Поворот

Прихожу в себя на в доме на набережной. Мир из мозаики складывается одним рывком и принимает объем, краски и звуки. По нам выстрелили с какого-то корабля. Да уже утро. И город горит, теперь мы уже не воюем — мы спасаемся, так же, как и солдаты противника. Разбегаемся из гибнущего города как тараканы. Где-то еще идут перестрелки, где-то в ловушку из сплошного пожара попали люди и их крики рвут душу. Но что мы можем сделать. Рядом солдатик крестится и втихаря поглядывает на меня. А что я? Так. Осматриваюсь.

Голова перевязана какой-то тряпкой. Щупаю — на тряпке то ли засохшая грязь, то ли кровь. Голова тут же реагирует на прикосновение и меня начинает подташнивать. Ясно.

Штаны порваны в нескольких местах и на бедре отчетливо видны следы чьих-то зубов. Пальцы левой руки не слушаются. Болят ребра, да и все тело отзывается болью на любое движение, но это терпимо.

— Надо уходить, ваш сиятельство! Как бы не оказаться в огненном мешке, как те османы, коим вы в ней подожгли все дома чтоб не вырвались. А ну как и с нами такое же сделают. Да и с кораблей супостат стал постреливать.

Я? Приказал поджечь дома вокруг турок? Что-то припоминаю и нет не вокруг, а только с двух улиц. Да там действительно огненный мешок образовался, но брать эту полусотню зданий не было никаких сил. А так пламя и до них должно было добраться. И судя по крикам уже добралось.

— Выход разведали? Пройдем? — это я уже к казаку. Господи ну и сборная солянка вокруг меня — все из разных подразделений и ни одного знакомого лица.

— Не сумневайтесь. Прохор если сказал, что пройти можно — значит так оно и есть. Добрый казак и дело знает.

— Тогда пошлите гонцов — выходим и перебежками от дома к дому. Не сбиваемся в кучи, но и не разбегаемся далеко. Как предупредишь — выходим.

Тут же срываются несколько молодых парней и убегают. Ко мне сразу же подходят два солдата и придерживая за руки, помогают подняться. Но я их отсылаю и иду сам.

— Раненым помогите. Да не забудьте никого, я уж и сам дойду.

— Ну, с Богом!

И мы вываливаемся на улицу, тут же винтовки на изготовку и ждем пока выйдут все и вынесут раненых. Мою самостоятельность игнорируют все те же солдаты, хоть и дали выйти самому, но на улице перед перебежкой тут же подхватывают меня под руки. А сильные лоси — еле ногами переставлять за ними успеваю. Так перебежками продвигаемся четверть часа. Гасим еще четыре очага сопротивления и находим еще две толпы наших воинов. Говорить подразделения язык не поворачивается — заляпаны грязью и кровью, часто раненые в каких-то обмотках, все в саже и у всех слезятся от дыма глаза. Оружие самое разномастное, понятие о дисциплине весьма условно — какое уж тут подразделение.

Уже перед выходом из города я потерял сознание — растрясло все-таки. Очнулся уже в палатке. В моей палатке. В той, что достал мне полковник Добрынин в Симферополе. Старенькая, но на диво прочная ткань и все тот же переносной столик для бумаг, на котором сейчас лежали какие-то медицинские штуки и противно воняло какой-то микстурой. Сажусь на кровать и тут же падаю обратно — голова кружится неимоверно, да и слабость дикая во всем теле.

— Да куда же вы это, ваше сиятельство! Вам вставать никак нельзя, да еще резко так! Ишь чего удумали! Дохтур сказал, что нельзя вам только лежать и лежать. — Быстро затараторил какой-то молодой парень. И тут же уже тише себе под нос продолжил. — Голова-то пробитая, прости господи, а туда же — вскакивает тут. Еще и на коня поди влезть попытается.

Хм, а где мой денщик? Да и что-то больно разговорчивый солдат, не пуганный совсем при начальстве такое говорить. Переждал головокружение и только собрался задать вопрос насчет своего денщика как он появился.

— Очнулись, ваше высокоблагородие. Эко здорово вас помяли. Солдатики говорят, что с троими сцепились, когда вас нашли. Чуток не успели, громила вам так по каске своим дрыном засветил, что думали голова отвалится. А нет, бог миловал. А я мундир вам ходил организовывать, ходить в этом никак нельзя. Сейчас вас покормим, а опосля и мундир будет. Да вы не волнуйтесь, есть тут портной один — все будет в лучшем виде. — Поток слов из него шел не останавливаясь. Он все говорил и говорил, я уже начал было засыпать под его говор, но меня приподняли, умастили на подушки и стали кормить какой-то кашей. Есть не хотелось, но под болтовню моего денщика на удивление съел все. Но денщик у меня явно молодец — это ж надо, найти тут портного, да и материю где-то нашел. Вот уж чего не ожидал. Повезло мне с ним однозначно.

Я успел поспать и еще раз поесть, когда ко мне заявился барон Врангель. Был он сильно вымотанным и уставшим. Явно не спал до сих пор, а уже вечер на дворе. Я, грешным делом, даже порадовался, что не на мне этот груз дел. Вот уж суеты сейчас хватало с избытком. Главное я знал — Керчь наша, город горит до сих пор. Противник частью уничтожен, частью сгорел, частью разбежался.

— Вижу вы пришли в себя князь. Доктор говорит, что дня три вам нужно лежать, да и неделю потом никаких нагрузок. Вам сильно досталось. Так что вы уж извольте выполнять предписания.

— Знаете я ему верю, но дел невпроворот, а я тут валяюсь.

— Не мучайтесь, дел много, но нет неразрешимых. — Врангель сел на стул, откинулся на спинку и на секунду прикрыл глаза. Затем открыл и продолжил. — наши солдаты выходили из города почти целый день. Сейчас мы не армия, сейчас мы больше похожи на лазарет. Если бы не дивизия казаков, что я оставил в резерве, то и не знаю, как бы оно повернулось. Очень помогают собирать своих. — Секунд пять помолчал и продолжил.

— Ночная атака удалась. Вражеской армии больше нет. Есть перепуганные мародеры, что сдаются при виде казаков. Хотя отловили не всех, далеко не всех — очень много их разбежалось в темноте и теперь вся округа наводнена одиночками и группами, я бы сказал шайками, неприятеля. Да. Именно шайками, вы были правы. Город встретил коалицию хлебом и солью, но в ответ солдаты тут же начали грабить. И французы с англичанами не отставали от турок, я бы даже сказал лидировали. Отрубали головы, пытали, насиловали. А помогали им местные татары, что с готовность показывали на русских или места где можно поживиться. Хорошо, что вы настояли на вывозе из города госпиталя, я даже не знаю — уцелели они бы в таком бардаке. — Барон хмыкнул и продолжил.

— Кстати о шайках. Наши солдаты сейчас тоже весьма их напоминают своим видом. А уж вооружены как бог на душу положит. Так что формировать подразделения придется заново, да и многие командиры погибли. Сейчас к нам вышло чуть более двух тысяч человек, но очень много раненых среди них. Очень много. Да...

— Наши медики не справляются, больные лежат под открытым небом, дисциплина порушена. Сделать опять боеспособное подразделение будет не просто. Если бы не казаки, нас можно было бы брать голыми руками. Но казаки у нас есть и поэтому у нас есть даже пленные, которых некому охранять. Да и пленных больше чем нас. Шутка ли — больше четырех тыщ. А их еще кормить нужно. Нда.. Победа. Как-то не так я ее представлял князь, совсем не так...

— Барон, я тут подумал. Бесчинства армии коалиции с мирным населением нужно задокументировать со всей тщательностью, я напишу сопроводительное письмо и отправлю государю. Нужно нам опубликовать и поднять волну про сие непотребство. Иначе, боюсь, англичане первыми подсуетятся и будем мы кровожадными чудовищами, а не они.

— Ну насчет нас и так понятно, тут даже я с ними соглашусь, знаете крики из города доносились и сюда. Ночью горящий во многих город, пальба и крики. Это знаете ли не для слабонервных. И разобраться кто где — не было никой возможности. Батарею мы захватили, даже пушки подтащили, да и англичане успели несколько своих завести. Но толку то! Куда стрелять совершенно не понятно. Одно радует — утром было сунулось несколько кораблей ближе к берегу, а мы в них ядрами, да подпустив близко. А вырваться быстро отсюда никак, да и маневра нет никакого — мы же суда затапливали в бухте. Вот и утопили сегодня два паровых корабля. Да ваши орлы захватили у берега еще одно судно, что десант перевозило. Правда спасаясь от огня на нем и выбросились в результате на косу.

— Ах да. Еникальскую крепость мы опять взяли и пушки в ней стоят. Так что пролив мы контролируем, вот только часть кораблей ушло в Азовское море в рейд по нашим тылам. Нда...Но второго такого десанты мы не переживем. Сейчас корабли противника отошли, но высадки с них нигде не замечено. Жаль только покидая ее взорвали стену, да и сломали все, что можно было сломать. Теперь все ремонтировать, да отстраивать. Нам нужно подкрепление. Причем срочно.

— Всем нужно подкрепление, но срочно его никак не организовать — все что можно было я привел с собой. Да и не думаю, что прямо сейчас решаться на вторую высадку. Главное для них Севастополь и никто не отдаст войск вместо штурма. С них требуют взятие города и ослаблять войска с этого направления никто не даст, но вот подвезти морем могут. Но некоторое время у нас все же есть. — Я вздохнул, а что тут еще скажешь — войск и так не хватает и везде они нужны, но ведь их нужно откуда-то взять. — А сбором показаний выжившего гражданского населения займись все же в первую очередь. Мнение общественности не только нашей, но и за рубежом очень важно и тут мы должны быть первыми. Государю я сам все отпишу, но нужны факты. И самым скорейшим образом все нужно будет отправить в Петербург. Даст бог отмахаемся.

— Да уж, — барон хмыкнул, — в нашем деле победил не тот, кто победил, а кто громче об этом заявил, а промолчишь, так никто и не заметит и чинами обойдут.

— Чинов мне хватает, но смысл вы поняли верно — нам нужно как можно громче пошуметь. И лучше это будет раньше, чем англичане поднимут вой, а вой они поднимут однозначно — такова их порода, да и выгодно им выставлять нас дикарями и исчадьями ада.

— Ну насчет исчадья я не знаю, но выглядели вы очень даже похоже. — Барон еще раз хмыкнул и улыбнулся. Вопреки всей логике последняя фраза подняла ему настроение. Ну да и хорошо — я-то уеду, а ему тут все разгребать и тянуть этот воз на себе. Дорого нам обошлась победа. Очень дорого. Но и отдавать Керчь было нельзя. А вот надолго ли мы ее вернули — время покажет. С этими мыслями я и уснул.

Симферополь встретил Наталью Лопухину неприветливо. На период войны город стал тылом русской армии и если до вторжения коалиции в городе едва насчитывалось двенадцать тысяч человек, то сейчас город стал чуть ли не со стотысячным население. Естественно, для всех домов не хватало. Как потом узнала Наташа, под госпитали было сейчас занято семьдесят казенных и частных домов. Насколько этого мало она поняла сразу как об этом услышала — часто встречались бараки, отстроенные для размещения раненных. Когда скопилось раненных в городе больше десяти тысяч, то вспыхнули эпидемии тифа и холеры.

О главном консультанте военных госпиталей профессоре Пирогове отзывались все с пиететом и гордостью, вместе с остальными немногочисленными военными и гражданскими врачами он делал все возможное для помощи раненым. Он осматривал сотни пациентов ежедневно, делал операции, вводил профилактические мероприятия, читал лекции. Это именно он внедрил в армию наложение гипсовых повязок. Если Симферополь можно было назвать городом-лазаретом, то профессора Пирогова — его душой.

Но это было позже, а сейчас были заполненные улицы людьми в военной форме, вездесущая пыль и грязь, да навоз на улицах, которые в них просто утопали, проблемы с поиском жилья и усталость с длинной дороги. А еще были стоны раненных и больных, погребальные процессии, заунывный звон колоколов и одновременно с этим звуки вальсов, полек и кадрилей. Город несмотря ни на что жил, но ощущение от всего этого было на душе у Натальи премерзкое.

Александр Ильич Стешин, тот самый генерал и друг ее отца был обходителен и, что более важно, очень хорошо ориентировался во всей этой неразберихе. Нашлось и жилье, правда без прислуги, но с питанием. Более того, узнав, что здесь присутствуют сестры милосердия из Крестовоздвиженской общины, он сразу же определил к ним Лопухину — все же женщины благородного сословия, да и под началом самого Пирогова — это понимать нужно!

Эту общину создала вдовая великая княгиня Елена Павловна все силы свои после смерти мужа великого князя Михаила Павловича, брата императора Александра-I, отдающая благотворительности. Были и другие сестры милосердия, например, сердобольные вдовы из петербургских и московских Вдовьих домов, но статус был совершенно другим. Стоит сказать, что поселили их далеко от раненных на окраине города, да еще в холодных и сырых татарских саклях, хотя миссия у них была не менее благородна и помощь их была даже более чем ощутима.

Все эти тонкости Наталья поняла далеко не сразу, но потом была очень благодарна генералу за проявленное понимание — ютится непонятно где ей совсем не хотелось.

А вот сестры приняли ее сдержанно. Наталья приготовила пламенную речь, где объясняла свой порыв весьма убедительно, но говорить ничего не пришлось — сестра милосердия Анна Александровна Кушнир только покачала головой и отправила набираться опыта у другой сестры милосердия — строгой и обладающий просто безграничным терпением Валентине Михайловне Валавской.

Определили ее в военный госпиталь на улице Долгоруковской, спешно обустроенной до войны гимназией, ранее выкупленный за казенный счет дом генерал-майора Ревелиоти. Здание было строгих форм с просторными палатами внутри.

— Повязку, Наталья Петровна, накладываете не так туго. Туго наложенная повязка мешает движению кровотоков и может вызвать нежелательные последствия.

— Валентина Михайловна, но бинт еще мокрый! Как можно таким бинтовать? — Наталья была до глубины души возмущена таким отношением к делу, но ее пыл охладила ее наставница всего одним словом.

— Не успевают. Не успевают бинты высохнуть. — Валентина Михайловна тяжко вздохнула, а затем продолжила пояснять. — Не хватает всего: бинтов, лекарств, анестезии, операции делаются зачастую без всякого наркоза. Да что там анестезия, если даже в тюфяки для солдат набивают полусгнившую солому, слегка подсушенную на солнце. А что осенью тут творилось вообще не передать — пока не приехал Пирогов, раненные лежали по две-три недели дожидаясь врачебной помощи. — Наставница поправила наложенный Натальей бинт, помогла завязать и пошла из палаты, позвав рукой за собой подопечную.

— Если бы вы знали, как было тяжело в начале, да еще эта эпидемия холеры и тифа. Сколько сестер умерло, а уж солдат просто не счесть. Сейчас полегче, уже устоялось как-то, благодаря Пирогову, храни его Господь. — Она набожно перекрестилась и продолжила наставления.

— Вы заметили, что как только мы собрались уходить больные стонать начали громче, так вы не пугайтесь — так они хотят привлечь наше внимание, вы им сказку или истории расскажите, если есть время. — Опять вздохнула, поправила платок и продолжила. — Тяжко им целыми днями лежать, вот и привлекают наше внимание, вы на них не обижайтесь ежели кто в сердцах непотребное слово скажет, всяко бывает, но в душе они добрые. Говорите им. Что выздоровеют они все обязательно, пусть верят — вера чудеса творит. Был у нас случай такой, один больной жаловался, что ему лекарства не даю, да где ж их взять то, только в тяжелых случаях их выдаем, но сестра вняла его просьбам — развела сахар в воде, да в банку из-под микстур налила, так не поверите — на поправку быстро пошел. Истинно в библии сказа — все по вере вашей.