Поворот

На это Горчаков только махнул рукой.

— Мне ничего не угрожает — я слишком далеко от их позиций, даже когда выезжаю на передовую. Так что мне волноваться не о чем, но вот меры принять соответствующие думаю и мне стоит. Как вы говорите? Негласно? Вот подумаю над ответом. Нахимов то не согласится на такое — тут и думать нечего, а вот я подумаю.

— Это было бы замечательно. Я думал государь вам сам все отпишет, но видимо он решил, что эту мысль я донесу вам самостоятельно. Хм. В письме он мне, правда, ничего такого не отписывал, хотя тут как раз могло выйти, как я сказал раньше. В любом случае я ваши действия поддерживаю. Но никаких письменных приказов не должно быть — все так же, как и англичан — все только на словах.

Михаил Дмитриевич лишь кивнул на мои слова, но выражение его лица... Столько негодования и возмущения одновременно я как-то и не ожидал даже увидеть. Сильно его зацепило. Он несколько раз сжал пальцы в кулак, затем побарабанил задумчиво ими по подлокотнику и, видимо, что-то решив для себя, еще раз кивнул.

— Не сомневайтесь, мы примем меры. Уж поверьте, нечем не хуже этих англичан все будет. Негласно. — Он зло усмехнулся и продолжил. — Да уж, я знаю кому поручить это дело. Негласно. — Старик, каким я его видел до этого исчез, сейчас передо мной сидел хищный и собранный для атаки зверь. Он стал чем-то похожим сейчас на хана-степняка. Такие же сузившиеся глаза, хитрый и одновременно хищный оскал — да уж, кашу я заварил знатную. Горчаков такое попрание дворянского достоинства не простит никому. Кажется, он даже сбросил десяток лет, настолько он кипел энергией. Что и сказать — кашу я заварил знатную, вот что будем потом расхлебывать? Не переборщил ли я своим влиянием? Кто знает.

Я все же простыл. Смешно сказать — летом и простуда, но делать нечего — лечусь пока есть такая возможность. Естественно, лечение мое проходит около карты, на которую нанесли последние данные с фронта и моими записями, кипа листов которых растет все больше и больше. Появились и первые результаты — уже несколько сводных таблиц с тем, что надобно в первую очередь, их количеством и временной разбивкой. В помощь мне выделили уже несколько человек — Михаил Дмитриевич принял живейшее участие в составлении чернового плана. Его немного поразила моя дотошность и меры, что я записал для контроля исполнения приказаний. Контроль на контроле и никак иначе. Если пустить все на самотек, то не только ничего не построят в срок, как бы не растащили то что есть уже. В целом план уже в общих чертах стал прорисовываться, даже если его не примем, то дороги и места стоянок нам понадобятся, как и припасы для армии. Мой план получил негласное название "Постоянные клещи" и в этом был смысл — атакуя одну позицию противника с одной стороны, и как только враг начинал усиливать оборону — тут же следовал удар на нее с другой. Но даже не это поразило Горчакова, а то, что места, откуда могли прийти подкрепления туже атаковались по первой схеме — постоянно брать в "клещи" противника и было основным моментом замысла, и так на всей полосе соприкосновения. Тут и крылась главная слабость плана: время и реакция противника— все атаки разбиты на время и четкое следование ему здесь один из основных факторов риска, а также сам противник. Да, с противником сложнее — а ну как не пошлет подкрепление, или отступи на другую позицию и попытается ударить во фланг? Мы многократно обсуждали этот момент и в конце концов решили устроить потом большие штабные игры с офицерами задействованных подразделений, дабы обыграть все варианты действий противника и наших реакций на них. Здесь все зависело от низового звена исполнителей, так что донести мысль нужно до каждого, обкатать все возможные варианты и найти решения на самые вероятные и невероятные ситуации. По сути, отдав отмашку о начале операции, Горчаков останется не у дел. Разве что в его распоряжении будут резервы, кои он тоже должен пустить, но уже на свое усмотрение и этот момент меня сильно беспокоил — а ну как и Меньшиков не даст команду и нас раздавят? Разве что, дать задачу еще и резерву и расписать его действия как вариант, хотя и сомнительный.

А затем прибыл Добрынин и закрутилось.

Федор был добровольцем. По крайней в Тарусскую дружину он поступил добровольно, вот только совсем не так он представлял свою службу на защите отечества. Учений было мало, как и стрельб. Да что там стрельб — оружия не хватало на всех, да и то что было, наверное, помнило еще времена Наполеона. Немного разнообразия внесло появление князя Львова. Были стрельбы, на которых каждый выстрелили столько же, сколько и за все время до этого — порох берегли и его было мало. В лучшие стрелки Федор не попал и это не удивительно — до этого он и в руках не держал огнестрельное оружие, так что отстрелялся он отвратительно. Сначала это не вызвало у него никаких эмоций, но вот когда уже из оставшихся и не взятых князем стрелков отобрали две сотни и стали их усиленно тренировать, да выделили отдельные палатки — Федору стало обидно. Добило же его посещение лагеря ополчения князя Львова — их послали в Тулу забрать винтовки для своих стрелков и по пути их командир Миллер заехал по своим каким-то делам в этот лагерь. Впечатлений было много — ровные ряды палаток, постоянный барабанный бой и солдаты, марширующие по плацу, звуки отдаленной стрельбы, постоянной стрельбы! Это ж сколько они пороха тратят? Вот на что на что, а на ополчение их лагерь совсем не походил. После всего увиденного свой лагерь уже не вызывал положительных эмоций. Да уж — никакого сравнения. Очень Федору не понравилась разница, а еще его больно укололо, что он и сам мог быть в том лагере, с нормальным оружием, а не здесь с древним мушкетом. Оставалось лишь досадовать на себя, что так и не научился метко стрелять, да и как тут научишься если всех стрельб, то и было, что на пяток выстрелов за все время. Успокаивало лишь то, что шел он в ополчение и их на передовую послать не должны — именно сейчас ему стало понятно, что на передовой с такой подготовкой им делать нечего. Ну и завидовал — куда уж без этого, и мундиры были у тех солдат из хорошей ткани и с питанием все было хорошо — все готовилось на специальных передвижных кухнях и не нужно было самому заниматься этим нелюбимым делом. Просто там было все по уму и о солдатах не забывали, а здесь все было как-то недоделанным что ли, вот ей богу, не было того ощущения войска и это его очень огорчало. Нет, был бы он насильно пригнанным в армию, он бы ничему не расстраивался, но ведь он сам же пошел помочь родине, а тут такое...

Вторым ярким впечатление для Федора стал Перекоп — полуземлянки и множество раненных, постоянно проходящие вереницы подвод и спешащие куда-то конные группы людей. И солнце, жаркое палящее солнце, от которого некуда спрятаться и которое, казалось, задалось целью сжечь все в округе. Трава была желтой, а ведь только начало лета, а уже в округе практически нет зеленой травы. Как тут люди то живут?

А Симферополь вообще стал для Федора синонимом слова госпиталь — весь город, казалось, жил только для того что разместить у себя раненных и больных. Все здесь было связано именно с этим и именно тогда Федор ужаснулся — это какие же должны быть потери на фронте, раз столько раненных здесь? Есть ли шанс вообще выжить в войне? Даже успел порадоваться, что он в ополчении, а не в действующих войсках — жить, как это ни странно, хотелось очень сильно, а воевать ничего толком не умея, было страшно — ведь убьют же сразу, как есть убьют, а он даже попасть ни в кого не сможет. Страшно было не погибнуть за родину, а погибнуть бестолково и глупо и это заставляло бояться боя еще больше. И когда господин Миллер после своего прибытия из ставки главнокомандующего выдал распоряжение на выдвижение из Симферополя, Федор вздохнул с облегчением — быть в городе-госпитале ему уже совсем не хотелось. Трудно передать ощущения, но был какой-то постоянный дискомфорт от этой всей обстановки, не о том думалось.

Когда вечером встали на стоянку, то удивление Федора начало нарастать все сильнее и сильнее. Первым делом их накормили — уже одно это сильно сбивало с толку. Не сами солдаты после марша разжигали костры и занимались готовкой пищи, а были накормлены с подъехавших подвод с установленными на них печурками и котлами. Вот что угодно готов был поставить, но Федор был уверен — не было такого в их дружине. Не быы-ло! Откуда? Но и это не было последним, чему Федор удивлялся — обоз. Обоз был явно намного больше и солдаты в нем незнакомые, не из их подразделения и более того, обоз сопровождали казаки. А дальше пошли уже совсем чудеса — сначала все командиры сбежали на совещание, а затем вызвали уже своих подчиненных и им долго что-то объясняли, что именно стало ясно буквально через пять минут — эти самые подчиненные, а для Федора прямое начальство, пришли уже к ним и выглядели они задумчиво и немного удивленными.

— Так ополченцы, собрались все быстренько рядом со мной, буду говорить вам то, что сам сейчас узнал. Приказано довести до сведения каждого солдата. Так что сюда идите. — Фельдфебель задумчиво потер подбородок, зачем-то подкрутил усы и внимательным взглядом прошелся по ополченцам. Под этим взглядом хотелось тут же встать по стойке смирно и привести форму в порядок, что после ужина да перед отбоем было, мягко говоря, у них не принято.

— Итак. Мы идем занять позиции, по которым противник может попытаться выслать небольшие беспокоящие наши тылы отряды. Направление и возможность прохода именно в том месте маловероятна, но все же есть и сбрасывать её со счетов нельзя. Не мне вам объяснять, что солдаты противника не отличаются высокой моралью и от их вылазок в первую очередь пострадают мирные жители, их жены и дочери. — Фельдфебель обвел всех строгим взглядом — все ли прониклись? Ну да все, чего уж тут — наслышаны о бандитских нравах, честное слово свои душегубы на порядок добрее что ли.

— Надеюсь вы это осознали. Как выйдем на место займем позиции будем окапываться и готовиться стоять насмерть, но врага не пропустить. Но если на нас попрут не малые отряды, а двинут что-то посильнее — нам не удержаться, мелкие же мы должны сами разбить в пух и прах. Нашей смерти никто не хочет, поэтому при серьезной стычке мы должны позвать на помощь и эта помощь должна будет к нам быстро прийти. Вот тут и всплывает вторая порученная нам задача — чтобы прийти вовремя нужны дороги и мосты и то и другое нам нужно построить, благо тут не так много мест где необходимо наше вмешательство — где-то расширить уже имеющиеся тропы, где-то расчистить путь и обозначить дорогу, оборудовать стоянки для проходящих войск и обозов. Завтра начнем по ходу марша оставлять отдельные подразделения для работ, все что нужно делать расписано, припасы идут следом за нами, инструмент есть и будет еще поступать. Присматривать за каждым бойцом возможности не будет, и я понимаю, что возникнет желание работать не спешно и кое-как. Но помните! — тут фельдфебель повысил голос, — Не успеете сделать вовремя, к вашим товарищам не успеет прийти помощь, и они погибнут, а враг разошлет множество мелких отрядов в наши тылы и будут гореть деревни и хутора. И это будет на вашей совести! На вас надеются, вам доверяют и поручили хоть и неприятное, но очень ответственное дело. Нас обеспечивают всем в ущерб воюющим на фронте полкам. Вдумайтесь в это. В ущерб тем, кто отражает каждый день атаки нам отдают все необходимое для выполнения задачи. Помните об этом солдаты, каждый день помните. Каждый раз ложась поспать после сытного обеда вспоминайте, что кухня полевая пришла кормить тунеядцев и лентяев, а не сражающихся солдат, что если сделать вовремя все не успеешь, то и бог с ним — что такое несколько десятков разграбленных деревень и перерезанное снабжении русской армии. Зато отоспитесь. — Фельдфебель обвёл всех злобных взглядом, будто тут стояли не его собственные солдаты, а как минимум враги и душегубы. Под этим взглядом Федор непроизвольно поежился. Да уж, умеет их командир объяснить доходчиво.

— Все понятно?

— Так точно!

— Ну отдыхайте тогда, раз понятно, завтра начнем распределять на работы — не удивляйтесь, что походу движения часть солдат будет отставать и разбивать себе временные лагеря. Все посчитано и распланировано такими людьми, что не чета вам. Делайте как велено и не ленитесь и все будет хорошо.

С тех пор чудеса продолжались. Ближе к полудню им выделили место и фронт работ, а до этого они шли вперед и видели сами как небольшие группы солдат то и дело отваливаются от общего строя и начинают обустраиваться на месте. Вот и их черед настал. А затем были выданы топоры и пилы. Вернее, пила, но зато полностью стальная! Топоры же имели лишь наваренное стальное лезвие. Все остальное было из обычного железа. Подивившись такой щедрости приступили к работе, а только встали на обед, так пришли мужики из деревень ведя на поводу своих крестьянских коняшек, тут же сноровисто уцепили срубленные деревья, кое-где срубив ветки, что сами ополченцы не успели, да поволокли к себе в деревню. За этим всем Федор наблюдал, жуя вкуснейший пирог — угостили пришлые.

— Вы это мужики, не побрезгуйте. Жинка моя сготовила. Мы ж все понимаем — все по совести будет. — Сначала эти странные слова селянина не поняли и только намного позже стало известно, что в обмен на дерево их попросили подкармливать ополченцев домашней снедью. Как сами смогут. Чудеса да и только! С каких это пор о солдатах так начали заботится?

За три дня они постепенно двигались вперед, приводя в нужный вид проложенный путь — где отволакивали камни, где рубили деревья, но странное дело — о самих солдатах никто не забывал — подвозилась еда, инструменты и при необходимости даже заменялось тут же на новое — что тут скажешь, сломали они пилу. Думали будет разнос, ан нет — поменяли тут же без вопросов. Это удивляло, да что там — все было настолько непривычно, что просто ставило в тупик. Затем они вышли на уже расчищенный участок и там их повели дальше, а Федор все продолжал удивляться. Вдумайтесь — каждый ручей получал свой небольшой мостик, дабы телеги не тормозились даже столь малой переправе, но не это добило Федора — широко использовались гвозди с скобы. Бог мой, да это же какие деньги то на ветер выкидывают? Селяне же разберут все мостки только ради железных гвоздей! Именно поэтому Федор понимающе кивал, видя оставшиеся небольшие отряды у переправ и сложных участков — понятное дело, тут приглядывать надо. А дальше они вышли к небольшой горной речке и там уже встали надолго — именно им тут мостить переправу. Вода холодная, аж руки немеют и течение сильное, того и гляди утащит с собой оступившегося человека. Но и тут было все продумано — прикомандированный к ним гражданский начал буквально на пальцах все объяснять. Да тут уж и тупой все поймет — сузить русло, для этого насыпав земли полукругом с обеих сторон, землю брать, сглаживая склон и камни тоже в первую очередь собирать с дороги. Затем выкопать ямы, да натаскать песка, где песок брать тоже показал, сколотить большое корыто. Все просто и понятно, так что за пару дней управились, а дальше им привезли уже готовые сваи — осталось их только немного вбить в ямы, да залить раствором цемента, что тут же готовили в большом корыте. А дальше уже работа закипела так, что стало не до размышлений — пришлось собирать камни по руслу речки и их использовать в кладке основания, это кажется просто, но поди-ка ты натаскай булыганов, да еще не навернись с ними на мокрых камнях. Через день стали подвозить стволы деревьев — тут сразу видно, что свежесрубленное, это плохо конечно, но сваи здесь серьезные и должны простоять долго, а перекрыть уже дело десятое, тут и сельские справятся, если нужда прижмет. А потом еще привезли доски и ими уже застелили мост полностью. Федор смотрел и не верил сам себе — всего ничего тут копались, а мост уже построен и по нему уже идут подводы, и когда они только успели?