Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Назавтра Лялька мне заявляет:
— Вечером я уеду — это по поводу моей работы. Без меня не шалить — Мымыгренка накормить и спать уложить.
Что-то в голосе ее подсказало — получила письмо и теперь.... дела ей до нас нет.
Мне стало тоскливо и одиноко. Сам же затеял и... страдаю.
Сынуля спал, когда мама вернулась — я его рано укатал. Глаза ее были на мокром месте.
— Что случилось? Не взяли? А куда?
— Да, ерунда — не взяли здесь, возьмут в другом месте.
— А где ты была?
— Хотела на почту устроиться сортировщицей писем — как Оля Гладышева.
— Да кто бы там был в такую-то пору?
— Когда назначили, тогда и поехала, — пожала плечами жена. — Кончай пытать, я устала. И вообще, пора спать....
И как чеховская дама ушла от меня.... Увы, нет у нас другой комнаты.
Оставила думы после себя.
Врет или сочиняет? Что теперь голову-то ломать? Надо было съездить и проверить — торчит она у Орленка или нет? Если суждено нам судьбою расстаться, придется прощаться — куда же деваться? Знать или не знать, что нас ждет — вот в чем вопрос. А может, перебесится, и сварится каша нашей жизни? Пока что она пытается доказать, что сама чего-то в ней стоит — утрет мне нос и успокоится. Ведь еще есть надежда, что она меня таки любит...
"Или терпит без отвращения, — подсказывает подсознание вариацию на тему. — Ты сам-то понял, что за игру сейчас затеял. Тоже мне, король Дроздобород".
Мне не до дискуссий!
Похоже, жизнь наша складывается как в самых банальных романах — знакомство, любовь, свадьба, ребенок, прозрение и разочарование. Теперь лежим в одной постели — холодные и чужие. И вопрос стоит так — кто смотается из семьи первым?
Что делать? Где Чернышевский? Сам-то хоть знал?
Не прошло и недели, как выяснилось, что новый зав на кафедре меня не забыл. Явился в дипломную аудиторию долговязый малый:
— Агапов кто? Вадим Иванов, аспирант.
— Что-то мы с вами не пересекались.
Он усмехнулся:
— Сейчас все исправим. Меня назначали руководителем вашей дипломной работы. Будут отводы? Нет? Тогда, может, выйдем — поговорим?
Блин! Как на танцах. И я как засватанный поплелся следом.
Вот что он мне поведал тет-а-тет у себя в лаборатории.
Так, ЦРУ — вы свободны. Вы — жилы: ни цента мне не заплатили за информацию о РТВ. Я понимаю — мировой экономический кризис; а у вас, по слухам, вообще в стране жопа (прости, Господи!), ну так.... Вобщем, гуляйте!
Кому же продать секреты Родины? Может, вам, китаезы? Хоть вы и попортили мне жизнь на границе, но за успехи экономические могу кое-что простить. Да за горку юаней.... Вобщем, записывайте, так и быть...
Некоторые азы устройства ракет. Компоненты топлива (горючее и окислитель) подаются к форсункам камеры сгорания за счет вытеснения их из баков инертным газом. В самом конце процесса происходит перемешивание газа и жидкости — что недопустимо, потому что чревато. Камера сгорания, в которой ужасно высокая температура, охлаждается в зарубашечном пространстве одним из компонентов. И не дай Бог, пузырек воздуха проскочит — все: амба, крах, сливай воду — насквозь прожжет, а дальше взрыв.
Конструкторы головы сломали, как избежать такого риска, и чтобы экономия с недозабором компонента топлива была приемлема, конечно.
Кандидат технических наук Герлига (это фамилия нашего заведующего кафедрой) изобрел принципиально новый отсечной клапан. В ПКБ "Прибор" его изготовили и послали, куда нужно, для решения о применении. Авторских прав показалось мало — Герлига замахнулся на докторскую диссертацию.
Теперь о "Дебюте трех коней".
Аспирант Иванов, увлекаясь шахматами, придумал название операции, в которой:
— я делаю установку, имитирующую на земле условия полета ракеты с ЖРД; снимаю параметры работы клапана; это мой диплом.
— Вадим готовит программу математических расчетов на ЭВМ ЕС1020, доказывающую теоретически не только пригодность, но и высокую рентабельность нового клапана: это его кандидатская диссертация.
— ну и, докторская у Герлиги — сам клапан, расчеты Иванова, и моя установка их подтверждающая; триедино.
— До поры, до времени, — прокомментировал речь свою Иванов, — языком можно не трепать. Ты меня понял? Чтоб ни одна бл...дь!
Мне стало весело.
— Чему улыбаемся? Поди, кислО?
— Да, так.... И совсем не кИсло!
— Тогда все на сегодня — завтра будем искать площадку для установки. И не забудь — язык за зубами держать.
Ночью приснился ужасный сон. Будто меня засекретили вместе с долбанной установкой и никуда не пускают. Сижу за стеклом и снимаю-снимаю-снимаю, без конца снимаю показания. Сын вдруг приходит — необихоженный какой-то.
— Мама другого папу нашла.
Я рванулся к нему, но стекло на пути....
Лялька наутро усмехалась:
— Всю-то ты ноченьку обнимался. Баба приснилась?
Она опять вчера вечером ездила "по делам" и вернулась в плохом настроении.
На улице было душно — видимо, дело к дождю. До встречи с Вадимом еще час. Сдав наследника в ясли, присел на скамейку у фонтана. Дышать было нечем — стопроцентная влажность. И в мыслях напряг — не дай мне Бог видеть вещие сны! То, что любовь у жены закончилась, ясно и парнокопытному ослу. Нам бы семью сохранить ради сына. Может быть, стоит завершить этот неудачный эксперимент? Я о письме. Все, что хотел, я узнал — жена не любит меня и ищет замену. Но как сказать? Будет вселенский скандал! Лучше молчать — ждать и терпеть. Может, само собой образуется.
С Вадимом обошли весь цокольный этаж режимного крыла второго корпуса. Потом еще раз, и не нашли свободного места.
— На сегодня все, — подвел итог поисков аспирант Иванов. — Завтра в это же время.
Преферанс не манил, в ясли рано — вернулся на лавочку к фонтану и представил сцену возможного объяснения с женой.
"Давай поговорим, как культурные люди. Я все знаю — ты меня не любишь, но у нас сын, мы семья... Я люблю тебя, из конца-то в конец! Что ты мечешься туда-сюда? Кого ищешь?"
"Ты культурный?! Ты любишь меня?! Да ты просто залетел тогда и не можешь простить мне своей жертвы. Я так и знала, что это случится!"
"Оля, возьми себя в руки! И спокойнее будь, а то, черт знает, что из тебя прет".
"Да как ты смеешь так говорить? "Любовь!" Ты просто испугался за свою карьеру"
"Испугался чего?"
"Даже того, что я умней и перспективней тебя. Я тебя ненавижу — давай разводиться. Забирай свои шмотки и проваливай ко всем чертям! Видеть тебя не хочу; ты — дурак и козел!"
Как с такой жить? Хорошо бы попасть в небольшую аварию, стукнуться башкой и заработать легкую амнезию, как в кино — чтобы все помнить, а Ляльку забыть...
Но пока оставалось, только молча собрать свои личные вещи. Лялька между тем в непритворной ярости швыряла их на пол. А я наоборот застыл душой — мне тошно от мерзости и банальности происходящего. Развод, так развод!
"Давай, забирай свое барахло и катись к Гончаровой! Ублажай ее старое тело! Дурак, идиот! Верно говорили — ты не стоишь меня! Да я тебя элементарно переросла, вот ты и психуешь. Подумаешь, фефел! К тому же заразный!"
Во мне разом вскипело бешенство.
"Заткнись, сука! Убью!" — прохрипел. Еще одно слово, и я это сделаю. Но она промолчала, а я уже собрал все свои вещи. Хлопнул дверью, спустился по лестнице и ушел, куда глядели глаза. Печальный финал недолгой семейной жизни....
Да уж, картина!
Повод поплакать, а на меня вдруг напал такой хохот, что я чуть с лавочки не упал. Люди вокруг с недоумением на меня поглядывали. Сидит парень на скамейке, Капку Джерома не читает, а ржет как ненормальный. И вроде бы не над чем, а он, дурак, заливается. Кто мог бы подумать, что веселье мое от мыслей, что разом рухнуло все — вера, надежда, любовь.... Рухнуло, а у меня не истерика — нормальный здоровый хохот. Чем дольше я смеялся, тем легче становилось на душе. Все правильно! Развод — это гадко,... но и смешно.
Нахохотавшись, посмотрел на часы — половина одиннадцатого. Пора в общагу, варить обед — скоро Лялька придет с занятий из института.
На следующий день Вадим подвел меня к фрезерному станку, пригорюнившемуся в углу цокольного этажа со времен парижской коммуны.
— Разрешили убрать. Задача ясна?
Если вести дневник Робинзона, то.... Несколько дней я отболчивал крепление станка. Потом долбил бетонное основание. Потом с Вадимом и его другом ломами двигали фрезер на выход....
Вобщем без лома и какой-то матери советской науке хода нет.
Теперь появился свой уголок. Двигаем дальше!
Дальше я клеил емкость из оргстекла — гнул, заделывал швы, врезал краны подвода-отвода воды и воздуха в плоские торцы. Резал уголки и сооружал качели — все без сварки, одними болтами. Подключал электродвигатели и компрессор.
Первая проблема — набор кривошипов. Вадим ломал голову и мне мозги пудрил, а ларчик-то просто открывался. Когда я понял, что ему нужно, предложил на тяге насверлить дырок, меняющих ее длину и, стало быть, амплитуду колебаний.
С удовольствием рассказывал жене о своих новаторских решениях.
Ее заинтересовало. Она щекотала пальчиками мне ключицу, а потом целовала.
— Мыгра, ты меня любишь?
Подумать только — она еще спрашивает!
— Я думаю, что мы с тобой битые жизнью люди и сумеем избежать массы ошибок. У меня перспективная тема диплома — я могу остаться на кафедре или работать на "Приборе". Ты подтянешься потихоньку. Дадут нам квартиру, и заживем в славном городе Челябинске дружной семьей. Все, что требуется от нас для счастья, это любовь.
— Нет, Мыгра, мне мало быть только женой, надо становиться человеком.
— А жена не человек?
— Порой выясняется, что нет. Муж часто сделает карьеру и потом — au revoir, cher!
В школе Лялька учила язык Людовика 14-го.
— Как обидно, что ты во мне сомневаешься. Разве не знаешь — суженного конем не объедешь? А я твой суженный на веки вечные.
— К сожалению, ты — "Лебединое озеро", а мне по душе "Половецкие пляски".
Знаковая фраза — жаль, что тогда не придал ей значения.
Она смотрела на меня так страстно, в ее чуть раскосых глазах было столько чувства, что постепенно во мне начала звучать какая-то мелодия — если не пляски половцев, то танец с саблями. Словом, что-то стремительное, с гиканьем, посвистом и лязгом.
Мы целовались, и все плыло перед глазами.
— Теперь не вырвешься от меня, — шептала Лялька.
А мне совершенно не хотелось.
Утром жена закатила глаза:
— Ах, если б так было всегда!
К нам вернулась вторая любовь?
Весь день, работая на кафедре, я думал, где бы купить саблю кривую и повесить на стену. А вечером....
Лялька явилась после девяти и закатила скандал — не так сидишь, не так свистишь... и вообще:
— Мужикам верить нельзя!
Злополучная фраза. Ой, как о многом она говорит!
Я не участвовал, наблюдая ее наезды как бы со стороны, но в душе очень явно ощущал их давящую банальность. Мне хотелось убраться куда-нибудь поскорей.
Витя заплакал, Лялька отвлеклась, и я смылся курить.
"Всего одна лишь ночь, твое подарит время,
И, лишь одна звезда, заставит замолчать.
Ласканье рук и губ — все это только бремя,
Всего одна лишь ночь, остыть, но не устать"....
И наконец, последний штрих монтажа. У меня в руках отсечной клапан, изобретенный Герлигой — второй опытный экземпляр (первый на испытаниях у конструкторов ЖРД). Наверное, страшно дорогая вещь. Уж точно — секретная. Не зря ж меня Иванов предупреждал — чтоб ни одна бл...дь. Подписка о неразглашении по-русски. Но разве ж я мог? Я любил тогда свою рабоче-крестьянскую Родину и ненавидел ее капиталистических врагов. Меняется мир — меняемся мы, увы.
Как-то остановила Гончарова.
— Постой, Палундра, поговорим.
— С удовольствием.
— Хочу тебя давно спросить...
— Спрашивайте.
— Как живешь-то? Девки поговаривают — не очень.
— Девкам не угодишь.
— Ведь золотой у тебя характер — чего ж ей надо?
— Ваши бы слова да в ее уста.
— Сам выбирал! Да я че, я ни че — жена у тебя хорошенькая, только шалопутная.
— Что-что? — ахнул я. — Так ведь куряки наши говорят. Вы где подслушали?
— От ваших и услышала — от Завалишиной.
Завалишина была моей землячкой и училась с Лялькой в одной группе.
Где-то в середине октября монтаж установки был завершен. Запустили всухую для пробы — емкость качается и трясется, и даже вращается немного. Выражаясь кинематическим языком — налицо четыре степени свободы.
— Кайф! — оценил ее возможности Иванов.
Мне не хотелось расслабляться, а хотелось тут же приняться за снятие параметров для изучения возможностей клапана. Все очень просто — заливаешь в емкость точно измеренный объем воды, включаешь качель, включаешь давление вытеснения и, как только в потоке через клапан появляется микроскопический пузырек воздуха, он срабатывает и запирается. Я измеряю вес оставшегося и записываю в журнал. И так раз за разом в разных режимах.
Как-то Вадим пришел невеселый. Я только взглянул на него и сразу спросил:
— Тебе кислО?
Кстати, мы с ним перешли на "ты".
У него не складывалась в систему математическая модель установки при переходе на режимы.
— Вот был бы набор кривошипов — там ясно все: диаметр, крутящий момент....
Вобщем-то не моя, но незадача.
Дома еще одна.
У Завалишиной была кукла габаритами с Витю. Оля с подружками обрядила в ее платье нашего сына, в кудряшки бантики подвязала и в гости на второй этаж спустилась. Девчонки в хохот и Витя с ними — компанейский парень!
— Ой, какая девочка симпатичная!
— Я матик (я мальчик — перевод с тарабарского) — и потомок в рев.
Отбил наследника у этих помесей амазонок с горгонами и успокоил:
— Все бабы — дуры!
Оля на цыпочках вернулась домой.
— Здравствуй, муж ты мой прекрасный! Что ты тих, как день ненастный? Опечалился чему?
Не любитель я скандалов, да и сын маму простил. Вот и поведал ей печали руководителя своего Иванова. Оля решение тут же нашла.
— Еще не поздно. Одеваемся и в гости к тете Тамаре (старшая сестра ее матери).
— На вечерний чай?
— Балда! У нее муж, Владимир Павлович, доцент с кафедры ТММ. Просекаешь?
Доцент и кандидат наук по теории механизмов и машин — это то, что надо!
— Зашибись, просекаю! — засмеялся я. — Дай я тебя расцелую.
— Вот не надо так.
— Как?
— Оставь эти ласки для постели.
Надо же — сама неприступность! Чем-то новеньким повеяло в отношениях.
— Ну, хорошо. Ты знаешь кто?
— Знаю. Я классная жена.
— Точно. Именно это я и хотел сказать.
Короче — все как всегда. Владимир Павлович составил систему уравнений, а все похвалы достались Ляльке. Впрочем, Иванов в нее не был влюблен — принес на кафедру коробку конфет и пузатую бутылку болгарского коньяка "Плиска".
— Родственнику своему передай и сердечное от меня спасибо.
— А мне подарок, морская душа? — смеялась Лялька.
Как она была хороша в такие минуты.
Минул еще месяц. Я ощущал лихорадочное возбуждение от своей работы. Но она подходила к концу — все заданные параметры были испытаны. Стостраничный журнал был испещрен заполненными таблицами. И я загрустил...
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |