До окопа никто не добежал, даже и гранату метнуть оказалось не в кого, последний немец с маху грянулся плашмя оземь метрах в 70. Калинин хозяйственно наклонился и подобрал кольцо с чекой. Пальцы подрагивали, но вставил обратно не особо утруждаясь, разогнул усики. Так-то ценность одной гранаты была невелика, но сейчас, когда так обстановка поменялась — чем черт не шутит, может оказаться эта лимонка решающей в драке. Снабженцы привезут опять только мины, а тут вон как все покатилось. В сидоре у запасливого и предусмотрительного сержанта было несколько картонных пачек автоматных патронов, тэтэшек, диска на три хватит, но ППШ не зря называли Пожирателем Патронов Шпагина — лупил этот автомат со скоростью хорошего пулемета, да собственно и был таким карманным пулеметиком, только бы патроны были. Но проблема в том, что как-то не рассчитывали минометчики, что придется пехотинцами становиться. А у пехотинцев расход боеприпаса иной совсем.
Под пулеметным огнем (правда так себе, жидковатым, хоть и с двух стволов) залегшие немцы очувствовали себе тоскливо, мигом замахали оттуда белым чем-то. По дальним кустам, откуда началась эта нелепая атака, рявкнули назидательно минометы второй батареи, дали два залпа на пределе минимальной дистанции. Если там кто и сидел сдуру, то вряд ли цел остался и уж всяко в новую атаку быстро не рванет. Появились и спасители — две легкие СУ-76 выкатились с другой стороны, точь в точь как те "голожопики", что утром промчались по полю.
— Сучки! — радостно просквозило по траншее.
Скромные герои не без торжественности подкатили к позиции. Развернулись передом к лесу, открылись дверцы в низкой задней стенке. Собственно потому эти самоходки и назывались в обиходе "голожопыми", что боевое отделение не имело крыши (имелся брезентовый навесик, но для боевой бронированной машины это даже как-то стыдно) и бронеплита задней стенки была сильно ниже бортовых и лобовой, потому скалящих зубы самоходов видно было без труда из окопа.
— Ну что, славяне, небось уже хвост поджали, а? — хохотнул кто-то из чрева самоходки, пока командир вылезал из машины. Из другой машины шуточки донеслись более соленого свойства. Комбат-3 пропустил явно все мимо ушей, потому как сам вылез навстречу мужику в рубчатом шлеме. Пожал тому лапу, хотя и был старше по званию. Что-что, а прибыли эти две броняшки очень вовремя, о чем комбат, не чинясь, сразу и сказал.
— День такой — согласно кивнул своей, упакованной в матерчатый шлем, головой командир сушки.
— В смысле? — не понял комбат — 3.
— Да мы по дороге сюда еще так же выручили самого Покрышкина! Во как! Там такие же дурноголовые толпой на аэродром напали. Вставили им ума, мы как раз поспели, а потом из Ютеборга комендантская рота прискакала на подмогу — ну и все кончилось благополучно.
— Йутербога? — уточнил пунктуальный минометчик.
— А я как сказал? Я так и сказал — ухом не повел самоходчик.
— Так что, такие болваны сейчас везде лезут? — спросил комбат, глядя в поле, где серыми кучками валялись немцы и уже с десяток белых тряпок мотались в воздухе.
— Дыру ищут. Где-то у них там (ребристая башка мотнула в сторону немцев) боеспособное ядро с генералами. А всю шелупонь бесполезную тычут во все стороны, глядишь и найдут прореху, тогда туда ядро и попрет. Этих-то командованию не жалко, как вояки эти тотальники — бестолочь несуразная. Зато их много, добра такого, пушечного мяса дешевого...
— Да — согласился и минометчик.
— Пошли пленных брать, нам потраченные патроны надо возместить — деловито предложил самоход. Привычно как-то прозвучало, буднично.
— Сейчас!
Комбат — 3 быстро сколотил группу из полутора десятков бойцов, быстро, на манер пастушеских собак прочесали лежащих на поле, поднимая в темпе уцелевших. Живых и пораненых оказалось много — больше сотни. По совету гостей пару десятков винтовок и автоматов притащили в расположение, вместе с собранными подсумками и патронташами, остальное оружие свалили кучей и самоход с хрустом прокатился вперед — назад пару раз. Пока водитель крушил гусеницами мощь Рейха, остальные деловито набивали винтовочными патронами черные зубчатые пулеметные ленты.
Калинин не утерпел и прибрал на свой расчет два немецких карабина и вороненый автомат с откинутым металлическим прикладом. Разжился и патронами, взяв несколько поясных ремней с тусклыми алюминиевыми пряжками и подсумками. Гранаты и все фауст— патроны ушли на третью батарею, командир которой быстро на коленке написал рапорт начальству самоходов об отражении атаки, уничтожении экипажами СУ-76 аж 33 гитлеровцев и попрощавшись самоходы убыли, скорчившись в тесных боевых рубках. Сержант успел заметить, что не только снаружи машины были обвешены всяким добром, даже несколько бревен примотано — но и почти половину объема внутреннего пространства занимали снарядные ящики и снаряды. Боезапаса волокли с собой пушкари сколько могли увезти. Брать с собой пленных они отказались категорически. Комбат заикнулся было о том, что вроде как положен самоходам пехотный десант, на что экипажи заржали весело, но с легкой печалью. Увы, тут на танки-то десантников не хватало, а уж на артиллерию — тем более.
— Не хватает на все людей. Мы сегодня пехотную роту прикрывали. Дивизионом! — задумчиво сказал комбат Калинину. Потом опомнился и спросил:
— Что, сержант?
— Товарищ старший лейтенант, вы с этим автоматом дело имели?
— Ничего сложного. Эй, бойцы, смотреть всем!
И комбат быстро и ловко показал, что ничего хитроумного в немецком оружии нет. И добавил:
— Если опять придется отбиваться — сначала огонь из винтовок. Потом ППШ — он на 200 метрах навылет прошивает. А вот этот уже лучше метров на 100 пользовать.
— Последним, то есть?
— Именно. Ладно. Ты, ты и ты — наблюдаете по направлениям, смотрите за пленными попутно. При появлении противника — бегом сообщить мне. Остальные — по батареям! Быть готовыми к повторению атаки.
Когда Калинин возвращался к своему миномету, который все это время бахал и бахал по прежней цели, видно там что-то было вкусное, навроде перекрестка лесной дороги, узости в лесу или еще чего, где возник затор битой техники и отступающие скопились большой удобной мишенью, навстречу попался дивизионный фельдшер с парой санинструкторов — то ли кого из своих зацепило, то ли немцев раненых спасать.
И опять сержант включился в артиллерийскую работу. Убить как можно больше людей, одетых в чужую форму, чтобы они не смогли убить его, Калинина, и его товарищей. И все тут сейчас были заняты именно этим — и опять прошедшие над головами штурмовики, и целая куча истребителей — чуть ли не больше их было, чем Илов, прикрыты были теперь штурмовики плотно и где-то уже дравшиеся запасливые самоходчики и весь миллион советских людей, громивший последние резервы Третьего Рейха к югу от Берлина. Добить гадину! — это было главной задачей. Немцев было много — полмиллиона точно. И наплевать уже было, кого рвут осколки мин — матерого эсэсмана, убившего на оккупированных территориях сотни женщин и детей, давившего гусеницами своего танка раненых и пленных красноармейцев или сопляка нецелованного, который в свои 14 лет был мобилизован в этот дурацкий Фарш-штурм. Выбить последние ядовитые зубы! И наконец закончить осточертевшую всем войну, отнявшую у каждого несколько лет жизни, кого-то из родичей и друзей, обделившую и взрослых и детей всего большого Советского Союза. Закончить проклятую войну — и вернуться домой. Так хочется домой — аж ночью снится!
— Приклад у немецкой рогули не складывается, погнут — заметил Калинину один из подносчиков, которому очень понравился трофей.
— Черт с ней. Все равно только четыре рожка. Сейчас тут этого добра полно, подберем другой. А пока — пускай этот будет, не ровен час пригодится. Не оказалось бы рядом самоходов — все бы куда сложнее вышло — ответил сержант.
Расчет с этим безусловно верным мнением согласился безоговорочно. А Калинин подумал, что прижимистый комбат-3 мог бы и щедрее поделиться патронами и гранатами, но все прибрал к себе. Ну да, своя рубашка ближе к телу. Можно бы было сходить, попросить подмоги у своего комбата-1, но между командирами батарей отношения были непростые и отлично к ним подходило ляпнутое однажды нелепым, но мощным заряжающим: "Муж моей жены, но мне не родственник!"
Очень подходило. Потому никуда Калинин не пошел, тем более, что опять скомандовали перенос огня. Осталось только странное ощущение — немцы чертовы были словно механизмы какие-то, а не люди. Вот только что рвались яростно в атаку, а тут сдали оружие безо всяких яких и словно перестали быть солдатами и врагами. Уселись и улеглись, где им было указано, уже и улыбаются. И когда прибыли машины с грузом мин — без всяких возражений бодро кинулись помогать, как только им приказали. И особенно удивило Калинина, что серой массой зольдат тут же стали командовать двое таких же пленных, но вроде как офицеров — погончики у них были не лысые. И толково командовали, словно это немецкая минометная батарея и работают на своих — споро, прилежно и старательно таская тяжеленные ящики. Странная публика все-таки.
Избавиться от пленных получилось не сразу, раненых запихнули в грузовики на пустые ящики, здоровых погнали пеше, примазавшись к чужому конному обозу, шедшему за боеприпасами в тыл. Но своих конвоиров пришлось оторвать от коллектива, аж четырех.
Хотя Калинин и был уже опытным, обстрелянным бойцом, а только сейчас задумался о том, какая сложная махина — армия и сколько всего такого в ней, что ни один журналист не опишет никогда. Вот тех же фрицев пленных кто-то должен принять, определить в охраняемое место, кормить — лечить, а сдаются сейчас немцы толпами, не то, что пару лет назад. Большая работа! И порадовало, что хоть и происходит что-то неприятное — больно уж грохотало характерно по всем направлениям, а — спокойные минометчики все. Чуют — все, отдергались фрицы, последние судороги.
Огонь продолжался, батареи тяжелых минометов работали на износ, причем оставалось только догадываться — что там происходит, куда бьют мины. Явно что-то происходило серьезное, хорошо еще, что атак на позиции артиллеристов больше не было, несколько раз совались мелкие группы, но их успевали разгонять до того, как они начинали развертываться. Хотя на следующий день, когда опять привезли боеприпасы — и наконец-то цинки с патронами, оказалось, что на винтовку оставалось в среднем по обойме, а на автомат — меньше чем по диску. Очень вовремя патрончики-то прибыли.
Мехкорпус, как верно угадал тертый калач Калинин, и впрямь попал между молотом и наковальней. Да еще и двигаясь вперед без остановок. Поставленная соединению задача была в первую голову вывести из строя систему управления вермахтом, для чего надо было дойти до Потсдама, замыкая окружение столицы Рейха.
Разрубить на куски единую группировку вермахта, разорвать кооординацию и взаимодействие этой миллионной армии, имеющей задачу — защитить свою столицу и ослабить этим ее сопротивление на порядки — такая задача стояла перед РККА. И задача была выполнена! Снятая с западного фронта армия Венка все еще пыталась проломиться к столице. И навстречу ей перлись остатки разгромленной армии Буссе. Потому мехкорпус и шел вперед, чтобы доломать последние остатки управления вермахта при том отбивал атаки армии Венка и — обратным фронтом — отражал попытки прорыва солдат Буссе. Все и сразу.
Забегая вперед, можно сказать, что бойцы и командиры мехкорпуса выполнили всё. Попутно Красная Армия выкатилась гусеницами и броней в святая святых — командный пункт Верховного командования вермахта в Цоссене. Спасаясь от разгрома, штабники ОКВ вынуждены были эвакуироваться. Что такое — бегство штаба в виду приближающихся танков противника — можно не описывать. Важно, что координация действий соединений вермахта и СС этим была нарушена совершенно и окончательно.
Вдобавок позже оказалось, что прекрасно выполненый удар оставшихся бомбардировщиков Люфтваффе (последний массированный в этой войне) в результате которого была полностью разгромлена гигантская советская танковая колонна, идущая на Берлин, имел несколько иной результат. Снятые опять же с Западного фронта остатки эскадрилий бомберов из-за небольшой ошибки командования плотно накрыли свою же штабную колонну ОКВ, как раз уходившую от столицы. Если не считать этого невеликого пустяка, надо признать, что результат был отличным — разбомбили колонну замечательно. Ехавшие позже по той дороге были удивлены невиданным количеством бумаг, покрывшим обочины и придорожные поля на протяжении нескольких километров. На битые грузовики уже все насмотрелись, это было привычным, заваленные германской техникой дороги, но многокилометровый бумажный покров удивил всех и отпечатался в памяти.
Берлин был плотно окружен. Из-за потери авиабазы ПВО Люфтваффе в Ютербоге больше немецкого противодействия англо-американским бомберам не было никакого и шедшие ровным строем, как на параде, сотни тяжелых союзных бомбардировщиков словно на полигоне разгружались, снося блокбастерами кварталы горящей столицы. Зенитки люфтваффе либо не доставали, либо уже были выдвинуты как средство противотанковой обороны. Да и единая система ПВО к тому времени рассыпалась. Американцы спешили — по договоренности с СССР они после определенного дня — когда наши выходили на окраины Берлина и начинали штурм — полностью прекращали действия в этой зоне, отдавая небо советской авиации.
Венк не сумел пробиться к Берлину. Толком не известно, сколько зольдат и офицеров генерала Буссе сумело просочиться сквозь советскую оборону. Ломились во многих местах, толпами, кучами, так, что стоявшие в обороне наши расходовали все боеприпасы до донышка, артиллеристы выгребли со складов даже картечь, которой к концу войны и не пользовались уже, по толпам били даже бронебойными, потому как армия Буссе свою технику потеряла, наши собирали оружие убитых немцев одной группы, чтобы использовать его против следующей — шла уже не армия, шло разрозненное стадо, огрызки, обсевки.
Но факт то, что сколько-то прорвалось к Венку, вместе с самим генералом. Точных данных, как и всегда, когда речь идет о немецких потерях, нет. Наши советские источники толкуют о 3 — 5 тысячах, Кейтель упоминает о 10, сейчас уже раздувают до 40 тысяч, что не подкрепляется никакими документами. Ну да современная брехня рейхофилов — она такая. Достаточно заметить, что, к примеру, модно заявлять, будто окруженные остатки 9 армии и 4 танкового корпуса, которыми командовал злосчастный генерал, всего насчитывали тысяч 50 зольдат, из них вышло 40. Стильно, тонно, красиво. Нюанс в том, что рекомые 50 тысяч — были манншафтом, боевым составом, на который приходилось втрое большее число вспомогателей, тыловиков из всяких разных служб и фольксштурмистов. Всего окруженная группировка была не менее 200 тысяч. Точного учета не было ни тогда, ни сейчас. Вести учет и нормально хоронить было некому. На кладбище в Хальбе, там где мясорубка была особенно впечатляющей, захоронено больше 30 тысяч немцев, сколько прикопано по лесам и воронкам не знает никто. И не узнает — законодательством Германии раскопки на местах боев приравнены к гробокопательству на кладбище, поисковой работы не ведется принципиально, так что каждый может считать по своему. Кто как, а я вижу в этом признание немцами простого факта — все поля боев там — сплошняком немецкое воинское кладбище, заваленное непохороненными зольдатами. Куда ни ткни лопатой.
