Лялька

Новая мысль — а вдруг моя любимая, покорив "Эверест", опять занялась поисками идеала? Сейчас вернется домой и скажет: "Прости, я полюбила другого". Или нет, еще круче: "Надо было дома сидеть, а не шляться по своим БАМам. Где ты был, когда я страдала? Где ты был, когда я звала тебя? На далеком таежном полустанке? Довыпендривался! Я на тебя зла — ты не представляешь, как я тебя ненавижу!".

Оля поведала — пока меня не было:

— Вечером сижу во дворе с друзьями, папа идет: "Оля, домой!". Я ему: "Я не маленькая, и у меня муж есть". Папа: "И я о том же — из чисто мужской солидарности".

Ждала улыбки моей, а мне душу скрючило: ничто так не потрясает ее, как правда.

Отличная мысль! Достоевскому не сказать лучше.

Или такая (где-то слышал) — свободный выбор мужчины состоит лишь в том, чтобы выбрать женщину, которая будет управлять им всю оставшуюся жизнь. Может быть, в этом есть смысл. Взять ответственность за двоих, когда я с собой-то едва управляюсь, и часто бывает неуспешно — весьма рискованно....

Не успеваю углубиться в самоуничижение — появляется Лялька. Лицом не кающаяся Магдалина, а каким-то довольным и плутоватым — но, Господи, до чего же красивым!

— О, муж мой! Смени выражение озабоченности лика мудрого своего на гримасу ужаса — кто к нам идет? Это не первокурсники, жаждущие познания, а черт знает что! Даже страшно становится за наш всеми любимый имени Ленинского комсомола ордена Сутулого краснознаменный ЧПИ.

— Протестировала?

— Ага! — рассмеялась Оля.

— Тебе что за корысть? — укорил.

— А то ты забыл! — фыркнула жена и снова радостно засмеялась.

Разве можно забыть то, что не знаешь?

Впрочем, наверное, она имела в виду свою должность комсорга в группе.

Кажется, Оля и не заметила, что я сержусь. Почему сержусь? За что сержусь? Имею ли на это право? Да, я люблю ее, ну и что? Что я хочу от нее за свою любовь? По большому счету ("признайся хоть сам себе" — ворчит подсознание) — чтобы удобно было с ней жить. Каждый человек жаждет удобств. Но это не означает, что другие люди обязаны с этим считаться. Так что, не стоят выеденного яйца все мои претензии к жене. Надо просто любить, радоваться счастью и не требовать ничего взамен.

Оля набросила на веселье лассо и укротила его.

— Ты чего здесь расселся, пошли домой.

Лялька, наверное, не заметила моего напряга, злости (теперь на себя), стыда за свое поведение. Как же мы будем дальше жить, если в безобиднейшей ситуации пошел на поводу у своих эмоций, если позволил себе думать о поведении любимой, как не совсем достойном? Есть ли гарантия, что такое не повторится? Сегодня она не заметила (или сделала вид?), а потом что? Как все сложится при следующей моей ошибке? Как я смогу дальше жить с грузом унижающих жену подозрений? Приревновать, закатить концерт, а потом упасть на колени да просить прощения? Нет. Нет! Нет!!! Это не для меня. Я не умею так быстро менять настроения. Надо что-то делать с собой. В самом деле, ну чего взъелся? Разве жена в чем-то виновата? Психанул, убежал.... А вдруг ей в этот момент потребовалась моя помощь?

И подсознание стыдит: "От кого убежал? От безмозглых сопляков, которые только ржать умеют. А ведь мнишь себя мастером общения и контактов. Надо было найти слова и слить весь этот дубинноголовый квартет в ватерклюз. Тупеешь, брат....".

Так о чем, бишь, я? Ах, да, о ревности. Пойдем дальше.

Не сказать, что в Розе бывать мне в напряг. Теща — та прямо целует при встрече. Тесть, может и хмурится, но руки не прячет. А вот тестева сестра, Олина тетка, как-то поправила меня:

— Да нет, уважаемый — это не Оля рядом с тобой сидела, а ты рядом с ней.

Ясно, что в семействе Крюковых слово этой женщины весьма весомо, только не ясно — к чему она? А впрочем, был повод.

Оля выцепила меня тогда прямо с товарно-оптовой базы, где мы с Кмитецем разгружали "алки" — большегрузные длинномеры. Ну, а что, дело нехитрое и расчет сразу — для студентов весьма удобно. Только я переодеться не успел — как был в бушлате, так и поехал в Розу к этой самой тетке на юбилей. Спрятал клеши под стол, сижу и наяриваю — в смысле, рубаю. Жену мою какой-то врачишка молоденький с танцевального круга не отпускает. Я за ним наблюдаю, ненавижу уже, но молчу, этикет соблюдая. А он взял, и знакомиться подрулил, эскулап хренов.

— Меня зовут Геннадий Борцов, — и руку сует.

— А я тут причем? — стискиваю ему пятерню до хруста.

Приведенный в замешательство он рядом сел.

— Вы прям с корабля на бал? — отдышавшись, кивает на тельник у меня под галанкой, стараясь вложить в свои слова как можно больше сарказма.

Отпираться не было смысла, вот я и не стал:

— Угадали, и больше скажу — во флоте в парашу макают тех, кто любит раскачивать семейные лодки. Get the idea?

Наверное, что-то зловещее услышал он в моем английском. Всего-то хотел спросить "Врубаешься, друг?", а он юбилярше чего-то накапал.

Та:

— Оля, уведи своего домой.

— Да он же не пьяный!

Муж самой тети лык не вязал. Или вязал? Но уж очень усердно.

— Уведи, он Геночку оскорбил. Мне еще драк здесь не хватало.

Почапали с супругой домой, не дождавшись финала юбилея.

— Ты сильно расстроилась? Из-за этого аппендикса Гиппократа?

Лицо любимой заставило меня пожалеть, что я не откусил себе язык, прежде чем задал этот вопрос. Впрочем, сдав меня с рук на руки телевизору, Лялька вернулась на юбилей.

— Ты ведь не против? Тетечка Лидочка — моя самая любимая! Ты не заметил — мы с ней похожи.

Сходство действительно имело место.

Нет, я не против — идти тут два шага, а в робе плясать действительно нонсенс. Пусть айболит отдувается — он при галстуке и в блестящих корочках.

"Теперь уяснил, что есть твоя жизнь? — мудрствует подсознание. — Либо ты пляшешь под дудку жены, либо сидишь вечерами один".

"А не пошло бы ты....".

Душу ужалила душевная боль, и я пригорюнился.

В этот визит я ехал голодный, но мажорный — сейчас-сейчас теща любящая накормит. Но облом! Нет, у нее все было готово и даже то, что подается холодным, украшало стол, но.... Но по дороге от остановки встретилась Олина подруга, что-то сказала, и...

— Мама, не суетись — мы уходим на свадьбу!

Ну, свадьба так свадьба — там тоже ведь кормят. Но и тут не свезло. Ожидал чего угодно, только не этого — что было не съедено, сильно загажено: очень уж мы припозднились сюда. Я-то дурак на что-то надеялся, но по столу будто парнокопытная банда Потехина (который Утесов) погуляла.

Подсунули мне пирожок надкушенный с дегтярным запахом крема для обуви, плеснули водки в стаканчик, вытряхнув из него окурки — пей, мол, ешь и не стесняйся. Ничего не оставалось, как сигарету в зубы и топ-топ на улицу. Никотин против голода — чья возьмет?

День уходящий был тяжелым физически и эмоционально. Чуточку еще потерпеть — Оля наговориться с друзьями — и к теще пойдем: рубанем нормально, хлопнемся спать-отдыхать, надо только чуточку подождать. А пока покурить, на небушко посмотреть, где полнеет луна, и перемигиваются шустрые звездочки.

Казалось, больше уже ничего неприятного случиться не может, но ведь свадьба....

Какому-то козлу захотелось узнать, уважаю ли я его. Вот черт! Собрался было ответить в духе вопроса, имея в голове весь подготовленный словарный запас для объяснения оппоненту, что он "не совсем прав", но сдержался. А тип довольно крепко хлопнул меня по плечу, выражая лицом величайшую приветливость:

— Здорово, брат!

У него такой вид, словно ему выпали четыре туза, а вот изо рта разило компостом.

Господи, дай сил! Молчал, курил и пускал дым незнакомцу в лицо — отбить тошнотворный запашок. Что за прок привязываться ко мне? Пьяных базаров не люблю (да к тому же на трезвую голову!) и участвовать в них не хочу. Шахтерскими навыками не владею и не любопытствую — о чем говорить?

А подсознание ехидненько: "Ну-ка, хук слева, чтобы он грохнулся на гузно. Дрейфишь, старик? Тогда вежливо объясни человеку, что не пьешь вообще и не желаешь с ним в частности".

"Хоть слева, хоть справа — ты насоветуешь; пойдет потом слава, что у Крюковых зять хулиган. Кому это надо? И потом — приступы гнева пользы никому никогда не приносят. Так что, отвянь....".

— Слышь, чувак, ты чего выпендриваешься? В натуре не пьешь, иль со мной не желаешь? — Лицо надоеды было скорее плутоватое, чем нагловатое. С небольшим натягом его можно было даже назвать славным парнем. — Ну, ты, в натуре, че молчишь? Язык проглотил? Рот открой — сейчас выплюнешь.

Опять сильно хлопнул меня по спине.

"Да двинь ему в пах ногой, — подстрекало подсознание, — не будь ты толстовцем".

— Какого хрена ты выеживаешься? Пришел на свадьбу — пляши, а то..., — и выбил у меня окурок из пальцев.

Теперь он уже не казался славным парнем.

— Слышь, ты глухонемой что ли? Ну, тогда кивни дяде, — потянулся к затылку моему шахтерской дланью с явным намерением склонить непокорное чело пред собой.

Ярость выковывает стальную волю. Я сделал шаг назад. Мне стало весело — уверенно держал себя в руках, как ни надрывалось в подстрекательстве подсознание. Единственно, что тревожило — где же Лялька? Тревога — это симптом отсутствия информации, непонимания, ощущения того, что ты не управляешь ситуацией, не контролируешь ее. А с этим.... Этот не в счет.

Мое лицо выразило то, для чего у меня не находилось слов.

Заметив мою гримасу презрения, тип выступастый:

— Не надо так — проще будь, и люди к тебе потянутся.

А ты вообще кто? Местный авторитет? Шекспира читал, мастер отбойного молотка? Так вот тот сказал: "Если я потеряю честь, я потеряю себя". Сдается — ты еще не нашелся даже.

— Ты хоть представляешь, на что нарываешься? — он дышал с присвистом, словно ему пропилили ребра.

Ну, объясни, силикозова жертва, простым шахтерским языком, который бы не мешало с мылом пошаркать — я в смысле не пыли, а матерных слов.

И он объяснил:

— Пусть легкие мои опрели, зато посмотри, какой кулак — в морду двину, уши отскочат. А ты тут строишь из себя фраерка — будто в кармане весь ссученный мир. Откуда ты такой выкобенистый взялся?

Но слова его как веревка из дыма — не вязали в душе узлов.

Не дождавшись ответа, подумал еще, разглядывая меня в упор, наконец, решил:

— Ладно, живи. Бить идиота — что за радость?

Заколбасил туда, где свет и музыка. Навстречу Лялька — вернее ко мне...

— Ты не скучаешь? Потерпи чуть-чуть — я наболтаюсь, и мы пойдем. Или иди, а я попозже, — сказала и тут же рассмеялась.

— Как ты себе это представляешь?

— Ну, хорошо, я быстро, жди.

"Скажи, что так себя не ведут, иначе потом пожалеешь", — требовало подсознание.

"Скажи и пожалеешь прямо сейчас", — подсказывал разум.

Дух был настойчив, но ум пересилил.

Оля вернулась к своим друзьям, а ко мне приставучий — теперь изумленный. Его глазные яблоки так и выкатились из орбит — вполне серьезно.

— Так ты Крюковский зять? Что ж ты сразу-то не сказал? Прости, брат, засранца. Может, по стакашку за знакомство?

Тут уж я не смог удержаться — расхохотался от души: ничего не изменилось в этом мире, за исключением всего....

Для чего тестю зять? Правильно — чтоб погреб в гараже копать. Вот этим и занялись на следующий день — самый подходящий для такого дела: ибо воскресенье.

Чтоб я не помер от тоски, тесть рассказывал потешные истории своей жизни.

— Дело было в Трускавце. Пошел я в баньку санатория. Толпятся у парилки мужики. В чем дело? А попробуй, сунься — жуть клубится обжигающим паром и гудит не закрытым краном в сокровенных глубинах. Разумнее плюнуть, но хотелось попариться. Наконец, нашелся смельчак — муравей конопляный — облился холодной водой и в пекло парилки с головой. Только накинул мочалку на кран, из парного тумана: "Слышь, мужик, кончай своевольничать: горячо — не суйся, дай попариться человеку".....

Внимательный собеседник и лопата — тестю не много сегодня надо. А у меня настроение препоганое — не от того, что работа в тягость, а вот было и все. Оставалось считать часы до обеда — менее тягостного и более приятного занятия выходного дня: что-нибудь вкусненькое приготовит теща. Да поглядывать на облака, что скакали кроликами по голубой лужайке неба.

Откуда-то мужик прибежал:

— Виктор Киприяныч, ты тут в землю по уши закопался, а шахта горит!

Шок проявляется у людей по-разному — одни уходят в молчание и ступор, другие спокойно занимаются неотложными делами, третьи впадают в истерику. Тесть, судя по всему, принадлежал ко второй категории. Гараж закрыл, мне кивнул: "Сам доберешься?". Сел в "москвич" и уехал на шахту, где над терриконом поднимался черный столб дыма.

— А Лялька пошла в магазин, — с какой-то растерянностью встретила теща.

И тут же из-за угла, словно ночные разбойники, выскочили мысли — почему она так взволнованна? Что ужасного может случиться в магазине?

— Пойду встречу.

И опять.... Отчего беспокойством плеснули глаза? Недоставало ей в ужасе заломить руки: "В магазин? Ни в коем случае не ходи, зять мой любимый!".

Божечка мой, чего только не бывает в семейной жизни! Сделать трагедию из торговой точки. А мне так кажется — жена будет рада, если я ее встречу. Но она не обрадовалась, потому что не встретилась — ни в магазине, ни по дороге.

— Может, к подружке какой зашла? — предположила теща, пряча глаза.

Не успокоила — даже обидой уколола за то, что считает меня непробиваемо толстокожим: так неубедительно разыграла картину "Как ты не вовремя-то пришел". Впрочем, "Не ждали" назвал ее Репин. Не давало покоя ощущение царапины, проведенной иглой по сердцу. Царапины от какой-то тревожной мысли....

Полдень — ни Ляльки, ни тестя.

— Во время аварии Витя может сутками пропадать на шахте; Ляльку подруга накормит. Пообедаем? — предложила теща.

— Ни настроения, ни аппетита....

Ирина Ивановна посмотрела внимательно и серьезно, усмехнулась:

— Какой ты еще мальчишка, Антон.

А мне не хотелось прикидываться своим в доску: это Олина территория, пусть и разруливает — что, когда, куда и зачем? Да к тому же, зуд подозрений — это самое страшное, что может случиться с человеком, это еще хуже, чем зуд от чесотки или вшей. Избавиться невозможно, а вот с ума сойти — запросто. А в душе недовольство собой — как можно опуститься так, чтобы подозревать любимого человека? Жена дала повод? Кто-то злословит? Это недопустимо! Нужно поставить чувства на место.

Время тянулось мучительно медленно: час-два-три — Ляльки все нет.

Когда раздался телефонный звонок, я лежал на диване, но не спал — слышал, как Ирина Ивановна сказала:

— У папы авария на шахте. Антон отдыхает — не обедал, тебя ждет. Ты скоро?

Еще полчаса как на иголках, мучаясь ревностью.

"Найди ты ее выключатель", — подсказывает подсознание.

Легко сказать!

Наконец, жена дома. Пока обедали, не умолкала ни на минуту, несла какую-то милую чушь, и мне стало легче от этого щебета, полного радости, тепла, доброты, которые так нужны измученной подозрениями душе. Словно как солнышко взошло — приласкало лучами, согрело. Вот бы еще оно последило за своими поступками....