Нуменор

Дочь ковылей и меда, смейся, моя королева!..

Шествуй в цветах, королева — ветер поет рассвету;

Славься, моя королева в звездной короне Лета!

В светлом рассветном золоте клонятся к заводи ивы —

О ллаис а лэтти-соотэ Йолли аи Элмэ-инни...

Здравствуй, моя королева,

Смейся, моя королева,

Шествуй в цветах, королева —

Славься, моя королева...

...А дальше — его накрыло, словно огромной волной, сбивающей с ног ужасом, отчаянием, безнадёжностью... Он — видел. Видел горящий деревянный город и удивлённые, непонимающие глаза тех, кто так и не понял, за что же их убивают. Видел — красивые, мёртвые, торжествующие лица тех, к кому привык обращаться как к Светлым Валар. Видел — как Мелькор в Круге Судеб на коленях просит пощадить уцелевших Эльфов Тьмы... и жуткие крылатые силуэты возле Белых Скал...

И — не выдержал. Закрыл лицо руками, чувствуя, что щёки стали мокрыми от слёз... Плечи его вздрагивали.

Горт дотронулся до его руки, осторожно прикоснулся к запястью — и от этого прикосновения, как будто сорвало лавину, нахлынуло новое — чужое и не чужое одновременно — страшное.

...Он шел по золе Гэлломэ, а в воздухе висел запах гари, к которому примешивался другой — сладковатый, тошнотворный; он смотрел в распахнутые небу глаза мертвых — тление не коснулось их, и если бы не кровь, черной коркой запекшаяся на ранах, казалось бы, что они спят, — он хоронил их, закрывая лица листьями осоки, и собирал в плащ обуглившиеся кости, разрывал руками пепел и землю, ломая ногти — все это в каком-то оцепенении: тело отказывалось чувствовать боль, душа больше не могла воспринимать невыносимого ужаса.

Он утратил ощущение времени: могло пройти несколько часов — или дней — или лет — он не знал, не ощущал ни ночного холода, ни тепла солнечных лучей, не ощущал своего тела, не помнил себя, уже не знал, зачем делает все это — только повторял "я должен", пока эти слова не утратили всякий смысл.

Засыпав последнюю могилу, Ортхэннэр опустился на колени, поднял лицо к багровой ущербной луне, судорожно вдыхая стылый воздух — и вдруг завыл глухо и страшно, как раненый зверь.

Горький туман, тяжелый и жгучий, как дым пожарища, опустился на Долину.

И не стало ничего.

...Он шел по звенящей земле, задевая сухие стебли вереска, шел медленно, с бессмысленным упорством, и с каждым шагом, с каждым вздохом что-то оживало внутри него, болезненно вздрагивало в ожидании, в предчувствии...

Никого.

Только черные цветы, бархатные бутоны, готовые раскрыться.

Один.

Он остановился перед вратами Хэлгор, под рухнувшей аркой, вслушиваясь до звона в ушах — но развалины молчали. Неожиданно нахлынула слабость, он отступил на шаг, наткнулся рукой на холодный скол камня, обернулся — несколько мгновений стоял, мучительно пытаясь осознать — что это, почему непроглядную черноту пятнает что-то ржаво-бурое, откуда на камне капли застывшего металла...

Неуверенно, медленно он провел пальцами по холодному камню — и, словно почувствовав что-то, вдруг прижал к нему ладони.

Резкая боль рванула, сдавила запястья, жгучая тяжесть сковала руки, он не мог поднять их — не мог избавиться от наваждения, раскаленная исчерна-багровая пелена застила глаза, но боль возвращала разум, возвращала память.

И, поняв все, он рухнул на колени у Камня Оков: не стереть ветру, не смыть дождям — этой крови.

Не было слов.

Изваянием в неживой неподвижности — он замер, прижавшись лбом к камню.

...Когда хлынул дождь, он медленно поднял голову, подставил лицо крупным каплям, не чувствуя их холода — они катились вниз как слезы, омывали мертвые ледяные озера глаз, мир расплывался, таял в дымчато-серой пелене смертной тоски.

— Им файе, — тяжело, стыло проговорил сквозь зубы. И снова: — Им файе.

Не прощу.

Эйри медленно поднял голову, широко раскрытыми глазами смотрел на того, кто отдал ему — свою память, свою боль... Как он — выжил? Как смог жить дальше? Жестокий... Нет. Если назвать жестоким — его, то кто же тогда те, другие...

Горт отвел его запястья от мокрого лица, вгляделся — глаза в глаза.

— Все, Эйранель. Все. Это было давно... давно скрыто под пеплом лет. Очнись. Нужно жить дальше. Ты вспомнишь еще многое. Но жить только прошлым нельзя. Нужно идти вперед.

— Я знаю... — тихо сказал Эйри и взял его за руки. — Гортхауэр, я... Я с тобой. Не вслепую. Это мой выбор.

— Только не нужно становиться _против_. Против своего народа, против своей земли. Никто не виноват в том, что так сложилось. И знаешь что...

Легкое движение — Горт провел рукой надо лбом Эйри.

— Сегодня — не надо больше. Иначе ты и вправду сойдешь с ума. Будешь вспоминать... Потом. Постепенно. Хорошо?

Эйри кивнул.

— Да. Хорошо. И... Можно я пока посижу здесь... с тобой? Я не хочу... оставаться один сегодня.

— Еще бы. И не нужно одному. Знаешь, Эйри, самое тяжелое, увидев такое... Простить? Нет, не то... Самое страшное — они искренне считали, что правы. Так же, как Тар-Мириэль сейчас считает вправе себя. Нежелание понимать, нежелание видеть — вот, наверное, что самое страшное. Слепить в своем разуме Врага.

— Нет, не простить... Самое тяжёлое — остаться _человеком_... ох, не могу другое слово найти, но... Человечность. Не сорваться в ненависть. Да? Ты это имел в виду?

— Да. Может, я бы сорвался тогда... если б не Финрод. Это тоже прячется в глубине той памяти — ты увидишь, только не сейчас. Увидишь, как все это было. Мы долго говорили с ним... мы любили говорить. Первый раз, на Острове — и после, в Твердыне. Он жив сейчас, давно уже жив и счастлив, и знаешь, Эйри, когда ты сказал мне о Валиноре — подумалось вскоре: ведь и он там. И если мне не удастся, если я окажусь ТАМ снова — ведь и он будет там; будет стоять, смотреть... неужели смолчит? Нет, невозможно.

— Финрод, — повторил Эйри, и в голосе его было тепло и удивление. — Надо же... Пожалуйста, Гортхауэр. Я понимаю, это страшно трудно, но... Не терзай себя мыслями о неудаче. Время ведь неизбежно принесёт нас туда, к этому моменту, а пока мы ещё не там... тем, что мы переживаем, мы ведь ничего не ускорим и не замедлим, а только измотаем себя. А тебе ведь понадобятся все силы...

— Я знаю. Я не терзаюсь, Эйри, отнюдь не терзаюсь. Иначе я просто не смог бы жить. Не зря я веками создавал Кольца. Не зря мы столько времени объединяли нашу силу — силу девяти — воедино. Нам удастся, я верю. Иначе не может быть.

Эйри смотрел на него, задавал какие-то вопросы... и чувствовал, как Время властно и неумолимо несёт их обоих — туда, к неизбежному. И понимал, что вот теперь, — сейчас! — его жизнь только начинается, что всё предыдущее было только подготовкой, что всё, что он успел пройти, пережить, чему успел научиться, — именно теперь всё это понадобится ему в полной мере. Впереди лежала неизвестность, в которой даже не пыталась таиться, — жила опасность, — но он готов был встретиться с нею. Лицом к лицу.

Король не просыпался слишком долго. Его не беспокоили, никто не решался войти и разбудить Его Величество. Но когда время начало клониться к закату — осмелились... И поняли, что король не проснется уже никогда. В роскошной золотой постели лежал труп. Уже остывший. Судя по всему, смерть пришла к Его Величеству ночью, и, наверное, он сам ее не заметил — лицо короля было спокойно.

Забегали, засуетились... В поднявшейся суматохе одна Тар-Мириэль была спокойна.

Эйри был мрачен. В его ведомстве был, как всегда, идеальный порядок, он мог быть свободен... и отправился к Тариэлю. Нашёл. И молча вручил открытый лист: прошение об отставке.

Тариэль принял, так же молча, пробежался глазами по листу. И спросил:

— Вот именно сейчас. В день кончины Его Величества. Что на тебя нашло?

— Тариэль, я... Я считаю, что больше не имею права служить Нуменору. Понимаешь, Гортхауэр... Он враг Нуменору, но он не враг _мне_. И если я останусь, то пойду против совести, потому что мне пришлось бы предавать либо свою страну, либо своего... своего друга. Либо всё вместе.

— Вот оно как, значит. Ну что ж, этого следовало ожидать. Может, заодно скажешь — ты, наверное, знаешь планы своего... друга. Когда он покинет Остров? То, за чем он являлся, уже совершилось. И Королева не хочет, чтобы он здесь задерживался.

— Знаю. Завтра.

— И ты?.. Ты что... собираешься отплыть с ним?

— Да не поплывёт он на корабле, не надо ему это.. он же летает.

Эйри помолчал, потом открыто и честно взглянул в лицо Тариэлю.

— Да, я ухожу вместе с ним. Не хочу, чтобы обо мне думали как о его шпионе в Нуменоре, пусть и без должности начальника королевской охраны.

— А что о тебе будут думать как о предателе, переметнувшемся на сторону врага — тебе безразлично? Давай уж называть вещи своими именами — это именно предательство и есть. Ты уходишь вместе с ним... и что ты будешь делать на материке? Сражаться против нуменорцев, против своего народа? Станешь одним из его слуг в Барад-Дуре?

— Нет. Никогда. Отныне я больше не воюю.

— Ну-ну, — скептически сказал Тариэль. — Его улаири тоже, надо думать... Не воюют. С трудом представляю тебя в мирной должности. Кем ты там будешь, рядом с ним?

Эйри покачал головой.

— Я разберусь на месте. Война идёт только на границах, всегда есть и мирная жизнь... которой не видно снаружи. Тариэль, позволь мне уйти из дворца. Живым. Хотя бы ради Айлинни.

— Позволю, Эйри, позволю. Но знай: я не одобряю того, что ты делаешь. И если однажды нам доведется столкнуться в бою, я не удивлюсь. Жаль мне, что Черному удалось замутить тебе голову.

— Я знаю, Тариэль. И... я понимаю тебя. Спасибо за всё, — правда, я благодарен тебе, поверь... Прощай.

Эйри чётко повернулся на каблуках и вышел.

Горт встретил Эйри на выходе из дворца. Спросил коротко:

— Отпустили?

Тот кивнул.

— Как видишь, — я же жив. Теперь они ждут, что я выйду против войск Нуменора во главе одного из твоих отрядов.

— Вполне закономерное ожидание, конечно... Эйри, ты когда будешь готов покинуть Остров? Я, конечно, могу вернуться на материк "своим ходом", но не хочу разделяться. Мало ли что. Так что собираюсь тоже плыть на корабле.

Эйри чуть улыбнулся.

— Я бы хотел уехать как можно скорее... сегодня. Но перед тем я должен попрощаться. С Айлинни. Вот тут я хотел тебя попросить, чтобы ты меня свозил к ней, в Орлиное Гнездо... "своим ходом".

— А почему не обычным? — удивился Горт.

— Время. Если верхом, то на корабль не успеть. Я хочу на ближайшем, а он отплывает в полночь.

— Вначале к тебе вернемся. Не отсюда же лететь, народ пугать. И так все говорят, что Темный — виновник смерти короля.

— Хорошо.

Обратно добрались вместе — быстро. Оставили коней. Горт огляделся вокруг себя.

— Найти бы такое место, чтобы никто увидеть не мог, — сказал он. — Однажды я уже перепугал слуг в Орлином Гнезде. Не хочу еще и твоих всполошить.

— Есть у меня тут один любимый уголок... Когда-то прятались с Айлинни там от всех. В детстве. Играли, — глаза посветлели.

Он повёл Гортхауэра через путаницу коридоров, лестниц, — наверх, в одну из башенок. Дверь была не заперта, только закрыта на задвижку, отворилась неохотно, — отвыкла работать дверью и, видимо, стала думать о себе как о вот такой части стены. Заброшенный чердак, скорее, комната под самой крышей, где не было уже потолочного настила, а над головой уходили вверх балки перекрытий крыши, — толстенные, пропылившиеся. Мозаичные стёкла в окнах, свет проникает сквозь них и становится радостным, цветным... Эйри распахнул одно из окон: оно выходило не на город, а на простор.

— А тут красиво по-своему... Вот только окно будет маловато для меня. Ладно. Кстати, Эйри, отвернись.

Эйри послушался. Он давно не бывал здесь, — много лет, — и теперь внезапно нахлынуло... Он взял себя в руки. Прошлое осталось позади. Его и так-то было не вернуть, так что нынешняя ситуация мало что изменила.

Когда Эйри повернулся — перед ним было крылатое существо, чей облик напоминал привычный лишь отдаленно. Что-то похожее он уже видел недавно, на ночном кладбище — но сразу понял, что тогда Горт, что называется, работал на эффект. А здесь он в своем крылатом обличье смотрелся странно — комната была ему настолько мала, что приходилось нагибаться. Чуть расправишь такие крылья, должно быть — все, что есть в комнате, полетит на пол.

— Похож на нетопыря, верно? — спросил Горт, как ни в чем не бывало. — Давний облик.

— Ой, — искренне изумился Эйри и совсем по-мальчишески протянул руку к крыльям. — А можно... потрогать?

— Можно, не отвалятся, — усмехнулся Горт. Человеческая мимика на изменившемся лице производила странное впечатление — немного пугающее. Глаза у него теперь были — с вертикальными зрачками, чем-то напоминающие глаза змеи, огромные, желтые.

Эйри осторожно дотронулся... ничего непривычного, конечно, но... дааааа. Вообще, вид у Гортхауэра действительно был такой, что можно и испугаться.

— Это ты сам себе такой облик придумал, или как?

— Этот облик — из времен после Войны Стихий. Мы с Тхурингветиль тогда не думали о красоте. Мы создавали тела-оружие. Все, на что мы были способны, вложили в них. Это лучший из обликов, что я создавал для себя.

— Знаешь, я не удивлён, что там слуги перепугались, — усмехнулся Эйри. — Если в таком виде на кого-то налететь внезапно, человек послабее может на месте от страху помереть. Ладно. Ты в окно-то пролезешь?

— Вот я о том и думаю, — Горт подошел к окну. — Впрочем, пролезу, конечно, о чем речь...

Действительно, пролез. Проскользнул как-то по-змеиному, Эйри даже не успел сообразить — и увидел Горта уже за окном: тот висел напротив, и огромные крылья гнали в распахнутое окно ветер.

— Давай, — сказал он. — Выберись на окно, я тебя подхвачу.

Эйри легко взобрался на подоконник, — от распахнувшегося навстречу простора захватило дух. И — шагнул вперёд. Прямо в бездну.

Горт подхватил его, прижал к себе — и сразу же дом ушел куда-то вниз, а перед ними распахнулась бескрайняя земля... и небо. Ветер бил в лицо.

"Смелый ты, однако — эдак прыгать, — заметил Горт мысленно; Эйри сразу понял, почему — говорить при таком шуме ветра было бы трудно, просто не расслышать ничего. — Здесь близко — если лететь. Вон, гляди — у кромки моря: видишь?"

"Ага... — отозвался Эйри. От вида раскинувшегося внизу Острова у него захватило дух, он залюбовался... и сразу же защемило сердце оттого, что этой красоты он, скорее всего, больше никогда не увидит. — А закат какой роскошный..."

"Это еще что... Бывает и красивее."

Орлиное Гнездо было уже совсем близко; Горт осторожно опустился на хорошо знакомую Эйри верхнюю галерею, отпустил его — и тут же принял человеческий облик.

— Надеюсь, нас видели немногие. Хотя я не особенно скрывался.

— Да теперь-то уже что, — заметил Эйри. — Теперь уже неважно. Ты... ты пойдёшь с ней прощаться вместе со мной или подождёшь, пока я вернусь?

— Я.. — Горт явно замялся, не зная, что ответить. — Я хотел бы этого.