов кошачьи глаза, произнесла я.

— Да так, самая малость: брат твой нам кое-что должен. Да, Медун?

— Ха! Точно так, — оскалился второй.

— И внезапная фортуна мне подсказала...

— Идите к лысому дракону! Оба! — сделала я шаг назад, выставляя перед собой как щит, картонную папку. — Понятно?

— Это с чего мы такие дерзкие? — ответно наступая, сузил глаза тощий. — Думаешь, уважаемый отчим за тебя впряжется?

— Пошли прочь! — пожалуй, последнее слово вышло даже истеричным. Что вызвало громкий смех у обоих парней. Мне же, резко стало не до веселья — вот же дура! И ведь, действительно, перепутала явь с потусторонним миром. Так теперь — получай, дура. — Пошли отсюда прочь! — уже не глядя, попятилась я назад, заметив, что мои преследователи вдруг, замерли (неужели, возымело?). Однако уже через миг сама натолкнулась спиной на преграду. — О-ой!

Арс недовольно сморщился:

— Зоя, какого хоба ты тут делаешь? Я тебя по всему городу ищу, — и, оттеснив меня в сторону, вышел вперед. — Здорово, портовые помойщики.

Я же, трусливо заскулив, прижала к груди руки.

— Да, неужто, сам? А мне говорили, ты свалил давно из этого городишки?

— Мало того, он еще и один.

— Арс, побежали.

— Зоя, не канючь... А вот здесь вы ошибаетесь.

Пронзительный свист заставил меня прихлопнуть к ушам ладошки. И уже через несколько мгновений, из ближнего поворота, вынырнул запыхавшийся дружок Арса. Смуглый Потап, вмиг оценив обстановку, тоже присвистнул. Правда, гораздо тише:

— Та-ак... А ты, значит, здесь.

— Зоя, вали домой, — тихо процедил брат, не спуская глаз с замерших напротив противников.

— А как же...

— Зоя! Я кому сказал!

— Ла-адно, — медленно пятясь, двинула я в обратном направлении и лишь за кустами у поворота на секунду замерла... Вроде все тихо. А уж потом со всех ног понеслась по центральной аллее в сторону кладбищенских ворот... Вот же дура! Дура!..

Тучная Люса, встретившая меня на крыльце, сначала вступительно зашипела (сэр Сест то спит давно), а уж потом, увидев мои расширенные от ужаса глаза, за руку потащила в свою комнатушку за кухней... Там мы с ней и встретили пасмурный мутный рассвет. Я — вся в слезах вперемешку с размазанными по щекам соплями. Люса — в причитаньях и молитвах у своей гипсовой Мадонны. А, когда сквозь оливы в саду робко пробилось солнце, в наше окно тихо постучали.

— Арс! — подскочив с высокой кровати, в два прыжка домахнула я до подоконника и, сдвинув горшок с геранью, распахнула створки. — Арс...

Брат расплылся в кривой улыбке:

— Ой, — и тут же скривил нос от боли в распухшей губе. — Теперь я тебя быстрее нашел. Зоя, Люса, выйдите в сад. Я вас там буду ждать. И у меня очень мало времени.

— Хорошо, — понятливо кивнула женщина и опять ухватила меня за руку...

Дальнейшее действо отложилось в моей памяти так же смутно, как и сам тот рассвет ожиданья. Я лишь кивала сначала на речи брата. Потом, когда до меня дошел их смысл, намертво вцепилась в его драный рукав:

— Не уезжай, Арс.

— Моряки не уезжают. Они — уходят, — глядя в сторону, буркнул он, до боли напомнив мне сейчас отца.

— Ну, не уходи. А хочешь, я сама на себя все возьму?

— Убийство? — повернулся ко мне Арс.

— Святая Мадонна. И это надо же. Племянник наместника. И такая сволочь.

— Люса, ты хоть не причитай. Все обойдется. Сэр Сест обещал. Хоть это, — вдруг, нахмурился он и, отодрав мои цепкие пальцы, обхватил обоими руками за плечи. — Зоя...

— А?

— Не бери в голову и не канючь. Я бы все равно отсюда свалил. А тебя я не брошу и обязательно найду, через какое-то время. Ты только... — отстранился он от меня и заглянул в глаза, как в зеркало своих собственных. Таких же голубых и родных. Единственно родных сейчас. — Ты меня прости, Зоя. Я тебя совсем забросил. И сам виноват. Но, обещаю, я тебя найду. Где бы ты ни была. Вот только сейчас... Мне пора.

— Арсений, сынок, а пирожков в дорожку? — теперь запричитала Люса.

— Не надо. Меня там накормят.

— Где, "там"? — ревностно уточнила она. Арс усмехнулся. Потом снова сморщился:

— Ровно в шесть от пятого причала отходит ладменский "Витязь". Я ухожу на нем. Там и накормят. И... все, девушки. Мне пора...

Ему пора. И он ушел. Лишь вскинул руку напоследок, будто вспомнив что-то важное и, выудив из нагрудного кармашка свои очки с сиреневыми круглыми стеклами, водрузил мне их на нос:

— Носи, сестренка. В них тебя не тронут... Свои...

— Спасибо... Арс... Прощай...

_______________________________________

1 — Начальный эскиз, представляющий собой композицию будущей картины с основными цветовыми тонами.

2 — Первой, считая от носа к корме.

3 — Приставка "ди" перед последующим в обращении словом означает название населенного пункта, родины именуемого гражданина. В данном случае: "Сест из Федела". Федел в такой вариации заменяет традиционную фамилию.

ГЛАВА 2

Бархатный закат накрыл Канделверди, вмиг примирив меж собой кричащие городские колеры. Лимонно-желтые, малиновые и терракотовые дома, смягчившись в этом приглушенном свете, уже не казались задирами, насупленными друг на друга через узкие улочки: "Нет, я тебя краше, и горшков с цветами на мне больше — вон, даже прохожие макушками об них шеркаются". Как там сказал сегодня маэстро? "Край, где в людях, еде и природе напрочь отсутствуют полутона?".. Я бы еще и чувство меры добавила, да, боюсь, он опять верещать начнет про переизбыток оного у меня самой. А, впрочем, пусть верещит.

— Доброго здоровья, монна Пеппи! Как ваши внуки и поясница?

— О, Зоенька! Одни неизменно оттягивают другое! — перевесила через подоконник внушительные формы соседка. — И ты знаешь, что странно?

— Что язык у тебя до земли еще не оттянулся?

Женщина мигом захлопнула рот и исчезла за кружевной занавеской:

— А ты меня не одергивай! Я тебе не штаны!.. Так о чем я хотела тебе сказать?.. Оголодал он! Как по тратториям(1) ближайшим слоняться!.. Зоя! Не ходи замуж, чтоб тебя потом не одергивали на самом...

— Пеппи! — вновь требовательно огласились глубины кухни. — Пеппина, где мой томатный суп?! Зоя, беги отсюда пока я не помер с голода, а ты — от загиба мозга!

— И вам доброго здоровья, мессир Димас! — захохотала я. — Монна Пеппи, я обязательно воспользуюсь вашим советом. Тем более женихи на горизонте что-то не семафорят.

— Ну конечно, — криво ухмыльнулась та. — С таким то... соглядатаем.

— Это вы о чем сейчас?

— Да так, деточка — о жизни, о грехах наших, — изучая край собственной ставни, пробормотала монна Пеппи. — А ты знаешь, что мне сегодня Тилья-косуха сказала? Это та, которой ты на свадьбу дочери комод расписывала. Ну, она еще потом...

— А-а! Вспомнила. И что она вам сказала?

— Неужто, рецепт нового супа? — втиснулся в оконный проем костлявый мессир Димас и показушно зажевал прихваченную с собой булочку. Супруга несчастного, скосившись на эту "демонстрацию", ехидно поджала рот:

— Да, как же — суп! Она даже каштаны жарить не умеет — вечно, то надрезать их позабудет, то...

— Так что же она вам сказала?

— А то, деточка, что она вчера вечером, когда возвращалась с пристани, где своими... каштанами торгует, видала, как из задней двери конторы твоего опекуна выходила женщина.

— Монна Пеппи, если вы про моральный облик сэра Сеста, то он меня совершенно не волнует.

— И правильно, Зоя. Крепче спать будешь, — качнул своей загорелой лысиной сосед, а его супруга одарила нас обоих глубоким вздохом:

— Так и я не про его "побрякушек" с улицы услад. Нашли, чем удивить. Все дело здесь в том, что была то настоятельница монастыря Святой Маргариты, что за Волчьей горой. Тилья ее лично знает, потому как ездит туда регулярно за мазью от своего почечуя.

— Монна Пеппи, да пусть хоть сама Святая со всем божественным пантеоном в ряд. Мне на то глубоко и издали. Это все, что сказала вам Тилья-косу... да фу, монна Тилья?

— В общем-то, да, — даже растерялась рассказчица.

— О-о! А я уж думал, раз супа мне не видать, то хоть новость будет... Пеппи, разворачивай свой...

— Да вам обоим невдомек что ли?! — вдруг, громко оскорбилась та. — Зоя, в тот монастырь знаешь, кого свозят со всей страны?.. Это место по-другому "Приютом юродивых" именуют. Слыхала про такое?

— Не-ет, — ошалело уставилась я на соседку и решила, от греха подальше, откланяться.

Да и какая мне разница, кто к сэру Сесту по заднему крыльцу ходит и из каких мест за него проплаченные молитвы в небеса возносятся. У меня вообще скоро день рождения. И тогда я и вспомнить забуду, кто такой этот, сэр Сест со своими побрякушками, игральными партнерами и прочими "радостями" нашего совместного сосуществования. И я, уже шагая по дорожке к дому, в очередной раз художественно в своей голове изобразила, как наступает день 14 декабря, и мой многоуважаемый опекун тает в предрассветной мути. Ах, нет. Сначала он какой-то документ мне должен отдать. Или я какую-то бумагу ему подписать. Эта часть у меня всегда выходила слегка смазанной. Оттого и не такой яркой, как предшествующая. Да я и пришла уже:

— Люса! Заказ последний забрали?!

Наша бессменная кухарка, домоправительница и нравоучительница в одном румяном лице, высунулась оным из дверей кухни:

— А, явилась. Нет. Я лишь в лавку за сыром бегала, но то — ненадолго... Мой руки и за стол! — прокричала, уже вновь исчезнув из виду.

Я же, почесав нос, недовольно вздохнула. Хотя, чего вздыхать? Сама же их и разбаловала, своих дорогих клиентов: "Ах, Зоя, у меня с утра море дел. Не могла бы ты сама до меня с готовой шкатулочкой добежать? Ноги то, не чета моим — молодые". "Конечно, монна Бо. Подумаешь, на другой конец города и пешком, в отличие от вас, с личным кучером и повозкой". "Зоя, солнышко, буфет большой, да и жалко его трясти. Так может, ты сама ко мне со своими кисточками, красками?" "Конечно, монна Луиза, мне ведь так нравится на себе свой, тоже "почти буфет" таскать. И что особенно радует — раз пять, не меньше, придется". А здесь и вовсе случай "тяжелый" — детская колыбель из бука. И ведь нужна была "убийственно точно" в срок, как подарок дорогой жене в преддверии первенца... Может, рожать передумали?.. Так нет, деньги то уже отдали... Вот же, дура. И мысли у меня — дурацкие.

С этими мыслями я и отужинала. Потом походила в своей маленькой мастерской вокруг чудно-прекрасной колыбели. Поводила пальцами по лазурно-желтым лаковым дельфинам в окружении желто-лазурных звезд, ракушек и рыб и... еще раз вздохнула:

— Надо тащить. А, вдруг?.. Да, мало ли, что у них там "вдруг"? — и как всегда, потащилась...

Уф-ф... Весь наш, натыканный по прибрежным скалам городок — лестницы, лестницы, одни сплошные лестницы. Длинные, короткие, узкие, широкие. Новые и напоминающие скорее рябь на море, чем полноценные ступени. Таков уж Канделверди. А между лестницами — кривые улочки, маленькие площади и тупиковые дворы. Наш же просторный дом выглядел среди такого разнообразья приятным, хоть и редким местным исключением. Потому что имел свой собственный сад и свою небольшую пристань. Был лишь один минус у всей этой роскоши — лестница, ведущая с конца улицы высоко наверх, в основную часть городского "муравейника". Вот по ней я, с пыхтением, и начала свой, отягченный колыбелью, подъем. И поначалу, вроде как справлялась. И даже не жалела, что отказалась от помощи Люсы (в приложении с которой шли обязательные причитания с назиданиями), но потом, что-то загрустила, примерно, в середине пути. И ведь, как назло — ни одного знакомого попутчика. Лишь незнакомые встречные. А от них, кроме насмешливо-сочувственных гримас иной помощи точно не...

— Девушка, а разрешите к вам обратиться? — высокий поджарый парень, огласившись мне в спину, замер с улыбкой наперевес. И было в его улыбке столько обескураживающей наглости, что я вмиг провела параллель между ее "носителем" и отчаянным портовым котом. Сходство это в моей голове усугубилось и клочьями ранней проседи, торчащими на черной мужской макушке, и задиристым красным платком на шее. — Так вы мне позволите?

— А вы, наверное, заблудились? И вам, по всей видимости, в порт?

— Так точно. И я как раз оттуда.

— Угу.

— И мне нужна улица Причальная. Была нужна. Совсем недавно, до встречи с вами, — оскалился он еще шире.

— Да вы, никак, мессир — кавалер? — присоединилась и я к нему. Правда, про себя. — Тогда меня зовут Зоя и вот вам — кавалерская ноша. Или вы...

— Зоя?!

— Ну да. А... что?

— Зоя... Имя у вас — судьбоносное, хоть я и не знаю, что оно означает. А меня зовут Зача, — протянул он длинную руку. Я же на миг засомневалась:

— Да неужели? — а потом, вместо своей, развернула увесистое колыбельное изголовье. — Оно "жизнь" означает. Ну, так вы идете? Раз Причальная улица уже неактуальна? — парень, сменив траекторию, с готовностью ухватился за отверстие в широкой доске:

— Конечно, иду. С вами, Зоя, хоть...

— А "Зача" что означает? — взявшись по удобнее, продолжила я подъем с другой от кроватки стороны. И какое же это... облегчение. Уф-ф.

— А можно я не буду о том распространяться? — напомнил о себе парень.

— Это почему?

— А хотя... Дело в том, Зоя... Матушка моя очень долго молилась о первенце. И через восемь лет и трех мужей, когда уже была готова и на совсем скромный вариант...

— Дочь?

— Да хоть на хорька, лишь бы был.

— Угу.

— И вот именно тогда, Бог и преподнес ей подарок — меня. Поэтому, мое полное имя даже в расшифровке не нуждается — Зачарий.

— То есть? — открыла я рот.

— То есть оно и... есть, — в ответ пояснил он. — "Долгожданное зачатие". Однако, некоторые мои... знакомые дамы, толкуют его по-своему.

— Угу-у.

— Трактовали, пока я им представлялся по всей форме. И это их, скажем так...

— Еще бы, — уже не сдерживаясь, прыснула я, скосясь на качающуюся между нами колыбельку. Мужчина, проследив за моим взглядом, выразительно скривил рот. А потом... присоединился:

— Неизбежный исход. Именно так они и... толковали... А мы куда с тобой идем? — просмеявшись, одновременно и уточнил и перешел он на "ты". Еще бы, после такой-то "сближающей аллегории".

— Отдать мой заказ, — пришлось парня успокоить. — И здесь недалеко — через площадь.

— Так ты детские кровати лабаешь? — теперь уже удивился Зача.

— Да нет. Я их лишь расписываю. Как и многое другое.

— А-а, — приподняв свой край, прищурился он на моих красочных дельфинов в компании. — Так таких же не бывает?

— А ты всех, что ли, видел?

— Я?.. Нет. Но, все равно. Дельфины, они ведь...

— Красивые. А мои разве некрасивые?

— Твои? — серьезно задумался Зача. — Красивые. Они — красивые. Хотя и...

— Без "хотя". Как хочу, так и пишу. А не нравится — не смотри.

— Что ты делаешь? — примиряюще расплылся он в улыбке. Я же принципиально выдержала паузу.

— ... Рисую... Ой, а народу то сколько.

И ведь дура же. Забыть, что сегодня — вечер субботы. Время прогулок и дружеских излияний. А еще свиданий и просто посиделок в прохладе на лавочках. И все это — именно здесь, на Площади хромого петуха. Это по фонтану местному она так названа, которому в одной из драк (ну да, и таким здесь тоже разнообразятся), дубиной ногу напрочь отшибли. С тех пор он так и торчит — на своей одной и безмолвно разинув к небу глотку. А вокруг него...

— А ты чего встала? Пошли, — потянул меня в самую гущу провожатый. Вот ведь, герой. Прекрасная компания: дура, неместный герой и колыбелька. И у меня уже совсем другие аллегории нарисовались...

— Зоя!

— О-ой...

— Это — твой знакомый? — притормозил, вытянув шею в сторону фонтанного бортика Зача. От оного через мгновенье отделился один из парней и вразвалочку направился к нам. Я же хмуро потерла облупленный нос (и когда он у меня окончательно облезет? И хорошо бы, вместе с веснушками).

— Здравствуй, Зоя.

— Здравствуй, Потап. Это — Зача. И мы спешим.

— Зача?.. Спешите? — измерили они друг друга взглядами. Однако руки пожали. — Так ты опоздала. Томаза то родила. Сегодня, ближе к полудню. Повитуха только недавно от них ушла. Ее мать моя провожала.

— Да что ты? Теперь понятно, почему ее муж ко мне сам не пришел, — покачала я головой. Потам же, еще раз глянув на Зачу, уточнил:

— Может, помочь?

— Мы сами, — отрезал тот. — Зоя...

— Да, пошли.

— Ну-ну, — сунул Потап в карманы штанов руки. — Зоя, я к тебе на днях...

— Угу... — вот ведь, дура. И к чему это "угу"? Давно уже не "угу". И никогда "угу" не было. Только неловко как-то при постороннем друга брата на место ставить... Значит, придется наедине. А оно мне надо?..

— Зоя, куда дальше?

Я и сама не заметила, как вслед за парнем и просроченным подарком, вылетела в прилегающую темную улочку.

— Налево в первый поворот.

— Ну, тогда пошли дальше.

И дошли совершенно молча до самой стеклянной двери молодого цирюльника. В Канделверди этот внеурочный отец считался "очень смелым экспериментатором". А такое звание еще заслужить надо. Хотя, что касается традиций и суеверий, у нас вообще кругом — сплошные "табу с оговорками". Например: скрестила на столе два ножа — оскорбила христианский крест. А извела на гадалок и огородный гороскоп последние деньги — проявила дальновидность. Вот так и мотыляет из крайности в крайность. Так что трехъярусные рыжие усы маэстро Ноэля вот уже месяц, как вызывают у местных монн явное "разночтение".

— Зоя! Ох, ты меня прости! А у нас — такая ра-адость!

— Хобья воронка... Кх-х.

— Мессир Ноэль — поздравляю, — оторвала я строгий взгляд от прикрывшего рот кулаком Зачи. — Кто? Мальчик?

— Конечно! — растянул тот в довольной улыбке свои "ярусы". — Ох, а красота то какая получилась — вот жена обрадуется. Давайте сюда сами и кроватку. У меня молодое вино как раз из по-огреба. Да мы с тестем прямо там и с-сидим.

— Нет, нет. Спасибо.

— Зоя, это — тр-радиция. Или вы маленькому Феду зла желаете?

— Я?!

— Мы?!.. Не-ет, — шагнув за порог, дернул меня за собой Зача... А сама то я не хотела. Это — традиция...

Море было изумрудным, а небо над ним — глубоким оливковым. И вдоль соединяющей их грани — рассыпанный серебром лунный свет. Нет, мне такое точно не написать. Особенно кипарисы, стражами уснувшие с обеих сторон от этой драгоценной россыпи. Ведь, как изобразить их тихий чуткий сон? Почувствовать можно. А вот передать на бумаге...

— А странные у него, все ж, усы.

— Что?

Зача, сидящий рядом на каменном парапете лестничного пролета, почесал затылок. Потом с улыбкой повторил:

— У мессира Ноэля усы странные. Я таких никогда раньше не видел.

— Считай, у тебя сегодня — вечер художественных открытий... Зача?

— Что? — глядя на море, отозвался он.

— Ты вообще куда спускался по этой лестнице?

— Я же тебе говорил: на Причальную улицу.

— Это понятно. А к кому именно? Это — моя улица и я там всех знаю.

— Всех-всех?

— Угу.

— Ну, тогда ты наверняка знаешь девушку по фамилии Лино.

— Это... ты о чем сейчас?

— Зоя, тебе привет от твоего брата. Он сейчас здесь, на борту нашей с ним Крачки.

— Что?! А почему ты раньше мне этого не сказал?!

— Не знаю, — беззаботно скривился парень. — А куда спешить, если вся жизнь впереди? К тому же...

— Вся жизнь впереди? Да ты!.. Да я!.. — перехватило у меня дыхание. — Да я этого дня ждала с тех пор, как он из нашего сада ушел! Вставай и пошли к нему сейчас же!

— Зоя, уже ночь. Вот завтра... — на всякий случай, отстранился от меня Зача. — завтра вместе с Люсой и пойдем.

— Ну, ты — наглец!

— Да ладно, не злись. Просто, так получилось.

— Да иди ты... к лысому дракону.

— К кому-кому? — смеясь, уточнил Зача. — Арс мне рассказывал, как ты его в детстве туда часто посылала. Значит, до сих пор?

— По особым поводам, — хмуро буркнула я...

_____________________________________

1 — Недорогой ресторанчик, весьма распространенный вид общепита в Чидалии.

ГЛАВА 3

— И как давно вы здесь?

— Вчера зашли.

— А до этого?

— Разгружались западнее по побережью, в Белице. Там мы, кстати, с Арсом и познако...

— А корабль откуда?

— Купили почти рухлядью на Прато. Перегнали в ладменский Радужный Рог и полгода стояли на верфи у моего дядьки. Работали на него днем, а по ночам своим занимались.

— И чем Арс... чем вы теперь на жизнь зарабатываете?

— Чем? На жизнь? Перевозками грузов и пассажиров. Правда, "Крачка" — галеон небольшой и...

— "Крачка" — галеон? Не бригантина?

— Да-а. Нам сказали, на ней раньше флибустьеры промышляли, а потом их...

— Только лишь этим зарабатываете?

— Только лишь... Зоя!

— Что?!

Зача, встав, как вкопанный, обиженно набычился. Люса, воспользовавшись заминкой, наконец, нас нагнала:

— Святые небеса, я в последний раз... так от твоей зеленой курицы бегала. Уф-ф.

— А ты чего застыл? — в ответ подбоченилась я.

— А ты чего мне допрос устроила, как портовая цапля(1)?

— Зача... Пошли. Или я сейчас орать начну на весь порт, и Арс сам наружу выскочит.

— Сумасшедшая, — буркнул, срываясь с места парень. Я, подпрыгнув, понеслась по пристани рядом, лишь стон Люсы за спиной успела расслышать.

В таком темпе мы и домчались до самого дальнего причала. И вот теперь уже встала я — так ведь раньше никогда на корабль... Это, как на чужую землю, в чужую страну, неведомый край...

— Ну, а теперь-то чего?

Да какой же он чужой? Там ведь сейчас...

— Арс, — выдохнула и ухватилась рукой за веревочные перильца сходней. — Зача, а он... О-ой, — корабль, пришвартованный к причалу боком, качнулся. Парень, идущий следом, обхватил меня рукой:

— Что, страшно?

— Угу... Но, не до такой степени, — рука медленно убралась. Я припустила на подъем уже гораздо уверенней.

Кусок широких перил, благоухающих лаком, был гостеприимно откинут, и я, спрыгнув на доски, первым делом осмотрелась: пол как пол, правда, "палубой" называется, прямо по ее центру, у одной из мачт — закрепленная шлюпка. А кругом, вдоль бортов, кольцами смотанные веревки и крупными ячеями, натянутые снасти. Только вот брата среди этого "неведомого края" нет. Зато присутствовали другие. С физиономиями, что хоть сейчас на флаг в перекрестье ножей. А может, этим двоим и команда вместе с галеоном досталась? Тоже по дешевке? И я, трусливо отступив обратно к перилам, даже открыла рот, чтобы данный вопрос Заче задать.

— Зоя! Зоя! Ну, наконец-то! — ух ты! А вот вверх-то взглянуть и не сподобилась: Арс смахнул с лестницы от штурвала и замер с распахнутыми настежь руками. Всего на мгновенье:

— Арс! Как же я по тебе соскучилась! — кинулась я к нему навстречу и сначала с разбега повисла на шее, а уж потом осознала. — Какой же ты стал...

— Длинный? — откинув с забранными в хвост волосами голову, загоготал тот. — Теперь-то тебя со мной точно не перепутают.

— Да вы и не похожи вовсе, — вставил сбоку от нас Зача. Мой брат одарил его скептическим взглядом.

— Арсеньюшка! Сынок! Дай я тебя хоть пощупаю! — только это и успел. — Зача, где у вас тут стол? Давай ко туда вместе с корзиной.

— О-ой! Люса! А мне ведь часто "являлись" твои божественные пирожки.

— Как был богохамцем, так и остался, — вытерла слезы из-под руки Арса женщина.

И как же все славно-то у нас. Душевно и радостно. Будто, собравшись здесь, в этой светлой каюте, под флагом иного государства мы все трое взяли и дружно вырвали страницы из жизненной книги. Все ее, еще не успевшие пожелтеть листы толщиной в четыре последних года — не было их. Нет.

— М-м-м... А и вправду, пирожки — божественны, — Зача, оторвав от потолочного окна глаза, уперся ими в меня. — Ты чего?

— Да так... ничего, — доказательство существующей реальности. Хотя, он-то в чем виноват?

— А-а.

— Ты мне лучше расскажи, сестренка, как все это время жила, — внимательно пригляделся к нам Арс.

— Нормально жила, — пожала я в ответ плечами.

— А сэр Сест?

— Что, "сэр Сест"?

— Он тебя не достает?

— Нет. Сэр Сест вообще дома теперь редко появляется. Так и живет здесь, в порту. И это просто чудо, что он вчера уехал вглубь материка по своим делам. Иначе бы тут уже торчал.

— А и пусть, — зло хмыкнул брат. — На палубу б все равно не поднялся — права юридического не имеет. Что же касается остального... он мне слово дал в обмен на мое.

— Это ты про что, сынок? — встрепенулась Люса.

— Он ведь тогда, четыре года назад, не просто так мне помог, из отеческой любви, а по обоюдной договоренности: я от доли своей наследственной в его пользу отказался. А он мне пообещал, что исполнит свой опекунский долг в отношении тебя, до самого конца.

— Святые небеса! Вот ведь, аспид на наши головы!

— Арс, ты же ребенком тогда был. Как ты мог такие обещания давать?

— Ребенком? — глянул на меня брат. — А за убийство получил бы, как взрослый. Да и свобода, она дороже любого наследства. Я это только тогда понял, когда с кормы "Витязя" последним исчез пик Волчьей горы. Зоя, поверь мне: жизнь за порогом начинается, а не заканчивается. Правда ведь, друг?

— Точно так, — весело подмигнул мне Зача. — А ты вообще чем собираешься заниматься после своего дня рождения?

— Я?! — растерянно оглядела я сидящих за столом. — Не знаю. Прокормить себя и Люсу, смогу и сейчас и без родительских средств. А вот масштабно мыслить... как вы...

— А в Канделверди тебя что-нибудь или кто-нибудь держит? — уточнил Зача.

— Кроме родительского дома и Люсы? — прищурилась я на него. — Не-ет. Наверное, нет... По большому счету, — попыталась и я мыслить "масштабно". На что Арс среагировал расплывшейся в улыбке физиономией:

— Ну так, подумайте тогда обе. Сроку вам — три дня.

— О чем подумать? — дуэтом выдали мы с Люсой.

— О досрочном наступлении твоей самостоятельной жизни, — со смехом ответил мой брат, а потом решил дополнить. — Правда, день назад мне эта затея казалась более продуманной.

— Ой, только вот не надо сейчас намекать! — взмахнул рукой над столом Зача. Я же немедля сощурилась на каждого из них по очереди:

— Это вы о чем сейчас? А, ну, отвечайте.

— О нашей с тобой свадьбе.

— Что?!

— Фиктивной!

— Да какая...

— Зоя, по закону твоя дееспособность наступает или в момент замужества или в двадцать один год. Ты ведь в курсе? — влез между нами Арс.

— Ну да, — пыхтя, кивнула я.

— Вот мы с Зачей и решили тебе предложить эту затею с фиктивной свадьбой, которая никого из вас ни к чему не обязывает. Ты бы сразу получила свою часть наследства и свободу, а во второй половине декабря — без проблем развелась. И все.

— А Заче то это к чему?

— Да ни к чему! Просто, друга хотел выручить. То есть, его сестру. Я ведь уже имею представление о вашем досточтимом опекуне.

— Ну, предположим, — протянула я. — А дальше что?

— А дальше? — усмехнулся мой брат. — А что пожелаешь. Хочешь — оставайся в Канделверди, а мы иногда "в гости захаживать" будем. А хочешь — перебирайся в... да хоть в Радужный Рог. У меня там домик есть небольшой... Зоя?

— А-а?

— Ты подумай хорошо. Обе подумайте. У меня роднее вас никого нет. И, возможно, я рассуждаю, как эгоист, но, мне очень хочется, чтобы мы были все вместе. Как и прежде. Но, если тебя настоящая жизнь устраивает и не в тягость...

— Я подумаю, Арс, обещаю. Только, без согласия сэра Сеста мне все равно замуж не выйти.

— А вот это уже не твоя забота, — выразительно оскалился Зача. — Аргументы в пользу жениха найдутся.

— Какие... аргументы? — испуганно выкатила я глаза, на что Арс, поспешил вмешаться:

— Письменные. Добытые по сходной цене у источника, не вызывающего сомнений.

— Вы оба! А ну, хватит зубы скалить! Выкладывайте толком, что да как! — мужчины удивленно переглянулись. Я скосилась на Люсу. Та громко выдохнула. — Уф-ф! Зоя, дочка, Арс дело говорит. И если есть возможность срок твой поднадзорный сократить, то надо ей воспользоваться. Как только узнаем нужное.

— Да, пожалуйста, — подскочив с места, метнулся к сундучку у кровати Зача и через мгновенье хлопнул на стол трубу из перевязанных шнурком листов.

— Что это?

— Это, Зоя, настоящая ведомость расходов на прошлый ремонт пристани порта Канделверди, — довольно пояснил Арс. — И в купе с ней еще парочка тоже "настоящих" документов, которые в суде сойдут за прямые улики. Что же касается источника, то... нас с ним свели на Прато. Там и не такое можно достать.

— По сходной цене, — не размыкая скрещенных рук, плюхнулся обратно на стул Зача. — Предложу обмен, если заартачится. Только и всего.

— Угу, — почесала я нос, а Арс, глядя на меня, рассмеялся:

— А ты все та же... трусиха... Зоя, тебе делать ничего не придется. Мы все сами. Зача, все сам. Я-то здесь — вне закона.

— Но, ведь это же, — подняла я на них глаза. — опасно?

— Зато весело, — беззаботно потянулся Зача. — Да и не слишком опасно, честно говоря. Бывало и...

— Кх-хе!

— По-разному, — быстро закончил рассказчик. Я же решилась лишь на иное уточнение:

— А почему, три дня?

— Три дня? — воодушевленно повторил Арс. — Так мы снимаемся через пару часов. У нас срочные дела недалеко отсюда, но как раз к намеченному сроку вернемся.

— Угу. Дела, значит, срочные. Недалеко.

— Зоя!

— Зача!

— Я тебе не муж, чтобы отчитываться.

— Да не о тебе речь, а о брате моем.

— А вы знаете? — глядя на нас, постучал пальцами по столу Арс. — Пожалуй, идея с замужеством, все ж, не такая плохая...

Два следующих дня я пролетала по Канделверди в совершенно приподнятом над лестницами и тротуарами состоянии. И хоть обещала брату лишь подумать, решение приняла уже когда с причала смотрела на отходящую в море "Крачку". Представила, как художница, себя на ней. А рядом Арса и Люсу. И как исчезает с линии горизонта родной зеленый берег со свечами кипарисов и застрявшими над горными пиками облаками... так красиво представила... А на третий день вспомнила про свое обещанье маэстро Бонифасу. И, подхватив облезлую папку, понеслась на пристань.

Народу сегодня было на удивление много и потыкавшись в галдящей на разные языки и голоса толпе, я, наконец, нашла себе местечко на парапете рядом с блаженно загорающим на солнышке одноногим Упсом. Он вообще, личность легендарная, в том смысле, что сам про себя много чего напридумал. А иначе в таком месте нельзя — конкуренты "морально задавят": крикливые торговки и наглая босая ребятня. Те привыкли под круглых сирот косить. Торговки, в основном, опираются на "уникальность" товара (даже если каштан неправильно поджарен — так задумано для сохранения наиболее ценных свойств). Упс придумывал про себя истории. Да такие, что хоть с блокнотом рядом сиди. Впрочем, года три назад за ним один столичный писака таскался. А потом сэр Сест домой книжку принес под его авторством. И когда я ее Упсу выборочно читала, то много новых слов для себя постигла. В основном, пожеланий. И калека даже сам собирался в столицу "за правдой", да деньги на дорогу в ближайшей к порту траттории "нечаянно" прогулял. Грустно, конечно. Только, если он сам о том вспомнит. А напоминать охотников нет.

— А неплохой сегодня денек. Урожайный, — прищурясь снизу вверх, изрек мой сосед по парапету. Я же решила проявить стойкость духа, выражалась которая в отказе от очков. Поэтому сейчас восторг Упса не разделяла:

— Угу. Поживем — увидим, — и прицелилась взглядом к пришвартованному напротив судну.

Объект моего будущего пейзажа лениво, правым бортом покачивался на волнах и нагонял скуку убранными парусами.

— Знатная бригантина. "Заточенная".

— А?

— Говорю, узлов двадцать дает.

— А-а.

— И корвет сделает при кормовом ветре, а уж галеон еще на старте с горизонта растворится.

— Да что вы говорите? — выставив на четверть карандаш, протянула я. Произвела нужные "расчеты" и вновь вернулась к эскизу. — Галеон, значит, "еще на старте"?

— А то? — уверенно раззявил беззубый рот Упс. — Вот я, помнится, когда ходил на подобной красавице... — и далее соответственно выбранной на сегодня легенде. Хотя, на моих ушах это так, "разминка". В ожидании главных "слушателей".

Вскоре к нам присоединился еще один бесплатный ценитель устного творчества, мой собрат по веснушкам, рыжий Кирюха. Только в отличие от моих, его "украшения" были щедро наляпаны по всей физиономии и выделялись "выгодной" насыщенностью. Мальчишка сунул мне красное в желтые полосы яблоко. Я, проследив, как мимо пронесли несколько ящиков точно таких же, поблагодарила, и, шерканув пару раз об платье, засунула в рот. Упс тем временем, не отвлекаясь на обыденность, дошел до апофеоза:

— И в этот самый момент, на нас из морской тьмы вылетело...

— Мессир, прошу прощения!

— И в этот самый момент как вылетит...

— Мессир!!!

— Зоя! Что ж ты так орешь? Ты меня с мысли сбиваешь! — в сердцах ударил по своей деревяшке Упс. Мужчина, перегородивший мне корабль, наконец, развернулся.

— А иначе он меня не услышит из-за такого... О-о! Услышал. Мессир, не могли бы вы немного в сторонку? — помогая себе "отгребающим" движением руки, сморщилась я. Незнакомец, склонив темноволосую голову набок, хмыкнул:

— А в чем собственно дело? — как будто просто просьбы ему мало!

— Да ни в чем! Вы мне бригантину загораживаете, — еще больше озадачила я его:

— А зачем вам моя бригантина? — ах, вот оно что.

— Домой заберу. Да я рисую ее. А вы мне своими широкими плечами...

— Понял, — убрался он, наконец, в сторону, однако, недалеко. — Так вы...

— Сэр капитан! Помогите морскому герою, лишенному... — здесь вышла пауза, так как конец трагической истории из "морской тьмы" так и не обозначился. — волею зловещей судьбы конечности! — выкрутился таки Упс, полностью переключивший на себя внимание незнакомца.

Тот, порывшись в нагрудном кармашке, протянул "герою" монету. Упс, оценив вклад, воодушевился еще больше:

— Сэр капитан! А сколько узлов дает ваша посудина?

— Восемнадцать — двадцать, — скромно пояснил вопрошаемый.

— Да я так и знал!

— Ну, а раз вы такой "знающий", может, подскажете, где у вас начальник порта? — прищурился на калеку мужчина.

— Я могу проводить! — тут же подскочил с парапета Кирюха. А что? Подзаработать всем хочется. Однако "сэр капитан" коммерческий пыл мальчугана поубавил:

— Нам сначала не туда надо. Так что, можно и на словах.

— А он всё здесь знает: и "туда" и "не туда". И проведет вас в лучшем виде, — ну и кто меня лезть просил? Будто я — в доле.

— Всё-всё? — уточнил мужчина.

— Ага, — согласно пробасил Кирюха. — И даже то, что по возрасту знать не положено, — добавил совсем уж доверительно, на что капитан разразился смехом. А через минуту, с подошедшим к нему плотным бородачом и прыгающим впереди проводником исчез в толпе.

Мне же сидеть в сравнительной тишине долго не пришлось. Но, сначала, взбодрился Упс:

— Цапли, длинноклювые, чтоб вас не вовремя накренили, — заерзал он по мостовой своей деревяшкой, однако, уже через секунду удивленно открыл рот:

— Зоя.

— Что? — перевела я озадаченный взгляд с Упса на усатого начальника портовой охраны.

— Я — за тобой, — скосясь на калеку, пояснил тот. — Начальник порта приказал, как только ты здесь, на его территории в следующий раз появишься, привести тебя к нему.

— Неужели? И прямо под конвоем?

— Да что уж так то? — в ответ изобразил охранник неловкость. — Просто, рядом. Ты же видишь: я один и без сабли.

— Ну, и на этом спасибо... Пошли, — ох, давно я со своим опекуном откровенно не разговаривала. Видно, настал долгожданный час...

— Здравствуйте, сэр Сест! — пожалуй, начало "откровенной" беседы вышло преувеличенно радостным. Что тут же отразилось на ответной реакции:

— Проходи, садись.

— Хорошо, как скажете, — поубавила я пыл. И, сцепив перед собой на лакированном столе пальцы, приготовилась ждать.

Вообще, "ждать" здесь было даже приятно. В тишине и прохладе, обособленных от порта за окнами. И глазеть по сторонам, постоянно возвращаясь взглядом от карт и графических картин на стенах к одному и тому же — компасу на рабочем столе опекуна. Еще отцовскому. И что он здесь делает, я понятия не имела, а вот выяснить никак не решалась. Может, сейчас?

— Зоя, я знаю, зачем ты была в порту два дня назад, — ух ты! Хорошее начало.

— И зачем? — может, у него другие версии есть?

— Ты встречалась на ладменском галеоне с мужчиной, — воззрился на меня из-за своего стола сэр Сест. — Кто он такой?

— А вам какая разница?

— Зоя, пока я — твой опекун, я не позволю позорить честное имя твоей семьи.

— А я его... позорю?

— Да, ты его позоришь, — остался он непреклонным. — Ты же знаешь, как у нас относятся к "таким" женщинам?

— Понятия не имею. Вам — виднее.

— Это ты к чему, позволь узнать?

— К понятию "семейного позора", сэр Сест. И, слава Богу, у нас с вами разные фамилии.

— Зоя! — удивленно подскочил опекун из своего кресла. — Да как ты смеешь! Ты, недоразумение, появившееся на свет вместе с еще одним! Ты, посмешище всего Канделверди! Да если бы не я, тебя бы уже давно оплевали на всех площадях за твои больные фантазии.

— Больные фантазии? — раззадорил он меня уже по-настоящему. — А кому они жить мешают? За что меня "оплёвывать"?

— Кому они жить мешают? — прихлопнув руку ко лбу, переспросил мужчина. — Кому мешают? — и полез в один из ящиков стола, выудив оттуда мой пропавший недавно рисунок. — Ответь мне, что здесь нарисовано?

От такого вопроса я на миг даже опешила. Как это, "что"? Так ведь ясно же:

— Лодка на воде, — выдохнула, глядя в яркие голубые краски. Единственно возможные, если рисуешь в голубых линзах. Однако, опекун моего "понимания" не разделил, обличительно ткнув пальцем:

— А где тогда вода?

— Вода? — подняла я на него глаза. — Ее не видно, потому что она...

— Отсутствует?

— Прозрачная.

— А где ты такое видала? — ткнул он теперь самим рисунком и мне в лицо. — Где, я спрашиваю? Это же ненормально! Даже в нашем мире! Невозможно видеть то, что видишь ты, не имея в роду ни одного мага.

— То есть, я — юродивая?

— Получается так. А теперь и новая напасть — хождение по кораблям. Зоя, я тебя дома запру.

— Что? — даже подбросило меня. Нет, ну пусть "юродивая" — это с детства привычно. Пусть "шлюха" — я-то знаю, что это не так. Но, запирать в четырех стенах! — Права не имеете!

— Я — твой опекун!

— Да ненадолго!

— Как минимум...

— Несколько дней!

— Это как?

— Это — я замуж выхожу, — выдохнув уже от двери, ломанулась я наружу, да так и понеслась по длинной деревянной лестнице. А уже у ее основания остановилась и торжественно водрузила на нос свои очки. — Ну, Зоя, теперь держись! Трусиха!.. Что?

Мужчина с пристани, недавний "сэр капитан", замер с другой стороны двери, не сводя с меня ошалелого взгляда. Да. Видно, я сейчас еще то зрелище собой представляю. И, воспроизведя в своей гудящей голове оное, понеслась дальше, к центральному выходу из порта...

_____________________________________

1 — На морском сленге, портовая охрана. Зовется так из-за форменных фуражек с длинными клювообразными козырьками. Ну и еще, от большой "любви".

ГЛАВА 4

Женщины Чидалии взрослеют рано. Особенно, настоящие "породистые" южанки. На лицах таких уже годов с пятнадцати немилосердное местное солнце рисует "лучики" вокруг смородиново-карих глаз. А первая седина в блестящих, как черный обсидиан волосах, возникает сразу же во время венчания (по крайней мере, этот факт именно мужьям предъявляется). Меня же, точнее, маму мою, Бог такими завидными атрибутами "обделил": и глаза слишком светлые, и волосы. Что же касается морщин, то здесь, думаю, "защита" очков сказалась (жаль, что они еще и нос не накрывают). Да, это все — мелочи. И вообще речь не о них. Ведь, в самом главном я с чидалийскими смуглянками солидарна: наши женщины взрослеют, конечно, рано, а вот умнеют...

— Ох-ох, и какой бес тебя за язык потянул? И не мог Святой Ник тебе по нему "драконьим огнем(1)" мазнуть?

— Люса...

— И ведь, как сердце чуяло, когда он с утра пораньше колпак свой ночной скинул и в сарай за лестницей попер.

— Лю-са...

— И не поленился же ставни собственноручно закрывать? И ведь, не зверзся с лестницы прямиком в...

— Да Люса! — подскочила я с пола на колени и уперлась лбом в дверь. Женщина с той ее стороны обиженно засопела:

— А вот теперь: "Люса, да Люса". Что еще остается то?.. Ты хоть не голодная у меня?

— Нет... Мне просто скучно и на душе как-то муторно: сегодня же вечером Зача должен прийти, — вздохнула я в потрескавшуюся краску двери. — Если они с Арсом, конечно, сюда вернутся.

— Да всю бутыль тебе "огня" на твой язык! — гаркнули с той стороны так, что меня отнесло с этой. — Как вообще такое можно, да еще и вслух?!

— Так ушел же портовый охранник? Дверь тебе с едой открыл-закрыл и ушел.

— Божий глаз, он всегда...

— Понятно.

— И всегда его ухо...

— Понятно, говорю! Мне вот другое непонятно: сколько меня здесь держать собираются?

— Так это... сэр Сест утром сказал: "Два дня, не меньше".

— Два дня? — озадаченно потерла я нос и снова шлепнулась на пол. — А что, за это время Я резко поумнею или он порт на вечный карантин закроет?

— Ох, дочка, боюсь, не на то срок установлен.

— А на что, по твоему?

— Да, не знаю. Про твоего опекуна в городе всякое треплют. И чем больше его ненавидят, тем сильнее тебя жалеют.

— Люса, а чего меня жалеть то? Я что, плохо живу?.. Жила до сегодняшнего утра? — оглядевшись в своем полумраке, уточнила я. Женщина же, через паузу, парировала:

— А что, сиротку и пожалеть нельзя? Святое дело.

— Понятно... Два дня, значит. И за эти два дня сэр Сест судьбу мою круто поменяет... А если я — против? — осознав, вдруг, реальность картины, подскочила я на ноги. — А если я... мне... Люса!

— Что, дочка? — встрепенулись с той стороны.

— Люса! Беги ко ты в порт. И если "Крачка" еще не вернулась, найти Кирюху: малец такой, рыжий...

— Я его знаю — с нашей же улицы.

— Угу. Тогда попроси его передать на галеон, сразу как тот зайдет, чтоб поостереглись на берег сходить.

— Это — дело, конечно. Только, как же ты сама то? Отсюда? К ним? Ведь теперь одна дорога — аспид этот даже слушать Зачу не станет.

— Так мне и это теперь... понятно, — только жаль, что, поздно. — А, знаешь, что?

— Что?

— Сейчас ведь время — послеобеденное. Значит... Люса, по дороге в порт, в Тимьяновом переулке есть кабачок одноименный. И там в этот час всегда Потап носом клюет — в гамаке на задней веранде. Не струсишь в такое место одна?

— Не струшу, дочка. Только, вопросик у меня: откуда ты про этот вертеп бандитский знаешь? — от самого "бандита", чтоб ты не переспрашивала.

— Люса, вот только — не сейчас! Скажи ему, чтоб летел ко мне со всех ног, но, через сад и прямо под окно моей купальни — мне его помощь нужна. Скажешь? — припала я к двери.

— Скажу, — буркнули с той стороны, а потом не утерпели и добавили. — А заодно и про то, откуда Потап...

— Да, Люса!

— Да, иду я уже... Иду!

А заодно и про мой первый "женский опыт" и про то, как я потом во всех мужиках разочаровалась. Да, и еще про то, как прямо из-под твоего курносого носа три месяца ключи от погреба "уводила". Вот про все это я тебе, Люса дорогая, и расскажу. Ага, сейчас:

— У каждой женщины в жизни есть события, которые она должна хранить в тайне, — важно пропыхтела я, усаживаясь на подоконник в купальне. А потом добавила. — Бедный Потап.

Ведь, дело здесь вовсе не в нем. Дело в моем личном заблуждении. И сначала, сразу после того, как Арс свалил за Море радуг, мы с Потапом просто "грустно дружили": вздыхали по вечерам на нашей личной пристани и трескали Люсины мясные рулеты. А уж потом, когда к рулету парень присовокупил и бутыль сливянки, вдруг, решили нашу странную дружбу "углубить". А в чем заключалось мое заблуждение?.. Обычный девический туман в голове из взрослых книг, слухов и домыслов, изрядно замутненный еще и художественной "логикой": хороший парень, значит — хороший друг и, конечно — хороший любовник. Или, с точностью до наоборот. В общем, всё — в одном цвете, только насыщенность разная. В живописи такая техника "гризайлью" называется. А у меня...

— Я-то думала, ты — другой: ласковый, нежный. А ты! — выдала я тогда не меньше моего обиженному герою-любовнику. Тот осторожно натянул на исцарапанную спину рубашку. Потом, уже застегиваясь, скосился в темноте на меня:

— Я тоже про тебя другое думал.

— И что именно? — с вызовом прищурилась я.

— Что ты — девушка, а не кошка с тюльпановой пустоши.

— Это я то — кошка? Ладно. Тогда ты — грубый, наглый мерин.

— Так мерин же — кастрат? — совершенно искренне удивился парень. Даже про пуговицы забыл.

Я же не растерялась:

— Да?.. А им и станешь, если еще раз ко мне с "этим" делом причалишь.

Потап уверенно хмыкнул:

— Да больно надо!

— Вот-вот. Сделаю тебе также больно, как и ты — мне, — мстительно пообещала я... На этом и разбежались.

И дальше около года делали вид, что оба в Канделверди — проездом. Так что, здороваться с "кем попало" не обязательно. А потом судьба свела меня с ветреной, как портовый флюгер, натурщицей маэстро Бонифаса. И в процессе ее позирования, я много чего из теории "вита интима" для себя почерпнула... Да... Бедный Потап. Хотя, мог бы быть и по терпимее. Так что, все равно, сам...

— Зоя!

— Чего ты кричишь? — шустро сунула я нос между рейками ставни. — Тиш-ше.

— Что у тебя стряслось? — подбоченясь, прошипел Потап.

Что у меня стряслось?.. Я сначала глянула на верхушки шумящих олив. Потом потянула носом дневной бриз с жасминовым шлейфом, подхваченным по дороге с моря, и скосилась вниз на мужчину:

— Я ухожу из дома, Потап. Если, конечно, ты поможешь... Ой, да не к тебе. Не переживай, — добавила, увидев округлившиеся на смуглом лице глаза. Парень не то облегченно выдохнул, не то тихо выругался и вновь задрал ко мне голову:

— Он тебя запер? — надо же, какая смекалка.

— Угу. Открыть дверь спальни сможешь? — надо же, какой вопрос умный.

— Сейчас гляну. Ты одна в доме?

— Одна. Но, все равно... — просунула я вслед Потапу до предела нос. — поспеши, — и сама, смахнув с подоконника, поскакала к заветному ящичку трельяжа.

Здесь, в шкатулке из радужных раковин, хранилось все мое материнское приданое: порванная золотая цепочка с медальоном, серебряное обручальное кольцо и самая большая драгоценность — "звездный" мамин набор. Подарок отца на наше с братом рождение, привезенный из заморской страны Ладмении: перстень, кулон и серьги с серо-голубыми звездными сапфирами. Вот его я напялила на себя сразу, как акт демонстрации собственной решимости. И... присела на кровать.

— Красиво, — первым оценил мой "настрой" Потап, секунду назад, закончивший колупание с дверью. — Зоя.

— Что? — оторвала я потерянные глаза от собственного отражения в зеркале.

— А ты точно решила?

— Угу. Мне, знаешь, в монастырь Святой Маргариты не очень хочется.

— Значит, и до тебя эти перечёсы дошли?

— Доползли, — медленно произнесла я, прислушиваясь к скрипу на лестнице. Потап бесшумно махнул назад, и вновь прикрыв дверь, встал сбоку у стены...

Хлобысь! Люса, ожидавшая от створки более стойкого сопротивления, замерла в проеме:

— Святые небеса!

— У него не те покровители, — подскочила я к женщине. — Ты в порту была?

— Ох, дочка, — скосилась та на выступившего Потапа. — Беда стряслась — Зачу охрана повязала.

— Как "повязала"? — ошарашено выдала я.

— Еще утром, когда он к тебе шел. Мне то... рассказали.

— И куда его увели?

— Зоя, это, тот самый? С колыбелью?

— Угу. Люса, куда его увели?

— Ясно, — снова влез Потап. — Да куда его могли увести, кроме портовой каталажки у западных складов? Не городским же властям сдавать, если дело... семейное. Ведь, семейное?

— Семейное, семейное, — растерянно кивнула я, а потом глянула на Потапа уже осмысленно.

— Нет, — категорично отрезал тот. — Я не могу тебе помочь.

— Почему? Тоже слово моему опекуну давал? — зло прищурилась я. Потап же отвел в стену взгляд:

— Считай, что давал. У него в сейфе — мое признание в соучастии в том проклятом убийстве. На всякий случай.

— Вот же аспид на наши головы! — от души сплюнула Люса. Я же, глубоко вдохнула, потом выдохнула и обвела комнату глазами:

— Та-ак... Все понятно... Потап.

— Да, Зоя.

— Спасибо за то, что меня сейчас вызволил. И давай отсюда — ты уже сильно рискуешь. А дальше — я сама. Дальше, действительно — дело семейное.

— Дочка! Ты ума лишилась!

— Зоя, куда ты лезешь? Он — смрадный тип. Половину города разными бумажками держит. К тому ж, у него нотарий вечно в карточных долгах, и на что угодно документ состряпает.

— Так, а что мне терять то? — недоуменно уставилась я на своих оппонентов. — В худшем случае — весь остаток жизни буду рисовать прутиком на песке Волчью гору. И вообще, у вас есть варианты по лучше?

— Есть — моя племянница в сорока милях отсюда.

— Зоя.

— Ну что, Потап?

— А давай вместе махнем подальше?

Вот я даже сейчас растерялась: еще секунду назад толкала в сумку из ящика комода вещи, а теперь замерла с зажатыми в руке...

— Потап. Я не могу, — произнесла в тишине.

— Почему? Все дело в нем? В этом Заче?

— Угу. Он шел меня выручать, а теперь сам страдает. А ты иди, Потап. А то, как бы мне и тебя не пришлось... выручать.

— Ясно... — глухо буркнул парень. — Там окошко внизу ненадежное — камни в кладке расшатаны. Но, дождись темноты. А теперь выходите обе. Я за вами снова дверь закрою.

— Хорошо, — разворачиваясь, кивнула я. — Люса! Давай вперед и тихими переулками, а если что: делай вид, будто шнурок на туфле развязался. Я — следом.

— Так у меня сандалии и на застежках, — тоскливо выдала та.

— Ну... будто, монету ищешь, — подтолкнула я ее к двери. И в последний раз обвела свою сумрачную комнатку глазами — да уж некогда толком прощаться. Да я и не умею...

В дороге до нужных складов два раза вышла заминка. Сначала из-за вечернего посещения портового охранника с ключом. Его Люса развернула быстро, сославшись на мою "протестную голодовку". Потом, уже на самом подходе к порту, женщина, вдруг, бросилась на "поиски" в пыли. Да так убедительно, что, колыхающийся навстречу по переулку пьянчуга (из-за которого заминка и вышла), галантно пристроился рядом. Та попыхтела-попыхтела кормой вверх, да и наддала помощнику под зад. После чего, он понесся своей дорогой (едва не присоединившись теперь уже ко мне в кустах акации), а мы, через несколько секунд, своей. И дальше, уже не останавливаясь.

Задней же стены одноэтажной портовой каталажки, облезлой и пахучей, я достигла уже в одиночестве и в сумерках, "накрывшись" ими сверху, как мутно-синим плащом. И, вспугнув с кучи мусора на углу парочку котов, аккуратно пошла по траве вдоль стены, в узком промежутке меж ней и высоким дощатым забором... Где там это окно? И где здесь вообще окна?

В итоге искомое обнаружилось почти на противоположном углу здания. И я сначала долго сбоку от него прислушивалась, от старания высунув язык. А потом, плюнула и тихо позвала:

— Зача... Зача.

— Чего тебе, сумасшедшая?

— О-ой!

— Тихо, — сквозь приглушенный смех, выдал мне узник с той стороны мерцающего камерного огонька. Я же праведно возмутилась с прежней диспозиции:

— Это я, "тихо"? А зачем ты меня пугаешь?

— Скучно мне.

— Что?

— Надоело слушать твое однообразное сопение за окном... Зоя.

— А?

— Ты чего пришла то? — тусклый огонек вовсе потух. Перекрылся мужской фигурой, занявшей целиком узкий оконный проем. Я отважилась и ответно заглянула вовнутрь:

— Тебя спасать пришла.

— Да ну? — весело удивился Зача. — Вот же какая молодец.

— А ты можешь без иронии?

— Сложно, — скривился парень. — Но, я попробую: Зоя, я — не принцесса в башне. А ты — не бродячий подстаканник. У тебя даже коня нет. Кстати, а где он?

— Кто? — от неожиданности выдала я.

— Люса.

— Я ее сюда не пустила. Она в антураж своим ярким нарядом не вписывается. И вообще, Люса — не конь. И я сама сегодня уже была принцессой. С почти рыцарем. А ты... да просто, хам, — а потом вспомнила про свою "важную информацию". — А ты знаешь, что это окно — ненадежное?

— Знаю. Проверил, когда удивился второй решетке на нем.

— Это как? — прищурилась я в перекрестья между нами.

— Очень просто. Видно, на днях поставили. Еще раствором попахивает с моей стороны, — беспечно пояснил мне узник. Я же совсем растерялась:

— Зача, а как же я тебя тогда...

— Спасешь?

— Угу. Погоди, мне надо подумать.

— Да не надо тебе думать, — хмыкнул тот, ухватившись за свежеводруженную преграду. — Я сам уже все придумал: есть средство надежное, много раз проверенное.

— Какое? — заерзала я в траве.

— Какое?.. Наклонись ко мне поближе.

— Ну?

— Поцелуй. Если ты, конечно, дотянешься.

— Угу, рукой, так точно, — отпрянув, выдала я.

Зача, оторвавшись от решетки, почесал затылок:

— Так я и знал. Ну, хоть пообещай. Может, все ж, сработает.

— Клянусь, — торжественно отсалютовала я. — Зача, а если серьезно? Что будем делать?

— Ждать, Зоя.

— Чего?

— Исполнения аврального плана. И я думаю, уже недолго. У нас с Арсом система обоюдно отработана.

— С Арсом? Так ему же сюда нельзя?

— На то он и авральный, — многозначительно скривился Зача. — Погоди ко, — и, вдруг, исчез из виду. Я же настороженно замерла в стороне от окна. Но, как вновь не старалась, кроме собственного старательного же сопения ничего расслышать не смогла.

Но, зато, два светлых силуэта в высоких фуражках, перекрывшие разом оба прохода, разглядела превосходно.

— Зача... Зача!

— И что же тебе дома то не сидится, Зоя? — почти дружески поинтересовался у меня местный начальник. — Может, сама отсюда выйдешь? — раздвинул он в ухмылке усы, но, вдруг, напрягся. — Двил, а, ну-ка, подержи девушку. Я — к крыльцу.

Второй охранник, загребающий траву с дальней от меня стороны, удвоил скорость. Но нашу "встречу" опередили:

— Зоя, в сторону уходи!

— Тебе же сюда никак нель...

— В сторону, я сказал!

Пришлось нырять прямо под руку брату в тот миг, когда он замахивался своей флибустьерской саблей на вылетающего из-за угла мужчину. И я сначала трусливо отползла вдоль стены. И даже уши ладошками прихлопнула. А потом, вдруг, распахнула глаза: "Нет. Буду здесь до конца. И смотреть — до конца. А то, в прошлый раз сбежала. И что случилось?"

Понемногу, вместе со зрением и слухом ко мне вернулась способность оценки действительности и я сначала пялилась на идущий невдалеке бой, а потом смогла осознать, что Арс дерется отменно. А еще оценила братское "благородство" (навершием по макушке вместо острия в живот). А чуть позже, когда тот, подхватив меня за руку, пихнул в ближайшие от коновязи кусты, смогла разглядеть и численное, почти равное соотношение бьющихся противников. И хоть до этого подобной картины не видела, она, все ж, показалась мне странной. Ведь ни одна из сторон не издавала воинственных воплей или криков о помощи. Будто для тех и других это было ниже достоинства. А еще через пару минут в помощь Арсу и трем матросам с "Крачки" из распахнутой двери выскочил Зача:

— Где Зоя?! Где...

— Я здесь! — пришлось мне отзываться.

— Вот там и сиди! — а то я не знаю? — Эх, хобьи рыла, цапли портовые! Саблю свою некогда искать! — спрыгнул он с крыльца, разбавляя задорным криком тоскливый скрежет металла...

Еще через несколько минут с защитниками местной каталажки было покончено: их, во главе с собственным начальником, связали, "законопатили" рты и волоком стянули в бывшую камеру Зачи. Я же покинула свои кусты чуть раньше, когда увидела, как Арс, зажав левой рукой предплечье правой, опускается на крыльцо. Но, Зача, руководящий "отгрузкой", меня с воплями опередил:

— А, ну, стоять, не голосить! — сам заорал он.

— Зоя, все нормально, — глядя на меня, выдохнул Арс. Однако тут же скривился. — Вскользь прошло. На "Крачке" перевяжут.

— Все нормально? Это тоже в "авральный план" входит? — опускаясь перед братом на ступень, уточнила я. Мужчины переглянулись. Арс скривился снова:

— Иногда... Редко. Сейчас следы уберем и быстро уходим.

— Куда? На пристань?

— Не-ет, — покачал головой брат. — "Крачка" оттуда сразу после Зачи снялась. Скалы за маяком помнишь?.. Мы за ними стоим, а шлюпка нас у семейного причала ждет. Вместе с Люсой.

— Понятно.

— Отлично, — хлопнул Арса по здоровому плечу друг и, закрыв массивную дверь каталажки, со всего маха запустил связкой ключей через дорогу. — Ну что, снимаемся? — констатировали мы их далекое звонкое приземление.

— Ага, — боком приподнялся с крыльца мой брат. — Зоя, я сам!

— Ну и пожалуйста... Зача, а тебя не ранили?

— Ранили, но, чуть раньше и не так легко, как Арса. Сумку свою давай.

— Куда? Когда?.. Да, фу на тебя! — смеясь, припустила я рядом с довольно ухмыляющимся парнем.

Постепенно темень затхлых портовых тупиков растворилась в свежести сини и вспыхнувшая из-за очередного поворота цепочка далеких фонарей, полукругом обозначила пристань. Мы понеслись вдоль нее прочь, и замыкающим, сразу за мной — Зача. С моей же пузатой сумкой подмышкой. А у самого каменного забора между портом и городом, тормознули. Первой наверх слаженно полезла пара матросов. Следом за ними, кряхтя — Арс. Нам же с последним из них пришлось на время затаиться в тени высоких каштанов, пережидая разворот "гуляющих" вдоль причалов охранников. Вот именно здесь, глядя из своего очередного укрытия на далекий свет в окне конторы опекуна, меня и посетила, пожалуй, первая в жизни "смелая" мысль.

— Зача, — не отрывая взгляда от желтого квадрата, выдала я. — Ты здесь постой. Я сейчас.

— Куда это ты, "сейчас"? — ошалело уточнил он и развернулся в том же направлении. — Хобье рыло!

— Сам такой. Я ведь навсегда отсюда ухожу. А там... там...

— Что, "там", кроме твоего мутного опекуна?

— Папино наследство, — уставилась я на Зачу. — Я быстро. Ну, пожалуйста.

— Ну, спасибо, — хмыкнул парень. — Вместе пойдем.

— Капитан? — протянул от забора невысокий матрос.

— А ты давай за остальными и скажи, чтоб на причале нас подождали, — хватая меня за руку, другой перекинул ему сумку Зача. — Пошли за наследством... Хоть что-то из него поимеешь...

Высокое, похожее на колодезный створ здание, казалось, сейчас спит. Лишь фонарь над крыльцом интимно обменивается скрипом с флюгером на крыше. Я даже засомневалась на миг: "Уж, не показалось ли?". А потом на цыпочках припустила за правый угол и уже там, задрав голову ко второму этажу, облегченно выдохнула.

— Что за маневры? — недовольно буркнул подоспевший Зача. — И вообще, объясни наш дальнейший план.

— Авральный?.. Ну-у, сегодня же среда, а, значит, сэр Сест со своими партнерами в суэку(2) на деньги режется. В комнате за его кабинетом.

— А нам надо...

— В его кабинет. И я пойду туда одна. Тихо и незаметно.

— Зоя.

— Зача.

— Хорошо, я — у двери.

На том и порешили. И мой сообщник беспрекословно занял позицию у входа. Правда, с внутренней его стороны. Я же, опять на цыпочках направилась прямиком к рабочему столу опекуна. И уже разглядела в тусклом лунном свете, стоящий с самого его края компас — медную полусферу на дубовом треножнике. И уже протянула к нему руку...

И-и-и-ои... Бу-бух! Бу-бух!........

— Сест, что там?

— Не-е знаю... — голос, прозвучавший прямо у меня над головой заставил вжать ее в плечи по самые уши. Мужчина на некоторое время замер. Потом тихо ругнулся и затопал к открывшейся настежь коридорной двери. В аккурат туда, где пару секунд назад еще торчал на посту Зача. Я, казалось, так и окаменела — под столом с ушами из плеч... — По всей видимости, сквозняк! Вот обе двери и нараспашку! — голос снова приблизился, и его обладатель прошел назад. Однако дверь в смежную с кабинетом комнату закрывать не стал. Вместо этого я услышала звук придвигаемого к игровому столу кресла. — Ну что, уважаемый капитан, — с усмешкой произнес мой вернувшийся опекун. — Продолжим с того же места?

В ответ ему ухмыльнулись не менее впечатляюще:

— Уважаемый начальник порта, предлагаю увеличить ставки.

Я закатила к столешнице глаза — вот же встряла! И как теперь отсюда выползать? Для начала же решила просто высунуть наружу нос. Свет из комнаты, заполненной дымом вперемежку с ароматом крепких "мужских" напитков, косо накрывал ровно половину моего нового "убежища". Но, это — еще полбеды. Второй половиной был один из сегодняшних партнеров опекуна, сидящий сейчас ко мне боком. Темноволосый мужчина, заслонившись рукой, пальцами водил по высокому лбу, словно, мысли свои гонял, о чем-то усиленно размышляя. Я, посчитав этот процесс полезным и для себя, не отрывая от него глаз, дала задний ход в фарватер между креслом и крайней ножкой стола... Та-ак... та-ак... та-ак...все хорошо... еще немного...

— Уважаемый капитан!

— Что?

— Ой.

Мужчина повернул голову и на миг остановил рассеянный взгляд на моей застывшей с компасом у груди фигуре. Потом отвернулся и вновь...

— Зоя?..

— Зоя?! — удивленно переспросил сэр Сест. — Это что...ваше предложение по ставке?

— Да они тут сами все с ума посходили... Бежим, — пролетая мимо Зачи, теперь уже в коридоре, понеслась я вниз по лестнице...

Арс ругался долго. Все время, пока Люса бинтовала его предплечье. И тихо брату поддакивала. Но, это уже на "Крачке", в капитанской каюте, подсвеченной двумя разноцветными джингарскими фонарями. А еще здесь трещал дровами камин, в котором уже закипал закопченный медный чайник. И занавеси на высоких окнах надувались, прямо, как паруса... Я спустила ноги из кресла и подошла к насупленному брату. Чмокнула его в щетинистую скулу: "Я тебя люблю". Тот растерянно замолчал. И, посчитав воспитательный процесс оконченным, выскользнула под "парус" на узкий балкон...

— Ух, ты.

— Да... "ух, ты", — сочувственно скривился мне Зача.

— Да я не про то.

— А про что тогда?

— Красиво очень. Мы уходим?

— Ага. Сейчас выйдем из залива и встанем под попутный... Тебе не холодно?

— Нет. Мне хорошо.

— Правда?..

Это было правдой. Отчасти. Потому что мне в этот момент очень хотелось верить: все самое плохое, что в жизни до этого мига случилось, я бросаю здесь, на подсвеченном огоньками берегу. Вот в это я, действительно, верила. Потому как знала точные причины зла и его настоящее имя. Что же касалось другого, совершенно мне непонятного...

Бригантина с "заточенным" для скорости носом. "Сколько она узлов дает?" "Восемнадцать — двадцать". Ее широкоплечий высокий капитан. "Зоя?" Сказано странно со значением. Но, самое "странное"... Корабль, встреченный нами прямо на выходе из порта.

— С ремонтной верфи возвращается.

— Что? — развернулась я на палубе вслед за скользящим мимо высоким силуэтом. Щербатый матрос, сматывающий канат, пояснил:

— В центральных водах недавно штормило. Они там капитально встряли — чуть без рулевого пера не остались и бизань-мачты(3).

— Попали в шторм, — эхом повторила я, не отрывая взгляда от паруса, на котором в лунном свете едва различался вырисованный горящий факел. — Попали в шторм. И там гроза была.

— Вы о чем?

— Я?.. Об этой "заточенной" бригантине.

— А-а...

— Зоя?

— Зача?

Парень развернулся ко мне и облокотился на перила балкона:

— Что со свадьбой нашей будем делать?

— Со свадьбой? — выпала я из своего видения обратно. — Так, теперь-то она, вроде как, неактуальна?

— Ну, тогда придется продолжать с промежуточного этапа, — скосился он на распахнутую дверь каюты. — Помнишь про свое обещание?

— Угу.

— Тогда расслабься и не сопротивляйся.

— Звучит, как речь флибустьера над странствующей по морю монашкой... А ты брата моего не боишься? — хихикнула я прямо в приоткрытый мужской рот. Но, словесного ответа так и не дождалась... Просто, мне совсем "хорошо" стало...

_________________________________________________

1 — Оливковое масло с толченым чесноком, душицей и острым красным перцем.

2 — Разновидность карточной игры.

3 — Третья мачта (считая от носа к корме).

ГЛАВА 5

Лазурь была повсюду. Будто море срослось с небом. Даже облака у самой линии горизонта, и те висели прохладно-лазурные. Галеон скользил внутри этой "лазурной раковины", бесшумно обгоняя собственную косую тень. Плыл навстречу двум раскинутым в стороны скалистым "клешням". И ярким береговым краскам, видным отсюда лишь пестрыми пятнами, разбросанными по склонам гор. И хрустящему под ногами мокрому песку. Да мало ли чему еще навстречу? Поживем — увидим... Это я так "масштабно мыслить" учусь.

— Крабья бухта — маленькое тихое место, — откорректировал мои "масштабы" Арс, стоящий рядом у перил. А потом обернулся к застывшей с другой стороны Люсе. — Ты твердо решила? Не передумала?

Женщина, вздохнув, погладила плечо его висящей на перевязи руки:

— Арсений, Зоя, вы мне, как дети. И я вас люблю, как своих. Но, пора вспомнить про собственную семью. Может, племяннице моей помощь нужна? За вас-то я теперь спокойна.

— Так племянница твоя в два раза нас старше и по твоим словам, настолько же умнее, — капризно уточнила я. — И замужем давно, и дети у нее взрослые.

— Замужем?.. Дочка, да ты сама скоро туда же, раз из-под надзора вырвалась. Недолго при брате побегаешь.

— Ну, это мы еще посмотрим, — буркнул в сторону штурвала Арс. Зача со своего рулевого мостика на всякий случай расплылся в улыбке. Я тоже — за компанию. — Это мы еще...

— Ох-ох, какой глазастый: посмотрит он. Я вон при ней с утра до вечера была, и то недоглядела. Вместе с опекуном вашим, — смеясь, покачала головой Люса. Арс же понимающе хмыкнул:

— Потап?

— Он самый. Дружок твой давний. И ведь когда успели? Я их...

— Арс! — в ответ на такую тему, громко встряла я. — Ты мне лучше скажи: почему "дружку своему" не дал о себе знать?

— Он сам виноват, — категорично отрезал брат. — Вот, если бы не бросил тебя у портовой каталажки, то обязательно там встретились. И я бы даже с собой его позвал. Я специально Люсу предупредил, чтоб раньше времени про меня не распространялась.

— Понятно. Значит, Потап твою проверку не прошел. А Зача?

— А что, "Зача"?

— Он — какой друг?

— Хороший, но... смотрите у меня. Вернетесь завтра — проверю.

— Это, каким же образом? — с одинаковым интересом уставились мы с Люсой на заявителя. Тот неожиданно смутился:

— Да по глазам. Я ж его знаю.

— А-а, по глазам. А, не много ли ты на себя берешь? Я вообще ни за кого замуж не собираюсь. Художник должен быть свободен душой.

— А-а, — насмешливо прищурился Арс. — Ну, ты сейчас меня успокоила.

— Эй, на палубе! План не поменялся?! — с ладошкой у лба, поинтересовался от штурвала обсуждаемый. Арс качнул головой:

— Нет! Заходим в бухту, бросаем якорь. До берега — шлюпкой, — и добавил уже Люсе. — В гости хоть не передумала к нам?

— Что ты, — шмыгнула та носом. — Как и договаривались — через год. Ну, а если, кто из вас куда раньше надумает...

— Люса! — дуэтом выдали мы с Арсом. Женщина мысль закончила:

— Так только кликните, — и уткнулась мокрым лицом брату в грудь...

Крабья бухта, действительно, была тихой и маленькой. Если не считать три рыбацкие лодки, качающиеся в ее сонных волнах. Люса чуть за борт не выпала, пытаясь разглядеть в ответно тянущих на нас шеи, смуглых мужиках, своих деревенских знакомых:

— Вон тот, под штопаным парусом, вроде как на Дула-шнобеля похож. Хотя у нас полдеревни — носатые. А этот... да, бес его разберет.

Я же ревниво наблюдала за своей взбодрившейся нравоучительницей и тихо вздыхала.

— Зоя, это — глупо, — бросил на ходу, идущий вдоль борта, Зача.

— Что именно? — развернулась я ему вслед.

— Цепляться за свое прошлое. Тем более, ты с ней лишь завтра простишься. Вот завтра и повздыхаешь. Чуть-чуть.

— Да что вы говорите? А вы теперь вместо Люсы будете меня жизни учить? С братом на пару?

— А почему бы и нет? — с улыбкой прищурился на меня наглец. — Жить надо легко. Так, чтобы весь твой мир умещался в заднем кармане штанов.

— Сам придумал?

— Нет. Прочитал... в утренней газете, — доверительно шепнул мне Зача и быстро чмокнул в нос.

— Ну, ты и наглец, — смеясь, проводила я взглядом уходящего прочь мужчину. А потом еще раз глубоко вздохнула... Как же хорошо. Даже страшно... Интересно, что по этому поводу утренние газеты пишут?..

Конечно, утренние газеты вряд ли напишут про страхи и грезы отдельно взятых девиц (если только они на этой почве не "вычудят" чего-нибудь выдающегося). Впрочем, как и про деревню Кверчи, спрятанную посреди дубовых лесов и клеверных пастбищ. Да и людям, живущим в ней, тоже, вряд ли до данного факта есть дело. Особенно племяннице Люсы. Потому как эта высокая длиннорукая женщина, стремительностью движений, сильно смахивающая на ветряную мельницу, слишком занята делом. Важным семейным делом:

— Детка, а ты с медом еще попробуй. С бурратой майский хорошо по вкусу сочетается.

— Да? — удивленно уставилась я на очередной белый шарик на своей тарелке. — Так это же...

— Ну да, сыр! — от всей души расхохоталась Дрина, ради таких гостей (Зачи, двух матросов, меня, ну и собственной тетушки), дела свои отложившая. — А с помидорчиками и перцем пробовала?

— У-у.

— А маслицем с шафраном сверху поливала?

— У-у.

— А плохо потом не станет?

— У... Что?

Зача ехидно добавил:

— Столько сыра стрескать. Это какой сорт по счету?

— Я их не считаю, а ем... М-м-м... Дрина... с медом, это...

— Ну-ну. А у меня еще после второго язык щиплет.

— Что ты говоришь? — навострила уши сыровар. — Тогда попробуй канестрато. Он месяц, как созрел. И к нему подходит вон то красное вино, что из четырех сортов винограда.

— О-о... Пожалуй, канестрато мне... подходит. Дрина, твои аргументы очень убедительны.

— Это еще что, — усмехнулся в пышные усы супруг Дрины. — Видел бы ты ее на ежегодной ярмарке в Белице. Сам от умиления плачу.

— Ну, дорогой, плачешь ты, предположим, не от моих речей, а из-за дегустации за компанию со всеми покупателями подряд.

— А тебе что, так после нее... плохо? — тревожно скосилась я на Зачу. Однако Люса с улыбкой пояснила:

— Да просто, к каждому сорту сыра имеется свой сорт вина.

— Правильно, тетушка Люса. Так давайте же выпьем за гармонию в этом пёстром мире многообразья! — мигом нашелся дегустатор.

— Э вэрро!!!(1) — дружно зазвенели над столом бокалы и громкий смех.

Я же радостно присоединилась. Потому что и сама, вдруг, ощутила теплые благодатные волны "гармонии". На прогретой июльским ветром веранде, за длинным шумным столом, над которым гудели пчелы. Тыкались в гроздья солнечного винограда и миски с медом. А люди не обращали на них никакого внимания. Людям было хорошо. И еще немного, кто-нибудь обязательно вспомнит про красный, с потертыми мехами баян. Не зря же его выставили на подоконник. А потом и... как там маэстро Бонифас говорил... "в месте, где танцуют, когда счастливы, и когда убиты горем".

— Зоя, да брось ты ее! — темноволосая Ида, точная копия своей матери с другого от меня бока добавила. — Их тут множество летает — пасеки рядом.

Я замерла, накрыв тенью от руки прилипшую к меду пчелу, а потом беззаботно хмыкнула:

— Да я их не боюсь — они меня никогда не жалят, — и подцепила ногтем мизинца страдалицу под брюшко. Пчела, оторвавшись от тягучего плена, криво пошла на взлет. Ида проводила ее взглядом:

— И не мудрено. А еще тебя, наверное, гнус никогда не кусает. И собаки не облаивают.

— Откуда ты знаешь? — качнула я девушку плечом. Ида ответила мне тем же:

— Догадалась. И знаешь, что?

— Что?..

— Да так, ничего. Хотела купаться тебя позвать. У нас тут... озеро недалеко.

— Купаться? — заинтересованно встрепенулся Зача.

— Купаться? — настороженно уточнила со своего конца стола Люса. — Зоя, Идунья, Зача, вы туда серьезно надумали?

— Не-ет, — оценивающе глянула я в свой недопитый бокал и состроила парню гримасу. — Ида, я знаешь, чего сейчас хочу?.. Можно тебя... нарисовать?

— Нарисовать? Ух, ты! — пригладила та густые волосы. — Конечно, можно. Только давай, я платье другое надену.

— Это совсем не обязательно, — опершись рукой на плечо Зачи, со смехом поднялась я из-за стола... И как же хорошо то. Жаль лишь, что кроме нескольких листов бумаги и пары карандашей ничего из Канделверди не прихватила...

Поэтому сейчас, сидя в пол оборота на лавочке за изгородью, рисовала исключительно карандашом и растушевывала подушечкой пальца. Натурщица моя, торчащая рядом, проявляла чудеса терпения в купе с неуемным женским любопытством. Она их чередовала:

— А это...

— Портрет.

— Ух, ты, — и поправила кружевной воротник на груди. На всякий случай. — Меня еще никогда не рисовали. Только в детстве... в тетрадке... Рудик.

— Рудик?.. Это кто? — профессионально прицелилась я к девичьему овалу. Ида поправила теперь прядь, подхваченную порывом ветра:

— Это — мой жених. У нас в сентябре свадьба. Рудик очень умный. Правда, он пока — помощник настоятеля нашего прихода, но Отец Франчезо готовит его себе на смену.

— Понятно...

— А еще Рудик...

— Вот так и улыбайся.

— Хо-ро-шо... А еще у него много разных книг. Он мне их раньше вслух читал. Когда мы...

— На берегу озера загорали?

— Не-ет... Зоя.

— Что?

— А вот мне интересно... Каково это, быть "эхом"?

— Кем... быть? — оторвала я взгляд от работы.

Ида сменила одухотворенную улыбку на смущенную:

— У нас так называют тех, кто носит в себе отголоски древней силы. Мне почему интересно: я такое свечение, как у тебя, всего второй раз у людей вижу. Один раз в Белице, у совсем старой монны. А сейчас — твое.

— Свечение?.. А я вот свечений не вижу, — теперь уже, отчего-то смутилась я сама. — А ты, значит...

— По ветви отца. Его прабабка была магом-целительницей, — качнув головой, пояснила девушка. — А про наше озеро... Я тебе о книгах Рудика говорила. Среди них была и не совсем его — из церкви. Там про историю нашей деревни с самого начала. Ее ведь, четыреста восемьдесят лет назад, клан бенов основал.

— Клан кого?

— Бенанданти. Они через Крабью бухту, по реке сюда зашли. Да так и остались — уж больно им место понравилось. Только, сначала бенам пришлось выжить отсюда племя древнего народа накейо(2).

— Понятно. А причем здесь озеро?

— Так у них, у накейо, там на берегу, храм был. Как раз на месте заброшенной сейчас мельницы. Наши местные стороной то озеро огибают. Говорят, его до сих пор дух этой земли стережет.

— А ты сама? — засунула я в рот кончик карандаша.

— Я? — самоуверенно расплылась Ида в улыбке. — Я же — почти маг. Купалась и много раз. Со мной только девчонки и ходят.

— И что? Видела духа-охранителя?

— Неа. Но, я точно знаю, кто он — наш покойный мельник.

— И откуда такая уверенность? По свечению определила?

— Нет. Я его при жизни ни разу не встречала — он задолго до меня умер. Да только, знаешь что? Рудик говорит, в приходской книге про него ни слова нет. Там за четыреста восемьдесят лет отмечены все поколения жителей Кверчи, а его нет. Хоть он и местным считается, а мельницу заложили через три года после основания деревни.

— Ну-у, мало ли... — надула я щеки. — Может он, просто в церковь вашу не ходил? Поэтому там про него запись и отсутствует.

— Да моя прабабка по отцу и бабка тоже туда не показывались. Однако про них в книге о-очень подробно прописано: до пациентов и их болячек. И еще, знаешь, что? Я тебе сказала, что свечение, как у тебя, второй раз в жизни вижу... у людей. Однако над развалинами нашей мельницы я точно такое же лицезрею очень часто. И не я одна. Отец тоже, — авторитетно прищурилась Ида вдаль. Где, поверх высоких олив в садах темнело у границы гор маленькое озеро. Правда, самого "источника" свечения отсюда, с пригорка, видно не было. Да я бы все равно его не разглядела. А поэтому...

— Та-ак... Лицо — в пол оборота и улыбку обратно.

— Это как?

— Ру-дик... Вот, молодец. Все остальное — позже...

Продолжить позже у нас с Идой как-то не получилось. И сначала причиной тому стал, возникший из калитки Зача. Однако сам процесс рисования он ускорил значительно. Потом нас на пару потащили по местным "сырным святыням", активно живописуя весь ритуал превращения створоженного молока (хотя, створоженье, это тоже — ритуал) в божественно вкусный результат. Очень, конечно, познавательно, но, "чародейство" вкуса после увиденных чанов и прессов сразу в трубу сыроварни улетучилось. В результате, к концу экскурсии я уже откровенно зевала. Идина же угольная макушка торчала из-за изгороди рядом с совсем другой — чуть светлее и гораздо кучерявее.

— Рудольф, — с крыльца прищурилась туда же довольная мать и обернулась к нам. — Вот бы всем так повезло... Вам как стелить то?

— Раздельно, — дуэтом выдали мы, а потом так же слаженно, но, в разные стороны, хмыкнули... Повезет, конечно. Но, не в этот раз...

Хотя, почему в жизни всегда должно везти? Это, наверное, расслабляет. И, наверное, вредно для справедливой самооценки. Вот набожная Люса, например, сопящая сейчас через комнату от меня, если б ее спросили про хроническое везение, обязательно сказала: "Господь испытывает на прочность лишь тех, кого любит". Значит, везение, получается, от его "нелюбви"? Или от того, что до этого слишком долго было наоборот?.. Да и как вообще понять: повезло тебе сейчас или ты просто жизнелюб?.. А, может...

— А может, я, все-таки, сегодня усну?.. О-о-о...

Из распахнутого настежь окна вид на дома внизу и по-деревенски широкие улицы, располагал как раз к полноценному покою. Это вам не шумный портовый Канделверди, где круглыми сутками переливается жизнь. Она лишь краски меняет: днем — солнечно-синие, ночью — красно-зеленые. Здесь же сейчас властвовала одна холодная молчаливая луна. Не особо усердствуя в освещении (а для кого?), она лишь вскользь обозначила границы ночной яви. И только озеро за деревней было отмечено особой честью светила — в его глади луна отражалась. Я прищурилась старательно, обводя взглядом темные далекие берега, но, как и прежде, безрезультатно — мельницу так и не разглядела. Мне лишь на миг показалось, что луна в зеркале озера, вдруг, качнулась. А, может, это меня "повело"? Ведь, давно уже спать пора... Я, зевнув, развернулась от окна к белеющей в темени комнаты постели... Спать. А то: везет, не везет. Вот же дура... А Зача, наверное, дрыхнет давно. Да и что я все с Зачей?.. Наверное, потому что мне с ним хорошо... И как же хорошо то.... ... Ба-бах!

Сон, накрывший меня с головой, был таким отчетливо-ясным, что все его детали казались обведенными грифелем по краям. И жесткие заросли прибрежного тростника, и мелкие бляшки кувшинок. Я даже их сонный аромат уловила. А ивы-плакальщицы, шелестящие под ветром узкой листвой, казалось, исподтишка за мной наблюдают. Но, самым "прорисованным" сейчас было каменное здание неподалеку на берегу. Высокое, с двухъярусной черепичной крышей и огромным колесом у стены с которого, разбиваясь в брызги, в озеро летела вода. Однако, совершенно беззвучно. Я даже дернула головой: не заложило ли уши?.. Нет. Все остальные звуки наличествовали. Кроме шума вращающегося мельничного колеса... Вращающегося?

— Светлых тебе дней, баголи!

— Чтоб мне провалиться... — а вот это явление в ночи переплюнуло даже бывшую "заброшенную" мельницу — статный мужчина с зачесанными назад седыми волосами и хищным носом птицы орлан, выжидающе замер в нескольких ярдах от меня:

— Зачем ты пришла сюда? — вот вопрос занимательный. Откуда я знаю?

— Наверное, мне захотелось. Откуда я...

— Захотелось? — мужчина позволил себе слегка удивиться.

— Ну, да. Почему бы и нет? — позволила я себе учтивую улыбку — все-таки, дух. Мой собеседник в ответ, вновь преисполнился серьезности:

— Я обязан тебя об этом спросить. Таков ритуал.

— А я в нем уже... участвую? — с пристрастием огляделась я по сторонам, но, изменений в пейзаже не разглядела. — Тайный, запретный?

— Запреты устанавливают люди. Боги же всегда предоставляют нам выбор. И раз ты пришла сюда по собственному желанию, то свой уже сделала.

А странный у нас разговор получается. Не говоря о самом сне:

— И что будем делать дальше?

— Дальше, баголи, за нас все сделает колесо судьбы. Ты же видишь, оно уже вращается.

— Вращается. Точно. И это, видимо, что-то означает.

Мельник терпеливо вздохнул:

— Колесо — наш древний символ, олицетворяющий собой Солнце. Солнце всегда было покровителем моего народа и его защитником.

— Угу, понятно, — изобразила я старательное внимание. Мужчина, оценив, продолжил:

— Но, как нет света без тени, так нет Солнца без Луны, — скосил он глаза на оную и, приложив руку к правому плечу, отвесил ей поклон. — Они, как два небесных супруга, неразлучных и равных по силе. И когда ее теряет один, на помощь всегда спешит другой. Но, много лет назад гармония была нарушена.

— Четыреста восемьдесят?

— Сколько?.. — прервав повествование, уточнил дух. — О, нет. Хотя, ход твоих мыслей, баголи, мне понятен. И он верен: пришлые люди, считающие себя вправе решать судьбы богов, вмешались в законы мирозданья. Они глупы и невежественны, и из-за своей глупости сумели сотворить зло.

— Зло? — насторожилась я. — Так мне со злом надо... сразиться?

Однако дух от таких перспектив напрягся не меньше моего:

— Баголи — не воины. И времена битв давно прошли.

— Уф-ф. То есть, а что тогда?

— Что?.. У каждого — своя роль. И порой, маленький проросший росток способен... способен... В общем, всему свое время, — скомкал конец метафоры повествователь. Я же недоуменно потерла нос:

— Тогда, зачем я сюда, по-вашему, пришла?

— Запустить колесо.

— А, если...

— А, хочешь, я покажу тебе свой народ?

— Весь?

— Нет. Я покажу, как мы жили здесь до прихода чужих.

— А, покажите, — а, почему бы и нет?

— Дай мне руку, — подал дух свою широкую ладонь. А, почему бы и...

И мир, вдруг, взорвался яркими красками. А уже через миг их фонтан, обвалившись в воды озера, явил совершенно иной пейзаж. Хотя, берег и лес в нем присутствовали. Только на небе сейчас было солнце. А вместо мельницы с колесом, белокаменный, остроконечный храм... И люди, выходящие из него. Светловолосые, в просторных одеждах. Одни покидали распахнутые настежь двери поодиночке. Другие — целыми семьями. Но, все шли прочь, вдоль берега озера. Туда, где среди дубов виднелись высокие дома с круглыми крышами. А над озером кружили большие птицы, отражаясь вместе с облаками в воде. Птицы были похожи на аистов, но с опереньем пестрым и массивными клювами. Одна из них пролетела так низко, что я непроизвольно втянула голову в плечи. А потом вновь задрала ее к небу. И как же ярко светит солнце. Оно...

— Зоя!.. Зоя!!!

— Чтоб мне... провалиться. А-а-а!!!

Мокрые волосы. Мокрая ночная сорочка, прилипшая к телу. И рядом на песке — мокрый насупленный Зача. В очередной раз сплюнув в траву, поинтересовался:

— Какой хоб тебя сюда понес? Одну ночью на это озеро? Уж если... хотя, — прикинул в уме и снова ожесточенно сплюнул.

Я в ответ тоскливо заныла:

— Я не знаю. А, чего ты так орал то? Ты меня еще сильней напугал.

— Чего орал?.. Да как не заорать, когда... ты торчишь над водой посреди озера, задрав голову к луне?.. Зоя...

— У-у.

— Я сам за тебя испугался. Ты не замерзла?

— Я не знаю, — прихлопнула я ладошки к лицу. — Нет.

— Нет?.. Вставай. Пошли домой, — и, поднявшись, сдернул с песка меня.

Какое-то время мы шли по тропинке совершенно молча. Я — не разбирая в темноте пути и Зача, обхватив меня рукой за плечи. Хотя, его сопение было слишком красноречиво. Наконец, я не выдержала, заступив мужчине дорогу:

— Скажи, тебе Арс про меня рассказывал?

— Что ты имеешь в виду? — отвел он в сторону взгляд.

— Мои странности. Ведь ты же называл меня "сумасшедшей". Значит, он тебе про меня рассказывал. Но, Зача, со мной такое — впервые. Я и сама...

— Зоя...

— Я сама очень сильно сейчас...

— Зоя! — обхватил Зача ладошками мое лицо. — Зоя, я тебя сумасшедшей называл, потому что ты смешная и... славная. А твой... сомнамбулизм мы вылечим. У меня лекарь в Радужном Роге есть знакомый.

— Это не лечится. Я такой родилась, — дернула я зажатой головой. — Так что...

— Как это, "не лечится"?

— Так это. Я — не лунатичка, а баголи. Предсказательница. И Зача, лучше сразу мне скажи: "Пошла прочь". Иначе потом только хуже...

— Замолчи.

— Что?

— Замолчи... сумасшедшая. Подумаешь, не лечится. Я тебя тогда сам держать буду. Чтоб ты не ходила, где нельзя.

— Привязывать к кровати?

— Ага, — качнул мужчина головой. — И дверь на ключ запирать.

— А, знаешь, что?

— Пошел ты сам? — прищурился на меня Зача и, склонившись, чмокнул в мокрый нос.

— Примерно, так. Тоже мне, лекарь-экспериментатор.

— А, если, не привязывать, а по-другому тебя держать?

— О, это тоже — весьма сомнительное лечение.

— А если... — коснулся он губами моих. — Ты ведь даже не знаешь, от чего... — и повторил "процедуру".

— Зача... Да, Зача...

— Зоя, что?

— Ни-чего...

Звезды в небе казались сейчас такими близкими, а в промежутках между его поцелуями я иногда замечала луну. И все это небесное кружево качалось вместе со мной, запрокинувшей голову в траву. Прохладную, щекочущую голые плечи и раскинутые в стороны руки. И, наверное, мне было хорошо в этом сплетенье земли и неба, шепота и обжигающего мужского дыхания. Наверное, до такой степени, что сейчас...

— О-ой... Моя... голова, — хотя, уместнее было сказать: "Мой огромный гулкий, пустой чугунок". Я приподняла его с... это что? Груди Зачи. И попыталась сглотнуть слюну. Вкусовые ощущения нахлынули вместе с памятью. "Чугунок" рухнул на прежнее место. И громко "завибрировал". — О-о-о...

Мужская грудь насмешливо "хрюкнула":

— Что, плохо?

— Угу... Зача, мы ночью с тобой... пили?

— Так точно, — доложила "грудь". — После того, как еще раз искупались.

— Ну, это я помню, — предприняла я повторную попытку сесть. — И мне очень... стыдно.

— За что?

— За все. Особенно, за бутыль вина с кухни. Зача...

— Да, Зоя? — не проникся моим раскаянием наглец.

— Как я теперь в глаза Дрине буду смотреть?

— Сосредоточенно. Если сможешь, конечно. А вообще, я сам перед ней извинюсь, если тебя это так волнует.

— Волнует, не то слово, — малодушно скривилась я. — О-о...

— Зоя, что еще?

— Мои... волосы.

— И их я тебе тоже сам расчешу... Зоя, ты теперь — моя женщина. Это так?

— Ну-у... Спину свою покажи... Угу. Твоя.

— Это что, признак какой-то? Знак у меня на ней?

— Нет. Их отсутствие.

— Нет, — плюхнувшись обратно на кровать, засмеялся Зача. — Ты точно, сумасшедшая... Моя сумасшедшая...

__________________________________________

1 — Традиционный возглас согласия в Чидалии.

2 — Древнейшая цивилизация, населяющая материк Бетан задолго до открытия его алантами. Вымерла по неизвестным причинам, оставив после себя несколько архитектурных памятников, в том числе западные и восточные Врата на территории Ладмении.

ГЛАВА 6

Лестница со второго этажа, скрипя каждой своей узкой ступенью, все же закончилась. Хоть я и спускалась по ней старательно тихо: раз... два... три... четыре...

— Зоя...

— Угу, — шесть... семь... восемь...

— Зоя, не трусь.

— Угу-угу, — девять... десять... — А-ай!

— Ну, доброе утро... дочка, — вот в этом месте она как раз закончилась.

Зача, опустив меня на доски пола, громко выдохнул:

— И мы тоже всем вам рады: тетушка Люса, Дрина, Ида.

— Какая я тебе "тетушка"? Да ты, бесстыдник, понятия не имеешь, что такое "доброе имя" для дев...

— Да, Зоя — теперь моя. И, пусть, не девушка, а женщина. Я это могу всем заявить.

— Что "заявить"? — с прищуром уточнила Люса. Да мне и самой стало интересно. Однако мужчина удивил нас всех оптом:

— То, что, намерен на ней жениться. В первом же порту... Зоя, — развернулся он ко мне и ухватил за руки. — Я на тебе женюсь.

— Как это? — а ведь могла б и что-нибудь по уместнее изречь. — Зача, ты в своем уме? — уж лучше б вовсе промолчала.

— И в твердой памяти. Хоть сейчас завещание пиши.

— Тогда садись и пиши нам всем расписку о намереньях. Чтоб потом от своих слов не от...

— Люса! Да вы оба одинаковы. И-и... — отважно обвела я всех глазами, замкнув "круг" на своем потенциальном муже. — Я тебе благодарна, но, спасать так мое "доброе имя" не надо. Дрина, если мы оскорбили твой дом, прости. А ты, Люса, если меня больше не любишь... не лю-ббишь... то... — и, громко всхлипнув, дезертировала на грудь прижавшего меня Зачи.

— Тетушка, а ну кончай их терзать! — глядя на это дело, подбоченилась Дрина. — А ты, Зоя, не слушай никого! Хочешь, замуж за него иди, а, не хочешь — так гуляй, пока гуляется. Главное, если дитё заделаете...

— Мама!

— Ида?!

— Да, тетушка! А что, ты теперь и Идунью мою "разлюбишь"?!

— Да кто вам такое сказал?! Да, дети — Божье благо!

— А чего тогда в святые ханжи заделалась?! Или забыла всех своих здешних ухажеров?!

— Да когда это было то?! Да я тогда... тогда...

— Что? Да в нашей приходской книге про все твои пять обручений прописано!

— Мама! То секрет... был.

— А ты вообще, доча, молчи! Чтоб я из-за тебя такие речи от собственной любимой тетки выслушивала!

— Да что я такого вам обеим сказала?! Да я вовсе...

— А то я не видала, как ты на Иду зыркнула!

— Да вы обе с ней...

— Зоя, пошли отсюда, пока про нас позабыли.

— По-шли...

И если б даже половые доски под нами двумя с грохотом провалились, вряд ли этот факт отвлек захваченных родственной "беседой" дам. Нас же с Зачей занимало теперь совсем иное:

— Так ты согласна? — вытирая на крыльце мои мокрые щеки, уточнил он.

— Так ты это серьезно? — в очередной раз, не блеснула я адекватностью.

— Еще как.

— Но, ведь мы даже...

— И точно! — хлопнул себя по лбу Зача. — Как я мог такое забыть? Я тебя люблю.

— Вот так... сразу?.. Зача, а такое бывает?

— Значит ли это, Зоя, что ты меня не любишь и замуж за меня не пойдешь? — строго посмотрел на меня претендент на руку и сердце. Я в ответ закатила к небу глаза.

"А, значит ли это..." Кто бы мне сейчас объяснил. И ключевое слово здесь — "сейчас". Потому что, еще несколько дней назад я и понятия не имела о существовании полноценной жизни за пределами своего шумного городка. И что в новой этой жизни будет мой потерянный брат, а еще, скользящий по волнам галеон "Крачка" и, конечно, мужчина по имени Зачарий. С которым мне теперь так хорошо. Ведь он — огромная часть моего нового счастливого мира, где мне предстоит прожить полную обязательных радостей жизнь. Мира, который я, конечно, уже...

— Люблю... Я тебя люблю. И замуж тоже. Только, я ничего полезного по хозяйству делать не умею.

— Нет, ты — точно, сумасшедшая. Бесполезная сумасшедшая.

— Тогда, не женись. Кто ж тебя заставляет?

— Кто заставляет? — с прищуром глянул на меня мужчина. — Ты — моя, Зоя. И я никому тебя не отдам... Даже, если мне придется зачахнуть с такой женой от голода.

— Что?! Ну, ты и наглец! Да, чтоб ты знал: стряпать я немножко...

— Зоя, замолчи, — со смехом притянул меня Зача к себе. — Пожалуйста, замолчи...

О, святые небеса, лучистая Мадонна и весь Божественный пантеон! Ну, разве бывает в жизни так невероятно, немыслимо и неописуемо ХО-РО-ШО?..

— В жизни, дочка, всякое бывает. И, храни вас Бог... всех троих. А, что племянница моя тут перед вами намолола, забудь, — вот такое от Люсы вышло мне откорректированное прощальное напутствие.

Я же, едва просушив на ветру глаза, по новой шмыгнула носом:

— Люса. И как я без тебя? Ты ведь мне всю семью заменила.

— Ага. И нудела за всех их, — промокнула та краем длинного рукава глаза. — Быстро же ты повзрослела. Да, это и к лучшему. Осталось лишь душой тело догнать.

— Люса, я что, "малодушная"?

— Это чего?.. Ой, да ну тебя! И вообще, иди. Вон, жених твой, в траве лысину дотаптывает.

— Ничего, подождет. У нас вся жизнь впереди, — обернулась я к Заче. Мужчина демонстративно задрал голову к солнцу. Люса вздохнула:

— Он-то подождет, а Арсений?

— Должен уже из Белицы с грузом в бухту вернуться... Люса, я тебе хочу подарок сделать. На память. Только, ты, пожалуйста, не вопи...

Около двух миль вдоль берега прохладной тихой реки, по ухоженной рыбаками и вездесущей ребятней тропинке. Мимо зарослей пахучего миндаля и под чириканье засевших в его листве птах как-то не очень способствовали долгой моей меланхолии. И, наверное, я, действительно, малодушна. Хотя, Люса совсем не это имела в виду.

— А отчего она так голосила напоследок?

— Что?

Зача, отмахнув от лица осу, повторил:

— Что ты Люсе на шею повесила?

— Мамин кулон со звездным сапфиром.

— Ясно. А, знаешь, что? — мужчина бросил взгляд на спины шагающих по тропке матросов и, поймав меня, притянул к себе. — Я хочу сказать.

— Так говори, — послушно обхватила я мужскую шею руками. — Я тебе внимаю.

— Зоя...

— Жить надо легко.

— Да нет, — засмеялся мужчина. — Это ты и сама помнишь. Я хочу сказать, чтобы ты никогда никого не слушала и всегда полагалась лишь на собственное чутье.

— Та-ак. И что же мой брат про тебя такое знает? То, что ты — "кот портовый", я и без него поняла.

— "Портовый кот"? — прищурился на меня Зача. — Ах да. Я и забыл: ты у меня — предсказательница. И каким ты видишь наше будущее?

— Ну, это — сложно, — придала я лицу авторитетное выражение. — Однако если вы, мессир, настаиваете, — и глубоко вдохнув, закрыла глаза. Мужчина, проникшись моментом, напрягся, заставив меня ехидно хмыкнуть. И если б он знал, что виденья мои приходят совершенно иначе, и никак уж не по запросу, то, вряд ли сейчас застыл гимназистом-двоечником у доски. А потом мысли, вдруг, вспорхнули одной из птах над узкой тропинкой. И быстро набрав высоту... Ба-бах! — Ух, ты.

— Зоя, что? — Зача громко выдохнул вместо меня.

— Да, все-то же. Ничего нового, — постаралась я скрыть собственную крайнюю растерянность. — И... вряд ли это имеет к нам отношение.

— Ну, Зоя? — требовательно качнул меня Зача.

— Бригантина. Узконосая, и на ней...

— Капитан! — громкий возглас, вспугнувший из зарослей уже настоящих птиц, сподвиг нас с Зачей враз разжать руки. — Сэр... прошу прощенья, — знакомый мне, щербатый матрос, оставшийся вместе с братом на "Крачке", растолкав двух наших запыхавшихся сопровождающих, выступил вперед. — Старпом Арс послал меня к вам навстречу и просил передать, чтоб вы очень поторопились. Шлюпка уже ждет на берегу. Якорь мы даже не мочили.

— В чем дело, Боб? — поправил шейный платок Зача. — К чему спешка? У нас неприятности?

— Не знаю, капитан. Да только он очень вас просил, и я сюда несся со всех ног.

— Все ясно, — ухватив меня за руку, рванул с места мужчина.

— Зача, что это значит? — дернулась я следом за ним, но, в ответ получила лишь пару ругательств, произнесенных в сторону и вполголоса.

С разбега взлетев на каменистый бугор, мы с удвоенной скоростью запрыгали по нему вниз и, вспугнув из-под ног не то дикую кошку, не то облезлого зайца, вылетели на берег Крабьей бухты. "Крачка" была видна отсюда, как из самого центра плоской лазурной тарелки. И через мгновенье "приветственно" ослепила меня бликнувшим на солнце пятном. А еще через миг мы расслышали далекий голос Арса, спешно раздающего команды. И вновь сорвались с места. На этот раз, к пяти матросам, подпрыгнувшим с песка у выдернутой справа на берег шлюпки.

Всю "дорогу" до галеона я хранила, близкое к панике, молчание. Лишь отдышалась громко и песок из туфель вытрясла. А потом, развернувшись, обвела глазами высокий берег — запоздало с ним попрощалась. И неожиданно для себя, вдруг, ощутила, нет, скорее, наконец, расслышала то самое мельничное колесо. Как падает с него вниз озерная вода и огромные пестрые птицы кружат над подернутой ветром гладью. Будто узоры выписывают... Да будь оно всё!.. Зача, в ответ на мой тоскливый взгляд, со своего конца лодки рассеянно улыбнулся. И снова склонил голову, слушая что-то ему объясняющего посланца. Солнце, едва вынырнув из прорехи рваных облаков, вновь туда занырнуло. "Крачка", постепенно нависающая над нами, спешно расправляла серые паруса... Да будь оно всё неладно! И, уже закрыв ладонями уши, услышала вполне реальный стук перекладин падающей вниз вдоль борта веревочной лестницы.

— Зача! Давайте в темпе! Зоя — в центр! Мы тебя вместе со шлюпкой на борт! — свесившаяся к нам голова Арса с развевающимся хвостом, снова исчезла за высокими перилами.

И жизнь моя, замерев лишь на короткий миг, вновь понеслась дальше...

Вверху, на палубе, полным ходом шла подготовка к срочному отплытию и я, вслед за Зачей, маневрируя меж носящимися матросами, ретировалась на рулевой мостик. Мужчина уже стоял за штурвалом, сосредоточенно наблюдая за беготней внизу. А через пару минут к нам присоединился и Арс. Поправил перевязь на правой руке, и, оторвав хмурый взгляд от узкого выхода из бухты, наконец, открыл рот:

— Зоя, скажи...

— А причем тут она? — развернулся к нам Зача.

— Зоя, — упрямо мотнул головой брат. — Ты знаешь, кто такой Виторио Форче?

— Не-ет, Арс.

— Сестренка, вспомни хорошо. Возможно, наш хобий опекун когда-нибудь приводил к нам в дом незнакомого тебе человека?

— Да он много кого в наш дом... водил. Но, мне лично этого Виторио Форче не представлял.

— Ага, — постучал брат пальцами по перилам.

Зача недоуменно скривился:

— Арс, объясняй толком. Я думал, вся канитель совсем из-за другого. Но, если дело в этом "круизёре(1)" то, какое отношение он имеет к Зое?

— Так вы его сами знаете? — ответно распахнула я рот. Мужчины по очереди хмыкнули:

— Лично не знакомы, но, наслышаны, — вновь развернулся Зача к штурвалу и с силой крутанул его вправо, выводя дрогнувший корабль на разворот.

Арс, ухватился здоровой рукой за перила:

— Не в этом дело.

— А в чем же тогда? — последовала и я его примеру.

— Виторио Форче тебя ищет.

— Что?! — удивленно отозвались мы вместе с Зачей.

— А то. Я сам мало что понял. В Белице, на погрузке, мне один надежный человек шепнул, что в порт вчера на закате из Канделверди заворачивала "Летунья" — его бригантина.

— Бригантина?

— Да, Зоя. И капитан "Летуньи" очень сильно интересовался нашей "Крачкой": заходила ли она сюда прежде и, если "да", то, не было ли на ней светловолосой девушки. А я, кроме тебя у нас на галеоне больше светловолосых девушек не наблюдал. Поэтому, еще раз тебя прошу: вспомни.

Да, что меня просить? Я его уже... "вспомнила". А теперь, к моей яркой грозовой картине, так приглянувшейся маэстро Бонифасу, недописанному в порту эскизу и сцене в кабинете опекуна добавилось и имя. Виторио Форче. Вот значит, как... Но, еще может быть...

— Арс, а у этой "Летуньи" на парусе есть...

— Капитан! Прямо по курсу!

— Хобья воронка!

— Да мать же твою.

Да я и сама уже на свой вопрос ответила: красивая высокая бригантина, грациозной кошкой вильнувшая меж двух утесов на выходе в море, пошла на плавный разворот. Являя во всей красе и свои темные резные бока, и выбеленные паруса с пылающим факелом на среднем.

— Мама... Мамочка, — оторвав онемевшие пальцы от перил, испуганно попятилась я вдоль мостика. — Я не хочу.

— Зача!

— Не уйдем, Арс! Не уйдем!

— Да я... знаю. Тогда...

— Тогда... Свистать всех наверх! Готовиться к "близкому контакту(2)"!

— Арс, что это значит?

Брат поправил на левом боку саблю:

— А давай ко в нашу каюту, Зоя.

— О-о... Да ни за что.

— Вот только не надо сейчас...

— Да пусть послушает, — хмыкнул Зача в сторону заходящей к нам вбок бригантины. — Спрятать успеем. Тем более, нас всех уже рассмотрели. Зоя, этот мессир, уж точно, сначала перед нами объяснится. На нашей территории. А лишь потом полезет в драку. Со своей.

— Угу, — стало мне совсем нехорошо. — Я поняла...

Хотя, дальнейшие события показали, что, не всё и не совсем. И сначала мы трое, спустившиеся для встречи "гостей" с мостика, лишь молча пронаблюдали, как те, один за другим, появляются на палубе "Крачки". Первым — сам капитан "Летуньи". Следом — его коренастый спутник в порту Канделверди. Последним — худой седовласый матрос, преисполненный пафоса за всех троих. Сам же "виновник торжества", обведя взглядом затихшую вдоль бортов команду, лишь скользнул им по моей физиономии и уперся в Зачу:

— Виторио Форче, капитан "Летуньи". С кем мне говорить?

— Зачарий Гоце, капитан "Крачки". Начните с меня. Дальше — посмотрим.

— Хорошо... Капитан, я прибыл сюда с целью предъявить законные права на Зою Лино.

— Даже так? — качнулся Зача вперед. — И в чем они... выражаются?

— В документе, передающем мне право на опекунство над ней...

— Мама моя...

— Подписанном ее бывшим опекуном, — скосился на меня мужчина. — и заверенном местным нотарием.

— И я даже знаю, каким, — зло выдохнул, стоящий слева от меня Арс.

В ответ капитан "Летуньи" удостоил взглядом и его:

— Копию для ознакомления предъявить?

— Это — обязательно, — словил мою трясущуюся руку Зача, но вскоре ее выпустил, старательно вглядываясь в переданную седым матросом бумагу. — Все... верно. С точки зрения закона.

Виторио Форче, терпеливо до этого молчавший, криво усмехнулся:

— Это вы, капитан, мне на мораль сейчас намекаете? Может, еще о высоких материях поспорим? Так я лично от себя могу вам слово дать, что ровно по достижению Зоей Лино возраста дееспособности, предоставлю ей полную свободу. Мало того, компенсирую ее утраченное родительское наследство. Ведь, насколько я понял: она его лишилась? Так же, как и вы, мессир Арс? Правда, по иной причине.

— Которая вас совершенно не касается, — процедил сквозь зубы брат. — Я вот только понять не в силах: зачем вам Зоя? За какой надобностью такие хлопоты и расходы?

— Это — ваше право, — качнул головой мужчина. — И могу вас заверить и в том, что не претендую ни на душу, ни на... тело этой девушки.

— Так какого хоба вам от нее вообще надо?! — вскинулся с другого бока от меня Зача.

— А это уже — не ваше дело.

— Я — ее жених!

— А я — ее новый опекун. И согласия на брак с вами пока не давал.

— Оно нам и раньше не понадобилось.

— Буду иметь в виду на ближайшие пять месяцев.

— Да к чему же так долго тянуть? — зло ощерился Зача. — Может, прямо сейчас и решим проблему с опекунским согласием?

— Я так понимаю, — выдохнул капитан "Летуньи", — первая часть процедуры...

— Я согласна...

Повисшая над палубой тишина разорвалась над моей головой сразу с обеих сторон:

— Зоя! Ты в своем уме?!

— Сестренка! Да ты не...

— Зача, ты ведь сам говорил, что я — сумасшедшая. Это только правильные дамы благородно принимают смерть от любимого и брата. А я себе такого не хочу, — развернулась я к обоим своим родным мужчинам. — Я не хочу вас потерять. Я вас только нашла. И...

— Зоя, я тебя никому не отдам, — ухватил меня за руку Зача. — Пусть для этого...

— Не надо "для этого". Не надо. Считай, мы лишь отложили нашу свадьбу. Арс?

— Что, сестренка? — обхватил он меня за плечи.

— Ты ведь сам видишь, что итог — один. Их в два раза больше. И по морю они догонят. Ведь так?.. Зача, я тебя люблю. Обними и ты меня, пожалуйста... Спасибо... Я обязательно к вам вернусь... Обещаю...

___________________________________________

1 — на морском сленге, не совсем уважительная характеристика человека, использующего свое судно, единственно, как средство передвижения по воде.

2 — вооруженные выяснения отношений между двумя мирными судами Морским Кодексом Бетана были запрещены и карались по закону. Поэтому, аналогичные случаи именовались витиевато "близким контактом". Разницей же между первым и вторым был обязательный первоначальный обмен сторон "спорными претензиями". Но, это уже — альтернативный Кодекс.

ГЛАВА 7

Я подбирала их, как коллекцию. Одну за другой. Яркими миниатюрами развешивая перед распахнутыми в пустоту глазами: мама — улыбается; отец — обернулся в проеме двери; поджавшая губы Люса; Арсений на ветке оливы болтает ногами; маэстро в своей соломенной шляпе и, конечно, Зача — пытается выглядеть важным и искушенным жизнью, а выходит все одно... кот. Однако "...чтобы весь твой мир умещался в заднем кармане штанов". Спасибо тебе.

— Спасибо, — драгоценные картинки сложились в светящуюся колоду и, за неимением штанов, полетели в нагрудной кармашек платья. Я протерла глаза и уже осознанно обвела ими маленькую чистую каюту... Теперь — можно. Теперь — я готова.

Тихий стук в дверь проверил мою "готовность" на крепость. Затем вновь проверил... Потом еще раз... И...

— Монна Зоя! Капитан приглашает вас на обед! — гнусаво разродились, наконец, с коридорной стороны.

— Да чтоб ему этим обедом... — проблеяла я под нос с каютной койки... А что ему с обедом?.. Ну и дура. Даже ругаться не умеешь. Это, в портовом то городе.

— Монна Зоя, капитан очень настаивает!

— Да что вы говорите?! Настаивает он. Наверное, на болиголове(1).

— Так, каков ваш ответ?!

— А вы дословно всё воспроизведете?!

За дверью, почуяв подвох, затихли. Потом, все ж, рискнули уточнить:

— Что именно?!.. Только капитан просил уведомить: если вы не послушаетесь, он сам за вами спустится!

— Странно! А я думала: из преисподней наоборот поднимаются!

— Мне именно это капитану воспроизвести?! — явно осудили меня тоном.

— Так точно! — пылко уверила я текстом. — И если вы здесь постоите, я еще что-нибудь придумаю — у меня с ругательствами плохо! А может, сами подскажете?! Из задорно-морского?!

Приглашающая сторона потрясенно охнула и предприняла последнюю попытку:

— Монна Зоя! Наш капитан — серьезный, уважаемый человек и с вашей стороны...

— Не сквозит! — подпрыгнула я на койке. — С моей стороны уж точно, не сквозит и не каплет! Так что, передайте своему... уважаемому капитану: пусть он употребляет все, что "настоял" в одиночку! А я с ним увижусь лишь четырнадцатого декабря! Он — в курсе этой даты!.. Вы еще там?.. Я одно ругательство вспомнила!.. Про лысого дракона, — добавила уже без всякой надежды на "взаимность", и шлепнулась обратно на жесткий корабельный матрас.

Браво, Зоя! Выступление было дебютом, аплодисментов не сорвало, однако слушатель остался явно под впечатлением. Надеюсь, суть до места не растрясет. Что же касается здравого смысла... Вот здесь вышло... скажем так, его "небольшое" отсутствие. А, хотя...

— Главное — суть. И у нас с вами теперь, сэр капитан, война. А что вы думали? — и надолго впала сама в задумчивость...

Тщетные попытки влезть в чужие мысли ни к чему доброму не привели — я вообще койку решила не покидать (на всякий случай). Так и лежала, пялясь в дощатый потолок. Слушая скрип шагов над головой в сопровождении шума моря и далеких мужских перекличек. А потом, уже в темно-серых сумерках, заснула. И очнулась от душераздирающих звуков — в коридоре драили под песню пол. Выводилось с душой. В нужных местах с бряканьем швабры об ведро и цветастой прямой речью:

— И мне как заорет: к дьяволу вас! К дьяволу! Всех на рею вниз башкой!

— А-уах, — подвыла я со своего ложа громким зевком.

За дверью ответно брякнули, и песня неспешно поплыла дальше вдоль коридора. Да-а. Жизнь, не смотря на мое объявление войны, текла своим мирным чередом. Струилась и переливалась под солнцем. Бежала по обычному руслу. Обыденно журчала... Капала...

— О-ой... Да чтоб мне вовсе провалиться!

Задвижка дверного засова щелкнула почти одновременно с распахиванием двери, и я уже выскочила в коридор, где едва не сшиблась с бывшим седым парламентером.

— Монна Зоя? — знакомый гнусавый тембр, на этот раз выказал удивление.

— Да что?!

— Я опять пришел за вами. Капитан...

— Да идите вы, вместе с... Только, сначала, пожалуйста, покажите: где тут у вас... ну...

— Я понял, — благородно кивнул тот. — Следуйте за мной, — и двинул вправо. О-о! Но, как же медленно!

Обитый лаковым деревом коридор, отсчитав по двери с обеих сторон, закончился, и мой провожатый, распахнув узкую створку прямо по курсу, что-то еще крикнул. Да кто его слушал? Зато внутреннее убранство явно привлекло мой интерес. И я даже в нем задержалась, обнаружив на полке большое свежее полотенце... А вот теперь можно и вновь на боевые позиции...

— Ах, вот, значит, как? — на моей собственной двери болтался маленький блестящий замок. — Ну что ж, — сузила я глаза в сторону раскрытых на палубу коридорных створок. — Война продолжается, — и, как можно тверже направилась теперь именно туда.

"Вражеский стан" встретил меня порывом ветра в упор, но, запала не затушил. Я передернула плечами, огляделась, сама толком не зная, что делать дальше, однако левую лестницу на верхнюю надстройку кормы (куда меня, видно и заманивали), демонстративно обогнула. Двинув вдоль борта прямиком на нос. Здесь, в отличие от палубы "Крачки", к тому ж, со шлюпкой на парадном месте, было необычно просторно. Хм-м... И тоже чисто. Матросы, занятые своими важными делами, на мою геройскую вылазку среагировали, как на помеху в движении (а вот это, не ново). И, собрав по дороге два "Монна, извините" и один заинтересованный прищур, я добралась-таки, до конечного пункта. Та-ак... И что теперь?

— Ну, хотя бы, оглядеться, — и, задрав голову кверху, первым делом обозрела выгнутый ветром факел на белом парусе.

С моей точки он сейчас напоминал высокую жестяную миску. К тому же, изломанную, но выглядел по прежнему, впечатляюще грозно. Особенно в антураже из скрипа мачт, гула снастей под ветром и...

— Да якорь тебе в бушприт! Какой хоб лючину(2) от носового трюма отодвинул?! Сколько раз вам говорить, чтоб за собой прибирали?! Или вы смерти моей... До-оброе утро, монна, — неожиданно смачно мазнули по моему незаконченному полотну. Мужчина, крякнув в кулак, изобразил смущение. — Я вас не заметил и, прошу меня простить.

— Нет-нет, мне понравилось. Только, вопрос возник: что такое "бушприт"? — напротив, как можно искреннее, оскалилась я, чем ввела бородача уже в реальную тоску:

— Это значит, "нос", — потерев собственный, буркнул он. — Разрешите представиться: боцман "Летуньи". Можете звать меня Яков, монна.

— А меня — Зоя. А то "монна" — вовсе как-то... — скривившись, замялась я.

— Не по возрасту обременительно? — предположил боцман.

— Угу, точно. И по статусу... тоже, — отвернулась я прямо навстречу ветру. — Куда эта бригантина идет?

— По намеченному курсу, монна Зоя.

— А курс вы мне скажите? Или...

— На этот вопрос я и сам мог бы вам ответить, — да якорь и-и-и куда-то там! — Если бы вы, все же, до меня дошли, — уперев руки в бока, закончил Виторио Форче. Я же, оценив и эту картину, ответно вцепилась в ячеи снастей:

— Да с чего, вдруг? Совместные трапезы с опекуном не входят в мои обязанности.

Мужчина, скосившись в мелькнувшую спину Якова, глубоко вздохнул:

— Значит, Зоя, ветер вам не пошел на пользу. Раз до сих пор...

— Дурь не выветрилась?

— Понимайте, как хотите, но, постарайтесь вести себя, как взрослый человек.

— Это тоже в мои обязанности не входит, — окрысилась я. — До двадцати одного года. Иначе, зачем мне вообще сдался опекун?

— Так дайте мне возможность вас опекать тогда! — едва не взмолился мужчина.

Я же в ответ решила махнуть по второму витку:

— Это не входит в мои обязанности. Иначе...

— Всё! С меня хватит! — нависнув сверху, напугал он меня уже по-настоящему. Да и сам, кажется, впечатлился. — Зоя... Мы так можем спорить до бесконечности.

— Так ду...

— И слушайте меня!.. Или вы сейчас, вслед за мной идете в корабельную гостиную, и мы там решаем все наши вопросы. Или я тащу вас туда же на глазах у всей команды.

— А в...

— Пункт третий опекунского договора: "Если подопечный, по незнанию или здравому решению ведет себя к причинению вреда собственному здоровью..." Дальше продолжать?

— Не-е надо. Я поняла...

Вот так бесславно капитулировав, я и оказалась именно здесь, в комнате, занимающей половину мачтового верха. Среди шкафов с книгами, моделей парусников и даже одного клавесина в углу. Но, это была еще не вся глубина моего позора:

— Монна желает добавки?

А "монна" желает?..

— М-м... Угу.

— Его Рубен зовут, — уточнил со своего конца стола, жующий капитан.

— Рубен, омлет очень вкусный.

Старик одобрительно оживился:

— И пирожки с курицей сегодня хороши. Вам придвинуть поближе?

— Угу... А можно мне их с собой унес...

— Нет!

— Нет?.. — ну вот и все. Хоть наесться почти успела. — Ладно... Спасибо за еду. Так по какому курсу мы идем, капитан?

— О, матерь Божья! А как же ваш омлет, монна...

— Рубен! Выйди, пожалуйста, — ага, значит, и он "наелся". Однако с ответом явно промедлил, отсрочив его парой глотков из бокала. Затем, разглядыванием горизонта в окне. Когда же мужчина перешел к изучению настенного пейзажа, мое терпение иссякло:

— Зачем я вообще, здесь?

— Мне... нужна ваша помощь.

— Что?!

Такое чувство, он эти слова в муках родил. И лишь после этого смог взглянуть на меня:

— Именно то, что вы слышали. Мне нужна ваша помощь, Зоя. Поэтому, вы — здесь.

— Мама моя... Пусть я проснусь. Мама моя.

— Зоя, вы меня слышите?

— Помощь... Да разве так можно с человеком? Просто, потому что возникла в нем надобность?

— Наверное, нельзя. Но, я тогда думал, что совершаю для вас благо.

— Благо? — слово это, такое несовместимое с теми, что кипели в моей душе, вмиг выдернуло в реальность. — Так вы о благе моем пеклись, когда в карты у сэра Сеста разыгрывали?

Мужчина, расширив глаза, замер:

— Откуда?.. — и мотнул головой. — А я думал, мне привиделось. Сквозь дым...

— Вы на мой вопрос не ответили.

— Хорошо... Да. О вашем благе. Ведь, останьтесь вы у него, быть бы вам уже в доме для умалишенных.

— Однако выдернули вы меня совсем не оттуда, а с галеона "Крачка". Лишив и брата и любимого мужчины. Как вещь. Разве не так?

— Зоя, я еще раз вам повторяю: мне нужна ваша помощь. Это — вопрос чести моей семьи и моей лично.

— Чести? — сдернуло меня со стула. — Какая она у вас избирательная. На отношение к "чужим", видно, не распространяется.

— Да что вы-то в этом понимаете? — ответно навис он со своего края. — Да вы понятия не имеете...

— О вашей чести? Это — да! Такое понять сложно. Только, хоть на рее своей меня повесьте, я вам помогать не стану! Ни в чем!

— Вы это хорошо обдумали? — сузил глаза капитан.

— С усердием, — отрезала я. — Я вообще с такими, как вы, никаких дел иметь не желаю. Мне хватило и бывшего опекуна. Он тоже это слово любил. Только "заботился" всегда о чести НАШЕЙ с братом семьи.

— Даже так? — глухо отозвался капитан. — Ну, тогда готовьтесь терпеть мое ненавистное присутствие целых пять месяцев.

— А у меня есть варианты? — а вот это я сейчас не поняла.

— Зоя... Они всегда есть. Только, сядьте и послушайте меня.

— Тогда, я, пожалуй, постою.

— Как скажете, — задвинул он свой стул...

Весь остаток дня я, все же, просидела. Правда, в своей каюте, подперев локтями подушку. Всё думала, взвешивала и оценивала. Сама себе напоминая составителя чудесного снадобья, избавляющего от всех хворей в раз. Только, такие рецепты, вряд ли в жизни существуют. И любой, даже самый "правильный", исцеляя одно, обязательно калечит другое. По крайней мере, Люса так всегда говорила, нюхая мамины аптечные порошки... Люса... Арс... Зача... Да что тут долго думать? Пять месяцев без них!..

Виторио Форче я нашла сама уже на закате и на капитанском мостике. Как раз перед входом в его любимую гостиную. И, обменявшись выразительным взглядом, под удивленный от боцмана и рулевого, тут же направилась следом.

— Я согласна, только на определенных условиях и при полной откровенности. Надеюсь, честь ваша это выдержит?

Капитан от такого начала первым осел в кресло. Потом подскочил и прочистил в кулак горло:

— Да-а. Я вас слушаю, — ну, надо же, какой покладистый.

— Мы с вами общаемся только по делу. Это подразумевает и...

— Хорошо. Еду вам будут приносить в каюту. Сейчас-то вы сядете?

А почему бы и нет?

— Теперь, ваша очередь, — сложив на боковине кресла руки, кивнула я.

— Ага... Мне нужно найти одну вещь.

— Вещь? Еще одну?

— Зоя, это — артефакт. С магическим прошлым. Извлеченный очень давно одним из моих предков из храма накейо.

— Накейо?.. А ваш предок...

— Из клана бенанданти, — внимательно посмотрел на меня мужчина.

О-о... Вот такую "откровенность" я ожидала меньше всего.

— Накейо и бенанданти... А я то тут причем?

— Мне на вас указала одна очень уважаемая... предсказательница. Она уверена: вы, Зоя — единственно способны мне в этом деле помочь. Потому что для "предтечной" магии такое — не по силам. Я в подобных ве... понятиях плохо разбираюсь, но, видимо, речь идет о двойной защите: остаточной от накейо, и сверху наложенной — от "Христовых оборотней". Этот артефакт надо обязательно найти и вернуть.

— Кому?

— Кому вернуть? — удивленно переспросил капитан. — В клан. В его пропаже обвинили моего отца. И он... Зоя...

— Что, "он"?

— Он покончил с собой. Повесился, оставив пятно позора на всей семье. У бенанданти, как во всем христианском мире, самоубийство считается грехом. И никак не смывает прежние. Пусть и несуществующие. Главное, так думают о нем другие.

— Весь клан?

— Ну да, — нехотя бросил он. — Весь клан Чидалии.

— Понятно... Это — понятно. Только, как Я вам могу помочь в этих поисках?

Мужчина, глядя прямо перед собой, пожал плечами:

— Не знаю, Зоя. Я думал: главное — вас найти. А остальное... Вы ведь, не маг?

— Нет. Я — баголи. На языке накейо это тоже значит — предсказательница. Только от моих предсказаний пользы никакой. Я и сама толком в них не разбираюсь. Всё какие-то странные картинки-символы. Еще с детства. Я и рисовать стала именно из-за них — избавлялась от наваждений. Иначе, они меня мучили. Будто распирали изнутри. И единственное, пришедшее мне понятным...

— Что? — вскинул голову мужчина.

— Ваша бригантина во время шторма, — хмуро отозвалась я под его удивленным взглядом.

— Картинки-символы?

— Угу.

— И вы — носитель магии накейо?

— Угу.

— Так она и сказала.

— Кто?

— Клара, — отстраненно произнес капитан и, вдруг, подскочил из кресла. — Клара, та уважаемая... А, знаете, Зоя, я понял, кто сможет нам помочь.

— В чем? — на этот раз удивилась я сама. — Насколько я поняла, помощь нужна лишь вам.

— Есть один ученый, в столице. Он помешан на всем, что касается этого древнего народа. Я еще в детстве читал его книги, как приключенческие. У меня... — зашарил он глазами по полкам. — и здесь, кажется, одна есть. Киприус Вист. Не слышали о таком?

— Не-ет. Так, а он...

— Явно знает и о природе баголи. Он нам нужен.

— Он ВАМ нужен. Мне и так неплохо жилось со своими картинками.

— Зоя! Да какая разница? Мне — артефакт. Вам — разрешение на свадьбу, свобода и приданое, — сверкнув напоследок глазами, выскочил он за дверь. — Яков! Меняем курс!

— Мама моя. Куда же я вляпалась? — а что тут еще скажешь?..

________________________________________

1 — Трава, применяемая, в основном, в черной магии. По устойчивым слухам обывателей, является "верным соратником" большинства ведьм.

2 — Деревянный щит для закрывания грузовых люков.

ГЛАВА 8

Следующий день прошел в относительном покое для моей пришибленной психики. Виторио Форче, не смотря на ограниченное пространство "Летуньи", на глазах не маячил и тень в моем личном пространстве лишний раз не отбрасывал. Озаботив Рубена кривой почтовой ласточкой порхать между нами. Да и то — до поры. Точнее, до нового приглашения "на утренний омлет", в ответе на которое я блеснула, наконец, своим ораторским талантом. Ну, там "еще раз и бушприт дверью прищемлю и..." пока всё.

Ранним утром второго на горизонте, наконец, облачной линией наметился берег. Я к тому часу едва успела глаза продрать, да так их и не оторвала, наблюдая медленно разбухающие горные кручи и темно-зеленую лесную полосу под ними. И какая же это...

— Сухая половина, — опершись на перила, громко потянул носом боцман. — А-ах! Даже отсюда благоухает. Доброе утро, монна Зоя.

— Доброе утро, — в ответ зевнула я. — А что это значит?

— Так, у моряка жизнь делится лишь на два: мокрую половину и сухую. Вот и мечемся между ними, как между милашкой и стервой.

— Понятно... А я в столице ни разу не была, — и к чему вообще добавила?

Однако мужчина откликнулся вполне искренне:

— Да что вы? Значит, будет интересно. Мы сейчас в Ворота войдем.

— В каком смысле?

— В канал специально прорытый.

— А-а-а. Это я знаю. Из гимназического курса.

— Ага. А потом — по нему, на юг, вглубь материка. Но, недолго — десять с половиной "сухих" миль. И вот он вам — Виладжо.

— Милашка, значит.

— Монна Зоя, вы о чем? Я — человек семейный, детьми обвешенный, — состроил недоуменную рожу мужчина. Я же не удержалась от ухмылки:

— Про землю, уважаемый боцман. Про вашу сухую половину.

— А-а!

— Яков! — а вот теперь тень над нами нависла вполне реально. С руками на поясе. — Составь список необходимого и пошли с ним двоих на портовые склады. И мне приготовь чертеж марселя — я в город через...

— Понял, капитан, — качнувшись вправо, ретировался из-под тени боцман.

Я тоже попробовала, в другую сторону, но, не тут-то было:

— Зоя! Я с утра — в столичную академию. И, если сразу выйдет, договорюсь о нашей с ученым встрече. А после обеда мы с вами — по магазинам.

— Зачем еще? — продолжила я колупать ногтем перила. Мужчина на них облокотился:

— Пополнять гардероб.

— Так я в мужской моде не смыслю. Бордо вам больше пойдет или...

— Я — о вас.

— Да с какой стати? Меня мои... платье вполне устраивает, — хотя оно, конечно, и в Канделверди звалось "главное, что с карманами", да, не в этом суть.

Но, мужчина ее, видно, не уловил. Потому как, демонстративно вздохнув, произнес:

— Зоя, я — ваш опекун и это — моя прямая обязанность.

— Так я вас и от нее освобождаю. И, знаете, что? Я тут подумала и решила, что и приданое ваше мне тоже не нужно.

— Замуж передумали?

— Нет. Сама себе заработаю. Меня мой мужчина и без приданого туда брал. Да, вообще, какая разница?

— Огромная.

— Для вашей чести? Так она же моей персоны не касается? — вперилась я в капитана взглядом.

— Зоя, — ответил он мне тем же. — Вы сами себе жизнь усложняете.

— Беру пример со своих опекунов.

— Да, Святой Эразм с лебедкой! Я сказал: по магазинам, значит, по магазинам!

— А я очень громко умею орать! Хотите проверить?

Мужчина, сузив глаза, несколько секунд думал. Потом медленно выговорил:

— Поорем вместе. Но, позже... Желаю хорошего дня, — бросил, уже в развороте.

— Уф-ф-ф... Святой Эразм с лебедкой... И как же рисовать то хочется.

А рисовать, действительно, было что. Вскоре "Летунья", дугой изменив курс, заскользила вдоль берега, на котором стали отчетливо теперь различимы рыбаки, копошащиеся у своих, развешенных на желтом песке сетей. И, бликующие на солнце, окна строений в зеленых просветах между скал. А еще, неспешно едущие по прибрежной дороге, подводы. Все это изобилие жизни казалось и родным и чужим одновременно, вызывая в душе чувство странной эйфории. А уж когда мы вошли в Ворота, я вовсе моргать перестала. Внимая и вдыхая. И, казалось, целая жизнь прошла с тех пор, как я в последний раз видела землю. А тут еще и такое... Такая... красота.

Рельеф, постепенно разглаживаясь в глубину материка, теперь стал похож на яркое лоскутное полотно, сшитое из фиолетовых, голубых и синих полос. А между ними — аккуратные белые домики и ряды изумрудных кипарисов, качающихся под ветром. Знаменитая ирисовая долина, разноцветной волной накатив на крутой холм, все ж, отступила. Схлынула перед величием огромного каменного изваяния на нем в честь основателя Чидалии: мужчины в наброшенной на плечи накидке, грозно взирающего вдаль, на Море радуг. Рядом с ним сидел внушительный волк и тоже бдил. А на заднем плане за обоими — суровый христианский крест. Человек, оборотень и скрепляющая их вера — древний тройственный символ бенанданти... Я невольно развернулась от перил, ища глазами Виторио Форче, но мужчины не было ни на капитанском мостике, ни на палубе бригантины... Наверное, занят.

Появился он лишь, когда "Летунья", втиснувшись меж двух пришвартованных кораблей, заняла свое место на столичном широком причале. Здесь, в отличие от пестрого Канделверди, с вечно снующей в толпе ребятней и орущими без перерыва торговками, все было чинно и благородно. Будто свежую акварельную картину, вдруг взяли и прополоскали в воде, смыв с нее все сочные тона. Люди просто гуляли. Просто разговаривали и просто пялились на корабли. И все это — на фоне таких же тусклых многоэтажных домов, круглых куполов и просторных лестниц. Лишь кое-где в небе поблескивали желтым кресты и скудными зелеными пятнами темнели деревья.

— Скука-то какая, — сама себе с удивлением, да еще вслух, призналась я и оттолкнулась от перил. — Наверное, там и магазины такие же скучные, — и бережно "потащила" все прежние свои яркие картины прямиком к себе в каюту (чтоб и их в голове не размыло).

Там мы все вместе и просидели несколько часов, качаясь в уморительно-сонных волнах прибоя. Это была просто пытка безнадежным бездельем, а руки, хоть об стенки досчатые чеши — так их занять хочется. И уже перед самым обедом, меня, прямо на этих "волнах" вынесло обратно на палубу.

— Ух, и как же жарко то.

Рубен, убрав ладонь ото лба, понятливо вздохнул:

— Зенит лета в этих широтах, монна Зоя. Но, кажется, к вечеру будет по легче.

Я развернулась в том же, что и старик направлении, разглядев накатывающие на город с востока дождевые тучи. И потянула не хуже боцмана носом:

— Угу. Очень наде...

— Ох! Матерь Божья, капитан! Я так надеялся, что вы успеете до дождя!

— Зоя! — мужчина, взбежав по сходням, направился прямиком к нам. — Вист — в столице. Мне повезло, потому что он завтра до конца лета уезжает в свое загородное имение.

— А-а...

— После обеда. Так что, нас он примет в девять утра.

— Понятно. Ну, я пошла.

— Погодите... По магазинам сегодня не получится.

— Вы опять?

— Я сам купил кое-что.

— Так сами это "кое-что" и носите.

— Мне оно, вряд ли пригодится. А вот вам... Макс!

— Вот только, посмейте, — отступив, скосилась я на подоспевшего румяного матроса. А в следующий миг уже распахнула рот.

Парень шумно выдохнул:

— У-ух, принимайте, монна... — и брякнул об палубу выдвижной сундучок. — Капитан?..

Три пары глаз вперились в меня, ожидая хоть какого-то звукового сопровождения.

— О-о-о...

— Ну-у? — осторожно уточнил Виторио.

Я обошла растерянно застывшего матроса по кругу. Разглядывая и треножный этюдник на широком плечевом ремне, и толстую папку для бумаги подмышкой. Наконец, напротив торчащей из-за пазухи палитры, остановилась:

— Это... всё мне?

— Так, для дела же.

— Для дела? — уточнила в свою очередь. — Угу. Понятно. Только, надо все это сначала... опробовать... Макс! Пожалуйста, или я сама...

— Да куда скажете.

— Тогда... вот здесь, под крышей у входа в коридор. Ой! Только, осторожно! И... еще дальше. Рубен, а где у вас можно воду взять? И стакан?

— Монна Зоя, я принесу.

— Угу. Макс, а там что?.. О-о-о! Погодите, надо не так ставить: солнце падает с другой стороны и ветер должен дуть сбоку. И мне еще стул нужен...

А еще мне нужно было закрепить на подрамнике лист. Для начала разобрать и определиться с красками и кистями. И, наверное...да. Но, капитана к тому моменту на палубе уже не было...

Весь остаток дня я проторчала у этюдника, как рулевой у штурвала. Просто, приходилось все время его рукой придерживать. Из-за качки. Но, я к этому быстро привыкла.

Рубен лишь воспитательно погундел возле нашей сплоченной композиции. Потом плюнул, навесил на снасти два фонаря и ушел по своим делам. Но, мы к тому времени перетащились уже на опустевшую палубу. И, судя по ее мокрому глянцу, дождь тоже прошел. А когда горизонт на западе зажегся огненным закатом, началась уже живопись с натуры. И я еще никогда в жизни так не рисовала. Словно, жадно глотала воду... Упоённо... Вот что это слово значит, мой дорогой педагог.

Виторио Форче, видно, мою пространную улыбку принял на свой счет. Постоял сбоку от этюдника, по-хозяйски скрестив на груди руки, и тоном знатока изрек:

— А они у вас и в правду, разноцветные.

Я, срочно нахмурившись, обернулась от листа:

— Что именно? Волны? Облака? Небеса?

— Ваши руки.

— Руки?.. А-а, — и, булькнув кисточку в стакан, потянулась к стулу за полотенцем. — Вечная проблема. Акварель — еще ничего. А вот краски для дерева или керамики совсем плохо оттираются... Спасибо.

— За что? — вскинул брови мужчина.

— За... — хотела сказать: "всё", но... — все эти покупки.

— Пробы прошли достойно?

— Угу. Еще как.

— Так может, Зоя, и насчет гардероба?..

Желтая акварель крупной каплей с замершей кисти шлепнулась на ребро этюдника. Теперь ее от дерева до конца не оттереть. И солнце уходит, уводя за собой прореженные дождем тучи. И, наверное, завтра будет такой же жаркий день...

— Послушайте меня, пожалуйста. Я пыталась быть с вами вежливой. Я и сейчас еще... пытаюсь. Но, это ровным счетом ничего не меняет в моем к вам отношении. И я думаю, здесь все обоюдно честно и понятно: вы не уважаете меня, я не пытаюсь облегчить жизнь вам. А будь все по-другому...

— Вас бы здесь не было, — задрав голову к голой мачте, закончил мужчина. — Вы, действительно, не пытаетесь облегчить мое существование. Но, при этом, страдаете сами.

— Ха! А красивое платье мои "страдания" заметно убавит. Хорошо же вы обо мне думаете. Хотя, о чем я вообще?

— О беготне по кругу, — воззрился на меня капитан. — Мы с самого первого нашего общения только этим и занимаемся.

— Да что вы? Тогда самое время "добежать" до моего первого непременного условия.

— Говорить друг с другом только по делу?!.. Да с удовольствием! Доброй ночи! — круто развернувшись, ринулся он в сторону кормы.

— И вам... да чтоб... — о-ой, и когда я хоть ругаться научусь?! А вот возьму и сейчас вместо посулов, выброшу за борт...

Скосившись на недописанный рисунок, я долго так и стояла — в пол оборота к листу. Потом перевела взгляд на кисточку в зажатой руке и направила ее обратно в ряды размокших цветных брусков... Через несколько секунд жирная, ярко-оранжевая полоса ровно легла вдоль всей акварельной линии заката. От края до края...

Вопреки моим "прогнозам", утро нового дня вышло прохладным и ветреным. Северный бриз, обкатывая соленой влагой, путался в длинных подолах спешащих прочь горожанок. Интересно, сколько их сегодня будет прогуливаться по причалу? Мы же, на пару с Виторио Форче, это раздольное место покинули давно. А теперь тряслись по полупустым серым улицам в открытом экипаже. Молча разведя по сторонам взгляды. Хотя, на что тут смотреть? Еще вчера, с палубы бригантины все стало понятно. Будто все строители Виладжо обязательно надевали на себя мои, "притупляющие краски" очки. Да так в них и ваяли, белили, красили. И я даже представила себе эту "очкастую" массовую панораму...

— Зоя, мы на месте. Приехали.

— Угу, — коротко и по делу. Хотя, могла бы и вовсе промолчать.

А вот лопоухий и грузный Киприус Вист решил общаться сразу за троих, встретив нас на пороге своего занавешенного наглухо кабинета:

— Проходите, уважаемый мессир Виторио и вы... — быстрый взгляд повдоль. — прелестное создание, — ага, даже "монной" не удостоил. — Я вас давно жду. Садитесь поближе к камину. В кресла. Я дров перед вами только подбросил. И кофе еще не остыл. Кофе будете? Я вот без него...

— Спасибо, пожалуй, — вставил мой спутник уже из глубокого кресла.

Я же, упав в аналогичное, решила просто молчать и глазеть. И вот первое, что в глаза прилетело...

— А вы, прелестное создание?

— Что?

— Ее зовут Зоя Лино.

— Ага-ага. Ох, вы меня извините! Я ведь вам даже не представился! — прямо с боковушки сдернул он мою руку. — Киприус Вист, магистр академической кафедры истории и еще несколь... Да, это неважно, — и, ткнувшись в нее сухими губами, развернул к огню. — Ага... Ага. Очень интересно.

А вот мне — не очень!

— Ру-ку отдайте, — и если кто-то думает, что я такое терпеть буду!

— Так что по нашему вопросу, магистр?

— Руку мою...

— Монна Зоя, еще извинения. Мне просто нужно было проверить, — разжал он, наконец, "клешни". — И я это сделал.

— Что именно? — шустро сцепил капитан свои собственные.

Магистр в ответ хмыкнул:

— Вы же, уважаемый мессир, мне вчера утверждали, что ваша монна — ни кто иная, как легендарная древнеязыческая баголи? Я на ее ладони искал знаки.

— И-и? — чья монна?! — Они там присутствуют?.. У моей подопечной?

— Кое-что есть, — лучезарно осветился магистр. — Однако пока утверждать сложно.

— Язык показать?

— Зоя!

— А что? Я его лекарю всегда показываю. Так отчего магу не явить?

— Ага?!.. — ага! А нечего было за руку хватать! До сих пор потряхивает. — Еще один знак! — ярче прежнего озарился хозяин хором.

Мой опекун хлопнул карими глазами:

— Так я сейчас не понял.

— Неприятие чужеродной магии при полном отсутствии своей собственной! Нет, наша ей не враждебна. Просто интуитивно... неприятна. Так ведь, милая монна?

— Так точно... магистр, — чтоб тебя своей собственной, а заодно и весь этот "занавешенный балаган". — И что вам в данном месте еще "неприятно"?

— Статуэтка на вашем рабочем столе... Графический этюд в простенке между окнами и то, что у вас в нагрудном кармашке пиджака.

— Браво! — всплеснул клешнями магистр. Ну, точно — балаган. И я в нем — главный шут. — Джингарский бог огня, гравюра из береднянского замка-призрака и моя личная монета-оберег. Три сильнейших магических артефакта. А если по мелочи, милая монна?

— А если я не хочу?

— А если мы...

— Уважаемый магистр, я так понял, вы сильно ограничены во времени?..

— О-очень своевременное замечание, — замерев, выдохнул здоровяк. И даже, кажется, сник. — Еще раз, мои извинения. Не каждый день встречаешься с подобным сокровищем. На моем буквальном веку вы, монна Зоя — третий случай. Да и то, первые два были весьма спорными. Да я и сам тогда был молод и верил во многое, во что бы сейчас плюнул и... Да, вы правы, уважаемый мессир Виторио... Монна Зоя? Возможно ли к вам обращаться просто по имени? — о-о, это первая здравая фраза, прозвучавшая здесь:

— Да. Конечно.

— А к вам, мессир? Вы ведь мне в сыновья годитесь. Сколько вам?

— Тридцать два, — растерянно буркнул капитан и кашлянул в кулак. — Да. Хорошо.

— Вот и отлично, дети мои! Теперь, о главном... Виторио, вы хотите знать, сможет ли Зоя помочь вам в поисках... — вопросительно воззрился он на капитана.

— Вананды.

— Ага!.. Так-так... Ну, надо же.

— Я надеюсь, это останется между нами?

Магистр, стерев с лица изумление, сделался серьезным:

— Готов дать слово... Взамен на ваш подробный рассказ об их ходе. Договорились?

— Хо-рошо, — качнул головой опекун. — Так Зоя сможет мне помочь? Как баголи?

— Ну-у... — скосился тот на меня. — Ваша подопечная, несомненно, обладает этим даром. Однако задача такого уровня... — не удержавшись, хмыкнул магистр. — Я надеюсь, вы понимаете силу данного артефакта?

— На уровне простого человека.

— В том-то все и дело, мой мальчик! Лишь дилетант в строительстве может утверждать, что построить простой нужник — дело до обеда. А каждый сухопутный...

— Я вас прекрасно понял. Но, мне придется идти до конца, — нахмурясь, произнес Виторио и даже из кресла своего подскочил. — Магистр, дайте мне прямой ответ на прямой вопрос, — опершись на камин, навис он надо мной. — Эта девушка в силах или...

— Нужна последняя проверка.

— Что?.. Да ни за что! — скрестила я на груди руки. Мой опекун из той же позы заинтересованно уточнил:

— Какая проверка?

— Зоя, мне необходимо знать, каким путем вы получили дар баголи, — с другой стороны, придвинулся ко мне ученый муж.

— Я с ним родилась. Чего вы еще от меня хотите? — затравленно окрысилась я.

— Откуда вы это знаете? — прищурился в ответ магистр.

— Мне мама сказала.

— Ага... Мама... Вот в чем все дело, дитя: есть два способа стать баголи. Первый — получить дар случайно, "окунувшись" в стихийный источник. Второй — целенаправленно. То есть, по предназначению. Нам с вами, при уровне задачи подходит лишь второй.

— И как же вы их различите? Мне что, придется "балаганные чудеса" вытворять?

— Нет.

— Нет? Предсказывать по отмашке я тоже не умею.

— Да это и не понадобится. Что такое "флюид" знаете?.. "Животный магнетизм"(1)?

— Чтоб мне провалиться... Не-ет.

— Нет? Вы не знаете или...

— Да. То есть, нет. То есть... о-о-ой, — схватилась я за голову. — Я не хочу.

— Магистр, выражайтесь яснее!

— Зоя, это — всего лишь, сон.

— Какой еще сон? Я уже выспалась сегодня.

— Обычный, совершенно лишенный магической подоплеки сон. Для вас. Я же во время его смогу узнать ответы на интересующие меня вопросы и, так сказать, сделать вывод.

— Так я могу просто выйти. И спрашивайте, сколько... — замерев, пораженно распахнула я рот. — А у кого вы будете "спрашивать"?

— У вас, — тихо выдал ученый. Потом почесал свой мясистый нос. — Так это...

— Понятно. К нам в Канделверди тоже иллюзионист приезжал, — хмуро вынесла я диагноз. Однако тут в беседу вступил капитан:

— Послушайте, Зоя: вы ведь хотите... Магистр, можно вас попросить?

— Ох, пожалуйста, как раз возникла надобность, — проводили мы его взглядами до двери. После чего мой опекун вновь придал лицу сосредоточенность:

— Вы ж сами хотели как можно скорее вернуться к родным?

— Конечно. А...

— А это — прекрасная возможность ускорить желаемое.

— Да неужели?.. А если я окажусь вам непригодной? И после флюида магистр решит...

— Расстанемся сразу сегодня. Я тут же подпишу ваше разрешение на брак, — отвернулся мужчина к огню. — Надеюсь, это — веский довод?

— Угу... Ладно, — с него и надо было начинать...

Бенанданти пришли в наш мир, затаив на прежний глубокую обиду. И "обида" здесь — исторически верное слово. Их не гнали с насиженных предками мест. Не жгли на кострах инквизиции. Не пытали, заставляя предавать единоверцев. Их просто не принимали всерьез. Ну что значит: "оборотни Христовы"? Взаимоисключающее словосочетание, могущее прийти на ум лишь безумцу или честолюбцу. Однако бенанданти даже с такими диагнозами не представляли власти угрозы. Истовые католики, живущие по заповедям с обязательным крестом на груди. А рядом с ним, в мешочке на шнурке — сохраненный кусок "родовой рубашки". Символ принадлежности к клану. Единственный знак бенанданти — надо в ней родиться. В этой рубашке. А я ведь родилась, как и положено. И заорала в срок. И выглядела, как обычный лысый младенец, тут же присоединившись к уже сопящему брату. И вроде в жизни моей неосознанно-ранней все было, как надо. Так почему?.. Почему?

— ... и вы даже на этой скудной копии рисунка сможете рассмотреть присутствующую комичность. Это не жестокий бой ведьмы и защитника веры. Это, скорее... — лицо магистра застыло в сравнительной потуге. — ссора двух влюбленных. Вот на что эта центральная сцена смахивает. Причем, заметьте: двое из четырех представителей клана — даже не в своих боевых астральных ипостасях. А ведь рисовал их современник и соотечественник. Уважаемый на весь предтечный мир, Леонардо да Винчи. Зоя, вы, как художница, что об этом думаете?

О-о, я должна что-то еще "думать"? Об этом рисунке. О том, что здесь вообще происходит. Вернуть мозг на положенное ему место и начать, наконец, соображать? А все почему?.. Потому что я — "баголи по предназначенью". Чтоб мне провалиться!

— Позы слишком расслабленны. Особенно у него. Мой учитель говорил: статичны.

— Ага. Уважаемый Бонифас Умберто, — покачал головой ученый.

Я, нахохлившись, натянула на себя еще выше плед: вот интересно, в биографии моей остались ли "девичьи тайны"?

— Причем здесь вообще этот рисунок? — мой опекун, стоящий сбоку от дивана, выглядел, пожалуй, под стать мне самой — пришибленно-задумчивым. Видно и в него возобновленная перспектива нашего общения оптимизма не вселила. Но так, опять же — честь. Есть, за что терпеть.

— Виторио, я сейчас объясню! — жалостно скрипнул под ученым придиванный пуфик. — Связь — совершенно прямая. Истоки вражды между бенанданти и остатками цивилизации накейо там и находятся. В предтечном мире, — обвел он наши физиономии лучезарным от вдохновения взглядом. — Оборотни Христовы, придя вслед за алантами на эти земли, ничего кроме желания самоутвердиться не имели. Но, законы нашего мира, они ведь отличаются кардинально. Я имею в виду, отношение к магии. Она здесь — неприкосновенна.

— А как же тогда разорение древних храмов и изгнание с земель?

— А вот на это, Зоя, аланты смотрели, как раз вполне нейтрально. Потому как накейо их покровительством не пользовались. Мало того, и для самих "полубогов" представляли некую угрозу. Ведь их магия до сих пор — загадка, потому что глубоко связана с самой здешней планетой. Как дитя с пуповиной матери.

— Красивое сравненье, — потерев лоб, хмыкнул капитан. — Но, я опять не вижу связи с моим личным делом.

— А оно, Виторио, никогда таковым и не являлось, — многозначительно скривился магистр. — Потому что Вананда, а точнее, ее часть, была забрана вашим предком из очень важного места — храма Вананда Нумбани. Что, так и звучит: "Дом Пары". "Дом Вананды". А это и есть — "пуповина".

— Вот ничего себе! — а вот теперь я, кажется, очнулась.

— Центрального храма накейо? — тоже явно взбодрился капитан.

Магистр важно кивнул:

— Именно так, дети мои. Теперь, что, действительно, касается лично вас... Зоя, вспомните хорошо обстоятельства вашего рождения. Мы их с Виторио уже знаем. Однако могут остаться некоторые детали.

— Детали?.. Угу... И мама и Люса, наша...

— Она нам "знакома". Дальше.

— А мне вот сильно интересно: оценки в моем гимназическом табеле или как я из домашнего погреба варенье таскала, вы теперь тоже знаете?

— Зоя, дитя мое...

— Могли бы, уважаемый магистр, хоть из приличия сделать вид.

— Но, я...

— Зоя, пожалуйста, продолжайте, — ну как же — дело чести. Остальное — рыбья чешуя... — Зоя.

— Хо-рошо!.. Они обе мне рассказывали... — обвела я слушателей глазами. — что, родились мы с братом не у себя, а в доме городской повитухи. Она была самой лучшей, и отец решил подстраховаться, раз нас двое. Но, из-за болезни повитуха была почти обезножена. И поэтому...

— Вы с братом родились на Тюльпановой пустоши, — нетерпеливо закончил магистр. — Так?

— Так.

— Теперь послушайте меня: место это... по вашим словам — странное. Там мало кто селится, а уже отстроившиеся долго не задерживаются. И это не смотря на нехватку ровной почвы в предгорье. Мне кажется, все дело в "неудобном соседстве".

— Это вы про заповедную часть городского кладбища?

— Да, дитя мое. Дело в том, что я там бывал. И облазил все те холмы и холмики — там очень давно тоже храм был. Правда, небольшой и захоронения вокруг него типовые. У властей Канделверди ума хватило вовремя ту землю огородить. Сохранить от разграбления. Иначе, могло быть гораздо хуже.

— Для кого? — уточнил капитан.

— Для всего города. Примеров множество. Но, не в этом суть. Суть в том, Зоя, что по древней традиции народа накейо, второй ребенок в паре близнецов, обязательно девочка, всегда отдавался из семьи в храм.

— Зачем?

— Зачем? Чтобы, Зоя, в будущем стать... баголи. Ведь именно в этом случае, второй близнец считался подарком самой Вананде. Ее "голосом" и "глазами" на земле. А ваша городская повитуха... Она ведь "непростая" была, раз жила в таком месте.

— То есть, она Зоей так "расплатилась"? — сузил глаза капитан.

— Возможно, — вздохнул, пожав плечами ученый. — А, возможно, и сама Вананда так себя проявила. Ведь, вас, Зоя, не зря тянуло на кладбище.

— Я туда, вообще то...

— Это, конечно, — предусмотрительно вскинул он руку. — Однако согласитесь: вы всегда чувствовали себя там... спокойно и умиротворенно. Это, извините, ваши слова. И я так думаю, ритуал, что вы прошли несколько дней назад на озере, был лишь отсрочен на четыре года.

— Это как?

— Очень просто, дитя мое. Вспомните вопрос к вам охранительницы. Тот же смысл, что и у заданного недавно аналогичным духом: "Почему ты так упорно стремишься сюда?" А вы должны были ей ответить: "Потому что...

— Хочу этого сама, — прихлопнув ладонь ко лбу, выдохнула я.

— Совершенно верно. Вот, только, вам помешали — охранительница в ваших "свежих" символах разглядела опасность.

— Угу. Для меня.

— Отнюдь, — усмехнулся здоровяк. — Думаю, опасность была направлена на вашего брата, Арсения. Ведь картины, связанные напрямую с самой баголи приходят ей несколько иначе.

— Как моя бригантина?

— Совершенно верно, мой мальчик. Это, скажем так, "специфика работы". Есть еще один вариант: баголи и другое лицо.

— Как я и... Зача?

— Ну да. Ведь вы тогда увидели тоже вполне реальную сцену.

— Угу, — хмуро уткнулась я глазами в плед. — Я и он — на разных, удаляющихся друг от друга палубах.

— И для этого варианта обязательно необходим телесный контакт, — с ученой сухостью констатировал магистр. — А вы знаете, что я думаю?.. Тот отсроченный на четыре года ритуал... Виторио, скажите мне, не разочаруйте старого циника: где вы тогда находились?

— Когда? — хрипло уточнил капитан и прокашлялся. — В мае четыре года назад?

— Именно!

— Ну-у... Это какой год был?.. Ага... Я с февраля болтался вдоль южного побережья. Потом у меня были дела в Эйфу. Потом... — глянул на меня опекун не совсем вменяемо и тут же произнес. — Точно. Я был в Канделверди. Зоя, число?

— Семнадцатое, — как я такую дату могу позабыть?

— С пятнадцатого по двадцать первое мая.

— Что и требовалось доказать!

— Что "доказать"?! — пожалуй, впервые, слаженно выдали мы.

Магистр глянул на нас торжествующим взглядом и даже с места подскочил:

— Теория предначертанности "Колесо судьбы"... Мать вашу.

— Мама моя. Да я об этом думать не хочу. Я себе мозг этими теориями искалечу. Мы вообще, зачем сюда пришли?

— Видимо, чтобы найти ее.

Магистр, движением, близким к грации, взмахнул листом из лежащей на столике папки. И вручил его мне.

— Это... что?

— Вананда, милое дитя... Виторио, вы ее видели?

Капитан, прищурясь, склонился с другой стороны:

— Не-ет. Не приходилось. Она всегда была в охранном месте и отец никогда его не называл. Правда, потом я, когда уже начал свои поиски, это место обнаружил... Значит...

— Именно так: две части одного целого. А вместе — божественная Пара, Вананда. И вот эта, — ткнул ученый пухлым пальцев в лист. — как я понимаю, ваша пропавшая? Лунная?

— Лунная, — эхом выдохнула я.

А вторая, значит — солнце. Вместе же они составляли круг. Обрамленный "лучами" треугольниками и мелким шрифтом-орнаментом. И на двоих: два глаза, один нос и рот. Божественные супруги.

— Вананда традиционно использовалась в свадебных ритуалах, — продолжил над нами вещать магистр. — В этом случае ее делили и вручали "молодым". В конце церемонии Пара воссоединялась, скрепляя тем самым новый союз. Все очень просто и от этого душевно... Виторио, а вы знаете, зачем бенанданти понадобилась лунная половина Вананды?

Мой опекун в предвкушении выпрямился:

— Очередная "пакость" про мой клан?

— Бывший, насколько я понял, — беззлобно расплылся во все щеки обличитель. — Да вы и сами, наверняка, знаете эту языческую "подвальную(2)" историю? Про древнюю покровительницу бенанданти?

— Богиню охоты, Диану, — обреченно вздохнул капитан. — Ну да, многие ритуалы бенанданти неизбежно с ее и сравнивали.

— А символом той богини всегда была...

— Луна? — заинтересованно уточнила я.

— Совершенно верно! Так скажите мне, дети мои, зачем преданным католикам языческий символ? Да еще из-за пропажи которого устроен такой... бедлам? Кстати, верхушка клана оный категорически отрицает.

— Ну, это — уже политика, — хмыкнул в сторону мой опекун.

— Согласен... Зоя, я вам дам свою исследовательскую работу трехлетней давности, — пристально глянул на меня магистр. — Я ее отпечатал и студентам в наказанье дарю... Вы надолго в столице?

— А-а...

— Пока не знаем.

— Ага. Ну, так пока почитайте. Там есть много про интересующий вас предмет. И даже часть расшифровок символов баголи. А как закончите, приезжайте ко мне в гости, в имение. Оба, конечно. Будем выводы делать. И... вот еще что: обратите внимание на храмные постулаты баголи. Особенно, на последний — десятый. Это очень для вас важно... Обоих, — со значением уточнил магистр.

Мы с капитаном уставились друг на друга весьма настороженно...

______________________________________________

1 — Устаревшие названия гипноза.

2 — То есть, из "темного прошлого".

ГЛАВА 9

Из всего гимназического курса философии, преподаваемой нам отставным театральным суфлером, я усвоила лишь одно: "В мире все относительно". Это значит, что где-то обязательно существует то, что лучше твоего хорошего и хуже твоего плохого. Ну, примерно так... На улочке, примыкающей к академическому облезлому фасаду, ярко светило солнце. А свежесть прохлады приятно бодрила и тело под льняным платьем, и душу. И очень хотелось задышать громко и глубоко-глубоко. Избавиться поскорее от осадка каминного дыма вместе с...

— Зоя, погода с утра явно не наладилась. Небо в тучах и, судя по ветру, скоро опять хлынет дождь. И... — капитан, оторвав прищуренный взгляд от небес, спустил его на меня. — есть предложение. Деловое, разумеется.

— Ра-зумеется, — воспользовавшись моментом, выдохнула я.

Мужчина тоже вздохнул:

— Пообедать. Здесь ресторанчик есть недалеко. Тихий и зеленый... Вам понравится, — добавил просто.

Наверное, поэтому мне добавлять от себя: "Это к делу не относится" что-то не захотелось:

— Ладно. Только...

— Зоя, это — не "Летунья" и сидеть за разными столами не получится. Тем более, у меня к вам разговор.

— Деловой, разумеется? — передернула я плечами.

— Разумеется... Нам — направо...

А потом еще раз направо и еще одна улочка с сереющей в конце статуей, вокруг которой с гулким визгом носились дети. Но, мы до нее не дошли. Свернули и оказались снова в глухом полумраке. Видно, на них мне сегодня везет. Но, как ни странно, маленький зал, от ореховых панелей и до самого потолка увешенный гербариями вперемешку с сушеными бабочками в рамках, был пуст. Лишь за крайним столиком у двери над своей газетой дремал под наброшенной шалью старик.

Мой опекун, капитанским взором обозрев пространство, тут же качнулся в дальний угол, к разожженному камину. Видно, мне и на дым тоже сегодня... повезло. Хотя, на самом деле мне подфартило с обедом — он был очень вкусный. И я, даже, принципиально не морщась, смолотила две порции Джелато(1), заказанные одна за другой. Потом выдула в сторону огня холодный ароматный пар и...

— Так о чем вы хотели... поговорить? И-ик. Ой.

Мужчина постарался сохранить присущую деловым переговорам серьезность:

— Зоя, у вас подбородок в мороженом.

— Угу... И-и?

— И-и... я, знаете, что подумал? После этого сеанса животного магнетизма?

— Понятия не имею.

— У нас ведь с вами — "обоюдно честные" отношения? А раз я теперь... многое знаю о вас, то вы вправе узнать и подробности моей жизни.

— Это, с чего, вдруг?

Виторио, отвернувшись к огню, дернул плечом:

— Не знаю. И говорю это честно. Просто, после всего услышанного, многое стало мне понятным: ваша жизнь с братом и этой "нравоучительницей" Люсой. И Сест ди Федел тоже. Очень многое.

— Да неужели? — вот умеет же человек еду испортить! — И вы, прямо таки, "не знаете"?

Капитан развернул ко мне удивленное лицо:

— Зоя, я вас что, опять чем-то... обидел? — и хоть портрет с него пиши: "Оскорбленная добродетель".

— Обида?.. Да какая тут обида? Одно сплошное удовольствие. Вот только я теперь сама не знаю, какое из двух меня больше "греет": ваше ко мне неуважение или, вдруг, нахлынувшая жалость. Так если очень жалко сиротку, облагодетельствуйте ее не ответными откровениями, а тем, чего она больше всего в этой жизни сама хочет. Или нет?.. Ах, да — собственная честь. Через нее вряд ли перепрыгнуть. Даже с возвышенной жалостью.

— Вы все сказали?.. — голос этот глухой и тихий заставил меня вмиг захлопнуть рот. — Честь, значит? Так оно и есть: не обойти, не перепрыгнуть. И за нее мне самому отвечать и расплачиваться. От вас же мне нужна лишь посильная помощь. И единственное, чего я сейчас хотел — добиться нормального между нами общения. Потому что без него и дальнейшее мне кажется невозможным. А...

— А сейчас вы обязательно скажете, что я сама продляю свой "тюремный" срок.

— "Тюремный"? — сузил глаза капитан.

— Так я могу уйти? — вскинула я брови.

— Нет. Вы можете у меня... спросить.

— Хорошо, — и "влупила" в застывшего мужчину первым, что пришло в голову. — В той карточной партии, между вами и сэром Сестом, что против меня на кону было?

Капитан откинулся на своем стуле и прямо посмотрел мне в глаза:

— "Летунья".

— Что? — даже голос у меня перехватило. — "Летунья"?.. Значит, правду о вас говорят, что вы — "круизер". Ведь, для настоящего моряка потерять свой корабль, значит, потерять душу.

— Да неужели? — зло оскалился мужчина. — Я — "круизер". Пусть так. А вы, уважаемая монна, видимо, знаток человеческих душ? Только, у меня вот большие сомнения: знает ли она сама, чего на самом деле желает ее собственная душа? Нового мира? Нового дома? Нового мужчину? Куда бы вы понеслись, сломя голову, отпусти я вас сегодня?

— Неужто, до сих пор не поняли? После всего-то услышанного?

— Так в том-то всё и дело! — качнулся он в мою сторону. — Я, Зоя, не первый год живу на этой планете и умею хорошо слушать. И "делать выводы", как говорит уважаемый магистр. Посмотрите вокруг себя.

— Что?!

— В этом ресторане все стены завешены гербариями и насекомыми из далекой Ладмении. А все потому, что его хозяин когда-то там жил. И для него эти сушеные картинки — принадлежность к прошлому миру.

— И что с того? Я не...

— Не перебивайте меня!.. Ваш Зача...

— А вот это вас...

— Сядьте на место! Ваш "любимый". Вы о нем говорили, как об этих картинках: "Он — огромная часть моего любимого мира". Разве не так? И разве так кого-то любят? Ни за то, что он — просто часть, важный атрибут, ценная бабочка в рамке. А живого? Со всеми недостатками и достоинствами мужчину? Так я вам скажу — это огромная ложь. Самообман. И вы бы это сами поняли, но, безнадежно поздно.

— Да как вообще язык повернулся?! Лезете своими грязными лапами мне в душу!

— Мессир Виторио, извините. Я, кажется... не вовремя, — лысый мужчина в сиреневом жилете смущенно замер у стола.

— Да, мессир Вагриус, — выдохнул мой опекун и уперся взглядом в один из гербариев. — Мы с монной... уже закончили. Что вы хотели?

— Мне показалось, вы меня звали. Но, раз, нет и раз вы с монной "уже закончили", то рад вам сообщить: ваши комнаты наверху готовы и все вещи уже там. Еще с утра.

— Да? — рассеянно уточнил капитан. — Хорошо... Зоя, я забыл вам сказать: "Летунья" с сегодняшнего дня — на ремонте. Марсель-мачта еще после шторма... В общем, жить пока будем здесь... Вы ничего не хотите сообщить по данному поводу?.. Тогда, мессир Вагриус, покажите нам наши комнаты, — и, встав, громко отодвинул свой стул...

Несколько лет назад я со своим драгоценным учителем столкнулась в нешуточном споре о гармонии. Ха! Как я тогда была убедительна! А он просто подвел меня к двум из многих своих полотен в мастерской:

— Скажи, где она?

— Тут, — без промедленья ткнула я пальцем в морскую гладь под лучистым солнцем и облачками-барашками.

Маэстро скривился:

— Да как бы не так! Это — рай для убогих! Тишина на воде — тишина в душе. Вот она — настоящая гармония!

— Шторм?! Волна опрокидывает лодку и молнии Божьи с небес?

— Это — стихия. В ней — жизнь.

— Так, потопнут же? — изумленно хлопнула я глазами.

— Или станут сильнее и, поставив в храме свечки, с новой силой будут любить своих женщин и детей! Зоя, ты — трусиха...

Зато теперь я полноценно живу! Так полноценно, что хочется одновременно крушить, метать молнии и кричать на весь город портовые маты. И кого-то прибить. Нет! Сначала унизить, обличить и прибить! Чтоб последними словами его были: "Простите!" А я: "Пошел ты к дьяволу! К Святому Эразму с его лебедкой и бушприт тебе чугунным якорем сверху!" О-о-о!

— О-о-о. Как же я зла, — взгляд, метнувшись от широкого окна, вновь вернулся к комоду. Приставленный к нему этюдник со вскинутой третьей ножкой, под моими "молниями", поджал ее еще выше. — Это я-то "не люблю"? Это я-то "не знаю, чего хочу"?.. Зача... Любимый... — и метнулась к рабочему инструменту...

Процесс, почему то, шел туго: я рисовала Люсу в пол оборота, Арса с перевязью на руке, маэстро в шляпе до ушей и Зачу. Последний никак не получался. То, нос, то рот, то глаза, вдруг начинали "теряться". Я же начинала тихо выть. И точила карандаши. Потом мочила растрескавшиеся краски. Арс, еще подростком, с синяком и на подоконнике. Люса среди ее кастрюль. И Зача... Мой любимый выходил понурым и курносым... Да чтоб мне!.. Кончилось тем, что я пролила на себя стакан с водой из-под кистей. И, уже перед рассветом устроила стирку. Заодно вымыла волосы, себя и пол в комнате. Потом ее основательно проветрила. И, закутавшись в узорное покрывало, уселась на кровать. Среди Арсов, Люс и псевдо-Зач. Птицы за окном, выходящим в пахучий после дождя садик, оповестили, что новый день наступил...

— ... и на стук в дверь не отвечали. Я пришел... Зоя... Что здесь... произошло?

— Ничего. Я рисовала. Всю ночь.

— Ага... Теперь вижу... Вы завтракать спускаться собираетесь?

— Нет.

— Почему?

— Я платье выстирала.

— Святой Эразм с лебедкой...

Виторио Форче, стоящий посреди моей "мастерской", шумно вздохнул. Потом отвернулся к распахнутому настежь окну. Я, высунув из глубин покрывала руку, почесала нос:

— Я их люблю.

— Что?

— Я их всех люблю.

— А-а. Вы — про вчерашнее. Послушайте меня...

— Я их всех люблю. Но... — вскинула я потерянный взгляд. — Он у меня не выходит. Я не знаю, почему. Это какой-то... абсурд. Будто волнами размывает. Или... Я не знаю, почему...

— Зоя...

— Я его люблю. Люблю. Люб-лю.

— Зоя, конечно, вы его любите.

— Люб-лю... А теперь мне и вас... размы-ы-ы-ло.

— Да что же это такое?!

А "что же это такое"? Женские слезы. Во всей красноносой красоте. И ничего тут уже не поделаешь. Потому что соленый поток неотвратимо хлынул из глубин и понесся в сопровождении рева с элементами воя и хлюпанья. Я все это тут же "исполнила" на глазах изумленного опекуна. Или что там в его глазах было? Но, точно расширенных...

— И нечего так убиваться из-за...

— А почему я его не помню? — а почему я вообще это спрашиваю?..

— Зоя, вы еще совсем дитя. Наивное и...

— О-о-о, мама моя... Руки.

— Что? — капитан отпрянул, оказавшись как раз напротив моих мутных глаз.

— Руки ваши, — суматошно высвободила я собственную из-под покрывала и растерла по щекам слезы. — Это вы что сейчас себе позволяете? Руки свои от меня уберите.

— Вижу, вам полегчало, — мужчина, мазнув по мне сумрачным взглядом, поднялся с колен.

— И чтоб больше...

— Я понял... Я скоро вернусь. И чтоб больше мне не перечить. Иначе... — дверь, визгливо скрипнув, захлопнулась. Подхватив вслед за собой легкие оконные занавеси...

— Уф-ф-ф... Вот же дура. Дура какая. И ничего, кроме жалости не вызываю, — шлёп... Курносый Зача, оказавшийся в аккурат под моей щекой, взирал со всей строгостью будущего супруга. Я прихлопнула его сверху ладошкой. И еще раз вздохнув, закрыла глаза. — Спокойное тихое море... тихо и пусто... И как же это хо-ро... хр-р...

"Авер румма"... "Блюдрут криспум"... "Примула ган... гарден".

— Там что, какое-то тайное послание?

— А-а?.. Нет, — и снова уткнулась в тарелку с остывающими обеденными макаронами.

Виторио Форче развернулся к весящему за его спиной гербарию:

— Понятно... Латынь читаете?

— Немножко.

— Как вам платье?

Да, "как платье"? Так в пору и как раз, то, что нужно (и с карманами и с голубой любимой расцветкой), что невольно вопрос возникает: как часто он подобные подарки преподносит? И я бы даже его задала. Однако...

— Спасибо, в пору.

Капитан удивленно вскинул брови:

— И это всё? — да что ему вообще от меня нужно?

— Соскучились по скандалам? Нет настроения. И, знаете, что?

— Что? — отложил он вилку.

— Я сегодня читать буду. Основательно.

— Работу магистра?

— Угу. Вдруг, есть способ мои видения... простимулировать.

— И задать им нужный курс. Это очень хорошо. Но, надо читать вместе.

— Вслух?.. Как скажете. Я готова.

— Зоя, доешьте свои макароны. И, может, по Джелато?

— Не-ет.

Вот, все-таки, был у этого "дарового" платья один минус — уж слишком оно "в пору" — много в таком не смолотишь...

Зато, читалось после обеда легко — без обычной грузной сонливости сиесты. Да и тенистый садик с тыльной стороны дома, вполне к этому располагал. Из-за воробьев, чье гулкое чириканье приходилось перекрикивать. Вкупе со стоном разбухших после дождей деревянных качелей.

— ...Более плодородные земли и берега стратегических рек по праву принадлежали племенам накейо. Это обстоятельство также способствовало ухудшению между ними отношений... Это, война, что ли? Здесь, про войну?

— Нет, — скривился прислонившийся к качельной опоре капитан. — Войны между бенанданти и накейо, в полном смысле этого слова, никогда не было. Поначалу вообще силы были очень неравными.

— В чью сторону?

— В сторону клана, конечно. Ведь, принадлежность к нему по наследству не передавалась. Было лишь право по рождению... Родовые "рубашки".

— Я помню... Лишь поначалу?

Мужчина, нахмурясь, кивнул:

— Да. Через пятьдесят лет после появления в этом мире, вопрос о пополнении рядов "оборотней Христовых" встал ребром. И клан выслал делегацию в Тайриль, к алантам. За "мудрым советом", — хмыкнул капитан. — Но, аланты их развернули, выразив тем самым невмешательство в склоку с накейо. Тогда клану пришлось искать решение проблемы в другом месте.

— Это где же?

— Отсюда далековато... Вы слышали, Зоя, о землях, южнее Чидалии? Точнее, о скоплении островов в Езоме(2), почти на экваторе?

— Еще дальше девяти наших Божьих скал?

— Да. Самый ближний к нам из той кучи и самый большой — остров Зили. Земля вечно кипящих вулканов и жутко склочных племен.

— А вы там были?

— Я? — мужчина даже замер. — Не-ет. Но, слуга моего отца там раньше бывал. А он умел очень хорошо рассказывать.

— А вы очень хорошо умеете слушать.

— Ну да, — хмыкнул капитан. — Еще с детства... Так вот, юго-западнее Зили, есть маленький остров, на который посланцы бенанданти и подались. Там живет древнее племя. Пожалуй, еще старше, чем накейо. Оно уже в те времена считалось вымирающим. А что там сейчас... Но, не в этом дело. А дело в том, что шаманы того племени владели магией крови. И уж не знаю, за какие богатства, ее секретом с бенанданти поделились.

— Потрясающе! Сначала языческая богиня Диана со своей Луной, а теперь еще и это?

— Вопрос стоял совсем ребром... Видимо.

— И зачем бенанданти эта древняя магия?

— Для обряда.

— Обряда посвящения?

— Ну да. Это одновременно и клятва преданности, и родственная привязка.

— И что, все бенанданти теперь между собой родственники? — представила я, длинное-длинное застолье. Однако мужчина мою "фантазию" обрубил:

— Это теперь мало имеет значения. Уж, скорее, чисто символическое.

— А вы этот обряд проходили?

— Я?.. Да. Еще в одиннадцать лет. Именно с этого возраста "оборотни Христовы" обязаны участвовать в битвах против нечисти.

— О-о-о.

— Я в них не участвовал.

— А-а-а. Видно, накейо на вас лично не хватило. А как этот обряд проходит?

Мужчина, оторвавшись от столба, встал напротив меня:

— Довольно болезненно... для ребенка. Зоя...

— И что с вами делали?

— Ну, хорошо, — глянул он на меня из подо лба. Потом добавил. — Раз у нас с вами — "обоюдно-честные отношения", — и потянулся к верхней пуговице рубашки.

— Это вы о чем сейчас? — уткнулась я носком туфли в песок, притормозив свое качание.

— Сами увидите, — и через несколько секунд распахнул полу на левой половине груди. — Ну?

— Что, "ну"? — подалась я с сиденья, оказавшись глазами почти напротив выцветшей татуировки. Издали и не разглядишь. Крест и откинувший голову назад волк. — Ух, ты. Две недостающие части цельного образа бенанданти, — выдохнула прямо в мужскую грудь. — Это, действительно, больно... А вот это — что? — перевела взгляд выше, на левую выпирающую ключицу с маленькой бледно-коричневой "кляксой" на ней.

Капитан, отступив, начал быстро застегиваться:

— Мое личное клеймо, — буркнул под нос.

— Так вас еще и клеймили?

— Зоя! Это — просто родимое пятно! У всех мужчин в нашем роду такое. К магии крови и бенанданти не имеет никакого отношения.

— А-а. А чего вы так кипятитесь? Как же наша "обоюдная честность"?

— Может, к баголи вернемся?

— Да пожалуйста!

И "возвращались" мы к ним еще много раз: и до ужина и даже во время него, закончив "выразительное чтение" лишь, когда оно стало больше смахивать за заунывные зевки. Сначала мои. Потом, взявшего на себя инициативу (забравшего у меня брошюру) опекуна. И на следующее утро мы с новым запалом вновь продолжили:

— Так что там с их "одухотворенным трансом"?

— Не знаю. Я все пункты просмотрела. Есть лишь перечень трав для окуривания и календарь благотворных дат, обрывающийся сто тридцать два года назад. Да сами еще раз гляньте.

Мужчина, проигнорировав протянутые к нему листы, наморщил лоб:

— Я тоже... смотрел... Ладно. Вернемся к храмовым постулатам. До какого мы вчера дошли?

— Ваш храп прервал восьмой, — уточнила я, листая на качелях страницы.

— Хм-м... Его я помню. Там про... воздержание жриц.

— Целомудрие жриц.

— Да, какая разница?

— Девственности по определенным дням календаря не бывает.

— Та-ак... Что с девятым?

— Нашла. Читаю: "При толковании посыла сохраняйте сдержанность и непредубежденность. Помните: вы — лишь глаза и голос великой Вананды. Разум ее, а значит, способность делать по нему заключения, вам недосягаемы".

— Ага-а.

— Ну, это, как... городской глашатай: он лишь кричит новость народу, а все свои "заключения"...

— Делает позже, с дружками в траттории, — кивнув, закончил капитан. -Дальше, Зоя.

— А дальше — последний.

— Десятый? — сузил он глаза. — Читайте. Только, медленно.

— Хорошо. "Не просите, пока не отдали".

— И-и?

— Это — всё. Там еще, дополнение от самого автора.

— Так его читайте, Зоя!

— "Данный постулат является, на мой взгляд, самым важным, ибо подразумевает, что за любое изменение необходимо платить, причем, всегда стоит учитывать реальные размеры этой платы".

— Та-ак. И где та... "касса"?

— Это, вы у меня сейчас спрашиваете? — хмыкнула я.

— Нет, — сосредоточенно уставился на меня капитан. — Просто, хотелось бы... ясности... Зоя, а вы столицу нашу хорошо знаете?

— Еще один интересный вопрос. Я здесь — впервые.

— Да?.. Думаю, самое время проветрить мозги. А то в этом "зеленом раю"... — оторвал он взгляд в небо. — ничего больше в голову не лезет.

— Выгуливать меня будете?

— Ага. Заодно проверим, как там дела с ремонтом "Летуньи"...

В огромном, похожем на город под крышей ремонтном ангаре, стоял страшный строительный грохот вперемешку с ругательствами на разных языках Алантара. Запахи свежего дерева, корабельных лаков и еще чего-то, сильно похожего на подкопченную солнцем рыбью требуху, носились вместе с ветром между выдернутых из родной стихии кораблей. И от этой дикой смеси сразу от распахнутых ворот зачесался нос. Капитан же, казалось, напротив, вдохнул полной богатырской грудью. И обозрев перспективу, ринулся в широкий длинный коридор... А, вот интересно, если я здесь торчать останусь?

— Зоя! Нам — туда! — натянул мой опекун свой невидимый поводок для выгуливания. — Я жду! — и резко за него дернул.

— ... Иду!

А потом (чуть я к запаху привыкла), и самой стало интересно. Особенно, когда мы добежали до "Летуньи". Она стояла на своих распорках в самом дальнем углу. Рядом со старым серым фрегатом "Дозор", почти по самую палубу обросшим ракушками и мертво пожухлыми водорослями. И, наверное, именно так выглядела когда-то "Крачка"... Это, какие же труды, мама моя. И какая же должна быть любовь к этой огромной скрипучей...

— Да в задницы им сто акул и рифы навстречу! Я в тот наш чертеж их сам мордами тыкал, капитан! Да, чтоб... Добрый день, монна Зоя! Я вас опять... не заметил!

— Добрый день, Яков! — со смехом обернулась я от корпуса "Дозора". — Не обращайте на меня внимание!.. Сто акул в задницу и рифы навстречу. Это надо запомнить...

— ...И только это с тех пор и помню.

— Что?!

— Что ж вы так кричите, Зоя?

— Я еще и слышу плохо после трех часов в вашем "корабельном раю". И, наверное, пахну... — бросив на стол вилку, подтянула я к носу свой голубой рукав-фонарик. — соответствующе.

— Опять стирку устроите? — прищурился на меня капитан.

— А как же? — в ответ оскалилась я.

— Тогда давайте выпьем за ваше... новое платье.

— Сами за него пейте. И-ик.

— Одному нельзя. В одиночку пьют лишь от огромного горя или по такой же огромной глупости.

— Тогда, за счастливых и огромно умных?

Мужчина в ответ засмеялся и качнул своим граненым бокалом:

— Э вэрро, Зоя!

— Э вэрро... И всё. Мне пора наверх. Или опять за чтение?

— Пожалуй, сегодня, нет.

— Тогда, цепляйте ваш поводок.

— Что?

— Ведите меня... Неужели, мне самой приходится говорить такие страшные слова?..

А еще, подобрав подол платья, подниматься вверх по длинной-длинной лестнице. С приглушенным светом фонариков вдоль ее стен и бесконечными гербариями в рамках. И я уже дошла до ее середины...

— Зоя?

— А-а?

— Постойте, у меня к вам вопрос... Помните, магистр говорил про еще один способ добиться нужного видения?

— Он их три называл, — обернулась я к замершему за моей спиной мужчине. — Какой именно?

— "Баголи и...

— Не-ет.

— Зоя, я не склоняю вас к "чувственным объятьям". Думаю, достаточно будет и сцепленных вместе рук.

— Нет.

— Почему?

— Не хочу. Там ведь не только контакт нужен, но и думать.

— Да. С этим сейчас...

— Не в этом дело. Думать надо о совместном будущем. А у нас с вами оно какое?

— Ну... — потер капитан лоб. — Совместные поиски. Они ведь — в будущем? Так?

— Та-ак.

— Вот о них и... думайте, — и выставил передо мной свои огромные ладони. — Зоя, что мы теряем? Ну, не получится? Поедем завтра за консультацией к магистру. Наберем трав и обдымокурим всю эту гостиницу.

— Угу, — скосившись на капитанские руки, вздохнула я. Хотя, если получится... — Ладно, — и осторожно вложила в них свои. Мужские пальцы со странной грацией скользнули между моими, и сжали в крепких горячих капканах:

— Что делать дальше?

— Вам? — сглотнула я от волнения слюну. — Ничего. Дальше — я, — и, глубоко вдохнув, закрыла глаза.

Теперь... О чем теперь? О "совместных поисках"... Хотя, гораздо приятнее думать совсем о другом...

— Зоя?

— М-м.

— Не о том.

— С чего вы взяли? — не размыкая век.

— По вашей улыбке.

— М-м...

— Зоя!

— Да что?

— Прекратите фантазировать.

— Да о вас я думаю.

— Даже жутко представить тогда... Точно о поиске Вананды?

— Да чтоб мне потом... провалиться, — процедила, уже теряя терпение. — И если... О-ох...

Маленький тусклый мир дрогнул и неизбежно поплыл под ногами, увлекая вслед за собой. И я лишь почувствовала, как руки разъезжаются в стороны, бросая меня к чему-то большому и теплому... Картины, притормозив на миг, вновь понеслись, заплетаясь в узоры. Замелькали с уже привычной за годы точностью. Одна за другой... На последней я... выдохнула.

— Получилось? — тихим вопросом прямо в самое ухо.

— Угу... Опять вы со своими...

— Зоя, что дальше?.. Рисовать?

— Угу. И как можно быстрее.

Ох, зря я ему это сказала. А потом, до самой комнаты, так и прыгала в тех же "горячих капканах"... Хотя, мог бы от радости и вовсе через плечо перекинуть...

__________________________________________

1 — Мороженое. В данном случае, с ромом, изюмом и маленькими пирожными. Хотя, с чем только не бывает.

2 — Океан, омывающий все, кроме северного, побережья Чидалии.

ГЛАВА 10

— Ага!.. Так-так... Ну, надо же... Нет, ну, надо же! Зоя! Вы — истинное сокровище! И мне бы еще сюда мой справочник по символике накейо. Да, черт попутал его в переплет отдать. Не иначе, черт. Ведь говорил своему ассистенту... Да он и есть — черт. Потому что я всегда...

— Уважаемый магистр, не отвлекайтесь. Очень вас прошу.

— Ага-ага... Та-ак... — и вот та-ак уже целый час. Это какое же "сокровище" вытерпит? Только, гранитное. — Нет, это определенно, не мост, — да я что, так плохо рисую?

— И не праздничный многоярусный торт... Все время в голове крутится. А вот что?.. — капитан, оторвавшись от стола, воззрился на меня с сосредоточенным прищуром. Ну, точно, как Люса, когда нитку в иглу вдевает.

— Не знаю. Разбирайтесь сами.

— А если это... да нет. Виторио, вы же — моряк. И наверняка, "очертили" весь Бетан.

— А вертеть лист не пробовали? — дернула я с подоконника ногами.

Магистр в ответ глянул на меня не хуже капитанского:

— Не-ет... Ой, Зоя! Знак баголи всегда стоит в правом верхнем углу. По нему и ориентируемся.

— Знак баголи? — ух ты — через час изучения нашел-таки, чем изумиться мой опекун. — Это он, значит, и есть?

— Совершенно верно. Баголи, в переводе с накейо — "сова". Птица, видящая знаки, в символическом черном круге... В черном кру-ге... в черном... Да мать же твою! Хобья премудрая простота! Вот же я...

— Магистр, вы о чем?

И даже я болтать ногами перестала. Наш консультант, качнувшись, отмер от столбняка:

— Дети мои! Виторио, еще бы вы знали, с чем имеете дело!

— Магистр, выражайтесь яснее, — застыл теперь уже упомянутый.

— Ведь, это — не Бетан! Это даже не девять Божьих скал и не забытое Им же Пятидолье! Это — архипелаг Плакер! Точнее, один из его островов!

— Зили?

— Нет! Нет, мой мальчик! Ньюпван!

— Магистр, при всем уважении, такого острова в архипелаге нет. Это я точно знаю.

— И еще бы вы подобное знали, Виторио! Ведь так его именовали лишь сами хозяева. Сейчас он зовется совсем иначе. Зато, вы, наверняка знаете, что на самом западе этой островной россыпи есть одиноко торчащая земля, куда давно уже никто не причаливает. Ибо, земля эта, по мнению многих, проклята. И лишь...

— Ладер?

— Именно так. Да, — с чувством выдохнул магистр. — Ньюпваном звали его накейо. Ньюпван — "Черный берег". А все потому, что весь остров представляет собой сплошные горы из аспида(1).

— Но, ведь там же...

— Храм. Даже не храмы. Один огромный храм. Остров — храм. Со множеством...

— Лестниц, — потер лоб капитан. — Теперь я понял, что здесь: черная лестница, омываемая океаном. Ладер с исходного итальянского и есть, "лестница". И это, не скатерть, а... Езом.

— Совершенно верно, мой мальчик. Накейо именно так наш океан и изображали — голубой скатертью. Даже вышитые аналоги до сих пор сохранились. В паре музеев. Правда, в таком виде, что и смотреть на них без слез...

— Зоя.

— Я не виновата: я не знала, что видела и что после этого рисую.

— Зоя, вы — молодец.

— Истинный молодец... Так, дети мои! — вновь склонился магистр над столом. — Теперь сложим все составляющие... с двух листов... Ага... Начали мы с колеса. Это — довольно распространенный символ и обозначает судьбу. Причем...

— Вы про спицы что-то... — вставил, с рукой на лбу капитан.

— Это — да. У нас их — число нечетное. А это значит — развитие. "Судьба сделала свой ход". Ага... Теперь — птица... Зоя, вы ее узнали?

— Еще бы. Она — единственное, что я узнала.

— А вы, наверняка, не знаете, что зовется она "Млинзи". Это реально существующая, правда, очень давно, разновидность аиста.

— Так она на него и похожа! Только, больше раза в два.

— Совершенно верно, дитя мое! Млинзи вили свои гнезда всегда вблизи селений накейо. И считались их защитниками. Особенно же они покровительствовали баголи. Из-за отсутствия у этих жриц собственной магии.

— Аисты — защитники? — скептически отозвался опекун.

— Разновидность аистов! — не замедлил среагировать ученый. — Виторио, вы же говорили, что выросли на моих книгах? Так вспомните, от чего больше всего страдали бенанданти после начала военных действий против накейо?

Почитатель старательно скривился:

— От пожаров. Нет, от поджогов. Но...

— А-а!

— Да нет!

— От чего же?

— Да, потому что...

— Так-так...

— Аисты переносили на их крыши головни? — мужчины, прервав красноречивый обмен, воззрились на меня. — Да я просто предположила. Мне Люса рассказывала, что аисты гнезда свои вьют из всего подряд и часто таскают в них из незатушенных костров. А что?

— Зоя, все верно. Только, я еще раз подчеркиваю — птички были "непростые".

— Натренированные, что ли? — уточнил капитан.

— Ну, если вам, Виторио, проще поверить в этот... вариант.

— Хорошо. Предположим, я поверил. Что дальше с расшифровкой?

— Ну-ну...Млинзи сразу под знаком баголи может означать лишь одно — личную защиту. Это я вам уже говорил.

— А чью защиту то? — в этот раз уточнила я сама.

Магистр одарил меня недоумением:

— Конечно, вашу, Зоя.

— Тогда, от кого? — открыл рот опекун. Видно, версия магистра, все ж, возымела.

— "Майша мапейзи", — в ответ, воздел тот указательный палец. Потом решил снизойти. — В переводе с накейо: "Жизнь покажет".

— Угу. Жду — не дождусь... У меня там еще дерево было.

— Это — да. И вот что меня волнует, дети мои... Его расположение. Во-первых, правее, то есть, по времени позже, чем лестница. А, во-вторых, дерево само по себе олицетворяет жизнь. Но, стоит оно на середине дороги. Так сказать, ее разрывает. Или делит на две части.

— И что это значит? — воззрился на оное капитан. Ученый ответить явно промедлил:

— Ну-у...

— Майша мапейзи?

— Определенно, да, Зоя. Да и вообще: путь, прерванный жизнью, гораздо лучше, чем путь, прерванный смертью.

— Иначе бы он вовсе не возобновлялся, — заметил со своего конца стола капитан. — Это — все?

— Да, пожалуй... Зоя, дитя мое. Осталось лишь удовлетворить мое ученое любопытство: я понимаю, пробиться сквозь такую защиту было делом, отнюдь, не простым. Ньюпван сам по себе, даже в том виде, в каком он сейчас — одна сплошная магическая стена. Так, каким из перечисленных мною составов вы пользовались при настрое? Какие травки жгли? На основе мирры или теневика? Прядь волос или капля крови?

— Что?

— Магистр... вы о чем?

— Та-ак... — посмотрел он на нас обоих по очереди. — Вы храмовые постулаты баголи читали?

— Читали, — проблеяла я.

— И-и?

— Магистр, выражайтесь яснее.

— Виторио, этого я жду как раз от вас! Чем за информацию расплачивались?! И кто из двоих?! Вы соображаете, во что ввязались?!

— Ну, так... честно сказать... смутно помню, — почесала я нос. Потом вздохнула. — Да ничего такого я никому не обещала... Да я вообще никому ничего не обещала. Мы просто попробовали.

— "Просто попробовали"?

— Угу. И у нас получи...

— Зоя, погодите. Магистр, как произносится клятва или обещание или что там вообще говорили баголи в таких случаях?

— Баголи в "таких случаях" элементарно откупались! Повторяю вопрос: чем откупились вы?

— Да чтоб мне потом... провалиться, — медленно произнес капитан.

— А причем здесь моя обычная дурацкая присказка?

— "Провалиться"?.. Зоя?!

— Ну... да.

— Это я виноват, — угрюмо воззрился на меня опекун. — Магистр, что я теперь могу сделать?

— Понятия не имею, — всплеснул тот руками. — Вы уже предложили свою цену и ее приняли. Теперь решайте сами, готовы ли ее заплатить.

— А если Зою оставить здесь? Не брать с собой на конечную?

— Вот меня лично это очень устраивает, — заерзала я на подоконнике. Однако магистр состроил скептическую рожу:

— Не факт. Там хоть у нее будет личная защита. А здесь, что? Да еще без вас?

— А я буду тихо сидеть?

— То есть, опасность может быть везде?

— Я же говорю: вашу цену уже приняли. И стоит начать двигаться к цели, колесо пойдет на следующий виток.

— Да я вообще...

— Значит, лучше — рядом со мной, — да меня вообще кто-нибудь слышит?!

— А знаете, что?!.. — вот на истеричный крик они враз обернулись. — Мое мнение здесь учитывается?

— Нет.

— Дитя мое, к сожалению...

— Понятно... Тогда я есть хочу...

Меня, конечно же, накормили. И, судя по обилию блюд — на убой. Да, только шутка эта (про убой) в публику явно не прошла: магистр вздохнул, раздув румяные от наливки щеки, его унылая супруга хлопнула недоуменно глазами, а мой опекун свое жаркое жевать перестал. И мне бы этот "успех" тогда закрепить. Тоже, прочувствованным вздохом с закатыванием к потолку глаз: вот, мол, до чего меня ваше "колесо" неизбежно докатило. Да, только, образ этот страдальческий с собственными внутренними ощущениями, ну, никак не вязался. Хоть пыхти, хоть растекайся — ничего путного не выйдет. А все почему?.. Да хоб его знает... Вот ругательство у меня хорошо получилось. Правда, пока лишь, про себя...

— Да что я все про себя, да про себя?.. Зоя.. Зоя! Зоя!!!

— Вот она, смерть моя... Ух, ты, мамочки!

А ведь так миленько все вело к концу: после обеда обозрели семейные портреты и коллекцию трубок, лекцию еще раз прослушали: "Правила поведения баголи — если не дружишь с мозгами и языком" и даже успели выйти на аллею к ожидающей в ее конце коляске. И-и-и...

— Зоя! За меня!

Огромная "смерть" цвета перезрелой оливы, затормозив в последний момент, ломанулась в стриженные кусты. Пыль медленно осела. Магистр, кряхтя, поднялся со щебенки. Мы с капитаном прокашлялись.

— Тысяча извинений, дети мои... О-ох... Он когда-нибудь меня окончательно прибьет.

— Так это не моя, что ли, смерть была? — даже с претензией хмыкнула я.

Капитан, вкладывая саблю в ножны, скосился на зияющую в кустах магнолии дыру. — Еще года три и его на всех хватит... Вообще то, уважаемый магистр, о таких зверушках предупреждать надо.

— Так я и...

— Заранее... Зоя, вы — как?

— Да, нормально я. А кто это, кх-хе, был то?

— О-о, это — наше семейное проклятье, подаренное в знак моей двухлетней давности, научной защиты. У моих коллег — специфическое чувство юмора. Тема той работы была "Стихийный фактор в истории освоения Пятидолья" Там же — девять месяцев в году — сплошные шторма, а остальные три — магические воронки с хаотичным смещением. Вот они мне и устроили все это — на дому.

Капитан даже голову набок склонил:

— Неужто, та самая...

— "Божья кара". Совершенно верно, мой мальчик. Та самая уникальная порода бойцовых гигантов(2).

— Так это собака была? — настала и моя очередь изумиться. И даже с прищуром подойти к "зеленой пробоине".

— Зоя, отойдите оттуда.

— Угу.

— Зоя!.. Магистр, так эти животные практически неуправляемы.

— И к магии у них иммунитет, — прихрамывая, двинул тот прочь. — И судя по тому, что этот пострел опять носится на свободе, к буковым доскам — тоже. Вы бы видели его вольер — забор, как вокруг Грязных земель(3). И каков результат?

— Я видел... И их я тоже видел, на Божьих скалах. В питомнике. Но, чтобы так? Они же вырастают больше ярда в холке... И потом еще, эта их легендарная неприязнь...

— Да-да, ко всему, хоть слегка горячительному. И вы знаете...

— Иди сюда, — кусты, в ответ на мой тихий шепот дернулись и огласились таким же тихим подскуливанием. — Ну, ты чего? Иди сюда. Давай, вылась... Любоваться буду. Обещаю.

— Ах-х-хых, — снова весьма скептически, однако через секунду уцелевшие ветки раздвинулись. На уровне моего лица. — Ах-хых. Иу-и-и.

— Мама моя... И где ж тебя так угораздило?.. Стой, не двигайся. Я и дуть буду... — пообещать можно все, что угодно. А вот как воплотить в реальность? Но, огромная печальная морда сама качнулась ко мне, подставив в ладонь отвислые черные щеки. С множеством мелких щеп, торчащих из них... Я, конечно, дула. Пес моргал, фыркал соплями и терпел. Лишь, под конец стал коситься по сторонам, ловя в отражениях больших глаз две застывшие сзади меня физиономии. Вот только бы... все дотерпели. — Уф-ф. Последняя.

И получила-таки, заслуженную награду. Сначала от собаки — мокрым языком вдоль всего лица. А потом:

— Зоя, — прошипели мне в левое ухо. — Что ж вы вытворяете?

— Ах, мой мальчик, — теперь, чуть подальше и справа. — Это — совершенно для нее...

— Норма?

— Вот только, не надо так кипятиться. Тоже мне...

— Баголи. Она — баголи. Дитя этого мира. И с ним — на одной энергетической волне. Да ведь, мой большой... друг?

— Р-р-вау!!! — "друг", махнув поросячьим хвостом, медленно развернулся и отчалил по своим важным делам... Предатель.

— Ты куда?!

— Вау! Вау!

— Зоя.

— О-о-о.

— Виторио, она знает, что делает. В этом случае, конечно. Потому что в предшествующем, позволю себе еще раз сказать...

— А, знаете, что?.. Отстаньте от меня оба, — и, вытирая лицо, пошла в сторону чернеющей в просвете коляски...

— Летели два голубя.

Плыли по небу.

Давно уж исчезла под ними земля.

И плакал один, озираясь тоскливо,

Другой же искал в море тень корабля...

— Зоя, у меня к вам — одна большая просьба, — оторвался, наконец, от созерцания каменных оград вдоль обочин капитан.

Я, свернув тихое пение, приготовилась внимать:

— Ну?

— В связи с... открывшимися обстоятельствами, мне нужно будет подготовить корабль к...

— Опасному плаванью?

— Да. И...

— И что?

— Зоя...

— Ну-у?.. О, да неужели, это так трудно?

Мужчина хмуро потер лоб:

— Нет.

— А в чем же тогда дело? "Зоя, я вас втравил в авантюру, о размахе которой сам не подозревал. И теперь мне придется тащить вас за собой до конца. И я не знаю, что в этом "конце" нас ждет, ибо... ну там...

— Обещание это, а еще дерево на рисунке и дорога — черт знает что, — кивнув, завершил он. — Примерно, так. Только я не понял: вы-то как на все это реагируете?

— Будет ли скандал?.. А смысл? То есть, он, конечно, будет, при первом же поводе. А сейчас... — и вздохнула, всерьез задумавшись. — Жизнь покажет. На накейо я забыла.

— Майша мапейзи, — невесело хмыкнул капитан. И откинулся спиной на сиденье.

— Угу. Точно...

Летели два голубя.

Плыли по небу.

На смену закату пришла уж заря.

И первый... ла-ла-ла-ла-ла-ла, не помню.

Второй... а-а-а-а-а... А если вы не прекратите меня подслушивать, то ругаться я начну прямо сейчас.

— Зоя, — вот сейчас он засмеялся уже вполне искренне. — Скажите: вы в театре когда-нибудь были?

— В настоящем? — выкатила я ответно глаза.

— Ага.

— Нет. Только в кукольном балагане. В детстве.

— Тогда, давайте сегодня туда сходим? Неважно, на что. Просто, в театр?

— Хо-рошо... — и не лыбься, как дура, культурно необразованная. — Зато, я в картинном павильоне Канделверди была очень много раз... И там даже висят две мои работы... И еще в музее. И в...

— Зоя, я все понял...

Утверждение, что настоящее искусство понятно не всем — ложь. Точнее, брехня. Так мой учитель сказал. Я хорошо запомнила день, ознаменованный фразой: "Зоя, то — полная брехня". В нашем облезлом картинном павильоне было тогда открытие его сезонной выставки. И съехалось много ценителей со всей страны. Они бродили по скрипучему паркету с прищуром на каменных физиономиях. И мне тогда это сочетание казалось необычно пугающим. В восемь то лет. И я еще за своего учителя очень переживала. Ведь недаром он вспомнил про свою парадную суконную шляпу — он ее лишь по особым поводам нахлобучивал. А тут такие... физиономии. И, если лично мне, то я люблю все до одной его картины: и солнечные, и пасмурные. И "странные". Особенно одну, с силуэтом женщины на фоне лунного дверного проема.

— Ну, и как тебе, ученица, вся эта суетня? — маэстро, поправив шляпу, задорно мне подмигнул.

— Мне? — о-о, ко мне и с таким вопросом. — Так я же в живописи еще ничего не смыслю?

— А ты думаешь, ты здесь одна? — качнулся ко мне учитель. — Ты думаешь, все эти господа знают, как разводить масляные краски, чтобы получилась, например, чистая лазурь? Или владеют техникой грунтовки холста?.. Зоя, запомни раз и навсегда: в живописи, в настоящем искусстве, есть лишь один критерий оценки — задело душу или не задело. А все эти постные рожи и многознающие вздохи... Зоя, то — полная брехня. Профанация. Это они мне цену так сбивают. Да только я им вот эту точно не продам.

— Ваше "Ожидание"? — благоговейно скосилась я на "лунную женщину".

— Её. Она пусть пока... подождет...

— Как вам спектакль, Зоя?

— Что?.. Угу, понравился, — мелкий камушек гулко хрустнул под каблуком капитана, отозвавшись в ночной тихой улице. И когда успели сюда свернуть?.. — А вы, наверное, ценитель искусства?

— Я? — мужчина, откинув носком сапога еще один, усмехнулся. — Никогда им не был. Просто, есть вещи, которые... нравятся. Или наоборот.

— Задевают душу?

— Да. Как эта пьеса. Только уж больно она... пессимистично закончилась.

— А в жизни часто такое бывает, — глубокомысленно изрекла я. Капитан даже приостановился:

— Надо было на другой спектакль идти. И в другой театр. Да и вообще, — и резко развернулся на каблуках. — Нам — в ту сторону. Через скверик... Пошли?

— Отчего не пойти? — спрыгнула я вслед за ним на выпуклые камни мостовой. И чего вообще изрекать начала? Ведь совсем другие в голове мысли. — Я бы все это нарисовала.

— Что именно? — нисколько не удивился мой спутник. Видно, привык уже к "приступам".

— И сцену, и главную героиню в красном платье и даже музыку. Мне кажется, она хмурого серо-голубого цвета. С такими углублениями. Глубинами, в общем. Только, мне их картина, что у задней стены...

— Задник?

— Вот... задник мне не понравился. Слишком плоский. Без перспективы. Хотя, я сейчас, наверное, рассуждаю уже, как ценитель, — и смущенно сморщила нос.

Капитан, глядя на меня, весело хмыкнул:

— Я понял. Это, по всей видимости, оскорбление.

— Но, вы же знаете, что такое "задник"?

— Ну да. А еще я знаю, что такое "рама у картины" и уже познал, что такое "этюдник", — засмеялся он еще громче.

Я, глядя на него, пожала плечами и тоже... рассмеялась. И что-то в этот миг изменилось. Словно стена из холодного колкого стекла между нами, вдруг, лопнула. Разлетелась в мелкие брызги. И ощутили мы, услышали этот звон одновременно. На вдохах...

— Я... Зоя, нам пора.

— Угу. Мне давно... пора.

— И вас еще накормить надо.

— На убой?

— Вот к чему сейчас это?

— К тому, что я... замерзла. И спать хочу... — и снова клеить, клеить, клеить. Разбитую вдребезги "стену"...

Следующие четыре дня пролетели, как один длинный пасмурный вечер. А начались с удивления. Хотя, застывший в двери моего номера Рубен, удивленным как раз не выглядел. Ну как можно "удивленно гундеть"?

— Монна Зоя, доброго дня. Я к вам приставлен...

— А где ваш капитан? — направилась я к нему с прищуром.

Старик, терпеливо вздохнув, продолжил:

— Я к вам приставлен именно капитаном до нашего с вами возвращения на "Летунью".

— Угу.

— Так точно. Капитан сегодня на рассвете отбыл в Каскату готовить корабль к длительному... путешествию.

— Да что вы говорите? — и как быстро вы бегаете?

— И при мне еще матрос... Макс! — прозорливо блеснул глазами Рубен.

— Я здесь! Доброе утро, монна Зоя! Как живется в столице? — еще одна довольная рожа в моем дверном проеме.

— Отлично живется... Ну что... я есть хочу. Кто со мной?

И мы "отлично зажили" дальше. По разные стороны двери. Хотя, иногда меня все же, выгуливали. И даже качали на качелях. Я же в отместку рисовала своих сторожей. И торжественно им их же портреты вручала. Макс благодарил и скалился. Рубен вежливо гундел. Нет, а чем еще себя развлекать? И даже мороженое с изюмом и маленькими пирожными уже не казалось таким вкусным... Да это вообще издевательство над личностью. Свободной!.. Почти. А потом наступило утро пятого дня. И, сгрузив свои пожитки, мы втроем с шиком подкатили к причалу.

Я к тому моменту была готова сама первой махнуть по сходням наверх. Да, в принципе, так и сделала. Лишь отметила машинально, что сам процесс оказался не таким уж "крутым" как прежде:

— Это что, "Летунья" так просела? — на ходу развернулась к Максу, несущему мой этюдник. Тот лишь кивнул, зыркнув в сторону капитанского мостика... Который, впрочем, был сейчас пуст.

— Доброе утро, Зоя!.. Яков! Почему трюмы до сих пор открыты?! И куда с нижней палубы делся плотник?!.. Мы сейчас отходим. А еще куча дел. Поэтому я вас не встретил у гостиницы.

— Ух, ты... Доброе утро, — капитан, поморщась, скрестил на груди руки. Утренний солнечный "квадрат" от узора снастей скользнул по глубокой багровой царапине поперек его правой скулы... А то бы я сама такое не разглядела? — Наверное, больно?

— Не-ет... Зоя, ваша каюта готова. Я туда кое-что добавил. Надеюсь...

— Вито!.. О-о, ну, наконец-то! — развернулись мы оба к только что пустовавшему капитанскому мостику. Оттуда на нас, опершись на перила, с улыбкой взирала молодая красивая женщина. — Зоя! Давайте сюда! Будем знакомиться! Вито! Твой кофе уже остыл!..

___________________________________________

1 — Черный сланец с глубоким синим оттенком.

2 — "Божья кара", особая порога бойцовых собак, внешне очень схожих с гигантскими догами. Выводится в одном лишь месте на Алантаре — на острове Девяти Божьих скал.

3 — Место ссылки всех алантов, магов и других разумных рас, наделенных магией.

ГЛАВА 11

Бригантина летела по малиново-закатному морю прямиком на восток. Туго надув паруса, наплевав на собственный вес, как и положено кораблю с подобным названьем. И нарисованный пылающий факел, подсвеченный с тыла солнцем, казалось, сам изливает свет. Это, если долго на него смотреть. Прямо снизу из-под мачты, не щурясь от ветра... Факел. Форче. Вот, значит, как... Виторио Форче. И почему я раньше не догадалась?

— А у них в семье все такие: вспыхивают быстро и полыхают потом, соответственно родовой фамилии, — это первое, что я узнала от громкоголосой красавицы. Конечно, кроме ее собственного имени и резона, по которому она здесь. Хотя, именно это мне "осветил" сам капитан:

— Знакомьтесь, Зоя: моя давняя подруга, Сусанна Иззи. Она с нами...

— ...сама напросилась. И что же ты, Вито, не скажешь, что мы с тобой, к тому же — деловые компаньоны? Ах, да: "дружба" — в первую очередь, — и, запрокинув голову, неожиданно глухо засмеялась.

Она вообще была интересной: и устрашающей и притягивающей одновременно. Один лишь рост чего стоит — почти с капитанский. А еще — пепельный "конский" хвост, стянувший на макушке длинные волнистые волосы. И грудь... Упс как-то, провожая глазами аналогичную, поцокал ей вслед языком: "Да-а. Такой бы волны рассекать". Наверное, он имел в виду "рельефных" русалок, распластанных под корабельными носами? А, впрочем, кто его знает? В чужую душу сложно залезть... Особенно, если дело касается сокровенного.

— ... и так и ответила?.. А-ха-ха-ха... Ну, ты и брехун... Держи... Я тяну.

— Да вот тебе Святое распятье... И чтоб мне селедку без граппы(1) жрать. А потом еще...

Я, усмехнувшись, качнула прислоненной к мачте головой от далеких мужских голосов. А, все таки, хорошее здесь место, на самом бушприте — тебя никто не видит, не слышит и... не трогает... И вновь закрыла глаза... А ведь он так и не сказал, откуда порез на скуле. Да и какая мне разница? Может, бреется по утрам своей саблей? Пусть его теперь "деловой компаньон" достает... В перерывах между чашечками кофе... А я лучше здесь посижу. И мне...

— ... нет, почти на зорьке... Он не в своей каюте был.

— А-а, а я-то гадаю, отчего они сразу на него нарвались. А галеон их где стоял?

— Так с другой стороны... за верфью. Парни продуманные. Они... видать, не впервой... И капитан наш...

— Ты, давай, потише. А то будет нам по макушки... Он ведь всех тогда на палубе строил и строго-настрого, чтоб при ней... фее своей...

— Ты сам не базлай. И тяни туже... Всё, закрепил... вяжу.........

— Мама моя. Мамочка, — и мир в один миг из малинового превратился в бордовый...

Я, цепляясь за снасти, с трудом выбралась из сплетений канатов и, споткнувшись об один из них, уже напоследок, больно приложилась локтем. А потом понеслась вдоль всей палубы, перепрыгнув в самой ее середине через мелькающую по мокрым доскам швабру. У мачтовой лестницы тормознула, пытаясь сообразить: куда дальше. И махнула наугад. Вверху, у штурвала стоял Яков. Боцман что-то кричал, тыча пальцем в южный горизонт, и даже жестикулировал. Сусанна, приложив ладонь ко лбу, внимала, а рядом с ней, облокотившись на перила...

— Вы-то мне и нужны.

Капитан развернулся, выпрямил спину и уперся в меня взглядом:

— Зоя, что произошло? Где вы были?

— Вы мне нужны, — получилось почти по-змеиному. Однако он не впечатлился:

— Где вы были, я вас, кажется...

— Откуда у вас этот порез?!.. Откуда у вас этот порез? Откуда...

— Та-ак. Все ясно... — я, наконец-то, добилась желаемого. И уже через секунду, вновь запрыгала по ступеням. Теперь уже — вниз.

— Руки свои!.. И на вопрос... — дверь моей каюты громко хлопнула за капитанской спиной, и мы оказались друг напротив друга. Вот бы еще подпрыгнуть, чтобы прямо в лицо ему... — Что с моим братом?! Я вас спрашиваю! Он же недавно был ранен.

— Это ОНИ ко мне заявились, а не я. Ночью, вооруженными и незваными.

— Да хобья мать! Я вас спрашиваю еще раз!

— Ваш брат жив! — кажется, мой неожиданный мат вдохновил капитана на речь. — Я его отпустил. И рука его, по всей видимости, уже зажила.

— Отпустили?.. Ну, надо же...

— Вы, кажется, хотели знать, так не перебивайте! Это — моя территория и я никому не позволю являться на нее без приглашенья! И если вас еще интересует судьба "любимого" жениха, — сузил он свои темные глаза. — то, рад сообщить: он тоже в полном здравии!

А вот я свои распахнула:

— Что?.. Да кем вы себя возомнили? Король корабля! Его территория! А я тогда на ней кто?! Они приходили за мной, рисковали жизнью! И я... я хочу к ним! Я хочу к своему брату! И к своему жениху! Да! Мне здесь все надоело! Это — не моя жизнь!

— Придется терпеть, Зоя.

— Я не хочу терпеть! За что мне терпеть? Ведь я вам больше не нужна? Что вы молчите?

— Вы сами все прекрасно понимаете. Мы теперь вместе...

— А мне без разницы! У вас был выбор: оставить поиски своей Вананды или их продолжить. А почему такого нет у меня? И мне без разницы, когда и где я провалюсь, если это все равно случится. Я хочу к ним! Они — моя единственная семья! И лишь они меня любят! А вы...

— Что, "я"?

— А вы меня используете, как...

— Вещь?.. Зоя, вы для меня — не вещь и у вас — истерика. Вам надо успокоиться, иначе...

— Истерика? — оскорбленно скривилась я. — Просто успокоиться? А я... кажется, поняла. Вот же — дура. Вы и не думали меня потом отпускать. После своей "лестницы". И символ этот, "дерево на дороге". Он ведь был уже после нее. Значит, я и тогда еще буду болтаться везде за вами. Так?

— Зоя...

— Пока, наконец, не провалюсь.

— Я этого не допущу.

— Вы уже допустили, подняв утром якорь! Вот же я — дура! Отвечайте мне прямо: вы меня отпускать собираетесь?.. Ну?!

— Не-ет, — дернул он головой. — Я должен вас уберечь.

— От чего? От себя самого? От собственной чести? Так я вам обоим обещаю: при первой же возможности, сбегу. Клятвенно.

— Ну, это вряд ли у вас выйдет, — навис надо мною мужчина. — Или вы... не баголи?

— Убирайтесь от меня прочь. Я вас... ненавижу, — выдохнула ему прямо в лицо.

И он ушел, снова хлопнув дверью...

Подруг у меня не было никогда. С ними ведь полагается делиться: самым вкусным и самым тайным. Да и вообще, с женским полом отношения как-то не складывались. Исключениями были лишь мама и Люса. Но, это — из области материнского инстинкта. С их стороны, конечно. С моей — полное и безоговорочное доверие. А вкусным я обычно делилась с Арсом... Так какого хоба ЕЙ от меня надо?..

— Сусанна, пожалуйста. Ты солнце собой загораживаешь.

Высоченная тень, качнувшись вправо, приземлилась... рядом на скамью. Я громко вздохнула. И демонстративно уткнулась в типографский шрифт... И зачем вообще из "убежища" своего на палубу выперлась? Ведь сидела там целых два дня? Могла бы и еще...

— А мне, знаешь, скучно, — а я-то тут причем?

— Я кофе не пью. Не люблю. Ненавижу.

— Да что ты? — громко хохотнула женщина. — А что ты любишь? Читать? Кстати, какие жанры?

— Научный труд про баголи. Автор — Киприус Вист, — как раз про то, как баголи от чужих магических атак защищались. И очень жаль, Сусанна, что ты — не маг.

— Опять, Киприус Вист? И Вито тоже его книженции второй день штудирует. Одну за другой, — а вот здесь я промолчала, даже про себя. — А можно тебе вопрос задать? — и еще... промолчала. — О Виторио... — тем более промолчу.

— Да с какой стати? — не по-лучилось.

— Да, просто, интересно. Я ведь его давно знаю. И когда-то он мне очень сильно помог.

— Тоже опекуном стал?

— Опекуном?.. Что такое "Розе Бэй" знаешь? Место в укромной бухточке на нашем южном побережье?

— Не-ет.

— Нет? — мелькнуло в зеленых глазах Сусанны изучение. — Тогда, считай, что "опекуном". Он и до сих пор меня опекает. По дружески. С того дня, как мы стали компаньонами. У него вообще правило в отношении женщин: либо — любовница, либо — друг.

— А варианта "жена" в этом списке нет? — не по-доброму уточнила я. Сусанна, глядя на море, хмыкнула:

— Это — исключено. Вито, вот уже восемь лет, как "убежденный вдовец".

А вот здесь мне ёрничать расхотелось:

— Такой молодой и... вдовец?

— Бывает. На свете всякое бывает. Особенно, если ты — бенанданти, — развернулась она ко мне. — А ты, разве не знаешь эту историю? Хотя, при вашей обоюдной... Он ведь именно после смерти жены из клана ушел. И с отцом все отношения разорвал — во всем его винил.

— Почему?

— Почему?.. Вито тогда был в отлучке — вел торговые переговоры с фарфорщиками из Джингара. А его жена, Алиса — на последних днях перед родами. Но, все свершилось немного раньше. И с большими осложнениями. В результате встал вопрос о спасении лишь самой Алисы. Лекари клана оповестили об этом отца Вито, а он...

— Что, "он"?

— А он, — скривилась Сусанна, — ответил: "на все воля Божья". Или что-то в этом духе. Это же — бенанданти. Так Виторио стал вдовцом.

— И даже ребенка не спасли?

— Нет. Мальчик умер еще в утробе. А Вито с тех пор помешан на детях. Он считает, что отец для ребенка гораздо важнее, чем мать. Хотя, при его-то жизненном опыте? Его еще в клане в основном, Неро, слуга отца и воспитывал.

— Но, тогда, объясни мне: зачем всё это? Эти поиски пропавшей реликвии? Отстаивание фамильной чести?

Женщина внимательно взглянула на меня, потом пожала прямыми плечами:

— Не знаю. Наверное, он хочет доказать, что гораздо лучше собственного отца. Или, ради чести своих будущих детей.

— Которых ему нарожают любовницы, а он их потом заберет?

— Ха. Ха-ха. Вполне возможно, — кивнув, оскалилась Сусанна. — Зоя, теперь давай о нашем деле: завтра, в Девяти скалах, а мы туда после обеда причалим, не сочти за труд, держись, хотя бы, рядом со мной. Ты меня поняла?

— Угу, — потерев нос, тяжко вздохнула я... и вспомнила про "труд о баголи"...

Остров Девяти Божьих скал в разномастном гимназическом курсе упоминался лишь вскользь. По причине вполне прозаичной: ни минералов ценных, ни граждан выдающихся строптивая местная природа не "рожала". Да и само его название, с точки зрения христианства, было "кривой ухмылкой" в сторону материковых храмовых куполов. А что? Заповедей (основ, столпов, твердынь) — десять, а Божьих скал — девять? Хотя, говорят, когда-то торчала среди буйной островной зелени и недостающая десятая. До поры, до времени.

Однако место это свою незаменимую роль, все же, играло. Как самый южный чидалийский форпост. Но, и здесь были свои непонятные сложности, которые нам, девицам, вечно зевающим на уроках, в головы не залетали. Так ни настало ли время восполнить пробел?

— Яков... это кто? — только сначала рот свой закрыть. — О-ой! — и начать смотреть под ноги.

Боцман, подхватив меня под локоть, понятливо хмыкнул:

— Эх, да! Полна здешняя шкатулка цветного барахла. Это — обычный зилиец. Их тут полно, монна Зоя.

— Зилиец? — прищурилась я вслед ковыляющему по выбитой улице, старику. Чья чрезмерная "смуглость", кудрявая седая шевелюра, и огромный нос с парусами ноздрей, ввели меня в неподдельный "живописный шок". — Это которые, с острова Зили?

— Так точно.

— Вот бы его... нарисовать.

— Зоя, ты лучше на дорогу смотри! — огласилась идущая следом за нами Сусанна. — Они на ней иногда еще и валяются. Твои "натуры".

— И то верно, монна Зоя. Я ж говорю: барахла тут полно.

И один лишь капитан, вышагивающий в аккурат за моей спиной, от комментариев по теме воздержался. Да, ну и пусть. А так даже лучше, когда без постоянных окриков и назиданий. Просто, "Доброго дня" и "Угу" в ответ. Лаконично и по делу.

— Монна Зоя, держитесь ближе ко мне. Очень прошу, — ... вот что за жизнь такая?!

А "жизнь" местная била горячим ключом. И, не смотря на разгар буднего дня, местами выплескивалась за края. По крайней мере, из пары тратторий по нашему ходу, несколько человек вылетело. В основном же, местный народ кучковался от солнца под скудными навесными тенями. В виде восседающих у распахнутых дверей монн, разряженных в такие наряды, что... у меня сорочка ночная скромней. Сонных торговцев, обмахивающих веерами и себя и мух на ароматном товаре. Да стаек полуголых детей. Правда, те еще и в кривобоком фонтане на площади обитались. Я прямо, позавидовала. Надеюсь, молча. А еще вокруг пальмы, пальмы, пальмы. И зачем их столько сажать? Тени — минимум, а красоты...

— Красота спорная.

— Что? — Виторио, стоящий сбоку от меня, удивленно прищурился.

Я тоже:

— Пальмы... тут.

— Ясно... Яков, вон там, за фонтаном — кофейня. Вовнутрь не заходите. Под навесом вдоль стены есть столики.

— Понял капитан, — важно кивнул тот. — А вы надолго? Это я к тому, что девушкам брать?

— Надеюсь, нет, — и, качнувшись из под дырявой пальмовой тени, направился к крыльцу с выцветшей вывеской "Таможенная управа".

Мы же втроем, через пару минут, обосновались на стратегической диспозиции — площадь, как на ладони. Сами — за столиком с чистой скатертью в спасительной густой тени. И здесь даже ветерок присутствовал. С мелкими брызгами (все от того же фонтана). Сусанна, отставив мизинец, припала к принесенному кофе. Мы с Яковом, отхлебывая воду с мятным льдом, затянули неспешную "познавательную" беседу (это я вспомнила про "пробел"):

— А почему я не видела в здешнем порту чидалийских таможенных кораблей?

Боцман в ответ многознающе вздохнул:

— Они есть. Гниют на старом причале.

— А почему? Тут ведь государственная граница недалеко?

— Ты думаешь, она не охраняется? — брякнула своей чашкой об блюдце Сусанна.

— Не-ет. Я просто, интересуюсь.

— А-а. Если, "просто"... У этого острова, Зоя, особый статус. Уже больше сорока лет. Раньше он был, скажем так, на плохом счету у королевского двора: налоги почти не платил, и честные граждане здесь частенько пропадали. А потом нашли выход — наделили здешнего наместника "повышенными полномочиями". И ситуация постепенно наладилась.

— А причем здесь гниющие дозорники?

— Притом, монна Зоя, что теперь этим делом занимаются местные. По договору с таможенной управой.

— На самом же деле — все, кому не лень. Лишь в казну вовремя отстегивай, — хмыкнула женщина.

Я же наоборот, старательно наморщила лоб:

— За что "отстегивать" то? Это же — долг? Тяжкое бремя? — или я совсем на уроках спала?

— За улов, Зоя. В основном, с незаконных мигрантов с Зили. Там же — огромные залежи драгоценных камней. А самим соваться на "раскаленную плиту" опасно.

— Чего?

— Так этот остров называют, — невесело скривился боцман. — А в сущности, монна Сусанна права... Девушки, может еще повторить? По чашке, стаканчику?.. Монна Зоя?

— А-а?.. — рассеянно отозвалась я, не оборачиваясь от фонтана: вот же натура!

Недалеко от низкого бортика, в одной из многочисленных луж, стоял, подбоченясь, мальчик. Рядом с огромной, набитой чем-то доверху корзиной. И оживленно болтал с мокрым насквозь сверстником. Да только сверстник его, не смотря на местный "шоколадный" загар, выглядел обычным южанином — чидалийцем. А вот "натура". Она была, хоть и почти такой же, зато, шикарно кудрявой. Причем выдающейся вверх формы (будто ребенка долго сушили вниз головой). Глазища же — отсюда в аккурат — в пол лица... Мама моя!

— Зоя, ты что там увидела?

— Я сейчас! — главное, бумага и карандаш — в сумке. — Здравствуй!

Дитя в ответ развернулось и хлопнуло своими глазищами:

— Хорошего дня, монна — госпожа.

— Послушай, у меня к тебе важнейшая просьба... Можно, я тебя нарисую? Я очень быстро.

— Зачем?

— Ну-у... ты мне понравился.

— Да ну?

— Угу.

— А-а... умные люди говорят, то опасно — сглазить можете. Здоровье своровать.

— А вот это тебе ущерб возместит? — монета, подброшенная подоспевшим Яковом, шлепнулась в шустро подставленную ладошку.

Ребенок, склонив кудрявую голову, ненадолго задумался:

— Пожалуй, монна — госпожа. Только, я отсюда...

— Да я и сама "отсюда". Давай, вон туда, в тенёк? — козой подпрыгнула я. — А?

— А, давайте! — и, со мной, почти наперегонки к открывшей рот за столом Сусанне. А следом — боцман с забытой корзиной. Оказалось, с углем...

В процессе позирования натура много и авторитетно болтала, предлагая услуги носчика, экскурсовода в "Дьяволовы тупики" (кстати, что это?) и много еще чего. Попутно всплыли факты из ее (натуры) биографии, заодно с именем — Дахи:

— Я ведь, лишь по отцу — зилиец. Мать моя — местная красавица.

— Угу...

— И оба давно умерли.

— Да что ты?

— Зоя, рот закрой.

— Да, монны — госпожи и уважаемый сэр. А Дахи меня один рыжий штурман прозвал из Ладмении. Ты, говорит, шустрый, как дахи. Что такое, не знаю. Но, с тех пор так и зовусь.

— Угу... Не вертись. И руку от уха... Та-ак.

— А вас, монна — госпожа, как зовут? Не иначе, Ангел?

— Что? Кто?.. Зоя. И можно, просто, монна. Да и без монны можно.

— Монна Зоя? А мне мама говорила, что с такими небесными глазами только Ангелы.

— Угу... Дахи, руку от уха.

— Послушай, а с такими глазами, как у меня? — бряканье сбоку оповестило, что Сусанна прикончила очередную чашечку кофе. Однако "небесный знаток" с определеньем повременил:

— С такими?.. Зелеными?

— Да?..

— Ах, ты, собачье отродье! Пакостник мелкий! — в следующий миг нам всем стало не до имен. Мальчик же и вовсе суматошно зашарил по сторонам:

— Ой-ёй-ёй... Вот теперь мне... теперь мне...

— Дахи! — сутулый мужик в расстегнутом настежь жилете, только что ноздрями огонь не метал. — Ты где, пакостник, носишься? Я тебя три часа назад за углем посылал? А это... — и шумно захватал воздух ртом. — А это...

— Мессир Бот, я нечаянно его намочил. По дороге, — Дахи, подхватив корзину с камней, так с ней и застыл. Мужик медленно опустил взгляд ниже. Я испуганно выдохнула:

— Мама моя.

Очередная, мутно-серая капля шлепнулась в натекшую через прутья лужу.

— Ой-ёй-ёй... А-а-а!

— Ах, ты, собачье отродье! Мелкий бес! Догоню — зашибу!.. А, ну, стоять!..

Яков через несколько долгих секунд первым открыл рот:

— Нет, не догонит... — и, проводив глазами до угла развевающийся жилет, повернулся к столу. — Монна Зоя, нарисовать-то хоть успели?

— Угу. Почти... Не нравится мне это место. И мужик этот не нравится. И...

— Яков, пропуск я получил. Снимаемся сразу с закатом. Мне оно тоже не нравится... А что здесь только что было?

— Понял, капитан. Хе-х, сейчас расскажу...

Рассказ капитану занял ровно дорогу до местной траттории "Фортуна". Снаружи и внутри отделанной с претензией на столичный, местами облезлый, шик. Хотя, если б меня спросили, то я бы с радостью побрякала ложкой у себя в корабельной каюте. По возобновленной в последние дни традиции. Здесь же свободных столов на одну, очень принципиальную персону...

— Проходите, как раз для вас специально приберегли. Последний. Сегодня у нас, как всегда, — здесь вообще, когда люди работают?

Зато здесь явно любили отдохнуть. С размахом, который Люса называет: "Сбросились золотыми зубами на бутыль". И если "Фортуна" — лучшее на острове заведение, то какие тогда "отдыхающие" в остальных?.. Впрочем, нескольких я по дороге уже встречала. Пролетали на бреющем.

— А тут мало что изменилось, — вот бы позавидовать ей: что на капитанском мостике, что в незнакомом тесном гвалте, везде — королева. — Зоя, не дрефь.

— В смысле, "не дрейфуй"?

— И это тоже, — почти враз приземлились мы с Сусанной друг напротив друга.

— Да, заведения свои Шорох держит, — хмыкнул в той же манере капитан, поддергивая рукава рубахи с правого моего бока.

Яков же, шлепнувшись наискосок, от сравнительного анализа воздержался. Лишь по сторонам с прищуром посмотрел... И чуть заметно качнул начальству головой. Вот, значит, как?

— А часто здесь драки бывают? — и кто ж меня за язык-то волочит, "Ангела" такого?

— Чуть реже, чем в остальных подобных местах, — и даже головы в мою сторону не повернул.

— Монна Зоя, да все нормально будет. О, а вот и камбузный оглашён(2)!

— Ваше меню, пожалуйста.

— Хе-х.

Считай, поговорили...

Хотя, дальше дело пошло плодотворней. Когда потертые картонки на столе сменились настоящей едой. И не так уж в "Фортуне" и скверно. И даже не душно, а, скорее, наоборот. Вот только... Ага... Пожилой худощавый маг, облокотившийся на стойку, встретил мой озадаченный взгляд довольной ухмылкой. И, качнув кружкой, ретировался вон.

— И в этом плане тоже... ничего не изменилось, — проводил его глазами до двери капитан. — Чужеродная магия?

— Угу. Я сразу от входа почуяла, а потом... будто, щека правая все время чесалась. Видимо, он наблюдал. Вы его знаете?

— Портовый маг. Здесь — просто подработка.

— Так это он воздух "остужает"? Ну, надо же. Очень полезно при...

— Ну, наконец-то, вы помирились! Вито, подай, пожалуйста, соль!

— Пожалуйста, Сусанна.

И оба вспомнили про свои остывающие тарелки. Пока меня снова не отвлекли. Причем, совсем неожиданно:

— К-хы! Монна, прошу прощения. Это — вам, — разносчик держал перед собой подвявшую лилию с таким видом, будто крестный ход с ней совершал. Или цветок вот-вот разлетится. По частям, — Сказали, почтут за честь.

— Кто сказал? — уставилась я на эту композицию. Парень выразительно скосился в дальний угол. Я попыталась "маршрут" отследить. — Мама моя.

— Та-ак.

— Капитан, сэр, позвольте мне? Монна Зоя, кивните туда же.

— Угу-у... — лысый здоровяк в расшитом камзоле, воодушевленно оскалился... Я струхнула уже всерьез. — А что это вообще такое? И...

— И цветочек этот — в вазу на нашем столе воткните. Остальное — позже... Вот же, молодец.

Дальний угол боцмана явно не поддержал:

— У-у-у... — и что-то там про "не фарт".

— Совершенно дикое место. Зоя, это — такой "питейный" обычай. Взамен...

— Ухаживанию, — красноречиво скривился Яков.

— Ты цветок приняла, но в волосы или декольте не воткнула. На нормальном человеческом языке: "Спасибо за предложение, однако, в постель я с тобой не потащусь".

— Ну, надо же, как лаконично! И немому подойдет.

— Я извиняюсь, но, в жизни всякое бывает, монна Зоя.

— Просто, наш боцман так со своей женой познакомился, — качнулся ко мне капитан. — Потому что по-другому... стеснялся.

— И до койки мы тогда не дошли.

— Да что ты?!.. А-ха-ха-ха-ха!

— Ой, Яков, вы меня извините. Я ведь не знала.

— Да ладно, монна Зоя, — скосился тот на хохочущую во весь рот Сусанну.

Вот и опять, считай, пообщались...

Зато по слабо освещенной улице шли уже молча. Правда, был еще один диалог, на самом пороге "Фортуны" но, не со мной. Капитан нос к носу столкнулся со здешним владельцем "заведений". Высоким широколицым Шорохом. Толи имя, толи стиль жизни? Но, уточнять уже не хотелось — впечатлений хватило.

Однако судьба моя, обильная на "раздачу страстей", посчитала иначе, вильнув обратным путем мимо ярко расцвеченной площадки. Первым чувством было: пол острова — тут. Такой ор стоял над притихшим портом. Но, набитые на мостках людские тылы, перевесившиеся через низкую огорожу, перекрывали собой всю полноценность картины.

— Это — что? О чем кричат? Я не разберу, — и на всякий случай, подхватила боцмана под локоть.

Тот прищурился на яркий свет. Потом зло сплюнул:

— Еще одно местное барахло.

— Какое... "барахло"?

— Яков, прибавьте шаг. Мы и так уже запоздали.

— Тише! — меня словно молнией от макушки прожгло. И я даже рот открыла. — Тише. Что они кричат?.. Вот, опять... Дахи... мама моя!

— Зоя!

Да кто ж теперь остановит?..

К краю площадки я кое-как протолкалась локтями. Прижав к груди сумку и потеряв часть шпилек. И, чтобы обратно не отнесло, намертво вцепилась в забор. А потом распахнула глаза... Местное барахло. Вот оно как. И, действительно, Дахи. Мальчик стоял на маленькой доске в самом центре круглого поля, на середине высоты вкопанного там столба. И совершенно мокрый. От этого мизерного пятачка к одной из сторон забора было перекинуто узкое бревно, неестественно блестящее под яркими фонарями. А внизу, прямо под мальчиком громко лаяли, задыхаясь в прыжках, три большие собаки. Очень похожие...

— Божья кара.

— Зоя, вы ума лишились! — капитан оказался у нужного места не лучше меня.

— Да идите вы...

— Там — тот самый? С площади?

— Угу, — и снова — во все глаза. — Что здесь вообще происходит? За что они его? Почему?

— "Хмельные бега".

— Что?

Мужчина, оттолкнув кого-то, выкрикнул уже громче:

— "Хмельные бега"! Островное развлечение. Бегуна обливают сивухой и ставят на столб. Обратный путь — лишь по залитому маслом бревну. А щенки-одногодки — внизу. Зрители делают ставки. И если...

— Мама моя.

— Зоя! Это может продолжаться очень долго и не всегда заканчивается плачевно. Иначе бы добровольцев не нашлось.

— Так вы думаете, Дахи туда — по доброй воле? — открыла я рот. И вновь развернулась к ребенку.

Он в это время, уже пробовал босою ногой бревно. Ступня скользнула и ребенок, ухватившись за столб, сосредоточенно скривился. Постоял так немного, глядя перед собой, и под одобрительный рев толпы, раскинул в стороны руки. Публика на миг замерла. Дахи успел сделать несколько мелких шажков. Потом остановился. Будто, вдруг, опомнился. И вскинул кверху глаза. В это время одна из собак, подпрыгнув, клацнула зубами в нескольких дюймах от бревна. Дахи дернул руками. И мне показалось, сумел выровняться, но в следующее мгновенье, взмахнув ногой, с криком полетел вниз...

Вот спроси меня позже, я не знаю, как там оказалась. Просто, мне повезло. Повезло, что за секунду до этого до нас, все ж, добрался Яков и капитан к нему обернулся. Повезло, что других умных мыслей в голове не оказалось. Кроме одной единственной. Вот с ней я туда и нырнула. Оценив лишь в полете, что высота не так уж и велика — примерно, в мой рост. И уже в следующий миг, оказалась между Дахи и псами... Рухнув во всю свою длину. Но, должного эффекта достигла — один из бойцов об меня запнулся. Второй — уперся в ребра передними лапами и, кажется, носом. Третий, подняв фонтан из песка, вовремя затормозил. Мальчик, прилипший спиной к забору, изумился не меньше собак:

— Монна Воя? Зоя? — и открыл второй глаз. — Ой-ёй-ёй.

— Тф-фу! — выплюнув песок, попой вперед, двинула я в его сторону. Не отрывая от псов, глаз. — Ты по заборам лазить умеешь?

— Ага, — выдохнули за моей спиной.

— Ну, так лезь!

— Р-р-р...

— Да лезь же, кому говорят!

— Лезу!.. А вы?

— А я?.. — вот вопрос интересный. И скосилась наверх. Там, на мостках, шла настоящая драка. С матами, треском и полным равнодушьем к нашей геройской судьбе... — Я тоже, видимо.

— Р-р-р-гаф!

— Дахи! Ты где?!

— Почти долез!.. Монна Зоя!

И лишь на мгновенье коснувшись забора... я Ангелом взмыла ввысь.

— Ну, Зоя! Да чтоб вам всю вашу... — мощный толчок в мою спину, не дал вкусить пожеланье, но, капитан, в чьи объятья я криво вошла, закончил мне прямо в ухо. — дурость смерчем выветрило! Уходим! Яков! Уходим!

Правда, мы сначала побежали. Очень быстро. По дороге, объясняя Сусанне, всю стратегическую суть:

— Да они там, хобьи рыла, между собой передрались! Капитан хотел за монной Зоей сигать, а ему влупили!

— За что? — даже притормозила та.

— Видно, ставили не на мальца. А пусть теперь разбираются! Главное, нам вовремя уйти! — и дальше красивым морским оборотом... Я не запомнила:

— Мне руку больно!.. Да вы меня слышите?.. Мне...

— Нет, ну это надо же быть такой... — его прямо развернуло у самого борта "Летуньи". Меня — тоже, следом. — такой...

— Дурой? — с готовностью подсказала я.

— Нет, это гораздо хуже!

— Капитан, может, позже?

— Яков, умолкни!.. Зоя!

— Вито... да, разбирайтесь сами.

— Зоя, вы ведь могли погибнуть! Вы вообще, соображали, что делали?

— Да с чего мне, вдруг, начать "соображать"? Из нас двоих вы за ум отвечаете. Так может, ответите мне: куда мне на той площадке было проваливаться?

— А вы твердо вознамерились "провалиться"? — навис он неминуемой карой.

— А будут другие варианты? — в ответ подбоченилась я. — Так вы придумайте что-нибудь. Вы же у нас — ум, честь и совесть.

— Да я вас... я вас... — глаза, темнее портовой ночи, оказались лишь в дюйме от моих.

— Что? — хлопнула я своими и трусливо скосилась на сходни... Что-о?.. Маленькая шустрая тень, замерев на миг, мышью нырнула по ним вверх.

— Канатом корабельным к себе привяжу и на самый мудреный морской узел.

— Хо-рошо... Тогда вместе и провалимся, — улыбка моя, пожалуй, вышла несоответственно радостной. — Договорились.

— Капитан! Пора уходить! Только вас с монной Зоей и ждем!..

_______________________________________

1 — Горячительный напиток крепостью от 40% и выше, изготовленный на остатках (стеблях и косточках) "винного" винограда.

2 — Список, на морском сленге.

ГЛАВА 12

— Еще раз вас спрашиваю! И рожу свою от меня не воротить! Не воротить, я сказал! — палуба прогнулась рядом со мной. Я, плотнее прижала локоть к саднящему правому боку. Виторио Форче скрестил на груди руки. Боцман прокашлялся и рявкнул по новой. — Кто хлебал в наше с капитаном отсутствие?! От кого смердит, как из бочки с самогоном?! Блас, дыхни!

— Х-ху, боцман! Чист, как слеза Мадонны!

— Клето!

— Ну, так...

— Клето, рыбий пуп!

— Х-х-ху!

— Ага... А за табачок этот джингарский мне отдельно сподобишься. Следующий!

О-о, да когда же это закончится?

— Яков, постой! — вот только, не так... Капитан, черкнув по мне пристальным взглядом, вышел на середину палубы. — Зоя, а не пойти бы вам...

— Мне и здесь не сквозит.

— Не сквозит?.. Я так и... Яков, прикажи обшарить весь корабль с низа до верха.

— Капитан, так все тут? Остальные — на вахте и я их уже...

— Яков!

— С-слушаюсь, сэр... По двое рассредоточились! И живо! — а потом, уже уперев руки в бока, добавил. — Что ищем, капитан?

— Не "что", а "кого", — хмыкнул тот в ответ. — И думаю, он и есть — "источник сивушного благоухания"... Зоя?

— ...Что? — а что сразу, "Зоя"? И хмуро отвернулась к далеким островным огонькам.

— Вы ведь, в курсе?

"В курсе", "не в курсе". И ругаться с ним для мальчишки чревато и просить не умею:

— Угу, — получилось лишь громко вздохнуть. — И что вы теперь будете с ним ... делать?

— Да о ком речь вообще, капитан?

— Нашли!

Огласившийся матрос, показательно встряхнув в вытянутой руке, опустил "источник благоухания" на палубу. — Они и разили, эти скинутые шмотки.

— Где? — нахмурился Виторио.

— У камбуза, за бочками с водой. Только, размерчик, капитан, сэр.

— То, что надо. Ищите дальше.

— Якорь мне в бушприт, — открыл удивленно рот боцман. — Неужто, тот самый малец?.. Монна Зоя?

— Да что, я то? Он здесь спасения искал. А сам... сам... — зашарила я в нарастающей панике глазами. — За борт?.. Дахи! — и понеслась вдоль борта. — Дахи! Ты где?!.. Дахи!!!

Повезло мне не сразу, а лишь на втором витке. Недалеко от полюбившегося бушприта. Видно, не мне одной. Потому что голый ребенок, удачно "прикрывшись" своей смуглостью, затих теперь именно там. Между мотками канатов (ну, теперь меня точно, одним из них):

— Монна Зоя.

— А-а, — вцепившись в мачтовый трос, тормознула я. — Ты где?.. Я тебя не вижу.

— Да тут я... Меня что, ищут?

— А сам как думал? — почти вслепую, двинула я на голос. — Надо было свою вонючую одежду еще в порту скидывать. И вообще...

— Монна Зоя, я обратно не хочу.

— Так оно и понятно... Дахи, ты зачем на столб полез?

— Долг отрабатывать, — вздохнули почти напротив. — За промокший уголь.

— Мама моя.

— Так я в третий раз уже. Только меня сегодня с головой окатили. Вот я и надышался. Всё вокруг поплыло. А вы, монна Зоя, и вправду, Ангел — прямо сверху ко мне.

— Угу... Ангелы плашмя не приземляются. У них — крылья... Что делать то будем?

— А, ну-ка, монна, посторонитесь! — все сделали быстро и за нас. Мне же осталось лишь беспомощно скуля, прыгать за голосящим в руках матроса ребенком.

Вот в этом "дуэте" мы пред капитаном и боцманом и предстали:

— Святой Эразм с лебедкой... Опусти его, — повисла над палубой тишина, во время которой притихший Дахи и капитан с усердием оглядывали друг друга. — С какой целью проник на "Летунью"?

— С целью слинять с этого острова как можно дальше, — вскинул острый подбородок малец.

— Да что ты? И чем тебе так Божьи скалы надоели?

Да, неужели не ясно?!

— Он там...

— Зоя!.. Вопрос свой повторить? Дахи, кажется?

— Да, уважаемый капитан. Сказать по чести, не тяжкой работой надоели. Работы я не боюсь. Только, за нее, обычно, деньги полагаются, а не...

— Столб? — сузил глаза мужчина.

— На столб я сам.

— Да как же сам, если...

— Зоя! Вас в каюту проводить или вы сами туда?!

Ага! И ребенка оставить наедине с вашей хобьей "избирательной честью"?

— О-ой. Как же больно.

— Да что еще?! — да мне бы и самой сначала взглянуть.

— Мой бок... Одна из собак в него когтями... О-о-ой, — вот теперь получилось гораздо убедительней. Да и капитан, кажется, "убедился":

— Та-ак... Где Михель? Яков! Где наш лекарь?

— Я здесь, капитан, — просунулся маленький пузан сквозь матросов. Вот же театр. И мне бы еще платье красное, как у той героини.

— Зоя, ну а теперь-то вы в каюту свою уйдете? Михель вас там осмотрит.

— Угу. Только... а как же с мальчиком? — и в этом месте бы еще хорошо умоляющий стон, но, боюсь, моих борозд от когтей сквозь разодранное платье, малова...

— Капитан! — истошный крик смотрящего заставил и зрителей и актеров вмиг задрать к нему головы. — Слева по борту у береговой линии — бой!

А вот этого хватило с лихвой. И Виторио тут же развернулся на мостик... А что значит, "бой"?.. Настоящий?

— Монна Зоя, пройдемте к вам в...

— Да, погодите, Михель, погодите. Что значит, "бой"?

— Вооруженное столкновение, — флегматично пожал плечами лекарь. — Так вы...

— Нет. Мне уже лучше... Дахи!

— Да, монна Зоя! — отозвался из-под широкой боцманской куртки малец.

— Михель, пожалуйста, его — в мою каюту.

— Монна Зоя, я хочу с вами!

— О-о... Ну, давай! — и сама — следом за капитаном, к лестнице...

К счастью, про нас с ребенком сразу все позабыли. И капитан, припавший к широкой подзорной трубе, и Яков, рядом, со своей, чуть поменьше. И даже Сусанна, которая, видно, здесь "развязки спектакля" ждала. Мы с Дахи, сразу со ступеней тоже вцепились в перила и старательно сощурились вдаль...

Кое-что я из гимназического курса, все-таки, помнила: остров Девяти Божьих скал, южный чидалийский форпост в океане Езом, очень смахивал на подкову. Выгнутую, широкую. С концами, смотрящими на экватор. И если "вершина" ее, наиболее близкая к Бетану, была давно густо заселена, то окончания "дуг" до сих пор оставались девственно непролазными. И именно у левой сейчас шел далекий морской бой, различимый отсюда лишь яркими всполохами в сопровождении раскатов, схожих с небесным громом.

— Дьяволовы тупики.

— Дахи, ты о чем? — согнулась я низко к ребенку.

— Они обычно там высаживаются, беженцы с Зили. Потому как там — их спасение. По тем пещерным лабиринтам можно выйти далеко вглубь. В безопасные места.

— Какие еще тупики? Какие еще... Беженцы?

— Да, монна Зоя. В порту говорят: "раскаленная плита" совсем взбесилась. Пол острова пожарами вулканы выжгли. Вот они и...

— Яков! Это ведь корвет Шороха? "Дихус"?

Боцман ответил капитану так же, не отрываясь от трубы:

— Похоже. Две полосы вдоль борта и... ага, точно — он.

— Вот же... неймется.

— Так мы его в "Фортуне" лицезрели? — недоуменно хмыкнула Сусанна.

— Так он и спешил очень. Теперь понятно, куда... Да мать же твою. Хобий стервятник... Зоя?

А вот теперь нас, кажется, обнаружили.

— Угу. А можно и мне туда глянуть?

— Я так понял... — начал он, но, лишь зло хмыкнул. — Да, пожалуйста. Только там не на что любоваться, — и протянул мне через боцмана трубу...

Я, все же, ошиблась. В необитаемости здешней земли. Потому что, как раз сейчас, "Летунья" сравнялась с самым краем скалистой дуги, и я увидела, принятую за рельеф, одинокую дозорную башню. Правда, без единого огонька вдоль высоченных стен. А прямо напротив нее шел этот... Бой?

— Мама моя... Яков, это что?

Боцман сбоку от меня тихо выругался. Потом процедил:

— Зилийская фелюга(1). Пока отплёвываются. Только у них пушек — по две на борт. А на "Дихусе" — шестнадцать. Расклад понятен.

— А почему они стоят на месте? Почему не уходят из-под огня? — еще плотнее прижала я трубу к глазу. — Или уже...

— Похоже, еще нет, без видимого крена. Хотя, корма ладно горит. Да только... Гляньте ближе к скалам... Видите их?

И я увидела "их" — маленькую плоскую лодку, забитую женщинами и детьми, быстро гребущими к берегу. Пожар на фелюге лишь всполохами освещал их молчаливые лица. И только одна старуха, совершенно седая, что-то кричала, вскинув руки в сторону корабля.

— Яков, да что там?!

— Там расстрел, капитан. Зилийцы не уйдут. Они прикрывают своих.

— Зоя, мою трубу! — надолго припал тот взглядом к далекому зареву.

А я так и осталась торчать с открытым ртом. Лишь ощутила, как приткнулся ко мне с другого бока мальчик:

— Дахи, — обхватила я его плечи.

Он молчал. И прижав к груди худые ручонки, так же безмолвно плакал.

— Та-ак...

— Вито, ты что задумал? — на лице Сусанны отразилась явная тревога. — Да ты потом не огребешься. Вито?

Он опустил трубу и скользнул по женщине сосредоточенным взглядом. Потом задержался им на нас с Дахи:

— Яков.

— Да, капитан? — глухо отозвался боцман.

— Общий сбор. Очень быстро.

— Слушаюсь, капитан! — огласился мостик пронзительным звуком свистка.

И меньше, чем через минуту внизу сгрудилась вся запыхавшаяся команда.

— У меня к вам вопрос!.. Есть у кого-то претензии к питейным заведениям мессира Шороха с острова Девяти Божьих скал?!

— Вито, да что на тебя нашло? Ты...

— Я повторяю!

— У меня... есть! — корабельный фонарь осветил кривую ухмылку Макса. — Меня там три раза били, капитан! Вышибалы!

— И у меня! — вскинул руку пожилой усач. — Граппу разбавляют!

— Яков, что он вообще делает?

— Монна Зоя, погодите. У меня — тоже! Много претензий, капитан!

— У меня найдется парочка! За мух в жратве!

— И я с вами, капитан!

— Та-ак. Яков! Довести до сведения наш список!

— Слушаюсь! Дим, ты все расслышал?!

— Так точно!

— Тогда семафорь их на "Дихус"! Живо!

Следующая пара минут прошла в напряженном молчании. Капитан, вцепившись рукой в перила, смотрел на далекий бой. Яков туда же, забыв про трубу. Сусанна вообще, плюнув, ушла. Мы с Дахи так и стояли, прижавшись друг к другу. А потом жизнь, вдруг, "взорвалась" голосами:

— Капитан! С "Дихуса" отвечают, что рассмотрят все тщательно, но не сейчас! И вас приглашают завтра! На ужин!

— Хе-х, дошло послание! — зло ощерился боцман.

— Да что значит, "завтра"? Нас это не устраивает, — развернулся тот к штурвалу, и я увидела в капитанских глазах прежде незнакомый азарт. — Яков, готовь "Летунью" к... близкому контакту с ответчиком. Первая часть процедуры окончена.

— Слушаюсь, капитан! Команде готовиться к бою! Курс — на сближение с кораблем противника! Оружейные наряды — к пушкам! Остальные — по местам!

— Зоя, мне вас самому отсюда в каюту тащить?.. И ребенка с собой прихватите.

— Слушаюсь, капитан! — мигом сдуло нас обоих вниз по ступеням...

Бригантину трясло, кидало и раскачивало. Все "радости" вместе. А пороховой дым закрывал и без того скудный обзор из окна. А еще — громкие требовательные голоса. В основном, один. Сверху — с капитанского мостика. Я задрала голову к потолку и постаралась вообразить... его. Стоящего сейчас, расставив ноги... В этот миг нас вновь сильно тряхнуло:

— Мама моя.

— Это — нормально, монна Зоя.

— А ты что, бывалый вояка?

— Кто? — замер Дахи с яблоком у рта. И с ожесточением его откусил. — Я по запау опэдэау: дыом сизу нэ нэсот. А эо гавное... Вот.

— По запаху дыма? — прищурилась я на половые доски. И на всякий случай, подтянула ноги на койку. — Значит, пока не горим... И не трещим. Но, как же всё долго.

— И ничего не долго. Да вы не бойтесь. Корвет капитана Шороха — сторожевой корабль. А "Летунья" — быстроходная бригантина. И более вёрткая. Наверняка она "Дихус" сейчас зажала между собой и фелюгой, а уйти те быстро не смогут, как мы, если что. И им приходится "работать" на два борта сразу. А там матросы ленивые, хоть и наглые, как навозные мухи. Да только они привыкли со слабыми в бою сходиться. А наш капитан — не такой.

— "Наш капитан"? — усмехнувшись, почесала я нос. — И давно он и твоим тоже стал? Ты же собирался просто "подальше слинять"?

— Ага, — хлопнул глазищами Дахи. — Да только я передумал, монна Зоя: я теперь к нему в команду буду очень сильно проситься. На "Летунью". Такая жизнь — по мне. А что? — и с дерзким детским вызовом уставился на меня.

— Да ничего, — невольно я засмеялась. — Желаю удачи и знаешь...

— Что, монна Зоя?.. Монна Зоя?

— Тише, Дахи... Ты слышишь?

— Не-ет, — растерянно открыл рот малец.

— Вот и я тоже... ничего больше не слышу. И трясти нас прекратило, — уставились мы теперь друг на друга. — Я — на палубу.

— Я — с вами! — и оба через пару секунд высунулись за дверь.

По распахнутому настежь коридору привольно гулял теплый ветер вперемешку с кислым пороховым дымом. А на самой палубе были слышны голоса и мелькали в огненных всполохах быстрые силуэты. Всполохах?.. Через миг меня уже вынесло наружу. И сзади припечатало шустро подоспевшим мальцом.

Горела не наша бригантина. Догорала маленькая низкобортая фелюга в десятке ярдов от нас. Полыхающий огонь высвечивал оконные квадраты ее нижних кают и жадно дожевывал летящие прочь клочья косых парусов, но там еще бегали какие-то люди. Хотя, в воде, совсем рядом, качалось множество голов. Тех, кто, воспользовавшись подмогой, смог спастись. А прямо от нас, сильно накренившись на левый бок, уходил корвет "Дихус".

— Яков! — этот охрипший голос сподвиг меня облегченно выдохнуть. — Яков, спускайте шлюпки на воду. Все четыре. Собирайте уцелевших и — на берег. Но, очень быстро. Нам надо уходить.

— Слушаюсь, капитан. Плотник с помощниками уже заделывают дыру в левом борте. Перила, порванные тросы и остальные мелочи — в пути... Монна Зоя?

— А? — оторвала я взгляд от пожарища. — Я опять не вовремя? Вы только скажите.

— С чего, вдруг, такая покорность?

А вот теперь меня вмиг развернуло:

— Вы... вы...

— Что, Зоя? — отряхивая волосы от налетевшего пепла, посмотрел на меня капитан.

— Есть у нас раненые? Я ведь перевязывать умею. Я в детстве Арса всегда сама бинтовала. Чтобы Люса лишний раз не ругалась. И вы только...

— Я думал, вы другое скажете... Яков, я — на мостик. Надо глянуть хорошо на всю эту панораму, — и развернулся, мелькнув напоследок косой темной полосой на белой рубашке.

— Да он сам ранен... Яков!

— Монна Зоя! — уже с другой стороны палубы откликнулся боцман. — Если хотите помочь — посчитайте, сколько у нас стекол выбито. И где.

— Хорошо.

— Я тоже хочу помочь, уважаемый боцман! — поддернул длиннющие рукава Дахи.

— Пошли, сынок. Мы и тебе работу найдем. Только, сначала обувку... Все шлюпки — на воду! Ребята, делаем очень-очень живо!..

А жизнь, она вот, значит, какая... И как я раньше жила? Рисовала свои "унылые бледно-салатовые сады и серо-буро-розовые горы под размытым бежевым солнцем". Потому что, смотрела на мир, исключительно, сквозь...

— Кстати, а где мои очки?.. В сумке, наверное, — и снова хлопнулась на подушку. — О-ой, мой бок... Моя спина, — зато ночью много "летала". Даже вопреки шипенью Сусанны. И корабельная гостиная сейчас в полном порядке. Опять же, вопреки... — Войдите, Рубен!

— Это, не Рубен. Это — я, — капитан, на миг застыв на пороге, решительно качнулся вперед. Однако дверь не закрыл. — Доброе утро, Зоя.

— До-брое утро.

— Я зашел предупредить: во избежание... В общем, Рубен сейчас принесет вам другую одежду. Ваша-то теперь никуда не годится.

— Так у меня еще старое платье...

— Никуда не годится. А впереди у нас — неизвестно что с препятствиями. Зоя, давайте, без пререканий. Договорились? — и закрыл-таки дверь. За собой.

— До-го-ворились... Войдите, Рубен!..

— Да с чего мне вообще "пререкаться"?.. Разве что, брюки придется закатывать, почти до колен. И рукава рубахи. А ее саму можно и узлом завязать.

— Так вы... отказываетесь? — старик привычно нахохлился. Однако я его удивила:

— Нет, конечно. Мне нравится. И, ведь, "препятствия" впереди. Судя по всему, заборы.

— По заборам в одежде самого капитана? — на этот раз удивились мы оба:

— Так это — его?

— Да, монна Зоя... Вам завтрак сюда нести? Как обычно?

— Нет. Я сегодня в гостиной поем... Там так красиво.

— Да неужели вы решили одуматься?

Прямо, "утро удивлений" у нас. Хотя, день только лишь начинался...

И у стола я оказалась самой сегодня первой. Накрывающий его Рубен прогундел, что: "монна Сусанна еще не вставала, а капитан..."

— Вижу, вы меня послушались, — вот только по взгляду его сложно понять: больше радости или опять удивленья.

— А сегодня — утро такое... Где Дахи?

— С нами точно, не сядет. А вообще, где-то на палубе... был.

— Капитан, сэр, мне можно уйти? Помочь коку после ночного? Я к вам пошлю вместо себя...

— Мы сами, Рубен управимся... Раз сегодня "такое утро", — проследил он взглядом за уходящим стариком. — Кстати, как ваш бок, Зоя?

— Но-рмально.

— Я так понял, до первого моего поползновения в сторону этого парнишки? — насмешливо хмыкнул он, облокотившись на спинку стула.

— Если вы про мое женское притворство, то... он у меня и в правду, немного... Вот, — и наглядно приподняла завязанную на талии капитанскую рубаху. Тот в ответ внимательно сузил глаза:

— Ага... У меня здесь где-то... Точно — в столе, — и резко развернулся прямо туда. А возвратился уже с откупоренной по дороге банкой. — Это — мазь на травах и еще чем-то. От приличного аптекаря. Надежное средство, уже проверенное. Давайте намажем прямо сейчас.

Я принюхалась — хватило на расстоянии:

— Нет.

Капитан сунул банку под свой нос и тоже раздул ноздри:

— Почему?.. По-моему, вполне. Дегтем, немного, разве что.

— А имущество собственное не жалко?

— У меня в запасе еще есть.

— Угу... Тогда, только после вас.

— Не понял?

— Спину свою мне покажите.

— Что?.. Ладно, — медленно потянулся мужчина к пуговицам... Утро удивлений было в полном разгаре...

И капитан удивительно покорно встал передо мной спиной... Да. Нечета моим саднящим бороздкам:

— Это чем же вас так?

— Отлетевшим куском от перил, наверное, — двинул он правым плечом.

— И стойте спокойно, — для начала, как "бывалый специалист", решила я проверить наличие опухоли вокруг глубокой неровной борозды.

Он тоже, для начала, вздрогнул. Под моими осторожными пальцами. А потом, глубоко вдохнув, надолго замер.

Мужская кожа была мягкой и приятно теплой. И пахла... как будто, солнцем. И еще чем-то, знакомым. Или... Да нет, не пОтом и табаком. Но, жутко знакомым. Слово другое трудно сейчас подобрать. Я лишь поймала себя на том, что, вдыхаю этот запах, едва не уткнувшись носом... Зоя! Ну, ты и...

— Капитан.

— Да-а?

— У меня к вам... просьба, — и с чего вообще огласилась?

— Громко сейчас не вопить? — в ответ повернул он голову.

— Нет. Я — про Дахи, — и первый раз мазнула вдоль длинной раны. Капитан промолчал... — Вы меня слышите?

— Да. Так что там с Дахи?

— Ему здесь очень нравится, — провела еще раз рукой. Потом еще. — Вам не больно?

— Нет... Ему здесь нравится. Что дальше?

— И он бы очень хотел... ну, остаться на "Летунье"... Насовсем.

— То есть?

— То есть, в вашей команде.

— Ясно... Зоя?

— Что?

— Вы уже закончили?

— Пожалуй. Только мазь еще не успела впитаться.

— Тогда сейчас — ваша очередь, — развернулся ко мне мужчина. И взял из поднятой руки банку. — К стулу подойдите. Я на него сяду. Так будет удобнее.

— Я могу и сама.

— Сами вы не все увидите. Здесь ведь зеркала нет.

— Так я...

— Зоя, подойдите ко мне. Я буду аккуратно. Обещаю.

Да что же за утро сегодня такое?!.. И, закрыв глаза, закусила губу...

Капитан в лекарском деле блеснул не хуже меня. В смысле, сначала "проверил опухоль":

— Значит, Дахи хочет остаться на "Летунье"? — выдохнул он где-то в районе моего живота.

— Угу.

— А вы за него решили у меня просить? — мазь тоже оказалась теплой. И приятно мягкой... То есть, не мазь, а...

— Угу.

— И даже ради этого впервые обратились ко мне, ну, не по имени, а, хотя бы, "капитан"?

— Вот уж, неправда. Я и вчера ночью к вам так обращалась. Сразу перед тем...

— Точно... Я и забыл... — мама моя... я сейчас сама про все позабуду. Если эта "пытка" еще продлится:

— Вы еще... не закончили?

— Нет. Стойте смирно. Надо хорошо мазь втирать... Насчет Дахи, Зоя... Если вы за него просите, то и сами должны стать для ребенка примером.

— В каком... смысле?

— Ну, хотя бы, не выражаться матом... И не перечить старшему по чину. Опять же, хотя бы, в присутствии его подчиненных... Вы меня понимаете?

— Угу...

— Вы мне... обещаете?.. Зоя?

— Хо-рошо.

— Я закончил, — уф-ф... да чтоб тебя.

— Однако... капитан, вы могли бы быть и более великодушным к Дахи. Без моих попутных "обещаний".

— Это с чего, вдруг? — глянул он снизу вверх.

— Да хотя бы, с того, что ребенок — круглый сирота. И не меньше, а может быть и гораздо больше меня, нуждается в опеке.

— Зоя, Дахи такой же "круглый сирота", как я — пуговица от королевского камзола.

— Вы ему что, совсем не верите?

— Я просто, знаю его родителей. По крайней мере, отца. Он когда-то был неплохим плотником на ремонтной верфи. Пока не спился. Что же касается матери, то здесь, действительно, не позавидуешь. Она их бросила, когда мальчику было года четыре. А в лучшие свои времена "блистала" на сцене "Фортуны". И танцевала там вполне...

— Что?! Да не может этого... А как же отец его отпустил одного с острова?

— А как он его на столб отпустил? Зоя, ребенок давно живет самостоятельной жизнью и...

— Ну, надо же, какой... Ну, я ему! — и, не дослушав, ринулась прямо к двери, услышав лишь смех за спиной. — Дахи!!!

Мальчик, уже приодетый в примерно такую же "форму", как я, радостно оскалился мне от двери в камбуз:

— Монна Зоя! Доброе утро! А я тут теперь...

— Дахи! Надо поговорить!

— Про что, монна Зоя?! Мне сейчас некогда — я коку нашему...

— Про твое, о-очень "круглое" сиротство! Жди меня там!

— Ой-ёй-ёй! А-а-а!

— Ты куда?! Стоять!.. Все равно догоню!

И какая знакомая сцена! Правда, углов и проулков здесь не было. Однако по ступеням и через снасти тоже можно долго носиться. Пока не... ба-бах!

— Дахи! Мое ведро! — воздел руку со шваброй матрос. Сам же "скакун" еще какое-то время, вместе с "добычей" ладно скользил по мокрой гладкой палубе. Пока к нему не присоединилась я... Хлобысь!

— О-ой!.. Вот ты и попался! И отвечай мне...

— Монна Зоя! Детей бить — грех. Тем более, Ангелу, — пропыхтел тот прижатым мною плотно к доскам.

— Да что ты говоришь, маленький врун? А обманывать про смерть собственных родителей, когда они еще живы, не грех?

— О-о. Так я о вас же пёкся, монна Зоя. Я вас от греха избавлял. Ведь, знали бы вы, что я — не сирота, вступились б за меня столько раз? А? А то — бо-ольшой грех.

— Чего?.. Ну, ты и... — и на пару с мальцом, прыснула со смеху...

— Монна Зоя...

— Ладно, Дахи, вставай. Но, сначала дай мне обещанье больше не врать.

— Хорошо, — подскочил тот, вслед за мной с мокрых досок. — А у меня для вас знатная новость — капитан меня в команду взял.

— Что?.. Погоди. А откуда ты это...

— Так я его утром сам попросил. Он сразу и согласился, — просиял во все щеки малец. Я же воззрилась на близкий капитанский мостик:

— Вот, значит, как? Сразу?

— Ага.

— Еще утром?

— Так точно, монна Зоя... Капитан, сэр! Я только что монне Зое рассказал про то, что я теперь — младший матрос в вашей команде!

— Яков... У меня — срочные дела... Меня до обеда никому не отвлекать!

— Ах, так?! Да я... Да вы... — и какого хоба я давала все эти обещания?..

_____________________________________

1 — Небольшое палубное судно с треугольными парусами. Часто используется флибустьерами из-за его быстроходности и маневренности.

ГЛАВА 13

Послеобеденный ветер, океанский, шальной, носился по широкой палубе бригантины и подрывал вдогонку за собой матросов. Тут же, вслед за изменившимся "курсовым углом", меняли дополнительные паруса, и "Летунью" неизбежно мотало, как пьяного по раздольному полю. Однако на завершении "мелочей" такая погодная оказия ничуть не сказалась. И корабль уже задорно пестрел островами новых "временных" перил. Что касается тросов, то их заменили еще в зоне видимости Божьих скал. Ну, и вылетевшие стекла, конечно, поставили. И даже успели помыть. Я же сидела сейчас на перевернутом ящике, недалеко от распахнутой двери камбуза, и наблюдала за слаженной местной жизнью. Для меня она вообще — большое "женское" открытие. И те суровые загорелые мужики, что ночью еще заряжали на нижней палубе пушки, сейчас драили, бегали и обезьянами висели на мачтах. И это уже две их "ипостаси". Третья (единственно мне знакомая) неизбежно проявлялась дома. Там бывшие "герои-швабрёры" довольно скоро начинали грустить. Поэтому в Канделверди было много мест для подобной "грусти". Иногда очень громкой и опасной для окружающих (могло и попутно в морду прилететь, особенно, если "грустец" в нетрезвом виде). А ведь надо быть еще и отцом? Мужем? Зятем, в конце концов?.. Да-а... Вторым открытием для меня стала подлинная причина ранней седины черноволосых чидалийских красавиц...

— ... Да в Чидалии везде то едят, монна Сусанна! Кроме нашего острова. Ну, там, где я раньше жил. Да ведь, монна Зоя?

— Если ты про бананы, то я их не ем. И не потому что, на "твоем острове" их едят лишь обезьяны, — вновь прищурилась я в мачтовую высоту. Дахи скептически хмыкнул и запустил в стоящую между нами кастрюлю очередную очищенную картофелину. Б-бульк. — Да, чтоб... Пожалуйста, осторожнее. Бумага же, — и как я раньше вообще не ругалась?.. И когда я успела ругаться привыкнуть? — И сядь в прежнюю позу. Ты все время вертишься, а я — рисую.

— Монна Зоя, я, вообще-то — на службе. И занят важными делами.

— Да ты что? А-ха-ха-ха-ха! — громко хохоча, откинула голову Сусанна. Младший матрос "Летуньи" показал ей свой розовый язык. Я ему — тоже. Чтоб не выпендривался. Потом вспомнила про "пример":

— Если я тебе мешаю, то, могу и уйти.

— Нет, вы сидите. И я тоже сяду, — выпрямил спину ребенок.

Сусанна, прочистив горло, снова откинулась на перила:

— Кстати, по поводу бананов: Вито их любит. Особенно, по-деревенски. Может один смести целое блюдо и рычит, когда кто-нибудь ему в этом мешает... Даниэль! Ты сегодня бананы на ужин приготовишь?! Как обычно?!

— Конечно, монна Сусанна! — высунулся из распахнутой на палубу двери румяный во все лицо, кок. — Специально вчера на рынок сбегал.

— Отлично... Как ты сказал, Дахи? "Только, обезьяны"? А-ха-ха-ха-ха!

Младший матрос окончательно над своей кастрюлей сник.

— А что за рецепт такой: "Бананы по-деревенски"? Деревянными ложками их едят? — глядя на него, решилась я перекричать громоподобный женский смех.

— Можно и вилкой... Даниэль!

— Да, капитан! Уже сковороду разогреваю! — ага, видно у одного из "сильно занятых" на этом судне, "важные дела" уже закончились.

Мужчина, в подтверждение моих ехидных домыслов (про себя-то можно), облокотился на перила рядом с Сусанной:

— А вы себе сырой картошкой аппетит перебиваете?

— Неа, — лукаво скривилась ему та. — Лично я тебя здесь жду: куда же ты еще обязательно явишься?

— Согласование меню не входит в мои капитанские обязанности, — скосившись на горизонт, буркнул в ответ мужчина. — Что ты хотела?

— О, Виторио, у тебя много других "обязанностей", кроме капитанских... Это сугубо деловой разговор.

— Да?.. Тогда, пойдем... Зоя, жду вас на ужин в корабельной гостиной... Зоя, вы меня слышите?

— Да, капитан, — под пристальным взглядом обоих уверила я... Б-бульк. — Все, с меня хватит.

— Монна Зоя! Корабль качнуло. И меня — тоже. Я еще не привык.

— Угу. Тогда, прямо сейчас привыкай к своему нарисованному расплывшемуся носу... Ладно. Бумага подсохнет, всё исправлю...

И маленький отважный мальчуган был прямое тому подтвержденье (это я про исправление ляпов на бумаге и ошибок в жизни). Потому как теперь он — младший матрос на достойной уважения бригантине и торчит совсем рядом, уволенный до рассвета со службы:

— Вон там? Вы их видите, монна Зоя? Вы их видите?! — рот до ушей и глаза восторженно-огромные. Пришлось ему врать:

— Угу, — хотя... — А! Вот! Вижу! — теперь мне и вправду повезло разглядеть далекие мелькающие спины дельфинов.

— Параллельно нашему курсу идут, — вскинул ладошку ко лбу Дахи.

— За перила не вывались.

— Неа... Двое... Мне про них книжку читали. Ну, не мне — я просто слушал. Так там говорилось, что дельфины — очень умные. Они сразу различают: плохой человек или хороший. Тонет.

— И что, "плохих" не спасают? — уточнила я, тоже с рукой у лба.

— Они их заигрывают. Совсем до смерти, — авторитетно сообщил мне малец.

— Угу... А еще бенанданти любят изображать дельфинов, пронзенных трезубцем. Или якорем — тайным символом креста. Потому что когда-то, в предтечном мире, эти животные были помощниками главного морского бога.

— Ничего себе, — выдохнул Дахи. — А откуда вы про такое знаете?

— Сама читала в одной, очень умной книжке одного, очень умного ученого, — в ответ многознающе скривилась я.

Правда, можно было еще добавить, что дельфин в переплетении с этим самым якорем в символике баголи означает "Осторожно, опасность!". Да зачем ребенку такие "ученые" подробности знать? С него и выданных хватило:

— Значит, монна Зоя, вы и вправду, "фея".

— С чего ты такое взял?

Ребенок смущенно почесал пятерней ухо:

— Так, матросы вас между собой "феей" зовут. А один, самый старый, тот, что перила сегодня чинил...

— Плотник?

— Ага. Он сказал, что, пока вы на корабле, болтанки нам не видать.

— Значит, я — "погодная фея"? — не хуже Сусанны огласилась я смехом. — Одно хорошо: ты теперь точно знаешь, что я не Ангел. Да и не фея. Я — баголи. Предсказательница народа накейо. Слышал о таком?

— Это который с "оборотнями Христа" воевал?

— Угу. Он самый.

— И у вас в помощниках тоже есть... кто-нибудь? — совсем шепотом уточнил малец.

— А как же, — доверительно качнулась я к нему. — Птицы. Млинзи. Большие пестрые аисты.

— Вот это ничего себе... И вы ими командуете?

— Ни разу не пробовала. Только читала, как это делается. В той же, очень умной книжке. Я ведь совсем недавно узнала, что баголи. А до этого думала, что просто сумасшедшая.

— Вы? — внимательно посмотрел на меня младший матрос. Даже отстранился для обзора. — Да нет. Я сумасшедших видал — в порту в Божьих скалах живет один. Хромой и лохматый. За тетками с рынка гоняется, которые сладостями торгуют. Вы на него не похожи.

— Вот это облегчение, — смеясь, обняла я мальца за плечи. — А почему именно их гоняет?

— Так это, — громко вздохнул тот. — Он раньше лекарем был. Зубодёром. И, когда бежит, кричит все время: "Слуги сатаны! Ввергаете народ в страдания изуверские!"

— Угу. Понятно... — прищурились мы с Дахи вновь на красиво идущих параллельно кораблю, двух океанских дельфинов...

В серо-желтушных сумерках ветер оставил, наконец, в покое спустившую на ночь паруса, "Летунью". Унёсся гонять по небу ленивые облака. Последние же сейчас устроили целый парад форм и оттенков. И даже висящее низко солнце сквозь их полупрозрачную завесу смотрелось моим размытым пятном на бумаге. Правда, бледно-желтого цвета, выбеленного в сердцевине. А сразу под ним — не то еще облака, не то далекие горы ближайшего острова архипелага... Вот мы и приплыли. Хотя, моряки говорят: "пришли"...

— И что ты опять там увидела? Новую "натуру"?.. Зоя?

— Нет, — вздохнув, оторвала я взгляд от окна. — Цвета сегодня какие-то странные, — и опустила глаза еще ниже, — А это и есть: "Бананы по-деревенски"? — хотя, могла б и не спрашивать — кроме них на столе "обезьяньей еды" больше не наблюдалось.

Капитан, видно, подумал примерно, то же:

— Здесь — без альтернатив. Пробовать будете, Зоя?

Я посмотрела на улыбающуюся Сусанну, на румяную, благоухающую медом и ванилью, горку и бросила судьбе вызов. — Всенепременно. Если вы не против, капитан?

— А почему — "против"? Главное здесь — распробовать вкус, — и расплылся в улыбке. Ну, точь-в-точь — ребенок с конфетой у глаз.

— Пути Господни выше людских голов... Вито, а мне тоже можно?

— Так ты же их не ешь? — ну надо же! Он еще и искренне изумился.

Однако Сусанна решила вести себя, "как взрослая":

— А и вправду. Я и забыла... Рубен, можно мне чашечку кофе? И медового ликера туда плесни.

Минут через пять я "распробовала вкус". Виторио, возможно, "слегка удивленный", поспевал вилкой за мной и пытался отвлечь посторонними темами:

— Про баголи все прочитали?

— Угу-у...

— Я вот тоже свою здешнюю книгу магистра перелистал, — миску к "румяному" блюду и к себе большой ложкой оттуда. — И на материке, там где мы пушками пополнялись, еще пару купил. И, как общее впечатление?

— От чего? — та же манипуляция со своей стороны. — Ой, а на дне столько сиропа... М-м-м...

— Рубен, мне еще — кофе... с ликером.

— Да, монна Сусанна.

— Ага... Зоя, я про впечатление спросил?

— От чего? — с кусочком у рта. — А-а-а... Нормальное. С таким диагнозом живут.

— С каким... диагнозом? — проследив за вновь запущенной в сироп вилкой.

— "Баголи обыкновенная с хаотично выраженными видениями"... М-м-м. На такой еде тоже, пожалуй, прожить можно. Очень она вкусная.

— Ага... А бывают еще и "не хаотичные"?

— В жизни все бывает, капитан... — снова в сироп — шлёп.

— Зоя, а если подробнее?

— А если, вы сами мне, подробнее?.. Вот, на чем мы в гостинице остановились? — взмахнув над блюдом вилкой. — И до наших дней — историю клана бенанданти. Мне "общее впечатление" интересно.

— Да это же... Та-ак, — личная миска поехала в сторону. — Делим ровно наполовину. Остатки.

— Угу. И на счет: "Три".

— Три!..

— Может, вам еще время засечь?

— Не адо, — дуэтом... с полными ртами...

Состояние гармонии накрыло меня опустевшим дном блюда. Обволокло, вдруг, тело и душу сытым "пьяным" покоем. И в окно уже не смотрелось. Да и темно там давно. Лишь свечи вздрагивают под океанским сквозняком в отражениях на стекле... Мужчина, откинувшийся напротив, на стуле. Женщина, тыкающая в клавиши на клавесине. Робкие его звуки тонут в коврах... Вот он здесь, значит, зачем? И я даже представила, в том же приглушенном свете их двоих. Красивый склоненный профиль Сусанны. А рядом — он. И лицо мужское хорошо разглядела. С прямыми, упрямыми бровями. Чуть сдвинутыми в морщины над переносицей. Будто о чем-то сосредоточенно думает. Однако взгляд... так думают лишь об одном. О ней. Даже я это знаю, "кошка с Тюльпановой пустоши". Одного исцарапала. Другого... собой одарила. Да... Но, ни один из них не смотрел на меня ТАК...

— Вы уже закончили, Вито?

Вилка, щелкнув по краю стола, улетела на пол. А я еще вечность секунд продолжала смотреть на него. Капитан отвел взгляд первым... мама моя... Бежать. Если клеить уже безнадежно поздно. Бежать.

— Я-я...

— Сусанна, сыграй что-нибудь, пожалуйста, — мужчина встал из-за стола и подошел к окну.

Женщина за клавесином проводила его внимательным взглядом:

— Что ты хочешь?

— Не знаю... Зоя? — бросил, не оборачиваясь.

— Да?

— Есть пожелания?

— Есть... Нет. Я в этом ничего не понимаю. Мне вообще пора и...

— А я знаю, что вам сыграть, — хмыкнув, встряхнула руки Сусанна. — Только, за инструмент не садилась давно.

— Ты все равно играешь отлично.

— Спасибо, Вито... — взяла она первые пробные ноты. И, вдруг, театрально низким голосом начала. -

"Так грустен ты. Откройся, что с тобою?"

"Люблю, мой друг!" — "И кто тому виной?"

"Она" — "Да кто? Полина? Мила? Хлоя?"

"О, нет!" — "Кому ж ты отдаешь покой?"

"Ах, ей" — "Ты робок, друг сердечный!

Но, почему смертельно удручен?

И кто виной? Супруг ее, конечно?"

"Ах, нет, мой друг!" — "Да кто ж?" — "Я ей — не он"... Ну, как?.. Зоя?..

— Да я... — да я вообще подобное впервые. — И мне... — и заглохла под новое веселенькое вступление:

— Ни блеск ума, ни роскошь платья

Не в силах вас обворожить.

И лишь двоюродные братья

Постигли тайну вас пленить!

Лишили вы меня покоя,

Но, вы не любите меня.

Одной надеждой жив лишь... Зоя:

Женюсь!.. И буду вам родня!

— У меня нет двоюродных братьев.

— Зоя, это же только песенка! — беззвучно зашлась Сусанна.

— А "нейтральное" что-нибудь есть? — развернулся, наконец, от окна капитан.

Женщина, мгновенье подумав, кивнула:

— Ага. Ты ее еще не слышал. Я ее другому... В общем... — и вновь опустила длинные пальцы на клавиши... И музыка полилась. На этот раз медленно, будто, взмывая и падая. —

Я себе тебя наколдовала.

Именно такого, как теперь.

В полнолунье свечи зажигала,

Согревая сердце от потерь.

Я себе тебя наколдовала.

Именно такого, как сейчас.

А, когда увидела — узнала.

По улыбке и прищуру глаз.

Я себе тебя наколдовала.

Именно такого, чтоб летать.

Но, прости, мой милый — я не знаю,

Как теперь себя заколдовать... А теперь, понравилось? — спросила, даже с вызовом у каждого из нас.

— Понравилось. И я, пожалуй, пойду, — уф-ф...

Да что же это такое? Душу, словно полоснули неимоверно острым и тут же накинули сверху мягким пуховым одеялом. Ноет и млеет. Да разве такое возможно?.. Бежать? А куда здесь сбежишь? И впервые, как захлопнула за собой дверь, огляделась. Оказывается, я — уже внизу, на палубе. Небо так и затянуто облаками. И теперь, вместо тусклого солнца на нем — луна. Вышла на смену и прячется за завесой. А вокруг тишина. Совсем другая. Без сверчков и перешептывания трав. Тишина безбрежности. И лишь музыка в ней.

— Ой, — открыла я рот и прислушалась. Еще раз. Нет, показалось... Тихое далекое пение... под бой... барабанов. И испугалась уже всерьез. Вертясь на месте. Вновь прислушиваясь. Потом замерла, уже у самых перил правого борта. Того, что развернут к архипелагу. — Все... понятно. Она...

— Я думал, вы спать направились, — капитан встал у перил рядом. — Завтра — трудный день, Зоя.

— Угу, — не отрываясь от горизонта.

— После обеда, примерно, мы будем на месте. А дальше — по обстоятельствам. Но, в любом случае...

— Где сейчас остров Зили?

— Зили?.. Мы его оставили далеко справа. Перед закатом была видна серая завеса над ним. Здесь сейчас, почти напротив мелкое скопление "лужаек". Так дрейфующие острова называют. В последний раз их в этом районе отмечали. Потом обогнем еще один, Кравай. И дальше — Ньюпван. Он, если определять...

— Я могу показать.

— Что?.. — склонил голову капитан.

— Я могу показать, где сейчас Ньюпван.

— А-а. Яков уже просветил?

— Нет. Сама.

— Это... как?

— Я его чувствую. Хотя, наверное, не его, а Вананду.

— И давно? — глухо произнес мужчина.

— Нет, — в ответ вздохнула я. А потом, будто, запруду сорвало. — Во мне что-то постоянно меняется. Я словно каждый день вижу и чувствую все больше. И цвета другие, яркие, и запахи новые. Словно я, вместе с очками еще и хроническим насморком от мира "отгораживалась". А теперь еще и это... пение. По всей видимости, ритуальное пение жриц храма. И если я права, то... — прищурилась я в даль. — он — там. Ньюпван — там. Чуть правее луны. Между ней и облаком, похожим на руку... Я права?

— Да, Зоя... Завтра вы не отойдете от меня ни на шаг. Всегда будете рядом. Очень близко.

— Зачем? — развернулась я к нему. Он и сейчас от меня — "очень близко". Очень.

— Зачем?.. Чтоб избежать последствий. Необратимых.

— А-а. А я и забыла, что должна провалиться. Спокойной ночи... капитан...

ГЛАВА 14

Ночь "спокойной", как я ни старалась заснуть, не вышла. Истаяла в срок, и лишь озноб от своих сквозняков прихватить позабыла. Поэтому, из-под одеяла я вылазить не стала. Так и лежала теперь в койке, слушая, вместо прежней тишины, утренний скрип над головой. А пусть ходят... Ходит... пусть. Может, хоть под него вздремнуть получится?

— Монна Зоя! Доброе утро и капитан просил передать!

Видно, что, отосплюсь уже после "апофеоза":

— Я вас внимательно слушаю, Рубен. Кстати, можете войти... И вам — доброе утро.

Старик, сразу от входа осмотрел меня воспитательно-прицельно и сдвинул брови:

— Нужный нам остров — на горизонте. И, может, крепкого кофе, монна Зоя?

— Я его не люблю. Передайте капитану: очень за него рада... Рубен. Я сейчас умоюсь и поднимусь. Ой. Поднимусь, умоюсь и поднимусь. В общем...

— Просто, встаньте. Я на стол в гостиной уже накрыл.

"Он на стол в гостиной уже накрыл". Ну, так я и вас, Рубен, поздравляю. А еще могу поздравить и... мама моя... Сусанна под моим удивленным взглядом, закинула в кресле ногу на ногу. И постучала опорной, обутой в огромного размера дамский сапожок. Я упрямо подняла глаза выше: ничего себе, штанишки, ни чета моим — "вторая кожа". А блузка... Там что — полный Ньюпван обожателей женских красот или я сама такая "неженственная"?

— Здравствуй, Зоя, — с нажимом огласилась красавица. — Как спалось, хотя, можешь не отвечать. Может, кофе?

Пришлось брать себя в руки:

— Я его ненавижу, — и подправила свой рубашечный воротник.

— Доброе утро, — захлопнулась за моей спиной дверь, явив, через секунду еще один образец "высокого вкуса". Да он, наверное, сразу с постели в этот наряд облачился: сапоги до колен, жилет "Сто один кармашек", а на...

— Кого это ты "ненавидишь"? — оторвала меня дама от хмурого созерцания.

— Это сейчас не имеет значения, — качнулся мимо капитан. — Зоя, садитесь за стол. Нам всем надо хорошо подкрепиться, — ага. А вот это, действительно, не мешало бы...

Потому что, сразу после обеда настроение мое взмыло, как птичка. И даже нависший темной горной глыбой остров я встретила с улыбкой, полной дерзкого вызова.

— Монна Зоя, вам... страшно? — это что, она со стороны так, что ли... — А меня с вами капитан не пустил, — Дахи, совершенно искренне насупился. Причем, глядя туда же, на тихий Ньюпван.

Насчет, "тихий", это я так сама себя успокаиваю: может та "песня" ночная одноразовой была?

— Монна Зоя, по-берегитесь! — а вот кто был бодр и жизнерадостен, так наш уважаемый боцман. Я же лишь шарахнуться успела от пролетевшего мимо над перилами большого металлического крюка на подвешенном тросе. — Сейчас шлюпку будем на воду спускать — ближе к земле подойти нельзя. Ох, я и забыл: в вашей каюте у двери сапоги приготовлены с носками. Капитан еще на материке купил. Так что — на экипировку, пока мы здесь управляемся.

— А без них как-нибудь?

— Да что вы?! Змеи, скорпионы и неизвестно какая растительность под ногами. Да и, вдруг, нам воду придется переходить, а вы...

— Я по-няла, — раздув ноздри, двинула я вон с палубы, услышав за своей спиной:

— У-у-у, и я всё это пропущу?..

И какой же ты счастливый от этого, Дахи...

Храмовый остров Ньюпван. Перламутрово-белый прибрежный песок. Серо-зеленые высоченные пальмы. Чернильные горы на заднем плане. И над всем этим — синее-синее небо. Зловеще-прекрасная панорама... Только, рисовать ее, почему-то, не хочется.

— О-ой, — клацнув зубами, дернулась я вперед.

Корабельная шлюпка напоследок качнулась и окончательно села носом в береговое дно. Тут же со своих гребных мест повскакивали все шестеро матросов и слаженно, уже из воды, протащили ее, вместе с оставшимися "седоками" еще дальше.

— Ну, вот мы на месте! — оптимизма у боцмана и здесь явно не убавилось.

Однако первым со скамьи поднялся капитан:

— Высаживаемся, — и махнул в воду вслед за своей командой.

— Вито! Здесь точно, не для моих сапог! — вскинула ему вслед руки Сусанна.

Я же решила выбираться наружу вполне самостоятельно.

— Яков!

— Монна Зоя. О-оп.

— А-а! — уже из боцманских крепких рук... Нет, я точно, "неженственная". А иногда, так приятно женщиной быть... Хоть напоследок. Да о чем это я?! — Что делаем дальше? Двигаем к лестнице? — огласилась уже стоя в глубоком песке.

Виторио, оторвав от меня изучающий взгляд (видно, задора в голосе все ж, не хватило), сунул пальцы в один из своих многочисленных карманов:

— Сейчас с картой сверюсь.

— А что, и такая есть? — решила я увесомиться полководческим взором вдаль.

— Есть, — качнул он головой, разворачивая свернутую бумажку. — В одной из купленных книг. Правда, приблизительная. Видно, уважаемый магистр не все здесь "бугры с бугорками" излазил. И по ней получается... — вот у капитана "полководческий взор" вышел куда натуральнее. — Высадились мы немного восточнее этого ориентира. Значит, сейчас двинем в нужном направлении вдоль берега.

— А что это за лестница, Вито? — скоро "двинула" сбоку от него, поправляющая сумочку, Сусанна.

— Южный подъем к главному храму острова. Если б мы бросили якорь напротив, то еще с корабля его разглядели. Но, с той, наветренной стороны, прибойная волна может быть очень большой. Так что, с высадкой рисковать... Зоя!

— Что?

— Я вас жду, — и остановился как вкопанный.

— Иду-у...

Так мы дальше все трое и шли. Следом — Яков. Замыкающими — матросы. Сначала, мили две, по полосе переплетенного выступающими корнями, песка. Под чахлой тенью береговых пальм. Потом, за капитаном, послушно вильнули вправо. И через десяток ярдов я запнулась об обвитый зеленью остроугольный камень, лежащий рядом с кучей точно таких.

— Зоя, ты и здесь себе под ноги не глядишь?

— Так не упала ведь? — пыхтя, одернула я рубаху после капитанских рук.

— Но, сильно в этом старалась.

— Девушки, а мы, кажется... пришли, — и все трое задрали головы из под пальм кверху...

Мама моя... И как Киприус Вист вообще разглядел в моем акварельном "праздничном торте" это... сооружение? Крутыми черными ступенями уходящее в далекую синь. Нещадно выбитыми, будто по ним падали и катились груды больших камней. Хотя, тот, об который я запнулась... Вполне.

— Я сейчас, — и первой подошла к самому подножью. Потом, повинуясь инстинкту, шлепнулась на колени... Получилось неожиданно (судя по "оху" Сусанны) и странно осмысленно (для себя самой). Так, а дальше то что?.. И просто приложила ладонь к нижней, утонувшей в белом песке, ступени... Она была теплой...

— Зоя... Что? — вот ведь: и опуститься рядом боится, и остаться в стороне...

— Пульсирует. Медленно, но, как живая, — тихо отозвалась изломанной мужской тени над собою. Тень поднесла ко лбу руку:

— То есть как?

— Натурально. Но... пение я почти не слышу. И такое чувство, будто Вананда сейчас еще дальше, чем ночью, в океане.

— Думаете, ее могли отсюда уже вывезти? — в голосе — явное волненье. А что я об этом могу "думать"? И рада бы, но...

— Не знаю. Надо подняться наверх, — и подскочила на ноги.

Отряхнула брюки под: "Все поднимаемся! Смотрим под ноги!" и тут же ощутила крепкий "капкан", сомкнувшийся вокруг левой ладони... О-ох. И как же сразу стало хорошо. Как спокойно...

Лестница тянулась целую вечность. То, подпихивая нас сзади горячим ветром, то закручивая им же в сильные вихри. Но, мы поднялись. Чтобы оказаться на совершенно голой, огромной площади. Лишь в самом ее центре, меж четырех выеденных колонн — высокий, точно такой же древний, алтарь.

— Это и есть, главный храм накейо? — скривилась запыхавшаяся Сусанна.

— Ага, — выдохнул в ответ капитан, протирая свободной рукой лоб. — А что ты хотела? Купола, лавочки для зевающих? Идем? — и теперь качнулся первым, потянув за собой меня. — Здесь, по мнению магистра — самая "сильная" точка на всем острове и на ней проводили главные сезонные ритуалы.

— А почему тогда "главная" Вананда была на материке, а не здесь?

— Потому что, Зоя, здесь была своя. Но, где она теперь, одним их богам известно. Ее возлагали на... алтарь и... — алтарь был совершенно пустым... — Та-ак...

А красивое отсюда открывается зрелище, из каменного сердца острова. Бесчисленные длинные лестницы. Балюстрады из покосившихся узких колонн. Их и перилами назвать язык не повернется. А между ними — площади. Высохшие фонтаны с геометрическими фигурами в выбитых днищах. Улицы и снова колонны. Черное царство с редкими, нанесенными с берега, островками зацепившихся за камни растений. Но, они здесь явно, чужие. В этом мертвом царстве забытых богов.

— Капитан, руку мою.

— Что-о? — мужчина чуть склонился. Во взгляде — досада, а волосы треплет ветер. Они такие же темные, как камень вокруг. Но, живые... И тоже здесь чужие.

— Я попробую снова ее услышать. Вдруг?..

— Хорошо, — и разжал свой "капкан".

Я, сделав шаг назад, отвернулась. И закрыла глаза...... Ветер... Ветер... Лишь он и крики птиц... Кто-то сзади наступил ногой на камушек. "Да сто акул тебе в... и...": гневное бурчание Якова. Лицо невольно расплылось в улыбке. Не думать. Не отвлекаться... Ветер......... Б-бух... Б-бух... "Муа-а я-я ма-авэ"... Б-бух. Б-бух. Б-бух..."Муа-а я-я ма-авэ! Дюш я-я инги-и-дэ... Муа-а я-я..."

— Мама моя, — и распахнула глаза.

— Зоя, что? — капитан, прямо передо мной, открыл рот.

— В сторону отойдите, — боясь шелохнуться, процедила в ответ. — Угу... А теперь по своей карте: что там, между высоким шпилем или шестом и отвесной скалой над площадкой?

— Не понял?

— Да чтоб, если не матом, у меня глаза сейчас от ветра выпадут. Проследите, куда я смотрю, пока они еще на мес...

— Ага... Вижу. Ориентир зацепил.

— Уф-ф-ф... — кажется, выдохнули все... Особенно, Макс, стоящий на одной ноге.

С картой сверялись долго. Боцман и капитан по очереди тыкали в нее пальцами и обязательно щурились в мой новый "ориентир". Наконец, первый выпрямил спину, а второй недоуменно изрек:

— Зоя, а ведь там — каньон. Между стелой богу дождей и западной "рассветной террасой". И дорога — только к нему. Дальше — сплошные горы.

— И что? Мне еще раз...

— Не надо. К сожалению, сноски к тому месту у магистра отсутствуют. Значит, будем разбираться на месте... Та-ак... — полководческий взор с "вражеской вершины". — Отсюда лучше спуститься по противоположной лестнице и дальше... Ага. Через площадь и влево. Идем? — и вновь протянул мне руку.

— Ребята, снимаемся! Живо! До заката — несколько часов, а у Даниэля на ужин — жаркое с телятиной! — оптимизм у нашего уважаемого боцмана по-прежнему бил ключом...

Храмовые улицы снизу оказались гораздо просторней. В Канделверди иные — Уже раза в два. По этим же с гулом носился ветер, подрывая вслед за собой прошлогодние листья. А что тут еще гонять? Или, кого? Мы ему — точно, не по силам. А вокруг — лишь мертвая, полная уснувшего величья, жизнь. Каменные, выдолбленные прямо из породы, дома с черными дырами вместо дверей и окон. Высокие арки поперек с почти стертыми письменами и стелы, стелы, стелы, принятые мной с высоты за простые колонны. Стелы на площадях, вдоль улиц. По одной и несколько. Ни одного памятника или настенного барельефа.

— Святой Эразм с... — рука, обхватившая мою, вдруг, ощутимо вздрогнула.

— Что? — развернулась я к стоящей посреди маленькой площади каменной птице. — А вот и первый памятник. Млинзи, — и будто зрение меня подвело: птица, раздвоившись в почти прозрачный двойник, оттолкнулась от постамента и, взмыв... исчезла на фоне высоких черных стен. — Вы это, по всей видимости...

— Видел, — сглотнул слюну капитан и, качнув головой, усмехнулся. — Личная защита...

— Угу. И разрешаю вам выругаться матом.

— Это почему?

— Потому что я — добрая. И сама испугалась.

— И наверняка, про себя позволили?

— А как же. Про себя я много чего себе позволяю. А вы?

— Я?.. Ну, я...

— Вито, здесь всем жутко или мне одной?

— Не вам одной, монна Сусанна, — огласил улицу хриплым кашлем боцман. Ага, конец оптимизму.

— Сусанна, разрешаю тебе ругаться матом. Вслух.

— Это, отчего же? — вскинула брови женщина, на что капитан глубоко вздохнул:

— Потому что, я — добрый, — и зашелся вместе со мной смехом. Правда, тихим. На всякий случай...

Однако, примерно через милю, смеяться нам резко расхотелось. Потому что мы, наконец, дошли. Хотя, уместнее будет сказать, уткнулись. В неровный край большого глубокого каньона. На самом дне его, почти по центру, крУгом с расходящимися лучами были натыканы каменные столбики. Одни — повыше. Другие, совсем небольшие. Справа, на постаменте, приземистое здание с плоской крышей. А слева...

— "Последний спуск", — голос рядом со мной показался мне странно угрюмым.

— Почему?

— Потому что... видите, узкую башню слева на дне?

— Так я на нее и смотрю?

— А с ее вершины к краю каньона перекинут каменный мост. Через этот мост идут вовнутрь башни и спускаются по ней вниз, на дно. Это и есть — "последний спуск" жреца храма накейо.

— Там такая лестница что ли? — нахмурила я недоуменно лоб. — По ней подняться нельзя? Только...

— Нет, Зоя. Этот каньон — островное кладбище, — вот и... пришли...

— Да, хобья карусель с мертве... Да, тьфу! Точно, капитан? — Яков с другого от меня бока, почесал пятерней короткую бороду. — Монна Зоя, а может, еще раз... послушаете?

— Да что толку? — в ответ скривилась я. — Мне и сейчас ее... прекрасно слышно.

— Зоя, и откуда? — оторвал взгляд от подвесного моста капитан.

— Вон из того маленького здания, — качнула я головой в противоположную от башни сторону. — Ну что, идем?

— Та-ак... Считайте, что вы — пришли. Дальше — я один.

— С чего, вдруг, такой вздор, Вито? — отозвалась со своего края Сусанна.

— Дальше — я один. И это не...

— А это вы видите? — и он их прекрасно видел... Впрочем, как и мы все. Закат только лишь занимался и в его розовом свете, тонущем на каньонном дне, меж столбиков тихо, будто танцуя, кружили полупрозрачные тени... Как там сказал боцман?.. "Карусель"... — Видимо, тот кто оставил Вананду именно здесь, знал — ее обязательно будут охранять, — не отрываясь от этого танца, произнесла я. — Вы, капитан, здесь чужой. Мало того, бенанданти. По крови. А значит, враг вдвойне. Вам одному туда не пройти.

— Зоя, вас я с собой уж точно...

— Опять эта ваша "честь"? — зло выдохнула я и тут же осеклась. — Послушайте... Я умею защищать от атак чужеродной магии. Я смогу вас защитить. Надеюсь, что смогу. Но, мне для этого надо быть всегда рядом.

Мужчина, отведя в сторону взгляд, усмехнулся:

— Как в наших жизнях быстро все меняется... Предположим, Зоя. А себя защитить?

— Себя?.. Так я для них — "родная душа".

— И их атаки вы сами отбить не сможете? Так?

— Вито, мы все туда идем!

— Да, капитан.

— Ну, знаете ли... Боюсь, на всех моей защиты не хватит. Капитан, время не тяните. Я все равно — с вами. Тем более, куда уж ниже проваливаться? И не вы ли сами мне угрожали, что мы всегда будем рядом? А, вдруг...

— Ладно, — видно, фантазия в варианте "А, вдруг?" мужчину не подвела. — Остальные ждут у основания моста. Если, что...

— Э-эх, капитан.

— Яков?!

— Слушаюсь, капитан, сэр.

— Сусанна?.. — женщина в ответ живописно скуксилась: "Не больно то и надо".

— Яков, по дороге приготовьте нам фонари и... Зоя, идем, — и снова подхватил меня за руку.

Сразу у начала перил я, краснея от смущенья, наложила на капитана "защиту баголи". Просто, зачерпнула воздух в ладони и "пролила" родную стихию ему на опущенную макушку. Ах, да: еще два слова на языке накейо, но, уже про себя. Надеюсь, ему поможет. По крайней мере, Виторио мне жизнерадостно подмигнул... Я — зарделась еще и ушами. А потом мы, пройдя через мост, с двумя корабельными фонарями в руках начали свой, сильно уповаю, не "последний спуск". Без труда миновали гулкую башню с винтовой узкой лестницей, где капитан плечами обтер все стены. И через низкий выход вынырнули на самое дно каньона, оставив у него непотушенные фонари... Вот здесь и началось самое интересное. Примерно, с середины пути.

Потусторонняя защита налетела на нас очень резво. Словно, скучающие дети на брошенную в их кучу игрушку. Первые, обойдя над землей с боков, вертикально взметнулись. Виторио, ненароком замедливший ход, и вовсе замер напротив зависших пустых глаз. Кажется, мужских. Хотя, кто их разглядывать то...

— Мама моя, — вырвав ладошку из капитанской руки, обхватила я ее и уткнулась носом в мужское плечо. — Мама моя...

— Зоя, — тихо огласился он. — А как ваша защита работает?

— А кто его знает.

— Ага... Значит, вы не в курсе, почему они перед нами расступились.

— Что? — а вот ради такого стоит и глаза вновь открыть. — И правда...

— По-шли, — протянул капитан и уверенно пошел между низкими погребальными столбиками. — Зоя?

— А-а?

— Вот так будет удобнее, — взметнув свою руку, прижал он меня за плечи. — А почему вы не спросили о том, как сюда покойных раньше спускали? По этой башне?

— Вот как-то на ум... — качнулась я мимо особо любопытного "сторожа". — не пришло... И как?

— Никак. Их сжигали еще наверху, — тихо хмыкнул мужчина. — А еще, знаете, что интересно?

— Это вы так от реальности меня отвлекаете?

— Ну да... Могли бы и подыграть... Кстати, там, куда мы с вами так бодро идем, совершали последний посмертный ритуал: прах перемешивали со специальными порошками. В зависимости от пожизненной специализации жреца.

— Лучше бы вы про другие "приключения" в детстве читали. Сейчас бы истории ваши были гораздо...

— Пришли, — да я и сама успела заметить.

Здесь, в отличие от других строений на острове, двери были в полном порядке. Они даже не скрипнули, когда капитан их распахнул. Тусклое закатное солнце выхватило маленькое пространство с темными рядами каменных полок вдоль стен и одним большим столом посредине. И на этом столе...

— Пришли, — глухо повторил мужчина и выпустил меня из-под руки.

— Так берите ее. Зачем пришли то?

— Ага...

Лунная часть Вананды оказалась меньше, чем я до этого много раз представляла. Величиной в половину блюда, с которого мы вчера так шустро уплетали бананы. Здесь это "вчера" казалось "другой жизнью". Далекой. Потусторонней. И я, вдруг, вспомнила кладбище в Канделверди, где все именно так для меня и началось:

— Берите ее. Берите и уходим...

И Вананда исчезла в закромах капитанского жилета.

Обратно нам пришлось очень быстро бежать: "сторожа", распознав страшную кражу, сначала просто молча преследовали, но у самой башни, вдруг, началось настоящее представление. Вот бы где дверь не помешала. Потому что, скакали мы вверх по ступеням под холодящие душу стоны, усиленные округлостью стен, как длинной трубой. А когда, запыхавшись, вылетели из темени на мост, ее и потряхивать за нашими спинами стало. Виторио, глубоко вдохнув, понесся дальше. И я уже видела распахнутые рты встречающих нас "подельников", когда огромной силы холодная волна, ударив из-под моста, разбросила нас в разные стороны...

Мысли получилось собрать не сразу. Затылок гудел, как и башенная стена за ним. Звуки и того припозднились, с трудом пробившись сквозь этот гул. Я осторожно поднялась на ноги, пытаясь вглядеться в противоположный край моста, и не сразу сообразила: его больше нет... Люди с той, недосягаемой стороны, что-то кричали. И, вытряхивая мешки, пытались связать воедино веревки. И один лишь капитан стоял у самого сколотого края. Молча и неподвижно. Я тоже качнулась к стене у прохода. Та отозвалась мне в спину новой судорогой, обломив очередной каменный кусок от моста... И зачем теперь эти веревки?.. Зачем теперь всё это?.. А в небе, прямо над мечущимися духами, парили на широких крыльях, млинзи...

— Ну что, птицы: вам ко мне не пробиться, — оторвала я от неба прищуренный взгляд и снова опустила его на мужчину.

Он высоко поднял руку и, задрав голову, громко выкрикнул в самое скопище:

— ЭТО вам от нее надо?! Забирайте! Только... — конец взорвался в общем призрачном вое, и взлетевшая в небо Вананда, перевернувшись в воздухе, исчезла из глаз. Враз все вокруг стихло.

И в этот самый момент башня, оставленная в покое, решила самостоятельно рухнуть... Больше я не увидела ничего. Потому что от страха зажмурила глаза.

— Мама... Мамочка...

— Зо-оя!!!

Полеты бывают разными. Полеты-падения. В детстве я много "летала". И всегда приземляться не хотелось. Потому как болезненно это, в отличие от остального "процесса". В этот, последний (все же, "последний") раз, вышло иначе. То есть, я полетела — ветер в лицо и между пальцами раскинутых рук, как и положено. Только, феерично-трагичного "Хлоб-бысь!" не получилось. Вышло лишь "шлёп". Мягкое, как на подушку. Причем, пыльными сапогами. Пришлось глаза разлеплять...

Жесткие заросли тростника. Мелкие бляшки кувшинок. Ивы-плакальщицы шелестят под ночным ветром. А вдали, на тихом берегу, старая-старая мельница... Я подняла кверху глаза — вот оно, то, что обязательно соединяет... Пестрые аисты, целых шесть огромно-прекрасных птиц, сделав надо мной круг, исчезли, растворились в лунном небе одна за другой. И озеро постепенно начало преображаться. Вспыхивать, подсвеченными изнутри картинами. Первым двинулось мельничное колесо, постепенно набирая беззвучные обороты. Широкие оси замелькали, срастаясь между собой. А в туманной от скорости сердцевине стеблями по сторонам потянулись странные знаки... Цифры. Символы... Календарь... И краем глаза я уловила новую вспышку: прямо из отраженной луны на воде потянулся к небу тонкий росток. Все выше и выше, по дороге выпуская голые ветви. И сравнявшись с береговыми ивами, замер... С лунной половиной Вананды — светящимся "плодом" на самой длинной из них. И вновь заработало колесо. Правда, на этот раз ни знаков, ни символов не проявилось. Лишь маленькое желтое "солнце" с сиротливо ополовиненными с одной стороны лучами — все, что осталось от мельничного колеса... А потом вода "взорвалась". В аккурат между двумя половинками разъединенной Вананды и, в ее брызгах, как в опадающих жемчужинах, появилось огромное дерево...

Картина эта, преисполненным смысла "триптихом" на несколько секунд зависла передо мной и обвалилась в воду уже целиком... Еще несколько секунд я так и торчала. Посреди озерной ночной глади, под стук собственного сердца, хватая ртом запахи трав. А потом и сама... "обвалилась".

— О-о, да что ж это за жизнь такая?.. О-ой, — опять эти аспидные, черные горы. Этот прОклятый берег и этот белый, пропахший солью, песок. Песок кругом. Даже, кажется, на зубах. — Тф-фу! — хотя, стоило лишь с него подскочить, как тут же пришло "просветление": кроме песка есть и каменные ступени (я головой на нижней как раз лежала)... Южный подъем в главный храм. — Да мать же твою! Да хобья карусель с... Мама моя...

Мысли забились в голове наперегонки с колотящимся сердцем: забыли, бросили, оставили, не нашли. А когда я, уже у самой воды с ладонью у лба, скосилась на низкое солнце... оно должно садиться с другой стороны. Значит, не закат, а...

— Мама моя... Мамочка, — и понеслась вдоль пены прибоя...

Сколько я так "пролетала", не помню. Но, в итоге, наконец, замерла. И громко дыша, еще раз обвела глазами уже ненавистный пейзаж. Да, солнце вставало. Бриз, прохладный, влажный, пробуя силы, качал макушки пальм, и птицы уже проснулись. А может, я их разбудила... И только черные храмовые горы по прежнему возвышались символом мрачной вечности... Всё. Больше бежать некуда. И, рухнув на колени, я опять "обвалилась". На этот раз, в "возвышенный тоскливый" рёв...

— Монна Зоя. Монна...

— А чё и я ничёви... А-а! Яков! — запыхавшийся боцман, от моего "душевного порыва" чуть на спину с колен не опрокинулся. — Яков... Я думала, вы меня бро-осили-и... А вы... Вы...

— Да мы вас до самой темени по этому хобьему лабиринту искали, — обхватив меня, запричитал тот. — Монна Зоя...

— Угу-у... Яков. Мне было так страшно одной здесь... В этом хобьем... А где капитан? — отпрянула я от него. Мужчина, тихо ругнувшись, сдернул с шеи свисток. — Макс! Давай живо вдоль берега и свисти по громче. Надо команду собирать.

— Три коротких? Как договаривались, если...

— Ага. Давай! — крикнул уже вдогонку. — Монна Зоя, мы с капитаном разделились.

— Зачем?

— Чтобы лучше вас искать.

— Так вы меня... искаи-ли-и... — вновь уткнулась я в уже мокрую мужскую грудь.

— Ну, конечно. Я ж говорю: сначала, до самой темени. Потом, переждали пару часов в каком-то доме и с первым лучом, снова, — гладя меня по спине, будто убаюкивал Яков. — Мы ж не знали, где именно. После такого-то... Вас же эти птицы с собой унесли. И пропали все оптом. Чтоб им. А капитан...

— Что, "капитан"?

— К мосту тому рухнувшему вернулся и там всю тьму просидел. Он нас и поднял.

— Угу... Наверное, по своей Вананде страдал... Это же все из-за меня-я...

— Ох, монна Зоя.

— Ох, Яков... Как же это страшно, когда одна. Я не хочу больше одна. Я не хочу больше много чужой воды и чужих островов. Я хочу домой. Я хочу, чтобы меня любили. И берегли. Это так...

— Зоя...

Первым моим огромным желаньем было из разжавшихся боцманских рук перекинуться прямиком к нему. Совсем рядом опустившемуся на песок. А потом я увидела его взгляд. Тоскливый, будто с чужим зябким холодом на дне. И просто хлюпнула носом:

— Да-а?

— Вы больше не плачьте. Теперь все у вас будет хорошо... Яков, вы с Максом — молодцы.

— Ну, так, — хмыкнул боцман. — Только странно: мы по этому месту уже второй раз проходили и монны Зои тогда здесь...

— Здесь все странно, — глядя в сторону, скривился капитан. — Зоя, пошли? — и, подскочив с колен первым, поднял за собой и меня...

Два следующих дня я беспробудно в своей койке спала. Без каких-нибудь снов и многозначных видений. Они меня "бросили". Исчерпали запас. Надеюсь, теперь, навсегда. Маленькое окно попеременно извещало о наступлении солнечного дня, потом, ночи, но я, отвернувшись к стенке, упрямо продолжала сопеть... Пока океан не накрыл туман.

В тумане утонуло всё: палуба бригантины, кармовые лестницы, мачты и даже звуки в нем растворялись. Лишь запах камбузного дыма, путаясь в его непролазном мареве, висел над кораблем странным "коктейлем". И непонятно было: утро сейчас, день или вечер. Хотя, Рубен, вроде как... Ну да, уже вечер.

— Добрый вечер, Сусанна, — запустила я вслед за собой в гостиную туманное облако.

Женщина кивнула, ставя на клавесин недопитый бокал. Потом поддернула сползшую с плеча шаль:

— И тебе... Зоя. Выспалась?

— Угу... А ты почему одна скучаешь?

— Скучаю? — усмехнулась Сусанна. — Я думаю. Много. Как раз, пора.

— А о чем?

— О многом, Зоя. О своем будущем, например. О своем деле.

— А чем вы с капитаном занимаетесь? — хлопнулась я на стул, и подхватила из вазы зеленое яблоко. — Какое у вас "дело"?

— Фарфоровое, Зоя. У Вито своя большая мастерская в Диганте. Там делают очень тонкий красивый фарфор. Он высоко ценится. А я его по всему Бетану продаю.

— А-а... Понятно... Сусанна, он... очень переживает?

— Из-за чего? — вскинула она на меня глаза.

— Из-за своей Вананды.

— Не знаю. Я его не видела почти столько, сколько тебя.

— Почему?

— Он из своей каюты почти не выходит. А заходить к нему — табу, — и, хмыкнув, добавила. — Для друзей.

— Значит, сильно, — вот ведь... несчастье. — Сусанна, я, пожалуй, пойду.

— Куда? Сейчас Рубен на ужин накроет.

— А я не голодная, — и, уже у двери, демонстративно откусила свое яблоко. — А ты "думай". Не буду те-бэ мэшать, — но, пошла совсем не к себе. "Табу" у него. Так ведь, лишь на "друзей". Хотя, Сусанна имела в виду, "подруг". А вот, я кто? Наверное, теперь, лишь "обуза"...

На настойчивый стук мне не ответили. Пришлось дергать дверь. Иначе, вся храбрость в тумане растворится. И, уже оробев, скользнула в неожиданный полумрак... Вот оно как... Мужской профиль, склоненный над далеким столом, качнулся и медленно повернулся ко мне:

— А странные картины выдает туман.

Храбрость моя, заскулив, махнула хвостом в закрывшуюся дверь. Я — осталась. Лишь спиной к двери прислонилась:

— Угу... А вы что, пьете? Один?

— Я? Нет. Может, вам налить, Зоя?

— За упокой Вананды?

— А причем здесь... Та-ак.

— Ну, вы же по ней страдаете? Безвозвратно потерянная честь и как теперь без нее все будущие дети от любовниц? И как вы теперь докажете, что лучше собственного отца?

— Зоя, прекратите нести чушь.

— Чушь?.. А вы прекратите страдать. Да вы лучше его во много раз, хоть я его и не знала. И вам нечего и некому доказывать. А я к вам не "чушь" пришла нести, а извиняться за... за... А вообще, за что мне перед вами извиняться?

— Вот и мне интересно, — поднялся он из-за стола и медленно двинул через всю свою огромную каюту. Я, глядя на это зрелище, тоскливо скосилась в горящий камин. — Продолжайте, Зоя.

— А-а... Я сначала хотела вас подбодрить. Ну, и извиниться.

— Так, за что? — вперился в меня взглядом мужчина.

— Да за стечение обстоятельств.

— Теория предначертанности. "Колесо судьбы", — с усмешкой качнул он головой. — Вы-то тут причем? Нас с вами "неизбежно свело". А теперь "разведет". Я подписал ваше разрешение на брак с этим... Зачей.

— Спасибо. Только, мне оно теперь — ни к чему.

— Оно — без приданого.

— Ну и что.

— Не понял?

— Я замуж за Зачю не пойду. Что здесь непонятного?

— Та-ак. Но, тогда вам придется до середины декабря "болтаться повсюду" за мной?

— Угу... А если просто...

— Нет.

— И даже под расписку от брата и...

— Нет.

— Да почему "нет" то?!

— А почему "замуж не пойду"?!

— А это, не ваше дело!

— Я пока — ваш опекун.

— О-о, опять — старая песня. Сейчас-то она к чему?

— Вы на вопрос мой еще не ответили?! Вы понимаете, что у вас сейчас лишь два пути: либо с ним под венец, либо со мной до зимы? С человеком, который принес вам одни лишь несчастья и которого вы до сих пор ненавидите?

— А-а...

— Причем, по мнению его же, он это чувство вполне заслужил... Вы что-то хотели сказать?

— Да. С чего вы взяли, что я вас "до сих пор ненавижу"?

— Да от вас же самой, перед тем, как нам отчалить на Ньюпван.

— О-о... Капитан, вы большой фантазер и много на себя берете. Я имела в виду не вас, а всего лишь кофе, что мне Сусанна предлагала.

— Да, неужели?

— А почему я перед вами оправдываюсь?

— Я вас об этом и не просил. Тем более, вы на вопрос мой до сих пор...

— Да идите вы, вместе с вашими вопросами. Страдает он. Несчастья одни приносит. Вам, наверное, нравится вот так "страдать". А я хочу просто жить и любить... — распахнула я рот, но наткнулась на выразительный мужской взгляд. — Понять бы еще, что это... такое... Я пойду, — и развернувшись, дернула дверь.

— Что "понять"? — приложила ее обратно взметнувшаяся передо мной рука. — Зоя?

— Что такое любовь. Чтобы больше не ошибаться. Может, вы мне расскажите, как опекун? — а, что уж там? Однако мужчина сглотнул слюну:

— Зоя, мне на этот вопрос...

— Да вы просто трусите.

— Что?

— Я буду говорить, а вы меня слушайте... Это, когда видишь в другом все самое лучшее. Так?.. И он вызывает у тебя желание делать добро. И каждое его слово, как драгоценный дар. А еще...

— Что, "еще"?

— Еще он пахнет... Его запах. Он — родной. Так больше никто на свете не пахнет... Так?

— Зоя...

— Что? — и качнулась к нему. Чтобы еще раз вдохнуть. Проверить. Хотя, какие уж тут...

Мужская рука обхватила мой подбородок и с силой приподняла. Глаза в глаза. Всего на какой-то миг. Чтобы понять... Теория предначертанности. Да и хоб с ней.

— Зоя... вы... — его поцелуй — как от пламени ожог. До самого сердца. До самого низа живота...

А дальше — полнейшее безумье. И теперь нас было двое. Жадно пьющих друг друга сумасшедших. Среди океана тумана, в огромной капитанской каюте. Всю до рассвета ночь...

ГЛАВА 15

"Зоя!" — и распахнула глаза... Вот это побудка. И главное, сон не пом... А что я вообще помню?.. Обрывками. Вспышками... Руками... Чужими. Чужой. Которая сейчас... Приподняв со второй голову, в полглаза обозрела "картину"... "Капкан" и здесь — надежный. В аккурат — поперек. И осторожно обернулась назад... Мужчина за моей спиной крепко и беззащитно спал. Хоть за нос кусай... И мысль такая вообще, отчего? Пока, единственная... Пришлось открывать второй глаз и определять местоположение собственных ног. Для начала дернула правой. Мужчина сзади вздохнул и по-хозяйски ... о-оп... Да я ему что, "подушка"? Чтоб меня вот так к себе двигать и обхватывать?.. А может, мне неудобно? А может, у меня дела... срочные?.. А оно мне надо?.. Ну, если хорошо подумать... второй мыслью, то... Хотелось бы вспомнить остальное.

— Капитан... капитан... — хотя, ночью я его не так называла. Ба-бах, новой вспышкой: пальцы, запущенные в темные волосы. И его лицо прямо над моим: "Виторио, о-о"... О-о... — Виторио.

— М-м...

— Руки ваши... свои разомкни.

— Зачем? — вот, ничего себе?

— У меня... срочные дела.

— М-м...

— ... Виторио?

— Зоя... если через четверть часа ты не... вернешься, то я... — и, проехав по моему бедру верхней, откинулся на спину. — П-пых...

— Угу. То, именно это меня и будет ждать.

— Зоя, я все слышу, — улыбнулся, не открывая глаз. — Я не сп... п-пых...

"Слышит". Видно, с первыми лучами рассвета он, как Коррадо из сказки, вновь превратился в "опекуна"(1). А я, значит, снова... И уперлась носом в оборванный свисающий балдахин. Ба-бах: "Зоя, смотри мне в глаза, прошу. Смотри мне в глаза"... Пейзаж на противоположной стене висит совсем криво. Ба-бах: мой громкий стон, оборванный поцелуем... На ковре у камина — мое несчастное старое платье. "Вот я от него тебя и... избавил". А под ножкой стола — закатившееся туда яблоко... О-о... И это всё я?.. Это всё мы?.. Не-ет. Меня не так воспитывали... И с полыхающими от стыда щеками, сползла с кровати... Срочные дела. Мозги бы в кучу собрать. Остудить, хотя бы...

— Проветрить, — и, мельком глянув на серую хмарь за окном, подхватила с пола мужскую рубашку...

Тихо-тихо выскользнула в коридор и на цыпочках до самых палубных дверей. Створки их сейчас плотно сомкнуты, как два бдящих сторожа. Но стоило качнуть лишь одну и сделать маленький первый шаг, как серая гуща тут же обволокла, поглотила в своей зыбкой нереальности... И какое тут "проветрить"? Вот "промокнуть", а потом "продрогнуть". И какой хоб понес босиком? Хотя, где сейчас эти туфли искать? Пока "вспышек" не было.

— Уф-ф... Мама моя, — оторвала ладошки от влажных перил, и пришлепнула к горящим щекам.

Что это такое со мною было?.. Полное помешательство, если сравнить с предыдущими "опытами". И самое удивительное — мне это очень по вкусу. И мужчина целиком — мой. И должно ли быть от данного факта "стыдно"?.. Так ведь стыдно же. Нет, другое дело — женатым вот так. Да только мне и сейчас себя женой Виторио изобразить сложно. Я даже с Зачей хоть как-то себя в этой роли представляла. А здесь... А он сам?.. Мама моя... И хоть лоб к перилам приткни, не вспомнить ни брачных оглашений, ни признаний в "большом и светлом". Одни сплошные "ба-бах" всю ночь... И кто я ему теперь, после подобного?.. Любовница. Ну да. Раз обратно будет ждать. Подругу бы назад не впустил... "Подопечная любовница". Ну, ты, Зоя, и дура. Влюбленная дура. Зато познала, что такое "любовь". Целиком и до грани... Нет, да разве так можно? Вот сейчас его разбужу и... Или вовсе туда — ни ногой?.. Мама моя. И кто бы умный мне подсказал?..

Тихий звук щелчка, пробившийся сквозь туман, заставил меня развернуться, но, что тут увидишь? Разве, до пальцев вскинутой руки. И я ее даже вскинула... Неужто, он, все же, проснулся? Сердце замерло и вновь громко забилось... А теперь ищет ме... Протяжный скрип, совсем уже близко. И летящий из марева огромный металлический крюк на тросе. Удар! И "взрыв" в запрокинутой голове.

— О-о-ох, — так больно... За... что?............

Рыбы... Рыбы в воде не пахнут... Вода пахнет рыбами... У меня во рту и в носу — ее соленое жгучее послевкусие. А рядом с носом — нестерпимая рыбья вонь... И, если глаза открыть, то можно распознать ее источник. Но, стоит мне это сделать — голова тут же окончательно лопнет. Потому что придется нарушить шаткий баланс покоя — сощуриться от яркого солнца, которое, уже сквозь веки, невыносимо. Так что, лучше помирать так. И не трогайте меня...

— ... да ты осторожней. За подбородок. И волосы ей в сторонку от уха, — незнакомым мужским басом.

— Вот сам бы и управлялся, — огрызнулись басу в ответ. — На этой чертовой серьге застежка мудреная. Не под мои пальцы.

— А ну, дай я... — и долгожданная тень упала на лицо. Однако мечта "спокойно загнуться" ею же и накрылась. — Кажись, она того, Фонс, очухивается. А мы ей руки связать не успели.

— Так давай тогда быс...

— А-а-а!!! Отпусти, бесова девка!

— Ты чего орешь?!

— Она меня укусила за палец!

— Еще раз и...о-о-о, — и, качнувшись, снова рухнула в горячий песок . Правда, теперь на колени... Уж лучше б я... померла. Потому как, увиденное...

Два загорелых, не первой свежести, мужика в выцветших рубахах угрюмо торчат в паре ярдов левее, у самой кромки воды. За ними, в волнах прибоя бултыхается лодка под таким же линялым парусом. А вдали, через бликующий под солнцем залив, желто-зеленые горы. Местность и рожи совершенно неопознанные... мама моя.

— Вы... кто?

Покусанный обиженно вскинулся:

— Да, твои спасители, бесово семя! Так, значит, нас отблагодарила?

— Спасители?.. От чего? От сережек в ушах?

— Так донным крабам они и вовсе — без надобности.

— Каким еще "крабам"? Причем здесь...

— А притом, что мы тебя из океана выловили. Тебя к нашему борту дельфины прибили. А откуда приволокли, — совсем уж "убийственно" скривился мужик. — Понятием не владеем.

Второй же, хмыкнув, добавил:

— Так, видать, ты и раньше больно кусалась. Там, откуда тебя...

— Что, "меня"?

— А, шандарахнули по лбу да за борт скинули. Не иначе, рассерженный полюбовник, — и оскалился, уперев взгляд в мои обличающе голые коленки.

Я тоже их обозрела... и одернула жесткую от соли мужскую рубашку:

— Не ваше дело... И куда вы меня "спасли"?.. И зачем руки хотели связать? — дошло, вдруг, до меня.

Мужики в ответ замерли, и один уже распахнул рот...

— Уф-ф, а вот и они! За тобой.

— Куда?!

— За тобой, бесовка! А не хошь... так с нами останься, — и громко заржали на пару, видно, для впечатленья.

Ну, я и "впечатлилась". Да так, что вновь подорвалась с песка на ноги. Получилось слегка с кривизной. И ненадолго. Я лишь взглядом успела мазнуть туда, куда и "спасители" мои пялились: узкая лестница вниз, из-под густой зелени, с яркими пятнами цветов вдоль перил, а по ней бодро спускаются трое. Такой же "несвежий смуглец", "атлет" в темном жилете, а вот, третий...

— Мама моя... Бу-э, — и снова коленями в песок...

— Долгих лет вам, мессир Леон!

— Всех благ!

— Бу-э.

— И вам удачи.

— Так уже, удача нам! Вот, гляньте.

— Бу-э... Ой, мамочки. Бу-э.

— Ну и?

— Ох, это она воды нахлебалась. Мы ж ее...

— Из океана выловили, мессир Леон. Видать, с корабля проходящего скинули: шишка на лбу и поранена там же. А так...

— Рана? Большая?

— Бу-э-э. О-ох.

— Да нет. Быстро заживет. Да и не хватятся ее, доподлинно говорю, мессир Леон. Наоборот, избавиться, видно...

— В этом сам разберусь... Ладно. Никип, давай к ней и... в общем, помоги.

— Ага.

— Руки свои... Я сама, — однако, меня сегодня мало кто слушает. Зато "третьего" я теперь рассмотрела — редкостная "натура". Бледный, худой, губы — "в ниточку" и важности преисполнен, как швейцар в столичном театре. Мессир Леон. Вот значит, как.

— Никип?

— Я са-ма, — процедила, вытирая рот свисающим рукавом.

— Кх-хе. Ну, попробуй "сама".

И попробовала. По горячему песку босиком — скорость заметно прибавляется. Тем более, "легкость" в организме значительно возросла. Лишь "запечатлела" напоследок своих "спасителей" — вдруг, пригодится? И услышала вслед:

— Так-так... И сколько за эту русалку хотите? — новый поворот в моей непутёвой судьбе. Жаль лишь, "цену" ему я так и не расслышала...

Истратив весь свой запал на прыжки по береговой полосе, я очень скоро выдохлась. Так, что вновь упасть и не вставать. Однако здесь повезло:

— Поготь ка: надо начальство дождаться, — парень сам тормознул у первой лестничной ступени и наглядно скрестил на груди руки.

Я на ближайшую из них — упала:

— О-о...

— Чего, совсем плохо? — не то уточнил, не то — посочувствовал.

— Угу... Голова... Никип ведь?

— Ага, — с прищуром оскалились мне.

— А я где, Никип?

— Кх-хе! Видать, точно тебя "шандарахнули".

— Угу, видать, — и впервые притронулась к своему ноющему лбу. — О-о... Ты хоть скажи мне: это Божьи скалы или уже материк?

— Материк. Южное чидалийское побережье. А место... — и отвернул голову к солнечному заливу. — Место — Бухта Роз. "Розе Бэй". Слыхала о таком?

— Не-ет... По-моему, нет. Так здесь что, розы разводят? — по крайней мере, ясно б стало, по какой оказии меня сюда "купили". Однако парень ответить не успел:

— Как тебя зовут?

Я от этого тихого голоса, почему-то, вздрогнула:

— Зоя.

— Так-так, Зоя, — одарил меня еще одним цепким взглядом вернувшийся "покупатель". — Ты — девочка взрослая и, надеюсь, в истерики впадать не станешь. Не хотелось бы портить такое красивое лицо еще одной... шишкой.

— А что, есть, от чего? — без особого интереса уточнила я.

Мессир Леон многострадально вздохнул:

— Это, смотря как, ты к жизни относишься. Можно, например, полагать, что сегодня тебе дважды в ней крупно повезло: когда тебя из воды достали, и когда от этих скотов спасли. А можно и считать себя жертвой злого рока.

— Тоже дважды?

— В этом, Зоя, все и дело.

— Так вы мне просто скажите: зачем я вам сдалась в этой цветочной бухте? А то у меня от ваших философских вывихов... — и шумно выдула воздух от по новой накатившего спазма.

Мужчина в ответ хмыкнул:

— Я понимаю... Послушай меня, Зоя. Пытать тебя своими "вывихами" больше не стану, а вот что скажу: любой долг приходится отдавать. И будем считать, ты этому месту... кое-что задолжала. За свое телесное и душевное здоровье. А вот каким образом ты затраченное сюда вернешь... — обменялся он взглядом с застывшим статуей Никипом. — Поживем — увидим. Сейчас же: мыться, потом к нашему замечательному лекарю и спокойно отдыхать. Здоровье здесь — самое главное.

— Угу-у, — напрягла я последние свои, не отбитые "крохи". — А что это за место то такое?

— Розе Бэй... Лучший в Чидалии "дом для уединенных свиданий".

— Мама... моя.

— Никип! Помоги девушке встать и... в общем, помоги...

Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. Вопрос, единственный из огромной кучи второстепенных, упрямо долбился в голову и не давал покоя. Потому что именно он был причиной всему. Зачем? Зачем я тогда от него ушла? Ведь, если б осталась в каюте, в кровати... Не было б теперь этих приторно розовых стен, приторно розовых штор и высоких каменных заборов. С одной стороны — недосягаемая жизнь. С другой — бесконечные розы. В бесконечных тенистых аллеях, клумбах и вазах. Я розы с детства не особо люблю. А здесь они — везде. И теперь олицетворяют собой "приторно благоухающую клеть". Так, зачем?!.. Вот так седьмой день подряд. Между цветами и огорожами. Лишь иногда отвлекаясь от бесконечных "Зачем?".

В первый раз — первой же ночью. Я тогда почти успела заснуть. Когда в комнату тихо вошли двое: Леон и дама. Голос — скрипучий. Но, не по-стариковски скрипучий, а... с какой-то стервозностью:

— А шрам все-таки, будет, — будто меня здесь вовсе нет — горящей свечой, едва ли не в лоб. Я — "крепко сплю". — Придется челку ей выстричь.

— Монна Фелиса, она пока не готова. Я вообще по ее поводу сильно...

— А это — уже не твоя забота. Я сама знаю, по какому поводу и когда. Ты за ней присмотри. А, насчет челки... с этими чувственными веснушками...

— "Джованна".

— "Юная роза"?.. А что, не дурно, Леон. Только, если она начнет гостей портовым матом крыть, как Никипа, когда он ее сюда тащил...

— Монна Фелиса, подобного не повторится. И это — уж точно, моя забота.

— Знаю я. Не переусердствуй. И вообще... — исчез под моими веками свет. — Без меня ее не трогай. Я через неделю вернусь, вот тогда и посмотрим, что из нее выйдет и... — тихо закрылась за ними дверь.

Это был первый раз. Во второй я удивилась сильнее: наличию магии, натыканной здесь повсюду. Только действовала она как-то странно — ноюще томно в области живота. Видно, специально для "Роз", потому как у обычных служителей на шеях болтались аметистовые "защиты". Мне тоже пришлось "нацеплять" защиту баголи. Сразу, как поняла, точнее, услышала "конечный магический эффект". В темной беседке, за изгородью из всё тех же благоухающих роз. Здесь такие изгороди были повсюду. Они и делили местный "сад" на две отдельные части: "для приема гостей" и "служебную". Я пока шлялась во второй. От забора до забора. От охранника до охранника. Иногда, не одна. Но, это был уже третий случай. Пожалуй, самый здесь "удивительный".

Милая девушка Марит. С черными кудряшками и такими глазами, что видят всё. Даже то, чего в природе не существует. Моя здесь "отдушина" и приставленная мессиром Леоном прислуга. Хотя, второе — не важно. Важно, что она меня отвлекала. От моих бесконечных "Зачем?". Иногда, тоже бесконечной, болтовней. А через три дня и...

— У тебя бумага, Марит, есть? И карандаш?

— Для чего? — хлопнула та глазами и замерла с подушкой в руках.

Да, чтоб, хоть на время замолкла!

— Рисовать тебя буду.

— О-о, монна Зоя, а вы точно умеете?.. Найду! — и нашла. А потом мы с ней вместе нашли "задний план". Без приторных роз (и без соглядатаев). — Вот тут подойдет? А как мне сидеть? А может, волосы распустить? Монна Зоя, и губы мне можно, ну, чтобы пухлее? — ага, и рот — поменьше:

— Можно... Марит, а что за место?

— О, здесь когда-то была конюшня для пони. Наша хозяйка их держала для... ну...

— Не надо, — а я здесь сильно "продвинулась" в "образовательном" плане.

— Угу. А потом ее разобрали, лишь две стены остались и сюда стаскивают всякий хлам. Вот, например, эту кровать. Ее третьего дня один... Что, тоже, "не надо"?.. Угу. Или этот клавесин. Он был почти новый. И на нем...

Ба-бах!.. Я даже куда-то села... "Что такое "Розе Бэй" знаешь? Место в укромной бухточке на нашем южном побережье?"... "Я ведь его давно знаю. И когда-то он мне очень сильно помог"... мама моя... Сусанна...

— ... и вот, он был совсем новый, когда... Монна Зоя, вы меня совсем не слушаете.

— Я тебя... слушаю. А почему его сюда унесли?

— Так я же и говорю, — вынимая шпильки из кудрей, кивнула Марит. — Я сама тогда здесь еще не работала. Это года четыре назад было, а моя знакомая, ну, вы ее видели, с зубами, как у крола, так она мне рассказывала, что раньше прислуживала той самой...

— Какой "самой"?

— Соттоле, "Розе в пепле". Так ее здесь звали. Это — ее клавесин. Только, она отсюда сбежала. Угу. Со своим "абитуалем". Так здесь "постоянных поклонников" у Роз называют.

— Да ты что?

— Угу, — распахнула Марит еще шире глаза. — И наша хозяйка на нее была очень зла. Очень. Якобы, она этой Соттоле доверяла — в свои помощницы ее готовила, а та сперла у нее все деньги из тайника в кабинете и сбежала... С ним, с этим...

— Понятно...

"Постоянный поклонник" и "Роза в пепле"... Деловые компаньоны... Друзья... И зачем я, все-таки, от него тем утром ушла? Зачем? Зачем? Зачем?..

— Монна Зоя, я принесла ваш ужин... Монна Зоя!

— Что?.. Да, — и спустила ноги с широкого подоконника. — Только, я не хочу.

— Хм. Вы опять? Меня мессир Леон ругать будет, — водрузила Марит набитый разнос на стол.

— Ругать?.. А ты сама-то уже ела?

Девушка, вздохнув, дернула плечом:

— Неа. Пока не успела. Мы большой зал мыли. Завтра хозяйка из столицы возвращается — будет вечерний прием для гостей.

— Да неужели? Тогда, садись и ешь. Что там сегодня?

— Рыба в сливочном соусе, — скосилась Марит на блюдо. — А...

— Давай. Яблоком потом зажуешь ее запах. Бе-е...

— Отчего "бе-е" то, монна Зоя? Наш повар очень вкусно готовит. Или вы — не с побережья, раз рыбу на дух не переносите?

— Я раньше ее любила. А вот сейчас... Бе-е.

— Ну, как скажете, — решилась, наконец, та. — М-м... А вот эту булочку с тмином можно?

— Бе-е... Можно.

— Хм... У меня тоже такое бывает, — вздохнула и потерла в предвкушении руки. — М-м-м... Перед "женским проклятьем".

— Это как? — подхватив грушу из вазы, уселась я напротив.

— Ну... перед этими нашими...

— А-а... Так у меня... у меня...

— Монна Зоя, вы что, грушей подавились? Монна Зоя.

— Марит, у меня... кажется, их... они... Их у меня нет. Такого раньше никогда...

— Чего, "нет"? — открыла та рот, позабыв про еду.

— "Проклятья женского".

— И давно?

— Уже дней... пять... Мама моя...

— Святая Мадонна! Будь славен твой плод, возрождаемый в каждом женском чреве!.. А что? Моя бабушка всегда так говорит?

— Мама моя...

_________________________________________

1 — Старая, очень известная чидалийская сказка о заколдованном мужчине, ночью — искусном и страстном любовнике, днем — бездушном тиране.

ГЛАВА 16

— ... да и какая у этой Элды фигура? Страхолюдина. Дылда в платье. Она и вкуса в нарядах не знает: фамбарушки попышнее навесит, прикроет ими свои тощие формы и...

— Марит.

— ...фланирует по здешним дорожкам. А на весенний Равнодень так и вовсе...

— Марит! Да мать же твою! Марит.

Девушка растерянно замерла на вдохе:

— Ой, монна Зоя. Так о чем мы?

— О моих выпирающих формах, — хмуро уставилась я на нее через стол. — Да только тебя куда-то сносит все время... Так, к чему это? Ты ж меня уверяла, что "эксперт"?

— Конечно, — шустро отмерла та. — Я здесь уже много всего навидалась и наслушалась... Значит, "завыпирали"? И "заныли"? — я еще раз прощупала. Марит подперла пальчиком губы. — Ага... Ну, если не к "женскому проклятью", то... Святая Мадонна! Будь славен твой...

— Я в тебя грушей брошу.

— Следующий признак: тошнота на какой-то запах. Полоскать позже начинает. И здесь до этого обычно не доходит, — скосилась она на меня. — Вас же, монна Зоя, тошнит?

— А может это быть, например, от прежнего удара в лоб?

— Может. Только не после того, как даже синяк на лбу пожух... Еще беременные могут постоянно спать. Или постоянно злиться.

— Да что ты? Я всегда такая. И "постоянно спать" не хочу.

— Ну-ну...

— Это — от безделья.

— Как скажете, монна Зоя. Не я же из нас двоих...

— А это, Марит — еще очень большой вопрос.

— Так его при вашей фигуре лишь месяца через три смогут разглядеть.

— Что?

— "Большой вопрос". Он у всех по-разному растет. Да только тоже, не здесь.

— Это ты к чему опять повторяешь?

— А, не знаю еще, — дернула девушка плечом. — У вас надо будет спросить: хотите вы этого ребеночка или нет? А?..

А вот это, весьма... О-ох... И лучше не думать. Да как это сделать, если так "угораздило"? Родить своему любимому мужчине долгожданного первенца. Притом, что сама ему, пока — неизвестно кто. Даже, невзирая на его убежденье в главенстве для ребенка отца. И наплевав на вероятность вообще без обоих остаться. И все равно, я бы... Зачарий... "Поэтому, мое полное имя даже в расшифровке не нуждается...". Я ведь в первый момент о нем даже не вспомнила. И сколько там дней прошло с той ночи у озера?.. Как раз, чтобы успеть... "зачать"...

Два разных мужчины. И оба друг друга ненавидят. Хороший "подарок" обоим. Кого ж "осчастливить"? Виторио? "Я беременна, но, не уверенна, что отец — ты, любимый". И даже, если б он мне в ту ночь объяснился и замуж позвал, как мне туда идти после "такого"? Ведь я буду ЭТО знать. Да и он, тоже, хотя бы, догадываться...

А теперь мой бывший будущий муж: "Здравствуй, Зача. Дело в том, что я тебя больше не люблю. И вообще скоро рожу. И, возможно, не от тебя, а от своего нового опекуна". И вот тут, в апофеозный момент, "проявляется" мой третий мужчина — Арс, в дом которого я с этим "подарком" припрусь. И он меня любит, конечно. Но, вот, простит ли? Поймет?.. Да, Зоя. Ну ты и дура... А ведь к ним еще надо вернуться. Из-за этих заборов и роз. И, есть ли она у меня, эта "дорога назад"?..

— Монна Зоя, вы мне так и не ответили?

— Конечно... хочу, Марит. Я, ведь — сирота. И я очень хочу сама стать кому-нибудь мамой, — только мне лишь странно чуть-чуть, что мысль эта пришла именно здесь и сейчас. Но, это уже — неважно. Это — лишний вопрос. Тем более, на самый "главный" я себе только что им же ответила: зачем я тем утром от него ушла.

— Так это у вас вряд ли выйдет. И родить и сбежать.

— Что... совсем безнадежно?

Марит сочувственно со своего конца стола скривилась:

— Угу. И чревато к тому ж. Хозяйка беременность не хуже мага чует и сразу меры принимает. А про "сбежать"... Как-то по прошлой осени, пробовала одна махнуть наружу. Она такая несчастная была. Еще и до того, как попробовала — от "рубашечников" здесь, в Розе Бэй, скрывалась.

— От кого?

— От бенанданти. Они хотели ребенка у нее забрать. Конечно, когда он родится. У бенанданти ведь считается, что, если отец — из клана, то и дети его непременно тоже должны...

— Понятно, — сглотнув слюну, отметила я. — И что было дальше?

— С той несчастной?.. Ну, наша хозяйка, как только узнала, кто будущий отец, довела дело до конца — дождалась положенного срока, а потом сама ребенка, девочку, "рубашечникам" сдала. Прямо отцу на руки.

— А мать как же?

— А она следом за ними хотела. Много раз. Потом, смирилась со временем и...

— И что?

— Розанера. Так ее здесь зовут.

— Мама моя...

— Угу.

— Что, и совсем, никак?

— Это вы про побег?.. Бесполезно.

— Но, ведь у этой, как ее, "Розы в пепле"...

— Соттолы?.. О-о, — свела губы в трубочку Марит. — Так она ж, с помощником? Он здесь такой шум устроил. Хозяйка, говорят, после всю охрану сменила. Вместе с прежним начальником.

— С помощником, значит? — да где ж его теперь, этого...

— Монна Зоя!

— Что?

— Я не смогу.

— Что, Марит?

— Да вам помочь. Мне ведь тут еще работать. К тому ж... ну, у меня... — раздула она ноздри. — дружок — из них же, из охраны. И как я его под "такое"?

— Угу... Я поняла. Дружки, они разные... бывают. Я сама, Марит, что-нибудь придумаю.

— Сами?!

— Сама. Ведь, как там бабушка твоя говорит?

— Святая Мадонна! Будь славен твой плод, возрождаемый в каждом женском чреве! — дуэтом процитировали мы мудрого автора. И на душе сразу стало светло.

Ну и пусть будущий отец пока неизвестен. Ну и пусть, со мной самой судьба решила "круто сыграть". Этот ребенок — еще и мой. В первую очередь — мой. Вот на том мы с судьбой и сойдемся:

— Только, у меня к тебе одна просьба будет, Марит.

— Клянусь этим же Божественным образом, монна Зоя — никому. Даже, под страшной пыткой.

— Угу, — надеюсь, "пытка" эта будет молчаньем...

Да мне бы и самой... помолчать. Тем более, в нынешнем "положении". Однако не получилось. И ведь, что обидно, только с "положением" этим смирилась. "Расставила приоритеты", как говорил мой учитель. Ох, как же он сейчас далеко. Так далеко, что и полетом мысли долететь очень сложно. Даже если вскинуть глаза к закатному, розово-синими полосами, небу.

— Монна Зоя, я за вами... пришла, — лицо растерянное и голос с придыханьем.

— Куда это, Марит? На ночь глядя?

— К хозяйке.

— Так, ты говорила, она завтра...

— Так, кто его знал? — с душой выдохнула та. — Еще коней даже не выпрягли, — неужто, на таком расстоянии "почуяла"? Да не-ет. — Монна Зоя, — Марит заполошно подскочила к окну и ухватила угол передника. — Мой вам совет, чтоб, ну, не распознала: ведите себя, как обычно.

— Угу, — скосилась я на ее перебирающие пальчики. — Это сложно — она ж не в курсе, как я себя "обычно веду". Мы с ней, можно сказать, и не виделись... полноценно. Только...

— Так это для вас — шанс!

— Что?

— Шанс не распознать в вас различья. Монна Зоя, вставайте, пошли. Она, когда долго ждет, очень злится.

— Да мать же твою.

— Вот. И без этого тоже, пожалуйста.

— Да, спасибо, — и, подскочив с подоконника, одернула на груди платье. — Уф-ф. Пошли.

Из длинного, очень длинного коридора, казалось, в этот час уже отошедшего в сон, мы, через распахнутые створки, вышли в светлый холл соседней, "гостевой" половины. Впервые с моего здесь появления. А потом, по новой, левой ветке, в полном молчании уперлись в высокую закрытую дверь. У меня, на тот момент иссяк и запас хладнокровья и фантазии в тщетных потугах угадать цель такой срочности. Так что, самое время — узнать о ней лично... Робкий стук в темное дерево: "Монна Фелиса, можно?" И меня, как пенделем, этой же дверью сзади и наподдало... Вот оно, значит, как...

— Вот ты, какая, Зоя, — начало уже впечатлило. Однако ясности... — Проходи ближе, садись. У меня после дороги ноги затекли. Я их, с твоего позволения... — и чем-то там "б-бульк" под огромным письменным столом. — Чего встала то?! — еще один "пендель".

Я и — отмерла. От немыслимо красных в золотых узорах стен (это, после тошнотного то розового), невыносимо терпких благовоний (после навязчивой приторности) и странно-красивой женщины. Это я, как художница сейчас попыталась (сработал рефлекс). Ведь, если лицо здешней хозяйки "разбирать по частям": нос картошкой, губы капризно тонкие, глаза — слишком близко. Хотя, при полном "комплекте"... В общем, "подмалёвок весьма удачно доработан". И даже, гладко зачесанные назад темные волосы (напомнившие мне Сусанну), которые оголили, высокие по-мужски залысины, общей картины не портили. Наоборот, предавали ей какое-то "осмысленное величие", в разы увеличив лоб. Что же касается возраста, то и здесь... от тридцати пяти и до... хоб его...

— Куда мне можно... присесть? — замерла уже сбоку от могучего стола.

Монна Фелиса грациозно ткнула пальцем в низкую банкетку рядом:

— Сюда, — и новый изучающий взгляд... Да чтоб их, эти местные платья — и "формы" свои спрятать некуда. — Отчего так волнуешься?

— Я?.. За свою судьбу переживаю. Это ведь здесь — нормально?

— Ну-у, — откинулась дама в кресле и, выдержав паузу, сцепила перед собой, водруженные на боковины руки. — Нормально... И какой ты видишь свою здесь судьбу?

— Пока, в розовых тонах. Может быть, вы мне ее "дорисуете"?

— Дорисую? — усмехнулась монна Фелиса. — А почему бы и нет? Только, для начала, расскажи мне о себе.

— Для начала, о чем? — уточнила и я, в свою очередь.

— Да, откуда ты? — б-бульк.

Я тут же скосилась вниз — на погруженные во внушительную фарфоровую вазу дамские ступни... Ну, надо же, какой "стиль"? А груши с яблоками у нее в чем тогда лежат? В ажурном золоте?

— Я... с северного побережья, — и вновь вперилась ей в глаза. Та, напротив, собственные отвела:

— С северного?.. М-м. Берега, омываемые лазурным Морем радуг. А там сейчас, наверное, не такая нестерпимая жара, — произнесла, даже со вздохом. — Как я жару не люблю... Скажи, Зоя: правду говорят, будто у вас кипарисы выше?

Ну, ничего себе — поворот в беседе:

— Не знаю, монна Фелиса. Я здешние оценить по высоте не успела.

— Да что ты?.. А розы? Я слышала, в одном из прибрежных заповедников с вашей стороны вывели новый сорт — "Ночная красавица". Синие, как камень палатум. Интересно: правда или нет?

— Не знаю. Мне розы не нравятся.

— Неужели? — и вполне искреннее изумление. — А какие цветы тебе нравятся?

— Луговые. В них больше жизни.

— Больше жизни?

— Ну да. Их ведь не поливают каждый день и от сорняков не полют. А они все равно растут. Особенно, маки и тюльпаны. А еще...

— О-ох... Мои ноги, — вдруг, скривилась дама. — Зоя, ты умеешь ступни массировать? — и опять: б-бульк, бульк.

— Не-ет, — вконец ошарашено выдала я.

— Очень жаль... Эта нестерпимая жара и эта ужасная... дорога, — будто задумалась она. — Тогда, знаешь что?.. Иди.

— Куда?

— Назад, к себе.

— А как же...

— Твоя дальнейшая здесь судьба?.. Я ее обязательно решу. Только, дай мне время подумать... Иди, Зоя! — и потянулась рукой к колокольчику на столе...

Ну, я и пошла... Впереди. Пыхтящая от любопытства Марит — сзади. И как она до двери нашей не лопнула?

— Монна Зоя, ну что?

Я же в ответ, лишь скривилась:

— Не знаю.

— Не знаете?.. Так, о чем вы с ней говорили?

— О чем? О кипарисах, цветах, жаре и...

— И-и?

— И... Марит, погоди... — и шлепнулась на кровать...

Нелепость какая-то... Несуразность. Полное отсутствие смысла... Но, ведь, он обязательно должен быть... Моя натренированная зрительная память со странной навязчивостью, возвращалась к этой несчастной вазе. Используемой с явным презреньем... Широкая, как супница, белая ваза, с волнами загнутыми краями... Очень тонкий глянцевый фарфор. А на нем... Что там, сбоку на нем?.. Клеймо мастерской. Ба-бах!!!.. Ну ты, Зоя, и дура! Хотя, теперь я уверена — именно "дурость" меня и спасла...

Когда мне стукнуло тринадцать девических лет, многие мои сверстницы уже вовсю вертели романы. Мужская ж гимназия — только улицу перейди. Находились кавалеры и мне. Да только, ненадолго: часть сразу "выбраковывал" Арс, остальных — я сама, совсем не теми страстями живущая. Но, однажды вышел один инцидент — рядом, в магнолиевой аллейке. Там много тенистых мест, в которых можно просто после занятий болтать. Ну, мы с одноклассницей и болтали. Пока к нам на скамейку не подсели два смельчака в "соседских" гимназических кителях. Скоро завязалась беседа. Да хотя, какие там разговоры, если ухаживающей стороне — ровно по столько, по сколько и нам? Но, в тот день просто "погодной темой" не обошлось:

— А скажи-ка нам, Зоя, что такое: "менархе"(1)? — и шеи навытяжку оба. Видно, вопрос и в правду, важен.

Я в ответ так же важно напыжилась (не хотелось в грязь лицом ударять, раз такой поворот с "погоды"), но воссоздать из "дырявого" гимназического курса данное слово так и не смогла. А вот моя одноклассница, отчего то, вмиг заалелась.

— Я не знаю. Пира, а ты? — и на нее — полный надежды взгляд.

— Нет... Понятия не имею.

— А-а, ну, ладно. Мы тогда... до свиданья, — и в полном разочаровании отчалили...

Что такое "менархе" я, все-таки, после, узнала. Правда, от озадаченной Люсы. А вот "любознаты", еще чуть позже узнали, что такое "двойной подсвет". Правда, от злющего Арса. И вообще, к чему это всё?.. К моему полнейшему невниманью и незнанью многих житейских вещей. Значит, дурость, она, иногда... выручает.

Как и теперь. Когда я с большим опозданьем, наконец, сопоставила два овальных клейма: на белой недавней вазе и том блюде, с которого мы с Виторио уплетали бананы... "А какое у вас "дело"?.. Фарфоровое, Зоя. У Вито своя большая мастерская в Диганте. Там делают очень тонкий красивый фарфор..." Мама моя... Она ж меня, едва ли ни носом в это их "дело" совала. Но, вот, зачем?..

— Монна Зоя, вы меня не пугайте.

— Что... Марит?

— У вас сейчас сделалось такое лицо.

— Угу... А скажи мне: твоя хозяйка, монна Фелиса, она — очень умная?

— Моя хозяйка? — непонимающе хлопнула та глазами. — Да, очень. Иначе б не смогла с такой, как ее... репутацией заведенья так долго им управлять. И с властями дружить.

— И долги не прощать.

— Какие "долги"? Это вы — про свой сюда?

— Не знаю, Марит. Только... — хмуро уставилась я в темень за окном. — У меня, вдруг, такое чувство возникло, будто к местным каменным заборам еще и потолок прирос. Из этих хобьих розовых роз...

Под равнодушной к земным красотам луной розы воняли не так вдохновенно. Видно копили силы к рассветной росе. Но, мне сейчас было, не сказать, чтоб без разницы. Просто, совсем не до них. Я сегодняшней ночью вышла на дерзкую первую разведку... И куда там разведчики на разведке идут? Наверное, по ранее намеченному курсу — к забору. Нет, к воротам в заборе. И махнула с подоконника в траву. Оказалось — довольно высоко. Но, разведчики — люди смелые. Так что, пригнувшись, потрусила дальше. Вдоль белёной стены, выпрямив спину лишь за ее углом. И сразу стало весьма интересно... Хорошо видные отсюда, обе части Розе Бэй напомнили сейчас Вананду: одна — погружена в лунную ночь, другая — щедро расцвечена фонарями. И чтоб лучше ее рассмотреть, я даже на каменный вазон взобралась. Со всеми мерами предосторожности...

— Ай-й... Да чтоб вам навек своими шипами... втянуться. Ай-й.

— Мартын!

— Ась?!

— Глянь, чё за шебуршанье на порубежной!

— Мама моя...

Всё, что я успела оценить, когда бежала обратно — охрана у разделяющей изгороди надежная. И от собственного окна двинула теперь в противоположную сторону, по уже знакомой тропинке. Она ведь тоже — к забору. Хотя...

Влажно хрустящий под ногами гравий, очень скоро ручейком нырнул влево — к загону с павлинами. Я — опять свернула в траву. И, обогнув очередные колючие клумбы, оказалась в аккурат перед бывшей конюшней. Она казалась теперь черным пятном, очерченным по краям серыми каменными уступами. Я еще раньше их разглядела (выбрав для "графической" Марит задним планом), эти неровные "ступени", ведущие прямиком вверх. К заднику из забора. И сейчас вознамерилась... Вознамерилась... Не так-то это и просто. Видно, здешняя хозяйка, ко всем своим талантам, еще и сверх бережлива — камни, не скрепленные должным раствором, разъезжались под ногами, норовя так и бухнуться вниз... Может, это место само развалилось? Какой-нибудь пони свой блохастый бок о стену потер... Но, все ж, взобралась. И, замерев на широком углу, обозрела открывшуюся перспективу... Лететь долго. Потому как сразу за кладкой начинался обрыв с далекими огоньками домов внизу среди длинных рядов винограда. Хотя, если взять длинную-длинную веревку и закрепить ее за что-нибудь... И тут я прищурилась вниз... Да так и замерла, выгнув шею: в конюшенные развалины сбоку от меня юркнули двое. Очень живенько так... Мама моя. Вот же вляпалась.

— О-о, погоди.

— Бу-бу-бу, бу-бу-бу, — едва различимым басом. Потом опять:

— Да погоди же. Хи-хи...

И дальше по отработанной, видимо, схеме, потому как единственно понятой мною мужской фразой стала:

— Тихо, Элда. Эта трехногая рухлядь скрипит... — ага, вы б еще на клавесине... а вот голос-то мне знаком. Впрочем, как и приснопамятное женское имя.

Однако судьбу мою данное знанье не изменило. Пришлось у себя наверху залечь и замереть. Постепенно и глаза к темноте привыкли. Вот только б ветром не сдуло, и здешняя шаткая кладка не подвела. А то, присоединюсь в самый...

— А!.. — что, уже всё?!.. Ну, так я себя поздравляю. Не тебя, Элда. И, дождавшись такого же шустрого бегства, задним ходом попятилась вниз.

Да... Разведчица из тебя, Зоя... Ну, ничего — это, лишь первый мой опыт...

— И чтоб до такого додуматься?!.. Да как вы, монна Зоя на... на...

— Это — разведка была, — хмуро уточнила я, уперев подбородок в колени. Потом почесала нос. Марит еще раз тряхнула моим платьем:

— Так ведь теперь его — только в стирку. Рукава — в побелке. Подол — в паутине. А туфли... Монна Зоя?..

— По-видимому, это — земля.

— Ага. Из-под вашего окна. Где вы палку, к стене приткнутую оставили, — да-а... разведчица из меня... — Монна Зоя, мессир Леон очень ругался. Он обещал меры принять.

— Какие... меры? — махом вскинулась я. — Марит, так он что, в курсе...

— А как же? — раздула та гневно ноздри. — Весь ваш разведческий путь проследил вместе с ночными охранниками. Вы ж и траву истоптали и розы в вазоне за углом помяли и...

— А вот павлинов я точно не трогала.

— Каких павлинов? — выкатила Марит глаза.

— Да так. Видно тех, что тоже — в курсе... А что за меры то?

— Не знаю, — вздохнув, хлопнулась девушка ко мне на кровать. — Да только теперь все ваши "пути" будут строго под надзором... Монна Зоя...

— А-а?

— Чего вы теперь делать-то будете?

— Что делать? — скосилась я на нее. — Есть одна мысль.

— Письмо написать? — тихо произнесла Марит. — А что? В этом я вам помочь смогу через надежного человека. Только, надо быстро писать, потому как его хозяйка уже послала.

— Уволила, что ли? — безучастно буркнула я.

— С чего, вдруг? Он на задание после обеда отбывает. Разыскивать какого-то капитана, чтоб от нее письмо передать. Ругался так, — засмеялась и сморщила носик... Капитана?..

— А что за "капитан"?

— Не знаю... Тито говорит: "Где ж я его найду, когда у него корабль "Летуньей" называется? Вчера в столице был, а сегодня, может, где угод...

— Мама моя...

— Монна Зоя, вы чего? Вам что, поплохело? Тошнит?

— Ага... Нет... — и уставилась на девушку "страшным" взглядом. — Марит, мне очень-очень нужна длинная-длинная веревка.

— Зачем? — испуганно выдохнула та. — Монна Зоя, то — грех.

— Ты о чем?.. Я по ней вниз, в долину спущусь. Мне надо быстро. Или много-много простыней. Где у вас тут прачечная? Я все это спрячу в старой конюшне. Хотя, там — ненадежно. Туда по ночам приходят...

— Призраки?

— Что?!

— Приходят призраки?

— Марит, ты... уф-ф... — кажется, отпустило. — Любовники туда приходят, — уже вполне адекватно уставилась я на побледневшую деву. — Элда твоя, сильно стройная, и Никип. Я их сегодня ночью там...

— Не может этого быть! Нет!

— Марит, с тобой что?

— Нет, монна Зоя! Вам примерещилось!

— Да ты чего так раскричалась то? Я живых людей от призраков в силах пока...

— Нет!.. Нет. Нет, — и, подскочив с кровати, стрелой унеслась вон...

— Да хобья ж сила... Что же это в жизни моей такое... происходит?.. И что мне теперь самой с ней делать? Вазы опознавательные. Взгляды внимательные... И где же ты, любимый, с ней мог пересечься? — а потом, как громкий хлопок, вдруг, пришло понимание. — Он меня ищет... И теперь сам угодит в западню... Марит!.. Марит!!! — да где ж ее теперь искать?..

__________________________________________

1 — В переводе с лекарского — настигшее впервые в жизни, "женское проклятье".

ГЛАВА 17

Марит вскоре нашлась и вернулась сама. Я поняла это по тихому скрипу двери и дрогнувшим ей в ответ шторам:

— Монна Зоя? — шмыгнула носом уже за моим плечом. — Вы чего, даже стоя уснули? А еще говорили... — и громко вздохнула. — Монна...

— Да, Марит?

— Я вам новое платье принесла. А то прежнее я еще и в слезах с соплями... В общем, просыпайтесь, снимайте свою мужскую рубаху.

— Да я не сплю, — оторвала я голову от оконного косяка.

— А что ж тогда?

— Ду-умаю.

— О чем?

— О нашей бабьей доле.

— О-о. Значит, о мужиках, — хмуро изрекла Марит, приткнувшись рядом. Я взглянула на нее: глаза и нос припухли, а черные кудряшки на лбу — мокрые после умыванья... подружка по "бабьей доле":

— Он ее не любит. Если тебе от этого станет легче.

— Я знаю. Только, от этого — не легче, а наоборот. Ведь, если б, по любви, я бы поняла, а так — чистое скотство.

— Угу. Тем более, в конюшне, — качнувшись к девушке, заправила я самый длинный ее выбившийся завиток, и обхватила за плечи руками, — Марит, ты не плачь по нему больше.

— Не бу-уду, — шмыгнула она носом мне в плечо.

— Угу... Иногда случается, что любовь — только лишь иллюзия. И ты эту иллюзию обязательно распознаешь, но, может быть уже слишком поздно. Так что, считай — тебе повезло.

— Ага. Мне повезло... А вот ему... — и, вдруг, выразительно туда же фыркнула. — Хобячий жеребец.

— Ну, во-первых, не "хобячий", а "хобий", — в ответ несдержанно хихикнула я. — А во-вторых, не такой уж он и "жеребец" — лишь на элитного петуха тянет. Так что, и здесь тебе тоже...

— Монна Зоя?!

— А что? Я не виновата — они меня врасплох застали. Пришлось все действо на стене торчать. Благо, минуты три всего.

— Три минуты?! — отстранившись, выкатила Марит глаза. — И он меня из-за этих хо-бьих трех минут полгода к "полноценной страсти" склонял?!

— Видимо... да, — скривившись, кивнула я. — Страсть... полноценная, — и через мгновенье, вместе с Марит, прыснула со смеху.

— О-ох, монна Зоя, — по новой вытерев глаза, обняла она меня уже сама. — Какие же мы бываем ду-уры... Это, ничего, что я вас...

— Нет. И вообще, забудь про свою здесь должность. Ты теперь — моя первая в жизни подружка. Представляешь? — и сама себе удивилась. Однако Марит отнеслась к новой своей "должности" нежданно всерьез:

— Так, подружки должны друг другу всегда...

— Сочувствовать?

— Ну, это — само собой. А я...

— Что?

— А я, знаете, что придумала?.. Я вам сбежать отсюда помогу.

— Прачечную покажешь?

— Неа. Лучше — сама все устрою.

— Марит, тебе же нельзя? Тебя потом...

— А я с вами махну. И... — и подхватив меня за руку, потянула к кровати. — Дело серьезное и требует тайны.

— А-э...

— Меня сейчас послушайте, — замерла, усевшись, будто решаясь. — Я ведь в последнее время, лишь из-за него здесь была, из-за Никипа. Чтобы с ним каждый день встречаться. А так, здешняя жизнь — совсем не по мне. Глядеть с утра до вечера на этих Роз. Одни — хохочут беспрестанно. Другие — капризничают, а свободными ночами плачут. И те и другие. Или пьют. Так что, теперь все решилось в моей судьбе. Меня Тито давно отсюда зовет в город рядом. Там и работа есть и жизнь куда благонравнее.

— Это тот, "надежный"? — дернулась я на знакомое имя.

— Ага. Хороший парень. Он тут... ну, тоже, будто из-за любви.

— Но, к тебе?

— Говорит, что, да. Однако я теперь буду гораздо прозорливее и в обиду себя не дам, — поджала Марит губки. — Ой, монна Зоя, о чем я?

— Даже представить пока не решусь, — заерзала я на кровати.

— А-а, о вашем побеге. Я все устрою. У нас и жалованье, как раз, только вчера было, — скосившись в сторону, уточнила она. — Так что... Монна Зоя, а с письмом то как? Писать его будете?

— Буду, Марит. И... только ты не сильно громко удивляйся... Адресатом в нем — тот же самый, нужный твоей хозяйке, капитан.

— Святая Мадонна!

— Марит, я же просила?

— Монна Зоя, а как же так?

— А вот так, — вздохнув, сцепила я на коленях руки. — Но, это — еще не все. Помнишь, ты мне рассказывала про побег Соттолы?.. Ее помощником он как раз и был. И Монна Фелиса теперь...

— Святые небеса! Матерь...

— Марит. Что же ты так орешь то?

— Я больше не буду, — даже втянула она шею. — Так, а он, этот капитан, он...

— Угу. Мой любимый мужчина. И это на его корабле, "Летунье", меня сначала шандарахнули крюком по лбу, а потом скинули за борт. Я в этом уверена, потому что последним, перед тем, как потерять сознание, видела именно доски палубы. Мокрые, — уточнила зачем-то.

— Хобий водоворот!

— Мари-ит.

— Ой!.. Монна Зоя, вот это у вас "история". Так вы тогда к нему и должны бежать.

— А вот это... сложно. Дело в том, что, мой ребенок может быть и не от него, а совсем от другого человека. А еще... Еще, мой капитан — из клана бенанданти. Марит, молчи!

— А-а... о-о... Молчу-у, — надув щеки, громко выдохнула она...

Ни в коем случае не верь ни единому слову — так надо написать. И один, нет, три восклицательных знака. Потом... Письмо от этой дамы — обман и, даже если... Если, "что"?.. Поверишь ему, меня там уже не будет. Я буду... И где?.. А хоб его...

— Ну, так я жду, русалка!.. Ты меня слышишь?! — чтоб тебя черти взяли!

Так о чем это я?.. Я буду... очень оттуда далеко. Угу, знать бы еще, самой... направление... Так что, ты лишь зря подвергнешь свою жизнь...

— Русалка! Ты там, часом, не испарилась в пену морскую?.. Сигай опять в окно — я словлю! Со мной гулять можно! — да сто акул в задницу тебе в попутчицы. И когда он "иссякнет"?

Так, на чем я... Угу... Зря будешь рисковать своей жизнью. И вообще, я бы на твоем месте, сначала узнала, кто из команды "Летуньи" способен на преднамеренное убийство... Вот пусть он сам над этим и думает. Потому что мне, даже представить такое...

— И не уныло тебе там одной?!

Да я даже вообразить не могу, кто это мог...

— Давай ко мне! Я женщин не луплю! — ты их "красноречием" пытаешь. — Я их, наоборот...

— Да как же ты мне надоел то! — сузив глаза, подскочила я к подоконнику и перегнулась в распахнутое окно. — Угу-у, — круглолицый охранник, закинув сцепленные руки за голову, качнулся на своем раскладном стульчике:

— О! Здорово! Ну, так...

— Добрый день, мессир Леон! Новый пост проверяете?!

— Мать твою, — хлобысь!

— А-ха-ха-ха-ха!

Ближайшая розовая клумба в ответ плотоядно заколыхалась.

— О-ой! Ай!.. Да бесово... — парень, выбравшись из шипов, еще с колен огляделся. — А где ж он?

— Свернул, вероятно.

— Ну, ты ж...

— Пошел вон! — и захлопнула оконные створки. Потом еще и шторы задернула. — Да, Зоя, ты уж и ржешь во весь рот, как Сусанна. Точно, пора отсюда... Так на чем я...

— Ой, а чего это темень то у вас такая, монна Зоя? — сначала разнос, потом девушка плавно вплыли в приоткрытую дверь. Я им обрадовалась, как родным:

— Уф, Марит, садись — есть будем и рассказывать. То есть, ешь и рассказывай давай, — и первой хлопнулась за стол. — А окно я от охранника завешала. Он своей скукой мою разгонял.

— А-а, — многознающе протянула та. — Меры. Как и грозились.

— А эти "меры" нам...

— Все нормально. Сегодня ночью дадим отсюда дёру. Надуем паруса. Или, как там моряки...

— Уже... сегодня? — встал у меня поперек горла банан.

— Ну да, — авторитетно насупилась Марит. — По спине постучать?

— Не надо. А-а...

— Я предупрежу. А вы письмо то свое... — и скосилась на так и не тронутый бумажный клочок.

— Нет, — глядя туда же, вздохнула я. — Марит, а он, твой Тито, на словах сможет?

— Ну, так... конечно. А что передать?

— Что передать?.. "Это — западня. Пустая западня. И пусть...больше меня не ищет". Вот и всё.

— Святая Мадонна, — осела на стуле девушка. — Монна Зоя, да как же так?

— Так, Марит. Я решила... — запершило, вдруг, в горле. — Я... решила, что ребенок — главнее любимого и всей моей прежней жизни. А вот когда он родится, тогда и поглядим.

— И в какую сторону?

— Что?.. О-ох... где-то у меня тут... погоди... — и подорвалась к заправленной кровати, откинула прочь подушку и сгребла к себе белую мужскую рубаху. — Вот.

— Что, "вот"? — выдохнула за моей спиной Марит.

— Это — чтобы придать словам вес, — трес-сь... самая нижняя костяная пуговка осталась в моей зажатой ладошке. — Пусть ему отдаст.

— Монна Зоя, да разве так можно? Он ведь все одно вас искать будет?

— Марит, я тебя очень прошу, — сквозь подступившую пелену вперилась я в нее взглядом. — Очень... Не надо, — и уткнулась лицом в родную вещь, — Я тебя очень-очень прошу... Сейчас не время скисать. Я пока не могу...

Хотя, времени, чтоб "полноценно закиснуть" до ночи было достаточно. И я пыталась занять его... да чем угодно (крючков на шторах — тридцать восемь, досок в полу — семнадцать, а на подставке канделябра нацарапано "стервь"). А вот когда очередь дошла до сборок на балдахине...

— Монна Зоя, нам — пора, — и сердце, упав, подскочило:

— Угу. Я готова.

Марит, со взглядом не лучше, шумно выдохнула, прислонившись спиной к двери:

— Только, давайте сразу договоримся: идти — быстро и тихо, слушаться меня — непрекословно. Если попадетесь...

— Скажу, что заблудилась.

— Чего?

— А что? — у меня за эти несколько часов и не такие варианты прокручивались. — Я ж — по голове стукнутая. Может, прокатит.

— Ага-а, — с сомненьем, окинула она меня взглядом. — Рубашку то сверху зачем было?.. Уф-ф... Значит, так: сейчас мы двинем вчерашним путем в гостевую половину, а...

— Куда? — а вот таких вариантов у меня уж точно...

— Меня послушайте. Или...

— Да, куда угодно, Марит. Только, давай отсюда уже?

— Ладно, — кивнула она и, осторожно открыв дверь, первой высунулась наружу. Побег, чтоб его. А так-то, можно было — просто туда выйти...

Длинный и полутемный служебный коридор мы преодолели почти "на ура", лишь раз нырнув, пережидая идущих навстречу девушек, в какую-то темную комнату с лунным квадратом на полу от незанавешенного окна. И уже через коридорные створки, сегодня, закрытые, высунулись в ярко освещенную и шумную гостевую часть. Марит — высунулась. Я — нервно торчала рядом:

— Сейчас, очень-очень быстро — прямо через холл и сразу в первую дверь.

— Угу. С какой стороны?

— Там она одна будет... Ну? — и сквозанула первой.

Я — естественно, следом... Бря-як!

— Монна Зоя! Да чтоб вас черти морские.

— О-ой... — и хорошо, что в кладовке этой, забитой полками с постельным бельем, все звуки милосердно глушились. — Марит? — задвигая в угол ногой пустое ведро.

— Чего, — чиркнув в полной темноте второй спичкой.

— Мы же с тобой — подруги?

— Ага... Извините за...

— Я — не о том. Давай уже — "на ты"? Чтоб, в следующий раз про чертей как-то привычней было?

— Ладно, — прыгающий свет от зажженной свечи осветил лицо улыбающейся девушки. Хотя, голосок — предательски от страха дрожит. — Ладно, Зо-оя. Держи ее, а я... а мне тут... — и вручив мне подсвечник, занырнула в глубину ближайшей полки.

— Угу. А что делаем дальше?

— А дальше... переодевайся, — и вернулась уже с мешком в руках.

— Во что?

— Вот в это, — прямо на пол между нами вытряхнулись, расшитые золотом, бирюзовые штаны и камзол, короткий черный плащ и черная же треуголка. Сверху на кучу бухнулись остроносые мужские сапоги. Последней из обвисшего мешка явилась...

— Мама моя... Это чье? Чья?

— Зоя, сейчас — не время, — фыркнула Марит, держа в руке белую картонную маску. И ухватив ее за длинный клюв, ткнула в меня. — Считай, нам сегодня крупно свезло, с этим вечером большого приема. Иначе... в общем, это я сперла у одного из абитуалей — с пола разбросанные собрала. Здесь рядом, в комнате за углом. Он к Розе своей пришел и обычно, лишь с рассветом от нее выползает. И пока они там, за балдахином... Дальше продолжать?

— Не надо, — не отрываясь от мертвой карнавальной ухмылки, выдохнула я. — Так, а мне ее...

— Зоя, а как иначе? — выкатила глаза Марит. — Сюда почти все гости в таких же съезжаются — люди то, разные. И не любят друг с другом в таком месте здороваться. Так ты переодеваешься или...

— Я быстро, — действительно, а, чего уж? И первой сунула на полку, сдернутую с плеч капитанскую рубашку. Марит, руководя процессом, принялась меня наставлять:

— Значит, так: отсюда — уже одна. Дальше из коридора попадешь в большой зал и из него — направо, вдоль кадок с пальмами. Потом, у картины "Люсинда в огне"...

— Чего?

— Ну, женщина рыжая с глазами навыкат. Так вот, сразу от нее — еще раз — направо и в открытые настежь двери. Выйдешь из дома и все время потом прямо. По цветочной аллее до самых ворот. Она ярче остальных освещена. Ты меня поняла? — и резко дернула за камзольные полы. — Да-а...

— Ой.

— Ну, так... С размерчиком на груди. Придется его не застегивать. Все ж, хорошо, что рубаху свою прихватила.

— Ну, так, — в ответ напыжилась я. — Марит, а вот с "размерчиком" обуви? Они на мне хлюпать будут.

— Ничего, как-нибудь до ворот догребешь. Меня вот другое волнует.

— А что?

— Походка твоя, ну, в целом. Он, этот абитуаль, тот еще, конечно, жеманник. Но, не до такой степени.

— А я по-морскому могу, — с готовностью мотнула я клювом.

— Это, как?

— Это — вразвалочку. Когда к качке на палубе привыкаешь, на берегу оно само собой получается. Показать?

— Ага... Нет. Будешь у нас... "нетрезвый", — и метнулась к шкафчику у окна.

— А мне пить то нельзя. Я ж...

— Ну, так рот пополощешь этой... граппой. Пьет же ее как-то наша главная горничная? Только, "мину" свою сними.

— Так может, ее тогда и облить?

— А что?.. Тогда и камзол... Ой. Ну и штаны тоже.

На том и порешили. Отряхнули и... порешили. А потом обнялись напоследок:

— Марит, как бы там ни было, ты — очень-очень хорошая и я тебе...

— Да чтоб твой язык "драконьим огнем" обожгло.

— Что?.. Откуда такое выраженье? — я думала, на него лишь у Люсы "патент".

— От бабушки, — буркнула та. — Она у меня... — и решительно тряхнула головой. — Все у нас получится. Ты только болтаться не забывай, и встречаемся за воротами у...

— У лестницы, ведущей к заливу, — и снова прижала Марит, ткнув ей в ухо картонным клювом. После чего процесс прощания тут же свернулся. — Ну, я... пошла.

— Да уж иди, — и дверью мне сзади — пендель.

Труднее всего сделать первый шаг. А потом, стоит лишь вспомнить: куда ты идешь, и надобность в "пенделях" отпадает. Так и я, мысленно сплюнув (натурально то, не получится), рванула по коридору с целью стратегически слиться с толпой. Потом снова вспомнила... о конспиративном "болтании"... и тут же запнулась о собственный огромный сапог... Мама моя — не потерять бы в повороте. Зато странность в походке сама собой обозначилась. Да и "толпа" вскоре нашлась — за первым же, в намеченном Марит, зале.

Здесь повсюду был свет. И в этом, почти дневном свете, как в дорогой магазинной витрине, разноцветными пятнами — люди в ярко раскрашенных масках. Звериных, человеческих, с рогами и в кружевных узорах — на любой вкус и роль. Маски важно стояли, опершись на стойки с горячительными запасами (и явно, не граппы), лавировали меж ними и, развалившись, сидели в диванах. И впечатление от этого было таким, будто они все разом и выставляют себя напоказ и демонстрируют полное безразличие. Никто никому не кивал, руку приветливо не вскидывал, а единственными собеседницами в зале заливались, цветущие наготой, Розы. Нет, кое-какая одежда на них, все же, была, однако вопроса: "А что же под ней?", явно не возбуждала.

"И хорошо, что под моей собственной "миной" не видно выраженья лица. Хотя, неизвестно, с какими сейчас остальные", — вот с этими мыслями я и вынеслась мимо ориентиров наружу. И лишь на миг замерла на крыльце — все те же постные картонные рожи, только уже мелькающими в интимной садовой тени. А мне, значит... и, подогнув от усердия пальцы на ногах, запрыгала по ступеням. Сквозь узкие прорези глаз — серые плиты внизу и розовыми клочками по сторонам — цветы. Сквозь картон на ушах — собственное же дыхание, лишь изредка прерываемое женским заливистым смехом (из той же тени). А ярдов через двадцать, я услышала музыку. С подсвеченной фонариками площадки правее. Танцевали две пары: гости и Розы. По краям, в стороне от оркестра (аккордеон и две скрипки), за столиками, торчало еще человек пять, а музыкой был "лангуоре(1)"... Мама моя... Я этот танец учила еще в старших классах гимназии, но то, что "исполнялось" здесь, походило на наши потуги также как пожатье руки на объятия страсти. И я даже притормозила, вывернув клюв... А потом вновь понеслась вдоль обвитой цветами аллеи... И вот одно мстительно радует: сивушное "благоухание" граппы, которое я теперь щедро дарю, начисто перебило ненавистные вездесущие розы.

— Да хобий ты натюрморт... — а вот память о них мне, той же "щедростью", видно отбило — прямо по курсу, у высоких резных ворот томились в безделье двое охранников... — Та-ак, Зоя, сбавляем узлы. Идем на сближение с противником, — и теперь от старанья уперла в картонку язык...

Противник, завидя еще издали старательно колыхающийся объект, заметно напрягся у своих нагретых спинами башенок. Оба сразу... Объект (то есть, я), решил старанья убавить. Однако, явно не рассчитав (ну так, здесь — ничего нового)...

— О-у, — прямо под руки с обеих сторон. Я лишь злосчастный сапог подтянуть успела.

— Не сильно зашиблись, мессир? — и заботливо прислонили меня к своему нагретому месту... Так, а мне еще и отвечать?..

— О-у... у-у.

— Кх-хе!.. Ясненько, — почесал загривок один.

— И чего с этим "мешком" будем делать? — пришпилив меня к камням за плечо, поинтересовался второй. Вот же дура! Актриса без красного платья. И шмыгнула под картонкой носом.

— Так его ж до коляски надо?

— Так это, само собой. А ты ее знаешь? На чем он сюда?

— А бес его... Никип ведь тута стоял. Он, видно, и принимал этого... Мессир, вы там как? Может, забрало поднять? Свежий воздух и все та...

— О-о-о, — мол, не надо, мне и так легко дышится... Мама моя.

— Слушай, чего делать то будем? Ждать?

— Кого? Никип теперь неизвестно когда вернется, а этот... мало ли? — а вот здесь я полностью присоединяюсь. И даже дернулась на своей "булавке" — руке, что сподвигло парней к принятью решенья:

— А давай я его сам провожу. Кучер то должен признать?

— Ну-у... Веди, — вот какие ж вы милые. И заботливые, мать вашу.

— Х-хоп... Мессир, держитесь прямее.

Кучер меня, конечно, признал. Хотя, слегка удивился. И как только "хозяйский мешок" сгрузили наверх, тут же дернул поводья... И что теперь?.. Я лишь клюв свой развернула на так и стоящего у дороги охранника. Еще б платочком вслед помахал... Мама моя, а куда ж это я... еду? Пока дорога тянулась вдоль высокого каменного забора, пришлось смирно сидеть, а вот сразу за поворотом... Как там Виторио в столице проделывал? И, забыв про свою бытность мешком, метнулась к кучерской спине. По-моему, двух стуков достаточно.

— Чего, мессир Сэм? Совсем худо? — уже успев набрать скорость, резко затормозил тот. Я же на этот раз решила даже воплями не выражаться. А со всей прыти, ломанулась с коляски в ближайшие к дороге кусты.

— Мессир Сэм, вам помочь?! — услышала лишь вдогонку.

— Мама моя... Марит.

Девушка на мое фееричное появление с совсем другой стороны, чуть с обратной не сквозанула. Но, мужественно выкатив глаза, лишь прихлопнула руку к груди:

— Святая Мадонна... Зо-оя.

— Ага! — явила я ей сияющую физиономию. — Бежим, Марит. Очень быстро бежим... И мы побежали...

Где-то, мили через две, я все же потеряла сапог. Второй уже просто откинула. И дальше понеслась босиком. По туманному лугу, не разбирая пути. И какое же это...

— Уф-ф, Зоя! Я больше не... — и рухнула первой в траву. Я продержалась еще секунду:

— Марит, какое же это счастье. Ты просто не представляешь, — и опустилась рядом, раскинув руки и ноги. — Мама моя...

— Ага, — отдышавшись, перевернулась та набок. — Счастье, конечно.

— Пока не потеряешь, не поймешь. А теперь я точно знаю, сколько стоит этот туман и запахи спящих трав. И чириканье птичек, которых мы с тобой всполошили.

— Ну, и сколько? — фыркнула мне в локоть Марит.

— А, нисколько. Они — бесценны. Как и свобода.

— О-о... В самую суть, — откинулась девушка обратно. — Только что ты теперь со своей свободой делать то будешь?

— Не знаю, — беззаботно скривилась я. — Вот надышусь и решу.

— Ага... Тогда, пока дышишь, скажи мне: ты глину месить умеешь?

— Чего?

— Глину, — вздохнув, повторила Марит. — У меня к тебе — предложение...

_________________________________________

1 — Танго по-чидалийски, в переводе с исходного итальянского, "томление". Существует две основные разновидности танца: "лангуоре — зал", для исполнения "в свете", и "тесный", считающийся первоначальным вариантом.

ГЛАВА 18

— И даже не вздумай мне про то языком молоть!

— Да я тебе мельник что ли?! Чтобы такие конфигурации им...

— И за слова не цепляйся!

— Так может, Розет, мне и вовсе тогда...

— Что?!

— Да я...

— Ну что, что, драгоценный ты мой?

— Да я, тогда...

И вот так уже битый час... Уж скорей бы... определились. А то солнышко... Я осторожно разлепила глаза и, оторвав затылок от стены, смачно, во всю длину рук потянулась... Хорошо-то как. Мама моя... Доски крыльца, еще хранящие утреннюю влагу, медленно нагревались, испуская в воздух запах старого дерева и полыни (средство проверенное от мелкой нечисти и еще одно сходство с Люсой). А прямо над головой в дозревающей вишне смачно ругались местные воробьи. Копкинские. По названью деревни. И куда меня опять закинула моя шальная судьба?..

Поначалу мы с Марит очень долго спускались в долину. Тропинка, сразу от сонного луга завиляла между обкатанных ветром валунов, пока не нырнула, наконец, в длинный проход вдоль рядов виноградника. И я невольно взглянула влево:

— Вот это, ничего себе! — вид отсюда, с самого низа, даже в рассветной серости, впечатлял. — А долго бы я спускалась с такой-то...

— Ага, — сморщилась туда же Марит. — В Розе Бэй и простыней не наберется, — а потом, вдруг, вздохнула.

— Марит.

— А-а?

— А ты не знаешь, куда с поста у ворот делся твой "хобячий кобель"?

— Жеребец, — скосилась она в ноги. — Хобий жеребец. А не надо было...

— Я так и знала! Это ты его оттуда спровадила? И чем?

— Посланьем от Элды. И не говори мне, что это — женская подлость.

— Да я и слов-то таких не знаю, — ехидно скривилась я. — Молодец. Настоящая чидалийская женщина — и бросила и отомстила. У него ведь теперь неприятности будут?

— У Никипа? — скромно уточнила "злодейка". — Еще какие: пост кинул и смотался в разгар ночной службы.

— А в это самое время... Ой, а чего мы остановились?

— Ну так... Прощай Розе Бэй! — чмокнув ладошку, присела Марит в поклоне далекой стене на круче. — Любимый, прощай! Нам — прямо вдоль поля.

И мы пошли прямо...

Всё из того же многогранного гимназического курса я про долину Ува знала, что здесь живут лучшие в Чидалии гончары. Потому как "чудесные" местные почвы благоприятствуют. Хотя, сама долина не так уж и велика и, кстати, в переводе с исходного итальянского, означает "Виноградная". Видимо, эти два факта и определяют судьбу местных жителей и у каждого уважающего себя патриота есть только два пути: либо давить ногами виноград, либо делать для конечного продукта глиняные кувшины. Хотя, некоторые успешно совмещают. Но то, уже — из "чудес" скупки. А вот что действительно, удивляет, так это, река Тресса. Наискось пересекая долину, она вливается прямо в Езом, напоминая по пути своего следования, обвитого кольцами запруд, серого дождевого червя. И сколько их, этих "колец"?.. Уже не помню. Однако по пути нашего с Марит следования мы лицезрели две (и по одной даже Трессу перешли). Это, что касается "гимназического курса". А если смотреть на местность глазами художницы...

Долина Ува была прекрасна. С бесконечными, оливково— зелеными рядами, пышной серебристой "пеной" подлеска на склонах и лентой высоченных темных деревьев вдоль речных берегов. Это — с одной его стороны. С другой же — берег был обязательно вожделенно песочным. С ивами-плакальщицами, тоже здесь, необычно высокими и подтянутыми. Будто кто-то строго настрого запретил им склоняться к своему исконному предназначенью — свесив в воду длинные ветви, капать туда же слезами вечного женского горя. Ну, чем вам не пример?..

— Марит, а давай с тобой искупнемся?

— Смыть с себя всё? — догадливо усмехнулась та. — А, давай! И как давно я в Трессе не плавала... Вон там должна быть к воде тропинка...

Последние клочья тумана висели над теплой "парной" водой. И в этих клочьях тонули все наши всплески, разговоры и хихиканье. И впечатление было такое, будто, вскрикни по громче, и звук этот рикошетом пойдет по всей, спрятанной в ободе гор, долине. Так что, лучше не искушаться.

— А ты с самого рождения здесь живешь? — водя руками в воде, зависла я рядом с замершей на ней, Марит.

Та, скосилась прищуренным серым глазом:

— Ага. Здесь у меня и родители, и бабушка с дедом. А вторые, отцовские, на побережье живут.

— Понятно.

— Зоя, да ты не переживай. Я с дедом очень вдумчиво потолкую, — снова зажмурилась она. — А лучше, с бабушкой. Она у меня, ух, какая... мудрая.

— Это я уже поняла, — булькнув, почесала я нос. — А вообще, мне здесь нравится, не смотря на соседство с этой "тюрьмой из роз".

— О-о, они искать тебя тут не станут. Я ж знаю.

— Это, откуда?

— А, Никип уверял как-то, что, если из Розе Бэй бежать, то только в Пентору, город в шести милях по побережью. Там и спрятаться можно и дороги из него есть во все стороны света.

— А здесь?

— А здесь почти все друг друга знают. И дорога отсюда только одна — вглубь страны через горный перевал. По ней без местных тоже опасно: свернешь не там и угодишь прямиком в "клановые земли(1)".

— О-о, а я про них и забыла, — проследила я за стрекозой, зависшей над девушкой. — Значит, соседи у меня будут с обеих сторон "замечательные", — но, как ни странно, на душе от этого факта тревожней не стало. — Послушай.

— Что, Зоя?

— А ты сама не боишься в эту Пентору перебираться? Вдруг и тебя там искать станут?

Подружка моя в ответ сначала дернулась, хлебнув водицы, и по шею ушла в глубину:

— А Пентора — уже "вчерашний день". Мы с Тито этот вариант обсудили, — ух ты, ничего себе: "они с Тито". Марит, догадливо смутилась. — А что?.. Нет, я ему ничего такого не обещала и вообще... Просто, туда и в правду, опасно. Никип, конечно, из мужской гордости, меня с "отлучкой" этой не продаст, но, монна Фелиса, она — умная.

— Вот и я о том.

— Я теперь в Диганте махну. Прямо через перевал.

— Куда-куда? — я сама теперь едва не поперхнулась. Марит удивленно повторила:

— В Диганте. У Тито там брат с женой свою гостиницу держат. На главной улице.

— Мама моя. И ЭТО отсюда недалеко?

— Ну, от перевала миль десять... Зоя?

— Марит... У моего любимого мужчины там — своя фарфоровая мастерская.

— О-о, — удивленно открыла она ротик. — Как раз из твоей песни куплетец. Так бабушка моя про "неизбежный рок" говорит. А как твоего этого зовут?

— Виторио Форче, — вышло, после "рока", как приговор.

— Не знаю такого. Его, наверное, дед знает. По одному ж профилю...

— Марит, а вот об этом...

— Ой, да, молчу я, — брызнула она в меня водой.

— И вот тебе от меня спасибо, — ответила я ей тем же. — И еще, знаешь, что: не снимай пока с шеи свой кулончик с аметистом.

— Да я и не собиралась — он мне в половину первого жалованья вышел... А почему?

— Потому что, искать тебя могут и с помощью магии, — глубокомысленно вздохнула я.

Марит одарила меня очень внимательным взглядом:

— Так а это, значит...

— Угу. От нее защита.

— А ты...

— Нет, Марит, я — не маг. Просто, немного... разбираюсь.

— А-а-а, — протянула она и первой дернулась к береговой проплешине тростника. — Всё, накупались, Зоя — надо в Коп еще до побудки "языков с глазами" успеть.

Однако на берегу нам пришлось задержаться. По причине вполне уважительной — мы прятали наш "маскарадный трофей". То, что от него до этого места осталось. Потому как сапоги я давно по пути раскидала, а клюв с треуголкой еще раньше остались валяться в кустах, недалеко от Розе Бэй.

Треск в тростниковых зарослях мы с Марит расслышали как раз в тот момент, когда с победно-надсадным воплем закидывали в противоположную от него сторону тяжеленный камень. Именно его мы и "декорировали" связанными в узлы штанами с камзолом. И обе одновременно развернулись. Тростник в ответ дернулся и замер.

— А, ну, вылазь!

— Марит, а кто это? Ты его...

— Догадываюсь. По макушке, — вытирая со лба пот, процедила та. — Или по пиявкам соскучился?!

Даже я после таких слов нервно от зарослей дернулась. Не говоря о том, к кому напутствие обращалось:

— Ой! А-а! Ой!

— Ага!

И "макушка" обозначилась уже сама: выгоревшая, обросшая и лохматая. Как и положено пацаньей макушке в самый разгар чидалийского лета. К ней, впрочем, и все остальное прилагалось, насквозь промокшее и стремительно вылетевшее прямо на нашу песочную полянку. Последним из кровососного логова просвистело длинное кривое удилище:

— Ой, ой, ой, — на всякий случай огласился малец, и растерянно замер прямо напротив. — Здрасьте, Марит и...

— Не твое хобячье дело.

— Хобье, — машинально поправила я.

Мальчишка, дернув плечом, вздохнул:

— А я тут окуньков...

— И как давно? — угрожающе сдвинула Марит брови.

— Что?

— Окуньков в этом тростнике ловишь? А, Вертун?

— Так... не-ет, — ярко заалевшая физиономия оповестилась обратным.

Мы с Марит обменялись хмурыми взглядами:

— В этом месте ничего не меняется, — закатила она к небу глаза. — Послушай меня, Вертун: если кому-нибудь об увиденном...

— И услышанном, — вновь встряла я.

— Ага. То, я тебе те части, которыми ты постоянно не туда вертишь...

— Марит, я все понял! — дернулась кривая уда. — Да и Мадонна меня уже и так наказала: я там свой котелок утопил.

— Мадонна его наказала! Я — все одно — ближе. И злее. Ты ж меня...

— Знаю!.. Ну, так я... пойду? — и попятился тылом вперед. — У старой мсонги раки хорошие... еще со вчера...

— Иди. И ты меня понял!

Лишь удилище вновь просвистело. Я же нахмурила ему вслед лоб:

— А скажи мне, Марит...

— Он не расскажет, — глядя на скачущего вдоль берега мальца, заверила она.

— Да я не про то. Что за слово такое "мсонга"?

— А-а, — обернулась ко мне Марит. — А ничего так, юбка у нас получилась из плащика... Слово? Понятия не имею — здесь так запруды зовутся... А что?

— Да просто стало интересно. Это ведь — не исходный итальянский.

— А кто его знает?

А вот я это знала точно. Потому как прекрасно запомнила: "две поперечные перекладины на основах — символ препятствия, то есть, мсонга". А язык — древний накейо... Неужто и они тоже здесь, когда-то?.. Тогда б стало ясным, почему на душе спокойно.

— Так мы идем или нет? Здесь лучше берегом и на дорогу не подниматься.

— Угу.

— Ой, и, Зоя, осторожно — смотри себе под ноги. Потому что...

— Змеи, скорпионы?

— Если бы, — обернулась Марит. — Коровьи лепёхи. Козьи я и не считаю...

— Ой... мама моя, — огромная пшеничная собака, зевнув, села сбоку от низкого крыльца. А вот это — совсем интересно. Видимо, нам обоим. Потому как и я, и она продолжили друг на друга коситься. — Ты кто? — умнее ничего спросить не нашлось и я осторожно протянула только что обнюханную ладонь обратно, в направлении лохматой морды. Собака вперилась в меня недоуменным взглядом. — Ну, так... а дальше то что?.. — в мои пальцы вновь показательно ткнулись. — Угу. И меня еще Зоя зовут. А ты, наверное — охрана мессира Беппе? И, безусловно, внушаешь уважение и... — "охрана" заинтересованно приподняла бровь. Я — обмерла. — Мама моя... И как же ты на одного человека похожа... У тебя еще и глаза — карие. Нет, я точно — свихнулась, раз такие сравненья...

— Зоя, ты... ага, вот ты где! — дверь, наполовину открывшись, явила нам довольное кудрявое личико. Потом и остальную Марит. — О, а вы уже познакомились? — не глядя, шлепнулась она рядом на крыльцо. — И как быстро то. Привет, Малай.

— Так это — кобель?

— Ага. Дедов волкодав. Остальные два — на хозяйстве. У него на "неприкосновенности границ" — бзик. Даже коза, Салоха, на незнакомцев орать приучена... Зоя?

— Что, Марит? — оторвала я взгляд от прищуренного на солнце Малая.

— Ты, часом, не передумала? А то, может, со мной — в Диганте? Работа обеим там...

— Не-ет.

— Нет? — уточнила Марит. — Вот и ладно. А как родишь, и если до той поры не поумнеешь, я тебя к себе заберу. Вместе будем воспитывать.

— Кого? — уставилась я на нее.

— Ну-у, или отпрыска бенанданти или...

— Ладменского контрабандиста, — покачала я головой.

— Святая Мадонна! Ну, ты и... и где ты их только находишь?

— Они сами находятся.

— Ага, как пчелы на мед.

— Спасибо, что другое сравненье... не употребила, — смеясь, обхватила я подружку руками. — Ох, Марит, и как же я тебе благодарна. Ты просто не представляешь.

Та смущенно шмыгнула носом:

— Не зарекайся пока. Ты ж моего деда еще не так хорошо знаешь. Он у меня...

— Какой?

— "Повернутый", — скривилась Марит и быстро добавила. — Так бабушка про него говорит, а вообще, он у меня славный. Только, к работе своей очень щепетильно относится. Особенно, что касается, конкурентов. Потому и оберегает свои горные владенья.

— А-а.

— Ага... Он за эту землю у Козьей заводи, знаешь сколько по судам горланил?.. А-а. На нее ведь много охотников было. Даже бенанданти зарились. А все потому, что глина там — редкая, как дед говорит, "нежирная".

— Это как?

— Это... не знаю, — дернула она под моей рукой плечиком. — Да только те, кто внизу, в долине с нею работают, много чего в нее по ходу дела добавляют, для прочности, значит. А деду того делать не надо.

— А-а... — на всякий случай, протянула я. Однако полного понимания так и не ощутила.

— Вот так они с бабушкой и живут на два очага: она здесь, в Копе, при лавке, а он — у себя наверху. Отсюда и все...

— Да я больше и слушать тебя... Ох ты ж, внучка, прости.

Марит потерла прихлопнутый дверью бок:

— Еще не закончили?

Мессир Беппе уже у крыльца скривился:

— Да с ней разве "закончишь"? У нее каждый день новые...

— И кто, и кто? — выплыла следом прищуренная монна Розет. — Давай, уточняй.

Супруг досадливо сплюнул:

— А ухажеры! Марит, я не успел к деревне свернуть, мне уже пегая Дина насвистела, как к нашей уважаемой лавочнице один...

— Так-так...

— Один "постоянный покупатель" ходить подрядился.

— И что? — подбоченилась монна Розет.

— И то, что, ничего он не покупает, а только лишь скалится у прилавка!.. Внучка, да это уже ни в какие прорехи!

— Пегая Дина? Внучка, ты ж ее знаешь? А вот я ведать не ведаю, какие там "горные козы" к тебе на водопой бегают!

— Ой, да разбирайтесь вы сами, — махнула на обоих Марит. — И когда только эта тема иссякнет?

И "тема" продолжила бурлить уже на дворе. Мы с Марит лишь головами вертеть успевали за цветастыми доводами с обеих сторон. Что деда подружкиного, очень даже еще ничего: поджарого, с залихватской челкой набок и густыми усами "тяпочкой", что "фигуристой" монны Розет с доставшимися внучке кудрями, клумбой вздернутыми на макушке. В общем, "тема" "теоретически" обоснована. Однако вскоре иссякла сама:

— Да чтоб тебе язык твой за такие фантазии... — воздела с крыльца руку монна Розет и, вдруг, прихлопнула ее к пышной груди. — О-ох... Ты картошку то из погреба себе достал?

Мессир Беппе, вздохнув, недовольно буркнул:

— Достал.

— Ага. И сапоги свои в латку сапожнику доставай из повозки, а то, ведь, в третий раз с ними назад уедешь.

— Сейчас выну... Розет?

— Ну чего тебе?

— Ты, это... девочке с собой чего приодеться, а то...

— Ой, а ты у нас — самый умный. Зоя, дочка!

— Да-а?

— Пошли назад в дом. Будем тебе наряды подбирать, — и, завидя мой растерянный взгляд, зашлась в смехе. — Да ты никак... испугалась?.. О-ох, сегодня мы и в правду, чего-то... дали жару. Видно, соскучились... Пойдем, дочка... Марит, а ты пока помидорчиков с перцами в большую корзину надергай. Тоже — вам с собою...

Так что, огородами и садами чужими к дороге на Козью заводь я пробиралась вполне прилично для этого дела нарядной. И даже весьма обутой. Рядом гундела на их размеры Марит, вполголоса до самой последней плетеной изгороди. А потом, перескочив и через нее, потопали по тропке, ведущей вдоль склона горы, в обход деревенских тылов.

— И вот, что странно: ни одна собака нас не облаяла.

— Угу, — старательно удивилась я. — А ты с нами надолго останешься?

— А, дня на два, — махнула рукой подружка. — Пока дед вещи от родителей не привезет. И тебе успею все заодно показать. Ты ж теперь — у него на хозяйстве.

— Это — вместе с волкодавами, что ли?

— Нет. Волкодавы Салоху доить не умеют. Да и супы варить тоже. И еще они искусству стирки не обучены, хоть и жутко умные. Ты-то все это сможешь?

— Угу... — а в дозоре оно, наверное, было б гораздо проще... — Марит, только, насчет козы.

— А-а. Я научу... Ой, а вон и Малай нас встречает. Значит, дед от хлебной лавки уже свернул...

Марит махнула через перевал спустя целых четыре дня. Мы с мессиром Беппе и Малаем ее провожали. Тропинка туда от Козьей заводи совсем близко — каких-то три с лишним мили. А сам перевал... Десять миль, узкой, кренделями петляющей вдоль обрывов дороги. А еще, вдоль полей из мелких горных цветов и редко натыканных по ним ульев. И лишь в самом конце — разветвление. Прямо — к Диганте, влево — в земли клана бенанданти и чуть позже — направо. В уединенную деревушку с такой же уединенной усадьбой, террасами спускающейся вниз. А потом вернулись назад. За высокую изгородь с красной глиняной ямой за ней, широким двором, заставленным чанами и лотками, и маленьким двухэтажным домиком — мастерской...

Время, отсчитывая часы и минуты, имеет уникальное свойство скакать или медленно течь. Это — для нас, для людей. Живущих страстями или наоборот, в медленном-медленном своем парении. И мне поначалу казалось, здесь, на берегу поросшей тиной Козьей заводи, что у меня его слишком мало. Этого хобьего времени. То уборка, то стирка, то Салоха эта скандальная с которой только Укроп управлялся — еще один грозный охранник — волкодав. Мессир Беппе говорит, они еще с детства дружат. И даже "паслись" раньше на пару. Отсюда и кличка — Укроп... Но, со временем я научилась все успевать. И даже на себя его оставлять научилась. Да только к чему мне оно? Уж лучше бы...

"Зоя!!!" — и резко проснулась... Как когда-то. Кажется, в прошлой жизни. За окном — серый рассвет и дубы шумят остатками желтой листвы. В ногах сонно щурится полосатая кошка со всеми тремя котятами. А в голове, крутящимся вхолостую колесом... моя прошлая жизнь. Она лишь так ко мне теперь и приходит. Одним единственным человеком. Человек этот меня в ней ругает. Или просто молча с укором глядит, но заканчивается всегда одинаково... Мы вновь с ним — единое целое. И жарко и сладко до боли и... я просыпаюсь... Лишь сегодня вот это: "Зоя!!!".

— Уф-ф... Мама моя, — и, уперев в постель руку, осторожно уселась на край. Потом влезла ногами в теплые тапочки — подарок монны Розет на мой день рождения. И, накинув поверх мужской рубахи халат, пошлепала к лестнице вниз. — Доброе утро всем... Угу... Мне самой, — ну правильно, я же здесь со вчерашнего дня — на хозяйстве. Потому как мессир Беппе уехал на зимнюю ярмарку за перевал.

К ней мы готовились долго. Еще с октября: лепили из глины "символы рода" (лохматых детин с огромными вениками в лапах) и горшки со специальным орнаментом под обязательный букет из пахучего хвойника. Точнее, лепил (ваял) мессир Беппе. Я же — расписывала. У меня для этого краски специальные есть — темпера. А вот подарок от подружки Марит, он — для души. Любимая акварель с кистями и папкой бумаги.

— Ой, малыш, — и замерев у камина, закрыла глаза... будто бабочки внутри живота вспорхнули. — Сейчас у нас будет тепло. Я огонь разожгу и... и... угу. Вот, же — дура. А дрова то вчера забыла в дом занести, — и скосилась на дорисованные эскизы, разбросанные сейчас на столе — почему и забыла. Зато будет, чем мессира Беппе порадовать. Или озадачить. Потому как к моим художественным полетам он относится исключительно с практическим прищуром: "долго", "трудоемко", "народ не поймет". — Доброе утро, Малай!

Пес мне в ответ странно скривился. Да. Он и это умеет:

— Р-р-гаф! — и передними лапами взмахнул на крыльцо.

— Ты чего? Сейчас накормлю, — занырнула я обратно в досчатые сенцы.

— Р-р-гаф! Гаф!

— Да, Малай?!.. А где, кстати, Укроп и Проныра? — огласилась уже, спускаясь со ступеней с противно холодным горшком, на что тот совсем уж нежданно ухватил меня за халатную полу. — Да чего ты?.. Мне куда-то надо?

— У-у-гаф, — и выражение морды: "неужели, дошло?"

— Хам... Я сейчас. Только оденусь...

У нас уже подобное один раз было — осенью, в сентябре. Взбалмошная Салоха угодила в неглубокий овраг. Проныра тогда был с хозяином в Копе, а Укропу душевных сил не хватило задать этой... направленье наверх зубами в белый костлявый зад. Пришлось Малаю скакать за мной. У меня, как раз этих сил хватило — и на пендели и на портовые маты. Что, кстати, в дальнейшем заметно облегчило наше с козой взаимопонимание. А что теперь-то у нас?..

За высокими воротами из частокола полосками голой земли расходились в стороны две дороги: к деревне и вдоль забора, дальше, в сторону заводи. Малай поскакал по второй. Я — за ним. Ну, не "поскакала", конечно, а очень быстро пошла. И с ним вместе резко свернула, не доходя до пожухлого камыша. А вскоре увидела двух волкодавов... караулящих старый корявый дуб. При виде нас, они подскочили с земли и красноречиво вперились мордами вверх. Я — тоже. Ну, не вперилась, конечно:

— И с чего этот утренний променад? Неужели, опять Салоха?

— Гаф! Гаф! — мне в ответ на два голоса.

— Монна Зоя! Хвала небесам! — третьим голосом из желтой листвы, от которого я... нет, на ногах удержалась. — Монна Зоя!

— Дахи?!..

— Монна Зоя?

— Откуда ты здесь? — нет, я, конечно, и обрадовалась и удивилась. Но, по моему, мальчик "удивился" больше меня:

— Монна Зоя, так вы, значит...

— Здравствуйте, монна Зоя!

— Вертун?.. Хобья сила. Ну, конечно же.

— Ага. Это я его к вам привел... А вы не могли бы ваших собачек? А то мы здесь уже закоченели совсем?

И, конечно же, я смогла...

Часом позже мы сидели вдвоем за столом у горящего рядом камина и пристально друг друга оглядывали: Дахи, хлопая своими глазами из-под огромного пледа и я, подперев кулаками щеки. Хотя, очень хотелось его обхватить и прижать к себе сильно-сильно.

— Наелся?

— Угу, — стер малец крошки со щек.

— Согрелся?

— Угу.

— Тогда кончай тянуть шею на мой живот, и рассказывай: каким морским ветром тебя сюда принесло?

— Угу, — смущенно кивнул он. — Монна Зоя, я вас искал.

— Да что ты?

— Ну, мы вас все вместе искали. Сначала. Правда, долго. И... А можно, я все по порядку?

— Да, пожалуйста.

— Сейчас, — и отвернулся к огню. — В то утро, когда вы... пропали, капитан сначала обшарил весь корабль. А потом, когда рассеялся туман, уже и шлюпки спустили. Хотя, надежды было — с рыбий пуп. Но, все равно, мы по той зоне еще сутки курсировали. И до побережья дошли. А уже после, прямиком понеслись в направлении столицы... Я тогда не сразу понял — зачем. Лишь потом в команде слухи пошли, что капитан вас с помощью какого-то сильного мага найти хотел. Или магустра.

— Магистра?

— Угу. Точно. Но, тот не помог. Однако сказал, что вы точно живы. А потом, уже в Белице нас по суше нагнал какой-то мужик с письмом. Что в нем было, не знаю, но, мы снова изменили курс и через несколько дней уже причалили к южному побережью. Там капитан и боцман сошли на берег, а вернулись только через неделю. И оба — злющие, как сто чертей.

— Понятно, — значит, он все-таки в Розе Бэй... — Дахи, что было дальше?

— А дальше? — невесело скривился тот. — Мы опять вернулись на северное и сначала причалили в Радужном Роге, потом зашли в Крабью бухту и в Канделверди. Капитан с боцманом везде вас искали по суше, но, все — без толку. Да вы и сами это знаете, — ага, а теперь я еще и знаю, что про мою пропажу в курсе и Люса и Арс и Зачарий... Мама моя... — А потом капитан... в общем, он неделю не выходил из своей каюты. И, то ругался там, то бутылки об стены бил. Иногда все стихало. Мы сидели тихо, как крысы в трюме. Один лишь боцман иногда к нему заходил. И...

— Дахи, что?

— И все. Поиски он прекратил. Недавно совсем. Лишь еще раз на пути домой сюда зашел. И мы даже в деревне этой были. Я не знаю, зачем. Слыхал лишь, как капитан боцману говорил, что ему здесь что-то не понравилось, но, этим все и закончилось. А я, тогда еще, обзнакомился с Вертом.

— Вертуном?

— Ну да.

— И что было дальше?

— Дальше?.. Летунью на зимовку поставили в Пенторе, а команда разошлась до апреля по домам. Меня капитан взял с собой в Диганте. Там у него дом большой, красивый. Да только у меня все время его слова в голове стояли про то, что ему здесь что-то... Вот я сюда и рванул через перевал и Верта тут нашел. А дальше вы уже знаете.

— Мама моя...

— Угу, — глубокомысленно вздохнул малец. — Монна Зоя, а зачем вы от нашего капитана прячетесь?

— Много будешь знать — облысеешь.

— Из-за ребеночка?

— Что?!

— Так... это — его?

— Дахи?

— А что? В команде болтали кое-что про ту последнюю ночь.

— Вот ты... наглец, — и пошла румяными пятнами. Наглец, однако, остался серьезным:

— И правильно сделали, монна Зоя, что прячетесь.

— Почему? — а вот теперь я очень сильно удивилась.

— Потому как нельзя вам к нему обратно, пока покуситель на вашу жизнь неотступно с ним рядом.

— Какой... покуситель?.. Дахи? Ты о чем?

Мальчик, набрав в грудь воздуха, выдохнул:

— Монна Зоя, я знаю, кто вас покушался убить.

Вот это "мама моя"...

— И кто? — и есть всего только миг до ответа на мучительно долгий вопрос...

— Это — монна Сусанна.

— Дахи, ты — в своем...

— Я это могу доказать!

— Ну-у?

— Угу... — и снова уставился в огонь. — В то утро, когда шлюпку спускали на воду, боцман очень сильно ругался. Он тогда вообще ежа морского сглотил, а тут — такое. Вы ведь про узлы морские знаете?

— Да знаю я... Дахи, к чему?

— Да к тому, что один из крюков, на которых шлюпки на тросах спускают, был неправильно закреплен. У нас в команде все это знают — надо "восьмеркой". Чтоб, во время шторма он, не дай Бог, не сорвался и кого-нибудь... А тут — просто навешен и все. В общем, явно цеплял тот, кто науке морской не обучен.

— И поэтому ты решил, что, единственная такая на корабле — монна Сусанна?

— А то. Ведь вы же к тому крюку...

— Угу. Только лбом, — ненароком потерла я свой побелевший шрам. Мальчик скосился туда же:

— Вот, то-то же. И еще...

— Было "и еще"?

— Было. Только, — заерзал он, вдруг, под пледом. — Монна Зоя, я поступок плохой совершил. Но, для благой цели.

— Ты пытал ее что ли?

— Не-ет. Я в каюту ее залез, пока она капитана в гостиной на своем клавесине "утешала".

— То есть?

— Да музыку свою ему пела. А я в это время в шкафу ее шмон навел. И вот что нашел, — порывшись в кармане, вытянул он наружу белый кружевной платок. С инициалами "СИ" и сильно застиранный.

— Дахи, зачем?

— Монна Зоя, — вздохнул, глядя на меня малец. — Я в свою жизнь на Божьих скалах очень много раз одежду от крови стирал и всегда могу распознать, какие от нее пятна бывают.

— Так ты думаешь, это — моя... кровь? — уставилась я на тряпицу.

— Угу. Видно, она этим платочком палубу шёркала. Я и по ней потом лазил. По всему левому борту, но, вы же знаете, как у нас на Летунье палубу драят.

— Это... да... Дахи, но...

— Да вам это любой маг за пару монет подтвердит.

— И это тоже... да, — подняла я глаза на мальца. — А знаешь, что: давай прямо сейчас попробуем?

— У вас маг здесь знакомый...

— Да нет. У меня здесь собака, очень умная. А, вдруг, она мою кровь признает? Как думаешь?

— Думаю... да, — и, подхватив платок, вслед за мной подскочил со стула. Лишь плед рядом с ним забыл...

Малай воспринял нашу затею скептически — уселся напротив крыльца и глубоко вздохнул. Мы тоже — из предвкушенья, заранее бросив платок на противоположной стороне двора. Теперь...

— Дахи, а что теперь то?

— А-а. Погодите, — прочистил тот горло. — Его ведь, Малай зовут?.. Малай! Монна Зоя сказала, что ты — очень умный. Так вот...

— Дахи, это чёрти что какое-то, — пес, скосившись, приподнял левую бровь.

— Так вот, — малец с нажимом продолжил. — Принеси вещь, что лежит у забора тому, кем она по-настоящему пахнет... Малай?!..

— Малай?

И я такого выражения морды еще не удостаивалась. Именно с ним Малай медленно встал, развернулся и направился прямо к платку. Еще бы — при нем суетились. А потом, уже с добычей в зубах потрусил обратно к нам. Мы с Дахи на своих сидячих позициях замерли. Пес — едва ли, на секунду. И, фыркнув прямо в платок...

— Мама моя... — теперь еще и в слюнях, он на моих коленях смотрелся совсем уж... тоскливо. Инициалами "СИ" на виду.

— Монна Зоя, о чем я вам говорил?!

— Дахи. Мама... моя...

__________________________________________

1 — Пятьдесят три квадратные мили самых плодородных в стране земель, принадлежащих клану бенанданти. Последняя их, используемая по назначению "цитадель" и почти закрытая для посторонних глаз территория со своими органами власти и системой внутреннего подчинения.

ГЛАВА 19

И небо с низкими зимними тучами, и заставленный чанами в глиняных подтеках двор и высокий забор, все кружилось сейчас. И в этом тусклом кружении одно за другим всплывали размытые лица: "Знакомьтесь, Зоя — моя давняя подруга, Сусанна Иззи"... "Ах, да: "дружба" — в первую очередь", — и громкий женский смех...

— Монна Зоя... монна Зоя, вы, наверное, сильно расстроились?

"У него вообще правило в отношении женщин: либо — любовница, либо — друг"...

— Монна Зоя, я перед вами с капитаном виноват: надо было сразу ему...

"... Я думаю. Как раз, пора... О многом, Зоя. О своем будущем, например. О своем деле"... "Куда?!", — мне вслед с такою тоской в глазах... Вот же, дура. Дура. И как я раньше-то не увидела? Все эти взгляды внимательные и мелкие "шпильки", но всегда неизменное: "Вито", — голосом, каким только в храме у статуи и...

— ... я просто тогда испугался: мы с ней все время были на одном корабле. И после, уже здесь, в Диганте. А, вдруг бы она и меня, как вас?

— Что?.. Дахи... — и, выдохнув, опустила на мальчика глаза. — Дахи, ты все правильно сделал. Ты ведь — ребенок. Куда тебе против нее? Да и капитан бы, вряд ли... поверил.

Тот, скривившись, пожал плечами:

— Не знаю. Вы, и то, не сразу поверили. А уж он... Монна Зоя, а почему она задумала с вами такое?

— Почему?.. — поймет ли?.. Наверное. — Потому что, она его... любит.

— Кого?

— Как, "кого"? Капитана. А любовь, она разная бывает.

— Да. Любовь, она — разная, — Дахи с чувством откинул мелкий глиняный черепок. — Моя мама тоже нас с отцом... любила. А потом, взяла и ушла. Ну, а здесь то?

— Да она сначала, вряд ли, убийство планировала, — притянула я мальчика к себе. — Это потом уже, после... хм-м, нашей "последней ночи". Зато теперь, наверное, утешает и музыкой и умными разговорами и дружескими советами.

— Угу. Один я точно слыхал, — зло буркнул малец. — "Забудь ее. Она так решила".

— А что? Не так уж и глупо.

— Монна Зоя?!

— Да, Дахи? — склонилась я к нему.

— Так вы это дело пустите в дрейф? Мы же с вами выяснили, что вы — не Ангел. Так с чего?

— А с того, что я жду ребенка. И для меня сейчас главное — его нормально родить. А уж дальше...

— Что, "дальше"? — прищурился Дахи.

— А дальше... мы с монной Сусанной еще потолкуем... о превратностях любви, — и, обхватив покрепче мальчика, снова уткнулась глазами в серое небо. — Надеюсь, оно мне... поможет.

— Что? — громко вздохнул тот.

— Колесо судьбы. Вон та туча на него сильно смахивает.

— Какая?.. О-о. По мне, так на веселую рожицу больше.

— Сам ты...

— Р-р-гаф! Гаф! Р-гаф!

Высокие ворота с треском разбухшего дерева, разъехались в разные стороны...

— Ох, ты ж... Вот это... конфигурация, — мессир Беппе застыл в самом створе ворот с таким выражением на лице, будто я — уже родила. Причем, Дахи.

— Мессир Беппе, я сейчас вам всё...

— Святые угодники! — мама моя... Следом за мужем во двор вплыла монна Розет. В праздничной красной шали.

— Монна Розет, я сейчас... о-ох. Это — Дахи, — и оба на пару подскочили с крыльца.

— Здравствуйте, — проблеял ребенок.

— И он пришел ко мне в... на... — а дальше вышла заминка.

— Чтоб ее защитить.

— Дахи, ты — в своем уме?

— А что? Больше я не струшу и разве защита вам не нужна?

— Да ты с таким заявленьем будешь защищать меня под камнем в лесу, потому что нас сейчас обоих на пару...

— Зоя, извини, что встреваю, — подбоченясь, направился к нам хозяин хором. — Но, хотелось бы знать: откуда это... чудо? — и с пристрастьем уставился на мальца.

— А-а... Так вы зилийцев никогда...

— Я — с Девяти Божьих скал, мессир, — почесало "чудо" правое ухо. — Мой отец и в правду, с острова Зили, а мама...

— Местная красавица. Чидалийка. И он теперь — младший матрос на очень уважаемой бригантине. И сам очень... хороший, — скосилась я на монну Розет. — А сюда пришел, потому что...

— Монна Зоя, о том я уже сказал.

— Ну, так теперь помолчи, а то...

— А скажи ко мне, отрок! — на этих словах мы оба разом заткнулись. Монна Розет в полной тишине расправила шаль. — В каких Богов веруешь?

— Верую в Единородного Бога всех живущих на Алантаре христиан, — как боцману из шеренги, отчеканил, вдруг, Дахи. — И назван в честь Святого великомученика, покровителя солдат, лучников и... гончаров, Себастьяном. Но... лучистая монна, зовите меня просто, Дахи, — и совсем уж нагло расплылся во все лицо.

— Мама моя...

— Ох, ты ж...

— Себастьян, значит?

— Так точно, лучистая монна.

— Ну-у... тогда зови меня просто, монна Розет. Ты к нам надолго, Дахи?

— Розет?

— А чего? — вперилась она в мужа с "лучистым" прищуром. — Ты ж сам хотел нанимать кого-нибудь из деревни? И вообще, зачем я с тобою сюда тряслась?

— Ох, и... — прихлопнув ладонь к затылку, развернулся тот ко мне. — Зоя, мы ж праздновать сейчас будем.

— Что? — сглотнула я слюну... после такого-то.

— Так горшки наши расписные ушли, не касаясь лотка. Даже те, что ты "пробными" посчитала.

— Беп-пе?

— Ах, да, и сегодня ж еще — Рождество. Так что... Дахи.

— Да, мессир Беппе!

— Надеюсь, у тебя не только язык длинный?

— Не-ет, — насмешливо скривился малец. — Я много чего умею.

— Ну, пойдешь тогда ко мне в сезонные подмастерья, охранник. У нас к Пасхальной ярмарке много работы будет. Зоя, я и темперы тебе еще купил. Кстати, как самочувствие?

— Теперь совсем... хорошо, — с глубоким чувством, выдохнула я...

Пламя в каминной нише раскрасило суровые серые камни медовыми всполохами янтаря. А в маленькой комнате остро пахло хвойником, жареным мясом с пряностями и сухой теплой глиной (куда ж без нее?). Отблески огня плясали на пышных усах мессира Беппе, откинувшегося в своем скрипучем кресле, и в прищуренном взгляде монны Розет, тянущей за столом чай... А глаза у нее и в правду, лучистые. И как я раньше и этого не увидела? Вот Дахи, так сразу... Сам же востроглаз, приткнувшись ко мне на каминных ступенях, сонно сейчас внимал:

— Это же целое искусство, Дахи — гончарное ремесло. Ведь, хороший гончар, он, как... — скосился мессир Беппе на супругу. — как Бог, потому как всеми четырьмя стихиями управляет: огнем, водой, воздухом и землей. Даже легенда есть о том, как...

— Ну, ты, "повелитель стихий", опять любимую байку вспомнил?

"Повелитель" с готовностью вскинулся:

— Вот так я и думал, Розет! Не утерпишь ведь, чтоб ехидством своим не прервать.

— А чего это ты креслом своим на меня скрипишь? Нашел, чем хвастаться в святую то ночь. Уж сегодня б хоть воздержался.

— Так Он же все видит и в любую в году ночь, — воздел выбеленную глиной пятерню мессир Беппе.

— А и точно. Ну, так порадуй Его не очередным бахвальством а...

— Чем?.. Ну, чем?

— А-а, ты другого то и не знаешь.

— А вот и неправда!

— Ну ко, ну ко?

— А-а-а... Дахи!

— Так точно? — встрепенулся малец.

— А ты слыхал историю про наш рождественский кулич, панеттоне?

— Не-ет, мессир Беппе.

— А то я тебе сейчас расскажу! — с вызовом скрипнуло старое кресло.

— Да неужто? — скептически брякнула на столе кружка. — Ну так, мы с Зоей тоже послушаем... с какого места ты к горшкам своим "сворачивать" начнешь.

— Кхе-кхе!.. Значит, дело было так... Еще в старом предтечном мире. Влюбился один знатный молодой мессир в дочь простого городского пекаря. А та была гордая и бездельников на дух не переносила. Вот он и решил заделаться к ее отцу в подмастерья, чтоб быть к ней поближе и уважение заслужить. И так ему это ремесло приглянулось, что в честь любимой стал он слагать не оду, а рецепт сладкого, как она сама, кулича. Обсыпал его сверху изюмом и цукатами и назвал "Хлебом от Тони". Так девушку звали. А в переводе с исходного итальянского, "панеттоне"... Ну, и где здесь горшки?

— Разве только те, в которых тесто месили, — констатировала монна Розет. — А еще что-нибудь знаешь, драгоценный ты мой?

Рассказчик старательно напыжился:

— А, знаю. И это — уже местная сказка. И тоже про Рождество. Дахи!

— Я вас внимательно слушаю, — протер тот со ступеней глаза.

— Ага... В одной предгорной деревне жил маленький мальчик. Всем был хорош и пригож. И звали его Спо. Однако, фея Бефана, что разносит на своей метле всем детям рождественские подарки, всегда его стороной облетала. По какой оказии, Спо не знал и очень расстраивался. Ведь плохих дел он не делал и родителей уважал. И вот однажды, возвращался он домой в страшную метель. Глядит, торчат из сугроба... а зима тогда снежная была, не то, что, сейчас — только грязь на перевале развезет, так, что колеса вязнут и товар, того и гляди...

— Беп-пе...

— Кхе... Торчат оттуда чьи-то обутые пятки. Начал он их откапывать. А там — фея Бефана собственной горбоносой персоной. Закружило ее, значит в метели. Вот с курса и сбилась. Отчихалась она, метлу свою стряхнула, и благодарить начала, а Спо к ней — со встречной претензией. Давно вопрос назрел: так мол и так, отчего полное игнорирование? Бефана ему в ответ: "Потому что грязнуля ты, Спо". Мальчик ей свою мордашку румяную и руки явил: нет, чистые. Фея извинилась, порылась в своем мешке и достала ему оттуда самый большой подарок. И с тех пор больше стороной не облетала.

— Так, а с чего она это взяла? — поскреб свое чистое ухо Дахи. — Про грязь?

Мессир Беппе довольно расплылся под пышными усами:

— Так имя у него — "Спо". Что в переводе с того же исходного — "Пятнышко". Отсюда и все это недоразуменье.

— А-а-а-а, — отозвался слушатель громким протяжным зевком.

— Браво, Беппе. Браво. Однако пора и честь соблюсти.

Дахи о соблюдении такой "чести" упрашивать вообще не пришлось. И вскорости он уже сладко сопел на топчане. Я и сама частенько лишь до него от стола "доползала". А теперь, видно, уютное место перешло к моему личному маленькому "охраннику". Супруги, привычно бранясь (воркуя), ретировались наверх, в спаленку мессира Беппе. Я же, подбросив в камин поленьев, надела на себя меховой жилет и тихо вышла на улицу.

Рождественская ночь сегодня в честь самой себя распахнула все закрома звезд. Но, полноправно царила на небе Луна. В синем круге из подсвеченной ею же бездны. И она сейчас была совсем непохожей на сиротливую половину древней Вананды. В этом своем всевластном сиянии, но... Я обхватила руками живот и, приткнувшись спиной к косяку, стояла и смотрела на Луну. Собственная моя жизнь, взбудораженная возвращением в нее Дахи, представлялась, то, чередой нелепостей со случайностями, то, источником глубоких философских измышлений. И прийти бы к ним... Только вот, Луна... Она мне мешала, навязчиво сворачивая любую мыслительную потугу лишь к одному.

— Ух, ты... — пока в руку холодным носом не ткнулся... — Малай, — пес, вскочив передними лапами на боковину крыльца, поднял ко мне морду. — Угу... Да не пойду я со двора никуда. Можешь к себе в будку, обратно... Что? — в темноте рождественской ночи собачьи глаза были почти не видны. Но, я прекрасно знала, какого они цвета и как умеют смотреть... — Да. И ты тоже мне его напоминаешь. Ты тоже... на него похож, — и качнулась от косяка к собачьим глазам. — Просто, сегодня ночь такая, Малай. На самом деле, я — сильная... Что?! Ты мне опять не веришь? Ну, и ладно. Но, ты, все равно, на него похож. Только ты и еще Луна. Больше — никто... О-ой... Тише, малыш. Твоя мать — настоящая дура, и тебе действительно, давно пора... спать...

Весна в долину Ува нахлынула мутными бурлящими ручьями с гор. Того и гляди, смоет всю единственную улицу Копа прямо в разбухшую от такого "плодоводия" Трессу. А потом зацвели сады, и деревню сверху стало совсем из-за них не видно. Хотя, и у нас, на берегу Козьей заводи, тоже было на что посмотреть — одни торчащие повсюду белые свечи молочая благоухали так, что сонные после зимы пчелы, кажется, в них и жили. Правда, в конце марта им на смену уже подоспела горная робиния с мелкими желтыми гроздьями, сильно смахивающими на мимозы. А следом зацвел каштан. Это последнее событие деревня Коп отмечала местным "разухабистым" праздником, смысл которого сводился к массовому хождению по единственной, не особо ровной улице, задом наперед. Монна Розет в данном мероприятии не участвовала, однако после оного в моем кармане забрякала целая горсть прошлогодних "благодатных" орехов (один — от болей в пояснице, еще два — от кружения в голове, остальные — для закрепления результата). Что же касается моего личного "весеннего" настроя, то он очень часто менялся, в зависимости от... а, хоб его знает, от чего он зависел. Просто...

— Уф-ф.

— Что, монна Зоя?! — махом вскинулись две головы: Дахи, от печи для обжига и развалившегося рядом под навесом Малая.

— Да, ничего, — скосилась я на обоих сразу. — Скорее бы все это... закончилось.

— А-а-а... А вот монна Розет же вам говорила, чтоб вы к ней в деревню спускались? Так что?

— Ничего, Дахи, ничего. Я себя прекрасно чувствую. Уже и подышать громко нельзя. И хватит смотреть на меня.

— Я на вас и вовсе сейчас не гляжу.

— А я не тебе, а Малаю. У меня сегодня нос опять сильно опух... И малыш с утра не пинался.

— Так, монна же Розет говорила, что такое — нормально.

— Про нос?

— Нет. Про ребеночка на последнем сроке, а нос... — почесал он свой собственный рукой, с зажатым в ней поленцем. — По мне, так вы любая — красавица. И даже светитесь изнутри.

— Как монна Розет?

— Нет. Монна Розет — по-другому. А вы — вся.

— Ну-ну, — ревностно подытожила я (и как они только меня, бедную, тьфу, бедные, терпят). — Ой! Опять кисточка со стола укатилась... Спасибо, Малай...

Подготовка к пасхальной ярмарке, на которую мессир Беппе возлагал радужные надежды, подходила к концу. Сам гончар уже заканчивал последние ящики под наш разросшийся вширь ассортимент. Я же — расписывала темперой тоже последнюю дюжину больших плоских тарелок. Вот они-то, как раз с радугами и были. А еще — с морем, чайками и даже одной "рельефной" русалкой, восседающей тоже... на радуге (она мессиру Беппе особенно приглянулась). Оставалось лишь закончить, покрыть сверху слоем глазури и снова засунуть в печь. Для конечного, закрепляющего обжига... Уф-ф (это я сейчас про себя громко вздохнула).

— Дахи! Сынок! Ты с печью уже управился?! — откуда-то из-за угла, с весьма выразительным кряхтением.

— Ага! Разжег! — прямо от моего левого уха. — Ой, монна Зоя.

— Ничего-ничего, у меня еще правое есть. О-о, малыш зашевелился.

— Ой.

— Дахи! Тогда, поди-ка сюда! Надо досочку подержать, а то мне через ногу не вывернуться! — с его-то радикулитом ему потом и обратно не "ввернуться".

— Ага, — почти шепотом и на цыпочках в обход вокруг меня.

Я же сопроводила маневр старательно строгим взглядом. Потом переместила его на последнюю, девственно терракотовую тарелку и, вздохнув... оперлась щекой на кулак... Чего бы такого? Уф-ф...

До заката еще далеко, но, ветер уже шумит вечерней апрельской прохладой. Качает верхушки дубов за забором.

— От, ага... так-так... Ить, конфигурация...

— Мессир Беппе, а если мне сверху залезть?.. И я тогда...

Малай, смачно раззявив пасть, почесал лапой за ухом... Видно, с закрытой — не тот эффект... Над моим столом, скептически зависая над каждой тарелкой, медленно пролетела пчела...

— ... ремесле каждая мелочь — ценная... От так и держи...

Сту-ук! Сту-ук! Сту-ук!.. Ж-ж-ж-ж-ж. Сту-ук! Сту-ук!.. И я закрыла глаза...

И уже через мгновенье я их распахнула. Как раз, когда Дахи, с высунутым от старания языком, тащил через стол мою последнюю нетронутую...

— Да куда ты ее?

— Ой, а я думал, вы спите. Монна Зоя, — испуганно замер Дахи. — вы чего? Краску свежую пальцем размажете. Монна Зоя?

— Мама моя... — прямо под носом у меня красовалось большое, выведенное самыми яркими тонами дерево... Стоящее посреди узкой дороги и всё сплошь усыпанное белыми, схожими с яблоневыми, цветами. — Мама... моя.

— А чего? По мне, так очень даже красиво. Только вот вверху, это — что?

На летящую птичку, вроде как, непохоже.

— Зато, на сидящую, очень даже. В круге... Дахи, — подняла я на мальца глаза. Нет, ну, надо же! А ведь думала, после острова — отпустило. — Дахи, эту тарелку на ярмарку никак нельзя. Она...

— Что, "она"? — недоуменно уточнил тот.

— Она — непростая. Я ее, как баголи, разрисовала. Под... ну, видение, в общем.

— А-а-а. И что теперь? — скосился он обратно на нее.

— Не знаю.

— А давайте ее тоже глазурью покроем, обожжем и себе оставим? Красивая ведь?..

— Себе? — сузила я на сей факт глаза. — Хо-рошо. Только, надо мессиру Беппе сказать.

— Так, не переживайте. Он в Коп укатил к монне Розет — за провиантом завтра в дорогу. А как вернется, я ему скажу.

— И что?

— Ну-у... Что она — в подарок кому-нибудь. Он не против будет. Я ж знаю.

— Угу-у... Дахи, это ж, сколько я проспала?

— Так вы и сейчас идите. Я сам глазурный раствор намешаю, тарелки им намажу и — в печь. В первый раз, что ли?

— Да, какое там? Мне еще ужин готовить и Салоху доить... Дахи, точно, справишься?

— Монна Зоя? — с обидой протянул он.

Я — сделала вид, что очень сильно сконфузилась. На том и согласно разошлись...

С самого следующего утра мы с Дахи "предоставились" сами себе. И поначалу даже опешили: куда девать столько, вдруг нахлынувшего свободного времени? Мессир Беппе, еще на рассвете, брякая упакованными горшками, укатил в сторону перевала, а монна Розет обещалась появиться лишь к ужину. Но, прямо перед ним к нам неожиданно нарисовалась Марит:

— О-о! А ты все хорошеешь и хорошеешь! Дахи, привет и принимай на постой Эммануэля. Да, и сумку седельную там...

— Здравствуйте, монна Марит, угу... Эммануэль, вечером покатаешь? — флегматичный гостиничный мул и ребенок обменялись взглядами, различными по значению. Я же постаралась напыжиться:

— Уф-ф...

— Да сиди ты, сиди! Не вставай с крыльца... Картошку к ужину чистишь? А я, пожалуй, баньку тогда протоплю, а то, пока через этот перевал...

— Марит, я рожать сегодня не собираюсь, — скосилась я на проплывающую мимо моего опухшего носа сумку (вдруг, там — куча уже готовых к этому делу... кстати, а чего?..) — И я тебе очень рада.

— Ага, — прищурилась та, нависнув сверху тенью. — Я вижу... Как настроение, подруга?

— Да, все хорошо.

— Ну, тогда, слушай последние новости, — и шлепнулась рядом, по дороге чмокнув меня в нос (конечно, промахнуться то мимо сложно).

— Марит, какие "последние новости"?

— Ну... После которых ты, возможно и передумаешь.

— Марит?!

— О-ох... Тебя, Зоя, разыскивает, по всей видимости, брат. Обознаться сложно, потому что вы с ним похожи, как...

— Арс?!

— Ага... — и вздохнула. — И почему я раньше его не встретила? Нет, одно дело, когда такие глаза у тебя — я к ним уже привыкла и вообще...

— Марит... Я сейчас, точно — рожу.

— Ой, да... А чего ты хотела? — фыркнула, вдруг, подружка. — Я тебе сразу говорила, что то — глупость и...

— Ма-рит.

— Он приезжал к Тито.

— А причем здесь...

— Не знаю. По всей видимости, твой брат неплохо владеет ситуацией. И как ты думаешь: почему?

— Мама моя... Этого не может быть, — уронила я недочищенную картофелину в чугунок.

— И отчего же? Оттого что ты, вдруг, когда-то решила, что они обязательно должны друг друга на дух не переносить? А, ты знаешь — общее горе роднит. А ты, моя дорогая, еще какое... "горе".

— Та-ак. Погоди. И что ему твой Тито сказал?

— Ой, да, вовсе он не "мой" — я же ответ еще не дала. Вот пусть сначала докажет по-настоящему, что любит... Нож свой в сторонку положи.

— В прежнее "русло" вернись.

— Ага... А что ему Тито сказал? Только то, что и до этого Виторио Форче: ничего не знаю. Поручили — передал — вернулся — уволился. И все.

— И все...

— Зоя?..

— А-а?

— Ты о чем задумалась?

— О том, что я сделаю сразу, как только рожу.

— Покаешься в грехах и уйдешь в монастырь?

— Нет. Напишу письмо Арсу. Я так перед ним виновата.

— Только лишь перед ним? — хмыкнула Марит.

— Что?.. Подружка, я немного знаю своего любимого и уверена — он меня уже очень давно ненавидит.

— Ой, опять эта твоя "уверенность", — однако и она, вдруг, вздохнула и надолго рядом со мной смолкла...

Тишину над крыльцом неожиданно прервал Дахи. И, прокашлявшись, принял совершенно невинную физиономию:

— Монна Зоя?

— Что, мой хороший?

— Ух, ты... А, можно я...

— Можно.

— А что?

— Дахи, я, конечно, в последнее время не совсем адекватна, но, уже давно разглядела вон на том дубе у забора, знакомую лохматую макушку.

— Неужто, Вертун? — сузила туда же глазки Марит.

— Он самый.

— Ну, так... мы тогда за раками на старую мсонгу? И мне мессир Беппе деньги на орехи в шоколаде дал. Я за ними Верта в лавку зашлю.

— Дахи, но сам туда...

— Монна Зоя? Да меня все придорожные кусты в Копе уже в лицо знают, потому как я исключительно в их фарватере и передвигаюсь.

— Странно, что они при такой интенсивности до сих пор живы. Иди, Дахи.

— О-ой! — козликом подпрыгнул малец. — А, если что, — и скосился на ухмыляющуюся подружку. — Тогда Малая за мной и я...

— Дахи! Я рожать сегодня не собираюсь!

— Понял. И меня уже не-ет! — хлопнула через пару секунд высокая воротная створка. Мы же с Марит, переглянувшись, снова звучно вздохнули...

Сразу к "горячему" столу подкатила и монна Розет. И, за отсутствием мужчин, мы все трое устроили душевный девичник. Темы, правда, все как одна, неизменно сворачивали на "торжество материнства", но я то внимательно слушала, не убирая рук с живота. Мы вместе их внимательно слушали. А, уже в сумерках, у ворот, клятвенно пообещав о своем скором "сходе с гор", с подружкиной бабушкой распрощались.

К обеду дня следующего к Козьей заводи вернулся и сам ее усталый, но, довольный хозяин. Марит тут же подсуетилась для деда с банькой, а я — собрала на стол. Однако, что его, что кудрявую внучку, просто так заткнуть весьма затруднительно (я ж — не авторитетная монна Розет):

— Ага. А где Дахи?

— Дед, баня стынет.

— Я его отпустила с Вертуном. Он вам нужен?

— Да нет, дочка. Я ему гостинец привез. И тебе. Но, о том — позже.

— Тогда, я вам в тарелку жаркое накладываю?

— О! Как раз — о тарелках!

— Да дед!

— Марит, цыц. Зоя, я уделал ими всех здешних низинников. Вы бы видали рожу Дино!

— Да я бы век ее не видала, — окрысилась внучка и обреченно села на стул. — Ну и?

— Да он пятнами весь пошел, когда ко мне народ повалил. Разобрали все влет.

— А остальное? — с чисто профессиональным интересом огласилась я. Мессир Беппе, аж в кресле своем подскочил:

— И горшки ушли. Осталась лишь парочка какая-то. Но, тарелки... Зоя, ты — натуральный, этот...

— Дед, она — художница.

— Точно! Так я про Дино: вы бы его видали, когда ко мне настоящий интерес проявился.

— А что, было и еще "интересней"? Никак, сам король из столицы присвистел?

— Ох, набралась ты от бабки ехидства. Нет, но, уровень еще тот, — и, скрипнув креслом, как заправский интриган, набрал воздуха в грудь. — Виторио Форче!

— Мама моя...

— Зоя — сядь. Тоже прониклась? Он на таких ярмарках часто бывает. Хотя, где наша керамика, а где — его фарфор. А тут, шел по ряду мимо, да так и застыл. Точно вам говорю. Это и Дино видал и другие. Вперился глазами в наши тарелки. Особенно в ту, что с деревом.

— С чем? — а вот теперь я точно, села. По-моему, на топчан.

— Да последняя твоя. Там еще яблоня вся в цвету.

— Зоя, ты чего?

— Марит, погоди. Мессир Беппе, а откуда она у вас там оказалась?

— Как, "откуда"? С остальными. Из печи — сам и достал. Так вот, он у меня эту тарелку купил. Отвалил за нее, не глядя. И видно, что впечатлился. А потом стал расспрашивать про того, кто... про тебя.

— Дед?!

— Марит, да я ж — в курсе. Ответил ему "в обход, сторонкой". Так мол и так: племяшка лабает. Ну, он кивнул, развернулся и ушел. Глянул лишь напоследок внимательно. Думаю, теперь...

— Конец света теперь.

— Дочка, ты о чем?

— Дед, ну ты и... Это ж тот самый, от кого она здесь...

— Вот это... конфигурация... Зоя, так откуда ж я знал то?

— Мама моя...

Однако с "концом света" я явно поторопилась, так как по-настоящему он наступил лишь спустя всего несколько долгих секунд — в дом с глазами навыкат влетел запыхавшийся Дахи:

— Монна Зоя, надо отсюда валить!

— Дахи, я в курсе, — опершись на руку, встала я с топчана. Малец распахнул глаза еще шире:

— Откуда? Он мне самому только что рассказал.

— Дахи, ты чего мелишь? Я тебя еще и не...

— Ой, мессир Беппе, здравствуйте, я вас не заметил. Монна Зоя! Я нечаянно хозяйку Розе Бэй на ваш след навел.

Вот этот "конец света" я как раз и имела в виду. Именно после него у меня, будто мозг окончательно смолк.

— Дахи, толком сейчас говори, — а у моей подруги голос охрип. Еще бы.

— Да я ж говорю — нечаянно. Мы вчера, когда с Вертом у старой мсонги раков ловили, какой-то конный мимо проезжал и, наверное, меня успел заметить. А сегодня с утра Верта словили прямо у дома трое. С такими же сиреневыми кулонами, что и у монны Марит. Он мне сразу о том не сказал... Монна Зоя, а вы почему не собираетесь?.. Так вот, я сам у него заметил синяки на руках и спросил, а он мне тогда только, что выспрашивали обо мне. Не о вас, а именно, обо мне. Монна Зоя, это ведь, странно? Ну, он им все и выложил... Монна Зоя?!

— Подруга?..

— А я вот думаю: если их вместе свести, что будет? А самой куда-нибудь зарыться глубоко-глубоко...

— И ничего больше умнее?.. Зоя?

— А-а?

— Давай, собирайся! Дед, запрягай моего мула в свою пассажирскую повозку. Дахи, помоги ему. И валим отсюда!

— Марит, куда? Обе дороги для нас закрыты.

— А я еще одну знаю. Старую, рядом с трактом через перевал. Я по ней в детстве ягоды собирала. Вот там и махнем прямиком до Диганте. Меня все сейчас слышали?!.. Зоя? — услышали все...

И главное, ни о чем не думать...

— Мессир Беппе, а как же вы? Ведь, они...

— Ох, Зоя, мне — не впервой. Я ж сколько от конкурентов отбивался. Эти, из залива, ночью лишь сунутся. Не раньше. Я к тому времени главу нашего в известность поставлю, что, мол, нашлись опять претенденты на заводь. Он у меня — шуганный, кого-нибудь в помощь даст. Да и собаки. А вот Форче?

— Мессир Беппе, вы меня извините за то, что все так вышло.

— Да о чем ты, дочка? Это я тебе благодарен за труд. Вам с Дахи. Вы ж мне старость спокойную обеспечили, — и скосился мокрыми глазами в забор. — Я там Дахи в мешочек ссыпал вам на жизнь.

— Мессир Беппе, вы... — и обхватила его руками.

— Зоя! Ворота раззявлены! Дед, ну ты, давай, держись! Если что — потайным ходом и вниз, к бабушке.

— Езжайте с Богом.

— Малай... Малай, прощай.

И главное, ни о чем не думать...

— Монна Зоя, а...

— Дахи, ты мне скажи: как моя "особенная" тарелка оказалась с мессиром Беппе на ярмарке?

— Ой-ёй-ёй...

— А точнее?

— Монна Зоя... Я ж думал, он меня утром разбудит, когда грузиться начнет, а он пожалел и всё сам сгрузил. А сказать накануне я ему позабыл... Так, а при чем тут...

— А притом, что она теперь дома у твоего капитана.

— Ой-ёй-ёй...

— Зоя, а что за тарелка?

— С моим личным... автографом.

— Хобья кадриль! Еще бы он так в нее не "вперился"... Но, Эммануэль! Зоя, держись — сейчас начнутся ухабы.

И главное, не думать вообще ни о чем... И вскоре у меня получилось...

Дорога, названная так лишь потому, что мы по ней, все же, ехали, на самом деле оказалась сплошной узкой просекой с мелким ельником и крутыми нарытыми неизвестно каким зверем, буграми. И где там эти из детства подружки "ягоды"? Здесь впору кикиморам лишь плодиться. Но, мы, все же, ехали. Пару раз останавливаясь на раздумья ("вроде как здесь, хотя..."). А потом, где-то на двух третях пути, я и вовсе окончательно с повозки сползла.

— Зоя, ты чего?

— Я лучше пешком пойду. По скорости — одинаково, — к тому же малыш мой с мамой был полностью солидарен, уже очень давно, "возмущаясь" болью вниз живота.

— Монна Зоя, я — с вами. Лучше, чуть впереди. Или сбоку, чтоб ветки...

— Дахи, просто иди.

— Угу... Монна Зоя?

— О-ох...

— Монна Зоя!

— Зоя?

— Мама моя... Марит... — и перегнулась к побежавшей по ногам теплой струйке. — Марит, я, кажется, прямо сейчас... рожаю.

— Ага... Мама моя...

И меня опять засунули в эту ненавистно скакучую повозку. И мы снова поехали, только теперь, резко свернув в чащу леса. Марит, мне что-то со своей скамейки кричала. Дахи просто испуганно в уголочке затих. Я... я думала лишь об одном: громко не заорать.

— Зоя, громко дыши!

— Это можно? О-о-о.

— Нужно! Помнишь, что бабушка говорила?

— Святая Мадонна, будь славен твой плод... возрождаемый в каждом женском чреве. Я лишь это и помню.

— Понятно... Зоя, здесь какая-то изгородь. А за ней... Я, примерно, знаю, что это, и там должны быть... Ага. Дахи! Вылазь, открывай быстрее воротца! Мы заезжаем.

— Марит... куда?

— А, какая теперь-то разница?

— А, действительно? — и откинулась целиком на сиденье...

Все дальнейшее показалось мне сплошной справедливой расплатой. За глупость, за ночь волшебной любви. За все то, что в жизни совершила не так и вспомнилась даже раздавленная в детстве на оливе гусеница. Да какой только бред в голову мне не лез. И, кажется, кое-что я даже озвучила. А еще я запомнила потолок, просвечивающий редкими досками с сумерки неба и запах сухого прошлогоднего сена. И совсем уж на грани, метаясь в потугах, мне показалось, что лицо мне языком лижет...

— Малай...

— Малай, отойди от нее... Зоя, тужься, хобья ж стихия. И где этот Дахи с подмогой?

— О-о-а-а-а!!!

— Зоя, еще! Еще немножечко!

— А-а-а!!!.. Марит... Малай... Дахи...

— Что тут у вас?.. Ну, надо же, как прихватило? — совсем мутный сквозь слезы и пот силуэт. — Собаку — в сторонку... Жакоп, готовь чистую простынь и чан с водой. Не тот, другой, с теплой... Монна?

— Ее Зоя зовут. А вы...

— Из Ящерки. Я — Симона... Зоя? Монна Зоя? Давайте еще раз. Уже почти получилось...

— Угу... Я сейчас... Мама моя! О-о-а-а-а!!!.. О-ох... Марит... Никогда замуж...

— Подружка, так ты ж — не замужем? — кажется, она плачет. — Зоя... У тебя...

— Уа-а-а!

— Мальчик.

— Я хочу его посмотреть... Пожалуйста... Мой малыш.

— Ой, Зоя, а что это у него?

— Пятнышко. Родимое, как у его... отца. Мой малыш... Мой... Спо...

ГЛАВА 20

— Ну, так, вообще тогда помолчи.

— Да, с чего, вдруг?

— С того, что говорить вот с такими совсем не умеешь. Одичала за дедовым частоколом: "Бэ-мэ", как Салоха. А тут надо...

— Ах, так?! — и перешла с шепота на полноценное громкое шипение. — Да я сразу же ему и сказала: "Спасибо за все и...

— И-и?

— А потом лекарь этот вошел, — и в память о таком "событии" вновь залилась краской. Марит тоже... передернулась. Конечно, ее бы "профессионально послеродово осмотреть". — И всё... Я ему обязательно скажу, когда мне сэр Клементе вставать разрешит. Марит, правда. А ты поезжай.

— Куда? — протянула та. — А вас здесь одних оставить? Да я и сама... честно сказать, вылазить отсюда пока остерегаюсь.

— Угу, а меня, значит, вместе со Спо и Дахи, можно? — вот где она, женская логика? И обе: одна, лежа под простыней, другая — на самом кроватном краешке, громко вздохнули.

— Ты так и будешь теперь малыша звать? Спо? Это имя, что ли, такое?

— Нет, — улыбнувшись, потерла я нос (заодно и проверила — нормальный!). — Мне просто нравится, — и с чувством протянула. — Пя-тнышко... У них, в роду Форче, все мужчины такими же отмечены, на левых ключицах. Только, у Виторио оно уже бледное, а тут...

— Ой, ну надо же, расцвела, — хмыкнула, глядя на меня, Марит. — Отец установлен, поздравляю. Так что с сыновним то именем? Под каким крестить собираешься?

— А если Ремо или Теодоро? — и снова "пробно" протянула. — Те-ео. Как тебе?

— Уж лучше, чем Спо-о.

— Я в тебя сейчас подушкой брошу.

— И Спо-о разбудишь.

— Неа, он крепко спит. И Люса мне еще говорила: детки сначала вообще ничего не слышат и почти не видят, а собственную мать узнают по биению сердца. Представляешь?

— Представляю, — скосилась на другую половину широкой кровати Марит.

Туда, где, завернутый в белоснежные покрывала, сопел сейчас мой маленький родной малыш. С ёжиком темных волос и огромными голубыми глазами. Хотя, по словам того же "авторитета" (Люсы), все младенцы голубоглазыми рождаются. Ну и что? Пусть и глаза тоже будут отцовскими. Карими, как недоспелая ягода смородницы и...

— Марит, а что с Малаем то теперь делать?

— С Малаем? — развернулась подружка в сторону распахнутой двери на балкон. — А что с ним делать?.. Я думаю, он бы без разрешения деда за нами, за тобой, вдогонку не подорвался. И теперь Малай — твой. Так что...

— А-а, — глянула я туда же, но, кроме торчащего у балконных перил Дахи и собачьего хвоста, распластанного на плитках у входа, ничего не увидела. — А как же он в Диганте то будет жить? Ему ведь просторы нужны?

— А волкодавы к любым "просторам" привычны, — беспечно скривилась Марит. — Ему главное, чтобы было кого охранять. Ну и, кого гонять.

— По улицам?

— В основном, по заборам.

— Или деревьям, — вспомнила я появление Дахи у Козьей заводи. А потом и другое вспомнила. — Марит, как думаешь: мы здесь надежно укрыты?

— Думаю, да, — с уверенностью кивнула та и поправила свою кудрявую копну на затылке.

Да я и сама, также, честно сказать, думала. Еще со вчерашнего дня, впервые оказавшись в этом большом, продуваемом теплым предгорным ветром и цветочными ароматами, доме. Усадьба "Ящерка", которую я когда-то, провожая Марит в Диганте, разглядела справа от перевала. Со спускающимися вниз зелеными ступенчатыми террасами и дорожками садов. Спрятанная среди дубов и, поросших мхом скал. Древних, как сама эта земля. И хоть, внешний ее облик вспоминался с трудом (пока вчера на носилках тащили, я и глаза то в кучу не собрала), внутреннее убранство дома внушало покой и уверенность... А может, все дело в земле? Или в самом хозяине Ящерки?..

— Монна Зоя, девушки, ребенок еще спит?.. Ну да я всего лишь на пару слов, — после тихого стука, возвратился в нашу комнату тот самый "хозяин".

Дон Нолдо(1). Высокий мужчина с совершенно седыми усами, короткой бородкой и "каймой" на голове, обрамляющей сзади и по бокам высокую блестящую лысину. И в этой благородной "оправе", как говорил мой учитель, "эллинский породистый нос". Кончик его, правда, подкачал, чисто по-чидалийски хищно изогнувшись к губам. Да еще, пожалуй, глаза немного навыкат. А так... В общем, мы с Марит сделали заранее благоговейные лица. Дон Нолдо тоже замер, в аккурат напротив них (лиц) и оперся на свою высокую резную трость.

— А-а-а...

— Вы позволите, я сяду? На стул?

— Конечно, — кивнула я. Марит захлопнула рот. Тоже мне, "красноречивая". А меня еще учит.

— Что сказал многомудрый сэр Клементе?

— У меня — все хорошо. Малыш тоже в порядке. И... спасибо вам за...

— Так уж и "хорошо", монна Зоя?

— Ну, скоро будет. Очень... скоро.

— Вот это — другой разговор. И знаете, что я хочу вам всем сказать? — скосился он в сторону балконной двери. — Ребенок, родившийся на моей земле, так же, как и его мать, ее сопровождающие и... животные, по закону должны здесь на какое-то время остаться.

— По какому закону? — настороженно уточнила я.

Дон Нолдо придал лицу благородную суровость:

— По самому древнему. Закону гостеприимства.

— А-а, — интересно, в лексиконе моей подруги какие-нибудь слова сохранились?

— Мы сильно боимся им злоупотребить.

— Так не бойтесь. И, если вам будет удобнее, считайте данный факт услугой мне лично. Кстати, можете написать письма своим родным и сообщить местонахождение. Мой человек их доставит. Вам есть, кому написать?

— Нет! — а вот теперь мы с Марит выдали очень дружно. Мужчина же удивленно приподнял брови:

— Как скажете... Монна Марит, я вас с юношей приглашаю разделить со мною завтрак. А монна Зоя, думаю, сегодня ограничится пространством постели. Я прав?

— Да, вы правы.

— Ой, спасибо, дон Нолдо. А можно, и мы с ней? Ну, заодно поухаживаем, если что? — вдруг ложку мимо рта понесу?

Дон Нолдо, уже поднимаясь, одарил нас еще одним пристальным взглядом:

— Конечно. А собаку вашу замечательную можете выгулять на лужайке за домом. Рядом, на кухне ее и накормят. Или она тоже в ухаживании участвует?.. Ладно, отдыхайте... Монна Зоя, я к вам попозже зайду, — и, так же тихо, как и вошел, удалился. Только тростью своей нечаянно дверь задел...

— Нет, ну это надо же? — облегченно выдохнула, наконец, Марит. — Я вся, прямо... онемела от его взгляда.

— Я заметила. И с чего бы? Ты ведь у нас — девушка городская? Там-то таких "донов" — по улицам дюжинами гуляют.

— Ага. Там-то, да. Но, вот этот, — и состроила многозначительную гримасу. — Я кое-что о нем слышала. Еще когда в Розе Бэй служила.

— Ну и? — даже приподнялась я с подушек.

— Ну и... странный он. Раньше, по молодости был, ух какой многодельный. И даже в Парламенте нашем сидел. Или в Королевском суде?.. Не помню. А потом, вдруг, резко от всего отстранился: купил эту землю и построил на ней Ящерку. Ему и деревня рядом принадлежит и лес и...

— Прямо с людьми?

— Не-ет. Ты чего? В Чидалии рабство...

— И это ты мне сейчас говоришь? После Розе Бэй? — уточнила я.

— Ой, Зоя, — отмахнулась подружка. — Эта деревня, тоже, кстати, "Ящеркой" называется. И там лишь земля — его, дона Нолдо. А селяне — его арендаторы. Пчел разводят и виноград. Да много еще чего.

— И в чем же тут "странность"?

— Да не знаю. Просто странный и все.

— А про семью его ты не слышала?

— Про семью?.. Нет. Вроде, есть кто-то: толи сын, толи дочь.

— Ну да. Здесь вариантов немного... Ой, Спо, кажется, проснулся.

— Так я Симону сейчас позову, — шустро подорвалась Марит. — А что?.. Или сама в этот раз управишься?

— Я... попробую. Мать я или кто?

— Ага. Только с руками не под младенцев заточенными.

— Марит?

— Зоя... Я сама его пока боюсь. Он такой маленький. Вдруг, пережму ему ручку или ножку?

— Ладно, зови, — и вот какая я после этого "мать"?..

А вот у большеглазой и не по годам серьезной Симоны руки были видно, совсем без костей. Или, с очень мелкими и от этого гибкими. Потому что со Спо она управилась, как булочник с тестом. И мой мальчик даже сообразить не успел, как уткнулся губами в гостеприимную материнскую грудь.

— Как у вас с молоком?

— Угу. Хорошо, — скосилась я на собственные внушительные "бидоны".

— Отлично. Если что, я вам орехов со сладкими сливками принесу... Через полчаса загляну, — и, подхватив мокрые покрывала, унеслась за высокую дверь.

— К вам теперь можно? — две физиономии: собачья и мальчишеская, на одной высоте высунулись из противоположной балконной.

— Мо-жно, — с замиранием, выдохнула я в их сторону. Нет, это просто чудо какое-то. После таких мучений и девяти месяцев ожидания вот так "раздвоиться". — Мой Спо... Мой малыш. И какой же ты... славный.

— Ага, — вытянула к нам шейку Марит. — Но, какой же ты ма-ленький.

— Так попробуй-ка, большого роди? — видно и Дахи тоже вчера впечатлился.

И один лишь Малай молча и очень пристально следил за нами, сидя сбоку у кроватного изголовья.

— А я, знаете, о чем сейчас подумала?.. Я раньше считала себя сиротой. А теперь просто права на это не имею.

— И кто у тебя его отобрал?

— Да никто. Я сама. Ну, какая я сирота? А вы? А мессир Беппе и монна Розет? А мой брат и Люса? Просто, семьи у всех разные. У меня — вот такая семья.

— Монна Зоя, а как же наш капитан? Он вам теперь кто?

— Он?.. Любимый мужчина и... отец моего ребенка, — и в какую бы даль не закинула меня моя шальная судьба, этого факта теперь ничто не изменит...

Вечер, тихий, безветренный, целиком заполнил собою комнату и раскрасил горы густыми прощальными полосами: махрово зеленой, сиреневой, фиолетовой. Само же небо сейчас сияло над неровными пологими кручами ярко-оранжевым апельсином уже невидимого уходящего солнца. Это, если смотреть с балкона налево. А если опустить глаза вниз... Сплошной туманный океан, накрывший, уже отходящее ко сну, огромное пространство предгорья. И где там теперь белые дома деревень, поля и широкая прямая дорога, ведущая на север в Диганте, к торжественно-постному Виладжо и дальше, дальше, до лазурного Моря радуг? Где оно всё?

— Прямо, как "чистый холст". Даже, без подмалевка. Что хочешь, то и рисуй.

— Монна Зоя, вы зачем поднялись с постели?

— А? — и я даже не удивилась. Дон Нолдо, стукнув пару раз по балконным шершавым плиткам тростью, встал рядом. У перил. — Обычная здесь панорама... Так, почему игнорируете советы моего многомудрого лекаря? Он, вы знаете, очень обидчив.

— А я — плохая пациентка, дон Нолдо. Да мне и намного легче уже.

— Неужели?.. А где ваша верная свита?

А где моя "верная свита"? Разбрелась по здешним просторам. Дахи с Малаем валяются на библиотечном ковре среди книг (с картинками). Это мне Марит донесла. Сама же направилась в джингарскую баню с бассейном ("Если я ЭТО в своей жизни пропущу, то, прокляну себя самопроклятьем").

— Заняты важными делами, но, как соберутся, обязательно к нам с сыном зайдут.

— Да-а. Занятная она у вас.

— Кто?

— Ваша свита... — задумчиво протянул мужчина. — А ваш маленький сын...

— Спо? — скосилась я на мужской орлиный профиль.

— Да, Спо. Откуда такое прозвище?

— Из сказки.

— Из сказки? — с улыбкой уточнил дон Нолдо. — Все сказки, монна Зоя, когда-то сочиняли люди а, в связи со скудной фантазией последних, сюжеты брались исключительно из реальности.

— И что?

— "Спо" — прозвище кланового рода Форче. Вот так то.

— Мама моя.

— Это от него вы так стремительно бежали? — вот это "вопрос"!

— Нет. То есть, да... То есть... Уф-ф... — вконец растерялась я. — Дон Нолдо, ваш закон гостеприимства подразумевает откровенность гостей?

— Только в том случае, монна Зоя, если им требуется моя помощь или защита... Вам они требуются? — и прямо посмотрел на меня своими глазами навыкат.

— Да. Причем, всем. Кроме Малая.

— Неужели?.. — прищурился мужчина. — Давайте с вами так договоримся: я утаю от сэра Клементе ваше нарушение режима, если вы немедленно вернетесь в постель. Что же до остального, то, расскажете мне, когда сочтете нужным.

— Я сейчас, — и сглотнула слюну.

— Что именно?

— И вернусь и... все расскажу.

И на этот раз обошлось без "животного магнетизма". Просто, честной платой откровенностью за добро. Потому что бегать устала. Да и "свита" моя, с каждым новым забегом разрастающаяся пополненьем... Я же и за них теперь отвечаю... Вот, что за жизнь?..

— ... И с тех пор клановая жизнь, как спавшая со страны опухоль, сосредоточилась в одном только месте — западнее этого перевала, — опершись руками на трость, переставил ноги дон Нолдо и вновь откинулся на спинку стула. — Ну, а что касается ваших опасений...

— Да? — даже голос у меня перехватило.

— Видите ли, монна Зоя, юридически они такое право имеют. Это — еще остаточный рефлекс нашего правосудия на былую власть бенанданти. Но, пока отец ребенка жив и находится в полном здравии, лишь он властен принимать такое решение.

— Тащить его за собой в закрытые клановые земли?

— Ну да. Повторяю, пока он жив и здоров. Однако у этого человека в клане остались ближайшие родственники: дядя, насколько я помню, и его сыновья.

— Да какое они имеют отношение к моему сыну? — дернулась я на своем краю кровати. — Они ему — никто.

— Тем не менее, — с нажимом произнес мужчина. — Реальная опасность существует... Теперь, что касается "гостеприимной цитадели радости", Розе Бэй... Вы им нужны, как средство манипуляции и не больше. Только лишь вы. Ну, а монну Марит они просто проучат.

— Это, в каком смысле?

— Возможно, в летальном, — хладнокровно скривился дон Нолдо. — Однако у меня с Фелисой старые счеты и здесь я смогу вам помочь: обеспечить ей большие судебные хлопоты на ближайшие, как минимум, полгода. Давно повод искал, да просто тратить свое драгоценное время на такую...

— Я портовым матом ругаюсь.

— Буду на будущее знать... Мерзкую даму совсем не хотелось, — все же благородно закончил аристократ. — Она нос свой хорошо держит по ветру и сразу поймет, откуда его принесло. А если еще намекнуть, по какой причине именно... Но, это уже — не ваши заботы. И... компаньонка, монна Сусанна...

— Иззи.

— Иззи... А вот тут мальчик прав: Фелиса не могла искать именно его. Значит, ее кто-то навел и конкретно на исчезновение Дахи из дома мессира Виторио. Но, здесь стоит подождать и, если я в своих умозаключениях прав, то очень скоро мы это узнаем... Монна Зоя, попросите вашу подругу черкнуть своему деду записку. Это все, что от вас обеих требуется.

— А текст?

— Самый простой. Ведь вы же хотите, чтобы они с монной...

— Розет.

— ... не волновались?

— Это, конечно, дон Нолдо. Я ее попрошу.

— И последнее, монна Зоя, — глянул он на меня и вновь качнулся вперед. — Совсем недавно вы упомянули одну, очень старую сказку. А я цинично заметил о ее, вполне реально существующем прототипе. Так вот, рад вам сообщить, что и вы сами, и ваш сын, и его отец тоже теперь — часть новой легенды. Ну, или, сказки.

— Это... как?

— Это одновременно просто и теоретически невозможно. Дело в том, что... — вдруг, хмыкнул он. — вы, как баголи, и мессир Виторио, как бенанданти по крови, никогда бы, подчеркиваю, теоретически, никогда бы не смогли сотворить то, что появилось на свет вчера.

— Я вот сейчас не совсем... — потерла я, уже саднящий от такого обращения нос.

— Ваш общий ребенок. Ведь жрицы дома Вананды должны были априори сохранять свою девственность. Это — во-первых. Во-вторых, отдаться врагу, бенанданти, могли лишь против собственной воли. И, если такое во время войны случалось, то они, как правило, помолясь, гордо кончали жизнь самоубийством. Ну, или старанием самой Вананды, ребенок появлялся на свет уже мертвым. И, в третьих — ваш Спо, монна Зоя, рожден от любви. А уж такое и вовсе... Вот я и говорю: с точки зрения простых людей, данный факт — обычное дело. А с другой стороны — полная историческая и религиозная невозможность. Причем, поощренная, что двуликой Ванандой, что нашим Единородным. И вы даже представить себе не можете, до какой степени, поощренная.

— Да мне и этого уже, — глубоко выдохнула я. — хватило.

— Монна Зоя...

— Подружка, ну ты... даешь, — в дверях с раскрытыми настежь ртами стояли Дахи, с книжкой наперевес и, румяная после бани, Марит. — Ой, Малай, уже входим... Это ничего, что мы...

— Ни-чего... Дон Нолдо?

— Да, монна Зоя?

— А как мне жить после этого?

— Нормально. Как и жилось раньше. Впрочем, "нормальной" вашу жизнь назвать вряд ли можно, — и медленно встал со стула. — Спокойной ночи и... я зашлю к вам слугу за запиской.

— Угу, — проводила я его взглядом до двери. — Ну что, продолжаем жить дальше?.. Ой, нет. Мне сначала вам многое нужно рассказать...

К вечеру дня следующего я уже вполне владела искусством младенческого пеленания, упражняясь на пузатой глиняной вазе с камина. И даже один раз, закусив губу, проделала тоже самое со Спо. Симона одобрительно хмыкнула. Марит разлепила зажмуренные глаза. Дахи... А Дахи весь день пробегал с Малаем по садам и лужайкам... Два бдительных охранника. Поэтому появление долго отсутствующего в нашем периметре дона Нолдо они пропустили. Зато мы с Марит, сложив на коленях ручки, приготовились все так же благоговейно внимать.

— Вы себя уже хорошо чувствуете?

— Спасибо. Угу.

— Ну да. Сэр Клементе тоже вами и ребенком доволен... Так вот, девушки. Что касается нашего дела, — и, скосившись на спящего Спо, кашлянул в кулак. — Все, как я и предполагал.

— А как? — отозвались мы с края кровати.

— Определенно связь существует. Сегодня утром мой человек с запиской посетил деда монны Марит. Тот, кстати, очень сильно обрадовался, так как сам уже собирался выдвигаться в сторону Диганте. А еще мой человек задал ему пару вопросов... о посетителях, ставших причиной вашего срочного отъезда.

— И что мой дед ему рассказал? — вытянула шейку Марит.

— То, что ему несказанно повезло, и гостей из залива он так и не дождался.

— А-а...

— А мессир Виторио, в отличие от них его навестил. Правда, после посещения монны...

— Розет... Мама моя. Я представляю.

— А я, честно сказать, с трудом, — усмехнулся дон Нолдо. — Ну, да, не в этом дело. А, понимаете, в чем?.. Все произошло по угаданной схеме: информацию о вашем, монна Зоя, и Дахи местонахождении, и мессир Виторио, и в Розе Бэй, получили почти одновременно. И, встреться они там...

— Полетели б клочья по углам.

— Не исключено, монна Марит. А еще у мессира Виторио могли бы возникнуть вопросы к противоположной стороне, и он бы их обязательно с пристрастием задал... Ход моих мыслей понятен?

— Дон Нолдо, — потерла я свой страдальческий нос. — Вы хотите сказать, что во избежание этой встречи люди из Розе Бэй так к Козьей заводи и не явились?.. А это значит, что... были кем-то предупреждены?

— Вы — умница, монна Зоя, — довольно оскалился аристократ. — Осталось лишь вычислить: кто знал о том, что мессир Виторио едет туда и когда.

— Сусанна... Больше некому, — покачав головой, выдохнула я. — Она у него безвылазно в доме живет.

— И что же получается: она монну Фелису и предупредила? — сошла на сдавленный писк подружка.

— Угу. Ведь, наверняка давно догадалась, в чьем кармашке лежит ее пропавший из шкафа платок... Дон Нолдо, и что теперь?

— А теперь, монна Зоя, — глянул он на меня чрезвычайно серьезно. — у меня к вам будет очень ответственный разговор... Монна Марит, вам Спо доверяют?

— Ну, да, — выдала та от неожиданности.

— Вот и отлично. Тогда, с вашего позволенья, я приглашу монну Зою на небольшую прогулку. Ведь она, кроме этих беленых стен ничего еще толком не видела?

— Ой, да, конечно... — развернувшись, состроила мне подружка рожицу. — идите.

— Марит, если что... ну, Симону.

— Вот еще.

— Марит?

— Ой, да иди уже. Гуляй.

И я пошла "погулять". Но, по сторонам старалась воспитанно не пялиться, хотя откровенно было на что. Ведь весь этот большой двухэтажный дом, выложенный из грубого серого камня, был ажурно облеплен балконами, террасами и тенистыми переходами в которых стояли в вазонах, горшках и просто вились по стенам цветы. Всюду были лужайки с ответвляющимися к ним дорожками и в радужных брызгах фонтаны. Мы же, пройдя по узкой аллее, вошли в шумящий под ветром парк. И только теперь дон Нолдо решил открыть рот. Нет, сначала он со вздохом сел на резную скамью:

— Присаживайтесь, монна Зоя. И скажите мне: вам здесь нравится?

— Да. Мне здесь нравится. Здесь только детского смеха не хватает. У вас внуки есть?

— Внуки? — удивленно повторил мужчина. — Нет. Моя единственная дочь, Орлет, с детьми не торопится. Она и замуж-то вышла недавно. И теперь "блистает". Это она так говорит, — и с явным удовольствием процитировал: "Папа, блеск интеллекта прекрасно заменяется блеском платья и драгоценных камней". Хотя, и с первым у нее проблем нет. Это я не хвалюсь. Она — не в меня, в покойную мать... А детям здесь, действительно, было бы хорошо. Я ведь землю эту купил только из-за того, что она особая. Вы ведь это заметили?

— Да. Мне и в долине, и у мессира Беппе было спокойно, но, здесь... — и, подбирая слова, огляделась по сторонам. — У меня все время такое ощущение, будто мне мама волосы мягко-мягко расчесывает. Ведет широкими зубьями по голове, по спине. И от этого хочется вдохнуть... и не дышать. Это глупо?

— Нет, — однако, оскалился он. — Это совсем не глупо. Ощущение материнской защиты. Эта земля, монна Зоя, она когда-то принадлежала накейо.

— А-а. Я так и думала.

— Благотворная энергетическая зона. О ней мало кто знает. Накейо — народ полузабытый. Бенанданти постарались. А я здесь питаю силы... — и теперь сам замолчал. — Я ведь очень болен, монна Зоя.

— Больны?

— И очень давно. Сначала пытался бороться. Долго, но, лишь злобу на бессилие магов и лекарей копил, а потом понял — всему есть своя цена. Значит, это — моя. За прежнюю жизнь. И тогда построил здесь дом. И прожил в нем уже пятнадцать, сверх трех отведенных мне светилами лет. Это — очень много.

— Дон Нолдо, чем вы больны?

— Я не заразен, монна Зоя, — улыбнулся он мне. — Просто сердце мое износилось и лихорадит весь организм. Ну, да, сейчас — не об этом. Это — лишь повод.

— Повод к чему? — прищурила я на солнце глаза.

— Я хочу предложить вам сделку. На первый взгляд она может показаться аморально шокирующей, но, пожалуйста, подумайте хорошо.

— Это... о чем?

— О том, чтобы выйти за меня замуж, а, максимум, через пару месяцев, стать вдовой с титулом и здешними землями.

— Дон Нол...

— Монна Зоя, сначала выслушайте меня.

— Хо-рошо, — набрала я в грудь воздуха.

— У меня и кроме Ящерки есть другие угодья, в верховьях Трессы. Но, за неимением сыновей, они, после моей смерти отойдут к двум племянникам. Дочь свою я тоже не обделил. У нее в приданном — особняк в столице и земли недалеко отсюда. Что же касается этого места... Думаю, племянникам моим и Катии хватит. Орлет оно по закону не отойдет. Вам — тоже, если б я задумал вас удочерить. А вот, как вдове, благодаря последней поправке к Королевскому наследственному Кодексу, такое вполне реально. Если вы сомневаетесь в сроке моей кончины, то...

— Дон Нолдо! — едва не взмолилась я.

— Монна Зоя, пока помолчите... Так вот, мой многомудрый лекарь Клементе его вам обязательно подтвердит. А остальное, то тут... жизнь ваша личная никоим образом не изменится и я на нее посягать не стану. Вы мне и так, как дочь. Но, зато, став моею супругой, вы приобретете защиту и от бенанданти и от монны Фелисы. Да и сопернице вашей так легче будет воздать — со средствами и толковыми сыскарями. Один мой адвокат, сэр Корнеил, стоит половины Королевского суда. Уж я вам точно, монна Зоя, говорю. Но, даже не это — главное.

— А что? — по мне, так уж...

— Я хочу, чтобы вы кое-что в этом парке увидели, — поднялся он, опершись на трость, со скамьи. — Пойдемте, — и первым пошел по аллее. — В своем рассказе о посещении нашего именитого магистра, вы упоминали главный материковый храм Вананды. Помните?

— Да, — нагнала я его через пару шагов. — Так, а он...

— Именно, досточтимая монна. Именно здесь он когда-то и был. Но, к сожаленью, бенанданти от него камня на камне не оставили. И я бы его восстановил, как одну из стел, вы ее еще сможете посмотреть, но... Мне, монна Зоя было очень жаль ради этого избавляться от... Вы его... видите?

— Я его... вижу...

Мало того, я его... узнаю. Мое, трижды являющееся в видениях дерево. Стоящее в центре выкошенной поляны в стороне от уважительно расступившихся дубов. И это была яблоня. Старая, с серым корявым стволом и когтями сухих торчащих ветвей. Хотя, на некоторых из них еще зеленела жизнь и даже... Нет, я не ошиблась... Это дерево уже отцветало. И ветер гонял по траве мелкие пожелтевшие лепестки... Мама моя.

— Ей лет триста, не меньше, — задрав кверху голову, огласился дон Нолдо. А в этом году она, вдруг, решила неожиданно зацвести... Как вы думаете, монна Зоя, почему?.. А теперь скажите мне: разве это не справедливо, вернуть эту священную землю ее законному обладателю? По мне, так выше справедливости нет. И, если вы согласитесь, на что я искренне уповаю, непременным условием моим станет передача права собственности на нее вашему и мессира Виторио сыну. Естественно, когда он станет большим... Монна Зоя, вы меня слышите?..

А я все стояла и молча смотрела на играющую солнечным светом листву. Я его слышала...

________________________________________

1 — Обращения "дон" или "донна" употребляются в Чидалии к мужчинам и женщинам благородного происхождения по крови, их законным супругам, а так же к лицам, получившим от короля аристократический титул за какие либо заслуги. Дети аристократов в обоих случаях именуются, как "особы из благородного дома...".

ГЛАВА 21

Белоснежное шуршащее платье. Карета в цветах и лентах. Умиленные лица родных и шепотом в самое, пылающее от волнения ухо: "Любимая, скорей бы". Голуби высоко в небе. Залихватские переливы аккордеона и шутки со взрывами смеха за длинным столом. И глубокий-глубокий вдох: "Ах, какое же это счастье". А рядом — горячее сильное плечо. Любимое. Навеки. И обязательно тихий рассвет за колыхающимися на окне занавесками. И глаза его близко-близко. А потом...

— ... Монна Зоя, вы со всеми пунктами брачного соглашения знакомы?.. Монна Зоя?

— Да-а. Со всеми. Конечно.

— Тогда, подпишите их вот тут и тут... Дон Нолдо, теперь можете надеть символическое кольцо на палец своей супруги... И вы... донна Зоя... Поздравляю вас со вступлением в брак. С этого часа и до момента, отведенного Господом. И да прибудут с вами...

— Сэр Тибиус, я вас прошу не углубляться... Донна Зоя, как вы себя чувствуете?

— Все хорошо, дон Нолдо. И... спасибо вам за все... — вот и все. А мечты...

— Донна Зоя?

— Дон Нолдо, можно вас попросить?

— Я вас слушаю.

— Зовите меня, просто, Зоя. И на "ты". Это можно?

— Это можно. И... Зоя, у меня для тебя подарок. Правда, он припозднился по причине категорического отказа от услуг мага. В общем, посмотри в сторону двери...

— Лю-са... Люса! Мама моя! — да, мечты, они разные бывают. Но, хоб меня побери, на то они и мечты...

Спо в этот раз почивал исключительно "врасхлёст". Это — первое Люсино нововведение. Впрочем, оно ему нравилось. Он даже в "комочек" собираться не стал, раскинув по покрывалу свои маленькие розовые ручки. На дне своей личной кровати. Но, это уже второе "нововведение", от хозяина здешнего дома. Как и пеленальный стол, узкий шкаф, забитый бельем, и глубокое кресло "для кормления". Вся эта роскошь мягко пахла отдушками и сухим свежим деревом. И неизбежно тянула к себе нос:

— М-м-м... Я б сама здесь спала.

— Кстати, как сама спишь? — Люса во всей этой "роскоши" старалась выглядеть важной и строгой. Что давалось ей не так-то легко. Хотя, по-настоящему в трепет ее ввергал лишь дон Нолдо, на которого моя обожаемая нравоучительница взирала, как на каменный монумент (снизу вверх и с открытым ртом). Смуглый вид кудрявого Дахи заставил ее лишь раз перекреститься. Мальчик, на всякий случай, представился Себастьяном и огласил свое вероисповедание. На том и сошлись. Что же до Малая, то огромный волкодав удостоился взгляда: "Что еще за грязь, шерсть, блохи вблизи ребенка?". Псу в ответ хватило ума тут же ретироваться со всем этим "богатством" прямиком на балкон. Но, я думаю, данная тема у нас всплывет еще не единожды. А вот Марит, подружка моя, сразу безоговорочно заслужила глубокую стойкую приязнь. В основном, из-за откровений о моей насыщенной жизни. Ну, да, мне лишний раз самой не краснеть. Все одно бы пришлось. — Зоя, нос свой от перилец то оторви.

— Что? А? Спим мы нормально. Здесь всем хорошо спится. Ты сама скоро поймешь... Лю-са, — протянула с явным удовольствием. — Неужели, ты здесь? Хоть глаза протирай — не верится, — и, на всякий случай, погладила ее по мягкому полному плечу.

С "пыхтелки" моей тут же слетела вся строгость:

— Ох, дочка... А я уж тоже... не чаяла свидеться. После такого-то?

— Люса... да Люса.

— Что?.. Ведь он, капитан этот твой, так меня напугал. Сначала, когда заявился к Дрине в дом, а потом, своими расспросами. Да и письма его...

— Какие "письма"?

— Как, "какие"? — шмыгнула она носом. — Он же мне отписывался о своих поисках, как обещал. Да там, по два слова всего в каждом: "Жива, но, вне зоны досягаемости".

— Это — уже больше... слов. Значит, он и с тобой связь держал?

— Ага. А недавно Арс к нам наведался.

— Заходил?

— Нет, по суше.

— Люса, а почему?

— А кто его знает? Он мне мало что про себя сказал. Переночевал одну ночку и на утро снова подался.

— Куда?

— Так тоже тебя искать.

— Ну, я же говорила? — вставила со своего края кровати Марит.

— Так, а куда мне ему письмо написать? Я лишь в Радужном Роге его адрес знаю.

— А туда и пиши. Все одно домой должен вернуться.

— Угу... Домой.

— Ты о чем, дочка?

— Да так. Мне, просто, привыкнуть надо, что я теперь тоже — дома. Бегала — бегала и...

— Прибежала, — весело хмыкнула Марит. — "Ваша светлость".

— Ой, да ну тебя.

— Дочка, ты это брось. К титулу надо относиться с почтением. А какой он у тебя?

— Какой? — посмотрела я на своих собеседниц. — Представляете, "герцогиня"... Ну, какая из меня герцогиня? Я ж...

— Да ты много кем в последнее время была. Так что, привыкай снова.

— Да я и привыкаю. Через месяц в ратуше Диганте — прием в честь основания города. И у меня там, как говорит дон Нолдо, "показательный выход". Чтобы в лицо мою персону запомнили все местные важные "персоны".

— А... он? Твой любимый мужчина? — открыла Марит рот.

— Не знаю. Я не знаю. Может и будет. Если раньше на своей Летунье никуда не махнет... Мне так страшно.

— Отчего, дочка?

— Я очень хочу его увидеть, но, также сильно боюсь. Он меня, наверное, ненавидит. А что я смогу сказать в свое оправданье?.. Ничего.

— Ничего, ничего, — задрала Марит носик. — Придет время, и ты все ему и скажешь и покажешь.

— Марит?!

— О-ох! Дай Бог здоровья дону Нолдо. Этому светлому человеку и... Его светлости, — перекрестилась Люса, шаря взглядом по сторонам. — Кстати, Зоя, надо распятье еще в кроватное изголовье повесить...

С Орлет, единственной дочерью дона Нолдо, мы познакомились спустя следующую неделю. И я поняла, что такое "тишина". Потому что она для меня закончилась. И где там, болтливая в любое время суток, Марит? Орлет была еще и жутко деятельной. Хотя, вначале напугала меня всерьез:

— Папа, показывай мне свою новую живую игрушку?! — накидка из кружева — в горничную, аромат дорогих духов — прямо мне в нос. И долгий задумчивый взгляд зеленых с поволокой глаз... — Орлет. И имей в виду: я у него — единственная.

— Зоя. Мой сын тоже для меня — единственный, — и, как кролик перед змеей, сглотнула слюну. Дон Нолдо, встав из-за стола, прокашлялся:

— Ну, что, девушки, будем дружить?

— Женская дружба, есть сотрудничество на взаимовыгодных условиях, — качнулась она от моего стула. — Сотрудничать будем, — и, глянув на своего отца, наконец, оттаяла. — Я же тебя люблю. И ты у меня — не дурень... Зоя, я с портнихой. Завтра у нас — цирюльник, а послезавтра — учитель танцев.

— Зачем? — выдохнула я разом на все три заявления. Получилось, почти панически.

— Повторяю: я папу люблю и не дам его опозорить. Ну, и тебе тоже выставить себя малоумной селянкой.

— Зоя, а что я тебе говорил? — покачал головой "любимый отец". — Блеск платья и драгоценных камней заменяет...

— Отсутствие всего остального... Зоя, и с обедом заканчивай, а то я эту "волшебную даму" прямо из-под носа жены главы города увела!..

Вот тут моя тишина и закончилась. Вместе с залпом допитым стаканом молока...

Попутно же этим мытарствам я от "блистательной" во всех отношеньях Орлет, получала уроки жизни в высоком обществе. Впрочем, очень даже полезные:

— С Анной можешь быть откровенна. Стоящая портниха, она, как священник: знает все твои тайны и мастерски их "скрывает".

— В смысле?

— В смысле, под воланами, складками и корсетами. А Анна еще и умна, иначе б не стоила так... Да, без корсета тут...

— Только, не грудь!

— Нет, грудь мы покажем. А вот твой, пока вялый живот...

— Вот родишь сама и потом...

— Да ни за какие богатства! Пусть Юрий, муж мой, рожает. Ему не привыкать с животом ходить. Так, теперь, что касается маэстро "Раз-два-тры".

— Это имя или...

— "Или". Он — из Ладмении. И делает вид, что ничего не понимает по-чидалийски. Кроме, "раз-два-тры". Но, в некоторых местах очень даже словоохотлив.

— Я поняла.

— Замечательно. И наш милый друг, Вольдемар. Ты знаешь, почему он так прекрасно разбирается в моде?

— Ну, так, я слушаю?

— О-о, он сам на себе воплощает в жизнь все наши прически. Правда, сейчас до сих пор в печали. Его большая любовь, мессир Сэм, сын главного городского нотария, прошлым летом впал в немилость — оскандалился в "Пристанище Роз".

— Мессир... Сэм?

— Ага. Выскочил оттуда едва ли не голышом, блажа, что его обокрали. А выскочил из-под балдахина одной дивной Розы. Правда, она, по слухам, ничего не смыслит в завивках, но, в другом, видно, нашего Вольдемара "на грудь обошла".

— Мама моя...

— Ты чего это?

— Мир ваш... наш так тесен.

— Это уж точно... Ну что, как тебе с челкой?

— Очень чешется лоб.

— Привыкай.

— Угу... Мессир Сэм... Вольдемар. "Раз-два-тры"... Мама моя...

— И-и, раз — два — тры, раз — два — тры, раз — два — тры! Спыну дэржим ро-овно-ровно. Суть валса, Ваша свэт.

— Угу. Я поняла.

— Я рад. Я рад. А теперь — лангуоре. Компрени ла сигнифон де ла танцо? О-о, как это по-чидаэльски?

А хоб его знает?

— Зоя, он интересуется, понимаешь ли ты его суть?

А вот кого я откровенно развлекала, так это, присутствующего на всех наших уроках, дона Нолдо. Он даже иногда нам такт своей тростью стучал. Пока я об нее один раз не запнулась. Теперь же Его светлость, решил выступить в роли "переводчика сути".

— Это вы про "два — медленных, два — быстрых", дон Нолдо?

— О, нэт-нэт, Ваша свэт! Суть лангуоре! Лангворон: о-о-о-о, м-м, ба-бах!

— Мама моя.

— "Томление", Зоя. Маэстро, вы мне позволите?

— Конэшно, ваша свэт. Сочту за чёс.

— Взаимно... Послушай меня. В этом танце, настоящем, не зальном, нет счета.

— Как это? А нас в гимназии только ему и учили?

— Вас учили не тому. В Чидалии лангуоре танцуют иначе. Он, как... — подняв к потолку глаза, замер дон Нолдо. — В этом танце, Зоя, нет правил. И партнер в нем думает за двоих. Он ведет. Он задает ритм, направляя, сжимая в объятьях или отпуская из них на кратковременную свободу. И тогда ты можешь позволить себе развороты и прогибы, но, лишь в пределах кольца его рук. Главное — слушать его и слышать. Чувствовать. Это, как... Ты меня поняла?.. Вижу, что поняла. Это и есть, лангуоре.

— Ваша свэт, тогда, на позу?

— О, нет!

— Зоя, а может, со мной?

— Дон Нолдо, да я бы — с радостью, а как же...

— Не лишай меня этого удовольствия, — мужчина медленно встал и, отложив свою трость, подал мне руку.

— Лангуоре! На мой раз — два! Ваша свэт, слушать Его свэт! — да чтоб ты заткнулся, когда такой танец... с таким партнером...

Блики на темной стене играли сами с собой. Я не сразу сообразила — это, от моих гранатовых сережек в ушах и колье. И замерла, не дыша (чертов корсет).

— Мо... донна Зоя, вы... как королева.

— Ага, только жезла не хватает. Подружка, дыши.

— Зоя?

— Пф-ф-фу... — королева. Сама себе я больше напоминала... да в камин на дрова посади и — полноценное пламя. Такой от меня "блеск". Все, как Орлет хотела. Теперь можно вообще не думать. Хотя, думалось... Я еще раз скосилась в зеркало: ярко красное платье без рукавов и с вырезом "допредельным" — все "богатство" Спо сегодня продует. Вот об этом я думала. А еще о том, как бы не зацепить каблуком подол из сотен вуалевых "лоскутков". Бедная Анна. И в правду, "волшебница". И жутко чешется под челкой лоб. В общем, мысли...

— Подружка, а что будешь делать, когда с ним, ну, лоб в лоб? — а вот об этом совсем лучше не думать:

— Почешу его, наконец... Ну, я пошла. Пожелайте мне...

— Ох, Ваша светлость, удачного вам "дебюта".

— Зоя, за дона Нолдо держись.

— Мо... донна Зоя, а привет капитану не передадите... от меня?

— Это все пожелания?.. Малай?.. Спасибо. Ну, я ушла...

Дон Нолдо, встретивший меня у экипажа внизу, тоже возвышался при полном параде. Как на портрете в большом зале. Впрочем, он "парадным" и называется. Вид мой был оценен довольным кивком, надеюсь, и вечер им же закончится. А уже в пути зашел разговор об его "перспективах":

— Зоя, благодаря твоим танцевальным урокам и языку моей дочери, вся округа уже в курсе о смене моего семейного положения... Ты понимаешь, о чем я?

— Догадываюсь.

— Тогда, будь готова к "долгожданной" встрече. Я думаю, мессир Виторио ее вряд ли пропустит. Да и монна Сусанна. Чтоб оценить твой настрой и меру осведомленности она должна увидеть твои глаза.

— Так и я на нее посмотрю. Пристально. Мне тоже интересно в них заглянуть.

— Я думаю, пока играть с ней в открытую рано. А вот мессиру Виторио можно дать повод для раздумья.

— Вы меня на то "благословляете"? — удивленно развернулась я к нему.

— При этом сильно надеясь на твое... благоразумие.

— Дон Нолдо, неужели вы допускаете, что я отвечу вам злом на добро?

— Нет, дитя мое, но я прекрасно знаю силу "стихии", что может полностью лишить нас разума. Еще не время, Зоя. Даже со стратегической точки зрения. Кстати, монны Фелисы сегодня не будет. Она — в столичном суде пыхтит на допросах. Пока, предварительных, — заметил он с явным удовольствием. Я тоже мстительно "оживилась". С такой-то защитой... А вот когда мы приехали:

— Мама моя...

— Никогда здесь раньше не бывала?

— Даже в самом Диганте, — вывернула я шею на остроконечные, тонущие в ночи, шпили ратуши. А потом опустила их к рядам освещенных окон. И много-много людей внизу, на площади. Нарядно одетых, благоухающих, радостно возбужденных. — Наверное, такие приемы здесь — событие?

— Ну да. Город не так уж и богат. А вот личные балы тут гораздо чаще. Ты все это еще узнаешь...

— Дон Нолдо?

— Да, Зоя?

— Дайте мне вашу руку. Мы ведь с вами — супруги?

— Почту такое за честь, донна Зоя, — перехватив трость, подставил мне мужчина свой локоть и мы, через распахнутые настежь монументальные двери, вошли вовнутрь.

Яркий, как в солнечный полдень, свет сразу ударил в глаза и я... "благоразумно" решила их не поднимать. Так и шла, вцепившись в рукав дона Нолдо, до следующих высоких дверей... У-уф-ф...

— Его светлость, герцог Катийский, дон Нолдо Фонс со своею супругой, герцогиней, донной Зоей Лино! — и снова, по вышарканному сотнями ног, паркету, через весь, любопытно притихший зал.

— О, Ваша светлость, как я вам рад! Вы благополучно развеяли слухи о своем уединенном затворничестве. А меня, знаете, без вас в суэку главный судья с профессором дурят. Ваша светлость?..

— Знакомься, Зоя: глава этого славного города, сэр Виктор, его супруга, монна Оливия.

— О, вы, донна Зоя — прекрасная причина изменить собственным жизненным приоритетам. Донна Зоя?

— Сэр Виктор...

— Оливия?

И вот тут я, наконец, подняла глаза. То есть, осознанно их "нацелила". И встретилась взглядом с чопорной, как гимназическая матрона, женой карапуза — градоначальника. Она как раз заканчивала осмотр моего "пламенного" наряда... "Я эту "волшебную даму" прямо из-под носа жены главы города увела!". Ну-ну...

— Мне очень приятно, — монна Оливия в ответ так же "радостно" мне скривилась:

— С праздником, донна Зоя. Выглядите превосходно, — будто мы с ней только вчера от столика с рукоделием разбежались — высокое общество:

— Благодарю вас. Вы тоже, — и дальше пошло по накатанной.

С той лишь разницей, что подходили уже к нам: дону Нолдо, занявшему почетное гобеленовое кресло, и мне, отгородившейся его прямой спиной, как щитом. Вот из-за него я всем воспитанно улыбалась. Пока не...

— Это — преимущество старости и титула. В Диганте кроме меня, герцог еще лишь один. Да и тот — в постоянных разъездах. Как и сегодня... Зоя... Зоя?

— Да... дон Нолдо?

— У тебя пальцы или когти? Ты мне плечи ими проткнешь... Кх-х... А, теперь и я их увидел, — и сердце мое забилось, пытаясь выскочить прямо в "допредельный" разрез...

Он будто что-то еще решал. Сомневался. Стоя на противоположном конце зала со сцепленными перед собою руками. Весь, натянутый, как струна, в своем черном костюме и белоснежной рубашке. А рядом — высокой замершей статуей, Сусанна, в синем, как сумерки и, не меньше моего, "вызывающем на поединок", платье... Вот и встретились... Мужчина, разомкнув руки, качнулся и, подставив правую спутнице, медленно пошел через зал... Ну, теперь держись, трусиха...

— Дон Нолдо, мое почтение.

— Здравствуйте, мессир Виторио. Вы на таких мероприятиях гость, как и я, нечастый. Тем более, рад вас видеть. А это...

— Мы с вашей... супругой знакомы.

— Я... в курсе. А вот ваша, мессир Виторио, спутница?

— Деловая компаньонка, монна Сусанна.

— Ага?

— Для меня это — честь, дон Нолдо... Зоя, здравствуй.

И, если бы взгляды могли убивать, от нас бы обеих лишь по горстке пепла осталось:

— Здравствуй, Сусанна... Виторио.

— Да... Ваша светлость? — и сверху на эту горстку еще мышьячка. Ну что ж, из нас двоих лишь я буду "благоразумна":

— Мессир Виторио, надеюсь, у вас все в порядке.

Мой любимый выразительно вскинул вверх брови:

— В полном порядке. И...

— О, папа, мы, кажется, припозднились! Это всё Юрий со своими нудными законопроектами... Зоя, мессир Виторио... Я ничего не пропустила?

— Хорошего всем вечера. Разрешите откланяться, — и, оторвав от меня взгляд, потянул за собою Сусанну...

— Зоя?.. Зоя?!

— А?

— Отомри. Выглядишь шикарно — блестяще. А это — мой муж, Юрий.

А вот теперь можно и выдохнуть. И ослабить хватку на многострадальных благородных плечах...

То, что самые почетные горожане уже на почетных местах и пора начинать полноценный праздничный вечер, я поняла по раскрывшимся смежным дверям. Точнее, по тому кулинарному благоуханию, что, перебивая общий парфюм, тут же заполнило зал. А потом на своем балкончике задвигал стулья оркестр. Пока же оный настраивался, Орлет без умолку щебетала. Ее бледный и важный супруг, косясь на сервированные за дверью столы, вяло кивал дону Нолдо. Я же пыталась одновременно всем им внимать:

— А вот та дама в розовом, местная знаменитость: схоронила трех мужей и теперь ищет четвертого. Мужчины от нее уже шарахаются, не смотря на приданное, которое неизменно, от мужа к мужу, растет. О, а эти двое у нас...

А "эти двое"... Да где же?.. Ни ее ни его не видно...

— ... и сезон сейчас вялый. Вот ближе к осени выбор будет гораздо больше... Юрий, а что об этом думают в нашем горластом Парламенте?

— Что? А, горланят, дон Нолдо...

Ох, я бы и сама сейчас с удовольствием поорала. И мне б до волос ее пепельных добраться. Соттола, хобья Роза...

— ... Вот так и дрейфуют... Зоя... Зоя? Ты меня слышишь?

— Угу, конечно, Орлет.

— Ну, и о чем я сейчас говорила?

— О чем? — старательно сморщила я лоб. — Дама в розовом ищет себе четвертого мужа, но, сезон пока вялый. Хоть, заорись... А что?..

— Девушки, Юрий, а не пора ли нам передвинуться в сторону праздничного застолья? Там можно и беседу нашу содержательную продолжить...

Беседу мы продолжили и за столом. А вскоре к нашему краю подтащили, обитый синим сукном, игральный столик и глава Диганте, потирая ручки, первым уселся на матч-реванш. Я тоже свой стул развернула, "благоразумно" решив дона Нолдо не покидать. И у меня это вполне получилось. Пока к нам из танцевального зала не влетела румяная Орлет:

— Зоя, я к тебе зачем этого "Раз-два-тры" засылала?

— Для общего светского развития.

— Ну, уж нет. Я там к колонне мужа своего "привязала". Пошли.

— Куда?

— Танцевать. С людьми знакомиться.

— Орлет...

— Зоя.

— Что, дон Нолдо?

— Она права... Иди... А то мне при тебе мухлевать неловко.

— Хорошо, — и покорно пошла за мелькающим белым шлейфом Орлет в зал.

Юрий, действительно, "пасся" у крайней колонны. С все тем же важно-скучающим видом, но к порученью жены отнесся серьезно. Да и вальс танцевал вполне. Лишь физиономию изменить забыл:

— Социальные приемы очень благотворно сказываются на общем настрое горожан.

— Угу... А танцы?

— Танцы?.. Танцы, Зоя, есть их неотъемлемая и лучшая часть. Для большинства.

— Так в нашем Парламенте думают?

— И... поворот... Там, Зоя, мало танцуют. Все больше...

— Горланят?

— Это же чидалийский Парламент, — позволил себе Юрий легкий намек на улыбку... Вот же жизнь. А я еще про свою... — Спасибо за вальс.

— Да, пожалуйста.

— И позвольте вас прово...

— Позвольте вас пригласить? — о-о... мама моя. Хотя, на что я, дура, надеялась? Он ведь ничего мне еще не сказал. — Ваша светлость?

— Д-да, — и горячий капкан на ладони. Потом — в центр зала, огибая другие пары, властным движением рук — разворот. И глаза в глаза. До первого, заставившего вздрогнуть аккорда.

— Лангуоре, Ваша светлость... Нет, не так, — мама моя... вот она — смерть... В кольце из невыносимо любимых рук. Так близко... И мы в первый раз пробно качнулись. Потом он "повел"... — Это платье вам очень к лицу, — замер, будто проверяя, и немного ослабил хватку.

— Спасибо... Это все, что вы мне хотели сказать? — шаг в сторону, разворот. И снова — глаза в глаза.

— Сначала хотелось многое. А вот теперь... — резкий рывок и я снова — в цепком кольце. — Надеюсь, ваш окончательный выбор из трех мужчин — самый удачный. Дон Нолдо — достойный человек... И мне бы не хотелось...

— "Выбор из трех"?.. Мне лишь двое делали предложение. И вы в их число не входите.

— Ах, да, — уперся он своим лбом в мой. — Видно, все, что до этого было, мало для вас значило.

— "До этого"? До того, как...

— Вам спешно покинуть Летунью.

— Значит, это так называется?

— А как же иначе? — развернул он меня спиной к себе. — Только вот способ мне неизвестен. Это акт раскаянья был или побег на ваших любимых млинзи?

— Ха. А мне эта идея даже в голову не пришла.

— Которая? — и снова — рывком к себе.

— Обе, — осторожно по выставленной вперед мужской ноге своей и угрожающе застыв с коленом у... — и про самоубийство и про аистов, — замерли мы друг напротив друга.

— Так что же тогда? — качнулся он в сторону, давая мне маленькую свободу. — Я прямо в догадках теряюсь.

— О, больше, конечно, вариантов нет. Только эти. Два самых удобных. Да и то, наверное, подсказала Сусанна, — и сама к нему, выдернув руку, спиной.

— А причем здесь она? — тут же — обхват руками.

— А как же? Верная подруга, соратница... — снова развернули меня. — Соттола и абитуаль.

— Вот как?.. — выдохнул он мне в ухо. — Но, и вы там тоже, кажется, были?

— Что?!

— Джованна. Юная Роза.

— Да я...

— Что? — в дюйме от моих собственных губ.

— Вы с ней — достойная пара. Преданная подруга и...

— Ваша светлость не разучилась ругаться матом? — крутанул он меня так, что... — Откуда этот шрам?.. Зоя?

— Не твое дело, — со слезами у горла.

— Зоя!

— Ведите себя прилично... И вообще, ведите, — сама я дернула замершую мужскую руку. — Это — загадка такая... Ее ваш младший матрос разгадал на раз, а вот вы, капитан...

— Что за "загадка"? — сжал он мои ладони.

— Спросите у собственного боцмана: почему он ругался в то утро, когда я "спешно покинула" Летунью. Перед тем, как спустить одну из шлюпок в океан. И... танец закончился... Руки...

Руки он, наконец, разжал...

— Дон Нолдо...

— Да, Зоя... Мессиры, извините. Нам с супругой пора.

— Ах, ну, конечно. Ваша светлость, спасибо за достойную партию. Отыграемся в следующий раз.

— Мечтайте, мессиры! Дон Нолдо, позвольте, я вас провожу? До экипажа?..

— Я ее ненавижу, дон Нолдо! — навзрыд, уже на его коленях. — Она ему такое про меня наплела!

— Что ты, Зоя... Что ты... Не реви так. И пообещай мне, пожалуйста.

— Что? Что, дон Нолдо?

— Довести это дело до конца. Мои люди тебе помогут.

— Обещаю... Я ее ненавижу. А его... его... Как он мог в такое поверить?

— А во что ему было еще верить? Ведь тогда бы все остальное встало под вопрос: если тебя спихнули, то почему ты от него пряталась? А так — все очень просто. И у каждого из вас — своя правда... Зоя...

— Что, дон Нолдо?

— Ты сегодня отлично держалась. Я тобою горжусь.

— А я вас обожаю... И Виторио в одном был прав — из вас троих, именно вы — мой самый достойный выбор.

— Ну, твой капитан мне тоже всегда импонировал. Один тот факт, что он отказался от собственного замшелого клана... Ох, Зоя...

— Что, дон Нолдо? Экипаж сильно трясет? Давайте я кучеру в стенку стукну?

— Нет-нет... Все хорошо... Когда Спо у нас два месяца? Завтра?

— Дон... Нолдо?

— Все хорошо, Зоя... Теперь — все хорошо...

ГЛАВА 22

"Прошу тебя по мне не грустить. Я сам мало это делал. Да и всем вам не советую тратить на подобное "возвышенное безделье" свое драгоценное время — есть много других, куда более важных занятий. Просто, живи. И люби, дочка. Саму жизнь люби, и она обязательно ответит тебе взаимностью. Люби эту землю, и она даст тебе силы, о которых ты даже не подозреваешь. Люби свою занятную свиту, которую ты важно называешь "семьей". Спо люби и Виторио Форче. И, ты уж меня прости, но, в вашей сказке на троих, не вы с капитаном — главные герои. Это я знаю точно. С вас она будет лишь начинаться, но у вас есть своя, которая еще не закончена. А из мужской солидарности с твоим озадаченным мужчиной, загадаю и тебе загадку: вспомни слова Охранителя со старой мельницы у озера (что значит, "Вананда"?). Вот этим ваша личная сказка и должна завершиться. А пока колесо крутится.

Но, это я отвлекаюсь. На самом деле данное письмо — чисто практическое. И раз ты куксилась и сопела, когда я раньше заводил разговор о жизни уже без меня, теперь с усердьем внимай:

1. Рассчитай управляющего усадьбой, Клета. Старик сам об этом давно просил, но, я его держал из привычки. Ну, и, как символ — вместе с ним эту землю осваивали. А тебе нужны "свои люди". Назначь на эту должность его дочь, Симону. Клет ее давно натаскал, а девочка будет тебе благодарна и преданна. Уже, лично тебе.

2. На место Симоны, домоправительницей поставь свою шуструю подругу Марит. На первых порах Симона ей поможет, а дальше она сама, уверен, справится — хозяйство отлажено за многие годы.

3. На всех деревенских праздниках обязательно присутствуй лично. И про их школу с храмом не забывай. Местный викарий — тот еще "христарадник", дели все его "охи" на два. Староста же — хозяин ладный, но любые разговоры начинает с неизменно "плохих погодных прогнозов". Симона все его "присказки" знает.

4. Все юридические дела нашей семьи ведет адвокатская контора сэра Корнеила. Можешь им полностью доверять, специалисты проверенные. И не забывай на день рождения Корнеилу дарить обязательную коллекционную трубку. Он их обожает. На ближайший, 5 сентября — коробка из ореха в рабочем столе.

5. Деньги наши и все ценные бумаги — в столичном Королевском банке. Их представитель приезжает в Ящерку с отчетом лично, раз в месяц. Банк — надежный, но вникать в суть тебе все равно придется.

6. Племянников моих близко не подпускай ни к библиотеке, ни к коллекции картин. Они ни в том, ни в другом не смыслят. И, кстати, в кабинете над камином — работа твоего учителя, маэстро Бонифаса.

По-моему, все, дочка. С остальным, знаю, справишься сама. Ты ведь — умница. А, если, все ж, надумаешь загрустить, в левом среднем ящике того же стола — книги расходов и приходов. Очень отвлекающее чтиво.

Искренне твой, Нолдо Фонс".

— О-ох... — уже порядком замусоленное за месяц письмо легло на столешницу. Я, подтянувшись на сползшей с кресла, высокой подушке, скосилась вниз и налево. — Вам легко говорить, дон Нолдо. Вы — на небесах. И сейчас, наверняка, улыбаетесь. Я знаю, Люса мне говорила, что до сорока дней... — Малай, дремлющий у самой двери, заинтересованно поднял морду. — Что? Ты тоже его... чувствуешь? — пес подскочил. Дверь осторожно открылась:

— Донна Зоя, к вам из столицы сэр Корнеил. Его...

— Уф-ф... Звать, Эсти. Конечно, звать.

— Угу. И еще, монна Марит уточняет: где именно на стол накрывать?

— На улице за домом. А экипаж из Пенторы...

— Еще не вернулся.

— Ну, тогда, зови сэра Корнеила. И на него тоже накройте, монне Марит передай.

— Слушаюсь, донна Зоя, — хлопнула сквозняком кабинетная дверь.

Все-таки, неловко я себя в этом кресле ощущаю. Тем более, перед таким визитером... Сэр Корнеил. "Проверенный специалист". Да только взгляд у него, как плющ на отвесной скале. Профессионально-цепкий. Кажется, он даже то знает, что мне лишь завтра в голову взбредет. А так, вполне даже, ничего. Если в сторону смотрит.

— Донна Зоя, мое почтение, — сейчас адвокат уставился исключительно на пса.

— Малай — свои, здравствуйте, сэр Корнеил. Садитесь, рассказывайте: как съездили в Канделверди?

— Безрезультатно, с точки зрения нашего дела.

— А-а...

— Но, познавательно, — добавил он и шлепнулся в кресло напротив. — Нас, донна Зоя, опередили.

— Как это? Сэр Сест продал или проиграл наш дом в карты?

— Нет. Ему сейчас — не до дома. Да и уже никогда до него не будет, — подался тот вперед. — Его сослали за растрату казны в западные каменоломни.

— Мама моя... А как же теперь... А кому теперь...

— А вот это — самое интересное. Я там встретился со своими коллегами, местными. Хорошая контора, пожалуй, лучшая в городке. Так вот, раскручивали вашего бывшего опекуна они. Долго, примерно, полгода. И ему бы светило гораздо дальше каменоломен, если б не эта дарственная на дом.

— Кому она, сэр Корнеил?

— Вам, донна Зоя.

— Мне?!.. А с какого испуга? Совесть проснулась?

— Нет, удачная сделка с правосудием. Точнее, с имеющимися в наличии у него уликами, которые в результате в ход не пошли. Система обычная.

— Угу-у... Весь дом?

— И именно вам. Но я, под "самым интересным" немного не то имел в виду... Понимаете, эта контора работала по заказу. По поручению.

— И кто им... поручил?

— Профессиональная адвокатская тайна, — с ухмылкой выдал мужчина. — Однако, некоторые, в противовес своим обязательствам, очень любят перед коллегами прихвастнуть. Успешными делами, солидными клиентами...

— Сэр Корнеил, не томите долгим вступлением.

— Виторио Форче — их клиент.

— Мама... моя.

— С вашего позволенья, продолжу: я забрал все причитающиеся бумаги. Они как раз при мне и доделывались... Что будете с домом решать, донна Зоя?

— Надо хорошо подумать... А-а...

— Теперь — по второму нашему делу.

— Да.

— Магический сеанс состоялся. Киприус Вист, кстати, передавал вам огромный привет с наилучшими пожеланиями.

— А-а...

— Улику, платок с вашей кровью, я, естественно обратно забрал.

— Значит, у него получилось? — заёрзала я на подушке.

— Донна Зоя, я в магии мало смыслю, но, по словам магистра: "Хобья мощь, Виторио, так все и есть", сделал вывод, что, да, "получилось"... Сусанну Иззи сами будем искать или предоставим эту "честь" единолично мессиру Виторио?

— Значит, она совсем улетучилась?

— Две недели назад. Стойкая дама.

— Угу... Ей было, что терять. Точнее, кого. А вот я со своей "уликой" явно припозднилась... Не знаю, сэр Корнеил. А вы как думаете?

— Искать ли ее еще и нам?.. Я думаю, да. У каждого — свои каналы и свои источники. И, кстати... об "источниках", — сосредоточенно глянул он на меня. — Возможно, донна Зоя, вам следующая "история" покажется интересной.

— Вам бы, сэр Корнеил, книжки писать — у вас все жутко "интересно".

— О, благодарю вас, — довольно ухмыльнулся тот. — Только, уж точно, не детские — Спо мои "жуткие истории" вряд ли придутся по вкусу.

Угу, особенно, если учесть, какими "приключениями" зачитывался в детстве его собственный отец:

— Так расскажите мне. Я оценю.

— Рассказываю: в моей столичной конторе, кроме меня, как вы знаете, имеются еще три адвоката. И один из них, весьма подающий надежды, но, пока еще молодой, с моего согласия подрабатывает "защитником от страны" в Королевском суде. Практика полезная. Я сам когда-то с нее начинал. Ну так вот, на днях Маттео поведал мне очень занимательную историю, — выразительно глянул на меня рассказчик. — об "оскорбленном судьбой капитане-правдоискателе и его бедах".

— Это... о ком вы сейчас?

— Имя, точнее, прозвище "Шорох" вам, донна Зоя, о чем-нибудь говорит?

— Якорь мне в бушприт, — самопроизвольно перешла я на портовый изыск. — Корвет Дихус с Девяти Божьих скал. Две полосы вдоль борта. Шестнадцать пушек. Так а он, значит...

— Именно так, — удивленно выдал сэр Корнеил. — Дело в том, что после той памятной "встречи" с капитаном Летуньи и его двенадцатью пушками, этот сэр ринулся искать правду прямиком в Королевский суд. Но, до судебного иска дело так и не дотащилось, по причине того, что магическая экспертиза признала "Лицензию на пограничный дозор и досмотр" сэра Шороха фальшивкой. И даже "авторство" ее было установлено, но, не в этом смысл. Данный сэр свою настоящую давно просрочил и из-за склоки с наместником Скал ему ее не продлили, вот и пришлось, уже в столице, прибегнуть к "творческой альтернативе". В общем, из Королевского суда его выперли, но, капитан "фортуну судьбы" оценил мало, и месяц назад притащил в Виладжо трех бывших зилийских эмигрантов.

— А причем тут они?

— А притом, донна Зоя, что это — те самые зилийцы, которых мессир Виторио тогда спас.

— Так они-то ему зачем? Как свидетели боя с Летуньей?

— Совершенно верно. Ведь мессир Виторио, вступив в него, нарушил Морской кодекс Бетана, а команда Дихуса по этому же документу свидетельствовать против "нарушителя" не может. Однако зилийцы молчат, хоть им и грозит срок за незаконное пересечение границы. Это вообще, очень стойкая порода, умеющая быть благодарной. Так что, сэр Шорох и здесь остался ни с чем. Но, донна Зоя, самое "интересное" я еще не сказал.

— А кто б сомневался, уважаемый сэр адвокат.

— Из троих бывших беженцев, лишь двое — аборигены с острова Зили. Что же касается третьего, то он — законный гражданин Чидалии.

— То есть?

— "Большая странность" есть. Поэтому мой юный Маттео и начал рыть носом вокруг этой таинственной личности. Он ведь оптом ко всем троим приставлен.

— И что он в итоге "нарыл"?

— Имя Неро Ведуло вам о чем-нибудь говорит?

— Неро Ведуло?.. Не-ет, — наморщила я лоб.

— Тогда скажу по-другому: этот мессир последние, до исчезновения из Чидалии, тридцать шесть лет прожил в землях клана бенанданти. В одном, очень уважаемом доме. И значился там бессменным слугой его, не менее уважаемого главы... Донна Зоя, я говорю о роде Форче.

— Мама моя... — а что тут еще скажешь? — Неро... Мне Сусанна когда-то говорила, что он, вместо отца и вырастил Виторио. А сам Виторио... Точно, он мне рассказывал, как в детстве слушал истории отцовского слуги об острове Зили. Потому что тот сам когда-то там... бывал... Сэр Корнеил?

— Да, донна Зоя?.. Это будет сложно.

— Что?

— Ну, вы же оправдательный приговор хотите для этого мессира?

— Нет.

— Нет? — на этот раз удалось по-настоящему его удивить. — А что же?

— Для всех троих, сэр Корнеил. Иначе, то спасение будет бесполезным.

— А-а, — нахмурясь, откинулся в кресле мужчина.

— И знаете... а ведь он, и в правду, "таинственный", этот Неро Ведуло. И еще бы узнать: зачем он вообще из Чидалии на Зили слинял... Сэр Корнеил?

— Да. Это мы можем.

— Что?

— Организовать вам с бывшим слугой конфиденциальную встречу. А, мессиру Виторио о ней...

— Нет. Сначала, я сама с мессиром Ведуло поговорю. Когда?

— Донна Зоя, — оскалился адвокат. — А на вас интересно работать... Дайте нам с Маттео пару дней. Вас это устроит?

— Угу и... сэр Корнеил, вы сегодня обедаете с нами. У нас — очень хорошее и долгожданное событие.

— А-а...

— Неужели, вы о чем-то, происходящем в этом доме, не в курсе?

Мужчина вскинул вверх руки:

— Каюсь, донна Зоя. Но, с удовольствием, восполню "пробел"...

Раз, два, три, четыре... В главной лестнице нашего дома, широкой, из крепкого, натертого маслом с отдушками, дуба, двадцать четыре ступени. Я их все посчитала в ту ночь, когда в своей комнате наверху тихо уходил в иной мир дон Нолдо... Мой самый достойный в ЭТОМ мире мужчина. Ох уж мне ваши "сказочные" загадки. Ответ я давно уже знаю, но вот понравится ли он моему самому любимому в этом мире мужчине?.. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать... А когда-нибудь эти ступени будет мерить шажками мой самый лучший в этом мире мужчина. Потому что, такова наша жизнь. И меня в нее уже очень давно, так же неудержимо несёт!

— Двадцать две, двадцать три... двадцать четыре!

— Донна Зоя! Донна Зоя, скажите монне Симоне!

— Дахи, о чем?

— Чтобы она ко мне больше не приставала! — мальца прямо распирало от негодованья. — А чего она ко мне со своею...

— Та-ак... Ротик свой сейчас... Во-первых, не "со своею", а с твоей.

— А-а...

— А, во-вторых, все равно придется.

— Да я в эту деревенскую школу... Да что я там вовсе забыл?

— Видимо, буквы и цифры.

— Так вы ж меня им еще у Козьей заводи научили? — округлил глаза "умник".

— Ну, то, что ты умеешь втихую читать "взрослые" книжки из здешней библиотеки, еще не говорит об уровне твоего образования.

— Да я... да я к капитану на Летунью сбегу!

— Дахи!

— Да я сам капитаном и без умножения стану!

— Зоя!

— Дахи, а ну, стоять!.. Марит, что?.. Мессир Беппе и монна Розет...

— ... только что. И у нас все готово. Там свечи и мыло внеурочно привезли, так я на пару минут...

— Дуй... Нет, постой, — Марит, всколыхнув юбкой, застыла. — А Тито к обеду будет?

— Не-ет.

— Почему?

— Нет и всё.

— Марит, я его ни разу в жизни не лицезрела. И должны же мы все когда-нибудь с ним познакомиться?

— А и ни к чему уже, — вот это да!

— В смысле?

— В смысле, мы с ним разбежались: он сюда к нам не хочет, а мне обратно и подавно и... Пора мне! Донна Зоя, не приставай!

— Хобий натюрморт... И как мне все это... нравится. Такая моя жизнь!

— А кто это у нас так ноздри раздул? На маму твою сильно похожа. Неужто...

— Спо-о... Люса, а я с сэром Корнеилом...

— Да знаю, видела, как он обратно проходил... Мы поели уже. Всю бутыль подчистую.

Малыш в подтвержденье на руках у "самопровозглашенной няньки" расцвел. Нянька, с напевом, продолжила. — Конечно, от мамы то молока теперь...

— Люса, не начинай.

— Так, а эмоции в руках надо держать.

А как это сделать, когда "не держатся"?

— Сэр Клементе сказал, что, возможно, у меня молоко пропало и по естественной причине, а не от стресса. Вот он завтра приедет, я его попрошу тебе "на бис" повторить.

— Ага. Слышал, Теодоро? Завтра у нас ваш многомудрый лекарь выступает. "На бис". Так, я тебе все одно скажу: дона Нолдо, дай Бог его душе вечного покоя, твоим рёвом ты б не вернула...

— ... как и сейчас мое молоко, — закатив глаза, закончила я. — Спо, не слушай эту ворчливую женщину. Впрочем, с годами и у тебя на нее сложится иммунитет... Люса, давайте в сад. Там все уже приготовлено. Я — через пять минут! — и, чмокнув в одинаково розовые щеки обоих, понеслась наверх наряжаться.

В саду, у самой тыльной стены действительно, все было готово: длинный стол, накрытый белой накрахмаленной скатертью, лавочки с обеих сторон, а сбоку, в абрикосовой тени — наряженная к приему "хозяина" люлька. Правда, лишь она одна сейчас пустовала: стол зазывно благоухал (с утра ж не ела), а лавочки наполовину пестрели нарядно-важной семьей (не считая почетного гостя — сэра адвоката).

— Ваша светлость! — мессир Беппе чинно привстал. Монна Розет хмыкнула. Я — тоже... преисполнилась:

— Мессир, присаживайтесь. Как поживает досточтимая монна Салоха?

— Спасибо, хорошо.

— А мессиры Проныра и Укроп?

— Спасибо, как всегда, бдят.

— Угу... А кто теперь ваши тарелки малюет?

— Спа... да никто. Да если б я знал, что их будет будущая герцогиня живописать, то в цене б раза в три поднял.

— За что?! — хором выдали внучка с супругой.

— А за этот, — скривился гончар. — за престиж! Вот!

— Ну, так привозите их сюда, мессир Беппе. За все — не обещаю, а дюжины две распишу.

— Зоя, дочка, смилостивись над ним! Он и так всему Копу оставшиеся после ярмарки два горшка на обозрение выставил. В моей лавке. И продавать их не дает.

— Мессир Беппе, вы и мне и тем горшкам явно льстите. Ну да, сейчас — не о том: вот-вот экипаж из Пенторы вернется от пассажирского корабля. И я должна вам сказать, зачем мы сегодня здесь...

— Святая мадонна!

— Мы сегодня...

— О-ой... Зоя...

— Да вы...

— Здравствуй... сестренка. Все здравствуйте.

— Мама моя... Арс!!!

Дом наш затихает на удивление быстро. Кажется, еще недавно в окнах горел свет, а за шторками велись разговоры и уже через миг все вокруг обволакивает глубокая сонная тишина. Да так, наверное, и положено. Ведь снова он захлопает многочисленными дверьми очень рано. Мой дом... Вот и сейчас нас с братом развлекали в саду лишь сверчки, да еще мотыльки, кружащие над водруженным на стол фонарем. Одни пели, другие плясали. Мы же просто сидели и тихо вели разговор...

— А вообще, лихо у нас тогда получилось. Почти получилось, — Арс, крутанув лежащую вилку, прихлопнул ее сверху пятерней. — Он тогда повел себя достойно.

— Угу-у, — вздохнула я, уткнувшись щекой в кулак. — А от кого из вас получил саблей по скуле?

— От меня... Зоя?

— Что, Арс?

— А твой... ваш Спо, он славный получился. И похож на обоих сразу.

— Угу... Ты на меня очень злишься? Только честно скажи.

Мужчина вскинул глаза, точную копию моих собственных. — Нет, Зоя. Я же тебя знаю как себя самого и был уверен — причина, по которой ты так поступила — стоящая.

— А вот я тебя, видимо, плохо знаю. Потому что очень тогда испугалась, что ты меня не поймешь. Да и Зача...

— Что, "Зача"?

— Вы же — друзья и всегда с ним вместе.

— А-а, — снова крутанул Арс вилку. Прямо, как в детстве, когда о чем-то сосредоточенно думал. — Теперь можешь этого не бояться. Мы с Зачей больше не в одной команде. Я вообще с Крачки ушел.

— А мы с Люсой так и подумали. Почему, Арс?

— Не знаю, — скривился он. — Хотя, нет, знаю — все же, ты. Но, это — к лучшему. Из вас бы с ним вряд ли вышла семья. Мы ведь — бродяги и...

— Контрабандисты.

Арс тихо засмеялся:

— Бывало иногда. Сначала — по нужде, а потом...

— Азарт?

— И это тоже. А говоришь, что плохо меня знаешь... — и вздохнул. — После того, как к нам нагрянул твой... капитан Летуньи, Зача решил, что искать тебя бесполезно. И не потому, что все равно не найдем, а... зачем? Ведь Виторио Форче нам прямо сказал, что между вами было. И что слово свое он в отношении тебя не сдержал.

— Какое "слово"?

— О том, что не покусится ни на тело твое, ни на душу.

— О-о, ну, надо же, какая честность. Арс, на самом деле, он этому слову не изменил — я сама. И первой сказала ему, что люблю и... В общем, все — сама. А потом и решение о ребенке тоже приняла сама.

— Зоя, Спо нужен отец. Не только мать. Это я тебе, как бывший сын говорю, — качнулся ко мне через стол брат.

— Я понимаю. Но... все очень сложно теперь. И Виторио... я не знаю, о чем он думает. Во второй и последний раз я видела его на похоронах дона Нолдо. Он лишь выразил свои "искренние соболезнования", оставил цветы и ушел. И все... А где он сейчас?.. На днях был в столице.

— Летунья — на приколе в Пенторе. Я ее видел.

— Да?.. Ну, надо же... — отвернулась я в темень сада. — Давай лучше о тебе поговорим. Я так поняла, ты теперь — без своего корабля?

— Ага, — беззаботно хмыкнул Арс. Пожалуй, слишком "беззаботно". — Зача, в конце концов, отдал мне мою половину за галеон, и я отчалил на твои самоличные сухопутные поиски.

— Ну а теперь что с тобой будет? Ты ведь меня "нашел".

— Ага, нашел. Письмо под порогом... Что со мной будет?.. Вернусь в Радужный Рог и наймусь на какой-нибудь корабль. Начну все сначала. Какие наши годы?

— А в Канделверди вернуться не хочешь?

— В Канделверди? — удивленно переспросил брат. — Не-ет. Даже после того, как там не стало сэра Сеста... Зоя, я — моряк и с этим уже ничего не попишешь.

— Угу, — в ответ потерла я нос. — А скажи мне, "моряк": купить или построить корабль — очень дорого?

— Зоя, — Арс даже головой покачал. — что значит, "дорого"? Я вопроса не понял.

— Ну-у, хороший корабль сколько стоит? Как хороший дом?

— Очень хороший дом.

— А-а наш дом в Канделверди на какой корабль потянет?

— Ну-у, — закатил Арс к звездам глаза, а потом метнул их в меня. — Зоя, ты даже не думай.

— А что? Дом этот лишь на бумаге мой, а по-честному — наш с тобой общий. Или, я не права?.. А мы с тобой оба в Канделверди возвращаться не собираемся. Или я опять не права? Ты чего молчишь?

— Пока... да. Права.

— Ну, а раз так, то...

— Корабль — наполовину.

— Спасибо, я уже "находилась".

— Да я тебя и не возьму, — азартно оскалился Арс. — Будешь моим совладельцем и всю прибыль — напополам.

— Хоро-шо. Только, уговор...

— "Легких денег" больше не будет.

— Угу.

— Обещаю... Зоя, — Арс, вдруг, выдохнул и рассмеялся. Тоже, прямо, как в детстве — беззаботно и искренне. — А ведь мы с тобой, сестренка — семья.

— Еще какая семья. Остальных ее членов ты сегодня уже видел.

— Ну да. И...

— Мессир Арсений? Зоя? Я...

Мама моя, а ей-то что так поздно не спится: Марит, стоя на заднем крыльце, запахнулась в платок и потерла ножкой об ножку:

— Зоя, я твоему брату комнату крайнюю приготовила и... в общем, спокойной вам ночи.

— Спокойной ночи, Марит.

— Спасибо, прекрасная монна.

— Ага-а...

— Что? — прошипела я одновременно с закрывшейся дверью. — Арс, она — моя подруга и даже не...

— И в мыслях такого не было, — весело оскалился тот. — Просто, очень хорошая девушка.

— Ну-ну...

Ну и что же теперь мне со всем этим делать?!.. И зачем я вообще сюда, в это хобье место, приперлась?! И-и...

— Донна Зоя, я так понимаю, ваш разговор уже завершен?

— Что?.. — лишь этот спокойный адвокатский тембр заставил меня громко, очень громко выдохнуть.

Сэр Корнеил, наконец, качнувшись из отсыревшего угла, сел. Юный Маттео, важно перекладывающий на столе листы, от них оторвался. И лишь ссутуленный Неро Ведуло так и остался сидеть, уткнувшись взглядом в собственные, сцепленные на столе, руки. Руки, как руки. Привыкшие к тяжелой работе. Уже покрытые старческой пятнистой "рыжиной". Впрочем, как и их обладатель... Я перевела взгляд выше. На усталое в морщинах лицо. Тонкие губы едва подрагивают опущенными уголками и чисто чидалийский увесистый нос. И теперь сложно представить, что когда-то этот пожилой человек садил на колени маленького темноволосого мальчика и рассказывал ему о своих приключениях... Хобье место... А что ты хотела? Жизнь, она и такой тоже быва... Руки между нами дернулись. Я — быстро, как воровка, отвела в сторону взгляд:

— Нет. Наш разговор не окончен. Мы, сэр Корнеил, сейчас перейдем к самому интересному... Мессир Неро, ваши раскаяния в содеянном искренние?

Мужчина поднял на меня серые мутные глаза:

— То, что касается лишь последствий для мессира Виторио. В остальном я ни о чем не жалею.

— Угу... Значит, будем считать, что вы это сделаете исключительно для него.

— Что именно, Ваша светлость? — замерли теперь все трое сидящих в маленькой тюремной комнатке мужчин.

— Напишете признание на имя главы клана бенанданти. Сэр Корнеил, кто там сейчас у них?

— Архиепископ Иоанн, — глухо откликнулся адвокат.

— Вот именно на него. И сразу после оправдательного судебного приговора это письмо попадет к адресату. Вы же в это время будете уже очень далеко. Вам Ладмения, мессир Неро, нравится? — старик растерянно кивнул. — А то, возвращать вас обратно на Зили... а потом вам самому снова нанимать кого-то до Ньюпвана.

— Ваша светлость, Ладмения — самое то. У меня там дальние родственники в центральных землях.

— Вот и отлично, мессир Неро. Дело осталось лишь за малым — вас оправдать. Но, здесь... — скосилась я на усмехающегося сэра Корнеила. — я спокойна. Так ведь, мессиры?

— Ваша светлость, сделаю все, что смогу, — поджал пухлые губы Маттео.

— Спасибо, сэр адвокат. А про вашего начальника мой покойный муж вообще говорил: "Он один стоит половины всего Королевского суда". Кстати, когда этот суд?

— Через две с половиной недели...

— Хо-рошо, — и бежать отсюда. Подальше. Под теплое солнце августа и туда, где нет отсыревших каменных стен.

— А что будем делать с самим "пострадавшим"? — "половина всего Королевского суда" нагнала меня уже в узком длинном коридоре. — Донна Зоя?

— Надо сказать... Сэр Корнеил, как думаете: почему он такое сделал?

— Выкрал у собственного хозяина сей артефакт? Вананду? — прищурился перед собой адвокат. — А кто его знает? На фанатика накейо он не похож. Магии древней в нем — нуль. Его проверяли. Может, личное? Говорят, глава рода Форче еще тот был... — скосился на меня мужчина.

— Угу. Говорят... Сэр Корнеил, только вы, пожалуйста, сами мессиру Виторио сообщите.

— Сделаю, донна Зоя. А вы...

— А я обязательно приеду на суд...

Вот насчет "приеду" у нас и вышел дома скандал. Ну, не так, чтобы скандал. В общем:

— Я все равно туда завтра поеду.

— Поедет она, — Люса, вся красная от пыхтенья, выдула носом пар. — А то, что Мимоза эта блудливая до сих пор по стране лазит?

— О-о, не "Мимоза" она, а Роза. Соттола, — собирая дорожный ридикюль, выдернула я из подружкиных рук собственную ночную сорочку. — Ну и пусть пока лазит.

— Зой, а может хоть...

— Вот Малая в Королевском суде не хватало.

— Ведь и Арс, как назло уехал.

— Угу, — пристально глянула я на местный "поникший цветок". — Марит, вот только...

— Ой, ну, надо же. Я — взрослая и это... полузрелая.

— Половозрелая, — вздохнув, пихнула я в раззявленную ридикюльную пасть сорочку. — Ты вместе с Дахи, что ли, эти книжки читаешь?.. Марит, Арса я люблю, но, он — бродяга и...

— Контрабандист? — даже с надеждой уточнила та.

— Нет! Он мне пообещал.

— А-а... — ну да-а — это ж так "романтично", хобья сила.

— Дочка, а почему ты, прости Господи, этим магическим подвалом не хочешь? И тогда б ночевать в столице не пришлось.

— А ты почему?

— Ну так...

— И я также, примерно. У меня озноб от него. Я пробовала. А ощущение... бр-р, — и даже сейчас, скривясь, передернулась. А кому приятно, когда, будто кислотные пузырьки вокруг лопаются и все тело от этого... — о-ой... Я лучше простым способом. В два дня обернусь. Так что... ну, вы сами у меня — девочки взрослые и Спо на вас можно оставить. Да ведь, мой задумчивый друг? — малыш в ответ мигом отмер, обозначив свое согласие гороховой погремушкой матери в лоб. Нянька его не замедлила придать действу иной смысл:

— Даже Теодоро, и тот — против, — хлобысь! На этот раз прилетело и толковательнице.

На том мы наш "семейный скандал" решили свернуть...

Всю дорогу до столицы Чидалии я упорно озиралась по сторонам — нет, одна. Одна — в пустом бархатном экипаже. Одна — со своими, затолканными в дальний угол мечтами. И они теперь надо мной в этой колышущейся пустоте кружили. А потом, вдруг, поняла, что никогда раньше одна так далеко не ездила. И от этого на душе стало и тревожно и радостно. Будто я — ребенок, впервые начхавший на строгий запрет:

— Нет. К Орлет я ночевать не поеду. Хватит с нее слушателей и в лице сэра Клементе.

Хотя, по правде сказать, многомудрому лекарю, на неделю перебравшемуся из Диганте в столичный пафосный особняк, "слушать" приходится как раз не ее, а сэра депутата, прихваченного тяжкой болезнью. Профессиональной, пожалуй, именуемой в народе попросту "почечуй"... Бедный наш лекарь. "Качество отечественной медицины напрямую зависит от уровня... какого там уровня?..". Да, до красноречия сэра Юрия мне вряд ли взлететь...

— Ваша светлость! — и чуть не "взлетела" к противоположной обитой стене. — Ваша светлость! Сначала куда?

— О-ох, — высунулась я прямо в столичную жизнь. — Как бы тебе... объяснить? До Королевской академии и дальше, параллельная улица после двух поворотов направо... Или не двух?.. Гостиница "Бабочка"... Сэнс?!

— Ну я... Ладно, разберемся по ходу!.. Н-но!

Шлёп!

— Угу... В общем, "тихий и зеленый ресторанчик"... Мне он понравился...

Чего не скажешь о Королевском суде... Судебное заседание длилось недолго. В почти пустом гулком зале, если не считать трех, откровенно скучающих юристов-студентов. Хотя, с душой выступающий Маттео их, иногда все же, будил. Вот это мне не понравилось — старается ведь. А вообще, если смотреть в суть... "спектакль" откровенно затягивал. Особенно, показанья свидетелей, живописующих: где, с кем и в каких именно позах находились все трое обвиняемых на момент морской схватки у Божьих скал. Сэр Корнеил, сидящий на жесткой скамье рядом, любезно этот "спектакль" комментировал:

— Столичную зилийскую диаспору пришлось подтянуть.

— А-а... А я и думаю: отчего вон у того, что сидит слева от Неро, глаза все шире и шире.

— Еще бы: он в ту ночь, якобы, многодетным отцом стал. Ну, не совсем отцом, но, приложил для этого максимум сил.

— А откуда тогда остальные "свидетели"? Или у них так полагается?

— При свидетелях? — сощурился на меня адвокат. — Нет, донна Зоя. Это — гости со свадьбы.

— Так он еще и женился, якобы?

— А как же? У зилийцев — строгие нравы.

— Мама моя, — скосилась я к пораженному собственным прошлым "отцу". — Сэр Корнеил, а...

— Документы их тоже — в порядке. Качество не вызывает сомнений... И не спрашивайте у меня: откуда они взялись.

— Ну, так, — захлопнув рот, вновь вперилась я взглядом в Маттео. — А вот...

— Суд удаляется на вынесение приговора! Прошу всех монн и мессиров оказать ему честь вставанием!

Раздавшиеся сзади зевки обозначили очередное пробужденье студентов.

— Думаю, донна Зоя, мы выиграем дело.

— Вы в этом уверены, сэр Корнеил?

— Судья Милдт уже давно так не развлекался — он нам еще приплатить обязан. Что же до остального... Маттео! Подойди, пожалуйста, к нам!..

— Да, патрон?

— Заключение магической экспертизы по предоставленным документам отдали?

— Да, патрон. Нон амбиджи!

— В переводе с латыни: "Не вызывают сомнений"... Донна Зоя, может пока в кофейню напротив?

— Мессиры, как мне нравится с вами работать, — и в последний раз оглядев пустой зал, пошла вдоль ряда к дверям.

Обратно мы только-только успели. И, судя по крошкам на мантии, судья Милдт вкушал гораздо активнее нас. А потом, пару раз кашлянув, зачитал... оправдательный приговор... Уф-ф.

Что же касается Неро, он, будто обмяк и выглядел сейчас намного старее. Однако с достоинством великомученика, которого только что лишили костра, поблагодарил и адвокатов и попутно меня. А потом, с хмурой усмешкой, изрек, уже стоя в дверях:

— Он меня никогда не простит.

— Кто, мессир Неро? — прищурилась я, развернувшись к нему.

— Мой мальчик, Виторио.

— Откуда вы знаете?

— Он здесь был, когда вы ушли. И мы с ним разговаривали. Я думал, он меня поймет. А он...

— Время все лечит, — а что я еще ему скажу? И простила бы такое сама?.. — Мессир Неро, удачной дороги и не потеряйте билет на корабль. Остальное вам сэр Маттео отдаст.

— Спасибо, донна Зоя. И да хранит вас... Вананда.

Мама моя...

Мама моя. Я думала, мне будет легче. Вновь вернуться сюда, больше, чем через год. В это царство бабочек в рамках и выгоревших на солнце, сушеных цветов. Даже фонарики вдоль ступеней горели, как прежде — мерцая в своих граненых плафонах. И только мой номер был кем-то занят. Меня поселили напротив. В большую комнату с зашторенным наглухо балконом, выходящим, нет, не в сад — на улицу. Тоже подсвеченную фонарями, но тихую. Тихий зеленый ресторанчик... "Вам понравится"... Хотя, сейчас хотелось бежать. Сразу и далеко — вдруг, вспугну наши с ним тени? Те, что еще вместе и у которых все впереди. Зачем?..

— Ваша светлость, позвольте, я зажгу в комнате свечи?

— Нет. Зачем?

— Ваша светлость?

— Я сейчас все равно спущусь... Мессир Вагриус, что у вас сегодня на ужин?

— О-о, я вас порадую, не сомневайтесь. А вы знаете, что...

— Спасибо. Я скоро приду.

— Как скажете... — и тихо скрипнула дверь. Тоже, как прежде.

— О-о, да мать же твою, да хобья сила и Святой Эразм с лебедкой! Всё! Две, нет, три порции Джелато и спать! — дверь в этот раз "надсадно взмолилась".

А внизу я увидела... "тень"... Тень сидела ко мне боком и в собственном ее, тени, бокале плясало пламя от горящего рядом очага. И на бутылке, стоящей рядом. А еще грифелем очертило профиль...

— А вы опять пьете? И опять — один.

Голос вышел глухим, хотя я старалась придать ему уверенности и ехидства. Может, поэтому мужчина удивленно вскинул глаза:

— А-а, Ваша светлость. Я думал, вы позже придете.

— Да, неужели?

— Мессир Вагриус сообщил о такой чести, как только я порог переступил.

— Я думаю, титулами в этом городе вряд ли удивишь. Вот, если бы я хомут на шею надела, когда из экипажа с гербом спускалась.

Виторио вновь поднял прищуренные глаза. Словно представил меня в хомуте. И скривился:

— Не-ет.

— Ну, "нет", так "нет". А вот вам, сэр капитан, он бы точно пошел. Потому что вы напрочь забыли о манерах. Ну да, не буду вас отвлекать. Пейте дальше. И следующим тостом предлагаю: "За огромно умных!".

— Зоя! — со звуком отодвигаемого стула выросла надо мной "стена". — Прошу прощения, Ваша светлость. Окажите мне честь — составьте компанию.

— Хо-рошо, — сглотнув слюну, скоро качнулась я в бок. И так же скоро уселась. Как раз — напротив. Мужчина опустился следом:

— Вам налить?

— А-а, угу.

— И даже не спросите: что?

— Ну, вы же это пьете?

— Я только начал. И еще не распробовал вкус, — оскалился он мне с бутылкой в руке. — ох... мессир...

— Да, мессир Виторио?

— Нам — еще бокал и донне... Что Ваша светлость будет?

— Все, что угодно и две, нет, три порции Джелато.

— Понял. А бокал я принес...

— А здесь мало что изменилось.

— Кроме нас с вами, сэр капитан.

— Да?.. Так давайте за это и выпьем?

— Э вэрро... — и так три раза подряд... Кстати, апельсиновой водки.

Однако теплоты между нами такой "разогрев" не добавил. И мы по-прежнему, отводили по сторонам глаза. Да, хобья ж сила!

— А вот я...

— Да сколько же...

— Вы что-то хотели спросить... ваша...

— светлость. Да... — и, вдруг, надув щеки, смолкла. — Я хотела... а, поздравить вас со снятием с вашего рода обвинений.

— Я об этом не хочу говорить.

— От чего же? Ну, тогда, может, поговорим о моем доме в Канделверди?

— Что?.. И об этом тоже, — исподлобья глянули на меня.

— Ну-у... Как идут поиски монны Сусанны?

— А давайте поговорим о вас?

— Обо мне?.. Да, пожалуйста. Что именно вас интересует?

— Меня интересуют причины.

— О, это очень общий воп...

— Почему ты от меня пряталась? — подался мужчина вперед. — А хочешь, я сам расскажу?

— С удовольствием вас послушаю.

— Из океана тебя подобрали три рыбака. Так?.. Мои люди еще год назад их с твоим перстнем на рынке в Пенторе скрутили.

— Ну, надо же. А я все гадала: где он. На дне, под вашей кроватью или у них.

— Так вот. В Розе Бэй тебя продали. И там ты...

— Ну-у?

— Зоя, в жизни бывает всякое. И то, что ты была...

— Кем?

— Розой.

— Что?! — отбросило меня к спинке стула. — Да я бы повесилась на их розовой шторе.

— Тише. Люди кругом.

— Да пошел ты.

— Я продолжаю: в этом нет ничего...

— Я в тебя сейчас этой бутылкой, хобий капитан, якорем в...

— Значит, тебя изнасиловали.

— Да мать же твою!

— Зоя! А, знаешь, что? — вдруг поднявшись, метнул он ко мне через стол руку. — Пойдем ко отсюда. Ни к чему позорить достойное имя.

— Сдается мне, не мое?

— Твоего покойного мужа, — и потащил меня через весь зал к лестнице. Потом мы резво запрыгали по ступеням и после двух поворотов ключа оказались в моей бывшей комнате. Ах, вот, кто... — Присядь, — мотнул он меня на мою собственную бывшую кровать. Сам навис сверху. — Значит, тебя там изнасиловали.

— Да с чего, вдруг...

— А с того, что ты родила!

— Мама моя.

— Зоя, я — не мальчик. И когда я увидел тебя в ратуше на приеме, то сразу заметил разницу. Ты стала другой.

— Какой?!

— Не кричи... Другой. Женщиной в... — хмуро скосился он в сторону. — в полном смысле этого слова. Ты стала...

— Мама моя... Значит, я родила?

— Так точно. А раз от меня пряталась, значит...

— Отец ребенка — не ты.

— Так... точно.

— Гранитная логика... И у меня тогда — встречный вывод: значит, поэтому ты сейчас меня избегаешь?

— Что? — теперь он удивленно расширил глаза.

— А то, что я давно уж заметила. А еще я уверена, что, если ты любишь женщину, то любишь ее целиком. И даже с чужим ребенком. Хотя, о любви из нас двоих...

— А зачем о ней говорить? Любовь не в словах, а в поступках. И в твоих и в моих. И да, если кого-то любишь, то любишь любого.

— Даже "изнасилованного"?

— Да-а... Зоя, я бы понял. Понял бы и простил.

— Простил?!.. Что? Изнасилование? Любовь по глупости?.. И, значит, я правильно делала, что от тебя пряталась.

— Зоя, я совсем не то сейчас...

— Да иди ты к морской хобьей матери со своим прощеньем! Да мы как жили без тебя, так и дальше будем жить! Великодушный мессир! И... в сторону отойди!..

Руки тряслись, но в замочную скважину я попала сразу двумя. А потом звучно захлопнула дверь. Очень звучно... Сквозняком. И... балкон я, точно, не открывала.

— А-а.

— Тихо-тихо, — и меня еще сильнее сзади перехватили, захлопнув ладонью рот и плотно прижав к себе.

— А-а?

— Будешь выть — по голове, — и боком поперли к балкону.

Я лишь заметить успела, суматошно цепляясь за крепкие чужие руки, как от двери за нами отделилась еще одна тень. И мы уже оказались снаружи, когда... Ба-бах!

— Зоя! Нет, ты все-таки, меня выслушаешь! И кто из нас двоих от кого бегает?!

— А-а...

— Тихо, я сказал.

— Зоя?!

— О-о... о-о, — и каким-то чудом смогла-таки, носком туфли дотянуться — высокая подставка с водруженным на ней пузатым горшком, сначала медленно пару раз качнулась... Хрясь!

— Зоя!

— Вот же стерва! — и я едва ни самостоятельно, без подставленной снизу лестницы, не зверзлась через перила вниз. Мужик, мазнув напоследок по глазам своей пятерней, нырнул назад в комнату.

— Виторио! Мама моя... Да что же это?.. А-а-а-а!!! Помогите!!! А-а-а!!! — и мне кажется, даже на горизонте окна зажглись...

ГЛАВА 23

Женщина — существо домашнее и робкое. Женщину надо беречь. От потрясений. Иначе она может очень сильно испугаться и... Хлобысь! Вторым, прихваченным с балкона цветочным горшком.

— О-уо-о!

— Бежим! Бежим!

И напоследок, для закрепления:

— По-мо-гите!!!— уже в распахнутую настежь коридорную дверь. — Виторио?

Мой любимый, стоящий посередине разгромленной комнаты, качнулся. И словно в знак благодарности, прихлопнул правую руку к левому, опущенному плечу:

— Зоя, подойди... ко мне.

— Виторио, что за люди здесь только что...

— Зоя...

— Виторио! -обхватила я уже оседающего мужчину. И только когда уткнулась носом в его прижатую мокрую руку, поняла... — Тебя... ранили? Мама моя!

— Зоя... ты только больше так не кричи.

— Ваша светлость, мессир Виторио, что здесь произошло?!.. Бог мой... Я сюда, к вам, а на лестнице меня чуть не сшибли какие-то...

— Мессир Вагриус, помогите мне! То есть, нам, ну, мне. Мне его до кровати.

— О, я сейчас, я только канделябр куда-нибудь... куда-ни... о, Бог мой!

— Мессир Вагриус, надо срочно послать за лекарем и магом, нет, магистром. Я скажу адреса. Вы это...

— Да, конечно. Нижон! Сантимо!

— Хозяин?!

— Да?! — дернулись в двери два подсвеченных фонарями, лица.

— Слушайте внимательно и запоминайте, что Их светлость будет диктовать!

— Диктую. О-о, хобья сила...вспомнила и...

Примерно час спустя, я давала первые в своей жизни показания. Получалось коряво и неуверенно. Хотя, кто его знает, как оно вообще принято делать:

— Я еще раз вам, сэр жандарм, повторяю: не знаю. И понятия не имею, кто это были такие. И что им вообще от меня...

— Ваша светлость, я понял. А-а... — усатый мужчина с красными от недосыпа глазами, отвел их в сторону балконной двери. — личные враги?

— Женского пола. Но...

— Я понял... Капрал!

Штора качнулась, впуская вовнутрь с балкона пожилого крепыша:

— Эксперт посмотрел, сэр. Говорит, что следов магии нет. Разве что, на углу дома — клочья от недавнего подвала. И все.

— И все, — почесал лоб огрызком карандаша жандарм. — Ну, так, заканчиваем. И... Ваша светлость, если вы что-то, вдруг, вспомните...

— А я...

— Что?

— У того, который меня держал, вот здесь, — мазнула я пальцем по внешней стороне кисти. — татуировка была. Но, я ее лишь миг видела и в темноте улицы.

— И-и?

— Трезубец. Но, с обломанным черенком. С очень коротким черенком.

— По-нятно, — протянул блюститель. — Морская татуировка... Ваша светлость? — и снова скосился на штору. — Мы уходим... Мессир Вагриус, лестницу от перил можете убирать... А вы надолго в Виладжо?

— В столице? — вот это вопрос так вопрос... Я обвела тоскливым взглядом освещенное сейчас множеством канделябров "побоище". Остановила его на спинах,беседующих у кровати сэра Клементе и Киприуса Виста и... — Не знаю еще. Очень надеюсь, что нет.

— Понятно. Я оставлю здесь, в гостинице, двух своих людей... Ваша светлость, имею честь, — и с явным облегчением, развернулся, хрустя черепками на полу, к коридорной двери. — Капрал, мы уходим...

— О, это надо же. В самом центре столицы. Ваша светлость, я горничных зашлю здесь прибрать?

— Да, мессир Вагриус. Но, чуть позже.

— Хорошо. И впервые в моем заведении. Чтоб такое. И...

— Сэр Клементе?

— Да, донна Зоя?.. Уважаемый магистр принял нужные меры — зарастил ткани вокруг раны. Я сверху наложил повязку. Однако потеряно много крови и нужен глубокий покой.

— Угу.

— Зоя, дитя мое, я ведь не лекарь, но сделал все, что мог.

— Я знаю, но, кроме вас, ни одному магу больше не доверяю. И спасибо. Вам, наверное, уже пора?

— О, завтра лекция, но, если надо...

— Нет. Идите.

— Хорошо. Я к вам загляну сразу из академии. И... — уже от двери. — Зоя, я очень рад.

— Чему, сэр Киприус?

— Тому, что вы... да, просто, вас видеть.

— А-а. Я — тоже.

— До завтра, дитя мое.

— Сэр Клементе, и вы можете...

— А я лучше останусь. До утра.

— Угу. Тогда, в комнате напротив. Там и прилягте.

— А вы?

— А я тут посижу... Идите, сэр Клементе и — большое спасибо. Нам повезло, что вы здесь.

— О, благодарите сэра Юрия и его... Да... Ну, я тогда, пожалуй вас... — и тоже тихо ушел. Закрыв за собой плотно дверь...

— Виторио?.. Ты спишь, — и, наконец, присела с ним рядом. На самый краешек. В полной тишине. — Любимый... Как же я испугалась. И как же я... соскучилась по тебе. И по твоему запаху. Во много раз больше, чем испугалась. Но, в моей голове не укладывается: как можно быть таким "моим" и таким твердо...

— Зоя. Я не сплю. Я все... слышу, — с сонной ухмылкой разомкнул он глаза.

— Ах, так?.. Ну, это и к лучшему.

— Конечно, "к лучшему", — вздохнув, согласился мужчина. — Надо принимать меры.

— Какие меры?

— Я узнал одного из них. Да и ты подтвердила.

— Когда?

— Татуировка, Зоя. Это — не трезубец. Точнее, он, но в форме буквы "Ш". "Шорох".

— А ему-то что от меня надо?

— Ему надо "от меня". И я сильно опасаюсь... — скривясь, приподнял он левую руку. — Что, через тебя. И что он для этой цели сошелся с двумя, небезызвестными нам дамами.

— Монной Фелисой и Сусанной?

— Ага... Надо написать записку и послать с ней человека в Диганте. Через здешнего хозяина.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас? — сосредоточенно глянул на меня Виторио. — Нет. До утра, пожалуй, потерпит. А прямо сейчас... — и откинул в сторону свою правую руку. — Ваша светлость, вы не откажете в чести составить компанию раненому?.. Зоя, иди ко мне. И хватит на сегодня разборок.

— А это тебе не навредит?

— Нет. Это лишь поможет. Да мы с тобой просто рядом... уснем.

— Угу, — громко вздохнув, хлопнула я предательски намокшими глазами...

— Зоя?

— Да?..

— Я тебя люблю.

Мама моя... И какое же это... счастье...

Судя по гулкому чириканью воробьев и бодрому лошадиному перестуку, утро дня следующего — наступило. И я, потянувшись, открыла глаза. Балдахиновый полог в полосочку приветственно всколыхнулся. Значит, еще и окно открыто. А может, балкон...

— ... ох-ох... Ну, надо же... Раньше — никогда.

— Мессир Вагриус, к вам по поводу...

— Ага-ага, иду... Сантимо, вон там — следы на клумбе и тут еще бордюрчик подправь.

— Мессир...

— Да, иду я... нет, ну, надо же... В приличное место. К приличным людям... иду... — потом опять кто-то проехал по мостовой. И временное, не считая воробьев, затишье.

— Нас здесь по-прежнему считают "приличными людьми". И это не может не удивлять.

— Ох, мой мальчик, в подобных заведениях подобная же характеристика главным пунктом содержит: "Оплата вовремя плюс щедро посыпать сверху".

— Думаете, магистр, обольщаться не стоит? — хмыкнули вблизи задернутого наглухо балдахина. В ответ послышался, не тише уличного, перестук ложки по стенкам чашки:

— Думаю, здешний хозяин вашей "ярко расцвеченной парой", как вывеской над входом, сделает неплохой доход. К тому ж, он — человек, вроде как, тоже "приличный".

— И его характеристика начинается с: "В нужных местах глохнет и слепнет".

— Совершенно верно, мой мальчик, — и двое собеседников обменялись новыми сдержанными смешками. — А Зоя?

— Что именно, "Зоя"?

— Сильно из-за всего этого испугалась?

— Испугалась?.. -задумался мой любимый. — Надеюсь, что, нет, — я же, откинувшись на спину, вдруг, вспомнила свои собственные ночные умозаключения. И эмоции, волнующие меня гораздо больше визитеров с ножом. Точнее, их, этих эмоций, долгое и томительное отсутствие. — Доброе утро, Зоя.

— О, дитя мое... Она проснулась?

— Да... Сопеть уже перестала.

— А я во сне не соплю! Доброе утро, мессиры!

— Зоя, давайте к нам пить чай! Ваш лекарь уже уехал. А я вот — задержался... Зоя?

— Иду... Мама моя! — и, отдернув балдахин, подскочила. -Меня же к ужину дома ждать будут. А сейчас уже...

— Без четверти десять, — щелкнув выпуклой крышкой часов, оповестил нас магистр. — Прекрасно выглядите, дитя мое.

— Угу. Так я вам и поверила, — попав ногами в брошенные у кровати туфли, просквозила я мимо сидящих за столом мужчин... ну, надо же — и даже в комнате прибраться успели.

А когда вернулась из купальни обратно (действительно, вполне "прекрасная"), меня уже ждал дымящийся чай:

— Зоя, насчет "дома ждать будут"... Я и туда записку послал.

— О-о. Значит, Люса сама сюда прилетит, — с чашкой у рта, вздохнула я. — С кухонным тесаком.

— Люса?.. Это...

— Угу. Она, — и глянула на сузившего глаза мужчину.

— А скажите мне, Зоя: вы видели на территории Ящерки...

— Нет, уважаемый магистр, — не отрываясь глазами от Виторио, отхлебнула я чай. — Сам главный храм уже давно снесен бенанданти. Ведь вы про него?

— Совершенно верно. А вот...

— А на его месте растет огромное дерево. Очень старая яблоня. Правда, там дороги поблизости нет.

— Хобья премудрая простота! Зоя...

— Совершенно верно. То самое... А вы приезжайте к нам в гости. Сами его и посмотрите. Оно в этом году неожиданно отцвело, и мы скоро будем есть красные яблоки.

— Да что вы?!.. Обязательно приеду. Ваш покойный муж, уважаемый дон Нолдо, на мои просьбы ознакомиться со святыней всегда вежливо меня же и "посылал". А тут — такой шанс... Нет, ну, надо же. А ведь я вам когда еще говорил, дети мои...

— Значит, Зоя, "то самое"?

— Угу.

— Все ясно.

— А что тебе ясно?

— Зоя, а скажите еще: когда я пытался найти вас своим путем, вы ведь защиту баголи применили?

— Ну да. Только, я не от вас защищалась: у них там, в Розе Бэй, своей магии понатыкано. Не очень "приятной".

— Ага. А я все думал: почему, как об стену? Любую другую я бы пробил. Кроме алантской, конечно, но эту. Хорошо хоть определил, что вы живы.

— Зоя, тебе домой пока возвращаться нельзя.

— Виторио, у меня — обязательства.

— Вот люди мои из Диганте прибудут и тогда...

— Понятно. И долго мы будем от этой троицы укрываться?

— Пока всех их не переловим, — угрюмо заметил он. — Либо мы, либо власти. И сильно надеюсь, они не умеют так же хорошо маскироваться под местность, как...

— Как я?

— Да. Как ты.

— О-о... Так на чем мы вчера остановились?

— Зоя...

— А вы знаете!.. Дети мои, я, пожалуй, пойду. Виторио?

— Да, магистр?

— Я внизу, в ресторанчике, вас подожду, — очень шустро для своих габаритов, подорвался ученый к двери. Мы же, проводив его взглядом, вернулись на "скрещенные позиции":

— Зоя, я не буду с тобой снова ругаться.

— Да неужели?

— И у меня к тебе просьба... Я хочу познакомиться с твоей здешней семьей.

— А-а... вот, — мама моя.

— И с твоим ребенком. В первую очередь — с ним. Это...

— Сын.

— Сын? — выдохнул он. — И как его... зовут?

— При крещении нарекли Теодоро.

— Красивое имя... Зоя, — мужчина, вдруг, встал и подошел ко мне. — Ты меня просто послушай, — опустился он на колено. — Когда я вчера говорил про прощение, то имел в виду не сам факт...

— Виторио, да меня никто не насиловал!

— Зоя... я повторяю: я говорил про другое. Про то, что простил бы твое недоверие мне. И я его обязательно полюблю. Твоего сына. Ведь это — твой сын. А потом, у нас появятся и наши общие.

— Это... когда?

— Когда ты выйдешь за меня замуж. Ведь ты же выйдешь за меня? -улыбнулся он. — У меня как раз и поза...соответствующая. Зоя?

— Угу. То есть, да... Только, сначала я вас познакомлю, — и уткнулась в мужской лоб своим. — Я всё-всё тебе расскажу. Всё-всё.

— Это — обязательно... Зоя...

Этот медленный, очень медленный поцелуй не был похож на наш первый — обжигающий, жадный. Но... как долго я его ждала. Чтобы снова почувствовать себя единым, неразрывным существом... И ничего, кроме нас. Во всем мире.

— Ух, — первым оторвался он от моих губ. И выдохнул, разметав мою челку. — У-ух...

— Что? — а вот я размыкать своих рук явно не поспешила.

— Мне пора. Меня ждет магистр. Мы сейчас его подвалом до жандармерии и обратно. А потом... я вернусь. И мы с тобой продолжим с того же места.

— Я со стула этого не сойду.

— Зоя, ты — на моих коленях, — засмеялся мужчина. — Будь здесь. И никуда. Ты меня поняла?.. Магистр по периметру навесил свою защиту. Внизу — два охранника от властей. Так что... я — очень скоро, — и приложился напоследок еще и к носу...

— У-уф... — я его сразу, как только закрылась дверь, обманула. Потому что лежала сейчас, раскинув руки, поперек широкой кровати и блаженно пялилась в полосатый балдахиновый потолок. — Мама моя... Замуж... за НЕГО... По-настоящему. И навсегда... Мама моя... Ну, а белую фату из скромности можно и не надевать. Подумаешь? Зато все остальное — настоящее... Включая сына, — ба-бах! И на этом месте, метнувшись, села.

Ну, так... обещала же всё-всё-всё рассказать? Хотя, что там "рассказывать"? Это же — Спо. И всё само сразу станет понятным. И сильно надеюсь, что счастливый отец сразу для остальных "комментариев" оглохнет или, хотя бы, ослепнет. Пока я на безопасное расстояние не отбегу. И вообще, в идеале было бы, собрать снова всю свою "здешнюю семью" (побольше свидетелей) и познакомить со всеми оптом: с мессиром Беппе и монной Розет (с другой стороны), братом моим (повторно), Люсой (для закрепления и главного благословения), Дахи (чтоб сам свой "привет" начальнику передал) и Марит (потому что...а давно пора). Ну и Малай чтоб ритуально носом в ладошку ткнул. А потом выносить перевязанный бантом поперек животика, "главный приз"... Мама моя... И хорошо бы заранее текст подобрать, чтобы потом...

— Зоя...

... не краснеть и не пыжиться. И аргументы на листочке, тоже заранее запи...

— Зоя!

— Арс?..

— Зоя!.. Зоя, да, хобья сила!

— Арс, — и, не успев закрыть удивленного рта, подорвалась прямиком на балкон. Сквозь вязкую "стену" защиты. Шторы — по сторонам. Задвижку — отдернула и, выскочив под солнце, вцепилась руками в перила. — Арс, откуда ты здесь?

Мужчина, почесав нос приложенной ко лбу ладошкой, скривился. — Из Ящерки. После вашей записки. Хорошо, я мага-подбросчика не отпустил. Малай, фу!

Я перевесилась еще круче. Пес, скосившись на Арса, зевнул и хлопнулся на пятую точку. В аккурат перед застывшим у гостиничных дверей жандармом:

— Ох, ты, надо же!

— А то! — хмыкнул мужчина. — Нас к тебе твои охранники не пускали. Ну, мы нарываться не стали. Малай, фу!

— Ой, я сейчас! Сэр жандарм!

— Да-а? — не отрываясь от волкодава, проблеял тот.

— Пожалуйста, пропустите их! Это — свои!

— В принципе, я могу собаку и здесь пока...

— Проходите! Оба! — и своей пятой точкой шеркнулся по двери в сторонку. Лишь на меня взгляд поднял. — Ваша светлость, вам же на улицу выходить... Ваша светлость!!!

— Вы чего так... — а дальше — рывок назад и полная темнота. Хотя, через секунду ощущений добавилось...

— Сволочи! Крысы портовые! Мама моя! — суматошно растирая себя руками, блажила я. — Да чтоб вас самих мордами в эту кислоту! — и по лицу, которое сейчас особенно сильно "горело". — Мама моя!

— Мессир маг, это что за... осложнения? — через шум в ушах и ужасный, раздирающий зуд, проскрипел со стороны знакомый стервозный голос.

— Стойкое неприятие. Впервые подобное вижу. Так что с нашим...

— Сусанна, рассчитай мессира по полной.

— Да чтоб вас всех... Уф-ф... О-о-о... — кажется, отпусти... — А-ай!

— А давай-ка теперь вот так вот. На всякий нелепый случай, — и обмотали заломленные мне за спину руки веревкой. А потом еще и стянули:

— А-ай.

— Орешь то ты знатно, да тут — не столица. Так что, лучше заткнись.

И вся троица с удовлетворением меня осмотрела. Я тоже, дернувшись в последний раз, "сосредоточилась". Но, не на них, на реальности. Которая не обрадовала нисколько: старая бревенчатая изба, пропахшая мышами и плесенью, на мизерных окнах — лишь решетки ромбами и напрочь отсутствует потолок, пуская сквозь щели в своде, рассеянные пылью лучи. И странные вдоль стен атрибуты: длинный узкий стол на боку, большой деревянный крест, а в дальнем углу кучей свалены останки объеденных восковых цветов. По-моему, роз. А еще, сила, идущая снизу, сквозь трухлявый дощатый пол. Но, слабая. И где я?.. Церковь? Часовня?

— Мама моя.

— Ага, — Сусанна усмехнулась. И качнула своим пепельным хвостом. — А ты — везучая, Зоя. И живучая.

— Да ее и сейчас никто убивать не собирается. У нас другие планы, — а вот монна Фелиса, по-моему, держалась гораздо уверенней. — Огляделась?

— Угу. Мне здесь не нравится. А вам — самое то, — и кивнула на восковые "объедки" в углу. Женщины скосились туда же. Капитан Шорох хмыкнул:

— Ну и язык. И как только наш общий друг с тобой управляется?

— А он меня такою и сделал. И "везучей". И "живучей".

— Так мы за вас рады. Шорох, давай, готовь стол, — кинув взгляд на кривой табурет, качнулась монна Фелиса к окну. И скрестила на груди холеные руки.

— Это зачем еще?

— Я же сказала, детка: у нас на тебя — планы. У каждого — свои. Вот уважаемый капитан, например, очень сильно желает компенсацию за собственный утраченный корабль в виде Летуньи.

— Очень сильно... желаю, — загремели за моей спиной.

— Мне нужны банально мои же деньги, которые у меня когда-то украли и тоже справедливая за них компенсация.

— Так пусть их воровка вам и отрабатывает. В чем же дело?

— Да? — с ухмылкой глянула та на Сусанну. — А у нас с ней — новый договор. Да и с чего ты взяла, что это она их тогда...

— Потому что он на такое не способен. Сусанна, разве не так? Сволочь, а не подруга. Медуза неблагодарная! Он тебя в люди вывел, а ты...

— Зоя, заткнись! Мне от вас обоих вообще ничего не надо!

— А что ты тогда в этой компании забыла? Нет, я еще могу понять, почему меня крюком по лбу, но теперь то?

— Да потому что... — на выдохе крикнула та. Потом, вдруг, скривилась. — Заткнись и все. Понять она меня не может, дура малолетняя. Я столько лет вокруг него кольцами вилась, в глаза преданно глядела, а она возникла и...

— Как в старой предтечной сказке, — покачала головой от окна монна Фелиса. — "Мышка бежала, хвостиком задела. Яйцо покатилось и разбилось". Вот такие "безобидные мышки" и подгрызают своими маленькими зубками огромные столпы. Рушат устои. Толкают нормальных людей на несвойственные им поступки.

— Вам бы с лекциями выступать. Об устоях и столпах.

— А что? Может в будущем и... И в другой стране. Здесь-то мне, благодаря твоему усопшему супругу...

— И даже имя его своими змеиными губами не смейте...

— Ну и язык! — вздрогнула я от смешка над самым ухом. А потом еще и рукой обхватили. — А может его вначале по назначению использовать?

— Шорох!

— А что? У нас с ним никогда общих баб не было... Исключая присутствующую.

— Вот же мразь, — прошипела, сузив глаза, Сусанна.

Я нервно заегозила. Капитан усилил хватку:

— Девушки, выйдите-ка на полчаса. Мы тут с Их светлостью... — и второй рукой загнул мне набок шею.

— Шорох! Сусанна, зови отца Лукаса. А ты готовь ее к обряду.

— Так время еще...

— Я сказала, готовь. А потом, после, можешь и...

— Вам всем не жить. Это я вам обещаю.

— Ох, детка, ты — не в том положении, чтобы давать обещания.

— Еще раз повторяю: вам всем не жить. И даю последний шанс.

— Шорох!

— Пошли, — мотнули меня к стоящему посреди комнаты столу. — Сама на него ляжешь или мне помочь? Только жаль, руки перевязывать придется...

Мне все это жутко не нравилось. Ох, как мне все это... А особенно то, что сделать я пока ничего не могла. Даже защиту собственную применить. И дело не в том, что "распяли". Основательно, привязав и руки и ноги к низким ножкам стола, а...

— Ну конечно, а как же без бенанданти? Ваше преосвященство, отец Лукас. Вам-то что надо? Ящерку в клан? — вот именно это не нравилось больше всего. Потому что дышало реальной магической силой. Темной. Сырой. Чужой.

— Монна Фелиса, я же просил без имен? Я здесь и так...

— Да что вы? — теперь и я сама уже "шипела" не хуже змеи. — Значит, архиепископ Иоанн не в курсе? Или лишь делает вид?.. Сусанна, а ты говорила, что тебе ничего не надо? А платочек с моей кровью оставила.

— Женщина должна быть готова ко всему, — глухо уточнили мне откуда то сбоку. — И ты сама виновата. Твой шустрый Дахи. Все прошло бы гораздо раньше и куда безболезненней.

— Ваша преосвященство, а вы в курсе, что я — баголи?

— Кто ты? — склонил ко мне свою широкую рожу Шорох.

— Баголи, рыбий пуп. — И на меня ваша хобья магия крови не действует.

Священник, сдвинув густые брови, в раздумье замер:

— Она на всех действует, дочь моя.

— И бывали прецеденты?

— Чего бывало?

— Шорох! Отойди оттуда.

— Нет. Вот с тебя и начнем. Мессир, придержите ей левую руку. Мне нужно знак нанести перед тем, как...

— О-о, да сколько же можно?! Да, уважаемый магистр, вы мне уже весь мозг вывернули!

— Это ты о чем сейчас, Ваша светлость?

— Детка, мы меры приняли. И тоже установили свою "стену". К тому ж находимся сейчас на острове посреди огромной затопленной деревни.

— Мессир, руку ей держите.

— Нет, я сначала знать хочу: кого она призывает? Какую нечисть? Раз баголи.

— А, скоро узнаешь. Я вас всех предупреждала.

— Шорох, держи ее. У нас в охране по периметру семеро моих людей.

— Я бы на вашем месте вышла и пересчитала. И не брякайте надо мной своими плошками!

— Так я сейчас сам их пересчитаю!

— Шорох! — хлопнула за метнувшимся мужиком дверь. Монна Фелиса звучно потянула носом. — Сусанна, тогда ты ее подержи.

— Иди сюда, дорогая. Давно мечтала выдрать тебе твой хвост. Или, на худой конец, за руку укусить.

— Фелиса... посмотри-ка в окно.

— Чтоб мне... ну, детка...

— Монна Фелиса, что там? Я не могу проводить обряд в таких условиях!

— Да идите вы, Святой отец. Теперь не до ваших обрядов.

— Ах, вот как вы заговорили? Тогда имейте в виду, что...

— Заткнитесь! Ради собственного же блага.

— А ведь я вас всех... Виторио!!! Я здесь!!! Виторио!!!

— И ты тоже заткнись! Сусанна — дверь закрывай!

— Виторио!!! Мама... всё, я — молчу, — бывшая деловая компаньонка, кивнув, отдернула руку. Вместе с зажатым в ней узким дамским стилетом. — Что вы собираетесь делать? Держать здесь оборону? Но, это же...

— Ты обещала помолчать!

— О-о... — я и матом не выражаться тоже когда-то обещала.

Ба-бах!.. Ба-бах! Ба-бах!

— Да хобья сила! Сестренка, держись!

— Зоя!.. Зоя!

— Да?! — героически проорала я, однако Сусанна на меня даже не обернулась.

— Зоя! Мы сейчас!.. — ба-бах! Ба-бах! — Арс, давай одновременно.

— Бесполезно, мальчики! Часовня магией укреплена. И я вас тоже предупреждала... детка, — оскалилась монна Фелиса лично мне. Святой отец, в прыжке звякнув своей сумкой, взмолился:

— Выпустите меня отсюда! Я персона неприкосновенная! Служитель церкви.

— Шаман вы островной, отец Лукас. И у вас под рясой наверняка пальмовая юбка... Виторио!

Мужчина, вцепившись в оконную решетку в аккурат напротив моего стола, с усилием ее дернул... Вековая труха даже не покрошилась. Я закусила губу. Мой любимый грязно выругался — время настало, — Отойди от окна.

— Зоя, пока помолчи!.. Да чтоб...

— Отойди от него!

— Р-р-гаф! Гаф!

— Малай, убери его в сторону!

— Зоя, прекрати нести чушь!.. Фу, псина! Фу!.. Фу!

— Сам ты... Между прочим, он на тебя похож, — и, вдохнув, закрыла глаза.

— Р-р-гаф!

Мама моя. Теперь бы еще успокоиться и все вспомнить...

— Навасини, ватумиши...

— Гаф-ф! Гаф-ф!

— Ну, псина!.. Зоя! Ты с ума сошла!

— О, он только это заметил!.. Сусанна! От окна оторвись.

— Навасини, ватумиши вангу, млинзи. Навасини, ватумиши вангу, млинзи.

— Что ты там бормочешь? Прямо, как Святой отец. Он тоже в уголке затих.

Ба-бах! Ба-бах!

— Навасини, ватумиши вангу, млинзи. Навасини, ватумиши вангу, млинзи...

— Сусанна, лучше подумай, как отсюда валить будем. От окна отойди — прилетит!

— Навасини, ватумиши вангу, млинзи... Ну, пожалуйста. Родненькие... Навасини, ватумиши вангу...

Ш-шлёп! И всё разом, и в заблокированной часовне, и снаружи вокруг нее, стихло... Шлёп. Шлёп-шлёп... По крутому скату крыши и прямиком в траву, а оттуда вверх — уже дружно взметнувшимся пламенем...

— Зоя!!! — а что, "Зоя"? Будем устраивать дымокур. Для местных "кур". Раз сами выходить наружу... Вот только бы мне вместе с ними не... — Зоя!!! Что за хобья блажь?!

— Р-р-гаф! Гаф!

Малай, ты только его удержи. Пока местные курицы резко не поумнеют.

— Акха-кха! Что они там творят?! Они сами с ума посходили! Мессир Виторио, а как же ваша милая Зоя?! Вам ее не жалко?!.. Ведь вместе с нами же задохнется?!.. Мессир Виторио?

— Зоя! Да хобья ж сила! Надо стены тушить и...

— Арс, погоди... Зоя... Если... я тебя с того света. Ты меня поняла?

— Сусанна, открывай! Они тут точно все головнями пришибленные! Акха-кха!.. Сусанна!

— Нет.

— Что?! — а вот теперь даже я разлепила глаза и удивилась. Женщина, стоящая в клубе серого дыма, качнула такой же серой головой:

— Нет. Все здесь и сдохнем. Ты слышишь, Вито?! Мы с твоей Зоей здесь на пару окочуримся! Прекрасный финал для вашей любовной истории! И главное, никто такого не...

— А, ну, отдай мне ключ, стерва!

— Дочь моя-я... прислушайся к голосу разу-ума...

— Вот же, дура, ты и влипла, — и, вновь зажмурившись, откинула голову на стол...

И главное, я сама такого финала никак уж не ожидала... Ну, что, птицы... А ведь вы еще кружитесь. Я вас чувствую... Как воздушный поток сопротивляется под сильными крыльями. Как земля внизу выгнулась вам навстречу зеленой перевернутой тарелкой. Со стоящей по центру, маленькой часовней. От которой сейчас стелется по воде густой дым. И медленно тает... И мужчин, замерших рядом я тоже вижу. И пса, нарезающего вокруг здания отчаянные круги... Я все это так отчетливо вижу. Что даже чистый теплый воздух вокруг себя ощущаю. И, кажется, стоит открыть глаза, как в них немилосердно ударит...

— Мама моя... солнце...

О, проклятущий стол! Испортил мне весь полет!!!..

Х-хрясь!..

— О-о...

В первый раз как-то помягче получилось. Правда сейчас, вместо сонного озера, бодрое чириканье птиц и шумящая яблоневая листва. Да только веревки эти надоели вместе с сомнительной формы столом...

— О-ох! Хобья ж карусель...

— О-о... Любимый, слезай с меня. Я в такие игры... — Виторио, перевешанный в аккурат поперек, открыл на меня глаза:

— Зоя, эти твои птицы...

— Дети мои! Зоя! Мой мальчик! А я тут... — вот кого так быстро в гости не ожидала — магистр разве что, бабочкой при виде нас под яблоней не порхал.

— А-а-а!!! — Арс, приземлившийся следующим, оказался куда более сдержан. — Здрасьте... Сестренка, в следующий раз предупреждай.

— Я думала, Виторио понял.

— Приблизительно, исходя из предыдущего опыта, но... Зоя...

— Мальчик мой! Это же... Это же раз в жизни простому смертному! Такой шанс! И эти птицы прекрасные... Все остальное перед ними — просто блеклая суета, — все вместе устремили мы прочувствованные взоры в небо, но, пестрых млинзи там так и не увидели.

— А меня кто-нибудь из вас троих развяжет?

— Конечно, — со вздохом, качнулся к моему столу магистр. Да так над левой ногой и застыл. — А я, как всех по вашему, Зоя, "шлейфу" перебросил, сразу — в жандармерию. Им координаты дал и новым подвалом сюда. Домашних ваших успокоить. У вас ведь все хорошо?

— Теперь хорошо... Ну и как, успокоили домашних?

— В общем-то, да, — смущенно скривился тот. — А потом, вдруг, такая мощная волна пошла, и я сразу по ее траектории сюда побежал... Такая волна, что... — и распрямив спину, задрал в листву голову.

— Мужчины, а Малай где? Малай?!

— Зоя, я не знаю. Он так быстро куда-то...

— Уав-у-у!

Нещадный треск местной святыни оповестил нас о третьем, "удачно приземлившемся":

— А-ай-ё!

Волкодав, резво подскочив, метнулся ко мне. Магистр — так и остался лежать. Под яблоней. Посыпанный сверху ветками.

— Сэр Киприус?

— Да... мой мальчик?

— Видно, судьба у вас... такая.

— Это вы про моего Малыша вспомнили?.. О, да. О-ох. Они все на меня падают... — и, глядя на нас, едва унимающих смех, сдержанно засмеялся.

— Мужчины, а ведь вы — в крови. И...

— Это, в основном, не наша.

— Хвастун ты, братец.

— Да мы то что? Вот пес твой, это — да. Отработал на совесть. Троих вплавь пустил.

— Виторио, вам с ним надо подружиться. И "псиной" его не зови. Пожалуйста.

— Это почему? — скосился на Малая мужчина. — Он мне штаны порвал, и зубы свои скалил.

— Это была моя команда. И к тому же, у вас глаза одинаковые. Особенно, взгляд.

Пес и мой любимый мужчина одарили друг друга пристальными изучающими прищурами:

— Ладно, Малай... Я так понял, он — первый член твоей "здешней" семьи?

— Угу.

— И мы — в Ящерке, у бывшего главного храма?

— Угу.

— Руку давай. Пошли с остальными знакомиться... Зоя? Мы ведь тебя уже отвязали?..

— Угу. Пошли. Только...

— Что?

— Ты сам всё скоро увидишь, — поднимаясь со скрипнувших досок, поймала я на себе сочувственный братский взгляд...

Мои "успокоенные домашние", все как один, торчали на балконе с торца дома. Правда, Дахи и монны Розет в наличии не имелось. Зато у Люсы дальнозорко бликовала труба (Арса подарок. Видно, на будущее Спо). Я, глядя на эту композицию, с младенцем по центру на подружкиных руках, заранее напыжилась и мысленно сплюнула через плечо. Виторио тоже притормозил. Правда, у него подзорной трубы не было. Так что пока шли исключительно молча и... вместе.

— И ведь как чуяло мое сердце, что не надо было тебя туда отпускать! В эту гремучую столицу! — первой выступила с "трибуны" обладательница трубы. — Здравствуйте, мессир Виторио!

— И вам всем хорошего дня.

— И ведь две ночи не спали. Ни я, ни Теодоро. Ну, у него-то зубки лезут. А я... от Мадонны не отходила!

— Люса! Марит! Мессир Беппе!.. Спускайтесь! — у-ух... мама моя.

— Зоя, а у нас — верхний передний прорезался!

— Марит, сюда ребенка неси.

— Ага... Так что, малыш теперь об край кружечки очень громко стучит!

— Марит!

— Правда ведь, Спо?!..

И мне показалось, меня саму этой "кружечкой", вдруг, накрыло... Так тихо стало вокруг...

— Что?.. Зоя, как она его назвала?

— Спо, Виторио.

— Почему, "Спо"? Я не понимаю... Зоя?

— Мы все его так зовем. Кроме Люсы и сэра Клементе.

— Зоя... по-че-му?

— Потому что... — наконец, осмелилась я на него посмотреть и, прежде чем сказать, выдохнула. — Спо — твой родной сын. Я родила этого ребенка от тебя...

— Что?!

— О, Боже и все небеса хороводом. Сын баголи и бенанданти. И как я, старый идиот, раньше не догадался с этим деревом? С этой новой жизнью? Ну, надо же, ваш общий...

— Магистр, умолкните. Зоя, ты это сейчас со всей ответственностью говоришь?

— Да. Поэтому он и Спо. И я сама до последнего...

— А вот и мама наша!

Виторио на этот, нервно-радостный клич, вдруг, резко развернулся и вперился взглядом в улыбающегося во весь рот Спо:

— Вы мне...позволите?

— Конечно, — протянула ему малыша Марит.

Тот в ответ в первое мгновенье напрягся и даже изобразил на личике легкое недоуменье, чуть не выпустив из руки свою любимую гороховую погремушку, а потом... хлоп! Этим же сокровищем прилетело обретенному отцу прямо в нос. Подоспевшая Люса умильно выдохнула. Я — напротив, обратилась в одну натянутую до предела струну. Мой любимый, прищурившись, на всякий случай, прижал ребенка к себе. Спо пискнул и... закрепил результат. Теперь по лбу. Как раз в тот момент, когда ему двумя пальцами медленно, очень медленно и осторожно отгибался белоснежный воротничок... Мама моя...

— Спо... Теодоро. Мой сын... — мужчина и ребенок, прижатые друг к другу лбами, внимательно друг на друга глядели... малыш не выдержал первым:

— Ап-пу, — и расплылся во всю румяную ширь. — Ап-пу.

— Ап-пу, Спо. Конечно, "ап-пу"... Монна Люса?

— Да, мессир Виторио? — с рукой на груди, выдохнула в тишине нянька.

— Возьмите малыша, — и, поцеловав сына в лоб, протянул его опешившей женщине. А потом, не оборачиваясь, пошел по дорожке прочь...

А я так и осталась торчать, натянутой, как струна. Лишь уткнулась глазами в белоснежную рубашонку Спо. С маленькой растекшейся каплей на грудке.

— Подружка, ты совсем, что ли, дура?

— Что?..

— Ты почему за ним не бежишь?

— Сестренка, надо догонять.

— Зоя, его ведь Теодоро признал.

— Дитя мое, это же — нонсенс. И вы вот так просто отпустите свою единственную судьбу?

— Что?.. — дзын-нь! И струна, больно дернув за сердце, лопнула. — Лучше сразу самой. На той яблоне... Виторио!.. — и со всех ног понеслась за ним вслед.

Я нагнала его возле маленького, затерянного в сирени фонтана. И со всего маха, обхватила руками со спины:

— Я тебя никуда, никуда не отпущу.

Мужчина, качнувшись вперед, замер и глухо выдохнул:

— Зоя... Зоя. Руки свои. Мне надо...

— Куда тебе надо, когда мы с сыном — здесь? Любимый, я тебя никуда не отпущу. Прости меня. Прости. Прости. Прости.

— За что? Ты родила прекрасного сына.

— За то, что сразу не доверилась его отцу. Я так всего боялась. Я боялась, что этот ребенок окажется не твоим, а Зачи. Ведь у нас с ним тоже было, у озера. Я думала, ты об этом знал. Я боялась, что ты меня не любишь и никогда не сможешь полюбить чужого ребенка. Я боялась твоего бывшего клана, Сусанну и монну Фелису. Я всего на свете боялась. Прости меня за все это. Потому что из-за своего страха я согласилась на предложение умирающего дона Нолдо. Оно давало мне защиту и свободу от страхов. А еще надежду снова быть с тобой. Он сам мне это завещал и всегда относился, как к дочери... Что ты молчишь? Не молчи!

— Зоя, руки свои...

— Тогда сам меня отшвырни. Что? Ну, давай! "Я бы простил". Значит, это — только слова?

— Зоя, что ты несешь? — ухватился он своими руками за мои. — Это было совсем другое.

— Какое другое? Ведь весь вопрос здесь — в доверии. И ты сейчас уходишь лишь потому, что я тебе не доверяла. Но, я люблю тебя. Как умею, так и люблю. И учусь на своих ошибках. А ты? После всего того, через что мы прошли? И какими мы были... — уткнувшись лбом в его спину, выдохнула я. — А, знаешь, что?.. — и сама расцепила руки. — Уходи. Потому что ты — нисколько не изменился. Уходи... Пусть твоя гордость тебя согреет. Она горячее меня... Уходи!.. Почему ты стоишь?!

— Зоя...

— А-а-ах... — и как в колыбели — в его руках. На груди. Как в колыбели...

— Зоя... И ты тоже меня прости...

— Молчи... Мне больше ничего в этой жизни не надо...

Апрель — Июль 2013 года

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх