Антуан ничем не походил на будущего свояка. Уроженец юга, в то время как Огюст был уроженцем севера, господин де Сен-Жиль прожил долгую и бурную жизнь и принадлежал блистательной эпохе Франциска I, закат которой пришелся на детство Огюста. Именно эта эпоха, когда грубые и невежественные французы открыли для себя мир наук и искусств, когда Вселенная раздвинула горизонты, а мужественный и энергичный человек мог подняться к самым вершинам богатства и власти, по праву была названа Возрождением, и именно в эту эпоху пришлось жить и действовать господину де Сен-Жиль.
Потомок некогда всемогущих сеньоров, отпрыск домов Фуа, Сен-Жиль и Альбре, Антуан получил в наследство только благородное имя и шпагу, так что нынешним богатством и положением был обязан исключительно собственной доблести и счастью. Полковник, хозяин великолепного замка Азе-ле-Ридо в Турени, большой сеньор, друг и родственник короля Франциска — в свое время господин де Сен-Жиль заставил французское дворянство немало говорить о себе, завидовать, восхищаться...
И владения Антуана, в особенности его замок, также принадлежали блистательной эпохе Возрождения. Выстроенный в начале века на месте давнего пожарища, замок не имел ничего общего с неприступными твердынями Анжера, Перонны или Нанта, а также некогда грозного Бретея, и более всего напоминал обитель доброй волшебницы.
Выстроил замок казначей короля Франциска I, который, по общему мнению, основательно запустил руку в королевскую казну, но все же недостаточно основательно, потому что вскоре, ко всеобщему изумлению, разорился. После столь печального события недостроенный замок выкупил король. Не слишком стесняя себя в расходах, его величество спешно достроил и обставил замок, превратив в любимую игрушку, и возможно, сказочный Азе-ле-Ридо так и оставался бы королевской резиденцией, если бы не подвиг капитана де Сен-Жиль.
Надо сказать, французские короли умели побуждать своих подданных на свершение подвигов. Коннетабль Дюгесклен, славный Дюнуа, грубиян Ла Гир, дева Жанна из лотарингского местечка Домреми не один раз прославились на королевской службе, хотя и не все получили заслуженные награды.
Однако даже среди подобных людей подвиг господина де Сен-Жиль не имел себе равных. Его доблесть заключалась не в том, что он оборонял крепости и мосты или водружал королевское знамя на стенах захваченных городов — хотя все это Антуан тоже делал. Капитан де Сен-Жиль совершил поступок настолько невероятный, что Франциск I долго не мог поверить в деяние своего храброго подданного.
Суть подвига молодого офицера заключалась в том, что, с риском для жизни отбив у испанцев казну, предназначенную для оплаты наемников, Антуан не оставил добытое богатство себе, что было бы вполне естественно для человека войны. Нет, спокойно и бесхитростно, словно это было самым обычным делом, молодой человек передал отбитую казну королю.
Франциск был потрясен. В его финансовых делах слишком часто царил беспорядок. Он мог потратить немалые средства на строительство охотничьего домика, но при этом не найти денег на выкуп из плена собственных сыновей. Мог дарить фавориткам золотые кувшины, но при этом не иметь средств на оплату войск. Так что подвиг капитана пришелся весьма кстати, но как раз это больше всего и удивляло короля.
Нельзя сказать, чтобы раньше Франциску не приходилось получать денежных подарков от своих подданных, но так уж случалось, что дарительницами, причем вовсе не бескорыстными, были прекрасные и одновременно невероятно богатые женщины. Однако чтобы какой-то военный добровольно отказался от богатства, честно взятого на шпагу! Как следует поразмыслив, вспомнив, что капитан не только доставил ему средства для оплаты наемников, спасая тем самым от военного разгрома, но и стал причиной бунта наемников императора Карла V, король счел необходимым как следует отблагодарить героя. Благодарность Франциска на этот раз не ограничилась кувшинами, портретами, шпагами и орденами, которые обычно так любят вручать подданным короли. То есть все это Антуан тоже получил, но Франциск не забыл и о том, куда подарки поместить, и потому даровал благородному дворянину прекрасный замок Азе-ле-Ридо.
В самом деле, стоило его величеству вспомнить, сколько собственных портретов, кувшинов с девизами и шпаг ему уже пришлось раздарить, как Франциск с неожиданным раскаянием понял, что все эти дары основательно упали в цене. Даже орден святого Михаила, еще недавно столь почитаемый дворянством, так часто раздавался направо и налево, что непочтительные парижские мальчишки язвительно окрестили его "хомутом для любого скота".
Непривычное для короля чувство неловкости, а также признательность, которой Франциск вовсе не был чужд, заставили его величество проявить предусмотрительность, посещавшую его не так уж и часто. Он не только подарил молодому человеку роскошный и просторный замок, но, вспомнив вдруг, что содержать подобный замок под силу лишь богачу, добавил к Азе-ле-Ридо богатые поместья, виноградники и пашни, даровал герою права на феодальные сборы и мельницы в графстве Перш, а также полк, дав в придачу обязательство содержать его за свой счет до тех пор, пока господин де Сен-Жиль или его наследники не пожелает полк продать.
Необычайная щедрость и благосклонность короля превратили скромного дворянина в завидного жениха, и тогда о его существовании вспомнили все высокопоставленные родственники, даже Маргарита д'Ангулем, сестра Франциска и супруга короля Наварры Генриха д'Альбре. Прежде Маргарита не удосуживалась замечать двоюродного племянника своего мужа, но богатство привлекает внимание самых высокомерных особ. Как рассудила королева, человек, столь многим обязанный ее брату, никогда не осмелится возразить, если король прикажет ему жениться, тем более что Маргарита уже нашла новоявленному обитателю Турени юную, знатную и красивую невесту, чье семейство издавна служило королям Наварры, как и сама Маргарита исповедовало протестантизм и чьим единственным недостатком была бедность.
Идея облагодетельствовать знатное семейство де Монтескью за счет щедрости Франциска I по праву могла бы быть названа гениальной. И, конечно, ошеломленному свалившимся на него счастьем офицеру и в голову не пришло ослушаться короля. В назначенный день в королевском замке в Блуа в присутствии короля, двух королев, принцев и всего двора состоялось бракосочетание двадцатисемилетнего полковника Антуана де Сен-Жиль, сеньора Азе-ле-Ридо, чей герб по желанию Франциска украсили три королевские лилии, и тринадцатилетней Мари де Монтескью, сразу же получившей прозвание "Прекрасной горянки".
Жизнь Антуана так резко изменилась к лучшему, что человек менее рассудительный мог бы сойти с ума, но господин де Сен-Жиль был гораздо благоразумнее, чем полагали окружающие. Почитая и уважая короля, полковник не опьянялся его уверениями в вечной дружбе. Поддерживая ровные и доброжелательные отношения со всеми, кто набивался ему в друзья, молодой человек умел отличать искренность чувств от обычного расчета и сошелся близко лишь с одним из придворных — господином де Бретеем, отцом Огюста.
Как это часто случается с друзьями, шевалье де Сен-Жиль и шевалье де Бретей поклялись поженить своих будущих детей, однако Огюст успел родиться, вырасти, жениться, лишиться отца, произвести на свет сына, а сеньоры Азе-ле-Ридо все еще оставались бездетными. Наконец, после долгих лет ожиданий и потерь Мари де Сен-Жиль произвела на свет хорошенькую крепкую девочку, и тогда несостоявшийся зять напомнил полковнику о давнем обязательстве покойного отца.
Господин де Сен-Жиль с радостью дал бы согласие на помолвку дочери с внуком умершего друга, но страх, будто маленькая Соланж покинет его, точно так же как пятнадцать ее братьев и сестер, заставлял полковника все время откладывать торжество. Время шло, Огюст де Бретей засыпал друга своего отца письмами, а взволнованные родители малышки, проводившие чуть ли не все свое время у ее колыбели, наконец то поверили, что никакая злая фея не отнимет у них крошку-дочь.
Обо всем этом господин де Сен-Жиль размышлял, благожелательно наблюдая, как его юные друзья развлекаются играми и танцами на вольном воздухе. Детей отослали спать так поздно, что малышку Соланж пришлось нести до самой спальни. Глаза девочки закрылись, как только ее подняли на руки. Мальчик гордо отказался от помощи и лег спать только после того, как убедился, что его крошка-невеста благополучно засопела в отведенной ей спальне.
* * *
Празднества в Бретее настолько захватили хозяев и гостей, что даже гроза, весьма некстати налетевшая в разгар торжества, ничуть не омрачила настроения собравшихся. И если кто-либо и попытался разглядеть в этом некое зловещее предзнаменование, природная живость и веселость юных хозяев Бретея быстро развеяла неуместную тоску. Огромный замок, превращенный благодаря усилиям хозяев в настоящий дворец, гостеприимно распахнул двери, и веселье благополучно переместилось в залы и галереи.
Когда мажордом доложил о гостях, господин де Бретей очень обрадовался. Он был счастлив настолько, что уже начал жалеть о том, что не пригласил на помолвку всю знать Пикардии и Иль-де-Франса.
— Конечно, просите, — жизнерадостно воскликнул он, не обратив внимания на несколько смущенный вид мажордома.
Когда гости предстали перед хозяевами, господин де Сен-Жиль сразу понял причину тревоги мэтра. Понял и нахмурился. Конечно, попав под проливной дождь, гости имели вид весьма грустный, если не сказать — жалкий. Их промокшая насквозь, покрытая толстым слоем грязи одежда, слипшиеся волосы представляли такой контраст с роскошным убранством Бретея, что только шпаги и кинжалы позволяли с уверенностью отнести вновь прибывших к дворянскому сословию. Оставалось надеяться, что вновь прибывшие не сочтут такой прием оскорбительным. Тем более, что один из гостей оказался всего лишь ребенком — мальчиком двенадцати-тринадцати лет. Именно он казался наиболее измученным, замерзшим и усталым.
— Добро пожаловать в Бретей, господа, — хозяин был само радушие, но приглашение не возымело должного эффекта, ибо гости продолжали стоять у входа, не проявляя желания присоединиться к празднику. Последнее несколько озадачило шевалье де Бретея, искренне полагавшего, что даже небеса должны ликовать в столь радостный день. Однако, ощутив небольшой толчок в бок, молодой человек вынужден был спуститься с небес на землю и понять, что гостям просто необходимо привести себя в порядок и передохнуть. Господин де Сен-Жиль понял это гораздо раньше и именно он был тем человеком, который легко и ненавязчиво напомнил хозяину о его обязанностях.
— Сейчас вас проводят в ваши комнаты, господа, а когда вы отдохнете и уложите мальчика, я буду иметь честь просить вас присоединиться ко мне. Мы празднуем помолвку, — несколько смущенно присовокупил Огюст.
Вновь прибывшие как-то странно переглянулись, и господин де Сен-Жиль с удивлением увидел, что самый юный из гостей вдруг нахмурился и вскинул голову. Затем, мальчик сделал шаг вперед и резко произнес: "Представьте меня".
Самый старший из путников также вышел вперед:
— Господа, мое имя — шевалье де Броссар. Позвольте вам представить: его сиятельство Жорж-Мишель-Ролан-Готье-Ален де Лоррен граф де Бар и де Лош. Я воспитатель его сиятельства, а эти господа, — де Броссар указал на спутников юного вельможи, — шевалье де Ликур и Ланглере*, офицеры на службе его сиятельства.
* Настоящая фамилия будущего Шико.
Единственное, что понял шевалье де Бретей из представления, так это то, что мальчик на самом деле уже не мальчик, а вполне взрослый шевалье, которого не стоит отправлять в детскую. Что касается господина де Сен-Жиль, он тотчас начал припоминать к какой ветви многочисленного семейства лотарингцев принадлежит его юный гость и какими неприятностями может грозить этот визит. Ибо отдавал себе отчет, что его молодой друг уже целых два раза умудрился оскорбить надменного отпрыска Лорренов. А еще где-то на задворках памяти у господина де Сен-Жиль мелькнуло воспоминание об имени "Броссар". Но там — в памяти — это имя было связано с блеском и величием королевского двора, а отнюдь не со скромным воспитателем заносчивого мальчишки.
Юный шевалье дулся, его офицеры ежились, то ли от холода, то ли от вполне понятной неловкости, ибо не были истинными придворными, чувствующими себя непринужденно в любой обстановке. Шевалье де Броссар наклонился и начал что-то говорить воспитаннику. Молодой человек пожал плечами.
— Благодарю вас, сударь... шевалье...
— Де Бретей, Жюль-Огюст-Франсуа де Бретей, — с готовностью представился хозяин.
— Угу, — буркнул мальчик. Подобный ответ был ничем иным как прямым оскорблением, и будь один шевалье постарше, а другой менее занятым, дело могло окончиться смертельным поединком. Однако, коль скоро хозяин ничего не заметил, господин де Сен-Жиль решил не вмешиваться. Он искренне надеялся, что отогревшись и отдохнув юный Лоррен вернет себе хорошее расположение духа. Не тут-то было. К величайшему несчастью шевалье Огюст вспомнил о законах гостеприимства и решил лично развлечь гостей светской беседой.
— Бар-сюр-Орнен, это где? — жизнерадостно вопросил хозяин Бретея, не заметив при этом, как шевалье Мишель едва не швырнул кубок с вином. Офицеры юного графа растерянно переглянулись, как будто хозяин сказал нечто вовсе неприличное. Будь это где-либо в другом месте, шевалье де Бретей несомненно получил бы даже не один, а несколько вызовов. Господин де Сен-Жиль только вздохнул, устав подсчитывать число возможных дуэлей.
— Вы направляетесь ко двору, ваше сиятельство? — поспешил вмешаться он, пока участники разговора не успели сказать друг другу еще что-нибудь столь же приятное.
Граф де Бар замялся. Во-первых, шевалье, задавший вопрос со всевозможной учтивостью, годился ему не только в отцы, но и в деды, во-вторых — шевалье де Броссар вновь наклонился к воспитаннику.
— Ну... вообще-то я еду в Сорбонну.
Минутное замешательство сменилось прежней надменностью:
— Я буду учиться со своими кузенами — Анри де Лорреном, Александром де Валуа и принцем Беарнским.
— Вы будете учиться вместе с принцами! — хозяин решил поддержать беседу.
Господин де Сен-Жиль прикрыл глаза.
— Скоро я сам сделаюсь герцогом, — резко произнес мальчик. — Я ведь — Лоррен... а моя мать — урожденная Алансон...
Шевалье де Бретей не заметил, как побледнел юный гость.
— Мой сын, когда подрастет, тоже будет учиться вместе с принцами... — мечтательно произнес хозяин. — А потом он женится...
— Я, когда вырасту, женюсь на принцессе, — перебил де Бретея граф де Бар.
Бургундское, которое щедро подливали мальчику, дабы гость согрелся, не способствовало благодушию.
"Господи, и занесло сюда этого Лоррена", — в который раз подумал господин де Сен-Жиль. Имя "Лоррен" не вызывало у достойного дворянина никаких восторгов, ибо шевалье помнил, что своим благополучием младшие лотарингцы были обязаны королевской фаворитке, позволившей им прибрать к рукам доходные имения, церковные бенефиции, придворные должности и занять при короле не по праву значительное место.
