Нуменор

Дама рассмеялась в лицо придворному и отвернулась, ему ничего не оставалось, кроме как уйти. Она в несколько лёгких шагов догнала Гортхауэра.

— Не слушай, всякие глупости, — не придавая значения своим словам, сказала она. — На чём мы остановились?

— Вы смелая женщина, — заметил Горт искренне. — Уважаю в людях подобные качества... Мы остановились на том, что вы хотели мне что-то сказать.

— О да. Итак, жизнь... Долгая жизнь. Ты должен знать её секрет.

— Все возможно, — улыбнулся Горт. — Вы тоже жаждете бессмертия, госпожа?

— Представь себе, — она непередаваемым изящным движением пожала плечами. — Мы потомки Трёх Племён, наши предки сражались не хуже эльфов, но нас обделили... Это неправильно.

— Вам и так дарована жизнь дольшая, чем всем остальным. Разве этого мало?

— Что такое долгая жизнь по сравнению с ужасом смерти? Нет, это не награда!

— Вы боитесь смерти лишь потому, что не знаете, что она такое. Если бы знали — не захотели бы променять звездный путь, который вам дарован, на прозябание в клетке земного тела.

— Мы ничем не хуже эльфов, — упрямо сказала она. — Мы избранные, и мы должны были стать равными эльфам.

— И какую же цену вы были бы готовы заплатить за бессмертие? Я имею в виду вас — лично вас.

Она усмехнулась.

— А чего бы ты попросил?

— Отказались бы вы ради бессмертия — от своей красоты? От своего богатства? От своей родины? От возможности, скажем, видеть солнце?

— Красота уходит, когда приходит старость. Богатство... Завтра мой муж перейдёт кому-нибудь дорогу, на него донесут, его казнят... и всё. Родина... — она жёстко усмехнулась. — Вот такая у меня родина, где каждый день ждёшь, что потеряешь всё. А причём тут солнце?

— Ваши поверья о бессмертных существах, что должны пить кровь, чтобы утолить голод, и не переносят света солнца. Что ж, продолжим... Стать рабыней в чужой стране?

Она пожала плечами.

— Странные у тебя вопросы. Бессмертные не бывают рабами.

— В этом мире бывает все, госпожа. Но хорошо; пусть у тебя было бы бессмертие. Что бы оно дало тебе? На что бы ты потратила его?

Её глаза сверкнули.

— На свободу. Пережить всех... кто ненавидит тебя сейчас.

— Разве ты сама не из Верных? Что тебе до меня и тех, кто меня ненавидит?

Она засмеялась.

— Я говорю не о тебе. Ненавидят — меня. Мне завидуют. Да, я фаворитка короля. Это правда, и это известно всем. Вот и ненависть.

— Ну хорошо, ты переживешь их. Насладишься местью — раз. Другой. Третий. Десятый. Вкус мести приедается. Что дальше?

— Другая жизнь. Всё новое. И весь мир — твой.

— Мир, увы, конечен. Ты сама не знаешь, о чем просишь, госпожа. Нет... я не дал бы тебе бессмертия.

— Вот как? — она поджала губы. — И почему же?

— Потому что оно превратится для тебя в мучительную пытку.

Она внезапно усмехнулась.

— А эта пытка не доставит удовольствия _тебе_?

— Для меня жизнь уже давно превратилась в долг, — ответил Горт. — И не по своей воле я некогда принял его. А для человека бессмертие — и вовсе страшная ноша. Тяжесть, а не награда. И мало кому по силам ее вынести.

— Не понимаю. Долг — перед чем? или — кем?

— Перед кем? Перед Артой, пожалуй. Перед Артой и Эа. Долг хранить то, что стоит сохранения. Долг защищать.

Она отступила на шаг. Всё это явно было совсем не тем, что она ожидала услышать.

— Арта? Арда! Ты считаешь себя её защитником? от Света, надо полагать?

— Ну почему же от Света, госпожа? — Горт улыбнулся. — От ненависти. От злобы. От разрушения и насилия.

— И как же, позволь спросить, ты её защищаешь? Войнами?

— Войны развязывал не я, — ответил Горт. — Но воевать приходится — чтобы защитить свою свободу и возможность жить в мире.

Она с беспокойством обернулась: неподалёку остановились двое придворных.

— Что ж... Мы продолжим беседу. Завтра я даю приём. Приходи.

— Благодарю вас, госпожа, — Горт учтиво поклонился, прижав руку к сердцу — все по правилам. — Я непременно приду.

Идти на это празднество не слишком хотелось; но отвергать приглашение фаворитки было бы неразумным... да и неучтивым — все-таки женщина. Эйри получил приглашение тоже — видимо, ему эти приглашения полагались просто по статусу.

Явились вместе, в назначенный час. Коней увели слуги...

И снова — блестящая золотом, драгоценностями и яркими красками одежд толпа, и снова надменные взгляды, сотни светильников, блеск и показная роскошь...

Эйри шёл сквозь толпу, то и дело оборачиваясь, чтобы ответить на приветствия. Канисса принимала гостей, — Эйри подошёл, учтиво поклонился.

— Приветствую.

— Доброго вечера.

Горт держался чуть позади него — черная фигура, выделявшаяся среди общей пестроты.

— Доброго вечера вам, госпожа Канисса, — поклонился он хозяйке.

— Приветствую, — та адресовала ему такую же положенную по этикету улыбку, как и всем, холодную и ничего не значащую. Обернулась: неподалёку стоял тот молодой человек, который так яростно не пускал её к Гортхауэру. — Супруг мой...

Тот приблизился. Читалось: вынужден.

— Элендил, супруг мой, позволь тебе представить. Гортхауэр, наместник его величества в Мордоре.

Тот сдержанно поклонился, пряча сверкнувший взгляд.

Поклонился в ответ и Горт.

"Можно подумать, он сам не знает о том, кто я, — подумал. — Нелепый этикет..."

— Мои приветы и вам, господин Элендил, — сказал.

Канисса поднялась с кресла, изящная и красивая. Где-то далеко играла музыка.

— Прошу.

Эйри задумался.

"У тебя к ней дело?"

"Да нет, — ответил Горт, — никакого дела у меня к ней нет. Она жаждет бессмертия, видимо, ради этого я ей и интересен. Но сам понимаешь, не могу я ей этого дать... Мне гораздо интереснее эти — так называемые Верные."

Горт держался с учтивой улыбкой, встречался взглядами с остальными гостями, кивал и улыбался им вежливо; следил за Каниссой и ее мужем. Однако — фаворитка короля, и замужем — ну и нравы...

Канисса в этой атмосфере чувствовала себя, как в своей стихии: обмен взглядами. улыбками, бросить два слова кому-то и пройти дальше... Она остановилась возле большого окна, за которым виднелась яркая, освещённая фонарями зелень.

— Итак, — сказала она, улыбнушись. — Продолжим разговор. Так каким, по-твоему, должен быть человек. которому ты согласился бы даровать бессмертие?

— Такой человек, моя госпожа, должен иметь достаточно сил для того, чтобы стать моим соратником на все будущие века, и разделить со мною все, что может принести этот путь, — ответил Горт.

Он чуть улыбнулась.

— И в чём же состоит твой путь? какова твоя цель — здесь, в Арде?

— Вас интересуют конкретные дела? Если говорить об этом, то сейчас в первую очередь это защита Эндоре от... — Горт помедлил и все же закончил: — от Нуменора, госпожа, как ни печально мне этого говорить.

— Нуменор не воюет со своими вассалами, — усмехнулась Канисса и, нахмурившись, посмотрела в сторону: к ним приближался её супруг.

— Канисса, приехал первый министр.

— Ах, да. Иду.

— Не воюет, только бывает мир, который немногим лучше войны, — вполголоса проговорил Горт. Канисса отошла — перед ним теперь стоял ее супруг. Все тот же враждебный взгляд.

— Тебе не победить, Гортхауэр. Ты можешь обмануть короля, можешь обмануть Эйранеля, но не тех, за кем — Свет.

— Мне не нужна победа над вами, — ответил Горт. — мне нужно, чтобы нас оставили в покое и дали жить так, как мы хотим, а не по чужим правилам, принесенным на острие меча.

— Расскажи это кому-нибудь другому. Ты ведёшь войну на материке, ты пытаешься опозорить Нуменор перед Валар, устроив здесь, — у нас! — культ своего хозяина. И лжёшь, глядя мне в глаза.

— Войны на материке начинают и ведут ваши войска, это знают все, и отрицать это — все равно, что отрицать движение солнца по небу. Если ты убежден, что я лгу — зачем вообще говоришь со мною? Речи вроде твоих я слышал тысячи раз, и ничего нового ты мне не скажешь.

— Я говорю с тобой потому, что мне это угодно, — холодно сказал Элендил. — И не тебе запрещать мне это. Настанет день, когда ты будешь висеть на цепях в Пустоте, рядом с Морготом, а Свет воцарится навеки. И хочу, чтобы ты знал, что сколько бы ты ни пытался обольстить Нуменор, мы — останемся, и будет бороться, и победим.

— Послушай, Элендил. Откуда в тебе столько ненависти?

Тот усмехнулся.

— От тех, кто знал подлинный Свет и боролся с Тьмой до последнего вздоха. От тех, кто умирал под клинками твоих воинов — твоих и твоего хозяина.

— Подлинный Свет, значит... И что же он такое, этот твой Подлинный Свет?

— Не надо делать вид, что ты этого не знаешь.

— Вполне возможно, что и не знаю, — спокойно сказал Горт. — Но неужели не знаешь и ты?

— Разумеется, знаю, — усмехнулся Элендил, — поскольку служу ему всю жизнь.

— Должно быть, ты многого добился на этом поприще?

— Добился? Верные не выслуживаются, как ты перед твоим хозяином... Хотя, наверняка, ты рад тому, что Валар избавили тебя от него и дали тебе возможность получить власть.

— Ты говоришь это искренне или намеренно хочешь задеть меня? И ты так и не ответил на мой первый вопрос.

Элендил усмехнулся — открыто, с вызовом.

— Тебя удивляет, что я не боюсь сказать тебе в лицо правду? За нами — сила Валар, их Свет, который нельзя уничтожить ни Морготу, ни Унголиант, ни, тем более, тебе.

— Свет, свет... ты все говоришь о свете, но ничего о том, что составляет его сущность. Скажи, Элендил, ты согласен с тем, что Свет — это добро, свобода, любовь?

— А также справедливость и возмездие.

— Пусть. Если это так, то, значит, Тьма — это больше условное название, чем прямое: ты ведь не станешь желать, чтобы в мире не стало темноты — тогда не будет ночи, не будет звезд, рассветов и закатов, а это тоже большая потеря. Значит, Тьма — это зло, это жестокость, это несвобода и рабство.

— Ты пытаешься оправдать себя, разорвать ту связь чёрного — и Зла, которую несёшь.

— Нет, Элендил, я пытаюсь показать тебе, что зло не в белом или черном цвете, а в деяниях. Вы называете себя Светом. Но когда вы приходите в чужие земли, чтобы взять чужие богатства, убиваете тех, кто пытается защитить от вас свой дом, а оставшихся превращаете в рабов — это — Свет? Это — добро и любовь? Когда нуменорский отряд приходит в деревню, выжигает ее дотла, убивает мужчин, а женщин угоняет с собою, чтобы продать вашим перекупщикам — это — справедливость и милосердие? Когда люди защищают свою страну от чужаков, пришедших, чтобы жечь и разрушать — это зло?

— Не надо пытаться приписывать нам свои деяния. Со мной у тебя это не получится, не надейся.

— Приписывать? Сходи в один из ваших кабаков, где рабыни пляшут для гостей. Расспроси их — как они попали сюда, на ваш Остров. А когда они расскажут тебе то, что только что сказал я — заяви им, что они лгут, а в действительности сами сожгли свои жилища и продались в рабство в чужую страну.

— Рабство? Не смеши меня. Рабство — под твоей рукой, и мы несём им освобождение.

— Интересная свобода у вас получается: в кандалах. Или у вас нет рабских рынков, где продают людей, плененных в Эндоре? Или у вас нет домов разврата, где ваши так называемые "высшие" могут глумиться над женщинами, привезенными сюда с материка? Или в ваших рудниках и каменоломнях не погибают их мужья, отцы и братья? Неужели ты будешь отрицать все то, чем живет ваш Остров?

— Лучшая защита — это нападение, — усмехнулся Элендил. — Конечно, правая рука Врага Мира будет учить меня милосердию.

— Таких, как ты, я вижу, бесполезно учить — если ты оправдываешь все то, о чем я только что сказал. Вы гордитесь тем, что вы — потомки Трех Домов, но и Беор, и Берен умерли бы от позора, если б увидели, в кого превратились их потомки. Финрод проклял бы тот день, когда он встретил ваших предков в своем странствии по новым землям. Они были достойными, честными воинами... вы же превратились в банду обвешанных золотом грабителей. Такими были дикие орки — когда им удавалось разорить поселение, они цепляли на себя все блестящие вещи, что находили, еще залитые кровью хозяев — и потрясали оружием, крича о своей силе и мощи.

— Как же тебе не знать о деяниях твоих орков, — Элендил смотрел с вызовом. — Впрочем, я не удивлён твоему упорству в желании извалять в грязи Нуменор: иначе ты не был бы собой, прислужник Врага Мира. И я скажу, что того, что тебе устроил король, на мой взгляд, было маловато. Он слишком милосерден, его величество.

— О да, — кивнул Горт. — Я таким милосердным не буду. Когда я убиваю — я делаю это быстро и без внешних красот.

— Да, конечно. Как эльфов на Тол-ин-Гаурхоте. Скармливать волкам, конечно, некрасиво.

— Нужны они волкам, — проговорил Горт, — и заставить захочешь такое сожрать — не заставишь... Что ты знаешь об этой истории, кроме легенды? Никто из тех эльдар, спутников Финрода, не погиб.

Элендил расхохотался.

— Я не представлял, что ты скатишься до такого дешёвого вранья.

— Если бы я врал, то придумал бы что-нибудь поубедительнее. Это правда, Элендил. Как и то, что Финрод тогда, по сути, перестал быть врагом и мне, и Мелькору.

— И убил ты его, конечно же, чтобы оказать услугу союзнику.

— Нет, Элендил. Все было иначе. Я доставил его в Твердыню Севера почти сразу — и он провел там много дней. Отнюдь не в темнице. Но он понимал, что после случившегося возвращения к своим народам ему уже не будет. Более всего же он хотел вновь обрести Амариэ... если ты не знаешь — это его невеста, оставшаяся в Амане. Мелькор тогда воззвал к своему брату, Намо — и тот обещал, что проклятие нолдор не будет властно над Финродом, и он возродится к новой жизни в земле Амана. А дальше... Он заснул, и Намо принял его фэа. Так это было, Элендил.

Элендил смотрел на него с усмешкой.

— И Мандос внял просьбе Отступника? Да, мы знаем, что Финрод был прощён в Амане, однако за мученическую смерть и подвиг во имя любви.

— Да, это был подвиг, — кивнул Горт. — Подвиг — в том, чтобы пойти, как он считал, на заведомую гибель — ради чужой любви. А Намо... Что ты знаешь о них, Элендил. Феантури никогда не переставали быть Мелькору подлинными братьями и сестрами.

Элендил скрестил руки на груди.

— Интересно тебя послушать. Может, скажешь, что и Варда любила его, а что отвергла его ради Света и Манве, — ложь.

— Нет, насколько я знаю. Варда, как и Манве, всегда были покорными инструментами Эру, его голосами.

— И именно это тебя и злит. Верность Эру.

— Злит? Ты можешь злиться на меч в руке врага?

— Ты меряешь по себе. Ты сам был орудием Моргота, как и все остальные его рабы, теперь ты стал хозяином. Верность Единому, служение — этого тебе не понять.

— Все у тебя наоборот, Элендил. Рабство и насилие у тебя называются освобождением. Дружба называется рабством. А вот это все, — Горт обвел рукой толпу придворных, — Подлинным Светом. Меня не удивит, если многие из вашего народа скажут в конце концов — если это Свет, то я выбираю Тьму.