Обликом Дмитрий Старший не был также хорош, как его одежды. Невысокий, худощавый, широкоплечий, статью он заметно уступал отцу. Не особо красивое, но примечательное лицо, благодаря резким, волевым чертам и широко поставленным голубым глазам. Борода небольшая, европейская, напоминающая стиль эспаньолка, как у Бреда Питта. Каштановые волосы с лёгким рыжеватым оттенком волнами ниспадали до самых плеч. Такая причёска несколько противоречила современным русским канонам. С отцом он был схож каким-то животным обаянием. Такой минибатя, только с изящной фигуркой. Женщины там, в Москве, верно, штабелями укладывались перед ним.
Почему-то мне показалось, что мой тёзка был излишне напряжён, перебрасываясь словами на разные темы с отцом и потягивая из кружек сурожское вино. Брат рассказывал о своём житье-бытье в Москве, при дворе великого князя. У него и у брата Василия имелись там свои дворы с челядью и выездом. В их уделах заправляли всеми делами волостели, изредка наведываяся в Москву с деньгами и докладами. Не обошёл молодой и неженатый парень прекрасных обитательниц многолюдного города. По статусу князя он не мог свободно общаться с простолюдинками, но частенько применял мою методику вылазок в город в простом одеянии. Правда, я ещё не додумался посещать тайные блудилища, и есть ли они в Галиче. По Москве их оказалось несметное количество.
— Оле, Митря! Мало я тя сечах преду. Взымешь хворобу прелестну и не оженити тя ноли, — вздохнул князь Юрий.
Поняв, что перегнул с рассказами о блудливых похождениях, братец моментально переключился на описания встреч с девами из знатных семей. До петровских ассамблей было ещё два с половиной столетия. Выручали в таком подходе церковные службы, брячины и взаимные гоститва, на которых иногда можно было увидеть милое личико какой-нибудь московской затворницы.
Отец кисло воспринимал восторженные россказни зрелого по средневековым меркам мужчины, пытаясь переключить разговор на политические темы. Молодой человек в свою очередь неохотно отвечал на вопросы о жизни московской элиты, но кое о чём всё-таки поведал. Как было уже известно, в отсутствии малолетнего князя, его ближников и двух соправителей, находящихся с визитом в Литве, бразды правления в Москве держал третий соправитель — боярин Иван Дмитриевич Всеволожский. Гений в дипломатии и в интригах, в хозяйственных делах, по мнению гостя, боярин Иван не блистал успехами. Следствием чего явились многочисленные жалобы от купцов и ремесленников на притеснения приказных дьяков. По Москве ходили слухи, что правитель не столько занят управлением, сколько сварами с другими боярскими родами, прежде всего с Добринскими и Кошкиными.
— Сокрушено право нашими пращуры заповедах вдавати стол по старейшеству в роде. Сие к пряниям леще, к непорядию, к забобонам (ст.русс.: бесчиние) и лихоимству боярски. Деи отроку мочно стати во главе рода? — не сдержался Галицкий князь, в ярости ударяя кулаком по столу.
Дмитрий Старший горячо поддержал отца и сам обрушился с бранными словами на великого князя и его окружение. Особенно досталось боярину Ивану Всеволожскому и сыновьям его. Де самоуправствуют они, бесчинства творят.
— Добре, — хлопнул руками по коленям отец, — Ступай, Димитрие омовитеся и почити с пути. Брат тей младшой умолвитеся с ми и к те такожде приде.
Оставшись со мной наедине, спросил, кивнув на дверь:
— Иже мнишь о сием, Митря?
По правде говоря, я был сильно разочарован в Шемяке. Такая яркая историческая личность показался мне обыкновенным, примечательным только своими одеяниями человеком. Ожидал чего-то большего.
— Почему он надумал навестить тебя?
По словам отца, старший Дмитрий просил у него много денег, почти тысячу рублей. Якобы из-за сильной жары случился сильный недород в его маленьком княжестве. Люди будут зимой голодать.
— А почему он в Москве у многочисленных бояр помощи не просил, или у своего брата Василия? — возник закономерный вопрос.
— Про сие вопрошай его самого, — пожал плечами отец.
Тут могло быть два варианта: либо парень банально промотался, либо его подослал к отцу московский временщик.
— Пусть тогда он женится на Боровской княжне. А ещё заставь подсылым твоим стать на Москве, — предложил государю, — И княжество своё пусть под залог отдаст.
— А сребра толико отнуду яти ми? Боярину Никитовичу даннословил. Либею поминки уготовити нать. В Орду такожде нать, — возразил отец.
Разговор как-то заглох, сидели некоторое время молча.
— Добре, ступай в мовню, разглаголи брата. Негли поведае те паки лишче, — предложил он.
Тёзка сидел в предбаннике ещё одетый, потягивая какой-то напиток из кувшина, ожидая пока холопы растопят каменку для парной. Своих слуг оставил во дворе. Намеревался, что разговорю братца, выполню поручение отца и свалю из бани, будто бы опасаясь, что путные распорядители нагонят в мыльню толстых баб. Оголяться мне перед братом не хотелось по причине позорных отметин. Подговорил банных холопов, чтобы не сильно торопились со своей работой.
— Брате мой, седи к ми, — снова заключил меня в объятия старший Дмитрий и принялся тискать, — Сказывай, яко ты бытиях зде с отичем. А помниши, яко мы на ловитву хаживаша купно к Москве реке? Ты детищ возгрив бысти паки. За нами, отроки, лещился присно. Отщетиша (ст.русс.: потеряли) тя ноли повечеру. Мниша, иже утоп. Искаша обношь на реке с ребяты, а ты дома ялся. Яко мы на качелях глумишася, помниши? Я тя раскатал до верха, а ты пал и главою убился. Гугнити (ст.русс.: заикаться) с тей годины стал. Отич мя побил яро ноли. Сести на мнозе не мог.
Парень засмеялся как-то легко, душевно. Никакой настороженности в нём уже не чувствовалось. Наоборот, сейчас я видел перед собой доброго и любящего брата. Даже стыдно стало за свои предположения, высказанные ранее отцу.
— Молва шед, иже главой ты хвор? — продолжил он, — Блядяша поди. Гугнил токмо зельне. Бывало, чаяшь, дондеже (ст.русс.: пока) ты косно мысль глаголишь, и в томление влещиваешися. А ныне ты выправился. Глаголешь, яко вития (ст.русс.: красноречивый оратор) на торжище. Ладен стал. Ликом красным матушке уподобен. Деву пригожу те нать. Иму тя с сей в Москву, а то изокваснеши зде.
В кувшине оказался крепкий перевар, на вкус очень даже отменный. Брат вдруг взъярился и наорал на холопов, что они медленно работают. Мужички забегали шустрей.
— Ты сам как поживаешь в Москве? — поспешил переключить поток вопросов на него.
— Инде те вся поведаю, поелику отичу час исполнь рекл о сием бытие в Москве. Язык ужо занедужил, — увернулся от допроса брат, — Женити тя нудит, небось? Мя на Феодору Васильевну, княжну Рязанску, верзил. А она ликом травлена. Черти на ей горох молотили. Нудма отлещился от сего, с братем Васькой ушед под руку государя Московска.
— Есть такое дело. Сватают за Машку Боровскую, — признался ему.
— Воно иже! — поразился брат, — И я же семо пришед по сему ряду. Такожде хочу к ней посвататися. Стара княгиня Елена Ольгердовна зельне скудна калитою стала. Готова за унучку Марию град Малоярославец с окрестью в приданное дати, удел вящший. За сие мнит от долга сея избавитися. А у мя удел мал вельми, гобину не зрю. Долгов сеих мнозе.
— Не тревожься, братиш. Постараюсь уговорить отца тебе помочь, — заявил я.
— Добре, — просто согласился будущий Шемяка, улыбнулся и потрепал мои волосы, — Отич присно любил тя лишче мя с Васькой, но я такожде тя люблю.
И вдруг заорал зычно в сторону суетящихся холопов:
— Зачну совлещася. Не уборзитеся пещь запалити, пока порть на ми есть, болезновати будете сеими гузнами (ст.русс.: Начну раздеваться. Не успеете печь затопить, пока одежда на мне, пострадаете своими жопами).
Я предупредил тёзку, что мыться с ним не стану.
— Не люблю купаться с толстыми тётками, — объяснил свой отказ.
— Не хоронися мой утый брате, — хохотнул брат и саданул ладонью по плечу, — Управимся без женок дебелых. Буде нам радощно и удало.
Он подозвал одного из холопов и произнёс какой-то приказ. Я не разобрал ничего, а парень тут же умчался.
Как я не пытался уйти, как не вырывался. Всё было бесполезно. Пришлось тоже раздеваться, горестно вздыхая и сгорая от стыда. Историческая персона, уже раздетая полностью, стояла, улыбаясь и ожидая меня. Фигурой он был похож на греческого бога Гермеса, сошедшего с Олимпа. Нет, скорее на козлоногого сатира, вышедшего из оливковой рощи после секса с нимфами, если принимать во внимание слегка кривоватые ноги, обильную волосатость и прочие детали ниже пояса. Его тело, источающее запахи пота и адреналина, было также покрыто множеством ссадин и синяков. Задышалось гораздо спокойней. Меня комментировать он тоже не стал, хотя заинтересованно разглядывал.
— Готов? Поидем ужо в мыльню, а то у мя гузно простыло, — заорал на меня сатир и, дурачась, толкнул вперёд.
Мы с грохотом и хохотом поскакали в парную.
— Где же бабы? — заинтересованно промявкал я, млея от предвкушения.
На такую сексуальную наживку, как мой братан, должны клевать только красотки первой величины. И мне, надеюсь, тоже что-нибудь откатится. Отцовы гренадёрши и прочие гиппопотамихи будут вспоминаться только в угасающих воспоминаниях.
— Не терпится? — поощрительно улыбнулся брат, — Поскору буде те лепше баб.
Я ещё не успел переварить в своём мозгу эти слова, как в мыльню ввалилась толпа голых парней, вопя, пихаясь, размахивая руками и прочими конечностями. Все без исключения выглядели ожившими статуями древнегреческих богов. Братец, точно, спецкастинг устраивал в свою команду. Бород почти у всех атлетов не было, только некоторые из них имели кое-какую поросль на своих лицах. У меня даже похолодело как-то там внизу, в кишочках.
— Чего это они сюда припёрлись? — прошептал я одеревеневшими губами, но брат услышал, или просто догадался:
— Буде радощи! — проорал он, подмигивая шалыми глазами.
Данунах! Клял себя последними словами. Не зря свербело под копчиком. Чуть не наделал при всём честнОм народе в мыльной.
— У меня живот скрутило чего-то вдруг, братец, — сообщил тёзке слегка охрипшим дискантом, борясь с рвущейся на свободу массой.
— Иди, избременися и ворочайся наопак. Мы тя на мнозе чаяти не будем, — ответил он, нетерпеливо суча руками.
Я вскочил и пулей вылетел из мыльни. Позади раздались жуткие крики. Началось! Даже не хотелось думать о том, что там могло твориться. Рука сама неосознанно совершила крестное знамение. В предбаннике накинул на себя холстину и проскочил в ближайший нужник. Вернувшись, принялся лихорадочно набрасывать на себя шмотки, вспоминая моменты общения с братом и злобно матерясь.
Когда посидел немного и успокоился, прислушиваясь к доносящемуся из мыльной рёву, вдруг жутко захотелось взглянуть на мужскую групповуху, хоть краем глаза полюбопытствовать. Для расширения кругозора, ясен пень. Осторожно приоткрыл дверь и заглянул.
В помещении происходила банальная драка. Голые атлеты боролись стенка на стенку. Махались руками, ногами, шмякались телами о деревянный пол, тискались в борцовых позах. Многие были уже окровавленными. Кое-кто отдыхал без сознания на лавках. Князя Дмитрия дивные атлеты возюкали так же немилосердно, как и всех остальных. С трудом узнал его с подбитым фейсом. Вместо жёсткого порно оказался всего лишь голый баттл.
— Ну, ты иде тамо закоснел, Митка? Иди к нам боронитися, — весело заорал брат, заметив меня.
— Сейчас, я скоро, — сообщил ему и бросился в предбанник снова раздеваться. Когда вернулся, сражение уже закончилось. Боги отдыхали, омывая боевые раны, сидя по лавкам и обсуждая варианты наказания проигравшей стороны. Предлагались самые жуткие глумления, которые только может вынести над собой душа русского парня. Против порки и прочих унижений уже я решительно возражал. Обрыдли мне эти все садистские штучки. Наелся ими в этом времени до печёнок. Однако, свои варианты наказаний не предложил. Кроме как кукарекать под столом, ничего в голову не приходило.
Баб так и не позвали. Меня омывали и парили мужские руки. Даже взгрустнулось как-то, вспоминая банный разврат на прошлой недельке. Вариант, предложенный братом, тоже в чём-то прикольный, но если драться голышом, то лучше с бабами, пусть даже бегемотного типа.
С братом ещё немного потрепались дружески в предбаннике за бутылью терпкого сурожского вина, сидя в простынях. Его подручники быстро оделись и убрались, повинуясь нетерпеливому жесту своего начальника. Выспрашивал больше он, чем я. Интересовало его практически всё, что творилось за последнее время в этом далёком, затерянным среди болот и дремучих лесов Галиче, хотя город ему определённо не нравился. Прежняя батина столица — златоглавый Звенигород — по его словам, был востократ лепше. А про Москву даже не стоило упоминать. Не заметил, как втянулся в разговор и рассказал брату о своих приключениях в образе холопа и о побеге из темницы с Фокой, о знакомстве с гудцами. Братец искренно сопереживал моему повествованию и смеялся до колик в животе, когда я описывал барственные замашки своего сообщника.
— Помню его по Звениграду, егда в отроках стрекал. На вящшем месте у отича он сидел, — заметил брат и сильно огорчился гибели такого человека, — К се бы его приспел (ст.русс.: приблизил), аще он живый бысть.
Рассказал он как в позапрошлом году принял в своём княжестве жену и детей Фоки, бежавших из разорённого разбойниками поместья. Вышегородский удел соседствовал с владениями боярина Плесни. Несколько позже батя конфисковал всю собину Фоки, а его семья так и осталась на попечении моего брата. Он выделил им для проживания и кормления земли и усадьбу.
Решил открыться брату о своём вокняжении и назначении воеводой. Поведал и о взаимоотношениях с Морозовым и с Жеховскими. Обсуждать рождение брата Семёна, остерёгся. Пусть с батей наследственные вопросы сам решает. С батиными ближниками у моих старших братьев в своё время также не сложились отношения. Доверять им мой старший брат категорически не советовал, питая особую ненависть к боярину Морозову. Моё возвышение его нисколько не впечатлило. Показалось, что он где-то даже посочувствовал мне. Конечно, разница есть — княжить в далёкой неосвоенной глуши, или в населённых местах.
Дмитрий Старшой посоветовал мне назначить на удел толкового волостеля, а самому как можно скорее перебраться в Москву и жить там полноценно. Он с воодушевлением поделился со мной впечатлениями о столичной жизни. Рассказал, как на Спас приезжали фрязины и глуму лицедейску показывали, да мусикию голосили лепо. Поведал о затейливых механикусах из земель немецких, о пышных ярмарках, где продавали ткани и камни переливчатые и тварей неведомых показывали из земель полуденных, персидских, да синдских.
Где-то в потоке слов промелькнула мысль, что Москва в скором времени задавит Галич. Я спросил его напрямую:
— Если начнётся война Галича с Москвой, под чьи стяги ты встанешь?
Лицо брательника стало серьёзным. Он глухо произнёс:
— Отичу не премочь правительницу Софью. За ней стоит могутна Литва.
И грустно добавил:
