Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Вечером мы идем к друзьям.
— Свадьбу гасить?
— Нет, там другие....
Частный дом, друзей трое. Причем, супружеский дуэт тоже в гостях. А вот хозяин.... Холостой, старше Оли. Что у них общего? Не здесь ли пропадала жена моя?
Пока ее поведение не выходило за рамки "мыслепреступления" в моих подозрениях. Осмелится ли когда-нибудь жена моя свернуть с шоссе супружеской верности? Ведь последствия могут быть гораздо более, чем тяжелые — катастрофическими. Как ей это объяснить?
Отмахнулся от мысли. Да нет, быть не может, зачем он ей — худосочный, сутулый? Зачем она ему? Беременная замужняя женщина, муж в двух шагах; запросто может оформить до Полетаево два билета — в хрюкальник да по яйцам.
Выпили, закусили, поговорили — слушаем музыку магнитофона. Некий певец под бренчание гитары завывал о том, как все, что умирает, когда-нибудь да возвращается. Уж не намек ли на чувства хозяина?
Вышел в сад покурить и прошелся дорожкой до туалета. Возвращаясь, залюбовался причудами осени — пожухлые листья с деревьев падали по замысловатым траекториям, будто руководимые фокусником и его подручным. Ведь это они сидели на лавочке под грушею с ампутированными ветвями. Присмотрелся — однако, нет: жена моя и здешний хозяин. И что они тут уединились? Любопытно....
Впрочем, стремно — подглядывать и подслушивать за собственной женой.
К ним направляюсь, а хозяин сваливает в тень яблони. Может, отлить?
Подошел, подсел — стряхивая тлей с лепестков увядшей розы, делаю вид, что ничего не происходит. А ничего и не произошло — только хозяин во двор заходит почему-то с улицы. Лицо напряженное. Когда успел выйти? Через забор махнул? Почему? Как будешь выкручиваться, свиненыш? Человек, компрометирующий чужую жену, крепко рискует. Посмотрел на червя, вползавшего у ноги в землю, и предрек хозяину в уме — скоро ты, гад, ему позавидуешь.
Не смотря на щекотливость ситуации, чувствую себя индейцем, ставшим на тропу войны — бодрым, энергичным, полным стратегических замыслов. Даже притупилось осознание обманутого и оскорбленного. Это в первый момент сбилось дыхание, будто ударили под дых, а теперь, хлебосольный хозяин, удар мой — держи!
Всегда считал, что неплохо разбираюсь в людях, умею правильно расценивать их побуждения и поступки. Сейчас мне надо найти слабые места "старого друга", бросившего "тень" на мою жену, и либо вызвать его на дуэль (ну, просто подраться), либо словесами в грязь втоптать по самые уши, чтобы Ляльке показать — какое он чмо. Теперь пузырь ревности, разрывавший мне нутро, получил название. И выпивка его, и копчености отрыгивались вкусом дохлых мышей. Я даже глотнул прохладного воздуха, чтобы подавить внезапный позыв к тошноте.
Впрочем, как ни старался, графа Монте-Кристо или канцлера Отто фон Бисмарка в тот вечер из меня не получалось. Отчаявшись, попросту взял да прижал хозяина в темном углу коридора — пузырь лопнул, яд растекся по жилам.
— Как тебе моя жена?
Этот поганец широко раскрыл глаза, затряс головой, задрожал и заерзал.
— В каком смысле?
— В прямом. Как женщина.
— Нормально, — он смешался, откашлялся, потом натянуто рассмеялся. — Красивая очень, веселая, молодая. Я не пойму, к чему ты...
— Тоже не пойму, — заявил, глядя прямо ему в глаза. — Какие меж вами могут быть тайны?
— Ты что, обалдел, дружище?! — Хозяин разразился непритворным хохотом: с чего это у гостя такие удивительные мысли в голове появляются? — И вообще, я женат и разводиться не собираюсь. Только мы сейчас не живем вместе.
— Может и обалдел, — хмыкнул я. — Только знай: жене я и слова не скажу, а тебе башку заверну, если что. Abgemacht? (Любимое слово тестя ввернул).
Над адамовым яблоком собеседника запульсировала голубая жилка, и у меня возникло желание вскрыть ее столовым ножом.
— Ты делаешь предложение, от которого я не смогу отказаться?
Он попытался изобразить презрительную усмешку, но быстро сообразил, что перспектива очерчена четко и выглядит для него совершенно безрадостно. И даже стены родного дома вряд ли помогут. Я не запугивал, я честно открыл ему свои карты, предупреждая о том, что намерен сделать. Хозяин понимал, что под действием ревности и алкоголя я не стану лгать и нагнетать ситуацию. Я на это просто не способен — сейчас, в таком состоянии, могу говорить только правду. И башку завернуть тоже могу.
Я придвинулся к нему близко-близко и заглянул в глаза — зрачки впились в зрачки, словно сканируя их радаром.
— Ты мне не нравишься — учти это, как отягчающее вину обстоятельство.
Если бы ненависть, одолевавшую сейчас, можно было разлить по бутылкам, его следовало бы продавать в качестве крысиного яда в москательной лавке.
— Ты сумасшедший?
Этот вопрос на деле всегда замысловатее, чем кажется.
Остаток вечера, пожалуй, можно назвать приятным. Хлебосольный хозяин ухитрился посеять в душе умиротворение и уверенность, что все между нами хорошо — настолько он был спокойным, ровным и позитивным. Возможно, и Оля ничего не заметила.
Только дома вдруг накатил отвратительный привкус обмана. И снова тошно стало душе — зачем же он сигал через забор, если все так невинно?
Посмотрел на свое отражение в зеркале — будто взглядом со стороны, и передернулся. Какое есть право у этого типа с поверхностно привлекательной внешностью предъявлять претензии юной красавице жене? Что он ей вообще может высказать, кроме того, что счастлив, любить ее?
Мы знакомы полгода — этого хватило, чтобы замесить ребенка и стать супругами, но так мало, чтобы узнать друг друга. О чем думает Ольга Викторовна? Счастлива она или страдает? Чем озабочена? Может быть, она переживает за судьбу нашего брака не меньше моего, а то и больше. Какое право я имею, упрекать ее в чем бы то ни было? Сволочь я, наверное. Или просто человек, не приспособленный к семейной жизни.
Подсознание подключилось: "Ну-ну, будет тебе, возьми себя в руки — перестань напрягаться. То, что у вас происходит, до крайности неприятно, но совершенно не смертельно — перебеситесь и заживете на славу. Надо просто перетерпеть".
Перетерпеть! Легко сказать. Бывают ситуации, когда проще ударить — руки трясутся, в груди сжимается тугая пружина, грозящая вот-вот распрямиться и выстрелить надрывным криком ненависти. Таких приступов неконтролируемой ярости прежде не было. А теперь появились. Издержки семейной жизни? Но и это еще не самое скверное....
Однажды вечером в дверь постучали. Выхожу взглянуть. Признаться визиту Папы Римского удивился бы меньше. Пять полупьяных сопливых "гавриков", мокрых — дождь на улице:
— Нам бы Олю.
Ну, что тут сказать?
Объяснял я им, объяснял.... Устал и стал намекать, что второй этаж конечно не пятый, но если по лестнице кувырком, то не покажется им мало.
Ах вы, школьные друзья? Мне извиниться за нехватку тактичности и пригласить вас войти в нашу комнату? Лично я таких друзей давно уже вычеркнул из своей памяти, как исчезнувших безвозвратно в кроличьей норе времени. Гротескнул конечно, но достали. В конце концов, чего пьяные-то приперлись — поздним вечером, впятером, к замужней женщине?
Кто я такой и чего мне надо? С той ли ноги нынче встал? Вам не следует, пидростки, меня сердить, ибо я всего лишь хочу, чтобы вы поскорее эволюционировали в разумные существа — уяснили ситуацию, взяли ноги в руки и скоренько топали бы на выход. Ах, у вас билет на самолет! И причем здесь моя жена? Проводить одноклассника, улетающего в Питер? Однако! Есть, друзья, встречное предложение — может, устроит реанимация? Туда путь короче. А Оля вас завтра навестит с кульком апельсинов.
Пока препирались, сработал девчоночий телефон — спустился Кошурников с пятого этажа.
— Что за шум?
С чего он взял — мы общались достаточно тихо, почти любезно.
— Незваные гости? — оценил обстановку и подвыпившим соплякам. — Пошли к чертям! Да-да, к собачьим чертям бегом отсюда! Минуту даю на исполнение — время пошло.
Пидростки поплелись на выход, напоминая грешников Эль Греко.
— Вот так и живем, сопли жуем, — с грустью посетовал человек, ранее известный как председатель совета лучшего в российской республике студенческого общежития, а ныне раздавленный обстоятельствами до неузнаваемости.
Лялька плакала сидя в кровати.
Так она была красива и печальна, и таким от нее веяло горем, что у меня душа зашлась от боли. Сразу подпольный Солженицын припомнился: "Неограниченная власть в руках ограниченных людей всегда приводит к жестокости". Но разве ж я тупой домострой? Всего лишь защитил семью — а должен был отпустить тебя с этой пьяной ватагой из страны Тру-ля-ля? Вот это был бы действительно нонсенс.
Не стал утешать ее, упрекать, руководствуясь правилом — ничто так не красноречиво, как молчание. Встал у окна и смотрел на розги дождя, стегавшие стекло из темноты. Смертельно хотелось курить. И не было человека несчастнее меня. Почему? Этого даже себе не мог объяснить.
Может быть, я негодный муж и человек не очень хороший, но.... я люблю свою жену и ревную ее, и ничего не могу поделать. Как дальше жить?
Вслед за словами иссякли и мысли. На душе, будто кошки скребутся, а в голове такая картина — нож у горла и кляп во рту. Еще одна зарубка на сердце. Мало их, что ли? Подумаешь, еще одна.
Дождь-музыкант исполнял симфонию тяжелого бита. А в нашей комнате было тихо-тихо. И полумрак от настольной лампы. Мы не общались, занятый каждый своими мыслями. Например, я пробовал философствовать....
Плач, Лялька, плач — это не обида из тебя струится, это слезы прощания с детством: теперь ты замужняя женщина, а не девчонка в короткой юбчонке.
Что до меня, то женские слезы никогда не заставляли меня улыбаться.
А вот подсознание желало скандала: "Съест твою душу здравый смысл".
Как мы с ним ладим, сам не знаю — так что не докучайте расспросами.
Пойдем дальше....
Свекрови очень нравилась Оля.
— Девчушечка какая-то, — говорила она. — Сядет с ребятишками, в песочке играет.
Да, мама, да: в словах твоих понятен мне смысл — осознаю свою ответственность за юную жену.
В сентябре мы приехали к моим родителям с намерением исполнить то, что обещали в июне — отгулять нашу свадьбу и в Увелке. Большого размаха не получилось — так, нашли несколько друзей и пригласили:
— Как насчет огненной воды по поводу?
Упрашивать не пришлось.
Приковылял Георгий Иванович, которому для застолья не мешало бы умыться и переодеться. Дед Астах с женой Машенькой и малюткой дочкой в коляске. Виктор Стофеев был женат, но притопал один, буркнув:
— Мы нынче в контрах.
Выпили, закусили — антракт. Дамы к малышке, мы покурить.
— Как поживаешь? — спрашиваю Гошку, самого старшего из нас. — Жениться не думаешь?
— Предпочитает рукоделием наслаждаться, — сипит Дед Астах.
— А тебе лишь вибрировать, — вступается за Гогу Стофеев. — Никаких иных мыслей.
Все как всегда: обычные мужские сатурналии, а мне досадно — ну, не моя компания: а ведь когда-то был среди них своим парнем. Время уходит, мы взрослеем — сдвигаются приоритеты.
— Молодцы, что пришли — просто не знаю как вас благодарить.
Стофа щурится, как игривый кот.
— Может, по рюмочке? Волоки.
— Так пойдемте за стол!
— Фи! Со стариками, бабами.... Я тебя не узнаю, Антон.
— А я тебя. Какие бабы? Там наши с Шуриком супруги. И мои родители.
— Так ты действительно празднуешь? — удивился Стофеев с дружелюбной улыбкой вора-карманника (я про улыбку). — Я думал, ты собрал нас принимать соболезнования.
— А в чем дело? Разве я не похож на счастливого мужа?
Виктор Георгиевич сегодня оппонент — сам выбрал эту роль и сам отпускает себе комплименты, начинающиеся со слов "Назовите меня старомодным, но...":
— ... курица не птица, баба не человек. Разве можно с курицей обрести счастье? У меня с этими пернатыми тварями разговор короткий — что не так, кулаком в пятак. А спуску дашь, хуже будет — любят они на голову сесть.
— Верно-верно, — кряхтит Дед Астах.
Мне пришлось рассмеяться:
— Какие вы дикие! Вроде, когда оглядываюсь по сторонам, вижу двадцатый век.
Пикируются два женатика. Даже три. А вот Гошка молчит — он всегда побеждал в спорах тем, что не говорил ни слова. А тут — на тебе! — выступил, глядя куда-то вдаль:
— Женишься на молодой и красивой, а получаешь за безупречную семейную службу сварливую бабу-ягу. Где справедливость?
И снова Витя Стофеев:
— Говорят: надо искать — мол, где-то ходит твоя половина. Но разводы, алименты — такая засада! Мой принцип проще: взял — ну так, воспитывай.
И продемонстрировал кулак, как орудие назидания.
— А сам ты в качестве мужа, конечно же, безупречен, — поморщился я.
— Я не осел, который безропотно тянет повозку в гору. Дал ей фамилию, заделал ребенка — и отвали, моя черешня. Всякие там сюсюканья к добру не приводят. Баба разлюбит тебя сразу же, как запряжет в повозку....
Вот такая фигня!
Думал, набраться у ребят опыта, как с проклятой бороться ревностью, но их уроки мне не приемлемы.
Ляльке понравился Гоша:
— Он такой одинокий и неухоженный, но твердый и выглядит мужественнее остальных. А как смотрел на меня!
— Спивается Тамме-Тунг, — посетовал я.
У любимой на глазах навернулись слезы.
Тогда я не выдержал и признался, чем озабочен последний месяц.
Лялька удивленно посмотрела:
— А ты меня, оказывается, совсем не знаешь. Пока я с тобой, мне никого другого не надо. А когда будет надо, ты первый узнаешь.
Слова ее совершенно не успокоили. Что значит "пока я с тобой"? Разве могут быть варианты? А наши клятвы в ЗАГСЕ? А наш будущий ребенок?
Нет-нет, на взгляд постороннего у нас по-прежнему все было хорошо. Мы не скандалили, не устраивали разборки на бытовые темы (просто я сразу и со всем смирился), почти не обижались друг на друга. Но ничего не мог поделать с ощущением, что все это, вся наша семейная жизнь вдруг оборвется, обрушится в один момент, без всяких признаков и предупреждений.
И тогда навалится тяжелая, беспросветная тоска. И обида, и боль.
Я не из тех, кто ловит радость в каждом прожитом дне.
5
Новый Год встречали в Розе.
В порубежную ночь решил бросить курить. Вечером вышел во двор, выцедил в легкие наипоследнейшую сигарету и принес в жертву оставшуюся пачку на канализационный люк. На клумбах, скамейках и деревьях лежал плотный снег. Зачерпнул в пригоршню, а потом губами. Действительно полегчало — в смысле, пришла уверенность в себе: отныне я не курящий.
Вернулся в квартиру под Олин плач:
— Ой, мамочка, как больно!
По звонку телефона пришла тетя Лида, живущая в соседнем доме. Осмотрев Ляльку, главврач успокоила:
— Все хорошо, но будьте готовы — как говорится, кашлять и родить нельзя погодить.
— Как родить? — испугалась Ирина Ивановна. — В семь месяцев?
— Да нет, в свой срок.
Олино личико высунулось из-за теткиного плеча:
— Папа, прости меня!
— Может, нашатыря? — участливо спросила главврач, глядя на вытянувшееся лицо брата. Тот замер на месте, приспосабливая новость к своей нервной системе.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |