Уходящая в тени

1.

— Ты дура, что ли, Аська? Опять за своё? — Он рванул меня за руку и бесцеремонно толкнул на постель. — Лежи себе и хватит пищать. Много хочешь — поговорить. Спи. И скажи спасибо, что устал сегодня.

Услышав последнее, я затаилась и осторожно натянула на плечи тонкое одеяло. Неужели и правда пронесло? Ладно, эту его грубость я переживу. В конце концов, сегодня мы в последний раз вместе. Хотя он пока не знает об этом. Только что я снова завела речь о том, что мы не подходим друг другу и лучше бы расстаться. А он снова вызверился... К его мату привычная. И правда — спасибо, что не ударил. Как было после второго раза — после очередного моего предложения расстаться. Ничего не понимаю. Почему он не скажет просто: или "давай разойдёмся, раз ты ко мне охладела", или "давай поговорим и выясним, что происходит, почему тебе тяжело со мной". Тогда бы появился логичный конец нашим отношениям. Ведь, по сути, и отношений-то у нас давно нет. Ни с моей, ни с его стороны... А на все мои предложения поговорить — либо мат, либо рычание.

Он рухнул рядом; повозившись, хорошо устроился на подушках, после чего собственнически закинул на меня ногу. Не пошевельнулась, промолчала. В мыслях робко порадовалась, что успела спрятать косу, которую в последнее время он обожал наматывать на кулак и дёргать время от времени, чтобы помнила, кто здесь хозяин. Вскоре он расслабился и уснул.

Несколько минут, достаточных для него, чтобы заснуть, я лежала тихо, прислушиваясь к размеренному сопению Женьки. Потом начала вспоминать, всё ли из личных вещей уложила в сумку. Кажется, ничего не забыла. Пора. Придерживая одеяло вместе с его ногой на весу, я осторожно вынырнула из-под тяжёлого тела. Хорошо ещё, кровать поставлена так, что с обеих сторон встать можно. Посидела, выжидая, покуда, спящий, он привыкнет к новому положению. Если проснётся, оправдание моему подъёму заготовлено: в туалет захотелось. Здесь, в этом доме-малосемейке, туалеты в конце коридоров. В самих комнатах-секционках — только кухня... Не проснулся.

Не села — перетекла в положение сидя. Прислушалась. Нет, не проснулся. Приподняла свои ноги, всё так же затаив дыхание, и повернулась спустить их. Снова застыла. Нет, спит.

Повернулась взглянуть на него. В свете луны увидела красивый профиль, сильные руки... Как же всё здорово начиналось... Даже комнатушка в таком доме не страшила. Даже то, что у него нет постоянной работы. Все недостатки затмевало его сильнейшее чувство любви ко мне. Всего через полгода перешедшее в чувство самодовольного собственничества и в помыкание этой самой собственностью.

Соскользнула с кровати и, прихватив свои вещи, бесшумно прошла в прихожую.

На предложении расстаться я настаивала трижды. Значит, всё в порядке. Теперь можно уйти и без предупреждения. Женька в последнее время слишком привык, что я постоянно уступаю. И обращался со мной так, словно я вечная его рабыня и он может делать со мной всё, что угодно его мерзкой, как недавно выяснилось, душонке. Фу... Вспоминать не хочется.

В прихожей я осторожно сняла с тумбочки сумку — слава Богу, он не удосужился проверить, с чего это у моей сумки раздались бока, а потом нагнулась за босоножками. Бесшумно, хоть и по прохладным крашеным доскам, вошла в кухню. Время за полночь. Занавеска-шторка на окне отодвинута заранее, сразу после ужина. За окном — в чёрно-синем небе плывёт августовская полная луна. Держа в руках свои пожитки, я осторожно поставила ногу в зашевелившиеся чёрные тени — в углу, чуть дальше занавески.

Длинный ворс на пышной "дорожке" спружинил под ногой. Здешние тени при моём появлении и не шелохнулись, будто знали, что вот-вот появлюсь.

Я вышла из гардеробной в родительском доме, прошла по коридору, бесшумно поднялась на третий этаж и юркнула в свою комнату. Всё. Здесь он меня не найдёт.

С подушек на диване на меня зевнула сонная кошачья морда: "Привет, Астра!"

Под недовольное мырканье отодвинув тяжёлое расслабленное тело, я устроилась рядом и, даже не укрывшись, прямо поверх покрывала, начала засыпать. Кошка поворочалась немного и, вытянувшись вдоль моего живота, снова уснула.

... Дурой я оказалась точно — безо всяких "что ли". Взяла и пришла на пляж — на старое, полюбившееся место. Разве что в непривычное для себя время — не вечером, а рано утром. Понадеялась, что он не сообразит прийти именно сейчас.

Сначала-то всё хорошо было. Не мешала даже расположившаяся рядом, довольно шумная компания из семерых парней и двух девушек. Даже не столько компания, сколько команда, в которой заводилой, а может, и предводителем был высокий широкоплечий молодой мужчина, как заметила я, исподтишка поглядывая на них, не пристанут ли. Этого — парнем не назовёшь. Чуть за тридцать, наверное. Вальяжный, лениво опёршийся на локоть, свободно он разлёгся на пледе, в то время как остальные заметно старались не мешать ему. За собой явно следит. Ишь, какой поджарый. Мышцы хорошие. Даже скорее — жилистый. Бывший спортсмен?

Я отвернулась, улыбаясь. Красавчиком, может, и не назвать, но привлекательный. Из породистых — сам темноволосый, а глаза светлые, синевато-серые. Черты лица резкие, но симпатичные. Даже длинноватый нос к месту — при слегка вытянутом лице. Особенно, когда наклоняется и смотрит исподлобья. И девушка у него под боком симпатичная. Хотя... Девица-то, кажется, зря подлизывается к красавчику. Но её вызывающе чувственным формам я немножко позавидовала. Сама-то слишком сухощава, а в последнее время — время раздоров с Женькой, ещё и похудела — с нервов...

Ладно. Не надо о плохом. Утреннее солнце припекает, словно чьи-то горячие пальцы по плечам гладят. Вода со вчерашнего ещё чудная, тёплая... Я сбегала к ней походить по теплому удовольствию, вернулась и присела на колени, быстро выкладывая из сумки всё нужное для плавания и загара. И только хотела лечь на покрывальце, как над головой раздался голос, от которого отчаянно зажмурилась: "Нет! Только не это! Мне это только кажется!" Но голос раздался, и привычно самодовольный:

— Так и знал! Думала сбежать? Я же сказал: никуда от меня не денешься! Дура!

— Женя... — Я поднялась на ноги быстро, зажавшись — подспудно боясь, что с него станется даже при свидетелях пнуть меня, лежащую.

— Чего волосы распустила! Проститутка хренова! Сколько раз говорил тебе, шлюха, чтоб ты собирала их! Ну? Быстро!

— Женя, пожалуйста... Давай не будем при людях... — А сама — непроизвольно уже руки на затылок, собрать густые волосы, сегодня впервые наконец распущенные так, как я всегда любила. Краем увидела, как смотрят примолкшие ребята из ближней компании, как смотрит тот, из породистых, — глаза опустила, а потом и вообще отвернулась — стыдно. И за себя, что такой бегласной сделали, и за Женьку, который упивается моей покорностью.

А Женька уже по-хозяйски собирает мои вещи, швыряет их мне под ноги, чтобы положила в сумку, ворчит себе под нос. Господи, неужели придётся возвращаться к нему, и всё начнётся по новой?.. Или придётся просить папу, чтобы помог? Не хочу-у... Сама не заметила, как рот сморщился в плаксивой гримасе. С трудом, но пока держалась.

Движение со стороны такое, что невозможно не обратить на него внимания. Шестеро ребят из компании по соседству поднимались спокойно, и вроде бы ничего такого не происходит: ну, поднимаются и поднимаются. Только вот в их движении грация оказалась не столько тяжёлая, сколько угрожающая. Словно поднимались хищники, готовые позабавиться с жертвой, которая до последнего ничего не подозревает.

Женька пока не видит: занимается пакованием моей сумки. Но я испугалась.

Парни между тем цепочкой обошли нас, двоих, напугав меня уже до дрожи.

— Эй, приятель, — ласково сказал один из них. — Вещички-то девушкины оставь.

— Ах-ха, — внешне дружелюбно подхватил второй, так и сказав мягко: "Ах-ха". — Девушке, похоже, не нравится, что ты их лапаешь.

Женька выпрямился. В отличие от этих шестерых, он выглядел совсем маленьким. Коренастый крепыш. Меня-то на сантиметров пять всего выше. Но эти парни не знают, что характер у него бешеный: ему наплевать, сколько человек перед ним и что его могут избить всмятку. Вот и сейчас... Я зябко сжала свои плечи. Он набычился, выпятил и так полные, тысячи раз облизанные красные губы (ух, как я ненавидела эту его привычку!), тряхнул плечами...

— Стоп, — безразлично сказал третий. — Девушке отдал сумку. Девушка отойдёт.

Я схватила протянутую сумку.

Женька не преминул и сейчас по-хозяйски предупредить меня:

— Подожди — дома поговорим!

Ещё придумал — дома!.. Сам нарывается на драку, а сделает виноватой меня. Как всегда... Забыв о босоножках, я заторопилась от этого места, лишь раз оглянувшись. После чего вообще стремительно вспорхнула к дороге: за мной поднимался тот самый красавчик! Взгляды столкнулись — глаза в глаза. Кивнул — остановись, мол. Точно — за мной. Нет!.. Не хочу всего этого! Быстро зашла в последнюю на пляже раздевалку для купающихся. Лихорадочно осмотрелась. Тени здесь есть. Солнце-то хоть уже и развоевалось в небесах, но над кабинкой не нависло. Я задержала дыхание и шагнула.

И с успокоенным сердцем вышла из кустов на лесной тропинке, тоже полной теней. Босиком, но не страшно. Страшней, когда обута, но рядом Женька.

... Я не знала, что заглянувший в раздевалку мужчина некоторое время постоял здесь в раздумьях, прежде чем сделал странную для человека вещь: босоножки, прихваченные отдать мне, поднёс к носу и принюхался. После чего его синевато-серые глаза вспыхнули жёстким желтоватым огнём.

... То ли тропинка короткая, то ли я быстро бежала. Просвет за кустами впереди уже виден. Золотистая зелень там словно купалась в сияющем свете дня. Подпрыгнула, когда босую стопу что-то укололо, смахнула не глядя и заторопилась дальше. Выскочила из орешника — и вот он, дом Дарёнки. Интересно, сама-то она здесь?

По камням, еле стёсанным до плоских, вместо дорожки, я добежала до крыльца, зелёного от оплетавших его вьюнков и плюща. Остановилась, прислушалась. Тихо. Ну ладно. Я вошла в сени, затем в комнату — широкую и почти квадратную. Оглядев просторное помещение: шторы по всем стенам (шторы прятали двери в другие помещения, поменьше), в середине стол, обставленный со всех сторон стульями и даже короткими скамейками, а ещё вокруг, ближе к стенам, — сплошь цветы и травы в горшках и в деревянных коробках, — поняла, что дома никого. Я оставила сумку в одном из кресел, скрывшихся под густой волной зелени с потолка и со стен, и выскочила через другую дверь — сразу в сад: словно чаша — по краям деревья и кусты, в середине — лужайка. Трава здесь пышная и высокая. Не сразу разберёшь, что где, а разглядеть кого-нибудь и того сложней.

— Дарёнка-а! Ты где!

— Батюшки, появилась!

Тётя, в пёстреньком сарафане незаметная среди цветов, разогнулась от грядки с лекарственными травами. Её радостная улыбка немного померкла, едва я оказалась на тропинке и едва Дарёнка заметила мои босые ноги. Удивлённая, она пошла мне навстречу.

— Что — так-то? Босенькая? Сбежала откуда ль?

— Удирала, — призналась я. — Я тебе не помешаю, если на пару дней спрячусь тут?

— Голодная, небось, — покачала она головой. — Пошли, обед у меня в печке томится.

— Давай я тебе потом помогу, — предложила я, перепрыгивая с одного плоского камня на другой. — Чем сейчас занимаешься?

— Прополкой, — махнула она рукой. — Вроде сажала одно, а выяснилось, что семена смешанные были, теперь "дерутся" травки-то на грядке. В одном месте так совсем уж додрались — высохли и та, и другая.

Тётя у меня красавица: волосы светло-русые, вкруговую косой уложены на голове, глаза серые, сама статная, сильная — обожаю её, особенно когда надо поплакаться о чём-нибудь. Обнимешь, она тебя покачает — и уже ничего на свете не страшно!

Прежде чем вытащить мне что-нибудь поесть, она велела сесть и осмотрела мою стопу. Оказывается, на бегу по тропке соринка не просто кожу уколола. Проколола. Так что Дарёнка немедленно занялась любимым делом — врачеванием. Мою печальную историю знакомства с Женькой она знает. Поэтому сейчас, услышав о третьей попытке расстаться с ним, привычно заметила:

— Рано, ой рано тебе отец позволил выходить в мир!

— Дарёнка... — Обижать её не хотелось, но я всё же сказала: — Не сюсюкай со мной. Я уже взрослая, поэтому можно при мне называть вещи своими именами. Не отец. Отчим.

— Фи! Как розу ни назови! — фыркнула Дарёнка и затянула мне повязку вокруг щиколотки. — Мой брат пусть чудит себе в своё удовольствие, но о тебе мог бы побеспокоиться, пусть ты и выросла. Выпускать в такие годы! В такой мир!

Она жалостливо покачала головой, и я не выдержала, потянулась к ней обнять. Тётя ободряюще похлопала меня по спине, и я, смеясь, сказала:

— Зато у меня есть Дарёнка!

Она мгновенно растаяла и усадила меня за стол. Корову она подоила ещё до прополки, так что утреннее молоко я успела получить тёплым и с воздушной пеной, которая только-только начинала опадать.

... Никто, кроме моих приёмных родителей, не знает моего происхождения. С недавних пор свои дня рождения не люблю. Именно на восемнадцатилетие папа преподнёс подарок — сказал, что я приёмная. А ещё сказал, что обо всём узнаю, когда мне будет двадцать семь. У-у... Мне пока двадцать один. Ждать-то... Впрочем, на жизнь не жалуюсь. Только папа относится ко мне... ну, скажем так, довольно безразлично, не слишком по-отечески. Зато мама надо мной постоянно вьётся озабоченной клушей, да и куча родственников скучать не даёт. В общем, одинокой сироткой себя не чувствую.

Но и папу, я так думаю, понять можно. Интерес ему смотреть на младшую, приёмную, да ещё такую невзрачную, как я, когда рядом — Агния, моя старшая сестра! Вот уж всем красавицам красавица! Та, с пляжа, померкла бы сразу, поставь их рядом! Агния высокая, хотя из-за своей прелестной фигурки выглядит издали чуть не маленькой. У неё бело-пепельные волосы, ошарашивающей красоты лицо, с наивно распахнутыми синими глазищами, — очаровывает всех с первого взгляда... О сестре могу говорить часами, с восхищением рассказывая, какая она удивительная. Самое странное, что она до сих пор любит меня как сестру, хотя знает, что мы не родные. А я люблю её.

Набив рот пирогами и со вкусом схлёбывая с ложки борщ, я спросила:

— Дарён, а почему Женька не отвяжется от меня? Я ведь трижды его предупредила! И ведёт себя так, будто я ему ничего не говорила? Почему?

— Деточка, скажу тебе честно — не знаю.

— И что мне теперь делать? Мне нужно бывать в городе. Я же ещё учусь. Да и лето пока. Дарёнка, миленькая, придумай что-нибудь!

— Вот если бы Алексиса попросить... — нерешительно сказала тётя.

— Ну... Алексиса давно уже... — Я осеклась, приглядевшись к задумчивой Дарёнке. — Алексис приехал!! Ура!

— Ага, — самодовольно сказали от двери. — Он приехал и испытывает сильнейшее любопытство: что такое случилось с младшей сестрёнкой, отчего он ей срочно нужен?

Ложка зазвенела о пустое донышко тарелки, когда я вылетела из-за стола и в два прыжка повисла на высоченном беловолосом парне, который успел подставить руки — поймать меня. Он смачно расцеловал меня в обе щёки под тихий смех Дарёны, сумевшей устроить такой сюрприз. После чего поставил меня на пол и, не отпуская руки, пошёл со мной к столу, у которого встал, озабоченно приглядываясь к тарелкам.