Chelyaber

— Не мог он потеряться, товарищ капитан. Воронов в тайге лучше любого зверя ориентируется.

— Так куда он мог деться?

— Ну... я не знаю. Может его похитили, а может сам спрятался, но потеряться он точно не мог.

— Да кому он нужен, чтобы похищать? Зачем ему прятаться? Он ведь лидером шёл, стал бы чемпионом.

— Говорю же: не знаю я. Может быть что-то более важное увидел, чем чемпионство, возможность какую-то.

— Какую например?

— Например, возможность усовершенствовать своё Ци. Это он точно выбрал бы вместо золотой медали. Странный он.

— Вы тоже занимаетесь этим Ци. Что это такое?

— Духовная практика. Я думал, что это йога, но Ворон говорил, что йога совсем про другое.

— Вас учил Воронов?

— Да. Меня и Аслана Курбанова, нашего соседа по комнате.

— И чему вы научились?

— Я — управлять мозгами. Вы знаете, сколько энергии потребляет мозг? Треть! Даже во время гонки одну шестую, а ведь думать при этом не требуется, беги да беги, лыжня выведет. Курбаши чему-то другому, у него теперь реакция как у кошки.

— А у Воронова?

— У него всё вместе. Он постиг Ци настолько, что уже может учить других.

— Он рассказывал вам, кто учил его самого?

— Ворон говорил, что его учителя в этом мире нет.

— Что это значит? Он умер?

— Наверное. Я не знаю.

Хоть телевидение и не удостоило своим вниманием Сыктывкарский чемпионат СССР по лыжным гонкам, эта история стала известна всем читателям Советского спорта (а ведь тираж газеты двадцать миллионов экземпляров). Без месяца семнадцатилетний паренёк уверенно шёл к победе в лыжном марафоне, но бесследно пропал на заключительном четвёртом круге гонки. Поиски не дали результатов. Случившееся заинтересовало и КГБ, и Генеральную прокуратуру, но все их усилия ничего не дали, и через две недели всем стало очевидно, что это дело глухой висяк. Все населённые пункты в радиусе полутысячи километров были проверены, люди опрошены, но следов не нашли никаких. А выжить в лыжном комбинезоне в тайге, при минус двадцати ночью... Возможно, наверное. Сутки, много двое. Короче, безнадёжный глухарь. Однако семнадцатого марта Воронова опознали и задержали в Якутске, в лыжном комбинезоне и ботинках, с тем самым двенадцатым номером, с которым он стартовал в Сыктывкаре и с теми самыми лыжами 'Chelyaber' (уже знаменитыми в узких кругах).

Воронов нашёлся, и опять это стало известно широкой общественности, он совершенно случайно вышел к редакции газеты 'Вечерний Якутск'. Репортаж о чудесном спасении успели дать вечером того-же дня, а утром восемнадцатого об этом напечатал 'Советский спорт'. Воронов заблудился, набрёл в темноте на какую-то не то заимку, не то скит, попросился на ночлег, переночевал, а утром вернулся в Сыктывкар. Только Сыктывкар почему-то вдруг оказался Якутском и не на следующий день, а через целых две недели. Эту чертовщину Максим объяснить не смог, или не захотел: 'сам ничего не понимаю'. Из Якутска он созвонился с деканом и попросил отправить его в Томск, где тридцатого марта начинался Кубок СССР по фигурному катанию. Искать заимку-скит между Сыктывкаром и Якутском не имело смысла, прессануть Воронова не было возможности по причине малолетства. И кубок СССР этот странный фигурист-лыжник выиграл. Видимо, посчитал это важным для себя. Дело о пропаже закрылось само собой, но интерес к этому странному спортсмену у компетентных органов, в связи с этим, не исчез. КГБ начал копать, вдумчиво и глубоко, как и положено серьёзной конторе.

* * *

Вояж Сыктывкар-Москва-Вена-Цюрих-Вена-Москва-Якутск, с попутным ограблением банков и размещением большей части награбленного на номерных счетах, для Воронова был не сложнее похода за хлебом в соседнюю булочную. Тихо пришёл, взял, ушёл. Около двух миллионов долларов в разных валютах из четырёх банков, никто ничего не заметил, после спишут на внутреннее хищение. Скорее всего, не будут даже в полицию заявлять, ограничатся внутренним расследованием. Соседи по комнате встретили его радостно, но скользких вопросов, по обоюдному молчаливому согласию, парни избегали.

— Даже меня допрашивали, хоть я ни сном, ни духом, а ту тайгу только по телевизору и видел. Прикинь, я оформляюсь на чемпионат Европы, шутка ли, Бельгия, капиталистическая страна, а тут такое, и роют, как будто ты все советские секреты похитил... ну, думаю, всё, Асланчик, приплыл ты, теперь объявят невыездным, отправят служить в Магадан, а потом и из института турнут за неуспеваемость.

— Какая у тебя буйная фантазия. — картинно восхитился Воронов, — Тебе бы книжки ужасов писать, как у Стивена Кинга. Я парочку читал, так у тебя гораздо страшнее получается. Жуть то какая — в Бельгию не отпустят, а что друг незаметно пропал на заднем плане терзаний главного героя, так в этом же ничего особенного.

— Я точно знал, что ты не можешь пропасть в какой-то там дурацкой тайге. — обиделся Курбаши, — Ты и внутри вулкана наверняка выживешь. А я уже всем родным похвастался, что на чемпионат Европы еду. Отец мне машину обещал подарить, если с золотом вернусь, Ладу-трёшку, новенькую. Не он сам, конечно, от всей родни подарок, а ты, Макс, если в тайге и потеряешься, то скорее тайгу от тебя спасать придётся, чем наоборот. Кстати, сегодня твоя очередь убираться.

— Тогда погуляйте часик. — равнодушно пожал плечами Максим.

— Что, даже с дороги не отдохнёшь?

— Отдохну во время уборки. Смена деятельности этому способствует, а наведение внешней чистоты и внутренний мир очищает, возвышает духовно. Мне как раз сейчас это не помешает.

— Свистит Курбаши, Ворон, сегодня его очередь, ты в расположении не ночевал, а значит и в наряд заступить не мог. А завтра я духовно возвышусь. Кстати, нас расселять собрались. — сообщил Вадим.

— Зачем?

— Не зачем, а почему. Положено так, мы все чемпионы СССР, нам положены отдельные комнаты, как иностранцам.

— Я не чемпион, а обладатель кубка и не хочу каждый день убираться в комнате. Таких духовных высот я достигать не планирую.

— Мы тоже не хотим, если ты останешься. Так-то разбежались бы, конечно, всё-таки отдельная комната и стипендия теперь сто пятьдесят, жить можно красиво, девчонки бы по утрам убирались. Каждое утро новая. — мечтательно закатил глаза Аслан.

— К девчонкам можно и в гости сходить. Ты точно отказываешься от расселения?

— Точнее некуда, Вадик. Аслан, так ты оформился в капиталистическую страну?

— Так точно, Мастер. — Курбаши вскочил и церемонно поклонился, как самурай своему дайме, — Вылетаем двадцать третьего мая, суточные тридцать франков, а если выиграю, то премия целых триста, и в декабре уже на чемпионат мира в Париж. Париж, Макс! Вот сказал бы мне кто-нибудь год назад, что я получу возможность блеснуть в Париже... Д'Артаньян, Наполеон, Бельмондо и я, Аслан Курбанов...

— Париж, говоришь? — хмыкнул Воронов, — Почему-то мне сразу вспоминаются Дантон, Робеспьер и Квазимодо. Ты сначала Европу выиграй, блестун.

— Не знаю таких. А Европу я, считай, уже выиграл, в моей категории чемпионат СССР выиграть труднее, так что по Олимпиаде в Москве будем уже на своих колёсах рассекать.

— Ладно, посмотрим. Вадим, ты решил с руководством сборной вопрос индивидуального тренировочного процесса?

— Так точно, Мастер. Савельев теперь один из тренеров сборной, он и будет готовить меня по индивидуальной программе.

— Геннадьевич рад?

— А то ж! Такой самородок отхватил на халяву. Теперь он станет заслуженным тренером СССР, а после и ректором.

— Ещё один Д'Артаньян, глупый и самоуверенный до наглости.

— Не самоуверенный, а уверенный в своих силах. Есть разница. Ты не передумал учить меня прыжкам?

— Прыжкам с лыжного трамплина? Ворон, ты и это умеешь? — удивился Аслан, — А почему я не знаю?

— Потому что ты ленивый и не любопытный. Не передумал, Вадик, только надо нам до трамплина как-то добраться. Хорошо бы в Инсбрук попасть на месяцок-другой, там и трамплины, и горнолыжные трассы, и каток, всё вместе, всё новенькое.

— А зачем нам горнолыжные трассы?

— Идиотский вопрос, по-моему. Кататься будем, вдруг да получится. Горнолыжников у нас, считай, что и нет совсем.

— У тебя-то, да не получится? — усмехнулся Вадим, — Понятно, значит планы Наполеоновские.

— Уж точно не Д'Артаньяновские, галантерейщицы меня не интересуют. Ладно, буду думать.

* * *

Всё лето Воронов демонстрировал полное равнодушие к спортивной карьере. Курбаши выиграл чемпионат Европы и получил обещанную отцом тачку, вместе с правами, как раз перед самыми каникулами, так что имитировать увлечение семнадцатилетнего пацана новыми развлечениями было не трудно. Ещё бы. Ялта, Керчь, Сочи, да на новенькой тачке и с весёлыми друзьями. Во всяком случае, со стороны всё выглядело именно так. В сентябре Максим внезапно проявил интерес к футболу и, казалось, полностью охладел к фигурному катанию, что вызвало бурное недовольство главного тренера сборной Станислава Жука, тем более что в футболе у Воронова получалось очень неплохо. Он провёл шесть матчей за молодёжный Спартак, отдал двенадцать голевых передач и получил предложение Бескова в следующем сезоне играть уже за основу. Жук пожаловался Павлову, и четвёртого ноября 1979 года Максима вызвал председатель Олимпийского комитета СССР и руководитель советской делегации на предстоящих играх в Лейк-Плэсиде.

Сергей Павлович Павлов, номенклатурный карьерист с большими амбициями и способностью к многоходовым интригам, в нынешней должности переживал опалу Брежнева за прошлую связь с Шелепиным и Семичастным, но к спорту он питал искреннюю любовь, а, как выпускник ГЦОЛИФКа, внимательно отслеживал происходящее в своей альма-матер. Именно его инициативой была экспериментальная группа Савельева, разумеется, отслеживал он и успехи Воронова. Этот загадочный Ци теперь уже многим не давал покоя, и интересы спорта, среди этих многих, естественно, стояли далеко не на первом месте.

— Здравствуй, Максим. Мне представляться нужно?

— На дверях в приёмной всё написано. Здравствуйте, Сергей Павлович.

— Вчера ко мне приходил Станислав Алексеевич Жук, жаловался на тебя.

Воронов безразлично пожал плечами. С Жуком он побеседовал два раза и удовольствия при этом не испытал.

— Ты совсем не тренируешься, не готовишься к Олимпиаде.

— Я тренируюсь, но по другой методике, этого никто не замечает.

— Ты про свой Ци?

— Ци не мой, он всеобщий, в том числе и ваш, и Жука.

— Но пользуешься им только ты.

— Не только я. Им пользуются все, только неосознанно. Это как телевизор. Кто-то умеет его ремонтировать, кто-то только включать и смотреть, кто-то сидит на нём, как на табуретке, а кому-то и вовсе этот странный ящик с непонятными электронными потрохами безразличен.

— Образно, но доступно. То есть, ты умеешь ремонтировать.

— Скорее, настраивать антенну. Помните тот странный случай в марте? Вот тогда и научился. Кстати, об этом пока никто не знает.

— Думаешь, меня не прослушивают?

— Думаю, прослушивают, но сейчас точно не слышат. Я хотел бы вам продемонстрировать некоторые возможности, но не хочу увеличивать число посвящённых, а мне нужны помощники. Самое подходящее место — наша комната в общаге, мои соседи помогут.

— Интересный ты парень, Максим. Я даже не представлял насколько.

— Вы и сейчас этого не представляете, Сергей Павлович. Когда вас ждать?

— Ты же понимаешь, что если я увижу там что-то такое, то не доложить не смогу.

— Это само собой разумеется. Что захотите, то и доложите. Если меня запрут в клинику для опытов — вы станете невыездным секретоносителем. А если вы не увидите, то нам нечего и обсуждать. Пока что фигурное катание потеряло для меня интерес.

Павлов задумался, становиться невыездным ему очень не хотелось, но и любопытство буквально жгло. Что он такого может узнать об этом Ци в студенческой общаге? В конце концов, можно же ничего не понять, понять не всё и не оценить, или вообще понять совсем не так.

— Буду. Ждите завтра, в семь вечера.

— Привезите две книги по собственному выбору. Для чистоты эксперимента. До свидания, Сергей Павлович.

В общежитие ГЦОЛИФКа председатель Олимпийского комитета СССР приехал на метро. Соседи Воронова тоже оказались довольно странными, особого интереса к визиту высокого гостя у них не было, пришёл и пришёл, значит так надо, будто к ним сам Брежнев через день заходит. Молодые ещё, только подающие надежды, а уже абсолютно уверены, что своё получат в любом случае. Поздоровались уважительно, но демонстративно без тени заискивания. Без предисловий приступили к делу. В метре друг от друга установили две конструкции в виде табуретов на длинных ножках, сверху положили по открытой тетрадке и шариковой ручке, Воронов встал между ними, положил руки на тетради.

— Низковато, но сойдёт для сельской местности, почерк в этом деле не главное. Давайте книги, Сергей Павлович. Держите парни, становитесь от меня слева и справа, открывайте на произвольной странице и начинайте читать. По команде, одновременно, но не громко. Понятно?

Аслан и Вадим молча кивнули и разошлись на позиции. Максим подобрал футбольный мяч и протянул его Павлову.

— Дадите по команде.

Дальше он встал между табуретами-переростками, взял в обе руки ручки и сразу скомандовал: 'Поехали'. От неожиданности Павлов дал мяч очень неудачно, в район паха, но Воронов успел сыграть бедром, будто именно этого и ждал, С минуту он набивал мяч, причём довольно затейливо и очень технично, используя обе ноги, колени, плечи и голову. Очень красиво, казалось, что мяч не упругий, а липкий, вернее, становится таким по желанию Воронова, но... при этом он ещё и писал! Обеими руками сразу! И Павлов уже не сомневался, что пишет он под диктовку два разных текста.

— Это фантастика!

— Скорее магия, она ближе к сути процесса. Это называется многозадачность. Теперь я могу управлять командой, жаль только команды подходящей пока нет.

— Сказать, что я впечатлён — просто ничего не сказать. Достаточно, Максим. Не сомневаюсь, что у тебя ко мне уже есть готовое предложение.

— Есть, Сергей Павлович, как не быть, стал бы я такого важного человека ради фокусов отвлекать... Вы включаете меня в группу Савельева и готовимся мы в Инсбруке. Нам нужны в одном месте трамплины, лыжные и горнолыжные трассы, каток и беговые конькобежные дорожки — в нашей сборной это на сегодня самые слабые позиции. Вполне реально получить ещё двенадцать золотых медалей, на которые никто, даже среди самых упоротых оптимистов, не рассчитывает.

— Двенадцать? Я не ослышался?

— Вы не ослышались, Сергей Павлович. Считайте сами: три в горных лыжах, две в прыжках, пять конькобежных, фигурное катание и двоеборье. — Воронов кивнул на Фатыхова.

— Слишком неожиданным фигурное катание не станет.

— Такое — точно станет. Жук ещё придёт к вам извиняться за то, что надоедал и кляузничал.

— Верю. А с двоеборьем ты уверен? Он же никогда не прыгал. — на Фатыхова кивнул уже Павлов.

— Я тоже никогда не прыгал, но уверен, что получится. Пары месяцев на подготовку должно хватить. Только вам придётся не только продавить для нас эту командировку, но и волевым решением включить нас в состав сборной по всем позициям.