Перезагрузка

— Вставай, — велела она.

Он послушался, и она стала мыть ему живот и ноги. Потом снова намылила руки и взяла член. Его она мыла так же тщательно и сосредоточенно, как и всё остальное, не оставив ни единой складочки непромытой. Ловкие пальчики оказались к тому же и нежными, и он снова закрыл глаза, стараясь не думать о том, что ему обязательно нужно затащить её в постель. Вода тем временем уже ушла, и она стала вытирать его полотенцем.

— Я сам! — запротестовал он, когда обнаружил, что она пытается дотянуться до его головы.

Она без разговоров отдала ему полотенце и взяла другое, чтобы вытереть ноги. Когда с этим было покончено и он вышел из ванны, она подтолкнула его в спальню и закрыла дверь. Снова послышался шум воды.

Он всё никак не мог понять, что происходит. С одной стороны, ясно, как божий день, что они состоят в интимных отношениях — и судя по всему, уже давно. Если его предположения верны, конечно. Она знает его предпочтения и вообще успела его изучить, как близкие люди узнают друг друга. С другой стороны, до этой её тирады он мог по пальцам пересчитать слова, что она ему сказала за весь вечер. Как если бы они провели в браке лет пятьдесят или сто... А может, так и произошло? Пока он был без сознания, он с этой незнакомкой прожил долгую жизнь, а когда очнулся, они вдруг снова стали молодыми? Нет, скорее всего, они по какой-то причине поссорились, и она отказывается с ним разговаривать. Как она заглянула в унитаз! Может, он как раз накануне не смыл после себя? Скорее всего, для такой чудесной особы, как она, было бы шоком обнаружить...

Он откинул одеяло и залез в постель, по-новому глядя на картины на стене. Надо же, это сделано руками этой замечательной девушки, которая сейчас придёт из ванной к нему в постель... Точнее, в постель к которой он забрался... Счастливчик! Ну да, только ничего не получится — они в ссоре, и она просто повернётся к нему спиной!..

Шум воды стих, и ещё некоторое время она не выходила, а потом дверь растворилась, и она быстро добежала до постели, явно боясь растерять тепло. Шмыгнула под одеяло и замерла, лёжа рядом с ним и глядя в потолок. Он же следил за ней, как она мерно дышит, неотрывно глядя в одну точку где-то далеко вверху, как время от времени приоткрывает губы, чтобы легонько дотронуться до них кончиком розового языка. Как постепенно бледнеют её красные после умывания щёки. Любовался косой, в которую она стянула свои мягкие чёрные волосы... Пролежав так минут пять, она вздохнула, повернулась к нему спиной и выключила свет. Понимание происходящего больно ударило в черепушку.

— Постой, — сказал он. — Включи свет, пожалуйста.

Она послушалась, не оборачиваясь к нему. Очень хотелось провести рукой по белой коже между лопаток... Он сел на кровати.

— Сядь, пожалуйста, лицом ко мне, — попросил он.

Как ни странно, она послушалась, но села, продолжая укутываться в одеяло. Он потянул за край.

— Тебе холодно? — спросил он.

Она разжала руку, и он осторожно высвободил её, любуясь. Потом пододвинулся ближе, совсем вплотную — так, чтобы она оказалась у него между ног, и наконец он смог бы добраться... Одна рука скользнула по её спине, на талию и стала мять ягодицу. Она просто наблюдала за ним, даже с какой-то отстранённостью, не пытаясь никак дать ему знать о своём отношении к происходящему, но и не абстрагировалась совсем, делая вид, что её здесь нет. Положив ладонь другой руки ей на живот, он нежно провёл, преисполняясь восхищением. Это было божественно — её только начавший округляться животик, такой трогательный и уже такой красноречивый! Она невольно сама положила руку рядом с его, и ему захотелось сжать её в объятьях. Грудки, ранее совсем небольшие, уже начали набухать, и он не удержался от того, чтобы взять одну в руку, на секунду оставив животик, а потом его ладонь снова опустилась на округлость...

Он не был большим специалистом по этой части, но он был в конце концов наблюдателен. Примерно четвёртый месяц — так ему показалось. Три с половиной или четыре. На трёх ещё можно подумать, что девушка злоупотребляет сладким, но на четвёртом вопрос постепенно отпадает сам собой. Она была прекрасна, неимоверно прекрасна, и он, преисполнившись чувств, потянулся к ней с поцелуем...

Вместо того, чтобы прикрыть глаза и подставить губы, она отстранилась с недоумением и опаской во взгляде. Чёрт, значит, они всё-таки в ссоре! Он отвернулся и потянул руку с её ягодицы, но она поймала его за кисть. Теперь он совсем перестал понимать, что происходит! Она так же спокойно на него смотрела и не отпускала руку, которую он пытался убрать с её попки. Но почему, чёрт подери, она не хочет целоваться?

— Ты больна? — догадался он. — Боишься меня заразить?

В первый раз на её лице появилось выражение хоть какой-то эмоции. Она нахмурилась.

— Нет, — ответила она, делая над собой видимое усилие.

— Я хочу тебя поцеловать, — объяснил он. — Можно?

— Как пожелаешь, — ответила она.

Этот ответ привёл его в ступор. То есть ей всё равно? Что значит — как пожелаешь? Что, чёрт возьми происходит? Или он в беспамятстве уже успел её поработить и теперь вовсю эксплуатирует бедняжку?

— Ответь мне честно, — попросил он. — Я на тебя накладывал Империус?

— Нет, — был ответ.

На какой-то миг ему показалось, что ей смешно от его вопросов, но эта искорка в её глазах моментально исчезла, даже толком не разгоревшись.

— Приоткрой рот и закрой глаза, — попросил он, трогая большим пальцем её губу и проводя по подбородку.

Она сразу же так и сделала, вызвав в нём очередную волну желания. Эта её дурацкая покорность, смешанная с прошлой бескомпромиссной властностью, чем-то даже возбуждала. Он склонился и коснулся её губ, даже не шелохнувшихся в ответ, сжал своими нижнюю и покатал. Ничего.

— Такое ощущение, что ты не умеешь целоваться, — проворчал он. Она молчала. — Я прав?

— Да, — ответила она и провела язычком по губам.

Да — не умеет? Она, что, серьёзно? Она вправду пытается ему сказать, что будучи на четвёртом месяце не умеет целоваться? Мысленно он готов был начать выдёргивать себе волосы. По одному. Не в последнюю очередь потому, что это значило, что раньше он даже не пытался её поцеловать в постели. И это при том, что сам он себя считал весьма обходительным!

— Попробуй делать так же, — предложил он. — Ухвати мою губу своими и сделай, как будто её сосёшь. Можно провести по ней языком. Можно немного прикусить, только нежно. Можно втянуть в себя мой язык, водя по нему своим, можно запустить свой мне в рот.

— Много разговоров, — прокомментировала она.

Намёк он сразу понял и снова прижался к ней губами, продолжая водить рукой по животику. Наверное, она и вправду не представляла себе, как это делается, настолько неуклюжими были её попытки, которые тем не менее его распаляли.

— Тебе можно в твоём положении?.. — спросил он. — Это не повредит?..

Она без слов откинулась назад, легла и подняла руки, пряча их под подушку. Он нерешительно навис над ней, и она снова взглянула ему в глаза. Опять ничего — ему никак не удавалось прочитать, что она ощущает. Хоть легилименцию изучай! Лишь едва заметно дёрнулась навстречу, когда он осторожно вошёл и начал двигаться, одновременно пытаясь найти её губы, но она отвернула голову и прикрыла глаза. Больше на его действия не последовало никакой реакции — лишь румянец покрыл щёки, да дыхание стало более порывистым . Он ускорился, поменяв амплитуду, но она по-прежнему не издала ни звука, словно её тут и не было. Это всё сильно походило на то, что он словно принуждает её, и, осознав это, он остановился. Через несколько секунд она бросила на него быстрый взгляд, нерешительно сжала указательный палец между губ и едва заметно подвигала бёдрами. Он продолжил её внимательно разглядывать, и тогда другой рукой она потянула его на себя, снова поёрзав.

Он это принял, как приглашение, и продолжил, сначала медленно, постепенно ускоряясь. Войдя в раж, он двигался уже с максимальным размахом, и тут она вся выгнулась, сжимая его бёдрами, и беззвучно распахнула рот, запрокидывая голову.

Наутро она проснулась раньше него, и когда он встал, его уже ждал завтрак и свежая газета.

— Мы можем поговорить? — спросил он, когда на столе остался лишь чай с тостами.

— Опоздаешь, — ответила она.

Перед выходом он думал, стоит ли её поцеловать, но её отстранённость заставила его передумать.

— Я приду вечером? — спросил он.

— Как пожелаешь, — был ответ.

Снова это чёртово "как пожелаешь"! Вне себя от бешенства он выскочил из дома и чуть ли не вскачь понёсся по улице, пытаясь унять гнев. Опомнился он уже у входа в Министерство, и сообразил, что снова не обратил внимания на адрес. Номер дома и район он помнил, но вот улица... Чёрт, как это всё запутанно!

В течение дня его мысли то и дело возвращались к этой девушке... женщине, которая одновременно приводила его в восторг, недоумение и бешенство. Ни адреса которой, ни имени он так и не узнал, и к которой его так неодолимо тянуло.

Будни аврора были не очень насыщены выдающимися событиями — по большому счёту, в мирное время весь штат подготовленных бойцов целыми днями переводил старушек через дорогу и снимал котят с деревьев. Ему лично, как помощнику начальника аврората, обычно доставалось самое интересное — вот как сегодня, когда с Ленноксом Леминоксиусом, который пешком направлялся из Косого Переулка к себе в Дюрам с саквояжем, полным саламандр, случился приступ нарколепсии, и он впал в сонный паралич прямо посреди улицы. Проходивший мимо маггловский подросток решил, что хорошо одетый чудаковатый старикан наверняка переносит в саквояже что-то ценное, и избавил мистера Леминоксиуса от его ноши. К счастью, тот повёл себя ответственно и не стал геройствовать, пытаясь найти пропажу, а оперативно доложился в аврорат. Обгоревший труп воришки они нашли довольно быстро, — на дымящихся развалинах многоквартирного дома, в котором, по счастью, в середине дня почти не было жильцов, и никто больше не пострадал, — но вот две дюжины саламандр успели разбежаться, и Гарри пришлось устроить полноценный рейд, в котором всё было по-взрослому — четыре десятка авроров, ещё три сгоревших здания и массовые Обливиэйты, которые пришлось наложить почти на восемьсот человек.

Поэтому не было ничего странного в том, что по дороге домой голова ещё гудела событиями прошедшего дня, а ноги сами привели его к уже знакомой коричневой двери. С удивлением обнаружив себя на пороге, он дошёл до угла и узнал всё-таки название улицы. Потом вернулся к двери и стал ждать.

Она открыла почти сразу, опять заставив его задуматься, а как, собственно, она узнаёт, что он пришёл? Неужто дежурит у окна? Посторонилась, пропуская, и заперла дверь. Он быстро разделся и поспешил помыть руки, пока она ему не напомнила. Посмотрев на неё в зеркале, он увидел, как она снова бережно обхватывает обеими руками животик, не подозревая, что он на неё смотрит, ополоснул лицо, вытерся и быстро шагнул к ней, накрывая её руки своей.

— Добрый вечер, — сказал он.

Если это и застало её врасплох, то виду она не подала, но тем не менее подала голос лишь через два десятка секунд.

— Добрый вечер, — сказала она, и ему показалось, что она катает эти слова языком, будто булыжники, настолько они были ей непривычны. — Ужин.

— С удовольствием, — кивнул он и жестом пригласил её пройти вперёд.

Это дало ему возможность вновь оценить её фигуру и пожалеть, что вчера усталость так быстро сморила его. Она приготовила бефстроганов с грибами, на гарнир к которому подала картофельное пюре и салат из мелко резанного латука с тёртым сыром и ветчиной. На сладкое был вишнёвый пудинг.

— Как я здесь оказался? — спросил он, с трудом удержавшись, чтобы языком не вылизать остатки подливки с тарелки.

Она не сразу ответила — видимо, вопрос оказался для неё неожиданным.

— Пришёл, — ответила она, мазнув по нему взглядом. — Я открыла.

— Я имел в виду, первый раз, — покачал он головой. — Как мы встретились?

Он хотел сказать "познакомились", но вовремя вспомнил, что не знает её имени, и следовательно не уверен, знает ли она его.

— В сугробе нашла, — ответила она.

Он усмехнулся — она, оказывается, умеет шутить! Однако взгляд её по-прежнему был серьёзен, и у него появилось ужасное подозрение — это не шутка! Он упился до бессознательного состояния и просто упал в сугроб... И она его спасла! Всё равно, даже учитывая драматизм ситуации, было смешно. Надо же, какой оригинальный способ познакомиться с красивой девушкой!

— И что дальше?

— Я уже рассказывала, — откликнулась она. — Восемь раз.

Конечно, рассказывала. Ему многое можно было рассказывать прямо перед тем, как он засыпал за ужином и падал со стула. Ему даже представилось, как она его бессознательного левитирует по ступенькам, раздевает и моет перед тем, как уложить в постель...

— Мне нравится слушать звук твоего голоса, — признался он, нисколько не покривив душой.

Хотя говорила она как-то странно — длинные фразы так вообще заканчивала неуверенно, словно теряя к концу запал. Его лесть не вызвала у неё никакой реакции — лишь лёгкий румянец на щеках. Словно не девушка, а голем. Может, она и вправду ненастоящая? И поэтому он её никогда не видел? Потому что на самом деле она была создана в лаборатории каким-то безумным адептом тёмных искусств?

— Привела сюда, — ответила она. — Уложила спать.

— А когда мы... Как так случилось... — замялся он. — Как мы оказались в одной постели?

— Ты пришёл и взял, — сказала она. — Той же ночью.

— Как... взял, — не понял он. — Как?..

Волосы зашевелились у него на голове. Это было совершенно невозможно. Что такое она говорит? Да он бы ни в жизни!..

— Решил, что твоё, — пояснила она, подтверждая его самые страшные догадки.

— Что?!! — закричал он, вскочив, и его стул отлетел в сторону, а он сам заметался по комнате, не в силах справиться с охватившим его отчаянием и отвращением к самому себе.

Это было самое худшее, что он мог себе представить — что он совершил такую гнусность, которой и оправдания-то не было. Всё, что ему теперь оставалось — это дойти до аврората, открыть дело, записать признание и показания свидетельницы, дождаться суда и отправить преступника в Азкабан. Когда он всё это осознал, голова наконец-то смогла включиться в процесс. Передать преступника в руки правосудия — это его работа. Путь даже это дело и будет его последним. Он остановился, обдумывая дальнейшие шаги.

— Ужин не окончен, — заметила она. — Сядь.

Она, наверное, думает, что может ему приказывать, потому что в любой момент может сообщить о его поступке. И хотя такие соображения смахивают на шантаж, в данном случае это вовсе не важно — он виноват, а не она.

— Мы закончим ужин, и я проведу допрос, — пообещал он, усаживаясь.

— Зачем? — поинтересовалась она через десяток секунд.

— Раз я тебя принудил, то должен за это ответить, — спокойно пояснил он. — Закон один для всех.

— Я ведьма, — сказала она.