— Остановитесь, Анри, — со слезами на глазах говорила нестареющая красавица. — Разве вы не видите, что этот удар направлен против вас?! Герцогиня д'Этамп ненавидит вас и хочет лишить верного советника.
— Я поговорю с отцом... я объясню ему... — горячился Генрих.
— О нет, мой принц, — возразила Диана, увлекая дофина прочь от двери. — Ваш отец целиком во власти этой мерзавки. Он только разгневается на вас за вмешательство и, чего доброго, оправит господина де Броссара на костер. Умоляю вас, не губите благородного человека...
Дофин заплакал. Раньше ему даже в голову не приходило, что из любви к нему Диана способна отказаться от своей неприязни, но вдова великого сенешаля Нормандии была очень умной женщиной. Ласково гладя молодого человека по голове и утирая ему слезы, она уверяла принца, будто изгнание шевалье де Броссара вряд ли будет долгим, что года через два, три, четыре или пять шевалье вновь будет давать ему мудрые советы, а обнаглевшая гадина будет с позором изгнана от двора.
Честно говоря, Диана де Пуатье была уверена, что сможет отучить возлюбленного принимать чьи-либо советы, кроме собственных. Точно также она была уверена, что ее ласки помогут изгнать из памяти дофина даже имя Броссара. Пока же красавица бросала насмешливые взгляды на госпожу д'Этамп, от души наслаждаясь общим хором осуждения, в котором общественное мнение клеймило королевскую фаворитку. А герцогиня, немало раздраженная радостью Дианы, изо всех сил искала способ стереть с лица соперницы самодовольное выражение. И такой способ нашла. Пользуясь дарованной ей королем безнаказанностью, герцогиня д'Этамп приказала королевским солдатам разрушить несколько статуй святых у входа в церковь Сен-Жермен-л'Оксеруа, а Диана де Пуатье, прибегнув к помощи своих союзников Гизов, в свою очередь добилась от его величества сожжения на Гревской площади десяти протестантов. В общем, обвинение господина де Броссара в исповедании протестантизма дорого обошлось и гугенотам, и католикам, зато решило все проблемы красавицы Дианы.
Первоначально Броссар также винил в своих злоключениях королевскую фаворитку, но накануне отъезда в Наварру точно выяснил, кому обязан опалой. Прозрение Броссара было делом случая. Отдав долг вежливости некоторым придворным и тепло попрощавшись с дофином и дофиной, шевалье собирался уже покинуть Лувр, когда в переходе королевского замка расслышал чьи-то очень знакомые голоса. Мужской голос принадлежал Шарлю де Лоррену, одному из младших сыновей герцога де Гиза, женский — Диане де Пуатье. Дама и шевалье шутливо обсуждали будущую карьеру молодого человека, при чем юноша уверял, будто мечтает стать адмиралом, а госпожа Диана смеясь утверждала, что ему больше пойдет кардинальская шапка.
Бывший воспитатель дофина покачал головой, размышляя о ненасытной жадности Лорренов, и собрался было продолжить путь, когда неожиданно услышал собственное имя. Решив, что имеет право знать, что говорят о нем подобные люди, достойный дворянин остановился и история его изгнания стала ясна шевалье как божий день. На какой-то миг Броссар обезумел. Мысль о том, что протестантскими листовками в королевской спальне и ложным обвинением он обязан девятнадцатилетнему мальчишке, что целью этого обвинения было желание предоставить госпоже Диане возможность и дальше грабить дофина, а в дальнейшем — всю Францию, заставила бывшего воспитателя наполовину вытащить из ножен кинжал. Впрочем, коснувшись лезвия, господин де Броссар пришел в себя. Его положение было не таково, чтобы устраивать скандал. Шевалье отер со лба пот и покинул Лувр, дабы, дождавшись в Сен-Жермене свою обожаемую королеву, отправиться вместе с ней в Наварру.
В крохотном пиренейском королевстве шевалье продолжал воспитание дочерей Маргариты, ездил на охоту с королем Наваррским, выполнял обязанности секретаря и советника их величеств и изо всех сил стараясь забыть бурную жизнь столицы Франции. Но через четыре года размеренной жизни шевалье пришлось вспомнить интриги королевского двора и причиной этих воспоминаний стало замужество старшей дочери ее величества.
Первый брак принцессы, увенчавшийся рождением дочери Маргариты, был политическим шагом, призванным разрешить земельные споры двух ветвей дома Валуа. Задумал этот брак король Людовик XII и, в еще большей степени, его жена Анна Бретонская. Не желая слышать обвинения подданных, будто она обманула доверчивого супруга, из-под носа уведя у него управление Бретанью, хитрая королева пожелала округлить королевские владения за счет герцогства Алансонского. Ловко составленный брачный контракт Маргариты д'Ангулем и Шарля д'Алансона разрешал герцогу передать свои владения лишь наследнику мужского пола, а в браке владетели Алансона произвели на свет только дочь. Нельзя сказать, будто родные Маргариты были в восторг от подобного контракта, однако нельзя сказать, будто они впали из-за него в уныние. Король Людовик XII также не имел сыновей, и потому королем после его смерти должен был стать младший брат Маргариты — Франциск. Зная привязанность брата и сестры друг к другу, никто не сомневался, что новый король исправит несправедливость. И правда, став после смерти Людовика королем Франции, Франциск первым делом пообещал Маргарите заботиться о ней как о самом себе и только многочисленные государственные заботы то и дело заставляли его откладывать пересмотр брачного контракта сестры на неопределенное время.
Ничего странного в этом не было. Франциск, а также его матушка были уверены, что всегда смогут заняться делами Маргариты, когда у них появится на это время. К тому же король не сомневался, что сестра и зять способны произвести на свет хоть целую роту крепких мальчишек. К сожалению, год бежал за годом, война с императором Карлом становилась все ожесточеннее, а Маргарита и Шарль все еще не имели сыновей. Наконец, в битве при Павии Шарль д'Алансон героически сложил голову, и его супруга стала вдовой.
Брачный контракт Маргариты не предусматривал для вдовствующей герцогини получения вдовьей доли, но первое время принцесса не была этим обеспокоена. Гораздо больше Маргариту волновала судьба плененного брата, затем проблемы с армией и опустошенной королевской казной, наконец, новое учение протестантов, которому Маргарита отдалась со всей страстью своей натуры, и, конечно, обучение дочерей. Королева Наваррская полагала, что еще успеет поговорить с братом о приданном старшей дочери, но растущие разногласия Маргариты с Франциском все чаще приводили к ссорам и, в конце концов, закончились полным разрывом между братом и сестрой.
Очутившись в Наварре, Маргарита первое время старалась справиться со своим гневом, потом занялась делами королевства Наваррского, однако, когда первая лихорадка деятельности прошла, королева задумалась о будущем старшей дочери. По своему происхождению и положению Маргарита д'Алансон могла рассчитывать на брак с любым из монархов Европы, но как бы знатна она ни была, принцесса оставалась бесприданницей и потому не могла даже мечтать о достойном Валуа союзе. Мысль же о том, что ее старшая дочь может выйти замуж за кого-нибудь из наваррских подданных, приводила королеву в негодование. В конце концов после долгих колебаний и мук оскорбленной гордости Маргарита написала госпоже д'Этамп, надеясь, что королевская фаворитка не оставит в несчастье единоверцев и поможет вернуть ее дочери наследство. Как оказалось, зря. Ни письмо Маргариты, ни приложенные к письму браслеты не показались герцогине достаточным основанием для того, чтобы рисковать привязанностью Франциска. Мадам д'Этамп с удовольствием красовалась в подаренных ей изумрудах, но не подумала чиркнуть королеве Наварры хотя бы пару слов. Через полгода тщетных ожиданий Маргарита поняла, что у нее остается единственный шанс устроить судьбу дочери — обратиться с прошением к неблагодарному брату.
Письмо королевы Наваррской к королю Французскому немало повеселило обитателей Лувра. Довольный король не поленился прочесть послание Маргариты вслух, обращая особое внимание приятелей и любовниц на почтительный и смиренный тон сестры и на почти неприличную бедность этой гордячки. Придворные хохотали, король Франциск с удовольствием вспоминал неотесанность, нищету и запах чеснока, которым провоняли гасконцы Маргариты, смеялся над простотой южанок, а закончил тем, что отшвырнул письмо прочь. Только Шарль де Лоррен, уже два года бывший епископом, задумчиво смотрел на мятый клочок бумаги и в голове его рождался удивительный по своей дерзости план. Результатом этого плана стал визит герцога де Гиза к его величеству, в ходе которого герцог попросил у Франциска руки его племянницы для своего младшего сына, графа де Бар. Как уверял герцог, только желание служить его величеству и вывести его из затруднительного положения заставляет его брать в семью бесприданницу, ибо он, герцог де Гиз, не просит за племянницей короля ничего — даже рваной рубашки.
Польщенный подобной преданностью и обрадованный возможностью сыграть с сестрой злую шутку, сделав ее старшую дочь простой графиней, Франциск I немедленно дал согласие на брак, как-то не подумав, что тем самым слишком приближает к собственной особе лотарингских выскочек. Правда, по совету герцогини д'Этамп, наконец-то вспомнившей о письме и подарке Маргариты, Франциск счел необходимым дать за племянницей скромное приданное, а Диана де Пуатье, не желавшая, чтобы родственники брали в дом девицу без гроша в кармане, принялась попрекать молодую дофину за пренебрежение к кузине.
— О чем вы думаете, мадам? — выговаривала вдова великого сенешаля Нормандии Екатерине Медичи. — Разве вы не знаете об обычаях французского королевского дома? Или вы хотите, чтобы ваша кузина отправилась к алтарю в одной рубашке? Запомните хорошенько, долг будущей королевы Франции покровительствовать своим бедным родичам, а кузина Алансон самая близкая и самая бедная ваша родственница...
Принц Генрих, никогда прежде не замечавший двоюродную сестру, но полностью находящийся под каблучком Дианы, только согласно кивал и с обожанием смотрел на фаворитку, а несчастная Екатерина в отчаянных попытках заслужить хотя бы мимолетную улыбку супруга подбирала для кузины роскошные ткани, кружева, перчатки и чулки, шляпы и чепчики, расшитые платки и веера, драгоценности и безделушки, картины Рафаэля, Леонардо да Винчи, Россо и Приматиччо, фландрские ковры и итальянскую мебель, тонкое постельное белье из Голландии и дамское оружие из Германии и Италии. Должно быть еще никогда Анна д'Этамп, Диана де Пуатье и Екатерина Медичи не стремились к одной цели с таким усердием и единодушием, и только две Маргариты не знали о свалившемся на их головы счастье.
Через полтора месяца после начала приготовлений к свадьбе Шарль де Лоррен отправился с посольством в Наварру. Молодого епископа сопровождало около трех тысяч человек свиты, а также пять небольших пушек. Еще одним аргументом в переговорах с Маргаритой должно было стать весьма жесткое послание Франциска, в котором он приказывал своим вассалам — королю и королеве Наваррским — отдать Маргариту д'Алансон замуж за графа де Бар. В качестве доказательства послушания вассалов король требовал, чтобы свадьба племянницы состоялась в Наварре по доверенности, а затем в Париже в церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа.
Посол несколько досадовал на жесткий тон короля Франциска, ибо, с каждым лье приближаясь к резиденции Маргариты, испытывал все большее смущение перед королевой, чье стесненное положение помогло его семье подняться еще на несколько ступеней по лестнице власти. Смущение епископа было столь велико, что молодой человек пообещал себе быть как можно любезнее и деликатнее и ничем не оскорбить гордость владетелей Наварры. И это ему удалось. Лишь в приватной беседе с Маргаритой Шарль де Лоррен сообщил королеве о легкомысленном поведении ее брата, не забыв добавить, что подобное поведение было вызвано дурными советами и алчностью герцогини д'Этамп, чему Маргарита охотно поверила, вспомнив о напрасном ожидании какого-либо ответа от королевской фаворитки. Да и король Наваррский, ослепленный великолепием свиты Шарля де Лоррена, склонен был полагать, что брак падчерицы с младшим отпрыском лотарингского семейства окажет его дому немалую честь и выгоду.
Лишь Броссар был склонен подвергать сомнению слова молодого епископа, не в последнюю очередь потому, что слишком хорошо помнил, какую роль Шарль де Лоррен сыграл в его изгнании. И все-таки, каким образом шевалье мог воспрепятствовать неприятному союзу? Напомнить Маргарите о разнице в происхождении и положении молодых людей? Сказать, что его бывшая воспитанница достойна лучшей партии?
К сожалению, более выгодного союза для Маргариты-младшей не предвиделось, а приказ Франциска был ясен. Господин де Броссар не сомневался, что свита Лоррена, более похожая на армию, сможет в случае необходимости выполнить волю сюзерена. Так что бывший воспитатель принцессы только указал на разницу в возрасте молодых людей, на что Шарль де Лоррен немедленно ответил, что с радостью сам бы стал женихом прекрасной Маргариты, но — увы! — лишен этой возможности, приняв сан. Тяжко вздохнув от необходимости делать новое признание, господин де Броссар напомнил, что Наварра не в состоянии дать за Маргаритой приданное, однако посол с еще большим жаром поклялся приложить все усилия, чтобы вернуть своей будущей сестре герцогство Алансонское.
Подобное заявление рассеяло последние сомнения королевы и по ее воле шевалье де Броссар принял участие в составлении брачного контракта принцессы. Шарль де Лоррен с готовностью принял все его условия, ибо родство с французским королевским домом почитал слишком выгодным, чтобы спорить по пустякам. Через неделю в королевском замке в По состоялось венчание по доверенности Маргариты де Валуа д'Алансон и Жоржа-Армана-Мишеля де Лоррен, графа де Бар, а на утро следующего дня свадебный поезд Маргариты двинулся в Париж.
Свадьба двадцатидвухлетней Маргариты и семнадцатилетнего Армана прошла с пышностью и размахом, достойными французского королевского дома. Изо всех сил пытаясь добиться одобрения супруга, Екатерина Медичи устраивала в честь кузины балы, прогулки, охоты, театрализованные представления и в конце концов была удостоена улыбки Генриха. Маргарита искренне радовалось возможности почувствовать себя принцессой, но через два месяца жизни при дворе попросила у супруга разрешение удалиться в принадлежащее ему графство Барруа, поскольку двор не создан для таких женщин как она, уверяла молодая графиня.
Юный Арман, уже полгода скучавший в Лувре и находивший отдохновение только в охоте, да в проказах, бегая за хорошенькими фрейлинами двора вместе со своим приятелем бароном де Нанси, пришел в восторг от скромности жены и с радостью отправился вместе с ней в родное графство, где мог свободно придаваться привычной праздности. Только Шарль де Лоррен был обескуражен спешным отъездом невестки. Молодому епископу казалось, что принцесса смотрела на него вовсе не безразлично, и потому он искренне не мог понять, что могло вызвать столь странную выходку графини. Сам Шарль, впервые увидев Маргариту, от души пожалел, что стал епископом, а не адмиралом. Если бы молодой человек знал, что думала об этом принцесса и как была разочарована тем обстоятельством, что ее мужем станет не этот обаятельный молодой человек, а его младший брат — почти что мальчик, — он и вовсе мог впасть в уныние. А так епископ только порадовался за брата, получившего в жены образец скромности и добродетели.
