Стихийная работа

"Мне кажется, — прибавила она после долгого молчания, не выпуская из рук кочерги, — что только тот, кто никогда не страдал и не знает, что такое страдания, любит читать о них. Если бы я умела писать, я написала бы веселую книгу, такую, чтобы люди, читая ее, смеялись".

Джером К. Джером

А вдруг дракон проснется и скажет: "Да будет!" И будем мы жить в бреду дракона.

Страж Черной книги Арды.

Абиш Двар, художник из города Нираис.

Туда-сюда, он дожил до двадцати пяти лет.

"Несчастный случай".

Чтобы я ещё когда согласился на такую работу — да ни в жизни! Интересно, это да, но за почти месяц мученического труда я так ничего и не получил. Не потому, что не дали — нет, наоборот! Очень много давали — две пряди айранским золотом. Веришь, нет? А ведь давали! Что? Не взял. Представь, не взял. Так ведь не выполнил я заказ, не смог. Ну, к сроку не успел... Вообще-то, и срока не было, но не по плечу мне дело пришлось, не по плечу... Почему сразу эпическое? Портрет. Да, обычный портрет, ничего особенного. Почему, говоришь, не успел? Посмотрел бы я, как ты бы успел на моем месте! Нет, не злюсь. Понимаешь, обидно... Таланта у меня на портрет этот не хватило. Чувствую, вроде, как надо, а сделать не могу. Линия не ложится, рука неуклюжей кажется. Я бы и за больший срок не справился, вот и отказался, расстроил бедную девушку. Да нет, портрет не её... Знаешь, я так и не понял, чей.

Дело так было... Пришла однажды под вечер в мастерскую девушка — чистый ангел, хоть сразу на холст. Невысокая, тоненькая, в белом простеньком платье. Глаза, как море, синие, — прости, друг-поэт, за банальщину, по-другому не скажешь. Волосы айранского золота, тяжелые, длинные. Хочу, говорит, портрет заказать. С радостью, отвечаю, такую красоту рисовать одно удовольствие. Приняла комплимент, улыбнулась — нет, говорит, не мой портрет. Портрет моего врага мне напиши, чтобы как живой выглядел. Только он о том знать не должен и в мастерскую не придет. Коли согласишься, самому тебе придется за ним следить и писать по памяти. Сроки тебе не заказываю; заплачу, сколько пожелаешь. Берешься, спрашивает?

Ну, и согласился я. Проснулся во мне молодой азарт к необычному делу. Где, говорю, врага твоего искать, как он выглядит? Пойдем, отвечает, покажу, и к двери направляется. Я следом иду, гляжу на неё — и вроде по земле она не ступает, а так, сантиметром выше по воздуху. На улицу вышли, присмотрелся — точно. Идет со мной рядом самая настоящая фея, дорожной пыли не касается, следов не оставляет.

До площади Тридцати Храмов дошли, остановились. Дальше, говорит, один иди, чтобы вместе он нас не видел, а то не ты за ним смотреть будешь, а он за тобой. Где он, спрашиваю? Вон, видишь, между двумя храмами, Серого Ящера и Неба Без Печали, алтарный камень с огоньком. Враг мой обычно слева от него стоит, стену подпирает. Что он там делает? Да ничего, стоит, слушает. Опиши, хоть, говорю, чтобы я не обознался. Не нужно, отвечает, не обознаешься, он заметный. А не увидишь, и ладно, плата будет за согласие. Ну, иди, говорит, а я через месяц вернусь проведать, как дело движется. И исчезла в толпе, а я к алтарю тому пошел, на который она указала. Алтарь, как алтарь, огонек горит, черный почему-то, очередь просителей только поменьше, чем в храмах. Прямо скажем — четыре человека. А слева шагах в семи парень стоит, стену подпирает, толи ждет кого, то ли просьбы чужие к неведомой силе от нечего делать слушает. Чей алтарь-то хоть? Надо было у феи своей спросить, ну да ладно, поздно уже думать об этом.

Тот парень или не тот? Заметный, сказала, — действительно, заметный, очень даже. Высокий, сложен атлетически, не всякий Герой сравнится; волосы волнистые, ниже плеч, белоснежные, глаза чуть раскосые, длинные, едва ли не до висков, серые. Одет во все черное. Стоит, на солнце щурится, чему-то своему улыбается. Может, просто жизни радуется, может, план мести обдумывает, жестокой и страшной — непонятно. На одну сторону улыбается, левым углом рта и левым глазом, а справа — серьезный, как боевой клинок. Тот самый парень. Враг моей прекрасной феи.

Запомнил, вернулся в мастерскую, набросал — похоже, только не хватает чего-то, какой-то мелочи, какой — не пойму.

Пришел назавтра к алтарю — стоит на том же месте, в той же позе. Будто ему все равно, как стоять. Та же черная одежда, те же красные глаза альбиноса, те же прямые, падающие на глаза годами не стриженные белые патлы. Худой, почти изможденный, чуть сутулый. Греется на солнце, улыбается на левую сторону. В мастерскую вернулся, с первым наброском сравнил — общего мало. Новый гораздо лучше получился, только детали какой-то не достает.

Три недели я на площадь ходил, наброски делал — один другого лучше, а потом вдруг они мне на глаза попались — целая стопка набралась. Разложил я их на столе — ты не представляешь мое состояние! Двадцать набросков абсолютно разных людей! Совершенно непохожих! Только волосы белые, лицо бледное, глаза длинные, одежда черная и улыбка кривая. И ещё была в них какая-то общая красота, темная, холодная, к которой тянет, как в омут с обрыва, в бездну. И тянет, и подходить близко не хочется, боязно.

Два дня я пил, а на третий пошел на площадь, только никого на том месте не было. Надоело ему, видно, позировать.

Все оставшиеся четыре дня я над набросками этими бился, общие черты искал, к одному все двадцать сводил. Вот тогда-то и стало мне казаться, что таланта не хватает, что ещё немного — и все получится, портрет оживет. И ровно через месяц, когда пришла моя златовласка, я выложил на стол двадцать один набросок и отказался от работы. Чтобы сохранить разум и маломальскую веру в свой талант. Она хотела заплатить — я отказался. Не дело за невыполненный заказ плату брать.

Смотрит она на всю эту галерею набросков расширившимися глазами; похоже, говорит, очень на него похоже. Собирает стопкой все двадцать один, обобщенным сверху, и они в руках у неё сливаются в один настоящий, который не смог я создать, разный одновременно. Стоит парень, стенку подпирает, солнцу улыбается, как живой, вот-вот грудь на вдохе колыхнется.

Отвел я взгляд от портрета, а у клиентки моей едва ли не слезы на глазах, смотрит, не оторвется. Потом схватила вдруг со стола — и в камин, в огонь. Двадцать один слой добротной бумаги — загоралось плохо. Обобщенный лист согнулся, потемнел, занялся по углам. Теперь и я не мог отвести от него глаз, стоял, как зачарованный. Парень на портрете уже не улыбался, прищуренные глаза расширились, лицо потемнело, будто дым и жар не давали дышать. Лист подсох и снизу загорелся как следует, слегка потрескивая, изгибаясь и заставляя нарисованного парня корчиться от боли. Казалось, живое горит, настоящее.

Не выдержала этого моя красавица — выхватила лист из камина, сбила огонь, прижала к губам, разревелась окончательно, сунула портрет за пазуху и вылетела за дверь.

А я два дня пил. Нет, ни разу я их с тех пор не видел, ни златовласку, ни врага её ненаглядного. И площадь стороной обхожу... Да не знаю, чтоб мне год не наливали! Давно. А помню все, как вчера случилось. Бывает же такое...

Буду, буду... Всегда готов... Давай за их здоровье, чтобы все у них хорошо! Давай!

Вэйланна Черный Огонь, Третья Бесконтрольная сила.

Ненужных легенд не бывает. Ненужная бывает правда, но это к делу не относится.

Сергей Лисов.

— Привет, — само собой напечаталось на мониторе огромное зеленое слово. Прямо поверх открытого арканоида. А что, если я маг, так и в игрушки не поиграть? Не для работы же я эту махину из соседнего мира тащил. Да и не нужен мне компьютер по работе — единственный на все Восточное полушарие. Толку с него. Вот игрушки — другое дело. Ради них можно постараться.

— Привет, — машинально ответил я вслух, сожалея о загубленном раунде. Надпись мешала сосредоточиться, и с арканоидом пришлось попрощаться. Интересно, мой ответ вообще услышали? Хотя с голосовым набором я давным-давно разобрался. Должны были услышать.

— Ты кто? — спросил я на всякий случай. Только одно существо могло незнамо откуда вломиться в полностью автономную систему с единственным объяснением "ну, у вас же магия, все можно".

— Иноходец.

— Почему я в этом не сомневался? Ты убил мой арканоид.

— Не правда, ты сам его закрыл. Я видел.

-Угу. Кстати, какими судьбами? Я уже не спрашиваю, как ты ухитряешься здесь появляться.

— Да, поболтать захотелось, вот и зашел прогуляться по твоей системе.

— Ты там что, целиком?

— В смысле?

— Всем сознанием? — уточнил я.

— Естественно! Буду я за монитором сидеть.

— Ну, и зря. Мог бы и посидеть. А так ты там с Муррой встретишься.

— С кем?

— Со мной, — ответил "ничей" голубой курсив.

— Сэнс, на будущее, спрашивай, когда приходишь. Или за монитором сиди.

— Тут что-то такое интересное пришло, — сообщил Сэнс, пропустив мои слова мимо... что там у него сейчас вместо ушей? Приложения? Хотя он, наверное, сам приложение... Откуда у приложения уши?

— Мелкое такое, — продолжил он. — Ты кто?

— Я Мурра, — ответил (а, о) Мурра.

— Он вирус, — пояснил я.

— А что он тут делает?

— Живет. Иногда мешает жить мне.

— Откуда он взялся?

— Я придумал.

— Опять самообучающимися игрушками балуешься?

— А я переставал? Обзови Астинити самообучающейся игрушкой, и посмотри на реакцию. Это будет последнее, что ты увидишь.

— Спасибо, однако. Какой ты сегодня добрый. Кроме шуток, не нравится мне этот твой вирус. Чего он нюхает?

— Нюхает? Это как?— заинтересовался я. Компьютер я использовал редко, да и то для игры, и, разумеется, никогда не совался в виртуальность по-настоящему, всем сознанием. Так что даже не представлял, как все это выглядит изнутри, если "изнутри" вообще возможно. Хотя Сэнс "внутрь" попадает очень легко — значит, возможно. Надо его как-нибудь расспросить про виртуальность. Например, где это. Ну, вот физически, где? На жестком диске? В оперативной памяти? Хотя вряд ли он знает. Маги же не знают, почему заклинания влияют на погоду. Точнее, могут знать, но редко об этом задумываются.

— Сэнс, а на что он вообще похож?

— Похож... Ой! Ах, ты, тварь!

— Пиип! — написал голубой курсив и исчез.

— Сэнс, что стряслось? Куда он делся?

— Он меня укусил.

— И?

— И я его стер.

— Совсем? — недоверчиво уточнил я. Еще ни одно мое создание так легко не уходило из моей и своей жизни. А уж Мурра по способности возрождаться мог сравниться разве что с Астинити.

— Совсем.

— Зря.

— Тебе его жалко?

— Мне тебя жалко, — пожал я плечами, хотя этот жест он точно не мог воспринять. — Это же Мурра. Я его, знаешь, сколько раз стирал?

— И? — передразнил меня Иноходец.

— И не "и". А то не понятно.

— Так ты снаружи стирал, вслепую, а я-то здесь вижу, что делаю.

— Посмотрим, что ты увидел, когда он снова появится.

— Не появится, — заверил Сэнс настолько убедительно, насколько возможно для печатного слова. Аж подчеркнул.

— Посмотрим, — повторил я. — Выйди оттуда, а? Мне спокойней будет. За вас обоих.

— Да стер я его!

— Бездна с ним, пусть — стер. Хочешь поболтать — целиком приди. Дорогу знаешь, двери открывать умеешь.

— Ладно, ладно. Ждите.

— Обязательно.

Сэнс убрался из системы, но настроения продолжать игру уже не было. Если бы продолжать — а то чуть не сначала проходить. И вообще, Иноходец мог бы удосужиться мой результат сохранить, раз уж в игру влез. Или не мог. Понятия не имею, честно говоря, что он там мог. Сэнсу легко в систему лазить — у него полмозга электроники, а для меня голосовой набор — достижение, не нарадуюсь.

Я закончил радоваться, выключил компьютер и погрузился в раздумья. Приятные полуденные раздумья неголодного уже существа на тему "чем бы нам таким заняться, поинтереснее?" Нам — это мне, Вэйланне первому и единственному, третьей Бесконтрольной силе мира Тетраэдра.

День сегодня выдался редкостный: тишина и покой, ни одна живая (или уже не очень) душа не успела явиться с просьбой, замок ничего не учудил — даже странно. Прямо совсем подозрительно. Немудрено было потерять бдительность и сделать то, чего никак нельзя было делать: начать надеяться, что день так и кончится, тихо и незаметно. А то обычно все мои дни порывались уйти с шумом, треском и прочими спецэффектами, только что без взрывов.

Может, я сегодня даже высплюсь, как следует, пусть и не на кровати. Кровати у меня в замке почему-то не приживаются, исчезают в первую же ночь. Кажется, ушлый замок считает их ненужной роскошью и незаметно ест, но с поличным я его не поймал ни разу. И, по-моему, он не только кровати лишними считает, но и некоторых своих обитателей. Иначе, почему у нас в замке тараканов нет? И почему до сих пор не наступило перенаселение, если кто-то постоянно приходит и жить остается? Ну, точно, ест он их; тех, о которых я не знаю или не помню, не очень крупных и заметных. Хоть перепись населения устраивай. Об заклад готов биться — ест, а застукать никак не могу. И тараканов ест, и мышей, и кровати.

На весь замок — всего одна мышь. Это ж смех! Кому сказать — не поверят. И та, бедняга, жива только потому, что я о ней знаю. Тех, кого я знаю, он не трогает. Одна мышь — и ни одной кровати. И я сам, и моя "правая рука" Астинити, и вся орда помощников поменьше — все спим, где попало. В смысле, где упало, там и заснуло. Стоя, как боевые лошади; сидя в креслах (Слопает хоть одно кресло — убью! Подожгу, и не посмотрю, что недавно ремонт сделал!); лежа на коврах, комодах, диванах (не раскладных, ни — ни!) и даже на полках в библиотеке.

И в этом мирном доме желтоватого оттенка я собирался отоспаться. Надеялся. Надеяться никогда не стоит. Два мудрых человека в двух разных, соседних с нашим мирах почти хором утверждали, что надежда — глупое чувство. Как же они иногда правы! Особенно, когда за спиной стоит Великий закон, в народе — Бутерброда, Подлости и Вероятности. Его тоже можно использовать: возьмите в дорогу громоздкий зонтик — и загар обеспечен, — но уж никак нельзя ни на что надеяться.

Короче, донадеялся я. Вечером, когда я блаженствовал в библиотеке с чашкой холодного черного кофе и почти уже поверил, что сегодня вдруг ничего не произойдет, по душу мою, буде таковая имеется, пришел некий чиновник. С пушистыми ушами, метр в прыжке, служащий отдела кадров БПДД по имени Гарди возник в дверях библиотеки.

Что такое БПДД, я думаю, известно всем, кто хоть иногда, хотя бы в самом раннем детстве мечтал стать Героем. Бюро Подвигов и Добрых Дел как раз и делает Героев. Зачем — я лично не знаю; наверное, чтобы при случае было, кому мир спасать. На моей памяти им такого случая пока не предоставлялось.

Сам я Героем стать никогда не стремился, зато по молодости почти год, а то и больше, работал "последним подвигом". Одним из главных злодеев, то есть. Должны же Герои сражаться с кем-то в качестве экзаменов, если никаких мировых катастроф и злых гениев у нас уже несколько тысяч лет не случалось. Вот они и проходят сначала тренировочные залы — подземелья, потом тринадцать подвигов. Я был врагом тринадцатого, последнего круга, пока не заскучал окончательно и не инсценировал собственную безвременную гибель. За это время я вынес с работы две сокровищницы зарплаты, окончательное неверие в легенды и прочную дружбу с коллегой "последним подвигом" Властелином Корэном Маханаведером по прозвищу Корэн Безупречный. Только вынес я все это так давно, что о существовании Гарди и славного Бюро Подвигов успел основательно подзабыть.