Начпох негромко проворчал, но все услышали и поняли, что болтун — известно для кого находка, чужие листовки начальство читать не советует и надо завтра же провести политинформацию, а то видно, что такие нелепые мысли бродят.
Остальные тихо ответили: "Есть".
— Разрешите, Дмитрий Николаевич? — спросил после паузы фельдшер.
Старлей кивнул.
— Эрраре хуманум эст. При переводе с латыни означает, что человеку свойственно ошибаться. А гоняться за химерой богатства, теряя при этом все, включая и самое жизнь — опять же людям в буржуазных государствах привычно. Иначе бы прогорели все игорные дома. Проигрывает тысяча, выигрывает один. Хозяин игорного дома. Кому-то достаются крошки с его стола. Но публика все равно идет и несет последний грош. То же и здесь. Немцы — вообще глупый народ, идет туда, куда ведут, без споров. Они уже одну Великую войну по науськиванию англичан начали — и проиграли с позором. Теперь опять двадцать пять. И опять проиграют, а в выигрыше будут англо-саксы. Так что ничего удивительного. Хочется им стать рабовладельцами и помещиками, полными феодалами. Потому и стараются — они тут уже считают нашу землю — своей. Но это они зря. Помяните мое слово — и в этот раз провалят они все дело с позором.
Иван Валерьянович перевел дух.
— Не любишь ты, Валерьянкович, немцев — усмехнулся комвзвода — раз.
— С чего мне этих кретинов любить? Кичатся, топорщатся, щеки надувают — а на деле холуи у англо-саксов. Вот те — господа над ними и крутят немцами как хотят. За что любить мартышку, которая из огня каштаны дяде таскает? Хотя скорее немцы на тех крыс похожи, что под дудочку крысолова сами топиться шли. Немцы — навоз для удобрения грядок англо-саксонской сволочи. Не будь этих островитян — интриганов — и войн-то не было бы. А пока они есть — будут войны — вздохнул фельдшер.
— Нам англичане и американцы сейчас — союзники. Не надо бы о них так — осторожно заметил комвзвода — раз.
— С такими союзниками и врагов не надо. Ладно, разболтался я с вами. Проще говоря — для немцев захваченная ими НАША земля — уже ИХ земля. А за свое они дерутся очень свирепо. Ладно. К делу вернемся. Набор хирургический, товарищ старший лейтенант, я посмотрел — очень неплохой. В госпитале ему рады будут. А нам бы сюда и стрептоцида бы надо и еще список лекарств я написал. Работа с трупами да на поле боя — надо осторожничать. Местные опять же, тоже расход на них.
Берестов кивнул. Фельдшер понимал отлично, устраивать все эти обмены командиру было — нож острый, не привык он финтить и торгашествовать. Но — никуда не денешься. Придется, просто потому, что командир — это командир и с ним другие чины по долгу службы общаются. Вот Егорушка — тот как рыба в воде, но чином не вышел, потому серьезное обменять не сможет, тот же "опель — капитан" не его уровень, зато что попроще и попонятнее — влет и моментом. Иван Валерьянович уже провернул несколько таких махинаций с помощью бывшего самострела. Всего дел — заметить, что в стопу пуля вошла со стороны подошвы, снизу, от земли, что в бою может быть крайне редко. А правильный вывод оказался, не подвело чутье, а дальше все просто — и теперь Егорушка исправно сообщает, что в команде происходит, да и сам уже много чего преуспел, просьбу саперов, например, уважил и колун для дранки теперь в деревне есть и сделали его в железнодорожной реммастерской мигом за литр спирта. Вроде и пустяк, а расположил деревенских. Да и сапер благодарен, он обещание давал. И вот — уже сообщили местные о двух местах, где самолеты упали, но не так, что мотор в землю на пять метров ушел, а все остальное в мелкие гнутые лоскуты на сто метров вокруг раскидало, а почти целыми остались, шмякнувшись на брюхо. Самим-то деревенским особо с казенного самолета снять нечего, а Иван Валерьянович не без основания полагал, что если не горели эти авиетки, так вполне возможно осталось там в баках топливо, а баки у самолетов — большие. Пока думал — и планерка закончилась, задачи поставлены, можно спать.
Вышли из накуренного правления колхоза.
Берестов подождал култыхающего помощника.
Некоторое время шли молча вдвоем — остальные уже рассосались.
Потом фельдшер негромко сказал командиру:
— Если вы не против послушать, вспомнился мне к месту старинный анекдот.
Начпох кивнул, покосился не без интереса.
— Старое время. Дореволюционное. Из кабака вываливается в зюзю пьяный купец и кричит стоящему рядом извозчику: "До Моицкого троста!"
Тот икает и отвечает: "До Моицкого троста? Корок сопеек!"
— "Что? Корок сопеек? Моб твою ять!"
Старлей коротко хохотнул. Видно было, что анекдотец ему не очень поднял настроение. Тогда Иван Валерианович тактично намекнул:
— Я заметил, что вы стесняетесь говорить с людьми из-за косноязычия. И сильных выражений избегаете, потому что полагаете, что звучать они будут убого. Вероятно, считаете прямую грубость недостойной командира РККА. В то же время я вижу, что иногда очень было бы полезно крепкое словцо — на тяжелой работе и с непростым контингентом. Лексически же последняя фраза подгулявшего купца весьма удачно позволяет импрессивно выразить смысловой посыл без потери смысла, причем дикция справляется с этим. Притом это не будет при достаточной информативности нести оскорбительный характер. А анекдотец я в команду пущу, будут понимать смысл.
Быстров поглядел на своего помощника и засмеялся. Оценил подарок.
Теперь Алексеев был уверен — с этим командиром и его гробкомандой все получится, как должно. Трудно будет, но — справятся.
Младший сержант Новожилов, командир саперного отделения.
Распластавшийся в талом снегу луговины громадный самолет просто угнетал своими нечеловеческими размерами. Лежал на самом краю, воткнувшись застекленной, словно дачная веранда, кабиной в невысокие чахлые деревца. Поблескивали на солнышке осколки стекол.
— Что называется — взглядом не охватить — сказал сапер.
— Да, большой. Хоть живи в нем — отозвался седой дед, почесав в бороде.
— Бомбардировщик, наверное. Моторов два и здоровенный. Я так близко от самолета не стоял раньше — признался Новожилов, слезая со своего гусеничного мотоцикла и оглядывая местность. Судя по торчащим из снега сухим камышам, тут была болотина. Когда пошел вокруг упавшего с неба гиганта, разглядел оплывшие следы, практически такие же, как и вокруг перемотоцикла. Усмехнулся, глянул на сопровождающего деда. Тот постно потупил глаза, словно примерная школьница. Понятно, как машина грохнулась, так неугомонный старик сразу и прибежал. Волка ноги кормят, а дед этот — тот еще волчара, это с виду только седая древность, а в соображении и молодого перегонит.
— Жратву искал? — спросил, обернувшись к спутнику сапер, и тут же вздрогнул от рассыпного треска и свиста — резко обернувшись, увидел порхнувших в воздух десяток сорок и ворон. Даже и не пошел туда, заранее понимая, что там валяется.
— И жратву и вообще, мало ли что попадется. Как дом у меня сгорел — так и приходится вертеться, зима — не лето — спокойно признался крестьянин.
— Не боялся, что накажут? Брать-то трофейное нельзя — напомнил Новожилов, рассматривая вполне понятные даже не следопыту следы на мяклом снегу — вдавленные желобом, запачканные буро-ржавыми пятнами. Как раз туда уходят, где сороки всполошились.
— Немец своих оттащил в сторонку. То ли с перепугу, то ли боялся, что самолет загорится — пояснил очевидное провожатый.
— Сколько их там? — мотнул головой сапер.
— Четверо. Но там вам разве что головы остались.
— А немец?
— Далеко не ушел, дотек там же кровищей. Наш им по кабине хорошо влепил. Я когда пришел — уже дохлые все были и одежка вся в дырках. Жаль. Хорошая была одежка, меховая. Еще аптечку забрал, она у них за кабиной на стенке в шкафчике висела. Но вишь хоть помирал, а — посадил таки гробину свою зеленую. Теперь бы бензобаки найти и — качать быстрее. Солнышко все жарче, еще несколько дней — и начнет эта гадина металлическая в болото уходить. Тут под ней — жижа. Зима была серьезная. И промерзло все хорошо, но — потает же — вздохнув, сказал дед.
— Это ж сколько в нем бензина будет — оглядел здоровенную зеленую тушу сапер. Странное чувство возникало — вроде и самолет, а своей раскраской напоминала машина какую-то гадину ползучую, ядовитую. Вполне себе чудо-юдо убийственное. Только вместо крови змеиной — горючий бензин. Осторожно залез на металлическое крыло, гулко загремевшее под ногами. Прошелся, привыкая к месту. Времени не было совсем, весна накатывала танковой гусеницей, неотвратимо. Найти бы еще эти бензобаки. Командир похкоманды с совещания вернулся с бумагой странного свойства — ею разрешалось использовать для нужд отдельной санитарной команды транспорт из числа трофейного имущества, без указания марок и числа, хоть каждого похоронника на машину сажай, но бензина давать отказались. Пасись на своей траве. Потому оба сбитых самолета теперь становились особенно интересными. Только вот это не бочка с горючим, так просто в ведерко не нальешь. И надо спешить изо всех сил — размякнет почва — сюда и на гусеницах не доберешься.
День угробили на вытягивание тягача, провалившегося с пушкой на мостике. Выволокли святым духом и чьей-то матерью, изволохавшись в ледяной воде и грязи. Комсомолец все же хапнул воды и заводиться категорически не захотел, а у пушки, черт ее дери — то ли еще зимой в аварии, то ли когда тянули — сломалось колесо. В общем, день угробили зря. Ни уму ни сердцу. Знали бы, что так получится — и не пыжились бы, а сразу б стали самолет разведывать.
Ведь и разминирование никто не вычеркнул из приказа. Теперь самое то мины собирать — особенно те, что в снег ставились, они сейчас как на скатерке выложены, а чуть погодя — скроет их трава и совсем другой компот получится.
Прошелся по крылу, поприсматривался. Вот определенно это на крышки бензобаков похожи — даже и потеки вроде как старые есть. Под ногами на крыле, почти рядом с кабиной, и за мотором тоже. Такие же, как на машинах, ненамного и больше. Присел, без особого усилия крутанул по резьбе. Крышка податливо и послушно открутилась, как положено. И в лесном воздухе точно пахнуло бензином. Есть!
— Дед, а как внутрь залезал? — спросил напарника Новожилов.
— А эта горбина стеклянная была откинута. Я ее на место присобачил, мало ли что. Пособи — ка!
Сапер понял мысль, вдвоем мигом свернули на сторону вторую половину застекленного колпака кабины. Не такой и тяжелый оказался. Даже наоборот — легкий. Оперся на торчащий из глубины ствол пулемета, глянул внутрь.
— Ты бы поосторожнее, сержант. Там у них подальше — бомбы наверно. Не так чтоб большие, но если ахнут — будет тут вместо болотины агромадное озеро — с тревогой предупредил крестьянин.
— А я — аккуратненько.
Новожилов вытянул из кармана фонарик с динамомашиной и проверил. Жужжалка не подвела — лампочка тускло засветилась. И сапер аккуратно спустился в пахнущее чужими запахами гнездо летунов. Впереди ничего интересного не увидел — кожаные кресла, каждое наособицу перед одним — явно штурвал с рукоятками, напомнившими сразу бычьи рога. Оперся на второе кресло, то неожиданно, как живое катанулось в сторону, так что чуженин чуть не упал.
— А, чтоб тебя, заразу — буркнул младший сержант, с трудом удержав равновесие. Окинул взглядом непонятные циферблаты, приборы, ручки, стрелки, педали. Глаз зацепился за два десятка дырок и сколов — кто-то сыпанул пулями по всему этому сложному хозяйству от души и под ногами чавкало и прилипали подошвы к мятому металлическому полу и пахло кровищей знакомо. Заметил торчавшие сбоку из кармана на стенке бумаги — вроде на инструкции похожи, справочники тонкие такие. Сунул их себе в планшетку. Больше в кабине ничего полезного не было. Баллончики, вентили, рукоятки... Жужжа фонарем полез в фюзеляж за кресла, в темноту, зацепившись за торчащий стволом вверх пулемет, их тут два было, дошло, что катучесть кресел — это как раз для тех из экипажа, кто с пулеметами работает, чтобы стрелять во все стороны можно было. Оглядел патронные ленты. По всему выходило — не отстреливались фрицы, накрыл их кто-то ловкий медным тазом всех сразу и навсегда.
Вроде как вниз раньше можно было куда-то залезть, но после посадки и люк вспучило и пол тоже. Не удержался от мальчишеского желания посидеть за штурвалом, оглянулся воровато — не смотрит ли спутник, и попробовал усесться на сидение пилота — кто ж еще у рогатого руля сидеть может. Получилось как-то странно — у главного в самолете вместо кожаного сиденья было стальное углубленное корытце, и сидеть в нем было неудобно — до штурвала хрен дотянешься. А спинка при том — добротная, с хорошей кожей, мягкая. Не понял, почему так, с конфузом вылез, бурча про себя: "Взрослый уже, а детство в жопе играет. Порулить и подудеть захотел, тьфу, стыдоба!"
Заметил неприметный ящичек наверху в углу на защелках. Открыл, не успел посторониться и получил по каске совершенно неожиданной вещью — явно веслом складным. Полез руками — вытянул из металлического, принайтованного к потолку фюзеляжа ящика кучу резины и второе весло. Подумал немного — понял, лодка надувная, даже и с баллоном какого-то газа для надува. Повертел в руках баллон — тяжеленький. А ведь в кабине что-то похожее — и точно там, в стальных держаках почти таких же стояло аж 16 штук. Подсвечивая себе фонариком, стал открывать все защелки, какие только видел. Четыре противогаза несколько ослабили пыл, как и какие-то непонятного вида и назначения вещи, зато в последней коробке нашлась еда — консервы, шоколад и фляга литров на пять. Не удивился, что с водой, удивился — как не разодрало фляжку льдом на морозе. Дед не утерпел, тоже влез в кабину, уселся в то кресло, что не было загажено кровью, сказал грустно:
— Мне бы такие домой. Мяяягкие... Жопой как в масло...
И тоже стал шарить лапами.
Тут же громко бахнуло, отчего сам же дед подскочил словно мяч. А впереди что-то пышно засветило алым цветом, затрещало, запрыгало по леску. Отлично сквозь стекла видно было.
— Вот я дурья башка, это же сигнальные ракеты у них. И написано ведь, нет, полез как мальчишка пестрожопый... — покаянно возопил старый умник.
— Ты сейчас еще бомбы сбрось! — сердито рявкнул Новожилов, которому вовсе не улыбалось погибнуть в сбитом чужом самолете из-за детских шалостей степенного обычно проводника.
— Все, все, больше ничего не трогаю! А сидейка прочно прикручена, не оторвать — непоследовательно доложил шустрый старикан.
— Все, вылезаем отсюда, а то, неровен час ты еще что дернешь и взлетим мы на воздух! Давай сюда мешки из моего агрегата, я тут харчи нашел. Неприкосновенный аварийный запас, наверное.
— Харчи? Это я тогда в темноте не доглядел, в кабине искал, а они вон куда их запрятали — огорчился старик, весьма ловко выбираясь из кабины, впору молодому так лазить.
Новожилов оглядел непривычную обстановку с металлическими стенками, ребрами — шпангоутами и прикинул, что кровь из носу — а надо отсюда все утащить. И сам самолет тоже неплохо бы как-то не допустить к затоплению. Тут одного алюминия черт знает сколько.
