Ничуть не страшно

— ТЫ доволен, да?! Добился своего? Ты здесь, а она... Катарина там. А тебя даже рядом не было. Какого это не слышать голоса своей дочери? Какого это забыть о ней ради очередной любовницы, а дорогой?! — Ее голос из твердого и уверенного постепенно превращался в скулящий и плачущий, как у побитой хозяином собаки. При этом я отчетливо видела, что женщина не давала волю слезам. Казалось, свое Евгения уже выплакала раньше. — Какого это променять последний вздох дочери на какой-то долбанный прием, а?! КАКОГО?!

— Женя... — Максим поднял обе руки вверх. Голос его прозвучал ласково, на лице отразилась грусть.

— ЗАМОЛЧИ!

Стоявший бок о бок с ним Руслан вздрогнул от надрывного полного боли, ярости и страдания крика женщины.

— Не смей меня так называть! Ты потерял право вообще обращаться ко мне хоть как-то с тех пор... — Слезы все-таки покатились из ее глаз. Одинокими тоненькими дорожками по щекам, подбородку и шее. Я стояла не так далеко, чтобы иметь возможность разглядеть эти детали.

— Она умерла. Я пришла сказать, что твоя дочь умерла...

Я не сразу поняла, о чем Евгения говорит, но увидев полное ужаса лицо Максима и вторившее ему лицо Руслана...

В моей памяти, как на яву всплыл фрагмент некогда произошедшего разговора. Детский доверчивый голосок маленькой куколки в желтом платьице набатом застучал в моей голове:

...— Тебе тоже папа подарил кулон?

— А ты здесь, — голос Евгении снова опустился до скулежа. — С девками, друзьями... веселишься...

— Женечка, — Максим чуть громче, чем в первый раз обратился к женщине, делая небольшой шаг вперед.

— СТОЯТЬ! — Евгения снова передернула, кажется, затвор в пистолете и подняла его на уровень лба. Ее руки с каждой пройденной минутой тряслись все сильнее.

Я услышала, как позади меня ахнула Майя.

— Женечка, — На лице Демона, который своими поступками рисковал получить пулю между глаз, не дрогнул не один мускул. Мужчина сделал еще один острожный шаг вперед и чуть вправо, будто по непонятной причине закрывая собой Руслана. — Успокойся, милая. Давай поговорим.

— О чем? — Проскулила женщина с раненной душой. — О ЧЕ-Е-ЕМ?! Моя дочь мертва! ОНА МЕРТВА!

Последние слова она с надрывом прокричала на весь зал.

— Я понимаю, Женечка. Понимаю. Позволь мне помочь тебе?

— Помочь?! ПОМОЧЬ? Ты убил моих сестер. Ты убил мою дочь. А теперь ты хочешь помочь?

— Женечка... — Демон сделал еще один шаг вперед. — Я не виноват, милая. Ты знаешь это. Ты видела результаты вскрытия и отчеты с места крушения. Эта была техническая поломка. Я... — мне показалось, что на последней фразе его голос дрогнул. Но на самом деле пауза между словами продлилась недолго — всего секунду. Или даже половину. Уверенна, что практически никто и не заметил, как Максим в это время закрыл глаза и как заученную мантру произнес: — Я не виноват, Женечка.

— А как же Катарина? Как же моя маленькая Катарина?! Как она будет там... Без своего любимого орехового печенья... — Евгения переступила с пятки на носок. Потом обратно. Потом еще раз. Создавалось ощущение, что она раскачивалась на ровно месте, окончательно теряя чувство реальности. Не скажу, что я могла ее в эту минуту понять. Но я сочувствовала потерявшей своего ребенка маме всем сердцем. Также сильно, как ненавидела в эту минуту Максима.

— Она так любила печенье... я пекла его каждое воскресенье... Мы ходили к океану и строили замки, а потом я пекла печенье...

— Женечка, милая, — Демон сделал еще один шаг вперед. — Опусти пистолет. Мы поговорим. Только я и ты...

— ... а еще она любила своего Багза Банни и мистера Вуди... мы устраивали чаепитие... а потом снова пекли печенье... обязательно ореховое... мы могли целый день печь печенье... с кунжутом, фундуком, арахисом, грецким орехом... Катарина так любила ореховое печенье...

— Женечка, — еще один осторожный шаг в ее сторону.

— ... а когда печенье не получалось, мы обязательно все начинали сначала... потому что должны были печь... потому что если бы я перестала печь печень, Катарина бы умерла, — Евгения продолжала раскачиваться на месте с носка на пятку, с носка на пятку, с носка на пятку. Пистолет зажатый в обоих ее руках уже трясся очень сильно: дуло то и дело переходило с головы Максима на грудь Руслана, на шею Чендлера и обратно. Глаза женщины закрывала пелена слез. Я была уверена, что в случае выстрела она с легкостью могла бы промазать — точнее попасть совсем не в того, кого хотела.

Несмотря на мое сочувствие к ней, этот факт пугал. И не одну меня, судя по зло чертыхнувшемуся сзади Кайлу.

— ... но я перестала печь печенье... вот Катарина и ушла от меня... к другой маме... к маме, которая каждое воскресенье печет ореховое печенье... которая ее любит... а я не смогла... и доктор Акимов нас предал... он предал мою дочь... и поэтому он будет с ней всегда, — Я уловила тот, момент, когда настроение Евгении изменилось. Из тихого сумасшествия в ней начала вскипать прежняя ярость. Перестав раскачиваться на месте, она встала ровно, расправила плечи и покрепче перехватила пистолет, — Но он поплатился. Теперь, когда Катарины нет, его тоже не будет. Потому что он был ей другом, а Катарине теперь нужны друзья... Поэтому он последует за ней...

— Женечка? — Заметил перемену в состоянии женщины и Максим. Сделав очередной небольшой шаг вперед со все еще поднятыми вверх руками, он с прежней лаской в голосе обратился с вопросом: — Милая, а причем здесь Вадим... Вадим Георгиевич?!

— ОН НЕ ПРИШЕЛ! — Что есть мочи заорала на весь зал женщина. — Он просто не пришел! Но я... я знала где его искать! Я знала, что он пошел к своей потаскухе... И я пошла за ним. И я убила его. Я ЕГО УБИЛ-А-А-А!

— Превосходно, — сзади меня не скрывая своего презрения, поцокал Кайл. Голос его не был похож на прежний мальчишеский перезвон. Теперь это был бас серьезного собранного мужчины, которого все происходящая вокруг ситуация выводила из себя.

Удивившись такой резкой перемене, я повернула голову и наткнулась на жесткий, отнюдь не "херувимский" и оттого безумно пугающий взгляд.

Майя до этого надежно спрятанная за его спиной, сейчас стояла рядом и крепко сжимала правую руку своего спутника. Ее лицо было белым. Из глаз текли слезы, размазывая по лицу грим, а на прокушенных до крови губах застыл крик ужаса. И страха.

Я догадалась, что она в эту минуту переживала за брата, но не поняла, почему Кайл позволили ей наблюдать разворачивающиеся зрелище "с первых рядов".

— С этим надо кончать, — Кайл вытащил вторую руку из кармана и согнув пальцы буквой "V" поднял...

— НЕТ! — Крик со стороны Максима заставил "херувима" замереть, не доведя руку до виска.

Резко развернувшись обратно, я уставилась в лицо Демона, который с неприкрытым ужасом смотрел на нас. Точнее на Кайла. И чуть заметно качал головой из стороны в сторону.

Максим редко показывал искренние эмоции. Я по пальцам одной руки могла пересчитать все моменты, включая этот, когда он позволял другим увидеть его отношение к происходящему. От того, такие моменты, мне начинали казаться особенно ценными.

"Может начать их коллекционировать?" — Не в то время и не в том месте попытался проявить остроумие мой внутренний голос. Один из.

— Что значит "НЕТ"? — На крик мужчины среагировала Евгения. Правда за взглядом Демона проследить не успела, так как тот сию же секунду вновь установил зрительный контакт с ней. — Ты не веришь, что я убила твоего друга?! СУМАСШЕДШИЙ!

Женщина болезненно расхохоталась.

— А я его убила, — на ее безумно лице появилась улыбка. — Правда я хотела убить тебя. Или его, — она указала дулом пистолета на Руслана. Тот в свою очередь также как и Максим смотрел в упор на Евгению. Не моргая, и казалось бы не дыша. — Но в вашем миленьком домике в лесу я нашла только его.

"Домик в лесу? Она про дом на Чернильной улице сейчас говорит?! Там же Витька в лоб застрелил Вадима..."

— И я его убила. Взяла этот пистолет из стола и убила. Я знаю, ты всегда держишь свой пистолет в столе, — Евгения снова посмотрела на Максима. — Один выстрел в лоб. Между глаз. Аккуратный выстрел. Крови было так мало. Он просто упал. На пол. Но я не оставила его там. Он должен быть с моей Катариной... После всего что он сделал, он обязан быть рядом с ней вечно... ве-е-ечно... ВЕЧНО!

— Женечка, — Удивительно, но в которой раз за сегодняшний вечер голос Демона дрогнул. Кажется, несмотря на неожиданность известия, в смерть Вадима он поверил с первого раза.

Впрочем, я его за это не винила. Будь я на месте, Максима в словах этой сумасшедшей тоже бы не стала сомневаться. Ведь насколько велик процент вероятности, что главврача Альбруса могла застрелить слетевшая с катушек мать, совсем недавно пережившая смерть дочери? А насколько то, что ответственность за этот поступок на самом деле несет глупый байкер, руководствующийся хрен знает чем в тот момент?

Не знаю как для других, а для меня ответ был очевиден.

— Я его убила. И оттащила в охотничий домик. Там, где любила играть моя Катарина... а потом я испекла ей печенье... ореховое... и угостила... Мы втроем пили чай. Я, Катарина и доктор Акимов. И он сказал, что благодаря моему печенью... — Евгения снова начала раскачиваться на месте. — Катарина выздоровела. И вскоре мы можем вернуться домой. К нашему папе, — на ее губах заиграла ласковая любящая улыбка.

— Женечка...

— Но прежде чем поехать домой, я пообещала Катарине что кое-что сделаю... а я ее мама... я должна исполнять ее обещания... я же пеку ей ореховые печенья... — женщина закрыла глаза и с улыбкой, продолжая раскачиваться на месте, направила пистолет в сторону... Максима.

Я видела, как два указательных пальца на курке дрогнули. Она готова была нажать.

Я зажмурилась.

Майя, стоявшая позади меня, закричала первой.

После чего послышался глухой звук. И громкий шлепок на пол. Я уже слышала такой. Когда Витька с глушителем на пистолете выстрелил в Вадима, и его тело навзничь упало на пол кабинета.

Открыть глаза я так и не решилась.

_____

* — Марка наручных часов премиум-класса

** — Принцесса Сисси, она же Елизавета Баварская. Лилит упоминает о прическе, с которой она изображена на портрете кисти Франца Винтерхальтера "Портрет Елизаветы Австрийской" в 1865 г.

* * *

— Джин Сиберг — американская киноактриса, сыгравшая в 1964 году в фильме Лилит главную героиню Лилит Артур. В дальнейшем высказывании Лилит ссылается на содержание этого фильма.

* * *

— Праймари — термин из пикап слэнга. Основная девушка, с которой пикапер встречается и проводит время чаще, чем с остальными девушками.

ГЛАВА 18. Красивый финал. Часть 2

— Хоть я и выпил две бутылки пива, но я тебя уже люблю.

А дальше все завертелось. Кто-то что-то закричал. Кто-то упал в обморок.

Я услышала только, как Майя позади меня подобно Евгении сначала заскулила, а потом откровенно зарыдала. Подозреваю, что у нее началась истерика, но открыть глаза и проверять это лично я не решилась.

Так же как и не смогла заставить себя посмотреть на тело Максима. Несмотря на то, что на меня во время царящей вокруг массовой истерии накатило удивительное спокойствие, я продолжала стоять на прежнем месте с закрытыми глазами. Наверное, боялась того, что когда их открою — поддамся общей панике — и тоже зареву.

Максим был придурком. Даже больше. Он был высокомерным придурком. Но в отличие от Вадима, которого я видела пару раз, Демон был родным придурком, который к тому же еще и жизнь мне успел спасти. Пусть было это и субъективным утверждением.

Когда меня дернули за руку вглубь колонн — к стене — я уже почти уговорила себя открыть глаза. А когда меня предали в другие мужские руки, которые тут же прижали к своей твердой груди, позволяя — удивительно, но только сейчас я поняла, что по моим глазам все это время текли слезы — выплакаться, я разрешила себе это сделать.

Костюм у обладателя заботливых обнимающий рук был черным, рубашка — когда-то белой, а сейчас скорее золотисто-бронзовой с черными переливами — от моих растекшихся теней и туши.

— Тише, маленькая, — меня гладили по голове, волосам и спине, шепотом приговаривая, что все хорошо. — Успокойся, маленькая. Все уже прошло. Люди ОБС сейчас уберут труп...

— ТРУП?! — Совсем рядом не прекращая рыданий, заверещала Майя. — Там, что труп... Ааааааа...

Я похолодела.

"Неужели правда, и эта сумасшедшая..."

— Ну, молодец, Витторио! — С той же стороны послышался саркастический холодный ответ. Знакомый голос заставил меня сначала замереть и не дышать, а после этого задохнуться огромным количеством тут же хлынувшего в легкие кислорода.

С отчаянием высвободившись из объятий... Бастьяна... я повернула голову влево и наткнула на... Максима. На дышащего, живого и остававшегося все тем же Демоном — повелителем скрепок и дырокола — Максима.

Я снова посмотрела вверх на лицо смущенного моим состоянием и своей попыткой меня успокоить Бастьяна, потом заметила стоящую за его спиной и нежно обнимающую за плечи Кэт. Оба они синхронно кивнули, будто заранее знали вопрос, который я хотела задать.

Думаю, что в этот момент, на моем лице отразилось облегчение. По крайней мере, Бастьяна это выражение удовлетворило больше, чем слезы. Кажется, мой сводный брат принадлежал к тому типу мужчин, которые во время женских истерик терялись настолько, что забывали свое имя и были готовы перевернуть мир только ради того, что бы такое понятие как "женские слезы" просто престало существовать.

Эта невероятная мелочь — изъян в его характере — почему-то заставили меня улыбнуться.

Снова повернув голову влево, я наткнулась на сухой взгляд Максима. И улыбнулась еще шире.

Они стояли в метрах двух от нас. Точнее стоял только Демон. Майя же сидела у него на руках, как маленький ребенок, и крепко двумя руками обняв шею брата, рыдала. Ее тяжелые гриндерсы то и дело пачкали брюки Демона грязью с улицы, а грим с лица оставлял неповторимые разводы в стиле современного искусства на его рубашке. Пиджака на Максиме не было.

— Ты жив?! — Не знаю, почему, но этот вопрос я не смогла выговорить вслух, только трусливо прошептать.

Максим, покрепче обняв за спину Майю, скупо кивнул. После чего не в силах выдержать мой взгляд, посмотрел в сторону центра зала. Краем глаза я тоже заметила творящуюся там какофонию. Однако отметив этот момент, я тут же выбросила его из головы и продолжила с облегчением в упор пялиться на Демона. С глупой улыбкой и слезами счастья на глазах.

Если честно, даже не знаю, почему я так реагировала. Ведь мы не родственники и не любовники. Из близких отношений меня и Максима связывал только единственный "недопоцелуй" в машине.

Но, несмотря на разумную абсурдность своего поведения, я продолжала стоять на своем месте, улыбаться и плакать.