| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пока Иэясу был жив, японская заморская экспансия давала все надежды на бурный рост. Некоторые из тех, кто руководил этой морской деятельностью, были людьми, которые оставили бы свой след в любую эпоху и среди любой нации. Таковы были Суминокура Генсо и его сын Генси, которые утверждали, что вели свое происхождение от Минамото Гэндзи. Первый был известен своими крупными инженерными проектами, такими как строительство судоходного канала на реке Хозу около Киото и аналогичными работами в столице, которые улучшили речное сообщение с озером Бива и с морем. Его сын также был известным подрядчиком общественных работ и горным инженером в придачу. Он отвечал за поставку и транспортировку древесины из лесов Фудзиямы для пристроек Хидэтады к замку в Эдо. На этом его разносторонняя деятельность не закончилась. Он был учеником Фудзивара Сейгва и другом известного конфуцианца Хаяси Разана, который упоминает его в своих произведениях. Он составил замечательную библиотеку японских и китайских классиков и опубликовал издания первых (Исэ-моногатари, Гендзи-моногатари, Хейке-моногатари), которые в настоящее время высоко ценят библиографы. Он также был знаменитым каллиграфом и страстным приверженцем драмы но и чаною. Именно эта семья основала прочную торговлю с Тонкином. Они и им подобные (Араки, Чая и Суэёси) сделали многое, чтобы искупить ущерб, нанесенный лучше известными, но более отважными Суэцугу Хейдзо, Ямада Нагамаса и Мураяма Тоаном (25).
Упоминание об этом последнем "солдате удачи" позволяет напомнить о том, что он был "крестным отцом" неудачной попытки японцев покорить Формозу. Кокс, следуя ходившим в Нагасаки сплетням, утверждает, что Тоан "считается самым богатым человеком в Японии, и, несмотря на свое низкое происхождение, возвысившимся благодаря его ловкости и хитрости". Это было преувеличением, но он попытался превзойти недавнее завоевание кланом Симадзу из Сацума островов Рюкю своей экспедицией на Формозу. Экспедиционный отряд из тринадцати джонок, заполненных солдатами, под командованием одного из его сыновей, покинул Нагасаки 15 мая 1616 года. Это предприятие оказалось возвращением к дурным старым временам вако; поскольку после того, как одна джонка попала в засаду в протоке у побережья Формозы, и ее команда совершила сэппуку, чтобы не попасть в плен к местным охотникам за головами, остальные отказались от продолжения экспедиции и отправились за добычей на побережье Китая. Здесь они, как сообщается, "убили более 1200 китайцев и захватили все встреченные ими барки и джонки, выбросив людей за борт".
Это был не первый раз, когда обсуждалась оккупация Формозы. В письме короля Филиппа вице-королю Индии от 17 февраля 1610 года говорится, что епископ Серкейра и другие лица писали, что японцы собираются захватить остров с целью создания центра по закупке китайских шелков, который лишил бы прибылей от торговли Макао и Манилу. Король приказал наместнику сорвать этот план "посредством искусных переговоров", если он когда-либо начнет претворяться в жизнь. Епископ Серкейра, по общему признанию, скептически относился к его осуществимости, так как считал, что китайцы воспротивятся ему силой оружия. С другой стороны, первоначальные информаторы Серкейры могли иметь в виду подготовку Симадзу Иехиса к его экспедиции на острова Рюкю в 1609 году.
Непосредственное соседство китайцев, японцев и португальцев в Макао также стало источником острого замешательства для последних, которые в 1613 году столкнулись с новым ультиматумом от провинциальных властей Гуандуна. Он был предъявлен от имени вице-короля Чан Мин-хана. и один из абзацев гласил: "Вы не должны укрывать японцев. Поскольку вы — уроженцы Запада, почему вы нанимаете японцев, если у вас есть рабы-негры, которые вам служат? Таким образом их численность растет. Закон предписывает, что когда их где-либо обнаружат, их нужно убивать, но вы упорствуете в укрывательстве этих людей, что похоже на выращивание тигров. Я пошел в порт, где увидел многих (японцев), и приказал немедленно изгнать их числом девяносто или больше. Я приказал высечь на камне запись об этом деянии. Теперь, когда они изгнаны, вы можете жить спокойно, но я опасаюсь, что, хотя они и убрались, вы можете привезти других. Когда вы отправляетесь туда (в Японию) торговать, вы не должны привозить обратно ни взрослых, ни детей; и кто бы ни сделал это, будет наказан в соответствии с китайским законам отсечением головы". Вице-король, сообщая о своем поступке Драконьему Трону в причудливой и восхитительной смеси метафор, назвал макаоссцев "язвой на спине человека, а японцы похожи на крылья португальского тигра". Португальцы ссылались на дело Пессоа 1608-1616 годов как на доказательство взаимной вражды между ними и японцами, которая устраняла любую опасность союза между "язвой" и "тигром" против Срединной империи.
В настоящее время трудно составить четкое представление о китайской торговле в Японии. Кокс упоминает прибытие шестидесяти или семидесяти китайских джонок в Нагасаки в 1614 году, и это в некоторой степени подтверждается португальским документом того же года, в котором добавлено, что большинство их экипажей были фукиенскими контрабандистами, "которые поселяются там и берут себе жён". Некоторые из джонок принадлежали китайцам, обосновавшимся в Японии, например, друзьям Кокса, семьи Ли, один из членов которой был главой китайской общины в Нагасаки, в то время как его брат Андреа Диттис (он же Ли Ханкок) занимал аналогичную должность на Хирадо. И португальцы, и голландцы все чаще жаловались на конкуренцию со стороны китайцев; хотя, по общему признанию, голландцы почувствовали всю ее силу только после изгнания португальцев из Японии и утверждения маньчжурской династии в Китае (1644 г.).
Дурной пример, поданный Мураямой Тоаном, когда он отправился за добычей на побережье Китая, оказался позже заразительным для самих китайцев. Кокс писал своим нанимателям в декабре 1620 года: "Китайцы сами грабят друг друга в море, думая, что всю вину возложат на голландцев и англичан; но кое-кто из них был перехвачен в некоторых провинциях Японии и дорого поплатился за это. И другие китайские суда, которые их собственные соотечественники отправили из Нангасаки в рейс на остров Фермоса (называемый ими Такка Санга), чтобы торговать шелком, бежали в Китай со всеми деньгами и бросили своих соотечественников в Японии на произвол судьбы". Из прочтения переписки Кокса становится ясно, что китайцы начали торговлю с аборигенами Формозы в значительных масштабах только в первой четверти семнадцатого века. Все их предыдущие контакты с островом ограничивались несколькими случайными рейсами и вынужденными высадками на его побережье потерпевших кораблекрушение моряков. Японцы называли остров Такасаго, а китайцы все еще путали его в своей географической номенклатуре, по крайней мере, с островами Лю-Кю (Рюкю). Кокс приложил все усилия, чтобы добиться разрешения на торговлю с Китаем и тем самым получить прямой доступ к желанному рынку шелка; но его искусные посредники просто положили взятки в карман и отделались пустыми обещаниями. Кокс выбросил таким образом на ветер 6 636 таэлей, и его начальство в Бантаме, наконец, написало ему: "Китайский находа, надо отдать ему должное, уже давно обманывал вас из-за вашего собственного простодушия". Неспособность закрепиться в Китае была одной из основных причин ухода Английской компании из Японии, поскольку без этого она не могла эффективно конкурировать ни с голландцами, ни с португальцами (26).
Примерно в то же время прекратилась торговля между Испанией и Японией. У испанцев было преимущество в том, что у них существовало ядро фактории в Ураге (где Уилл Адамс иногда выступал в качестве их агента), но взаимные подозрения между бакуфу и властями Манилы препятствовали росту здоровой торговли. Галеон "Санто-Эспириту", направлявшийся в Мексику, был вынужден из-за погодных условий в 1602 году зайти в порт Урадо в Тоса, и ему удалось избежать участи корабля "Сан-Фелипе" в том же месте шесть лет назад, только силой вырвавшись из гавани. Позиция Иэясу в этом случае резко отличалась от позиции Хидэёси в 1596 году. Он сказал, что пираты Тоса получили по заслугам, и дал испанцам разрешение торговать и совершать плавания в Японию без всяких помех. Власти Манилы остались недоверчивыми и продолжали настороженно относиться к заигрываниям сёгуна.
В отчете Совета Индии в Мадриде в марте 1607 года говорится, что по просьбе Иэясу из Манилы в Канто ежегодно отправлялся корабль, доставлявший китайские шелка и другие товары, а также экспортировавший серебро, муку, сушеную говядину, коноплю, железо, сталь, порох и холодное оружие. Совет посчитал, что эту торговлю можно разрешить продолжать только с целью сохранить благосклонность Иэясу и побудить его терпимо относиться к присутствию монахов в Японии. В другом документе говорится, что ежегодные расходы на этот рейс обходятся королевской казне в 6000 песо, но прибыль (если таковая имеется) не указывается. Предложения брата Хуана Побре, брата Диего Адуарте и других о расширении этой торговли за счет Макао и к выгоде Манилы не были приняты королевскими советниками. Напротив, они предложили (в 1608 г.), что филиппино-японская торговля должна быть ограничена только судами с красными печатями, и что испанские суда должны прекратить ее вести, чтобы несколько успокоить коммерческую зависть португальцев в Макао.
Хотя в следующем году эта рекомендация была отменена, когда был принят закон, согласно которому судоходство между Филиппинами и Японией должно быть испанским, а не японским, торговля кораблей с красной печатью с Манилой неуклонно росла в течение первых пятнадцати лет века. Об этом свидетельствуют данные о японском населении Филиппин, которое в основном проживало в Дилао, пригороде Манилы. В 1593 году здесь было от 300 до 400 жителей. На момент подавления восстания Сангли в 1603 году их насчитывалось около 1500; три года спустя их число превысило 3000 человек. После неудавшихся восстаний в 1606-1607 годах часть японцев была депортирована, но эта неудача была лишь временной, и торговля продолжала процветать, хотя и в более скромном масштабе, вплоть до окончательного запрета христианства Иэясу в 1614 году. В конце этого года прибыл Такаяма Юкон и около 300 беженцев-христиан, и они сформировали ядро ??более постоянной колонии, поскольку многие из оставшихся были временными торговцами или моряками. Тем не менее, поселение Дилао, вероятно, образовало самую большую группу японцев за пределами Японии, поскольку Эрнандо де лос Риос Коронель сообщает, что их число составляло 2000 в 1619 году. Архиепископ Серрано, писавший в августе 1621 года, заявил, что в Дилао все еще проживало более 1800 японцев-христиан; но губернатор Фахардо написал четыре месяца спустя, что большое количество постоянно проживающих в стране японцев недавно было изгнано, "так что давно их здесь не было так мало, как сейчас".
До того, как в третьем десятилетии века японо-манильская торговля прекратилась, она, очевидно, достигла приличных размеров. Дуарте Гомеш де Солис, португальско-еврейский экономист, писавший в 1622 году, горько жаловался на ущерб, причиненный иберийским интересам из-за тенденции к расширению Манилы в качестве перевалочного пункта для китайских шелковых тканей за счет Макао. Он утверждал, что испанцы сами себе вредили, поскольку они подняли цену на шелк более чем вдвое по сравнению с его стоимостью в то время, когда на рынке были одни португальцы. Более того, японцы приезжали покупать его на Филиппинах, где из-за трехсторонней конкуренции цена выросла со 140 до 260 песо за пикуль (27).
В общем, "большой корабль" из Макао по-прежнему оставался самым важным фактором внешней торговли Японии в тот период. Китайский шелк в той или иной форме был самым востребованным товаром среди всего иностранного импорта Японии, и только португальцы имели прямой доступ к китайскому рынку шелка. Таким образом, в Гоа обычно проводились активные торги на покупку одного из этих рейсов, хотя у победившего на торгах иногда были причины раскаяться в своей сделке, как показывает рассказ о злоключениях Жуана Серрана да Кунья.
Этот фидальго, согласно нотариальным бумагам, которые содержат историю его пятнадцатилетней тяжбы против короны, был одним из самых богатых торговцев в Гоа, когда он купил право на совершение рейса в Японию на ежегодном аукционе 9 марта 1610 года за сумму в 27000 пардао шерафинов. Это была средняя цена в то время, когда предполагалось, что рейс принесет капитан-майору чистую прибыль в 100000 шерафинов, "скорее больше, чем меньше". Конкретный рейс Серрана был продан на аукционе, чтобы собрать средства на укрепление города Кочин; и в соответствии с обычаем он заплатил половину цены наличными, и дал обязательство на уплату оставшейся части по возвращении из Японии. Затем он купил прекрасную новую карраку под названием "Носса-Сеньора-да-Вида", которая только что сошла со стапелей раджи Кочина, для которого она была построена. Он заплатил более 40 000 шерафинов наличными деньгами за этот корабль, "оснащенный и готовый к отплытию на рейде Гоа", что, по его словам, в то время было справедливой средней ценой за типичную карраку, направляющуюся в Японию. Так как его первоначальный оборотный капитал составлял всего лишь 50000 шерафинов, ему пришлось взять ссуду, чтобы выплатить заработную плату экипажу и запастись провизией для плавания. Две эти статьи расходов в месяц обходились ему в среднем чуть более чем в 500 шерафинов (28).
Новости о катастрофе "Носса-Сеньора-да-Граса" и голландских грабежах в Китайском море дошли до Гоа еще до того, как Серран его покинул, поскольку он отплыл в апреле 1611 года в сопровождении пяти галеонов под командованием Мигеля де Соуза Пименталя вместе с кораблем, принадлежавшим капитану Малакки. Его первой неудачей было то, что эскадра пропустила сезон муссонов и была вынуждена перезимовать в Малакке, достигнув Макао только в следующем году. В 1610 или 1611 году никаких рейсов в Японию не предпринималось, поскольку макаосцы не осмеливались возобновлять регулярное плавание до тех пор, пока Сотомайор не вернулся с сёгунским паспортом с красной печатью вместе с мирными гарантиями Хонды, Гото и Хасегавы. Тогда плавание возобновил в 1612 году Перо Мартинш Гайо на большом галеоне "Сан-Фелипе-и-Сантьяго", поскольку Гайо купил свой рейс (который был продан для укрепления Малакки) раньше Серран и, следовательно, имел приоритет. Другой, более явный сюиндзё был получен из Японии в 1613 году; но право Серрана на следующее путешествие было оспорено двумя фидальго, которые купили два японских рейса, подаренных королевой Испании монастырю Воплощения в Мадриде. Эти два рейса имели приоритет над всеми другими, и хотя Серран передал дело в суд как в Макао, так и в Гоа, приговор был вынесен против него в обоих местах.
Злополучный капитан-майор, который уже на два года пропустил срок своего рейса и еще более, чем когда-либо, увяз в долгах, был вынужден взять еще один заем на последние остатки своего кредита, чтобы подкупить одного из своих соперников и получить возможность отплыть. Он так и сделал, но неудача все еще преследовала его. Противные ветры и погода помешали ему отправиться в плавание в том году, поэтому он был вынужден оставаться вместе со своей семьей и командой в бездействии еще двенадцать месяцев. Только в июле 1614 года незадачливый Серран увидел Нагасаки, но и тогда его беды только начинались. Несмотря на изгнание Иэясу иезуитов в том году, торговый баланс "большого корабля" показал значительную прибыль, но доля капитан-майора ушла на погашение долгов его кредиторам. Он не смог найти никого, кто согласился бы профинансировать его следующий рейс, и его кредиторы предъявили права на его имущество в сентябре 1616 года, когда его корабль и несколько оставшихся активов были проданы. За пять с половиной лет, которые длилось его неудачное путешествие, он выплатил в общей сложности более 50 000 шерафинов только на заработную плату и текущие расходы. Из одного из самых богатых людей в Гоа, "которого считали таковым, он превратился в нищего и всеми отверженного" (29).
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
