Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 6. Пираты и торговцы

Несмотря на такое поведение (а может быть, благодаря ему), вако не испытывали недостатка в помощниках среди населения китайского побережья. Местные бандиты объединялись с ними, и у них всегда были проводники, знающие местность и расположение местных гарнизонов. Таким образом, они обычно могли совершить свои набеги и уйти с добычей прежде, чем появлялись отправленные на их перехват правительственные войска. Многие представители местной знати в Фуцзяни действовали заодно с ними, покупая часть их добычи, когда представлялся случай. В других случаях вако объединялись с неимущими слоями местного населения, чтобы грабить богатых; но так или иначе они могли рассчитывать на коллаборантов, проводников и пятую колонну того или иного рода. Двор династии Мин также оказывал им полезную, хотя и невольную помощь, благодаря своей неизменной традиции предания суду и казни способных полевых командиров как предателей, и в то же время продвижения на высшие командные должности бездарных фаворитов-евнухов.

Одним из наиболее известных примеров этого беспричинного безумия был Чжу Гуан, вице-король провинций Чэцзян и Фуцзянь, и его адмирал Лутан. Эти достойные люди восстановили моральный дух китайцев, который упал чрезвычайно низко, путем обучения военному делу, насаждения дисциплины, и, прежде всего, регулярной выплаты жалованья своим солдатам и морякам. Вместе они нанесли вако ряд сокрушительных поражений в 1547-1549 гг. Провинциальные предатели и завистливые придворные соперники объединились, чтобы оклеветать Чжу Гуана в глазах помешанного императора Мин, который отправил его в отставку в 1549 г., даже не попытавшись проверить истинность выдвинутых против него обвинений. Чжу Гуан покончил жизнь самоубийством, чтобы спасти честь своей семьи, а его адмирал и другие верные подчиненные были казнены. 140 фортов и 439 кораблей, которые построили или отремонтировали эти два командира, превратились в руины, а их деморализованные солдаты не могли противостоять вернувшимся вако. Злейшими врагами Китая всегда были его же уроженцы.

Набеги вако достигли своего пика в 1552-1556 гг., когда, по приблизительному подсчету, более ста тысяч из них опустошали побережье Китая и дельту долины Янцзы. Эти цифры, несомненно, преувеличены, даже если учитывать их местных сторонников; но не может быть никаких сомнений в том, что они были чрезвычайно грозными и внушали большой страх. В 1559 г. они потерпели несколько поражений после того, как раньше дошли в своих грабительских набегах до стен Нанкина. Медлительное правительство Пекина было настолько встревожено этой дерзкой вылазкой, что в конце концов оно собрало большую армию в провинции Чжэцзян. Тогда японцы сосредоточили свои атаки на Фуцзяне и Гуандуне, прибрежные районы которых они опустошили огнем и мечом, хотя семьдесят джонок вако безнаказанно поднялись на приличное расстояние вверх по Янцзы в 1565 г. Особенно тяжело пострадала от их набегов провинция Гуандун в 1567-1572 гг.; но появление в Японии сильного центрального правительства, которое стремилось к мирной внешней торговле, постепенно привело к тому, что приток новобранцев, пополнявших ряды пиратов, прекратился. Нападения продолжались с перерывами вплоть до конца века, но последний грозный набег вако был предпринят в 1588 г. Этот год также стал свидетелем не совсем необоснованных опасений по поводу массового японского вторжения в Китай, несмотря на обнародование указа Хидэёси, строжайше запрещающего заниматься морским разбоем в любом виде и форме.

Эффективность китайского сопротивления также возросла, несмотря на преступное бездействие двора династии Мин. Маттео Риччи, писавший в 1584 г., утверждал, что два или три небольших судна вако часто высаживали пиратские банды, которые опустошали сельскую местность и захватывали густонаселенные города и поселки практически без сопротивления, если только из-за измены или излишней самоуверенности они не попадали в засаду. Но Валиньяно, писавший примерно десять лет спустя, заметил, что это уже не так. Напротив, китайцы стали такими закаленными солдатами, что даже большие силы японцев не могли высадиться на их побережье с какой-либо надеждой на успех. Таким образом, пиратство вако практически прекратилось, несмотря на то, что обе империи находились в состоянии войны. Справедливость этого наблюдения подтверждается корейской кампанией 1592-1598 гг., когда китайцы, переняв тактику своих врагов, показали себя стойкими и неустрашимыми бойцами, как откровенно признавались впоследствии японцы голландцам в Хирадо. Как в средневековье, так и в наше время не столько китайские солдаты, сколько китайское правительство было ответственно за катастрофические поражения на поле боя.

Тесная связь между португальцами и японцами, не говоря уже о сотрудничестве первых с фукиенскими контрабандистами — союзниками вако, естественно, вызывала у китайцев неприязнь и подозрительность. Указ императора Ванли в 1613 г. упрекал жителей Макао за их покровительство японцам, которых называл ворами, хищниками, и мятежниками против суверенного императора Китая. Жителям Макао в резкой форме напомнили, что японцам запрещено посещать Китай под страхом смерти, тогда как европейцы из Макао укрывают японцев и держат их в рабстве, не обращая внимания на то, что они вскармливают тигров. В результате тщательного расследования, проведенного властями провинции Гуандун, в Макао было выявлено 98 японцев, которые были депортированы в срочном порядке. Китайские власти постановили, что больше в колонию нельзя допускать ни одного японца под страхом пожизненного изгнания нарушителей этого закона. О том, насколько большое внимание было обращено на это грозное предупреждение, можно судить по тому факту, что его пришлось повторить в 1617/18 гг.

Ранее упоминалось, что опасения китайцев перед предполагаемым японским вторжением в 1588 г. не были совершенно беспочвенными. Мы уже видели, что Нобунага и Хидэёси откровенно делились с иезуитами своими проектами по завоеванию Китая, и что, по крайней мере, некоторые из отцов клюнули на приманку. Опрометчивость Коэльо, откликнувшегося на предложения Хидэёси в 1586 г., уже обсуждалась; но еще менее простительным был проект испанского иезуита падре Алонсо Санчеса.

Этот проект необходимо прочитать, чтобы в него поверить. Это было серьезное предложение по завоеванию Китая и его обращению в христианскую веру. Его поддержали губернатор, епископ и знать Манилы, собравшиеся на совет (апрель 1586 г.), и ни один несогласный голос не прозвучал, чтобы указать на чудовищную глупость столь абсурдного предприятия. Напротив, хунта (в данном случае — собрание всех высших представителей власти. — Aspar) считала, что пятьсот с лишним испанцев на Филиппинах останутся в истории как подлые трусы, если они откажутся совершить деяние, столь же важное для мира, для Бога, для нашего короля, для нас самих и, прежде всего, для народа этой страны [Китая]. Из Европы были запрошены экспедиционные силы численностью 10 000 или 12 000 человек, включая как можно больше жителей Бискайи. Было предложено навербовать 5000 или 6000 туземцев-висайя (одна из филиппинских народностей. — Aspar), не считая такого же числа японцев, которых можно было бы рекрутировать через иезуитов в Японии. В качестве района сосредоточения этой армии была выбрана провинция Кагаян, поскольку она находилась всего в трех днях плавания до Китая и была удобно расположена для прибытия японских вспомогательных войск. Рабов и корабельные припасы можно было получить по низким ценам в Португальской Индии, и много транспортных средств можно было построить на месте, поскольку местные жители оказались искусными корабельными мастерами под руководством нескольких испанских специалистов. Предполагалось, что португальцы должны совершить еще одну атаку через Макао и Кантон, в то время как испанцы высадятся в Фуцзяне. Риччи и других иезуитов во внутренних районах Китая следовало отозвать в Макао и Манилу, чтобы они действовали в качестве проводников и переводчиков для армии вторжения.

Особенно интересны положения, касающиеся японского контингента.

Если японцы, которые примут участие в экспедиции, не захотят присоединяться к кастильцам и предпочтут отправиться с португальцами, поскольку они уже знают их, а также потому, что они лучше ладят друг с другом, а португальцы относятся к ним больше как к равным, чем здесь разрешено, они могут это сделать. Но если они хотят отправиться вместе с кастильцами, пусть они придут в Кагаян, и это будет согласовано с ними и с отцами Общества Иисуса, которые должны действовать как проводники... Его Величество должен обеспечить и добиться того, чтобы генерал Общества Иисуса приказал и повелел отцам в Японии не препятствовать привлечению этого подкрепления из японцев и всего, что может быть необходимо для этого; и с этой целью он должен послать наделенного достаточными полномочиями отца, который должен быть итальянцем.

Давление Валиньяно, должно было, сразу резко подскочило, когда он услышал об этом необычном предложении; в особенности потому, что оно, должно быть, дошло до его ушей примерно в то же время, когда он услышал о предложении Гашпара Коэльо получить португальские корабли и артиллерию из Гоа для нужд Хидэёси в связи с несколько более рациональным планом кампаку по завоеванию Китая. Аудиенсия Манилы (Аудиенсия — совещательный орган при вице-короле или губернаторе в испанских колониях. — Aspar), описывая этот проект королю Филиппу, особенно хвалила его автора и своего представителя, падре Алонсо Санчеса, как человека в высшей степени благоразумного и образованного, а также превосходнейшего в отношении христианской веры и ее практики. Один из членов аудиенсии, Педро де Рохас, в отдельном письме королю в поддержку предполагаемой экспедиции и ее крестного отца, восхвалял иезуита как человека очень благочестивой жизни, весьма образованного, благоразумного и здравомыслящего. Независимо от благочестия его жизни и глубины его знаний, его рассудительность не дотягивала до уровня развития шестилетнего ребенка; но его отчет может служить прекрасным примером высокомерия священнослужителя и самоуверенности конкистадора во времена испанского величия (5).

Валиньяно, который не разделял наивных заблуждений столь многих своих современников, полностью отверг этот план; но у него, вероятно, было мало шансов быть принятым в Мадриде, поскольку Санчес со своим предложением прибыл в Испанию в год гибели Непобедимой Армады. Короли Испании, к их чести следует сказать, обычно гораздо меньше беспокоились о расширении своих завоеваний и патроназго, чем их рьяные слуги в колониях. Либо потому, что они были более просвещенными, либо потому, что их внимание было сосредоточено, в первую очередь, на Европе, где у них было достаточно войн против турок и еретиков, Филипп и их советники почти всегда сразу отвергали такие предложения.

Однако поддержка была оказана другой заинтересованной стороной. Через год после формальной разработки любимого проекта Санчеса в Манилу прибыло несколько японских торговцев и вако из Хирадо. Они заявили, что и Мацура из Хирадо, и христианский даймё, Кониси Юкинага, охотно предоставят 6 000 человек или больше для вторжения в Китай, на Борнео, Молуккские острова или Индокитай, не требуя ничего взамен, поскольку они желают только служить вашему величеству и снискать честь. Губернатор, Сантьяго де Вера, по-видимому, к тому времени успел лучше обдумать план завоевания Китая, так как он ограничился тем, что поблагодарил японцев за их предложение. Он прямо заявил, чтобы они держали эту встречу в секрете, чтобы не встревожить китайцев, которые трепетали от одного их имени и были очень подозрительной и робкой расой. Даже если он и держал рот на замке, маловероятно, что манильские сплетники или любившие похвальбу вако последовали его примеру; следовательно, опасения китайцев перед угрозой иберо-японского вторжения в 1588 г. не были столь нелепыми, как могло бы показаться в противном случае.

Готовность испанцев использовать японцев в качестве наемных солдат тем более удивительна, поскольку они уже испытали их воинские качества в провинции Кагаян в 1582 г. Стычка Карриона с некоторыми местными вако ясно показала, какую потенциальную опасность представляли воинственные японцы для снабженной весьма малочисленным гарнизоном колонии. Испанцы одолели своих противников только после ожесточенного сражения и применения артиллерии. Более того, заместитель Лимахона при нападении на Манилу в 1574 г. был японцем, и в армии прославленных китайских корсаров было несколько вако. Таким образом, принятие на службу японских наемников было эквивалентом троянского коня, но прошло некоторое время, прежде чем колониальное правительство осознало этот очевидный факт. Только предъявление дерзкого ультиматума Хидэёси в 1592 г. окончательно развеяло их иллюзии.

Во время прибытия испанцев на Филиппины несколько отдельных торговцев и вако иногда посещали северный Лусон; но вопреки утверждениям современных авторов, я не располагаю убедительными доказательствами, указывающими на то, что у них было какое-либо постоянное поселение на Филиппинах до 1582 г. Одним из основных предметов, которые они искали на Лусоне, была керамическая посуда династий Сун и Юань, захороненная в старых филиппинских могилах. По свидетельствам современных иберийских хронистов, некоторые образцы этой посуды представляли огромную ценность для приверженцев чаною.

Испанцы снова начали играть с огнем, когда наняли несколько японских авантюристов для участия в своей экспедиции в Камбоджу в 1595 г.; хотя в данном случае мотивом для их найма могло быть желание отвлечь японцев как можно дальше от Манилы. Одним из вдохновителей этого предприятия был доминиканец фрай Диего Адуарте, который в последующие годы проявил себя как резкий критик иезуитов и их миссионерских методов на Востоке. Филиппинский патриот и ученый Рисаль метко охарактеризовал воинственного доминиканца: Брат Диего Адуарте — типаж отважного монаха того периода, наполовину воина и наполовину священника, храброго и стойкого; исповедовавшего, крестившего, и убивавшего, исполненного веры и лишенного каких-либо угрызений совести. Во многом из-за своей жестокости испанцы поссорились с кхмерами и были вынуждены отступить вниз по реке Меконг к побережью, достигнув Пномпеня и убив короля Камбоджи (не говоря уже о большом количестве ни в чем не повинных китайцев) во время ночного нападения. И фрай Адуарте, и японцы отличились в этой пиратской экспедиции своей храбростью; хотя друг Адуарте, фрай Хуан Побре, был склонен к преувеличению, когда написал несколько лет спустя, что двадцать два испанца и столько же японцев были хозяевами королевства Камбоджа.

В следующий раз японцы отличились на Филиппинах во время кровавого подавления восстания китайцев-сангли в Маниле в октябре 1603 г. Вспышка этого восстания в значительной степени была вызвана неосторожным поведением архиепископа Бенавидеса и его единомышленников-фанатиков, чьи преувеличенные подозрения ускорили, если не спровоцировали действительное восстание. Его подавление вряд ли было бы возможно без помощи местной японской общины, которая охотно присоединилась к резне. В соответствии с проверенной временем практикой японцев в Китае они не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей в своем любимом занятии — обезглавливании пленников, хотя трудно сказать, превзошли ли они испанцев в слепой жестокости. Три года спустя настала очередь японцев пригрозить восстанием в Маниле, но местные монахи, хотя и с некоторым трудом, усмирили их. Это было к лучшему, поскольку основная часть немногочисленного гарнизона отсутствовала вместе с губернатором доном Педро де Акунья, отправившимся в экспедицию на Молуккские острова (6).