Chelyaber

* * *

Аттестат зрелости Воронов получил тридцатого апреля. Пришлось ещё раз сдавать экзамены комиссии ГорОНО, но это скомпенсировалось законной золотой медалью. Теперь не придётся сдавать вступительные экзамены в ВУЗ, и вообще: медалька — это статус на всю жизнь. Да и учителям теперь премии выплатят, всё-таки первый золотой медалист в истории школы, и не за уши притянутый, а аттестованный ГорОНО. Учителя хорошие, они же не виноваты, что хоккеистам знания не нужны. Впрочем, это сейчас они не нужны, на школу и преподавателей в будущем имелись определённые планы, и такие педагоги ещё пригодятся, других знакомых здесь всё равно пока нет.

В клубе ничего интересного не предложили, некуда им было девать шестнадцатилетнего пацана, к тому-же не самых выдающихся хоккейных способностей. Сильно умный? Это для нас не самое главное. В общем, поздравили, взяли обещание когда-нибудь вернуться в 'Трактор' и отпустили с миром.

Родители очень удивились и явно заподозрили какое-то мошенничество, но дальше задумчивых взглядов дело не пошло — даже если это и мошенничество, то оно только на пользу. Сомневаться, или оспаривать его, было просто неразумно. Выбор института физкультуры для продолжения образования они одобрили, а большего пока и не требовалось.

— Макс. — в комнату без стука ворвалась младшая сестра Юлька, — А ты магнитофон с собой заберёшь?

— Нет.

— Это хорошо. Я в твою комнату перееду. Давно уже надо было, ты всё равно только ужинать и спать приходил.

— Я рад, что ты рада.

— Ну ещё бы! — Юлька искренне считала себя центром Вселенной, — Макс, ты должен перед отъездом избить Витьку Самохина.

— Кому я должен?

— Мне.

— За что?

— Он теперь ходит со Светкой Стадник, скотина.

— Это мне без разницы. За что я тебе должен?

— Ну ты же мой старший брат! Ты должен меня защищать!

— На тебя никто не нападает. Ты хочешь, чтобы напал я. Это можно устроить, но тогда я заберу магнитофон.

— Дурак!

Разъярённая Юлька хлопнула дверью. Избалованная девчонка, но семья в целом хорошая, дружная. Мать с отцом друг друга любят и уважают, а Юлька ещё просто маленькая. С семьёй повезло.

— И им с тобой повезло. Здесь магнитофонами не принято разбрасываться.

— Я и не разбрасываюсь. Еду в общагу, а там его могут украсть. Всё логично, всё в рамках. Не тащить же эту дрянь с собой.

— Я к тому, что тебе в наследство достались эмоциональные связи донора.

— Это очевидно, Карлсон. Теперь это моя семья.

— Не хочешь послушать о чём говорили родители?

— Нет. Это и так понятно, они удивлены и перебирают догадки. Пусть привыкают. Скоро им предстоит удивиться гораздо сильнее.

* * *

В Москве всем на всех наплевать, даже на шестнадцатилетних золотых медалистов, москвичи видали и не такое. Зачислили без экзаменов, выделили койку во вполне приличной общаге.

— А ты длинный... Баскетболист? — поинтересовался невысокий крепыш, не вставая с кровати.

Воронов молча подошёл к свободной койке, запихнул под неё ногой рюкзак и покачал за дужку. Стандартная казённая металлическая койка пронзительно заскрипела. Нужный эффект был достигнут, крепыш проворно вскочил и ухватил Максима за грудки. Начать говорить он не успел, обмяк, получив короткий в печень.

— Мне тоже не понравился этот скрип, пока посплю на полу, потом куплю другую кровать. Пока не заселили третьего, убираться будем по очереди, через день. Ты первый, сегодня. Жить как в свинарнике я не намерен. Тебе всё понятно, дзюдоист?

— Как ты узнал? — с трудом выдавил из себя сосед по комнате.

— Ты что еврей, вопросом на вопрос отвечаешь?

— Нет, аварец. Из Дербента. Я, между прочим, кандидат в мастера спорта.

— Видно, что не мастер. Очерёдность уборки понятна, кандидат? Ты тут всё засрал, тебе и начинать. Это справедливо.

— Удар у тебя как кувалдой. Убедительный довод за справедливость. Очерёдность понятна. Ты боксёр?

— Нет. Пять лет занимался хоккеем в 'Тракторе', но теперь буду фигуристом.

— Смешная шутка.

— Это не шутка. Начинай уборку, не затягивай, вечером с меня поляна за новоселье. Тогда и познакомимся.

Аслан Курбанов оказался третьекурсником и подающим большие надежды дзюдоистом, он уже выигрывал чемпионат СССР среди юношей и сейчас готовился к юниорскому. Даже за границей он уже побывал, в Болгарии. Та ещё дыра, но для юношеского возраста участие в международных соревнованиях — это показатель. От армии у него была отсрочка до окончания института, а потом планировалась служба в ЦСКА. Об этом договорился кто-то из его родственников. Обычная практика в СССР. Учёбой Аслан не интересовался, это тоже вполне нормально. Ну чему можно научить дзюдоиста в аудитории? Быть тренером? Этому учатся у своих тренеров. Сам Воронов учиться тоже не собирался, нечему тут учиться, зато возможности на этом этапе открываются практически безграничные: шаг на самый верх, вплоть до олимпийской сборной, можно сделать в любом виде спорта. А в нескольких видах сразу можно заявиться только здесь. Так что про фигуриста была действительно не шутка, наши фигуристы-одиночники олимпийскими чемпионами ещё не становились, да и девчонки фигуристов любят гораздо больше, чем хоккеистов, или боксёров. До бокса дело дойдёт после, когда сформируется образ юноши лёгкого и изящного.

Вторым соседом стал Вадим Фатыхов, лыжник из Сыктывкара. Вадику отсрочку от армии организовать не сумели, и он, после первого курса, честно отслужил два года в спортроте Уральского военного округа. Лыжником он был весьма средненьким, всех достижений к двадцати годам — третье место в чемпионате Коми АССР. Да и то среди юношей.

— Ворон, тебе правда шестнадцать лет?

Этот вопрос второкурсник Фатыхов задавал с первого дня от заселения в комнату. Каждый день. Больше двух месяцев. Сидящий в позе лотоса, Воронов отреагировал традиционно лаконично.

— Отвали.

— Злой ты, Ворон. Молодой ещё, а уже такой злой. До моих лет доживёшь — на людей начнёшь бросаться, как бешеная собака. Слухи ходят, что из-за тебя к ректору генерал из ЦСКА приезжал.

Приезжал генерал. Армия понимает значимость разведки, в том числе и в спорте. Только привыкли они пользоваться властью над призывниками и договариваться не умеют. А власть до совершеннолетия применить невозможно, вот это их и бесит.

— Слухи разносят беззубые старухи.

— Это да. Эх, в Москве ведь живём. Посмотреть бы на Высоцкого. Только тут не те слухи. Генерала многие видели.

— И многие в кабинете ректора присутствовали...

— Разговора, конечно, никто не слышал, но он точно шёл о тебе. И генерал злой ушёл.

— Они обсуждали стойкость студенческого ополчения в ходе будущей ядерной войны. Генерал был недоволен тобой. И правильно. Такие ополченцы, как ты — несмываемый позор нашей великой страны. В этом я с генералом полностью согласен.

Аслан выразительно хмыкнул, но Вадика это не остановило.

— Генералы — мстительные твари, Ворон. Уж я-то знаю.

— Знаешь. — уже в голос заржал Аслан, — Много раз в кино видел.

— Я в армии служил, в отличии от тебя, мальчик. Знание системы изнутри позволяет мне понимать генералов.

— Остынь, пониматель. Два раза в наряд сходил и автомат только на присяге подержал, а туда-же. Систему он знает... Баклан!

На генерала Воронову было наплевать, за два года он успеет сменить место службы, или вообще на пенсию выйдет. Мимо ЦСКА в этой системе проскочить вряд ли удастся, но связываться с ними на всю карьеру не планировалось. Два года и до свидания.

Интерес к появившемуся в ГЦОЛИФКе вундеркинду проявляли не только армейцы, хоккейный Спартак выразил готовность заявить Воронова за основной состав уже в этом сезоне, хотя Максим отыграл за институтскую команду всего четыре матча, да и то без особого блеска.

Каким-то образом, все эти новости становились известны всему институту. Не только руководству и преподавательскому составу, но и студентам. Вадим на баклана не обиделся и, проигнорировав Курбанова, снова обратился к Воронову.

— Макс, тебе эта йога помогает?

— Это не йога, а Ци.

— Не важно. Это оно тебе помогает?

— Оно помогает, а ты мешаешь. — вздохнул Воронов, — Отвали, Вадик.

— Отвалю и больше никогда не буду мешать, если ты меня этому научишь.

— Я не волшебник. Чтобы этому научиться, гораздо больше усилий требуется от ученика, а не от учителя. Впрочем, как и во всём.

— Я буду стараться, Макс. И в твою очередь буду в комнате убираться.

— Так, стоп. Я тоже хочу научиться. — снова влез Аслан, — Убираться будем вдвоём по очереди. Ты согласен, Ворон?

— Нет. Убираться в свою очередь я буду сам, это не трудно. Но во время учёбы вы будете беспрекословно выполнять все мои указания. Абсолютно все, даже самые абсурдные. Скажу жрать землю — вы её сразу жрёте радостно и с аппетитом. Согласны?

— Да!

— Тогда начнём через три дня, в день седьмого ноября, красный день календаря. Готовьтесь к выходу в лес на двое суток. И не мешайте мне.

Разогнать организмы молодых здоровых парней до уровня олимпийских чемпионов, Воронову было не трудно. Гипнотическую установку мотивации и регулировку биохимического процесса можно было запустить прямо здесь и сейчас, для этого не требовалось ни изучение Ци, ни выезд в лес, но это выглядело бы чудом, а демонстрировать чудеса время пока не пришло, поэтому всё нужно обыграть в если и непонятных, то уже принимаемых этим миром объяснениях. Например: это тайные методики тайного тибетского монастыря. Чем больше тайны, тем лучше. Поэтому будут и выезды в лес, и медитация Ци. Чем больше будет таких странных, тем спокойнее их будут воспринимать. Да и не спортом единым предстояло заполнить эту жизнь, после спорта настанет время политики и тогда понадобится подготовленная команда.

— Отслеживай их состояние, Карлсон. Не стоит разгонять их слишком сильно, всё должно быть в разумных пределах.

— Легкомысленные особи.

— Им по двадцать лет. Удивительно, если бы они были другими. Разуму их будем учить мы с тобой.

* * *

Зима 1978-79 прошла спокойно, нападения 'многомерного чудища' не случилось, ученики демонстрировали плавную, но непрерывную прогрессию: Аслан отобрался на чемпионат Европы в Брюсселе, а Вадим на чемпионат СССР по лыжным гонкам у себя дома, в Сыктывкаре. На него же квалифицировался и Воронов. Не за медалью, нет. С лыжными гонками у сборной СССР в Лейк-Плэсиде и без него было всё отлично. В Сыктывкаре Максиму предстояло потеряться. Прямо во время гонки, чтобы этот случай стал известен как можно более широкому кругу заинтересованных лиц.

— Вадим, мне нужна автомастерская, где красят автомобили.

— Зачем?

— Лыжи хочу покрасить.

— Зачем? У тебя же отличный Fisher.

— Лыжи хорошие, но они куплены за деньги по спекулятивной цене, и этому Фишеру я ничего не должен.

— Фишер — это круто! А как ты хочешь их перекрасить?

— Увидишь, если найдёшь хорошую мастерскую.

— У отца наверняка есть знакомые.

Знакомый Фатыхова-старшего выслушал пожелание Воронова флегматично, как человек повидавший в жизни немало разных психов, и запросил двадцать рублей.

— Вот шкура! Там работы на час. — сутки негодовал Вадик, пока не увидел результат. Антрацитово-чёрные лыжи, с белой надписью Chelyaber, эмблемой, в виде каркающего чёрного ворона в круглом белом поле, и покрытые тремя слоями автомобильного финского лака, выглядели вызывающе агрессивно, но при этом очень красиво. — Эх, жаль, что у меня лыжи не свои. Не пожалел бы двадцатки.

— Ты же говорил — шкура?

— Покрасить дверь автомобиля стоит двенадцать рублей, я узнавал. А дверь ведь намного больше.

— Я не просто покраску заказывал, если ты заметил.

— Заметил. Классно получилось, я такие-же хочу.

— Если отберёшься на олимпиаду — получишь. Организуем свою мастерскую. Сами лыжи нам пока не сделать, но перекраску осилим. А пока на буржуйских беги, всё равно телевидение не приехало.

Пятнашку Вадим выиграл почти своими силами, поддержать его пришлось только перед самым финишем, на последнем километре. Не до конца перестроившийся метаболизм пока не справлялся с выводом кислоты из мышц, но к Олимпиаде в Лейк-Плэсиде процесс перестройки организма должен будет уже закончиться. А пока за последний километр пришлось заплатить предельным истощением организма, после финиша Фатыхов рухнул, как живые не падают. Воронов подошёл первым.

— Не лежи, чемпион, замёрзнешь. Тебе нужно походить. Знаешь, как лошадей после скачки вываживают?

— Нет. Я лошадь только издалека видел. Я чемпион?

— Финишировали ещё не все, но идут они гораздо хуже. Сотри с рожи эту глупую улыбку и погуляй до награждения. На тридцатку и полтинник не заявляйся, не вывезешь. Ты сегодня сдох бы на семнадцатом километре. Не фигурально сдох бы, а натурально. Ты спринтер, пятнашка твой предел.

— Жаль.

— На олимпиаду ты отобрался и ладно. Вставай немощь, не пугай людей, вон уже доктор бежит.

* * *

Сам Воронов заявился только на полтинник. Не с целью выиграть, на Олимпиаде с этим отлично справится Николай Зимятов, а с целью как можно громче потеряться. Ну и лыжи засветить заодно. Вадим послушался совета, пропустил тридцатку и снова блеснул в эстафете, выиграв на первом этапе почти минуту у ближайшего преследователя, которым оказался Завьялов. На этом заделе команда общества Буревестник неожиданно попала в тройку призёров.

— Мы бы наверняка выиграли, если бы ты участвовал.

— Может быть, но мне это не нужно. Я не собираюсь быть лыжником. Лыжников много и чемпионов среди них много, а среди фигуристов-одиночников ни одного. Женщины любят фигуристов, за лыжников они только болеют.

— Зачем же ты заявился на полтинник?

— Савельев настаивал, отказывать декану по пустякам глупо, а так он мне должен будет. Заодно лыжи засвечу. Красиво получилось, аж самому нравится.

— Не забудь, что ты мне такие-же обещал.

— Помню. Будут тебе лыжи. И беговые, и прыжковые.

— Прыжковые то мне зачем?

— У двоеборцев совсем слабый состав, ты их серьёзно усилишь.

— Но я же не умею прыгать.

— Я тебя научу, главное, что ты уже умеешь бегать. Настаивай на том, что будешь продолжать тренироваться по индивидуальной программе, а в сборную приезжать только на контрольные старты.

— А согласятся?

— Почему нет? Федерации что, чемпион в двоеборье не нужен?

— Так уж и чемпион?

— Шанс на это есть. Твой прогресс все оценили, твои медитации заметили и сопоставили одно с другим. Методика им совершенно непонятна, но результат она даёт. Так зачем им загонять тебя в общие рамки, если есть риск, что от этого будет только хуже?

— В общем, да. Савельев уже всем растрепал, что это ты учил меня Ци.

— А ты растрепал Савельеву.

— Он и без меня знал. — обиделся Вадим.

— Так и без Савельева все, кому надо, знают. Ладно, если что меня не теряй.

— Что, если что?

— Ты поймёшь.

* * *

Второго марта 1979 года Воронов потерялся. Прямо во время заключительной гонки на пятьдесят километров чемпионата СССР. Трасса была проложена двенадцати с половиной километровой петлёй, и после тридцати семи с половиной километров он выигрывал у Зимятова полторы минуты, но до финиша так и не добрался. Пока думали — что делать и кто виноват, пошёл снег, а потом стемнело. Поиски организовали только утром. Одним из первых опросили Фатыхова.