Виктор слишком поздно увидел гололед прямо на повороте, въехал на большой скорости и его машину вынесло на встречную сторону под колонну больших грузовиков. Тормозить или выворачивать было бесполезно, не в силах что-то еще предпринять, он крепче уперся в руль и закрыл глаза, в следующее мгновение почувствовал бросивший вперед удар, срабатывание ремня и подушки безопасности, а дальше страшную боль, пронзившую все тело...

Пробуждался будто после кошмара с приснившейся аварией на загородной трассе, да и первое чувство, которое мог осознать, никак не походило на ту боль, оставшуюся последней в памяти. Лишь слабость, от которой не хотелось хоть как-то напрягаться, да еще ноющая резь на левой руке у запястья, но она особо не беспокоила, не мешала сознанию воспринимать себя. Чуть позже открыл глаза и осмотрелся, насколько мог, не поворачивая голову. Белый потолок, светлые жалюзи на широком — во всю стену, — окне, матовые плафоны люминесцентных ламп, рядом с ним на стойке капельница с флаконом и трубочкой, идущей к руке — не оставалось сомнений, что он в больнице. Дальше уже надо было чуть двигаться, так постепенно, по частям, рассмотрел небольшую палату, в которой он оказался. Кроме него, в ней располагался еще один пациент на кровати ближе к двери, он спал, чуть похрапывая.

Прислушался, вокруг стояла тишина, разве что от открытого окна шел уличный шум, но довольно слабый, откуда-то издали. Тихий час — пришла мысль, а после — оно к лучшему, есть время как-то прийти в себя, осмотреться и подумать. Первое, что вспомнилось — то страшное происшествие на дороге, такое при старании не забудешь! Но ведь он же сейчас жив и сравнительно здоров, руки-ноги целы, ничего не переломано, неужели все ему померещилось?! А в памяти всплывали события того дня с такими подробностями и деталями, которые просто невозможны в больном воображении. Утро началось как обычно, позавтракал с женой Лидой, с ней еще обсуждали предстоящую покупку мебели в их новую квартиру. После выехал со двора на своей Тойоте, пришлось еще ругаться с наглым водителем, оставившим машину прямо в проезде и лишь минут через десять вернувшимся к ней. На службу все же успел вовремя, к самому началу планерки у генерального директора.

Отчитался за свой отдел без особых замечаний, получил от начальства ценные указания, а дальше работа пошла по накатанному руслу. Перед самым обедом Виктора срочно вызвали к директору и тот велел немедленно выехать в соседний город — там в дочернем предприятии вышел из строя пилорамный станок-автомат, а с ним встала вся деревообрабатывающая линия. Свои мастера не справились, попросили помощи ведущего специалиста из головного подразделения. Нужно было скорее устранить неисправность — слишком дорог каждый час простоя, — потому он тотчас, перекусив на ходу домашними пирожками, отправился в дорогу и торопился. Да и домой хотел вернуться без опоздания — беременной жене лишнее беспокойство совсем ни к чему. Гнал машину по трассе на пределе допустимой скорости, благо еще, что транспорта в этот час двигалось немного. Осталось проехать буквально пару километров до филиала, вот тогда и случилась беда на повороте.

Незаметно, пробиваясь сквозь захватившие Виктора мысли и эмоции, пришло ощущение чего-то странного, неестественного. Видел как будто в дымке, очертания предметов расплывались, хотя прежде никогда не жаловался на зрение. Наверное, с глазами что-то случилось — подумал он, — дай бог, чтобы все обошлось! После же возникло чувство, что с его телом также неладно, снова осмотрел себя насколько возможно и только сейчас заметил — оно другое! Те же руки — какие-то пухлые и мягкие, а не его прежние — сухие и жилистые. Да и весь он какой-то рыхлый, явно с излишним весом, тогда как никогда не распускал себя, в юности довольно серьезно занимался легкой атлетикой. Неужели столь долго пролежал без сознания или даже в коме и вот так сильно изменился — возникла мысль, вызвав тревогу и беспокойство, в первую очередь, за жену — как она без него, справилась ли с неприятностями, которые он доставил?!

Только сейчас Виктор обратил внимание, что за окном поздняя весна или уже лето — сквозь приоткрытые жалюзи видел, пусть смутно, давно распустившуюся зелень деревьев, да и жар шел с улицы. А авария ведь случилась в середине марта, кое-где в низинах лежал нерастаявший снег, по утрам еще сохранялись заморозки. Получается, он здесь, как минимум, два или три месяца, да за это время могло произойти что угодно! От такой мысли вздрогнул и даже попытался встать, но слабость, все еще остававшаяся в его теле, не позволила, даже не мог оторвать голову от подушки. Потом взял себя в руки — надо сейчас выяснить происшедшее с ним за это время, лишь затем что-то предпринимать. Осталось лежать и ждать возможности получить хоть какую-то информацию от других, она представилась буквально тотчас. Проснулся сосед — мужчина средних лет, — заворочался, после повернувшись лицом к Виктору, проговорил еще заспанным голосом:

— Оклемался, парень, вот и хорошо! Тебя же Пашей зовут, так сестричка сказала, когда ночью привезли сюда ...

Унял первый порыв поправить мужика — слишком странными показались сказанные им слова. Если его доставили в больницу минувшей ночью, то где он был все это время и почему в таком состоянии? Решил сам расспросить, задал важные для себя вопросы, а сосед охотно отвечал, по-видимому, соскучился по внимательному слушателю:

— Скажите, куда я попал и что со мной случилось?

— В Кащенко, парень, психушку. Ты себе вены порезал, вот на скорой тебя привезли. Зря ты, Паша, такое учудил, лишать себя жизни — последнее дело! Совсем молодой, сколько тебе — лет двадцать? Еще жить да жить, а ты на тот свет торопишься.

— Это, что, мы в Москве?

— Где же еще, ты в порядке, парень?

— Сейчас в порядке, а что было раньше — не помню!

— Наверное, тебя накачали транквилизаторами, вот башка пошла набекрень. Ничего, подлечат и все будет в порядке. Только сюда лишний раз не попадайся, ничего хорошего в дурке нет. Сам со своей шизой маюсь, каждый год по весне обострение, так что я здесь старожил!

Психиатрическая больница имени Алексеева (бывшая Кащенко)

Разговор Виктора с Алексеем — так назвался сосед по палате, — продолжался еще четверть часа, пока не закончился тихий час, из него ему окончательно стало понятно — он в чужом теле, какого-то парня, решившегося покончить с жизнью. Что же с ним самим произошло — тоже не сомневался, по всей видимости, та авария закончилась печально, как ни было больно осознать эту горькую истину. Его же душа или сознание каким-то неведомым образом перенеслась в другую оболочку, притом в совершенно иное время — из двадцатого года третьего тысячелетия в конец мая 1993-го. В прошлой жизни он в этом году только родился, а Павлу сейчас двадцать. Что случилось с парнем, почему пошел на столь отчаянный поступок — могли сообщить только родители, но встречи с ними Виктор боялся, не знал, как вести себя и не причинить им лишней боли.

Выдавать себя за их сына не хотел — просто не смог бы изображать какие-то чувства к совершенно чужим людям. Да они бы быстро раскусили его, даже если постарался — никакая амнезия не оправдает иные привычки, манеры, речь, да и много других примет, характерных каждому человеку. Как ни было жаль парня, но он ушел, не выдержал каких-то испытаний. Виктор пытался прислушаться к себе, но, кроме своих мыслей и эмоций, не обнаружил хоть что-то от Павла — по-видимому его собственное сознание полностью вытеснило прежнюю душу, а та не сопротивлялась, сама пожелала уйти из этого мира. Теперь ему предстояло прожить новую жизнь, в какой-то мере за того парня, но по своему представлению. Как сложится в будущем, конечно, не знал, лишь с уверенностью мог сказать себе — так легко он не сдастся, какие-бы трудности не выпали ему.

Вечером в приемный час пришла мать Павла — Наталья Владимировна, — строгая женщина лет пятидесяти, в ее глазах Виктор видел кроме понятной любви и тревоги за сына какой-то вопрос, казалось, пыталась пристальным взглядом найти ответ в его душе. Они остались в палате наедине — Алексей деликатно вышел, как только понял, кто эта гостья. Наталья Владимировна уже склонилась над лежащим сыном, чтобы обнять его, но тот остановил, каким-то чужим голосом проговорил, ошеломив бедную женщину:

— Извините, но я не Павел, он ушел, его здесь больше нет. Меня зовут Виктор, не знаю, как такое случилось, но мое сознание перенесло в тело вашего сына. Я жил в другое время, в следующем веке, попал в аварию и, по-видимому, погиб, теперь здесь. Как принять меня — вам самим решать, я же готов немедленно уехать, если так будет лучше, не захотите больше видеть.

Удивительно сильной и мудрой показала себя мать Павла — не стала кричать или стенать, да даже по-бабьи плакать над своим чадом, явно сошедшим с ума и невесть что несущим! Вздрогнула от услышанных слов, побледнела, после молча вглядывалась в того, кто только что высказал невообразимое разумом происшествие — переселение душ! Наверное, все же поняла, что такое случилось и именно с ее Павлом — тихо заплакала, а потом тяжело присела на стоявший возле кровати стул. Виктор жалел несчастную мать, но не сомневался, что поступил правильно — лучше сразу дать ей знать, чем мучить сомнениями, тем более подозрениями из-за странного поведения сына. Через минуту-другую Наталья Владимировна подняла голову и с какой-то принятой ей решимостью сказала:

— Расскажите о себе, Виктор, коль нам теперь вместе придется жить...

Слушала молча, не перебивая, лишь в конце рассказа с горестным вздохом промолвила:

— Как же Лиде будет трудно справиться с несчастьем, потерять мужа в ее положении — такой беды никому не пожелаешь!

После твердо заявила как об очевидном факте:

— Виктор, для всех ты остаешься нашим сыном, для нас с отцом также. Поэтому будем звать тебя Павлом, а ты нас мамой и папой. Может быть, со временем станем роднее, но надо уже сейчас привыкать, коль так распорядилась судьба.

Согласился с вполне разумным доводом названной матери, ответил ей с должным уважением:

— Хорошо, мама, буду считать себя вашим с отцом сыном. Только я ничего не знаю ни о вас, ни о себе прежнем. Расскажите хотя бы немного, так мне легче освоиться с вами, да и с другими, с кем еще доведется встретиться.

Наталья Владимировна согласно кивнула и приступила к рассказу:

— Ты у нас единственный ребенок, родился 25 марта 73-го года. Еще с младенчества много болел, поздно стал ходить, да и заговорил лишь к двум годам. Нам врачи говорили, что у тебя задержка в развитии, но в три года ты всех удивил. Папа занимался с тобой логическими и арифметическими задачками, ты же справился с ними легко, а потом более трудными ...

Семья Паши Коноплева

Виктор (теперь Павел — счел нужным так себя называть) слушал удивительную историю матери о феноменальном мальчике, а в памяти тем временем всплыла когда-то прочитанная статья о юных дарованиях, к которым судьба отнеслась слишком сурово. Среди них Паша Коноплев с выдающимися математическими способностями, от него ожидали великих свершений — он же впал в глубокую депрессию, из которой так и не вышел до самой смерти. Не выдержал психических и эмоциональных встрясок после развала Советского Союза и наступившей тотальной разрухи, его прежняя жизнь сломалась и не нашел иного выхода, как уйти из нее. И вот теперь судьба распорядилась именно ему занять место несчастного юноши, наверное, посчитала неправильным тот исход — погибнуть на самом взлете. Предполагал, что неспроста его занесло в это время, сейчас стало понятнее — почему он здесь, принимал как предназначенную кем-то данность, а не случайность.

Ушла мать намного позже положенного часа, задержалась до обхода дежурного врача, пообещала вернуться завтра утром для встречи с лечащим психиатром. Оставила Павлу фрукты и любимый яблочный пирог, пару книг и очки — у него оказалась довольно сильная близорукость. Долго после ухода матери вспоминал их разговор и пережитые эмоции, в конце беседы даже почувствовал какое-то притяжение к родному по природе человеку. Да и она выглядела гораздо спокойнее, обращалась к нему мягче, чем в начале, по-видимому, немного свыклась с мыслью — пусть сын стал другим, но все равно он ее кровиночка! Предстояла еще встреча с отцом — Николаем Алексеевичем, — но уже не так серьезно волновался за ее исход — насколько понял, тон в семье задавала мать, коль она приняла такого сына, то отцу ничего другого не оставалось. Да и по рассказу матери тот всегда любил Пашу, чтобы он не натворил, не наказывал строго за шалости, лишь мягко журил — в этом большую жесткость проявляла она сама.

Спал эту ночь сравнительно спокойно, лишь раз просыпался, увидев во сне родную мать и жену — они смотрели на него без слов, а потом растаяли, будто мираж, осталась от них печаль и тоска. Лежал и вспоминал прошлую жизнь, а потом незаметно уснул, уже без сновидений. На следующее утро, как и обещала, к нему в палату прошла мать, несмотря на неприемное время — еще вчера убедился в ее способности находить общий язык с персоналом. Принесла с собой еще теплый суп с фрикадельками, паровые котлеты с картошечкой, заставила поесть при ней. Когда же к ним заглянул лечащий врач, не отступила в сторону, а сама повела с ним разговор о состоянии сына. Во время обследования и последующего опроса отвечала на те вопросы, с которыми Павел затруднялся — тогда и выяснилось, что у него уже год, как начались проблемы с психикой. Вначале резкие смены настроения, после приступы немотивированной раздражительности и гнева, а в последнее время замкнулся в себя, ни с кем не хотел разговаривать и общаться, даже с родителями. В крайнюю же ночь заперся в ванной и перерезал вены на запястье — чудо, что отец проснулся по какому-то наитию и обнаружил сына, лежавшего на полу без сознания.

Врач, Сергей Александрович, после завершения обследования с результатами томографии и энцефалограммы выдал заключение — серьезных клинических отклонений у молодого человека нет. Разве что психомоторная реакция немного заторможена, но то вполне естественно после приема антидепрессантов. Насчет амнезии и последующего назначения высказался ободряющим тоном:

— Возможно, сказался вегетативный криз, нервная система не выдержала перегрузки. Думаю, носит временный характер, после нормализации психоэмоционального состояния память должна вернуться. Хотя гарантировать не могу — человеческий мозг слишком сложная субстанция, чтобы судить наверняка! Пока же Павел побудет у нас неделю-другую, понаблюдаем — не возникнет ли рецидив суицида, других аффективных расстройств, сейчас же не вижу предрасположения. Лечения как такового не требуется, проведем укрепляющий курс.

Сам Павел чувствовал себя достаточно окрепшим, уже спокойно, без излишнего напряжения, вставал с кровати, ходил по палате, утром до туалета добрался без посторонней помощи. Но не стал возражать против недельного отдыха в больничных стенах, будет ему лишнее время освоиться в новой жизни. Примерно также посчитала его мать — довольно улыбаясь, попрощалась с врачом, вручив ему незаметно для лишних глаз какой-то презент. С этого дня у Павла началась синекура, разве что по больничному распорядку. Ему предоставили полную свободу передвижений, мог ходить куда угодно и заниматься своими делами, правда их особо и не было. Читал книги и газеты, которые приносили родители — кстати, с отцом все обошлось благополучно, как и ожидалось, тот при первой встрече даже не давал знать, что видит в сыне другую личность, обращался ласково, как с родным.

123 ... 252627

↓ Содержание ↓