Поворот

Закопанные бочки были сверху присыпаны гравием и только затем замаскированы снятым дерном. Взрывы взметнулись почти одновременно. Куски тел, земля, камни разлетались вверх и во все стороны. Дрожала земля и все в округе было в крови. Камни калечили тела не только попавших в эпицентр взрыва, но и всех рядом стоящих. В одно мгновенье строй английских, шотландских и прочих солдат коалиции перестал существовать. Многие были оглушены, кто-то катался по земле. Крики, дым и ужас витали над полем боя. А через мгновенье в ошеломлённого врага вломилась конница.

Конница атаковала с флангов, где было заложено наибольшее количество зарядов. Увы, но мин явно не хватало на все участки поля боя, поэтому пришлось выбирать. Большей частью заминировали сторону, где маячил заслон казаков и противоположную — там, где противник явно собирался зайти в тыл обороняющимся войскам. Основной отряд конницы с казаками и драгунами атаковал именно этот фланг и весьма успешно — оглушенные и деморализованные взрывами солдаты противника не оказывали вначале сопротивления как такового и очень быстро фланг перестал существовать.

Не показывать основные силы конницы был совет князя Львова и он оправдался — нападения с этой стороны враг никак не ожидал. С другой стороны войска неприятеля с тем же успехом атаковали казаки, там все вышло даже лучше чем ожидалось — лошади кирасир французов, напуганные взрывами и многие получившие ранения, понесли частью стоптав или просто расстроив порядки сосредоточенной пехоты.

Остался центр, на который не было необходимого количества мин, да и что говорить, если из четырех заложенных, взорвались только две, а одна вообще не причинила никакого урону — колонны еще просто не дошли до нее.

Именно тогда генерал-лейтенант ужаснулся и поверил в победу. Именно в такой очередности. Да он видел оторванные руки и ноги, разлетавшиеся во все стороны мозги и вываленные кишки — все он видел до этого. Ничего нового. Но вот так — он не видел никогда. Это меняло все представления о войне. И именно тогда барон понял — мир изменился. Эпоха прошла, наступила новая.

Победы не случилось, хотя была близка как никогда, но увы. Виной тому и не все взорвавшиеся мины, из-за чего конница увязла в незатронутых колоннах противника. Двух косых атак конницы не случилось — противник успел развернуть полки ей навстречу и пришлось отступить. Виной тому и, как оказалось, и сам барон Врангель, что не отдал приказ об атаке своим пехотинцам — поосторожничал. Виной тому и рано задействованные заряды— не все войска успели развернуться в колонны и многие еще только начинали перестроение. Есть причины, но главная причина — он не верил и выстраивал войска так, чтобы была возможность отступить. Теперь ужу поздно кусать локти, и главное Врангель знал — виноват именно он. Победа была практически в руках и казалось еще миг, и враг побежит, но нет — враг не побежал. Враг — отступил и это было поражением. Хотя свою кровавую жертву война забрала — поле боя было усеяно трупами и своих, и чужих, но чужих больше. Бегущих бойцов смогли остановить командиры и заново построить в колонны. Но и идти в атаку английский генерал не спешил, а может и не мог — бардак образовался в его войсках первостатейный.

Барон не знал, сколько солдат коалиции осталось на поле боя, но много. Очень много — первые минуты очень дорого обошлись англичанам, когда русская конница практически безнаказанно вырезала противника. Телами было усеяно все в округе. После битвы Врангель отступил. Из почти четырех тысяч солдат осталось только три с половиной, у конницы же потери доходили до двух третей состава. Очень много раненых, просто чудовищно много. Сколько потерял враг? Ну никак не меньше четырех тысяч, скорее больше. Но все это не имеет значения — свой шанс на победу барон упустил. Керчь придется оставить.

Радовало другое — батареи были частично вывезены и из бухты успели уйти все торговые суда. Большую часть запасов тоже вывезли. Крепость Еникале на другом фланге сражалась с пытавшимися прорваться в Азовское море пароходами до самой ночи и только после этого взорвали батареи и отошли. Сейчас Врангель отводил все войска и собирал их в кулак. Будущее виделось смутно, но безрадостно — имеющимися силами Керчь не отбить и не удержать. Остается только беспокоить противника и не давать орудовать на полуострове.

И вот теперь генерал-лейтенант смотрел на волны и слушал прибой, а сам думал — кто же такой этот князь Львов, что смог так точно предугадать ход действий противника и откуда у него такие идеи насчет применения мин?

С войсками генерал-лейтенанта Врангеля мы встретились уже пройдя Феодосию. Новости не радовали — Керчь оставлена, крепость Арабат была обстреляна кораблями противника, но нанесла урон неприятелю и вынудили пароходы отойти. Коалиции открыт путь в Азовское море и значит Геничесвск и Таганрог подвергнутся нападению. Основное снабжение продуктами осуществлялось через Азовское море, теперь же этот путь был закрыт, а значит Керчь нужно возвращать. Вот только ли хватит у нас сил? Как ни крути, но противник имеет явный численный перевес.

— Барон, — я обратился именно так, как бы подчеркивая наше неформальное общение и ставя между нами знак равенства, — давно ли противник занял город?

— Думаю сегодня с утра и занял, Керчь была недалеко от места битвы и ему ничего не стоило просто прийти и взять ее. — Барон явно переживал свое отступление, хоть битву и объявили своей победой обе стороны, мы, аргументируя потерями противника, а оный указывал на оставление нами позиций и города. Под глазами у генерал-лейтенанта Врангеля залегли глубокие тени, глаза были красные, но тут не понять — то ли ветром надуло песок, то ли просто не спал. Скорее всего и то и другое.

— Хм, а сколько нам времени идти до города?

— Ежели выйдем сейчас, то подойдем аккурат к девяти вечера. Но ставить лагерь в темноте не самая лучшая идея. — Барон устало вздохнул и закончил свою мысль. — Да и ваши люди только с марша, пока отдохнут и поедят, пока выдвинемся будет уже поздно идти — часов в пол одиннадцатого только прибудем.

Я задумался, идти к городу что бы стать около него лагерем идея глупая — барон тактично обошел этот момент, не желая портить отношения с большим начальством. Но недосказанность в его словах я уловил. С другой стороны — стоять лагерем здесь или тем более отступать нам тоже нет особого смысла — Керчь так не отобьешь.

— Становиться лагерем под городом мы не будем — это плохая идея. — Я прошелся по палатке, налил в стакан воды и выпил сразу его весь. Жарко. — Как вы думаете, что первым делом будут делать солдаты противника?

— Займут наши батареи. — Ни на секунду не задумываясь отчеканил барон.

— Я думаю тут вы ошибаетесь, первым делом они начнут грабить город. Занять батареи пошлют конечно же кого-то, но это будут явно неудачники и провинившиеся.

— Позвольте! — Брови у моего оппонента взлетели вверх, явно не поддерживает мое мнение. — Это же коалиция цивилизованных государств. Да турки могут начать грабежи, но я уверен, англичане и французы не дадут им это сделать и если грабежи будут, то в единичных случаях. — И такая сила и убежденность в своей правоте была в его словах, что я и сам засомневался. Насколько я помнил, все эти "цивилизаторы", грабили и насиловали всегда, что в 19 веке, что в 20. Да что там, если после революции высадившиеся войска союзников грабили и истребляли все население, до которого смогли добраться. Да и во второй мировой войне вели себя почти так же, разве что, не убивали без причин, да и грабили меньше. Нет не верю я в цивилизацию. Я фыркнул.

— Вы слишком их переоцениваете, готов поставить все свое жалование против вашей копейки, что грабить они примутся в первую очередь. Потом покаются в церкви, и Бог им все простит, так они всегда думали и думают, а вот разбогатеть за чужой счет у них желает каждый. Хотя посмотрим, если вы правы, то это нам сильно осложнит дело, если же я прав, ту будет шанс на победу.

— И что же вы предлагаете? — Скепсис, явное неверие. Хотя что там, я тоже не знаю, верю я в это или нет.

— Подойти к Керчи ночью, умельцы из казаков должны вырезать дозорных. Вся же основная масса пехоты пойдет в атаку. Молча, без факелов, что бы противник понял, что атакован не сразу, пусть до этого списывает на конфликты межу союзными солдатами. Там же сборная солянка — французы, англичане, турки. Было бы ошибочно говорить о полном взаимопонимании их рядовых, особенно когда дело касается наворованных материальных ценностей.

— Хм. Так не атакует никто. Это против правил, да и куда стрелять ночью? Невидно же ничего. — Неверие еще видно на лице, но в шанс он и сам хочет поверить, что ж предоставим ему такую возможность.

— Именно поэтому у нас будет шанс. Они не ожидают ночной атаки, к тому же нам проще — искать противника следует в домах, а их уже мы увидим, а там факелы зажечь можно. Стрелять же да проблемно, но это нам как раз в плюс — стрелять не только нам тяжело, но и противнику, а оружие у него более дальнобойное и кучность у него выше. Тут дело решит штык.

— А в штыковой атаке равных нам нет! — За меня закончил барон.

Он поверил. Правда от моего плана тут же полетели клочья, но он сам же находил решение. Боже! Сколько же тут мелочей — как найти дорогу в темноте и не заблудиться, кто будет показывать ее и как выставить ориентиры (фонари закрытые с трех сторон он предложил сам в качестве маяков), с какой стороны к городу подходить, где входить, как проводить атаки (держаться только десятками, далеко от своих не отрываться, идти дом за домом). И многое. Многое другое. Да уж, полковник я еще не настоящий, мне еще учиться и учиться.

К городу подошли только в третьем часу ночи. Казаки были заранее высланы для прокладки пути, но фонарей оказалось не так много, хотя поначалу обходились кострами. Потом еще полтора часа собирались. Потом разбивали маршруты для атак, затем снимали дозоры. Да еще отправляли отряд на захват павловской батареи — с тыла ее тоже не могли успеть укрепить, а атаковать город без ее захвата было глупо.

Однако захватывать батарею мы будем не сразу — подобраться незамеченными там сложнее, поэтому сначала пойдет атака в город, а как на батареи всполошатся и отвлекутся, то тогда и ударят. С трудом удалось уговорить Врангеля остаться и координировать битву, я же с сотней казаков шел в третьей волне — совесть мне просто не позволила стоять в стороне. Точного числа воинов противника мы не знали, но всяко больше десяти тысяч, а вот насколько больше мы сможем узнать только после боя. Или больше на две тысячи или на все пять. Сомнительно что будет их около двадцати, просто не было столько времени у коалиции нагнать столько сил, а в битве участвовало всего шестнадцать, которые еще и потери понесли. Но что-то им с кораблей прислали наверняка.

Почему не принято атаковать ночью я понял очень быстро. Все сразу же пошло наперекосяк. Маяки зажечь удалось далеко не везде, факелы не зажигали и поэтому постоянно кто-то спотыкался. Да и я сам пару раз навернулся и пребольно ушиб колено. По итогу мы вышли совсем не там, где намечали, но поняли это не сразу — первые стоявшие домики были пустыми и было дело подумали, что просто еще не нагнали своих.

Вломившись в очередной дом и навернувшись об какой-то предмет на полу, я услышал французскую речь. Дом явно не зачищен. В ответ бахнул выстрел, потом еще потом крик боли и тут же он обрывается. Ну да — колоть штыками по-тихому, как раз тот случай, ага. В комнате меня ждали четыре трупа и наш солдат, торопливо перевязывающий себе бедро какой-то тряпкой. В соседнем доме тоже бабахнуло и кто-то громко завизжал, потом резко крик захлебнулся. дальше пошло по нарастающей. Стреляли и орали опознаваясь свои и чужие. Факелы нам больше мешали, чем помогали — по факелам стреляли из черных провалов окон и все равно не видно врага.

— Да поджигайте этот хренов дом, в господа бога вашу мать! — Кто-то из казаков отдал приказ и тут же на крышу и в окна соседнего дома полетели факелы. В ответ из окон грохнул запоздалый залп, но никого кажется не задел.

Гореть заживо никто не хотел и из окон и дверей попер враг, тут же грохнули в разнобой наши ружья. Я тоже в кого-то выстрелил из винтовки, только ни в кого не попал. Кстати, а где казаки? Вокруг наши пехотинцы.

— Ваш сиясь! Ваша сиясь! — откуда-то справа ко мне подбегает незнакомый казак. — Где ж вы же потерялись. Не дело так! Мы с ног сбились вас ища! Не гоже вам без охраны! А ну солдатики охранять князя! Да живее так вас раз так!

Все смешалось: крики, выстрелы, стоны, огни и тени. Начинающиеся пожары— никто и не думал гасить дома, куда там — самим бы уцелеть, да врага убить. От дома к дому, где, стреляя, где, сходясь в рукопашную, а где и просто выкуривая противника мы шли в город. Сзади нас начинались пожары и нужно было торопиться, а то и сами сгорим. Мы сами себя загнали в ловушку, но никто никого не винил. Понимание, что отступать некуда толкало нас вперед с отчаянной храбростью. Я и сам вламывался в дома и стрелял, потом просто рубил и колол саблей. Ленты с пустыми гильзами я где-то потерял, да и как тут перезаряжать — ни черта не видно.

Вот дома пошли побогаче и впереди шла какая-то битва, выскочив из-за поворота я на мгновенье оторопел — французы рубились с османами.

— Руби! — только и успел выкрикнуть я и сам воткнул саблю в ближайшего солдата. Дальше все воспринималось только урывками. Вот мы на каком-то пустыре торопливо перезаряжаем ружья, причем я уже не своей винтовкой, а с английским энфилдом. Метрах в двадцати позади нас языки пламени уже начинают пробиваться через крышу, но все равно очень плохо видно.

Вот мы вламываемся в какое-то богатое здание готовые убивать любого вставшего на пути и обнаруживаем своих. Чуть не порубили друг друга. Вот мы с тремя солдатами бежим что есть силы под окна дома, из окон которого только что отгремели выстрелы. Быстрее! Нам нужно успеть! Кидаю в окно факел, но его тут же выбрасывают обратно, грохот и на меня брызгает чем-то липким. Подбираю факел и забрасываю его снова.

Вот вламываюсь в двери и разряжаю оба пистолета. Пистолета? Откуда они у меня и где винтовка? Поскальзываюсь в чем-то липком и со всего маха падаю на что-то очень мягкое. В ушах звенит и ничего не слышу.

Вот я с толпой спешенных драгун колю штыком в каком-то переулке турок. Отвожу чужой штык и делаю выпад сам. Сверху что-то сверкнуло, поднимаю оружие поперек и получаю в него сильнейший удар. Шаг вперед и удар прикладом, теперь колоть.

Вот сидим в доме и отстреливаемся из окон из английских винтовок, сзади их перезаряжают при свете лампы другие. На нас прут и прут англичане. На первом этаже уже во всю идет рукопашная. Я стреляю, отмечаю краем сознания, что попал и тут же тянусь за другой винтовкой.

И так длится, и длится. Когда же закончится эта бесконечная ночь! Все урывками, везде сплошной хаос и мы, его принесшие, сеем его и пожинаем плоды. Чувств нет, вернее есть, но они вспыхиваю как спички и так же гаснут. Есть одно — решимость идти вперед, все дальше и дальше. Нет ни завтра, ни вчера — все время укладывается в доли мгновений.