Пацан задумался, шевеля губами и изрек:
— На два рубля и три десятков деньгов сладилися бы.
— Да ты на десяток рублей сгодишься! — решил подколоть его.
— Ино правда есть (ст.русс.: То правда есть)! — заблестел глазами пацан и решил сделать мне сомнительный комплимент, — Тя аще учревити, за рубль с полтиной продати леть, ино лишче (ст.русс.: А если тебя раскормить, то за рубль с половиной можно продать, а то и больше).
— А чего так мало? — полезла из меня обида.
— Плоть здрава, кости и зубья союзны. Се ладом есть. Руце теи белы, малотяжны. Се худо есть. Дельма утех ты негож, бо ут и сечен еси, поне уд тей прост и сомерен (ст.русс.: Тело здоровое, кости и зубы целы. Это хорошо. А руки твои белы и малотрудны. Это плохо. Для развлечений тебя не используешь, так как хулой и сеченый, хотя твоё достоинство не кривое и подходящего размера), — обрисовал меня Тюха.
Ишь, какой деловой! Углядел все детали. Блин, как лицо моё полыхнуло. Руки сами потянули вниз холстину. Матюгнулся от неожиданности и смущения.
— Не буеслови, Митко (ст.русс.: Не ругайся, Митька)! — возмутился рыбачок, — Несть боголепно сие (ст.русс.: Не угодно Богу это).
Ещё один воцерковлённый по самое не могу деятель на мою голову свалился. Весьма кстати подплывали к берегу. Показав, куда рулить, выпрыгнул из ялика на берег за своей одеждой, придерживая на бёдрах холстину.
В зоне видимости от моих кустиков метров в ста намечалась драка. Группа подростков приставала к знакомому мне младшему музыканту, сопцу. Интересно, где же его сотоварищ? По всему выходило, что местная пацанва соблазнилась сегодняшним невеликим гонораром музыкантов. Успел натянуть только штаны и босиком помчался к мальцу на помощь. Противники, численностью в пять морд, показались слишком рослыми, чтобы мне с ними со всеми справиться. Манерой держаться они явно косили под "основных на районе". Придётся как-то с ними решать дела миром, или не уйти тогда отсюда без попорченной шкуры.
— Здорово, ребята! — радостно поприветствовал хмуро взирающих на меня подростков.
— Отнуду ты сякий пришед, холоп (Откуда ты такой взялся, холоп)? — недружелюбно поинтересовался их главарь со скуластым волевым лицом.
— Я здешний, галичанин. Дмитрием звать. И не холоп я вовсе. Вот, с другом своим тут гуляем, купаемся. Он вам чего-то плохое сделал? — отчаянно пытался найти мирный исход, но уже вибрирующим копчиком ощущал неминуемость драки.
— Чуждец ты еси по речи, — влез с пояснениями кругломордый парнишка, — Неси галичин (Чужой ты по речам. ... Не галичанин).
— Идите по-хорошему отсюда, пока целы! — повысил градус угрозы в голосе.
— Сам отзде пеши в Египту к воньливым каркодилам, холоп руды. Единаче теи ушеса ослячьи исторгнем (Сам отсюда иди в Египет к вонючим крокодилам, рыжий холоп. А то враз уши твои ослиные оборвём), — нервно заорал главарь.
Ишь, какой начитанный парняга, етиего. Про крокодилов знает. Когда и где он только успел их обнюхать? Вспомнилось детское: — "Какой зверь ходит лёжа"?
— Пошто лыбишися? — разозлился до невменяемости главарь, — Днесь буде слезьми горьки источатися.
И размахнулся этак молодецки, с намерением влепить мне леща. Слишком широкий замах позволил мне поднырнуть и с силой ткнуть противника в область солнечного сплетения. Скуластый со стоном согнулся.
Завертелась драка. Налетели сразу все остальные четверо. Отбежал и постарался отработать каждого кандидата на полёт в нирвану в порядке живой очереди. Тело прекрасно подчинялась заученным движениям. Однако, переоценил силовые возможности малолетки и пришлось применить кое-чего из травмирующего арсенала, немного попортив суставы у одного, самого крепкого. Сам в ответ словил неслабые звездюлины. Сопец стоял и не помогал нисколько, только хлопал глазами. Чудо мухоморное! Когда удалось нокаутировать ещё раз главаря, заметил бегущих мне на помощь по берегу полностью голого старшего музыканта и рыбачка Тюху с другой стороны. Побитые злодеи с ворчанием отступили и исчезли среди строений посада, оставив в плену своего главаря, отдыхающего на песке. Его пинками прогнали подскочившие мои новые приятели, когда тот очухался.
— Ух ты, Митко! Ладом ты ратоваешь (ст.русс.: Хорошо ты дерёшься)! — восторженно затараторил Тюха.
— Воздаждь Бог тя, муж добр, иже предстоял маво брата Треню (ст.русс.: Благодарю тебя, добрый человек за то, что защитил моего брата Треню)! — произнес голый парень и низко поклонился, доставая рукой до земли, — Людие зде за человеков нас не мнят, а ты содеял. Мироном наречен есмь, тея послушник.
Млин, взрослый ладный парень вот так запросто в слуги к отроку нищему набивается. Догадываюсь, что это такая фигура речи. Если бы девушки вот так же запросто просились ко мне в рабство, предпочтительно сексуальное, не смог бы тогда с собой совладать.
— Коли маленьких обижают, положено заступаться, — попытался пояснить свой поступок, потирая опухшую скулу.
— Я несмь мал, — вдруг обиделся младший музыкант, — Есмь вящше тя (ст.русс.: Выше тебя).
Долбать меня дятлом! Всё никак не привыкну к другим своим размерам.
— Ну, не маленький, зато удаленький, — попытался утешить мальца, — Слышал, небось, сказку про мальчика с пальчик?
Вспомнилась мне она чего-то вдруг.
— Вот куру слещил, сей миг ея изопряжим. Позволь тя угостить, Димитрий (ст.русс.: Вот курицу принёс, сейчас её изжарим. Позволь тебя угостить, Димитрий), — продолжил изливаться любезностями старший музыкант, попутно одеваясь в свою хламиду.
Роскошное тело легкоатлета позади покрывали застарелые следы от ударов кнутом.
— За что тебя так? — поинтересовался, указывая на отметины.
Парень криво усмехнулся и ответил:
— Боярам и князьям не по нраву наши кощуны явнут.
— Неужто наш князь Юрий Дмитриевич такое сотворил? — ужаснулся я.
— На Москве нас казниша. Со скомрахами мы хождеша дружней по землям русским. Глумище содеивали на торжищах. В скуратах играша, ово разноваплены. Иде добре приимаша, яко в Новуграде, иде лютоваша с нами, яко в Москве. Люди тамо злы, несуть зде. Купно дружню поимаша да пожегша митрополичьим судом. Мя и Трешу посекша кнутьями ноли. Малы летами спаслися от уморы (ст.русс.: В Москве нас казнили. Со скоморохами мы ходили ватагой по землям русским. Представления устраивали на ярмарках. В масках играли, или выкрашенными красками. Где по-доброму нас принимали, как в Новгороде, а где жестоко с нами обходились, как в Москве. Люди там злы, не как здесь. Нас вместе с друзьями поймали и пожгли судом митрополичьим. Меня и Трешу только кнутами посекли. Малыми годами спаслись от смерти), — сообщил о себе музыкант, — А ты, Димитрие, скомрах, ово холоп течны?
— Чего? — отвисла моя челюсть.
— Не полошися, мы не выдадим тя, утаим. Аще похочешь, в ватагу примем. Нам накрец нать. Истинно ли я глаголю, Треша?
Братец с готовностью кивнул головой. Накрами между прочим называли в старину бубенцы, или барабаны. Короче, что-то такое ударно-ритмичное.
— Мирон, почему ты меня посчитал беглым холопом? — не смог скрыть я сильнейшего интереса.
— У тя задня изосечена. Сие токмо холопов, зело винны, и татей злокозны бияша. Паки, зришь, нам довлетися (ст.русс.: У тебя задняя сторона иссечена. Так только очень виноватых холопов и воров коварных бьют. Сам видишь, как нам досталось).
Раньше бы знать об этих знаках позора, не полез бы в воду прилюдно. Слуги мои наверно тоже следы видели и промолчали, хороняки. Мне теперь ни в коем случае нельзя новым знакомым признаваться, что я высокороден. Весь Галич от мала до велика станет тогда смеяться надо мной. Как же я раньше не прочувствовал неладное на своём теле? Ведь ощущались же какие-то болезненные уплотнения на заднице.
— Не рди, Димитрие (ст.русс.: Не стыдись, Дмитрий), — решил утешить меня Мирон, — Несть студно сии стрази плоцки примати. Христа секоша и распинаша. Мнозе мучеников святых посекоша.
— Мя кийждо день отчим сече (ст.русс.: Меня каждый день отчим сечёт), — дополнил его Тюха.
— Понятно, почему холоп, вроде бы разобрались. Но, почему вы меня за беглого приняли? — не унимался я.
— Очепья с тамгой (ист.: таможенная пошлина с провоза товаров; знак, печать) несть на вые у тя. Холопам требе тое неизменно лещити, иначе казнити их люте, овогда до умертвия (ст.русс.: Цепи с табличкой нет у тебя на шее. Холопам положено её несменно носить, иначе казнят страшно, иногда до смерти), — пояснил старший гудец.
Только теперь заметил, что парни ничего на шее не носили, в крайнем случае, на запястьях рук. У старшего гудца там имелась маленькая кипарисовая ладанка овальной формы. Понятно стало, почему на мне тоже никакого креста не обнаружилось.
Получается, что если бы я не попал в княжича, то по всем статьям смахивал на беглого холопа. Пойди, докажи потом, что не верблюд, какому-нибудь замороченному на взятках дьяку. Млин, как же всё-таки сложно здесь жить. Как с такими данными я ещё на свободе? Какому горожанину, или селянину не хотелось бы поправить свои финансовые дела, донеся на прятавшегося беглого холопа? Доносительство не при Сталине родилось. На Руси с глубоких времён то стало воистину всенародным развлечением. Недаром сбежавшие от невыносимых тягот холопы уходили подальше от центральных волостей на окраинные земли, от предающих ближнего своего здесь христиан.
Многопутешествующий и потому многознающий гудец поведал, что он может определить даже давность побега холопа по степени потёртости на шеи. Очепье с тамгой для холопов делалось из малых, плохо отшлифованных звеньев цепи таким образом, чтобы снять его с головы самостоятельно и тем более порвать было практически невозможно. Холопы были вынуждены носить эти ошейники постоянно. Для некоторого удобства и по холодному сезону холопы делали себе тканные, или кожаные чехлы, куда помещали цепь. Однако, потёртости всё равно возникали. У снявших очепье только через длительное время они рассасывались. Смешно, но на моей шее такие следы обнаружились. Мне осталось только снова впасть в ступор.
Вспомнилось, что монахи, в отличие от мирян, нательные кресты носили на шее, на металлических цепочках, показывая таким способом своё раболепие перед Господом. А раз я долгое время томился, в смысле, лечился в сём весёлом заведении, почти что на положении монаха... Фух, разобрался, а то бы спятил от таких заворотов сознания на самом деле. Получается, что тамгу на шее носят только холопы.
Есть тамга для отличия добропорядочных купцов, странников, гонцов и прочих путешествующих от прочих лихих людей, включая разбойных и беглых. Хранится она чаще на поясе, иногда с браслетом на руке. Добывается у местных властей. У гудцов она тоже имелась, вырученная у чиновников псковского посадника. Исполнялась тамга обычно в виде деревянной, чаще кожаной таблички.
— Чего там с курой? — захотелось переключить внимание новых друзей на другие темы.
— У мя рыбья мнозе для тётки уловлено. Сей миг стрекну и прилещу ея, — вклинился рыбачок, желая приобщиться к нашей компании.
Парни быстро натаскали веток и полешков, соорудили костер, нанизали на прутики куски курицы и рыбы и расселись возле меня, выпрашивая случайно обещанную сказку. Будто дети малые канючили. Пришлось рассказывать. Куда деваться? Тренька хитро прищурился и заявил после прослушивания произведения:
— Яко орь землю орала, аще отрок в ушеса влез (ст.русс.: А как лошадь землю пахала, если мальчик в ухо влез)? Она бы главой трясла постоянно.
— Сие сказка есть, небывальщина. Чудеса немыслимые сбываются, — попытался объясниться.
Пока изображал из себя сказочника, еда приготовилась. Курица оказалась мелковатой, чуть больше голубя. Хорошо, что Тюха со своими окуньками и лещами подгрузился. У гудков, так сейчас было принято называть музыкантов, имелись ещё и прозвища. Треню звали Зайцем, а Мирона — Раком. Ничего в старшем музыканте не выдавало соответствия прозвищу, которое означало не речное членистоногое, а слабоумного человека. Старинный вариант слова "дурак". Была в нём некая простоватость, перемешанная с добротой, но она только усиливала внешнюю привлекательность. Казалось, что человеку с таким лицом не дано природой совершить чего-либо низкое, подлое.
В Галиче они уже пару дней околачивались. Богатый город, и люди гораздо добрее, чем везде. Деньгу много можно нагудеть. А ходили они ещё в Литву ранее, и в Новгороде великом бывали, и в немцах. Лютня была подарена купцом немецким. Мироше очень понравился этот инструмент и с ним больше не хотел расставаться. Увлекательно рассказывал старший брат о своих странствиях, даже захотелось бросить карьеру княжича и пойти бродить с гудками по белу свету.
Наевшись, мы все вместе лежали в теньке поблизости от догорающего костра. Тюха ушёл проведать ялик, причаленный в невидимой с этого места бухточке. Я попросил разрешения поиграть на их инструментах. Лютня звучала скучновато, блёкло. В свое время неплохо играл на гитаре, так что разбирался в таких делах. Пять струн было для меня маловато для нормальной игры. Я же не Паганини, чтобы исполнять вариации на таком мизере. При нормальной переделке можно потом будет сделать нечто похожее на гитару. С дудочкой разобраться оказалось гораздо проще. Быстро определился с отверстиями и положением пальцев.
Пора познакомить этот мир с кое-чем сногсшибательным из моей прежней жизни. Попробовал вымучить на дудочке какой-нибудь популярный мотивчик. Замахнулся на "Историю любви" Френсиса Лея. Вроде бы что-то получилось. Парни окаменели. Получится ли у меня "Эль кондор паса"? Ура, получилось! Даже у самого в пальцах закололо от восторга. Мироша весь мокрый от слёз вдруг попытался лютней подгрузиться, но ойкнул от щипков брата. Приятно так, лежа с сытым брюхом и задрав ногу на ногу, извлекать из дудочки фантастические мелодии и доводить до умирания от восторга душевных парней. Они слушали, подавленные величием композиций далёких потомков, блестя широко раскрытыми изумлёнными глазами. Мирон, когда затихла последняя нота, встрепенулся будто от сна и воскликнул:
— Кои мусикии лепы (ст.русс.: Какая прекрасная мелодия)! Будто в самом раю с ангелами побывал.
— Да я, такожде! — согласился с ним брат.
Солнце забралось в зенит и постоянно настигало лучами наши тела. Приходилось отползать подальше в тень. Неожиданно почувствовал прикосновение к себе горячей ладони Мирона.
— Ты несть обыден отрок, аще мусыкию ангельску ведаешь! — проговорил он с придыханием, поднялся на ноги и склонился в глубоком поклоне, — Просим вяще не отринути нашу ватагу, с нами дружнити.
7.
Ответ не успел дать. Наш тёплый, творческий вечер прервали крики. Метрах в ста от берега плавала лодчонка, наполненная подростками. Вдруг она перевернулась и стала погружаться в воду. Я и Мирон, не раздумывая и не раздеваясь, бросились в воду. Когда подплыли, лодка уже вся ушла под воду, а на поверхности барахтались перепуганные дети. Когда вытянули всех из воды, один из мальчишек закричал:
— Несть Матрёны, утопла. Спасите мою сестрёнку Матрёнушку.
