Поворот

— Ясно. — Я задумался, но меня никто не перебивал. — Вам будет отдано два полка, полки эти уже проходили тренировку в похожих условиях к тем, в которых вам предстоит действовать. Так же вам будет придана Тарусская дружина, но боеготовность у них низкая, большей частью они использовались для обеспечения снабжения ваших полков. Однако — это ваши резервы, как и ваше ополчение. Именно резервы. Придано будет еще восемнадцать мортир, все расчеты к ним брались из выздоравливающих в Симферополе раненных и больных, там же обучались и тренировались, офицеры тоже взяты таким же образом. Мортирами пользоваться только с закрытых позиций, впрочем, об этом командиры проинструктированы, как и полковники. Ваша задача по разработанному плану провести атаку и захват укреплений противника. Вы должны захватить Балаклаву любой ценой. Захватить и удержать — отступление даже не рассматриваете -по горам у вас это сделать просто не получится, но и глупо не подставляйтесь. Солдат берегите — подкреплений вам ждать неоткуда. Если готовы к такому командованию, то говорите да, иначе — забудем этот разговор.

Генерал-майор молчал, молчали и мы, невозмутимо глядя на попавшего как кур в ощип, старого генерала. Хотя он не старик -нет, есть в движениях стремительность и сила, но все же и не молод. Лицо выражало почтение и готовность выполнить любой приказ, но сейчас он думал — тут был выбор, и есть возможность отказаться, но и поражение ему не простят. Это все понимал старый лис и мне его было даже жалко — вот так вот влипнуть на ровном месте, этого друзьям не пожелаешь. Однако было в нем что-то такое, что внушало уверенность — человек сюда прибыл не интриговать, а действительно служить на благо отечества. Наконец прозвучал ответ.

— Я готов.

Дмитрий Николаевич был в раздрае чувств. С одной стороны, он ехал на войну воевать и то что ему подчиняли два полка и одно ополчение ему льстило, а вот с другой — вот так с бухты-барахты получить назначение, да еще без всяких вариантов на отступление в случае чего... — это сильно напрягало. Да что там говорить — у него просто нет права проиграть иначе всех собак спустят на него. Ну и кто такому обрадуется?

Масла в огонь еще и подлило появление ординарца представителя императора — тот принес запечатанный пакет и небольшой лист, что именовался подпиской о неразглашении. Ознакомился с ним и подписал, а что еще оставалось? С такими документами ему еще не приходилось сталкиваться, но тут ему было все понятно — план секретный, и на каждом углу о нем рассказывать явно не стоит. Но тут уж был явный перебор — на листе было указано кому и когда он имеет право раскрыть план и когда снимался гриф секретности, вроде как можешь хоть на площади о нем тогда орать. Секретность он понимал, а вот то, что если он где проболтается, то его могут и расстрелять — не понравилось. А вдруг кто другой сболтнет, да на него всех собак повесят?

Но сам план операции ему понравился. Тут все было скрупулёзно проработано. Кто, что и когда должен сделать, кто ответственный в том или ином непорядке, буде такой найдется, планы движения, кто обеспечивает, что ему полагается. Да что там — здесь было все, вплоть до этапности развертывания войск и снабжения боеприпасами во время боя. Тут было все буквально разжевано, остается только проглотить.

Да уж. Нет, сам план был прост — объяснение плана в общих чертах и цели, кои он преследует было изложено на первых страницах. Даже было выделено, что командующий операцией может вносить любые изменения в этот план, но обязан добиться выполнения поставленной задачи.

Трижды прочитав весь план операции практически заучив основные моменты, генерал-майор пошел на вечерние совещание, на котором будут ставиться задачи остальным участникам всего наступления. Будет не только атака на его направлении, но и в нескольких других местах, вот и должен он был присутствовать и слушать, как кто и где будет вести свою наступательную операцию, дабы общее представление иметь и командиров всех значимых в лицо узнавать.

Дмитрий Николаевич тяжко вздохнул, встал, натянул на лицо маску невозмутимости и оправил мундир. Что ж, кому много дано, с того много и спрашивают. Он с честью выполнит свой долг. Он готов.

Ночью хорошо разносятся звуки. В эту ночь я не спал, как и сам Горчаков — мы ждали. Пять с половиной сотен рыбацких лодок было закуплено для ночной атаки на флот противника. До места успели перебросить три с четвертью, переоборудовать под плавучие мины всего двести восемьдесят шесть. И вот сейчас мы ждали результата. Еще в самом начале ночи они вышли из одной небольшой бухточки восточнее Балаклавы. Сколько трудов нам стоило их туда дотащить — кто бы только знал, но справились. И ведь все проводили в полнейшей секретности и под жестким контролем. Провели даже испытания нескольких переоборудованных лодок, ну что сказать механический взрыватель срабатывал не всегда и не так как нужно, так что больше было надежд на фитили, а это значит команде нужно подплыть практически вплотную. Практически смертники. Я настаивал на изменении конструкции взрывателя и продолжения работ над ним, Нахимов же аргументированно доказал, что это затянется на слишком неопределенный срок. Сошлись на том, что работы будем вести, но оборудуем и фитилями на всякий случай. И несмотря на то, что выжить в этой атаке было маловероятно, что риск операции был для выполняющих ее просто запредельным, несмотря на все это добровольцев было много больше чем мест для них.

Вот и сидим на Инкерманских высотах и ждем. Разговаривать не тянет ни меня ни главнокомандующего. Просто сидим у костра на обратном склоне горы и смотрим. Для ориентирования лодок в Севастополе на берегу зажгли просто огромный костер и это мне понятно — лодки пойдут не вдоль берега, а удалятся в море, и только затем начнут возвращаться к берегу со стороны Севастополя. Именно для них разожгли этот маяк, теперь все гадают — не промахнуться ли? Найдут ли они в этой тьме корабли противника или проскочат дальше?

Сама атака на позиции врага будет только через три дня, но ждать мы не могли — неизвестно какая будет погода тогда, а сейчас и ветер нужный есть и облака закрыли все небо, значит и увидеть лодки будет сложнее. Такими шансами не разбрасываются.

Вдалеке раздался взрыв и буквально через секунду второй. Мы вскочили на ноги и спешно стали подниматься на вершину. Толку от нашего ожидания не было никакого, но спать спокойно в палатках мы не смогли.

— Началось, Андрей Дмитриевич. — Несмотря на возраст, князь Горчаков оказался на вершине раньше меня.

— Началось. — Выдохнул я. Где-то вдалеке раздавались взрывы один за другим, но ни отсветов пламени, ни еще каких-либо признаков атаки отсюда было не видно. Неудачное место. Но ехать куда-либо еще, где можно было наблюдать за морем мы не могли — слишком много дел в штабе, слишком много вопросов, которые приходилось решать в спешном порядке и практически "на ходу".

Вот к уже привычным звукам стали примешиваться раскатистые залпы пушек корабельной артиллерии. Быстро они очухались, была все же надежда на больше времени неразберихи. Несмотря на гулкие выстрелы корабельных орудий, уже привычные уху взрывы рыбацких лодок-мин продолжались. И не понять отсюда — то ли их в море расстреливают, то ли они все же успевают добраться до кораблей.

Канонада продолжал около получаса. Затем все стихло, а мы поспешили к телеграфу — проложили прямую связь от Севастополя в ставку главнокомандующего. Как раз пока дойдем в Севастополе смогут все подготовить и переслать нам донесением.

На телеграфе мы были далеко не первые — новости в армии быстро распространяются, но такого количества народу я никак не ожидал. Заполнено было все свободное пространство около пункта связи, обсуждали новости и делились впечатлениями. При нашем появлении толпа стала больше походить на воинских офицеров, но рассасываться и не подумала.

— Девяносто пушечный "Лондон" накренился на левый борт, с корабля снимают команду.

— Три фрегата тонут!

— Сто двадцати пушечная "Британия" оседает на корму.

— Несколько турецких фрегатов затонули!

— Английский парофрегат тонет.

— Шлюп выбрасывается на берег!

— Ура Нахимову!

Гомон стоял как на рынке, и все стремились поделиться с нами новостями. Под эти восклицания мы зашли внутрь нашего центра связи. Быстро просмотрели сводку — два линкора получили серьезные повреждения, один скорее всего затонет, на втором идет борьба за плавучесть. Больше всего пострадали фрегаты — тонут целых шесть штук, добавим сюда два шлюпа, одну канонерскую лодку и три парофрегата, и становиться ясно — операция себя оправдала несмотря на все наши потери. К тому же повреждения получило и много других кораблей, однако они явно не были настолько критичными. Так же порадовали новости, что уже первые добровольцы, что учувствовали в этой операции достигли берега. Спаслись далеко не все, скорее лишь малая часть их доберется до берега, но то что есть выжившие радовало.

— Что ж, Андрей Дмитриевич, операцию можно считать успешной. Теперь осталось только дождаться второй ее части и тогда можно будет вздохнуть спокойно.

При этих словах командующего, местные связисты навострили уши, я бы даже сказал превратились в одно большое ухо. Я поморщился — секретность у нас просто на высоте.

— Не здесь, Михаил Дмитриевич. Да и рано еще обсуждать — будем ждать результата.

— А вы суеверны, князь, но право не стоит настолько им следовать. Хотя я вас понимаю, но все же стоит немного расслабиться. Так и перегореть можно, пойдете ко мне в палатку — обсудим новости.

Ну да, не болтать языком где попало — это суеверность, как я сам не догадался. Но промолчал — не поймут-с. Пришлось кивнуть и молча последовать за Горчаковым. Теперь еще бы удалась вторая фаза операции, только бы удалась...

Купец Василий Фомич Шувалов с горечью осмотрел своё судно. Его гордость и надежда выглядела очень непрезентабельно — мачты порушены, везде видны следы огня, да и идет судно с ощутимым дифферентом на корму. Да, в данном случае купец был и капитаном корабля — он долго и упорно копил на свой корабль и вот его построили. Паровая машина мощностью в двадцать семь лошадиных сил! Судно оборудовано по последнему слову техники — все свои сбережения пустил на это. И вот теперь он ведет свой изуродованный красавец в последний поход.

Погода портится и набегающие волны все сильнее бьют в корпус, да еще приподнятый нос приносит проблем. И пусть все повреждения у него рукотворные, причем сделаны своими собственными руками, от этого Василия не легче. Он был влюблен в свой красавец, а теперь предстояло самому его уничтожить. Сердце кровью обливалось и на душе скребли кошки, но ничего поделать было нельзя — с началом войны с торговлей стало плохо, прибыль упала, а заем нужно было отдавать, так что, когда поступило предложение выкупить его судно флотом, он даже обрадовался. Послужить отечеству и выплатить долги было неплохим решением, но вот так изуродовать корабль? Мог ли он предположить, что его красавца выкупают только для того, чтобы потом сжечь?

— Федор, меняем курс. Севастополь уже прошли, теперь идем на Балаклаву. И если англичане или французы опять орать нам что-то начнут, что бы рот не открывал. С твоей рязанской рожей только иностранцем отвечать. Да и я зыка ты все одно не знаешь — так что молчи! Говорить будет флотский офицер за нас если нужда прижмет. Понял меня? — Василий показал своему старпому огромный кулак.

— Все понял, Василий Фомич. Нем как рыба! — И Федор принялся излучать своей наглой рожей рвение и понятливость. Василий посмотрел на него с подозрением, но ничего не сказал, на всякий случай еще раз показал кулак и пошел к себе в каюту.

По дороге капитан тяжко вздыхал. Вот всем хорош его помощник, но на язык не сдержан и лезет куда не просят. И ведь повод грозить был — когда подошедший фрегат французов и стал спрашивать необходима ли помощь, этот деятель открыл свой рот и излил все свои познания во французском. А ведь знал он большей частью только матерные слова, да несколько общих фраз. Поэтому и наливался синяк у него вод глазом — Василий нашел верное средство заткнуть разошедшегося помощника. К их счастью вся эта сцена вызвала лишь веселье на дозорном корабле противника, а отвечал вместо них офицер, приданный флотом, как раз и для таких случаев. Пронесло.

Василий не мог поверить, что эта авантюра удастся— пройти мимо флота противника и выдать себя за один из их кораблей, пострадавший при ночном налете русских добровольцев на флот. Да чинились, да был пожар, но вот справились и теперь идем в ближайшую бухту для ремонта. Ситуация не критична и все под контролем. Ну а то что флаги не висят — так вешать то негде. Погорело все тут — сами видите.

Он вспомнил как делали это рукотворный пожар и как несколько раз чудом не спалили все судно. Помимо воли он улыбнулся. Да уж, кому рассказать не поверят — анектод-с. А Федор он молодец — если бы не он кто знает, затушили бы или сгорели бы тогда. А как он придумал прорезать лючки под орудия — у них же боевой корабль теперь! Вот пусть все видят, что мы готовы открыть огонь, если что. Жаль только пушек не было, хотя может и к лучшему— нервы итак натянуты как струна, а тут враг шастает постоянно под боком.

На удивление все их принимали за своего, а ведь шли, не скрываясь, днем. Кто бы мог подумать, что эта авантюра удастся. Ну почти удастся — поправил себя Василий. Еще ведь не выполнена задача, так что нечего расслабляться. Он зашел к себе в каюту, налил рюмку водки и одним махом выпил. Ну вроде как немного отпустило, но больше нельзя.

К Балаклаве подошли уже ближе к вечеру, ну так все и было рассчитано. До сумерек еще часа два-три, но день уже заканчивается. За прошедшую ночь и весь день матросы и офицеры у противника должны были изрядно вымотаться и была надежда проскочить без особых проблем. Но на всякий случай трюмы были забиты пустыми бочками — утопнуть сразу не должны даже под огнем противника.

И вот Балаклавская бухта. Василий подивился — как сюда влезло столько кораблей, столько он здесь отродясь не видывал, а ведь бывал тут частенько еще до войны. Даже несколько линейных кораблей стоят — как минимум пушек сто там есть на каждом. Ну что ж — удачно.

Из трюма, как черт из табакерки выскочил Прохор.

— Все, фитили зажег, Василий Фомич, можем уходить. — На это капитан лишь кивнул и зычно крикнул:

— Федор, фиксируй штурвал и прыгай в шлюпку. Бегом!

Немногочисленная команда быстро сорвалась с места — сейчас их судно превратится в огненный факел и в скором времени врубиться в отшвартованные корабли коалиции. Брандер. Даже страшно подумать, сколькими жизнями пришлось заплатить за первую часть операции, чтобы только им дать возможность накрыть столько кораблей в бухте.

Василий сел в шлюпку последним, погладил корпус корабля и что-то беззвучно прошептал. Матросы отводили взгляд — капитан прощался со своим кораблем. Уже отойдя на несколько корпусов их судна, Василий заметил нечто чужеродное. Не сразу он осознал, что видит, но, когда понял, резко обернулся к флотскому офицеру — на корме был каким-то образом вывешен русский флаг. Офицер все понял.