Лялька

Мне бы жизнь свою как киноплёнку

Прокрутить на много лет назад

Чтобы снова стала ты девчонкой

Чистой-чистой как весенний сад...

В. Маркин

1

Неделя проходила за неделей — барышни с гидравлики убрались восвояси, и в общежитии постепенно восстановилось неторопливое течение жизни, а воспоминания об их выкрутасах отошли в область местных преданий. Мы ничего не имели против, чтобы и о конфузах студсоветчиков массы забыли как можно скорее.

Оглядываясь на события тех дней, я все больше поражался пропасти, которая разделяла реальную жизнь и наши фантазии о некоей студенческой демократии и мудрости раскрепощенных масс. Ни комиссия оформительская, ни весь студсовет не могли найти замену Савичеву, как ни бились — не было в природе второго такого. Впрочем, вопрос очень легко решила Галина Константиновна. Художница на досуге Лена Харчевникова вышла замуж и попросила семейную комнату у Гончаровой. Молодожен ее вызвался на оформительскую работу — планшеты натягивать, колотить стенды, ну и прочее, что прикажут. Вот так оформительская комиссия почила в бозе, уступив жизненное пространство семейному подряду. Молодая чета исполняла работу весьма качественно, но лишь исполняла — очень делу не хватало творческой активности Олега Савичева. В состав студсовета они не просились, да и мы их не приглашали, отдав во власть коменданту.

Еще более знаковой фигурой был пост председателя быткомиссии. Между профсоюзом и комсомолом факультета по поводу разгорелся жаркий спор — всяк желал видеть своего человека на столь лобном месте.

Маркин остановил как-то меня, топающего мимо комнаты общественных организаций. О, Господи, он собирается меня агитировать — мало ему подотчетного комиссара. А-а, комната семейная нужна своему человеку! Понятно. Что я могу тебе посоветовать? Приходи во вторник на заседание быткомиссии и проталкивай свое протеже в главные злодеи общежития. Ребята проголосуют — я разве против? Не нравится? А ты исключи меня из комсомола. Ну, будь здоров!

— Кого будем ставить вместо Черникова? — это Г. К. Гончарова.

— Кого старосты этажей изберут — их ведь целая комиссия вместе с сантройками. Предпочитаю человека самостоятельного и независимого.

— А если не сладишься? — ее губы кривит усмешка.

— Ну, уж круче Черникова вряд ли найдут.

Галина злится — ситуация ей не подконтрольна. Она могла бы на нее повлиять, поселив в общежитие семейного человека, и сказать — он будет главным по быту. Тогда никто бы не смог возразить. Ну, а теперь.... Приближался заявленный вторник, а у нее не было подходящей кандидатуры.

— Будь, по-твоему, — согласилась.

Избрали Серегу Старцева, старосту четвертого этажа — восстановившегося на второй курс после службы в армии, кандидата в члены КПСС, красавчика, горлопана.

Фестивальщика на должность председателя культурно-массовой комиссии вместо Хренова найти было достаточно просто. И такой нашелся, но пропала комиссия. Сам он и с большим удовольствием крутил диски на танцах, сам приглашал-встречал-провожал лекторов, сам гонял за билетами в кино и театры, сам... ну и так далее. Звали героя Даниленко Валера.

В целом, пережив кризис, мы пребывали в мире и согласии с жизнью и меж собой. Что бы там ни произошло в прошлом, но благоприятному климату студенческой жизни нашего общежития ничто теперь не угрожало, а сам студсовет надежно стоял на страже завоеванных им традиций.

Даниленко — политик или вроде того. Заспорил со мной о чем-то заведомо проигрышном и проспорил бутылку коньяка. Открыл ее вместе с коробкой конфет в комендантской вечером в канун Международного Женского Дня, где крутил диски для танцующих в телезале. Двери открыты — у всех на виду выпили по стопарику, закусили конфетками. Валеру потянуло играть в журналиста.

— Мне не дает покоя вопрос: что приводит человека к успеху? Может быть, просто повезло? Как ты попал на профессорскую Доску Почета?

— Никогда не полагаюсь на случай или везение. Успех дела в том, что мне удалось набрать в команду толковых парней и направить их энергию в нужное русло. Результат всегда зависит от людей, а я хорошо умею в них разбираться. Знаю, что их интересует, чему они радуются, что вдохновляет и стимулирует. Ты не мог не заметить — у нас в студсовете нет равнодушных и лишенных организаторских талантов, разве что...., — я усмехнулся: взгляд мой должен был досказать — ты.

— Ты, шеф, диктатор, — коньяк развязывает ему язык.

— Исключено, хотя стараюсь все вопросы держать под контролем.

— Как расслабляешься? Ну, кроме этого..., — он щелкнул пальцем по бутылке.

— Расслабляюсь футболом, театром, кино.... Билеты у тебя беру на концерты.

— А в сердечном плане?

— И здесь все в порядке: оно имеется и готово любить.

— Есть у тебя своя философия?

— Своей философии у меня нет. Ну, разве что кое-какие принципы — например: пусть весь мир катится к черту, если ему это так хочется, лишь бы я оставался человеком, целеустремленным и самодостаточным. Мне нравится все держать под контролем: и себя и тех, кто меня окружает.

— И цель твоя?

— Коммунизм.

— Отлично сказано!

Мы выпили за светлое будущее всего человечества.

За этим занятием нас застала симпатичная девушка с первого курса.

— Ребята, можно я у вас ключ оставлю — карманов нет, а хочется танцевать.

Вспомнил, как она осенью заселялась — Галине понравилась:

— Смотри, Палундра, какая красавица, а ты все ходишь неженатый.

Красавица стрельнула в "неженатого" быстрым взглядом чуть раскосых глаз, тряхнула гривой шикарных волос и удалилась. И позабылась. Теперь можно признать — она мне тогда понравилась тоже.

Очень собой хороша — вздыхаю с одновременно горестным и сладостным сожалением. То, что она сюда зашла — случайное совпадение. Впрочем, никто не запрещает мне восхищаться ею издалека. Ни мне, ни ей это ничем не грозит — ведь правда, ГК? И если досижу до финала танцев, то смогу услышать ее "спасибо". Я покусываю губу в предвкушении и глупо, как школьник, улыбаюсь.

Даниленко в экстазе:

— Шеф, ты или я? Кто к ней пойдет? Она намекнула — в комнате сегодня одна.

Как ни грустно, надо признать — массовик-затейник наш пошловат.

Я беру ключ, а в голосе прорезаются командирские нотки:

— Успокойся, жуанодонт.

Коньяк мы допили, конфеты съели, и где-то в начале первого часа ночи (правильнее-то — нового дня) танцы закончились. Народ разошелся по общежитию, дежурные уборщики заполняли телезал вынесенными в коридор стульями. Появилась первокурсница в комендантской.

— Где мой ключ?

Я поднимаюсь:

— Можно вас проводить?

Будто идти нам в ночной город, а не по коридору с десяток шагов.

— Конечно, — отвечает она, бросив тревожный взгляд.

Но меня не шатает — шагаю уверенно до ее комнаты.

— Чайком угостите?

— Да, заходите, — бормочет она извиняющимся тоном.

Пытаюсь снять напряжение беспечной улыбкой и открываю ключом ее дверь. Она хлопочет над чайником и говорит, между прочим:

— Про вас все судачат, что вы очень опасный человек. Особенно для первокурсниц.

— Почему для первокурсниц? А остальным?

— Я имею в виду невинных девушек, — говорит она немного раздраженно.

И я не пойму почему.

— Поверьте, мы просто выпьем чаю. Но, если это вас напрягает, я уйду.

Она жестом приглашает к столу. Присаживаюсь и начинаю терзаться — о чем говорить? какую тему предложить к такому ее настрою?

— Как вас зовут?

— Оля.

— Хотите, угадаю, о чем вы думаете?

Она залилась краской. Конечно, она думает — неплохо бы закадрить неженатого председателя, которого обожают и ненавидят все девчонки общежития.

— А у вас девушка есть? — вдруг спросила она.

— Нет, Оля, девушки у меня нет и быть не может, — отвечаю печально.

— Почему? — она смотрит мне с жалостью прямо в глаза, и я выдерживаю ее тревожный, прожигающий насквозь взгляд. Это длится целую вечность, но, в конце концов, я перестаю замечать что-либо, кроме ее прекрасного рта. Как же мне хочется нарушить данное впопыхах обещание — ничего кроме чая. Мне хочется почувствовать вкус ее губ. "Поцелуй же меня сама! — мысленно умоляю, глядя на красиво очерченные уста. — Пожалуйста, поцелуй меня".

Оля закрывает глаза, глубоко вздыхает и слегка качает головой, как бы в ответ на мою мольбу. Когда она снова открывает глаза, в них читается стальная решимость — умру, но не поцелую без любви.

А в воздухе завис ее вопрос. Боже, не жаловаться же на то, что я любовник ревнивой и властной женщины, которой за сорок.

— И тебе лучше держатся от меня подальше: я не тот, кто тебе нужен.

— С чего вдруг? Это мне решать, — она хмурится, не в силах поверить, и, не дождавшись ответа. — Спасибо, что предупредили.

— Оля, я..., — мне грустно: чай выпит, пора уходить.

— Да, Антон?

Кажется, я не представлялся, но суть не в этом. Грусть моя от потери чего-то, чего у меня не было. Как глупо. Глупо горевать о том, чего не было, — о несбывшихся надеждах, разбитых мечтах, обманутых ожиданиях. Ах ты, прекрасная первокурсница, что же ты со мной сотворила!

"Прекрати, немедленно прекрати! — кричит на меня мое подсознание, уперев руки в бока и топая от негодования. — Шлепай отсюда, забудь про нее: у тебя же обет безбрачия до диплома. И что будет завтра с первокурсницей Олей, если узнает ГК о твоем визите сюда?"

Я делаю глубокий вдох и поднимаюсь со стула. Соберись, старшина, хватит мечтать о несбыточном. Надо что-то сказать на прощание.

— Оля, я....

— Я тебе нравлюсь?

— Да, да, да, да....! — на каждый шаг к ней.

Наши губы слились в поцелуе....

Наутро я не чувствовал себя Ланселотом. Мое подсознание снова поднимает свою злобную голову: "Что же ты натворил, подлец!". Трудно не обращать на него внимания.

Из Копейска прикатили Понька с Зязевым:

— Вставай, пойдем отка пить!

Я одеваюсь, и мы топаем в залитый солнцем город. Настроение такое, что хочется напиться до бесчувствия. Меня начинает подташнивать от нетерпения. Предвкушение даже пьянит. Или это вчерашний коньяк заблудился в крови?

Мне нужны выпивка и компания, чтобы не оставаться наедине с мыслями о вчерашнем. Хорошо, когда есть чем заняться. Можно думать и о своем, но не слишком серьезно. Громкая музыка из парка тоже отвлечься помогает. Мое подсознание сердито ворчит: "Допрыгался, твою мать!" Я не обращаю на него внимания, однако в глубине души признаю: в чем-то оно право. Лучше пока об этом не думать и сосредоточиться на предстоящем. Слава Богу, о вчерашнем парни не знают, а то было бы разговоров.

В парке праздник, гуляют люди, и Боярский скрипучим голосом призывает народ порадоваться вместе с ним красавицам, клинку и кубку. Как устоять?

Парни заходят в магазин, а меня задержала сигарета. Еще две затяжки и.... Вдруг вижу мою вчерашнюю первокурсницу с каким-то парнем — высоким, плечистым. Челюсть падает на тротуар. Я стою у них на пути, не зная, куда себя деть. Мне страшно неловко и неуютно.

Быстро взглянув на меня встревоженными глазами, Оля отворачивается. Они мимо проходят. Слышу его яростный голос:

— Я не люблю делиться, запомни!

Кто же любит? Хотя его фраза мне очень не нравится.

Они сворачивают на перекрестке, и мне сразу захотелось одиночества, когда никто не отвлекает — столько всего надо обдумать. Голова уже чуток кружится, переваривая новую информацию. Кажется, я зря волновался по поводу вчерашнего, но почему-то вдруг почувствовал себя покинутым и одиноким? В горле застрял комок.

А вот подсознание отрешенно сидит в позе лотоса, и лишь на губах у него хитро-довольная улыбка. "Очень мило с твоей стороны", — это я ему признательно. Оно наклоняет голову и поднимает брови, делая вид, что изумляется моей глупости. "Ты выглядишь немного... обалдевшим", — говорит. "Так оно и есть — жизнь, как видишь, не дает расслабиться"....

Тут друзья с покупками.

Через пятнадцать минут мы накрываем стол в нашей комнате, отметить бабешкин праздник. Водочка, хлеб, колбаска и какая-то по телеку муть. Жаль, нет гитары!

В дверь постучали. Мы не запирались, но Поня встал и открыл. Вернулся:

— Антон, там тебя....

Оля! В слезах....

Я смотрю на нее с изумлением. Господи, только не плач! А то я сейчас сам разревусь. Еще минуту назад душа пребывала в блаженном спокойствии. И такой парадокс!

Снова вспоминаются вчерашняя ночь и сегодняшнее утро. Нужны ли мне эти катаклизмы? "Нет!", — кричит подсознание, а разум задумчиво кивает в знак согласия. Слово интуиции.... Молчит, зараза!

Хочу ли узнать, что привело Олю в таком состоянии к нашим дверям? Стыдно признаться — чего-то боюсь. Я делаю глубокий вдох и с бьющимся сердцем:

— Что стряслось?

— Это был Комиссар. Мы встречались весь первый семестр, а теперь я хочу встречаться с тобой!

— Он тебе угрожает?

— Нет. Сегодня мы окончательно расстались.

Меня снова слегка подташнивает, и, честно говоря, я потрясен до глубины души. Неужели она не поймет, что все не так просто? Да и надо ли это мне? Готов ли я? Смогу ли?

Черт... мне надо побыть одному. Надо подумать. Но в комнате парни, здесь она....

Делаю глубокий успокаивающий вдох-выдох и приглашаю ее войти.

Она входит, изящная, красивая, в глазах ни слезинки — будто Королева удостоила поданных на празднике в честь Дня Рождения ее Величества.

— Я не напрашиваюсь, но вашему торжеству не хватает именинницы.

Подвыпившие парни вскакивают из-за стола с изумленными лицами. Суетятся: не знают куда посадить, чем угостить — вобщем, жуть! — будто пойманы с поличным на месте преступления.

Зязев наливает в стакан водки. Оля от водки отказывается. Пива? Пива можно. Оба хватают по трехлитровой банке и оставляют нас наедине.

— У вас весело, — замечает гостья.

Было.... — мелькает у меня в голове.

— Может, пока чаю? — предлагаю.

— Нет, спасибо, Антон.

Она, наблюдая за мной, слегка склоняет голову набок — на лице обворожительная, чуть застенчивая улыбка.

— Значит, ты хочешь со мной встречаться? — что-то бестактно я это ляпнул, тут же пожалев. И как теперь выпутываться? Вряд ли стоит говорить, что я пошутил.

Она смотрит в мои глаза, хлопая ресницами и покусывая губу.

— Тебе надо время подумать?

Вот черт! На вчерашнее намекает. Я краснею и не могу отвести глаз от ее красивого рта, скульптурно очерченного пухлыми губками.

— Можешь не отвечать. Просто подумала, что нужно прийти и рассказать, как было и чем закончилось.

Ох, ни фига себе! Девица-то не проста. Я ведь почти не знаю ее.

— Тебя заводит, что такой я порочный в рассказах девчонок общежития?

— Нисколько. Думаю, сама разберусь, что к чему.

Мне что-то сегодня не хватает слов. Кажется, впервые в жизни.

— Я не хотел тебя обидеть.

— А я не обиделась. Слезы это так — пропуск на вход.

Я смущаюсь и краснею.

— Мне хочется тебя поцеловать.

— Это ответ на мое предложение? Тогда можно чай.

Безуспешно пытаюсь скрыть улыбку.